Международная конференция, посвященная изучению проблем античности, вызвала большой интерес у научной общественности1 .
Конференции подобного рода проводились уже не раз. Их инициатором является общество "Эйрене" ("Мир"), объединяющее ученых-антиковедов социалистических стран. Оно было основано по инициативе ныне покойного академика А. Салача (Чехословакия). В 1957 г. под Прагой впервые состоялась встреча ученых, организованная этим обществом. С тех пор такие конференции стали традиционными. Они проходили в ГДР, Польше, Венгрии, Румынии и Болгарии.
Конференцию открыл вступительной речью академик-секретарь Отделения истории АН СССР акад. Е. М. Жуков, подчеркнувший, что подлинная актуальность исторических проблем определяется не хронологией, но их глубоким, объективным и правдивым раскрытием с позиций марксистско-ленинского учения об обществе. "В современной обстановке, характеризующейся обострением идеологической борьбы, - сказал акад. Е. М. Жуков, - линия водораздела, проходящая между марксистской и буржуазной историографией, - это признание единства всемирно-исторического процесса, признание объективных закономерностей общественного развития, признание прогрессивной смены социально-экономических формаций. Борьба вокруг этих проблем идет по всему фронту".
С приветствиями по поводу открытия конференции выступили: зам. председателя исполкома Ленинградского горсовета К. А. Евламлиев, директор Института истории АН СССР акад. В. М. Хвостов, ректор Ленинградского университета акад. А. Д. Александров, акад. В. В. Струве (его приветствие было зачитано проф. Д. П. Каллистовым) и проф. Софийского университета Х. Данов.
На пленарном заседании были заслушаны три доклада: С. Л. Утченко "Античность и современность", И. Бежуньской-Маловист (Польша) "Нетипичные формы рабства в античном обществе" и акад. И. Тренчени-Вальдапфель (Венгрия) "Прикованный и освобожденный Прометей".
В соответствии с программой конференции, которая предусматривала обсуждение трех научных проблем, были созданы три секции: "Формы труда и эксплуатации в рабовладельческом обществе", "Проблема этногенеза народов припонтийских областей и их взаимоотношения с античным миром", "Идеологическая борьба в античном рабовладельческом обществе".
Научные итоги конференции, посвященной изучению проблем античности. Ленинград, 9 - 14 апреля 1964 года.
1 На конференции были представлены 83 научных и педагогических учреждения СССР и стран социалистического лагеря (из них - 70 советских и 13 зарубежных). В ее работе приняли участие ученые и педагоги, представители 5 научно-исследовательских институтов АН СССР (Институт истории, Институт археологии, Институт этнографии, Институт народов Азии, Институт мировой литературы и, соответственно, ленинградские отделения перечисленных институтов), 5 институтов АН союзных республик, 19 университетов, 16 пединститутов, 6 музеев, 4 библиотеки и архива и т. д. Из зарубежных учреждений были представлены Академии наук следующих стран: Болгарии, Венгрии, Германской Демократической Республики, Польши, Румынии и Чехословакии, а также университеты: Берлинский, Варшавский, Йенский, Клужский, Пражский, Сараевский, Софийский. Всего было представлено 33 города СССР и 14 городов стран социалистического лагеря. Число делегатов: от Москвы - 63, Ленинграда - 115, прочих городов СССР - 55; из-за рубежа - 40. Общее количество докладов - 84, из них: на пленарных заседаниях - 8, на секционных - 76; выступлений в прениях - 112.
*
Идеологические проблемы, рассматриваемые в различных аспектах, заняли центральное место в работе конференции. Причем два доклада целиком были посвящены полемике в области идеологии (С. Л. Утченко - "Античность и современность" и Л. Варцл (Чехословакия) - "Теоретические основы изучения античной религии"). Мы позволяем себе начать с краткого изложения доклада автора этих строк по той лишь причине, что именно этим докладом была открыта работа конференции. Основная мысль докладчика сводилась к тому, что между античностью и современностью существуют живые, действенные связи. Однако их следует искать не в тех поверхностных, тенденциозных, а порою просто вульгарных аналогиях, которыми так злоупотребляют буржуазные историки. Не отрицая возможности исторических аналогий и значения сравнительного метода в истории, историки-марксисты связывают вопрос об исторических аналогиях с изучением закономерностей развития общества. В философском плане - это вопрос о повторяемости в процессе развития. Говоря далее о том, что античность всегда была - и остается до сих пор - излюбленным объектом всех "историософских" схем и концепций, докладчик остановился на критическом разборе теорий современного неоциклизма и экзистенциализма.
Л. Варцл (Чехословакия) выступил против догматизма и его следствия - вульгарного атеизма, который строит свою критику религии в основном на отрицании исторического существования выдающихся лиц - представителей религиозных течений. Современные буржуазные исследователи истории религии выдвигают на первое место феноменологию. Сильная сторона ее заключается в том, что она раскрыла недостатки других философских школ, недооценивающих значение эмоционального элемента в религии. Но феноменология является современной разновидностью скептицизма, вернее, даже агностицизма, и ее основные положения не могут быть приняты марксистами. "Поэтому, когда мы хотим установить адекватное понимание явлений религии, мы должны идти к корням вещей, бороться с теоретическими основами буржуазной философской мысли... Вместе с тем мы должны стремиться к более глубокому пониманию эмоционального аспекта: отсюда уже короче путь к устранению тех условий, которые сохраняют религиозную идеологию".
Кроме доклада Л. Варцла, проблемам религиозной идеологии были посвящены еще три доклада. Доклад А. И. Немировского (Воронеж) "Идеология патрициев и плебеев по данным римской религии" касался проблем религии раннего Рима и полисной морали; А. Л. Кац (Ош) в докладе "Социально-политические мотивы в идеологической борьбе в Римской империи III - начала IV в." проводил мысль о том, что "за тремя важнейшими религиозными системами эпохи: неоплатонизмом, ортодоксальным христианством и манихейством - скрывались основные линии противоречий - между honestiores и humiliores (главная), между Римом и провинциями (второстепенная)". Он связал учение Плотина с настроениями старой сенаторской знати; ортодоксальное христианство - с провинциальной оппозицией; манихейство-с чаяниями сельской и городской бедноты. В докладе А. П. Каждана "О социальной сущности идейной борьбы в христианстве IV-V вв." было показано, как в сложных богословских спорах отражалась борьба социально-политических группировок. Докладчик пришел к выводу, что идеологическая борьба осложнялась возникновением политических союзов. Это привело к тому, что богословские споры о формулах вероисповедания были отодвинуты на второй план; "однако сохранить себя в качестве идеологии господствующего класса христианство могло лишь при условии, что оно сохранит противоречие материи и духа, мистически снимаемое в образе богочеловека".
Значительная (если не большая) часть других выступлений, посвященных проблемам идеологической борьбы в античности, также характеризовалась стремлением докладчиков вскрыть связь тех или иных идей с современной им социально-политической обстановкой. Это дало возможность в целом ряде случаев по-новому оценить и истолковать давно известные памятники.
С. Я. Лурье (Львов) в докладе ""Скованный Прометей" Эсхила и клисфенова демократия" предпринял интересную попытку объяснить некоторые противоречия знаменитой трилогии, исходя из ее политической направленности. Он признает наличие противоречий (характеристика Зевса в этой и других трагедиях Эсхила), но отнюдь
не присоединяется к выводу тех ученых, которые на этом основании отрицают принадлежность "Скованного Прометея" Эсхилу. С. Я. Лурье объясняет указанное противоречие наличием в трилогии политических тенденций, необходимостью идейно оправдать то противоречие, которое существовало в современной Эсхилу политической действительности: власть лаконофилов в демократических Афинах. Трилогия стремится "оправдать приход к власти в эпоху Кимона той самой аристократии, которая угнетала народ в VII и в начале VI веков".
Совершенно иначе был поставлен вопрос о гипотетической Эсхиловой трилогии И. Тренчени-Вальдапфелем ("Прикованный и освобожденный Прометей"). Он сосредоточил все внимание на религиозно-философской стороне проблемы и даже вступил в полемику с теми учеными (Дж. Томсоном), которые переносят "ударение с религии на политику и видят в Эсхиле "умеренного демократа". Тренчени-Вальдапфель считает, что действие драмы раскрывает антагонизм человечности и религии, утверждает торжество гуманистического принципа, воплощенного в образах Прометея и Геракла. "Человек, таким образом, - заключает он, - не только создает, но и освобождает самого себя".
Творчеству Эсхила посвятил свое выступление и С. И. Радциг ("К вопросу о политической тенденции Эсхила в "Эвменидах""), который также поднял вопрос о связях Эсхиловых трагедий с современной им политической действительностью. В "Эвменидах" ареопагу приписываются высокие моральные и политические качества, на основании чего С. И. Радциг делает вывод о защите Эсхилом "первоначального полномочного ареопага" (то есть до реформы Эфиальта) и говорит о том, что "это заставляет видеть в Эсхиле приверженца старых аристократических традиций".
В докладе А. И. Доватура (Ленинград) "Средний" государственный строй в "Политике" Аристотеля и историческая действительность" была сделана чрезвычайно интересная попытка интерпретировать рассуждения Аристотеля о "среднем" государственном строе. А. И. Доватур утверждал, что в разбираемом месте "Политики" слова о "единственном муже" относятся не к какому-либо государственному деятелю прошлых времен, но к современнику Аристотеля, а говоря более определенно, к Александру Македонскому. Поэтому "средний" строй был для Аристотеля не предметом мечты, а реальным будущим полисов Эллады.
В свете политических проблем, волновавших римское общество в середине II в. до н. э., рассматривалось творчество крупного римского комедиографа Теренция (выразителя политических идей и тенденций сципионовского кружка) в докладе И. М. Тройского (Ленинград). Докладчик пришел к следующему выводу: "В целом комедии Теренция ориентированы на смягчение социальных противоречий, и в этом задача теренциевской "гуманности", также соответствовавшей общественно-политическим тенденциям сципионовской группы".
В докладе К. Куманецкого (Польша) "Речь Цицерона в защиту Лигария" был дан глубокий анализ политических тенденций этой речи. Обстоятельное исследование ряда источников позволило К. Куманецкому проследить развитие отношений Цицерона к Цезарю. В 46 г. до н. э. эти отношения принимают явно доброжелательный оттенок: Цицерон предпочитает победу Цезаря и его миролюбивую, склонную к снисхождению политику новой победе помпеянцев, которая неминуемо повлекла бы за собой террор.
К перечисленной группе докладов, то есть докладов, авторы которых стремились вскрыть непосредственные связи между идеологией и политической обстановкой, могут быть отнесены выступления И. Ирмшера (ГДР) "Мировоззрение Павла Силенциария", М. Л. Гаспарова "Борьба Горация с архаистами", Б. Дёра (ГДР) "Публилий Сир, раб и народный поэт" и др.
Другая группа докладов на данной секции была посвящена истории идей и идеологических течений. Помимо уже упоминавшегося выступления И. Тренчени-Вальдапфеля, особо следует выделить доклад В. Д. Блаватского "Рабский вопрос в идеологии эллинизма". Докладчик, исходя из того положения, что вплоть до IV в. до н. э. эллинские мыслители не сомневались в том, что рабство является необходимым общественным институтом, подчеркнул, что "рабский вопрос" возник в эпоху эллинизма; появился интерес к рабу как к человеку, а это нашло свое отражение в филосо-
фии, литературе, изобразительном искусстве. Существенной особенностью эллинистического общества можно считать проникновение рабов в среду философов и поэтов.
В докладе Я. Харматты (Венгрия) "Философия истории Посидония и кризис римского рабовладельческого общества" была предложена новая реконструкция историко-философских воззрений древнего автора. Отвергая общепринятое мнение, что он являлся творцом теории metus punicus как сдерживающего начала, Я. Харматта утверждает, что Посидоний видел причину кризиса в нарушении изначальной "симпатии", "справедливости", то есть во внутренних условиях жизни римского общества (разделение общества на богатых и бедных, на господ и рабов). Эти взгляды Посидония сформировались под влиянием сицилийского восстания рабов, которое он якобы рассматривал "как справедливую борьбу угнетенных против своих бесчеловечных хозяев".
И. Н. Нахов предпринял попытку обнаружить в античной философии источник для изучения идеологии свободной бедноты и рабов ("Историческое значение кинической философии"). В этой связи он охарактеризовал кинизм как "крайне левое воинствующее плебейско-демократическое и материалистическое крыло в античной философии". По мнению И. Н. Нахова, "центральная часть учения киников - этика - пересматривала весь морально-этический кодекс рабовладельцев".
Большой интерес вызвали также доклады К. Яначека (Чехословакия) "Характеристика греческого скептицизма позднейшего периода", И. Хана (Венгрия) "Теория Аппиана о внутренней борьбе в римском обществе", Л. Вельскопф (ГДР) "Образцовое хозяйство Ксенофонта", В. Н. Ярхо "Понятие hybris в древнегреческой поэзии архаического периода" и др.
*
Серьезное внимание было уделено на конференции проблемам рабства и рабовладельческого способа производства. Подавляющее большинство выступлений, связанных с этой проблематикой, так или иначе касалось вопроса о многообразии форм рабства. Наиболее полно он был освещен в докладе И. Бежуньской-Маловист "Нетипичные формы рабства в античном обществе". Рабовладельческий характер общества определяется отнюдь не числом рабов, но их ролью в процессе производства. Когда в рабовладельческом обществе намечается расхождение между собственностью на средства производства и трудом самих рабов, то возникают новые и нетипичные формы этого труда. Эти формы были рассмотрены на материале эллинистического Египта и Афин.
Чрезвычайно интересный доклад Е. М. Штаерман "Клиенты, колоны, рабы" был основан на анализе различных форм труда и эксплуатации как в республиканском, так и в императорском Риме. Е. М. Штаерман показала, что распространенная теория, согласно которой развитие рабства неразрывно связано с крупными латифундиями-плантациями, не подтверждается фактами и нуждается в серьезном пересмотре. Она считает, что "в земледелии укрепление рабовладельческого способа производства было связано с умножением не латифундий-плантаций, а ростом числа мелких и средних вилл". В последний век Республики крупное сенатское землевладение тормозило распространение в Италии более прогрессивного в тех условиях рабовладельческого хозяйства, которое получило полный простор для своего развития только в эпоху ранней империи. "Однако, - говорит Е. М. Штаерман, - вскоре начинается новый процесс концентрации земли за счет сосредоточения в одних руках не только крестьянских участков, но и рабовладельческих вилл. Но и тогда существование крупных рабовладельческих латифундий оказывается недолговечным. Здесь быстрее всего развивается колонат, по своему генезису и значению отличный от колоната республиканского".
В докладе Л. М. Глускиной (Ленинград) "О правовом положении афинских вольноотпущенников в IV в. до н. э." рассматривался вопрос о сложности положения этой категории афинского населения. Общепринятое мнение, сводящееся к тому, что вольноотпущенники включались в категорию метеков, нуждается в уточнении. На самом деле отсутствие определенной и узаконенной процедуры освобождения приводило к отсутствию гарантий для отпущенников против новых попыток порабощения. В рабовладельческом обществе бывший раб не мог полностью освободиться от своего про-
шлого. Поэтому не случайно термин "doulos" (раб) применялся иногда и по отношению к вольноотпущенным.
Результаты изучения положения метеков (по материалам Родоса) были доложены К. М. Колобовой (Ленинград) - "О формах государственного контроля над метеками". Средством такого контроля в условиях Родоса, где в III-I вв. было сосредоточено огромное количество метеков, являлось объединение их вокруг культов тех или иных божеств. Культовые союзы метеков и законы, регулирующие деятельность этих союзов, утверждались государством. Союзы получали определенные привилегии, вплоть до владения землей. "Объединение метеков в союзы и организация союзов по принципу культовой организации полиса создали довольно гибкую форму управления и контроля над разнородным и разноплеменным негражданским населением на всей территории Родосского государства".
И. С. Свенцицкая ("Положение зависимого населения в Малой Азии V - IV вв. до н. э.") наперекор общераспространенному взгляду показала, что формы зависимости, сложившиеся в Малой Азии, существенно отличались от спартанской илотии (имеются в виду племена мариандинов, лелегов, вифинцев). Вся совокупность данных о зависимости малоазиатских племен свидетельствует о том, что эта зависимость не может быть причислена к "коллективному рабству".
С интересом были выслушаны доклады Т. В. Блаватской "О роли ремесла в Греции периода становления рабовладельческого общества", В. И. Кузищина "Нормы и степень эксплуатации труда сельскохозяйственных рабов Италии со II в. до н. э. - I в. н. э.", Э. Пашалича (Югославия) "Рабский и свободный труд на рудниках Далмации", Э. Л. Казакевич ""Слово и дело" в афинской судебной практике" и Я. Печирки (Чехословакия) и дискуссии в Чехословакии по проблемам рабовладения.
Ряд докладов, связанных с проблематикой рабовладения, был посвящен методике исследования источников. Среди них в первую очередь следует отметить доклад К. К. Зельина "Дельфийские манумиссии как источник по истории рабства в Греции". Докладчик убедительно показал, что, хотя многие проблемы, касающиеся дельфийских манумиссии, тщательно изучались, все еще довольно велико число невыясненных вопросов. Наличие манумиссии отнюдь не свидетельствует о том, что рабство становилось нерентабельным, а рабовладельческий строй клонился к упадку. Кроме того, материал манумиссии не дает оснований утверждать, как это делают некоторые буржуазные ученые (например, Вестерманн), что численность рабов в Греции по сравнению с V в. уменьшилась и что их труд применялся преимущественно в домашнем хозяйстве. Вообще заключения, выводимые на основании манумиссии о числе рабов и граждан в Дельфах, не могут претендовать на достоверность. И, наконец, при изучении дельфийских актов нельзя обойтись без привлечения манумиссии из других областей Греции.
В докладе Я. А. Ленцмана "К методике исследования рабства в доклассической Греции" основное внимание было уделено методологи" подхода к проблематике доклассического рабства, говорилось о сложности источников по данному периоду и о необходимости выработать твердые и определенные критерии при их анализе. Я. А. Ленцман остановился на вопросе о разнообразии форм классового угнетения в древнейшей Греции и отметил роль рабства в процессе формирования полиса. Этот процесс имел единый характер для всей Эллады.
Интересные наблюдения, касающиеся методики исследования эпиграфических памятников, содержались в докладах А. Фола (Болгария) "Трудовая деятельность фракийцев в западных провинциях Римской империи в I-III вв." и В. Велкова (Болгария) "Фракийцы-рабы в античных греческих полисах".
Другая группа докладов, прочитанных на данной секции, трактовала проблемы классовой борьбы в античном обществе. Выступление В. Ф. Гайдукевича (Ленинград) "О скифском восстании на Боспоре" было посвящено много обсуждавшемуся в нашей литературе вопросу о характере восстания Савмака. Высказанное еще в 1938 г. С. А. Жебелевым мнение (основанное на филологическом анализе херсонесского декрета) о том, что Савмак был рабом, неоднократно подвергалось сомнению. В. Ф. Гайдукевич считает, что "контекст херсонесского декрета позволяет считать вполне правомерной гипотезу С. А. Жебелева о Савмакерабе". Окончательный вывод докладчика
таков: "Восстание Савмака явилось взрывом острых классовых противоречий, присущих Боспору. Независимо от того, был Савмак рабом или нет, нельзя не признать, что скифское восстание протекало в том же русле борьбы против тяжелых условий жизни трудящихся, в каком проходили во II в. до н. э. многочисленные восстания рабов и бедноты в различных пунктах античного мира".
На разнообразные формы классовой борьбы рабов обратил внимание Э. Мароти (Венгрия) в докладе "Движение рабов во время второго триумвирата". Он справедливо указал, что при изучении движений рабов исследователи прежде всего имеют в виду сицилийские восстания и восстание Спартака. Однако существовали другие формы и методы классовой борьбы, особенно ярко проявившиеся ко времени второго триумвирата (убийство своих хозяев, участие в городских "беспорядках", распродажа имущества проскрибированных, массовое бегство к врагам триумвиров, участие в войнах и т. п.). Подобные выступления рабов оказывали определенное влияние на политику (Путеольский договор), хозяйственную жизнь (голод в Риме, упадок сельского хозяйства в Италии) и даже идеологию (пропагандистские мероприятия Октавиана).
В докладе И. А. Шишовой (Ленинград) "Античная традиция о Дримаке" был дан анализ источников и рассмотрен сложный вопрос датировки восстания. Сопоставляя свидетельство Нимфодора Сицилийского с данными Фукидида о Хиосе и считая, что Нимфодор был современником сицилийского восстания рабов, И. А. Шишова приходит к выводу, что движение Дримака должно быть приурочено к IV-III вв. до н. э.
Из остальных выступлений, связанных с проблематикой рабовладения, необходимо отметить доклады Б. Герова (Болгария) "К вопросу о включении рабов в римскую армию во время Августа" и Л. А. Ельницкого "Археологические следы патриархального рабства в Италии".
Некоторые доклады не были непосредственно посвящены изучению рабства и рабовладельческих отношений, но близко примыкали к этой тематике. Таков прежде всего доклад Х. Данова (Болгария) "К экономике Фракии в эллинистическую эпоху". На основании литературных свидетельств эллинистической эпохи, а также эпиграфики западнопонтийских и североэгейских городов Х. Данов убедительно показал важное значение ряда районов эгейского и западнопонтийского побережий Фракии как зернопроизводящих областей. Вместе с тем он не отрицал наличия кризисных явлений в экономике Фракии (главным образом во II-I вв. до н. э.).
Н. Н. Залесский (Ленинград, "К вопросу о начале колонизации этрусками Кампании") коснулся ряда нерешенных вопросов древнейшей истории Италии. Важнейший момент проникновения этрусков в Кампанию - основание Капуи - Н. Н. Залесский аргументированно датировал началом VI в. до н. э.
*
В докладах, прочитанных на секции, посвященной проблемам этногенеза и истории народов припонтийских областей, нашли отражение различные аспекты этнической, социальной и культурной истории причерноморских племен и народностей в античную эпоху.
В докладе А. А. Белецкого (Киев) "Этнонимия берегов Эвксинского Понта в античную эпоху" наряду с методической частью (классификация терминов) основное внимание было уделено анализу "варварской" этнонимии. В античных источниках можно встретиться с несколькими способами передачи ее средствами греческого (или латинского) языка. Этнонимия представляется ценной, если имеется относительно массовый материал. А. А. Белецкий пришел к выводу, что "для Причерноморья античной эпохи следует предположить наличие племен индоевропейскоязычных, кавказоязычных и племен, еще не определенных в отношении языка (тавры, киммерийцы и др.)".
З. Мади (Венгрия) посвятил свой доклад "Припонтийские кельты" выяснению проблемы происхождения бастарнов. Анализируя античные литературные и эпиграфические памятники, он решительно возражает против мнения о бастарнах как о германском племени и убедительно аргументирует их кельтское происхождение: "Они, вероятно, были смешанным народом, но кельтского характера. Кельты были известны тем, что они наслаивались на покоренные ими народы, отдавая им и воспринимая от них культурные влияния".
Вопросы локализации закавказских племен и, в частности махелонов, были рассмотрены в обстоятельном докладе С. Т. Еремяна (Ереван) "Страна "Махеловия" надписи Кааба-и-Зардушт". Некоторые важные проблемы этнического происхождения гетов и их ранней истории трактовались в докладе Н. Ласку (Румыния). Этнические границы Фракии VII-V вв. до н. э. наметила Т. Д. Златковская. В докладах Н. В. Пятышевой и А. Н. Щеглова (Севастополь) разбирался вопрос об этническом составе населения Херсонеса и Западного Крыма. А. Н. Щеглов впервые сделал интересную попытку определить место расселения племени саторхеев и выяснить взаимоотношения его со скифами и с античными городами.
Другая группа докладов была посвящена проблемам социально-политической истории народов Причерноморья. Д. Б. Шелов ("Северное и Западное Причерноморье в античную эпоху") поставил перед исследователями важную задачу - создать единую историю всего Причерноморья и прежде всего единую историю Северного и Западного побережий Понта. Греческая колонизация Западного и Северного Причерноморья была единым процессом. В IV в. до н. э. Северное Причерноморье и часть северобалканских земель были объединены в границах державы Атея. Д. Б. Шелов считает, что "держава Митридата Евпатора, куда вошли и Западное и Северное Причерноморье, является завершающим этапом подготовлявшегося издавна объединения припонтийских земель в рамках единого политико-экономического целого".
Существование единой державы, или "царства", Атея было подвергнуто сомнению Д. П. Каллистовым (Ленинград), Идеализированные рассказы древних авторов (Страбон, Трог-Юстин, Оросий и др.), заключил он, "особенно, если их сопоставить с некоторыми другими источниками, не дают никаких оснований видеть в "царстве" Атея нечто большее, чем довольно обычное объединение племен, возникшее в пределах района, прилегающего к Истру и территории Фракии, то есть не в Северном, а в Западном Причерноморье. Чертами государства объединения племен такого типа еще не обладают".
В докладе Я. Харматты (Венгрия) "К истории Херсонеса Таврического и Боспора" на основе скрупулезного анализа источников сделан вывод о походе боспорского царя Фофорса (аланского происхождения) в Лазику, а затем и в римскую Малую Азию. Эти события были недостаточно изучены. Теперь " история Херсонеса и Боспора в конце III в. получает более яркое освещение.
Основой доклада А. И. Болтуновой "Проксенический декрет, найденный в Анапе, и некоторые вопросы истории Боспора" послужили восстановленные фрагменты декрета о даровании проксении. Так как имя лица, даровавшего проксению, восстанавливается как Селевк, то есть все основания считать, что здесь назван правитель Боспора, о котором упоминает Диодор. Из этого факта вытекает следующее: тезис В. В. Латышева, считавшего упоминание о Селевке у Диодора ошибкой переписчика, нуждается в пересмотре; после смерти Спартока I на Боспоре совместно правили Селевк и Сатир; династия Спартокидов по своему происхождению связана с аристократическим родом из Македонии, Северной Греции или Южной Фракии. Находка же в Анапе плиты с текстом проксенического декрета, изданного пантикапейскими правителями, объясняется тем, что обнаруженные фрагменты представляют лишь копию декрета, стоявшего в Пантикапее.
Следует также назвать доклад А. М. Ременникова (Казань), в котором рассматривались взаимоотношения племен Подунавья и их борьба с Римом в конце III в., а также доклады О. Д. Лордкипанидзе (Тбилиси) и Н. Ю. Ломоури (Тбилиси), посвященные взаимоотношениям населения Западной Грузии (колхских племен) с античным миром.
На секции был прочитан и обсужден ряд докладов, трактующих проблемы истории культуры народов Причерноморья. Так, в докладе Н. И. Сокольского "Синдская скульптура" говорилось о том, что новые находки дают возможность определить круг памятников скульптуры, связанных с синдским населением. Синдская скульптура начала развиваться с IV в. до н. э. и достигла максимального расцвета в эпоху эллинизма. "Памятники синдской скульптуры, - отмечает Н. И. Сокольский, - становятся важным историческим источником в силу их этнографичности. Они позволяют глубже раскрыть особенности синдской культуры, плохо известные по другим источ-
никам. И - что самое важное - они не только и не столько подтверждают замеченную ранее сильную эллинизацию синдов, сколько дают представление о специфических чертах их культуры, о сохранении ими племенных традиций в образе жизни и идеологии".
Доклад М. И. Максимовой (Ленинград) "Миф о похищении Ганимеда в передаче боспорского мастера" был посвящен анализу миниатюрной группы, украшающей знаменитую золотую диадему из Артюховского кургана. Эта группа изображает похищение Ганимеда орлом Зевса. Однако трактовка данного сюжета отличается от аналогичных греческих композиций и находится в резком противоречии с содержанием древнего мифа. Это объясняется ошибкой местного боспорского ювелира, производившего ремонт миниатюрной группы. Допущенное мастером искажение одного ив популярных греческих мифов не было замечено и владелицей диадемы. Это обстоятельство позволило М. И. Максимовой сделать вывод о том, что усвоение эллинской культуры высшим социальным слоем местного населения Тамани было довольно поверхностным.
И. Т. Кругликова в докладе "Культура Боспора в позднеантичный период" отметила характерные черты и изменения в области религии, изобразительного искусства, художественного ремесла и т. п. в IV-V веках. Особенно резко изменился облик боспорской культуры после готских нашествий, а с гуннским вторжением кончается античный период в истории Боспора. Культура поселений, которые уцелели после нападения гуннов, носит уже чисто варварский характер.
Большая группа докладов была "посвящена итогам новейших раскопок: Е. И. Леви (Ленинград) - "Раскопки ольвийской агоры и теменоса"; С. И. Капошитой (Ленинград) - "Связи сарматских племен Нижнего Поволжья со Средиземноморьем"; Т. Иванова (Болгария) - "Аполлония в свете новых археологических исследований". Г. П. Сергеев (Кишинев) дал описание кладов, найденных в с. Олонешты, на правом берегу Днестра (1958 г.) иве. Ларгуце (1956 г.). Эти редкие находки - в частности предметы греческого боевого снаряжения - по-новому освещают обстановку похода Зопириона (одного из полководцев Александра Македонского) на Ольвию.
Несколько особняком стояли доклады, посвященные лингвистическим проблемам. Тем не менее все они вызвали большой интерес аудитории. В. В. Шеворошкин ("К проблеме карийской письменности и языка") коснулся сложных проблем дешифровки карийской письменности. Карийские надписи до последнего времени оставались недешифрованными. Неясным был даже характер карийской письменности, хотя греческое происхождение многих знаков этой письменности не подвергалось сомнению. На основании тщательного лингвистического анализа докладчик приходит к выводу, что карийская письменность заимствована у критян в VIII в. до н. э.
В докладе А. И. Харсекина (Кременец) "О взаимоотношениях этрусского и греческого языков" рассматривался вопрос о греческо-этрусских словарных соответствиях. На основании своих прежних исследований докладчик убедился, что весьма значительная часть этрусского словаря (около 50% всей известной лексики) имеет более или менее точные соответствия в греческом. Из этого, однако, нельзя делать вывода о близком родстве названных языков, поскольку отмеченные соответствия проявляются почти исключительно в лексике и преимущественно в той ее части, которая не принадлежит к основному словарному ядру языка. Надо думать, что большинство из них возникло в результате не генетических, а культурно-исторических связей.
Доклад Н. С. Гринбаума (Кишинев) "О диалектной базе древнегреческой хоровой лирики" был посвящен анализу языка Пиндара. Этот язык характеризуется наличием древнейшего ахейского слоя. Диалектную базу языка Пиндара составляет не эпический и не дорийский диалект, а ионийско-эолийское койнэ с небольшим наслоением дорийского.
*
Характер докладов, прочитанных на конференции, был весьма разнообразным: одни из них касались общих, иногда чисто теоретических проблем, другие были посвящены исследованию отдельных, более узких и конкретных вопросов. Вокруг большинства докладов развернулись оживленные и плодотворные прения, которые нередко перерастали в товарищеские дискуссии.
Если иметь в виду прежде всего идеологические проблемы и задачи борьбы с враждебной нам (Идеологией, то на конференции наметилась, на наш взгляд, новая или, во всяком случае, ранее недостаточно используемая линия этой борьбы. До сих пор советские историки, и в частности историки античности, довольно активно выступали с критикой отдельных работ, отдельных представителей, а иногда даже (правда, уже не столь часто) целых направлений или "школ" буржуазной историографии. Но они почти никогда не брали на себя задачи критического разбора тех историко-философских (или "историософских") схем и концепций, которые, как правило, лежат в основе большинства направлений современной буржуазной историографии. Советские историки как бы молчаливо уступали эту "почетную задачу" своим товарищам по оружию - советским философам.
Однако давно уже назрел вопрос о более тесной связи между историками и философами. Важно, чтобы историк в своей работе не отгораживался от философских проблем, не избегал их, не считал, что это "чужое ведомство", но, вооруженный знанием конкретно-исторического материала, смело шел на приступ теоретических, историко-философских проблем. (От философов, заметим в скобках, в аналогичных случаях следует требовать подлинно научного знания исторического материала.)
Если перейти к другой кардинальной проблеме, обсуждавшейся на конференции, а именно к проблеме рабства, то можно отметить, что и в ее изучении определились некоторые новые пути. Долгие годы советские историки (и многие из зарубежных историков-марксистов) под влиянием известной формулы о "революции рабов" понимали рабовладельческую формацию и ее основные черты слишком узко. Рассматривались и "признавались" лишь "классические формы" рабства, остальные объявлялись нетипичными и потому не заслуживающими серьезного изучения.
Такой подход к изучению рабовладельческой (и не только рабовладельческой) формации абсолютно неправомерен. Ни одна социально-экономическая формация не дает картины характеризующих ее отношений в единообразном, "чистом" виде. Кроме того, характер собственности и формы эксплуатации, определяющие ту или иную формацию, не могут не влиять на все остальные категории или отношения. Отсюда задача - тщательно изучать (и классифицировать) многообразие этих форм.
Все сказанное применимо к изучению рабовладельческого способа производства; рабовладельческой формации. Аспекты ее изучения, таким образом, чрезвычайно расширяются. Заслугой конференции является тот факт, что "а ней впервые достаточно четко был поставлен вопрос о многообразии форм рабства и о необходимости равноценного внимания ко всем его формам, в том числе и "нетипичным".
Конференция наметила пути единого и комплексного изучения истории народов Причерноморья. В современной литературе почти нет работ, рассматривающих историю всей Припонтийской области в целом. Поэтому в настоящее время перед исторической наукой встает задача создать единую историю Причерноморья. В современных условиях эта грандиозная задача представляется реальной и выполнимо, поскольку благодаря археологическому изучению Причерноморья за последние годы накоплен большой и ценный материал.
И, наконец, весьма существенным научным итогом конференции следует считать тот факт, что она укрепила многообразные контакты между учеными-антиковедами, содействовала живому обмену мнениями по ряду актуальных проблем, выявила в ряде случаев общность интересов ученых, работающих разрозненно, без достаточных связей друг с другом. На конференции были укреплены не только научные контакты между советскими учеными и учеными стран социалистического лагеря, но и между учеными различных городов СССР.
Ленинградская конференция была первым форумом, на котором в таком широком масштабе присутствовали представители всех "видов оружия" науки об античности: историки, археологи, эпиграфисты, литературоведы и лингвисты. Труды конференции предполагается издать. Хочется выразить надежду, что они отразят современное состояние науки об античности и ее наиболее актуальные проблемы, которые разрабатываются в СССР и в братских социалистических странах.
Новые публикации: |
Популярные у читателей: |
Новинки из других стран: |
Контакты редакции | |
О проекте · Новости · Реклама |
Цифровая библиотека Украины © Все права защищены
2009-2024, ELIBRARY.COM.UA - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту) Сохраняя наследие Украины |