Автор: Виталий Третьяков

Сам печальный факт читателям "Политического класса" уже известен: 18 сентября с.г. умер Егор Владимирович Яковлев.

Я пишу этот текст прощания с ним для нашего журнала по очень многим причинам, каждая из которых существенна и сама по себе, а в сумме своей они делают неизбежным появление (жаль, конечно, что по такому поводу) рассказа о Егоре Яковлеве именно в "Политическом классе".

Действующим и очень активным представителем политического класса СССР и России Егор Яковлев был фактически всю свою сознательную жизнь. Особенно той специфической части отечественного политического класса, которая даже получила особое имя - шестидесятники.

Шестидесятники - чисто политическая характеристика, ибо они были негласной и неофициальной мягкой оппозицией внутри КПСС как правящей (хоть и единственной) партии страны.

Егор Яковлев был классическим шестидесятником - по образу и стилю жизни, по идейным предпочтениям (ленинско-бухаринским), по бытовым привычкам (плавный транзит от водки к виски), по всему. Егор (назову его так, как звали все, кто с ним когда-либо работал) был и классическим советским интеллигентом послевоенного периода. А это тоже - политическая характеристика. Причем и как шестидесятник, и как интеллигент Егор Яковлев принадлежал к числу большинства, то есть к левым шестидесятникам и левым интеллигентам.

Егор Яковлев был политическим журналистом и главным редактором главной политической газеты СССР периода перестройки и гласности - "Московских новостей", газеты, которую так и называли - "трибуна гласности".

Не помню, чтобы Егор Яковлев интересовался спортом. Никогда не видел его в опере или на балете, но все политические спектакли во всех политических (по сути) театрах он посещал в числе первых и обязательно. Все театральные и кинорежиссеры страны, ставившие скрыто или явно политические спектакли или снимавшие хоть отчасти политические фильмы, были его друзьями.

Егор Яковлев действительно открыл новый этап отечественной журналистики. Причем именно политической. Придя в "Московские новости", он начал с очень политического и очень конкретного шага (в журналистике он все-таки предпочитал факт, а не мнение, репортаж, а не аналитическую статью): опубликовал интервью Вячеслава Молотова. С этого интервью, напечатанного в конце 1986 года (когда, по сути, и гласность-то как политика еще не была провозглашена и дозволялась разве что лично генсеку КПСС), и началась новая отечественная журналистика вообще и политическая в частности.

Практически все в СССР знали, кто такой Молотов. Многие слышали, что он, кажется, еще жив. Но более никто и ничего не знал. Вячеслав Молотов, на упоминание имени которого было наложено абсолютное табу (кроме догматических упоминаний в соответствующих местах официального курса истории КПСС), являлся фигурой чисто мифологической. Человек из эпохи Сталина, каковой давно нет, как и самого вождя народов, а следовательно и не существующий, если даже он жив. До интервью, сделанного по заданию Егора Яковлева и им опубликованного, в печати прошло лапидарнейшее официальное сообщение о том, что Вячеслав Михайлович Молотов обратился в ЦК КПСС с просьбой восстановить его в партии.

И тут же Егор, только что ставший главным редактором "Московских новостей", со своим звериным журналистским и главредовским чутьем, один среди всех главных редакторов страны сделал то, что единственно и должен был сделать настоящий главный редактор, услышав такую сенсационную новость, - послал к Молотову журналиста.

стр. 15

Егор Яковлев был эталонным главным редактором, главным редактором чистейшей воды, влюбленным в умных авторов и смелых журналистов, готовым почти продать душу за сенсационный политический текст, капризным и злым, если номер не получался, великодушным и щедрым, если, наоборот, номер наполнялся тем, что завтра в очередной раз возмутит или восхитит общественное мнение.

Егор всегда соревновался в журналистике. Не только с другими, но и с самим собой, желая в следующем выпуске газеты непременно сделать новый шаг по отношению к выпуску уже вышедшему.

Как почти все (кроме заядлых пессимистов и фаталистов) левые шестидесятники, Егор Яковлев в разгар перестройки подумал, что скоро сбудутся все их мечты о социализме с человеческим лицом и пражской весне в Москве (он был совершенно иррационально влюблен в Прагу, потому что работал и жил там во времена отечественного застоя). Вскоре выяснилось, что не получается: то ли с социализмом, то ли с человеческим лицом, то ли с весной, то ли с отечественными Дубчеками и современными Бухариными.

И тогда, как большинство левых шестидесятников, имевших авантюрную жилку и не уставших от жизни, Егор бросился во власть. Не ради нее самой, а для того, чтобы воспитывать из членов Политбюро и ЦК Бухариных и Дубчеков, чтобы давать им мудрые советы, поправлять их непонятые для тех, кто реальной властью никогда не обладал, действия или бездействие.

Но оказалось, что власть в советах Яковлева и его друзей-шестидесятников не нуждалась, точнее - не могла их советами воспользоваться, ибо это были книжные советы, причем из книжек, в которых мало что о реальных механизмах, инстинктах и бремени власти писалось.

Это было первое, еще только драматическое разочарование. Скоро наступило и второе, уже трагическое. Новая (ельцинская) власть, духовными отцами (точнее - дядьями) которой и были шестидесятники, этих самых своих отцов-дядьев просто вышвырнула из властных кабинетов, коридоров и экспертных советов.

И Егор Яковлев стал оппозиционером. Оппозиционером вообще всего, что делает власть в России. И плохого, и хорошего.

Потому что Егор (вместе с другими шестидесятниками, каковых он был квинтэссенцией) вложил душу и смысл своей общественной жизни в эту новую власть, ради нее он пожертвовал своими левыми идеалами, а она все это послала к чертовой матери.

И все-таки Егор Яковлев остался самым блестящим политическим главным редактором в истории отечественной журналистики второй половины XX века. А это та высота, которая превзойдена быть уже не может.

Кроме того, он очень любил жизнь и во всех ее неполитических проявлениях. Потому, думаю, ему было особенно тяжело чувствовать, что эта жизнь идет к концу. Хотя немногие могут похвастаться тем, что сумели вкусить, будучи живыми, столько, сколько сумел вкусить Егор Яковлев. Но он хотел еще больше...

Постоянный адрес данной публикации: