Саратов. Изд-во Саратовского университета. 2003. 610 с.

Книга саратовского историка А. В. Гладышева свидетельствует, что новое поколение отечественных ученых ощущает серьезную потребность возвращения к некоторым классическим сюжетам советской историографии на новом уровне исторического знания.

Для реализации своего комплексного и многопланового замысла, объединившего интеллектуальную биографию Сен-Симона с событиями эпохи, Гладышев использовал капитальную источниковую базу. Особое место принадлежит изданиям Сен-Симона как в оригинале, так и в русских переводах. Автор обнаружил тонкое понимание специфики сопоставляемых им публикаций, что позволило выявить их дефекты и приблизиться к максимально точному воспроизведению оригинальных текстов. Привлечены неизданные, в том числе архивные, материалы из французских фондов и архивохранилищ России. Используется широкий круг литературы о Сен-Симоне.

В советском обществоведении история социалистических идей и учений, начиная с Д. Б. Рязанова, оставалась привилегированной отраслью исторического знания. Усилиями В. П. Волгина и его преемников (Б. Ф. Поршнева, Н. Е. Застенкера, ГС. Кучеренко и их коллег) она конституировалась в особую научную дисциплину. Вместе с тем сам предмет истории социалистических идей конструировался на вычленении специфической линии социального мышления для обоснования в конечном счете постулата о "столбовой дороге" к торжеству социализма в СССР. Стремление к историзму сталкивалось с

стр. 160

более или менее явственными телеологическими установками.

Принадлежность к "социализму" подразумевала осуждение конфетным автором частной собственности и признание им превосходства ее обобществления (впрочем, уже в советское время была осознана спорность применения этого критерия, относившего к "несоциализму" разнообразные эгалитаристские течения, сыгравшие очевидную роль в развитии социальной мысли и разработке революционных проектов общественного переустройства во многих странах мира). Была в известной мере осознана искусственность отыскания социалистических "истоков" в древности и средневековье. "Генеалогии без границ" в конце советского периода был противопоставлен подход, детерминировавший возникновение социалистических учений противоречиями капитализма и соответственно датировавший возникновение утопическо- социалистических систем Новым временем. Встал вопрос и о "сложном переплетении" коммунизма с другими течениями общественной мысли этого времени ¹ .

Сен-Симон оказывался в этом смысле "неудобным" мыслителем. Не случайно и для ранней, и для поздней советской историографии предпочтительней становилась тема сенсимонизма. A. Р. Иоаннисян так писал о причинах подобного "предпочтения": "При всех своих гениальных предвидениях общественные идеалы Сен-Симона носили довольно неопределенный и непоследовательный характер, поскольку, обосновывая социалистические идеи планового хозяйства, обязательного труда, ликвидации общественного паразитизма... он ни в одном своем произведении не ставил вопрос об обобществлении средств производства. Именно сен-симонисты дополнили и развили его учение в социалистическом духе" ² .

Гладышев следует исследовательской логике, противоположной нормативному подходу советской историографии. Ставя задачей воссоздать цельный облик мыслителя, он отвергает демаркацию между "ранним" и "поздним" Сен- Симоном. В противовес акцентированию "позднего" - "социалистического" - периода Реставрации Гладышев раскрывает значение предшествовавшего - "либерального" - этапа жизненного и творческого пути мыслителя. Он доказательно полемизирует с теми, кто ценность взглядов и поисков Сен- Симона обусловливал "поправками", внесенными в его труды учениками и последователями. Тем же, кто ожидал и требовал от творчества великого мыслителя социалистической "определенности" и "последовательности", автор отвечает обстоятельным раскрытием "многослойности" (с. 5) Сен-Симона, многогранности его интеллектуального облика и многосторонности духовных поисков того, кто зачислялся в категорию "великих социалистов-утопистов".

Вместе с тем автор выступает и против другой историографической традиции - видеть в Сен-Симоне "предшественника всех направлений". Не было "нескольких Сен-Симонов" (с. 4), но был человек, который прокладывал свои пути через различные "миры" (отсюда название книги) - природный, социальный, космический. И главное заключалось в том, что это был социальный мыслитель, стремившийся реформировать возникшее после революции общественное устройство Франции во имя "счастья всего человечества" (с. 7). Благодаря этому творчество Сен-Симона обладает внутренним единством. Именно в таком плане герой книги "определенен" и "последователен".

Но прежде всего для Гладышева Сен-Симон - искатель, человек ищущий социальный идеал, себя, собственное место в мире и прежде всего в родной стране, переживающей крутые повороты истории. Отсюда противоречивый и динамичный характер его творчества. Сильная сторона книги - раскрытие сложности процесса формирования взглядов Сен-Симона. Изображенная автором картина не дает основания согласиться с выводами специальной работы о краеугольной для "всего творчества" Сен-Симона "критике складывающегося капиталистического общества". Еще менее убедительным выглядит утверждение о "нарастающем понимании противоположности интересов собственников и пролетариев" ³ .

В книге Гладышева Сен-Симон - определенный сторонник иерархической организации общества. Важнейший урок, который извлекает молодой реформатор из революционной драмы Франции, - аномальность социального равенства, порождающего дезорганизацию общественной жизни. Да, Сен- Симону присуще представление о классовой структуре общества; но ключевым в разработке социального учения в обозреваемый Гладышевым период оказывается оперирование понятиями "класс управляемых" и "класс управляющих". Над восстановлением иерархии власти как основы социальной организации общества размышляет Сен-Симон в "либеральный" период.

И с либералами, и даже с консерваторами от Бональда до Жозефа де Местра Сен-Симона явственно сближает отношение к революции как стихии массового действия. Из общих предпосылок следуют общие выводы о восстановлении аристократии как системы правления и строгом дисциплинировании общества. Но для реформатора это не аристократия происхожде-

стр. 161

ния или богатств, а "аристократия духа" (с. 396), то есть лидерство в обществе тех, кто выделяется знаниями, способностями, новаторскими устремлениями. В понимании причин революции, методов восстановления господства "класса управляющих", наконец, в оценке состава последнего Сен-Симон выходит на свой путь. Революция стала неизбежной, потому что "управляющие" утратили превосходство в просвещенности, знаниях, "интеллектуальных силах" (с. 343). И Сен-Симон озабочен тем, чтобы политическая власть стала средоточием интеллектуальных и духовных сил общества. Сила владеющих научными знаниями должна была, по его мнению, воплотиться в их политическом преобладании, а последнее обрести квазирелигиозную форму.

Лозунг "пора закончить революцию" звучал едва ли не с самого ее начала. Империя, как принято считать, решила задачу и, подавив социальное движение, блокировав радикализацию политического процесса, стала финалом революции. Однако критическая настроенность выдающихся умов имперской эпохи свидетельствует об ощущении в обществе непрочности этого, чисто политического, решения. Начав, как показано Гладышевым, с попыток научно- теоретически обосновать политику "завершения революции" Наполеоном, Сен- Симон разработал принципы "новой духовной власти", предпосылкой утверждения которой надлежало стать "науке о человеке", превратившейся затем в науку об обществе, или социологию в широком смысле слова.

Отводя главное место в историческом процессе "прогрессу человеческого духа" (с. 515), Сен-Симон связывает его с исключительной ролью в обществе личностей "достойнейших", обладающих выдающимися человеческими качествами. Масса же выступает в этом духовном прогрессе скорее как реципиент, ее уделом остается традиционная религия. Анализ обращения Сен- Симона к религии представляет едва ли не самую интересную сторону исследования Гладышева. Именно эта сторона творчества мыслителя осталась наименее изученной в отечественной историографии, склонной трактовать обращение Сен-Симона к религии как нечто маргинальное. Гладышев же, напротив, раскрывает значение религиозных поисков в разработке Сен- Симоном своего социального проекта.

Проблема религии давно приобрела полемическую остроту в мировой историографии творчества Сен-Симона. Значительная часть исследователей, особенно французских (не говоря уже о приверженцах социального католицизма, опиравшихся на ученика Сен-Симона Ф. Бюше), склонна подчеркивать близость его учения к религии. Для советской историографии такая позиция была неприемлема, поскольку ставила вопрос о религиозной природе утопического социализма (а в легко просматриваемой перспективе и социализма вообще). Соответственно советские историки доказывали, что обращение Сен-Симона к религии носило тактико-пропагандистский характер и не затрагивало его мировоззренческий атеизм ⁴ .

Гладышев обращает внимание на то, что религия у Сен-Симона не только удобная форма для пропаганды своего учения среди непросвещенного большинства, но и социальный институт, который может способствовать претворению его в жизнь. Поэтому универсально-сциентистская, по определению автора, "религия Ньютона", детище раннего периода, приобретает черты строго обязательного культа, и ее изобретатель угрожает тем, кто станет "вредить прогрессу наук и искусств" Страшным судом (с. 247).

Тем не менее Гладышев считает возможным отнести эту и более поздние изобретенные Сен-Симоном религиозные системы к чистой форме, оболочке без содержания, "религии без веры". Вывод этот - сомнителен. Какой же смысл в Страшном суде без веры в него? Более интересен другой вывод, точнее постановка автором вопроса о личной религиозности мыслителя. Гладышев не спешит присоединиться к мнению о его "атеизме", разделявшемуся и современниками, и советскими историками, указывая на "пророческий пафос Сен-Симона, его веру в свое мессианское предназначение, необычайную экзальтацию" (с. 419).

Уклончивость автора легко понять: в чужую душу трудно проникнуть. Но стоило бы порассуждать о том, как "пророческий пафос" и мессианская идея выразились в типе мышления, в том самом обращении к науке, которое склонна была акцентировать советская историография. Во всяком случае, представленные Гладышевым материалы дают обильную пищу для размышлений. Разве не просматривается наследие монотеизма в жестком и навязчивом утверждении Сен-Симоном монизма в философии науки? А супердетерминизм, который Сен-Симон отстаивал для науки об обществе, разве не следствие пророческого экстаза? И разве не требовала мессианская идея придания сакрального статуса закономерностям общественного развития и не приобрел ли под пером Сен-Симона такой статус "закон всеобщего тяготения"?

Автору могут быть предъявлены различные упреки, в том числе и тот, что в книге анализируется лишь часть жизненного и творческого пути Сен-Симона. Хотелось бы большей определенности в анализе соотношения науки и религии в творчестве Сен-Симона, признавая, разумеется, объективную и субъективную сложность данной

стр. 162

проблемы. Влияние науки на ту форму, которую приобретала религия в социальных проектах Сен-Симона, вполне очевидно, а вот об обратном влиянии религиозных представлений на "позитивную науку" приходится в основном догадываться. Здесь явно не хватает общего вывода.

Идейно-политическая жизнь Франции на рубеже XVIII-XIX вв. стала своеобразным горнилом, в котором выплавлялись и кристаллизовались основные идейные направления современности и их основополагающие ценности. Как показывает Гладышев, Сен-Симон благодаря своим уникальным интеллектуальным способностям и незаурядным душевным силам сделался своеобразным зеркалом этого важнейшего культуротворческого процесса, вобрав и выразив в своем творчестве его квинтэссенцию. Автор ставит перед собой весьма сложную задачу: не "потеряв" индивидуальность мыслителя, вписать Сен-Симона в "идейный контекст его времени" (с. 11). Можно признать, что воссозданная в монографии духовная и интеллектуальная эволюция Сен-Симона придает новое освещение идейно-политической эволюции французского общества в переломную эпоху истории.

Двигаясь в избранном направлении, Гладышев решает задачу, поставленную предшественниками ⁵ - возвращение социалистических идей в общий контекст идейной, или, как сейчас принято говорить, "интеллектуальной" истории человечества. Раскрывая "многослойность" Сен-Симона, отстаивая ценность всех его исканий и оспаривая ту запрограммированность, которая превращала его творчество в этап предыстории "научного социализма", Гладышев способствует воссозданию полноты и целостности духовной истории Нового времени. Книга Гладышева - серьезный шаг в изучении истории общественной мысли.

Примечания

1. См.: КУЧЕРЕНКО Г. С. Исследования по истории общественной мысли Франции и Англии. XVI - первая половина XIX в. М. 1981, с. 14 - 26,35,36,38. Из постсоветских работ по вопросу датировки возникновения утопического социализма см.: ШТЕКЛИ А. Э. Утопии и социализм. М. 1993.

2. См.: ДУНАЕВСКИЙ В. А., КУЧЕРЕНКО Г. С. Западноевропейский утопический социализм в работах советских историков. М. 1981, с. 244 - 245.

3. КУЧЕРЕНКО Г. С. Сен-симонизм в общественной мысли XIX в. М. 1975, с. 257. Это мнение, правда, опровергалось в более поздней работе, авторы которой признавали, что из-за своего "философского идеализма", "бесспорно" обусловленного зародышевым состоянием пролетарского движения, Сен-Симон "не сумел проникнуть в природу антагонистических противоречий между рабочими и предпринимателями" (АЙРАПЕТОВ А. Г., ЮДИН А. И. Западноевропейский и русский утопический социализм нового времени. М. 1991, с. 69).

4. Г. С. Кучеренко, находя у Сен-Симона "религиозную фразеологию" и стремление использовать ее "для пропаганды собственных идей", утверждал, что идея о неоходимости придать учению "традиционную форму религии" для "успешного распространения научной истины" была "ошибочной" (КУЧЕРЕНКО ГС. Сен-симонизм.., с. 24,26 - 27).

5. См. предисловие Б. Ф. Поршнева в кн.: ВОЛГИН В. П. Очерки истории социалистических идей с древности до конца XVIII в. М. 1975, с. 6.

Постоянный адрес данной публикации: