Автор: Мария Хесус Сантесмасес

 Центры и периферия: Тенденции политики в области науки и молекулярная биология в Испании ^*

Данная статья предполагает двусторонний сравнительный подход к развитию биомедицинских исследований в Испании. С одной стороны, она рассматривает истоки политики в области науки в Европе после второй мировой войны и ее влияние на Испанию. С другой, в ней исследуется развитие экспериментирования в области биомедицинских наук в Соединенных Штатах и его воздействие на Испанию. Обе перспективы - европейская и североамериканская - рассматриваются в неотрывной связи друг с другом и, в случае Соединенных Штатов, колоссальное и быстрое развитие научных знаний в области биомедицины, в свою очередь, неотделимо от политики благоприятствования науке и технологии, проводимой в этой стране. И политика США и политика международных организации, связанных с планом Маршалла (Организации европейского экономического сотрудничества, ОЕЭС, и сменившей ее Организации экономического сотрудничества и развития, ОЭСР) в отношении науки и технологии осуществлялись параллельно с развитием исследований в области биохимии и молекулярной биологии в Испании.

Международная политика: США, ОЕЭС, ОЭСР и политика в области науки в Европе

Нынешний уровень развития, достигнутый в области науки и технологий в большинстве развитых стран Востока и Запада, таких как США, северная Европа и Япония, имеет свою историю. Рамки данной статьи и поставленные в ней цели аналитической эффективности требуют соотнесения исторического подхода с тем новым порядком и теми новыми политическими, культурными и социальными явлениями, которые были характерны для периода после окончания второй мировой войны. В этом новом порядке едва ли существовало место для Испании. Военная диктатура, ведущая свое начало с гражданской войны в Испании (1936- 1939) занимала открыто прогерманскую позицию в годы второй мировой войны, войны, в которой победу одержали наука и технология и в которой оружием союзников, по выражению Хедрика (1981), были атомная бомба, радары, калькуляторы и пенициллин, как наиболее известные из средств войны. Союзники не могли включить режим, подобный испанскому, в число получателей скорой и прямой помощи, кото-

Мария Хесус Сантесмасес - доктор химических наук. Она получила грант Мадридского городского сообщества в рамках подразделения сравнительной политики Высшего совета научных исследований Мадрида (E-mail: mjsantcsmases@uesam.csic.es). Ее перу принадлежат работы "Женщины - научные исследователи в Испании: профессионализация и социальные изменения" (2000); "Между Кахалем и Очоа: наука во франкистской Испании" (в печати) и "Северо Очоа и медико-биологические исследования в Испании при Франко" (ISIS. Vol. 91, N 4, 2000).

стр. 117

рую государственный секретарь Джордж Маршалл предложил для восстановления Европы и на которую он получил одобрение конгресса США. Общественное мнение в этих странах, которое было очень настороженно настроено в отношении недемократических режимов, смотрело бы искоса на установление официальных отношений с Испанией, двусторонних ли или через международные организации, сразу после второй мировой войны. Усилия по восстановлению Европы, ставшие возможными благодаря помощи со стороны США, осуществлялись через политику в области экономики, промышленности, а также образования, науки и технологий. В 1948 году была создана Организация европейского экономического сотрудничества (ОЕЭС), являвшаяся главным органом, ведавшим, с одной стороны, расходованием фондов, поступавших в рамках плана Маршалла, а с другой, способствовавшим проведению политики, получившей поддержку в США. Что касается области науки, эта политика была результатом научного и технологического развития Соединенных Штатов в условиях военного времени (Bush, 1945; King, 1974).

Интересы США, связанные с обороной западных стран, послужили главной причиной восстановления внешних связей правительства Испании в результате подписания первого Соглашения между Испанией и США 1953 года, основным следствием которого стало размещение американских военных баз на испанской территории в обмен на некоторые уступки в экономической и политической областях (Vinas, 1981). В 1955 году в рамках Соглашения была подписана конвенция, позволявшая США продавать излишки своей сельскохозяйственной продукции Испании, около 30 процентов от вырученной суммы должны были пойти на проекты, связанные с развитием, и около 60 процентов - на "расходы" американского правительства в Испании, включая небольшую сумму для создания в октябре 1958 года Комиссии по культурным обменам между Испанией и США, известной как Комиссия Фулбрайта. Первоначально комиссия предоставляла американским студентам возможность посещения Испании, но впоследствии, начиная с 1961 года, она также оказывала помощь испанским студентам, пожелавшим завершить свое обучение в Соединенных Штатах (Bela, 1984).

В политическую повестку дня ОЕЭС, в свою очередь, еще в 1949 году, когда был принят первый документ о научной технологической информации, был включен пункт о содействии специализации в области науки и технологий, а также проведении исследовательских работ. В нем содержалось утверждение, что инновации в области науки и технологий не дают сиюминутного эффекта, однако в ближайшее десятилетие они станут вопросом первостепенной важности. В связи с этим, рекомендовалось немедленно начать осуществление пробных программ международного научного сотрудничества. В 1959 году Дану Уилгрессу, бывшему представителю Канады в ОЕЭС и НАТО, было предложено изучить научную организацию стран-членов. Доклады Уилгресса, опубликованные незадолго до того, как ОЕЭС стала ОЭСР с участием США и Канады, высветили значение науки в экономическом отношении и потребность в последовательной политике в этой области. Уилгресс рекомендовал рассмотрение проблем, связанных с наукой, на самом высоком уровне ОЭСР, а также создание группы советников по вопросам науки из числа ученых. Таким образом, при создании ОЭСР наука и технологии стали неотъемлемой частью ее политической повести (King, 1965).

Деятельность ОЭСР в данной области задумывалась с политической точки зрения, с намерением оказания влияния на страны-члены организации, а не с целью прямого содействия исследовательским проектам (King, 1974). Именно на конференции министров по науке, организованной в Париже в октябре 1963 года, была сделана попытка распространения среди стран-членов организации рекомендации докладов Уилгресса и последующего доклада специального консультативного комитета по научной политике под председательством французского ученого Пьера Пиганьола. Доклад этого комитета "Наука и политика правительств" (1961 г.), известный как доклад Пиганьола, стал ис-

стр. 118

ходным пунктом обсуждения политики в области науки на основе принципов, получивших признание и распространение в 1970-х годах.

Гумме (1992) указывает на истоки этой политики, которые предшествуют периоду деятельности ОЭСР. Доклад Ванневара Буша "Наука - бесконечные границы" обрисовал направления будущих действий, в то время как Соединенное Королевство стало одной из первых стран, в которой происходило обсуждение координации государственных усилий в области науки и технологий на конечном этапе войны, а во Франции были созданы специальные комиссии, призванные выработать план научных исследований. Что касается Испании, именно влияние ОЭСР должно рассматриваться здесь как решающее. Благодаря ему Соединенные Штаты и остальная Европа получили рычаги воздействия на эту область политики, которой в Испании, по крайней мере, до принятия первого Плана экономического развития (1964-1967), не хватало государственной и бюджетной стратегии в деле содействия науке и технологиям (Sanz-Menendez, 1997, chap. 4).

Таким образом, конференция министров по науке 1963 года должна рассматриваться как начальный этап проведения ряда мер, направленных на содействие исследованиям в области науки и технологий в контексте экономического развития. После включения Испании в систему Бреттон-Вудских соглашений (Международный Валютный Фонд и Всемирный Банк) был выработан План экономической стабилизации, вошедший в силу в 1959 году, и был положен конец политике автаркии и изоляции, характерной для 40-х годов, первого десятилетия правительства Франко. На протяжении 1950-х годов политика Испании становилась все более нейтральной в результате восстановления дипломатических отношений с западными странами, принятия Испании в ООН и первого соглашения с ОЕЭС, касавшегося исключительно области сельского хозяйства и подписанного в 1955 году (Moreno, 1998). Однако еще до этого, в условиях полнейшей международной изоляции сразу после войны, двусторонние торговые связи были установлены со странами, близкими географически и политически режиму Франко (Guirao, 1998).

Мануэль Лора-Тамайо, министр образования Испании, который возглавлял делегацию страны на Парижской конференции 1963 года, изменил название своего ведомства на Министерство образования и науки. В том же году в Испании в условиях завершения подготовки к проведению в жизнь первого Плана экономического развития (1964-1967) была создана официальная межведомственная комиссия по политике в области науки, ответственная напрямую перед канцелярией премьер-министра. Лица, отвечавшие за осуществление этого плана, по примеру Французского генерального комиссариата планирования, потребовали включения в бюджет расходов на проведение научных и технологических исследований. Однако даже по наиболее оптимистическим оценкам, годовые затраты Испании в этой области в 1963 году не превышали 0,2% от ВВП (Sanz- Menendez, 1997).

Документы, принятые ОЭСР на протяжении 1960-х годов, рекомендовали оказание государственной поддержки исследовательским работам посредством политики инвестиций, что способствовало бы научному прогрессу и обмену технологиями в Европе. Предполагалось, что приоритет будет дан ведущим исследователям, пользующимся значительным признанием, с целью формирования центров притяжения и критической массы. Испанские власти стали все более восприимчивыми к этим рекомендациям, как это будет показано ниже, по мере создания благоприятных экономических условий в стране.

Непосредственное влияние Соединенных Штатов на развитие медико-биологических наук

В США, в рамках стратегии, направленной на реорганизацию системы научных исследований и технологического развития, которая была выработана в годы второй мировой войны, существовало и продолжает существовать агентство, ответст-

стр. 119

венное за систему народного здравоохранения (СНЗ), Национальный институт здоровья (НИЗ), который, начиная с периода сразу после окончания войны, стал всемирным лидером, и с точки зрения финансов и с точки зрения выработки знаний и человеческих ресурсов во всех сферах медицинских исследований. Увеличение бюджета НИЗ можно объяснить, по мнению Расмуссена (1997), растущим интересом в Соединенных Штатах к подчинению мощи атомной бомбы "служению жизни". Науки, связанные с изучением живой природы, особенно биология, стали пользоваться политической, научной и, соответственно, бюджетной поддержкой в качестве физики жизни (биофизики).

Большинство американских ведомств, располагавших бюджетами на проведение исследовательских работ, стали субсидировать исследования, использовавшие физические методы для решения медицинских и биологических проблем. От министерства энергетики (МЭ) до Управления морских исследований (УМИ), включая сам Национальный Институт здоровья, все приняли участие в создании биофизики, которая впоследствии связывалась, а позднее и отождествлялась с целой областью исследований, включавшей и молекулярную биологию, молекулярную генетику и, вообще медико- биологическое направление. В этих целях стало использоваться и недавно созданное техническое оборудование: было налажено производство и сбыт ультра центрифуги, аппарата электрофореза и электронного микроскопа вследствие того, что, начиная с середины 40-х годов, в США существовала достаточная бюджетная поддержка исследовательских групп, направленная на их техническое обеспечение. Определение "наук жизни" осуществлялось таким образом, в большей степени с точки зрения методов, нежели тем исследований, причем первостепенное значение приобретал инструментарий. Тяжелые и радиоактивные изотопы для изучения метаболизма, рентгеновские лучи и рассеивание электронов в целях познания структур биологических макромолекул, методы выращивания тканей и клеток, а также новые методы электрофизиологии являли собой примеры этого инструментария.

Государственное финансирование научных и технологических исследований, начатое в США в годы войны, продолжалось и после нее, служа примером для стран, политически близких к Соединенным Штатам. Сначала холодная война, а затем запуск Советским Союзом в 1957 году спутника имели следствием то, что получило название золотого века исследований в США. Но, на самом деле, создается впечатление, что система медицинских исследований уже была обеспечена достаточными средствами и обладала уровнем подготовки, которые способствовали укреплению тенденции к росту поддержки медико-биологических наук, которая берет начало во второй половине 40-х годов, то есть пятью годами раньше создания Национального научного фонда, предложенного в докладе Буша (Strickland, 1972).

Тенденция в пользу применения физических методов в области медико-биологических исследований, которую успешно инициировал в межвоенный период Уор-рен Уивер из Фонда Рокфеллера, оказала воздействие не только на микробиологию, но и на физиологию, нейрофизиологию и электрофизиологию.

Условия научных исследований в Испании в 1960-х годах: пример биохимии и молекулярной биологии

Начало 1960-х годов явилось свидетелем существования в Испании малочисленного научного сообщества в области биохимических исследований, принявшего участие в праздновании присуждения Северо Очоа (1905-1993) Нобелевской премии в области медицины. Родившийся и специализировавшийся в Испании в сфере физиологических экспериментов, Очоа покинул родину в начале гражданской войны в целях продолжения своей научной карьеры. В годы накануне второй мировой войны он сотрудничал с немецким химиком и физиологом Отто Мейерхофом в Гейдельберге (Германия) и в Великобритании, среди других, с Рудольфом Петер-

стр. 120

сом из Оксфорда. Когда британские ученые начали работы в области науки и технологии, связанные с потребностями ведения войны, Очоа покинул Европу и отправился в США. Он провел два года в лаборатории Карла и Герти Кори медицинского факультета Вашингтонского университета, изучая биохимию энзимов, а с 1942 года работал в Нью- йоркском университете, сначала в качестве ассистента- исследователя, затем заведующего кафедрой фармакологии и, наконец, заведующего кафедрой биохимии. Очоа продолжал работать в Нью-йоркском университете до самого своего ухода на пенсию в 1974 году. Впоследствии он перебрался в институт молекулярной биологии Роша в Натли, штат Нью-Джерси, и в 1985 году вернулся в Испанию, поселившись окончательно в Мадриде.

Область специализации Очоа, биохимия энзимов, позволила ему, в сотрудничестве с своей аспиранткой Марианной Грюнберг-Манаго, описать в 1955 году новый энзим, полученный в результате полимеризации нуклеидов, полинуклеотид фосфорилазы (ПНФ), который делал полимеры чрезвычайно схожими с рибо-нуклеиновой кислотой. За это в 1959 году Очоа получил Нобелевскую премию в области медицины. К тому времени он уже был одним из ведущих и уважаемых биохимиков в Соединенных Штатах, став гражданином этой страны в 1956 году. Энзим, открытый Очоа, стал одним из основных экспериментальных средств, которые дали возможность группе, возглавляемой Маршаллом Ниренбергом из Национального Института здоровья (Бетесда, Мэриленд), и собственно группе Очоа внести вклад в расшифровку генетического кода, определив основные тройки ДНК, ответственные за синтез каждой из двадцати известных аминокислот, составляющих протеины. И хотя ПНФ-лаза оказалась не жизнеспособной, то есть способствующей не синтезу РНК клеток, а скорее ее распаду, энзим дал возможность Очоа переключить свой интерес с биохимии на молекулярную биологию и, начиная с 1960-х годов, внести существенный вклад в знания о генетическом коде и биосинтезе протеинов.

В 1960 году небольшая группа молодых ученых, занимавшихся исследованиями в области биохимии, еще не вернулась в Испанию из исследовательских центров в США, Великобритании и некоторых стран северной Европы, где они в качестве аспирантов завершали свое образование. Но число тех, кто вернулся или готовился к возвращению, было достаточно велико, чтобы провести первый симпозиум по биохимии, который состоялся под председательством Севере Очоа в 1961 году. С того времени Очоа внимательно наблюдал за развитием исследований по биохимии в Испании и оказывал явную поддержку некоторым их тех молодых людей, которые пытались организовать исследования и создать Испанское биохимическое общество, что в итоге и произошло в 1963 году (Santesmases, Munoz, 1997).

Создание нового общества было поддержано руководителями Высшего Совета по научным исследованиям (ВСНИ), где работали большинство первых членов этого общества. ВСНИ был основан вскоре после гражданской войны, в 1939 году, в целях поддержки и координации исследований в области науки и технологий в Испании. Руководство советом осуществлялось скорее по типу семейного бизнеса его генеральным секретарем, священником Хосе Мария Албареда, который оказывал содействие биохимии, поскольку она была непосредственно связана с его научными интересами. Албареда, химик, преподававший минералогию и науки о земле в Мадридском университете, находился на посту генерального секретаря вплоть до своей смерти в 1966 году. Министр образования, Мануэль Лора-Тамайо, сам был профессором органической химии и принимал участие в симпозиуме в июле 1963 года, положившем начало созданию нового общества, где он выступил с одной из публичных лекций за несколько месяцев до своей поездки в Париж на вышеупомянутую конференцию министров по науке под эгидой ОЭСР.

К тому времени Очоа был широко признанной научной фигурой в Испании. Обо всех его приездах в страну сообщалось в прессе, хотя некоторые из них носили исключительно частный характер. Кроме

стр. 121

того, лишь немногие знали о его научной деятельности или понимали ее. Но в 1961 году он обратил внимание на молодого доктора, специализировавшегося в биохимических исследованиях метаболических энзимов - одной из областей собственной специализации Очоа, в которой он добился главных успехов как биохимик - по его мнению, как на одного из наиболее перспективных исследователей. Альберто Сольс (1907-1989) и группа его коллег, разделявших намерение обеспечить биохимии большую роль в Испании, способствовали выработке единого мнения на политику в отношении науки, которая имела следствием превращение этой экспериментальной дисциплины в одну из областей, переживших наиболее существенный взлет в Испании в 1960- е годы. В течение того десятилетия испанские биохимики приняли участие во всех типах международных симпозиумов по биохимии, включая конгрессы, заседания организационных комитетов и редакционных советов специализированных журналов.

Мировые тенденции в молекулярной биологии и их влияние на Испанию

Между тем, сообщество специалистов чутко реагировало на результаты новых экспериментов и отслеживало их появление. Молекулярная биология преуспела в привлечении внимания научного мира и следовала подобной же линии в отношении властей, отвечавших за политику в области науки европейских стран. В 1962 году Нобелевские премии в области медицины и химии были вручены пяти чрезвычайно заслуженным и знаменитым ученым, самопровозгласившим себя микробиологами: Максу Перутцу и Джону Кендрю (за их вклад в изучение протеиновой структуры), а также Джеймсу Д. Уотсону, Френсису Крику и Морису Уилкинсу (за их вклад в изучение структуры ДНК). Эти пятеро встретились в Стокгольме для участия вместе с Шведской Академией в международной церемонии по поводу первого признания широкой научной общественностью молекулярной биологии. Если бросить взгляд на последующие Нобелевские премии по медицине и химии, становится очевидным, что многие из них были получены учеными, работающими в области микробиологических и биохимических наук, а именно теми из них, кто произвел из нуклеиновых кислот образцы молекул, направляющих жизнедеятельность клетки.

При поддержке США в Равелло, близ Неаполя, был открыт центр исследований по молекулярной биологии. Именно в те годы Очоа, в нескончаемом соревновании с группой Маршалла Ниренберга, завершал свои исследования генетического кода. Несмотря на тот факт, что он работал над проблемой с 1961 года, и с 1955 года изучал проблему функционирования ФНП-лазы в синтезе РНК, только в 1963 году свои лекции в Испании он целиком посвятил молекулярной биологии, завершив второй симпозиум по биохимии докладом, озаглавленным "Генетический ключ". Среди ученых в аудитории не было ни молекулярных биологов, ни генетиков, хотя каждый из присутствующих способствовал распространению результатов нового исследования Очоа, укрепившего свои ведущие позиции в науке работой в области молекулярной биологии.

Методы, составляющие суть молекулярной биологии в большинстве ведущих стран, стали технологическими ориентирами ее развития в Испании. В технологическом оборудовании, применяемом в испанских исследовательских центрах, необходимо видеть часть объяснения тем трудностям, с которыми там сталкивались в процессе приведения экспериментов в области биохимии и молекулярной биологии в стране в соответствие с требованием времени. Примером может служить один из известных исследовательских центров в Мадриде, Центр биологических исследований, который хотя с середины 1960-х годов и был оснащен современным оборудованием, таким как ультрацентрифуга, аппарат электрофореза и мерцательный счетчик (прибор для изучения биологических процессов при помощи меченых изотопов), имел, в лучше случае, лишь по одно-

стр. 122

му образцу каждого из названных приборов на весь центр численностью в более чем сто человек.

В условиях доступности средств технологии для ученых, последние тратили большую часть своих усилий на их приобретение, вместо того чтобы посвящать их собственно исследовательской работе. Но необходимых приборов и инструментов было недостаточно и выстраивалась очередь на их использование. Трудности, связанные с незавершенной инфраструктурой, приходится рассматривать в качестве одной из причин того, почему научное сообщество Испании, занятое в биохимии и молекулярной биологии, оказалось неспособным добиться сравнительно авторитетных достижений того же уровня, как в зарубежных центрах, служащих образцом, которому оно старалось следовать. Те дорогостоящие технологические требования, даже если они касались оборудования малых или средних размеров, вновь ставили во главу угла проблему политики в области науки и технологий с ее основной задачей привлечения финансовых средств для проведения исследований. Хотя международное влияние было решающим в осознании необходимости выработки такой политики, недостатки ее в сфере экономики и промышленности имели результатом то, что науке и технологии отводилась в лучшем случае второстепенная роль в экономическом развитии, что находило выражение в скудных бюджетах для этой области общественной деятельности.

В 1964 году в Швейцарии в соответствии с законами этой страны были основана Европейская организация молекулярной биологии (ЕОМБ), частная, не ориентирующаяся на прибыльность организация. Хотя изначальное намерение ее членов состояло в организации большой европейской лаборатории, способной приостановить утечку мозгов в США, где условия для исследовательской работы были более благоприятными, чем в Европе, эта цель не соответствовала имеющимся в распоряжении организации ресурсам, поскольку биология еще не добилась необходимого политического консенсуса для того, чтобы привлечь внимание властей европейских государств, ведавших политикой в области науки. Несмотря на то, что международное научное сотрудничество развивалось при посредстве международных организаций мы уже видели, что именно таким образом и обстояло дело в случае с ОЭСР, примеру которой в том, что касается биологии, последовали ЮНЕСКО и Совет Европы - проект организации лаборатории оставался невыполнимым без необходимых политических и экономических ресурсов вплоть до следующего десятилетия. Сходным прецедентом была организация Европейского Центра ядерных исследований (ЕЦЯИ) с его широкими технологическими возможностями, включая ускоритель, построенный недалеко от Женевы. Центр был основан в 1950-х годах при поддержке ЮНЕСКО в то время, когда политика в области науки в европейских странах не стала еще всеобъемлющей и не имела под собой теоретических оснований, связывающих ее с технологическим и индустриальным развитием стран, как это случилось, начиная с 1960-х годов.

ЕОМБ таким образом увидела свет в период растущего влияния ОЭСР на выработку национальной политики государств Европы. Ученые больше уже не были вольны представлять самих себя на международных форумах, по примеру переговоров, приведших к одобрению идеи ЕЦЯИ (Pestre, Krige, 1992), поскольку проведение политики в области науки и технологии каждым отдельным государством, в соответствии с предложениями и докладами ОЭСР, привело к созданию политического пространства, в котором ученые могли обрести свою нишу, но где они не были главными инициаторами действий; политика в области науки вырабатывалась на министерском уровне, хотя министерства не ограничивались лишь одной этой сферой и в их ведении находились также вопросы образования и промышленности. Первые члены ЕОМБ способствовали развитию организации, в силу своего личного авторитета в научном мире, до тех пор пока в 1969 году не было одобрено финансирование организации за счет государств, ее членов, то есть тех же стран, что являлись и членами ЕЦЯИ.

стр. 123

Со времени своего основания в 1964 году и до 1968 года ученые-члены ЕОМБ, в научном отношении группа очень видных деятелей науки, добивались частного финансирования своей деятельности, в основном Фондом Фольксваген. Но им было не по силам за счет своего авторитета обеспечить бюджет крупной европейской лаборатории молекулярной биологии. Также нелегко было добиться признания молекулярной биологии "крупной научной отраслью" в целях снижения расходов на приобретение дорогого технологического оборудования. Приборы для лабораторий молекулярной биологии миниатюрны по сравнению с европейским ускорителем элементарных частиц. Но теория новой биологии, науки макромолекулярных структур и экспериментов, призванной раскрыть секрет жизни, была предметом повального увлечения. Это была биология, которая дистанцировалась от биохимии, и ее сторонники, возглавляемые Джоном Кендрю, организовывали диспуты с биохимиками на предмет того, что это за новая наука, которая по выражению известного оксфордского биохимика и уроженца Германии Ганса Кребса, уж очень похожа на биохимию (Abir-Am, 1992a, 1992b).

Кажется парадоксальным, что в том же самом году, когда в Швейцарии была основана ЕОМБ, в Лондоне была создана Федерация европейских обществ биохимиков (ФЕБС), поскольку биохимия уже почти как полстолетия в большинстве ведущих стран, таких как США и Великобритания, считалась дисциплиной, независимой от физиологии (Kohler, 1982). Двумя годами позже, в 1966 году, Кендрю выпустил доклад о желательности поддержки молекулярной биологии в Великобритании, на что Кребс, в своем качестве представителя Британского общества биохимиков, отреагировал яростным утверждением того, что молекулярная биология, на самом деле, это биохимия.

В 1966 году среди членов небольшой группы испанских биохимиков получил хождение документ, в котором предлагалось создание "Аспирантуры по молекулярной биологии", под руководством Очоа. Биохимики были первыми, кто поддержал это предложение в то время, когда первые испанские специалисты молекулярной биологии, среди которых были и те, кто специализировался в Нью-йоркском университете под руководством Очоа, и те, кто получал образование в Кембридже, Лондоне и Гарварде, только что вернулись из-за границы с желанием утвердить в Испании методы и знания новой биологии. Первый План экономического развития как раз претворялся в жизнь и оказался чрезвычайно благоприятным для биохимии Испании, особенно учитывая незначительное финансирование исследований в области науки и технологии в те годы, составлявшее лишь 0,2 процента от ВВП. А Очоа по-прежнему являлся главной силой поддержки биохимических исследований из-за границы, будучи в 1961-1967 годах президентом Международного Союза биохимиков.

Эта первая предлагаемая аспирантура по молекулярной биологии в Испании, с одной стороны, должна была быть связана с пропагандой преимуществ молекулярной биологии при посредстве исследовательских групп в Европе, занятых в области биологических и медико-биологических наук. С другой стороны, она должна была стать свидетельством перехода от биохимии к молекулярной биологии под руководством Очоа. Испанские биохимики были особенно настроены на этот переход, инициированный их горячо любимым научным руководителем, предметом их восхищения. Можно предположить, что они подразумевали переход от одной дисциплины к другой, минуя тот кризис, который разразился тогда в Великобритании.

Во всяком случае, как только те, кто получил специализацию в области собственно молекулярной биологии, вернулись в Испанию и обосновались в лабораториях Барселоны и Мадрида, они взяли на себя задачу мобилизации сил в поддержку новых лабораторий, занимающихся той новой биологией, которая добилась столь значительного международного признания. При поддержке Очоа и без особых трений опорой нового центра стали Давид Васкес, Маргарита Салас и Эладио Виньюэла, которые принимали участие в организационных комитетах совместно с некоторыми руководителями групп по био-

стр. 124

химии, таких как Карлос Асенсио, Хулио Родригес Виллануэва и Федерико Майор. Другой центр планировалось создать в Барселоне при поддержке Хуана Оро, профессора биохимии и биофизики университета Хьюстона, и Хайме Палау, специалиста по молекулярной биологии из Каталонии, получившего подготовку в технике изучения структуры ДНК и ее взаимосвязей в Лондоне.

Создание нового центра в Барселоне, названного Институтом фундаментальной биологии, было одобрено в 1970 году и он временно разместился в отдельных сборных домиках рядом с университетским госпиталем. Создание Центра молекулярной биологии (ЦМБ) в Мадриде, гораздо более амбициозного проекта и с точки зрения финансов и в отношении оснащенности оборудованием в соответствии с указаниями Очоа, заняло больше времени. К тому времени, когда он был готов к открытию в 1975 году, Очоа почти утратил интерес к перспективе своего возвращения в Испанию, хотя сам и объявил об этом, сделав свое возвращение частью программы международного конгресса, планировавшегося к проведению в Мадриде и Барселоне в ознаменование его 70- летия с участием друзей и коллег, среди которых было и с дюжину нобелевских лауреатов. Благодаря значительной помощи, предоставленной Национальным научным фондом, сотрудники ЦМБ получили оборудование, невиданное для испанских лабораторий, работавших в этой области, и в достаточном

стр. 125

количестве и достаточного уровня качества для того времени, что позволило Центру быть в русле мировой науки. Помощь со стороны Соединенных Штатов нужно рассматривать в свете возобновления двустороннего соглашения США с Испанией, которое касалось прежде всего военных вопросов, а именно сохранения военных баз на испанской территории.

Политическая и научная поддержка созданию упомянутых исследовательских центров была оказана Хосе Луисом Вилларом Паласи, министром образования и науки в 1968- 1972 годах, который был очень близок к медико- биологическим наукам. Оба брата, Карлос Виллар и Висенте Виллар, занимались биохимией. Первый тогда работал в лаборатории Джозефа Ларнера в Кливленде (США), а второй был профессором биохимии Барселонской школы фармацевтики. Очоа и исследовательские группы, поддерживающие контакты с министром, объединили свои усилия с ведущими научными деятелями, в соответствии с рекомендациями ОЭСР. Восприятию предложений ОЭСР благоприятствовало и сочетание обстоятельств политической жизни Испании с дополнительной поддержкой - щедрой в сравнении со скудными испанскими ресурсами на исследовательскую работу - со стороны Национального научного фонда.

Постоянное физическое присутствие Очоа - окончательно вернувшегося в Испанию лишь в 1975 году - оказалось, в конечном итоге, уже необязательным в то время, когда биохимия и молекулярная биология стали к середине 1970-х годов теми областями экспериментирования, которые добились окончательного признания в академических и политических кругах. Величественная фигура Очоа внушала уважение в науке и обладала весом. Вдохновленные и защищенные своими успехами, испанские биохимики и молекулярные биологи снискали академическую известность, благодаря своим медико-биологическим исследованиям, и эта известность продолжала расти (Santesmases, 2000). Все они, благодаря своей исследовательской работе и стратегии, направленной на упрочение позиций, оказались в чрезвычайной близости от основного потока обмена достижениями современных медико-биологических знаний.

Запоздалое создание Испанского биохимического общества (ИБО) - напомню, оно было создано в 1963 году - не сопровождалось соответствующим отставанием с распространением молекулярной биологии в Испании. Когда в начале XX века стали появляться первые биохимические общества вскоре после появления соответствующих журналов в Германии (Biochemische Zeitschrift), Великобритания (Biochemical Journal) и Франции (Journal de Chimie Biologique) (Kohler, 1982), утверждение биохимии в Испании, чему способствовали отдельные скромные, но настойчивые попытки в 1930-х годах, стало окончательным в 1950-х годах, хотя оно произошло и без своего журнала. ИБО дало понять, что оно намерено способствовать участию испанских биохимиков в зарубежных изданиях, заслуживших всеобщее признание. Это явилось определенным способом решения проблемы, поскольку тем самым признавались превосходство зарубежной науки и практические трудности, с которыми столкнется испанский журнал по биохимии, желающий достичь той репутации, которая уже была завоевана журналами, издававшимися с более раннего времени. В то же время подобная мера предполагала попытку избежать местной ограниченности и гарантировать, что вклад в биохимию, внесенный Испанией, займет свое место среди достижений других, более крупных и лучше оснащенных зарубежных лабораторий.

В среде биохимиков существовало глубокое осознание своего отставания, и это явилось достаточным стимулом для того, чтобы в 1960-х годах они стали добиваться соответствия результатов деятельности испанских биохимических лабораторий требованиям времени того, чтобы эти результаты имели отношение к тем проблемам, которые считались важными признанными биохимиками, входившими в состав редколлегий журналов, куда испанские специалисты направляли свои статьи. Другой проблемой было технологическое соответствие, которое отставало вплоть до 1970-х годов.

стр. 126

Хотя помощь со стороны Национального научного фонда и была решающей в деле оснащения многих исследовательских групп, занятых в фундаментальной биологии, испанская политика в области науки, благодаря специальным усилиям, также играла здесь важную роль, и многие лаборатории получали особые гранты на развитие инфраструктуры в бытность Федерико Майора Сарагосы, профессора биохимии Мадридского университета, заместителем в министерстве образования и науки. В 1975 году лаборатории Высшего совета по научным исследованиям имели определенное количество ультрацентрифуг, аппаратов электрофореза и мерцательных счетчиков для фиксации радиоактивных изотопов. Все они были приобретены Испанским национальным фондом развития исследований в области науки и технологий.

Но во имя соблюдения сравнительного принципа, стоит вспомнить, что уже в 1953 году группа, возглавляемая Полом Замецником из Хантингтонского мемориального госпиталя в Бостоне (США) обладала полным оборудованием для ультрацентрифуги и средствами для синтезирования и обнаружения радиоактивных изотопов в аминокислотах, что позволило ей развить систему бесклеточного протеинового синтеза in vitro, которая стала стандартной для всех лабораторий, занятых в молекулярной биологии (Rheinberger, 1997). Вот что означало отставание в два десятилетия. И опять испанские группы следовали по пути, проложенному другими, более успешными биологическими и медико- биологическими лабораториями.

Двойная зависимость

Зависимость научного сообщества Испании и лиц, определяющих его политику, от наиболее передовых стран была двойной: технологической и научной. Технические приспособления не были ни задуманы, ни созданы в Испании; равно испанское научное сообщество не формулировало ни научные вопросы, ни объекты исследований. Существовала также некая зависимость в определении перспектив исследований, поскольку Испании приходилось следовать путями, уже пройденными другими. Оба типа зависимости, взятые вместе, создавали среду, в которой исследовательским группам было крайне трудно находиться в русле или в центре ведущих биологических и медикобиологических исследований. Казалось невозможным, и до сих пор является трудным задним числом отыскать иные пути развития, нежели пройденные ведущими странами, особенно если вызов в том и состоит, чтобы сравняться с достижениями их научных сообществ.

Политика в отношении науки сама по себе, с ее нормами и ценностями, а также критериями распределения ресурсов и оценками такого распределения, следовала тому же примеру. Ни тогда, ни сейчас это не было неизбежным результатом того, что можно было бы назвать европейской периферией или почти-периферией, а скорее следствием мощного воздействия, которое всегда оказывалось на Испанию после окончания второй мировой войны со стороны иностранных ведущих политических, научных и технологических центров за рубежом. Оценка испанской политики в области науки является относительно недавним нововведением, а прогностический анализ лишь формируется как ее инструмент, тогда как и то и другое стало применяться в научной политике США и других стран Европы уже после кризиса 1970-х годов.

В 1967 году Очоа читал свой первый курс по молекулярной биологии в Испании. Он состоял из пяти вечерних лекций, организованных либеральными кругами Общества наук и публикаций. В них Очоа описывал последние идеи, касавшиеся молекулярной биологии. Заполненная аудитория едва ли могла сразу воспринять всю массу экспериментальных данных и деталей, сообщаемых Очоа в своих ежедневных лекциях, которые затем кратко излагались прессой. Однако этот курс помог расширить концепцию биологии как одной из фундаментальных экспериментальных наук, концепцию, отличающуюся от традиционного представления о биологии как "естественной науке" и "естественной истории".

стр. 127

Очоа таким образом сделал многое для того, чтобы биохимия и молекулярная биология заняли особое место в представлениях академических кругов и широкой публики. Его усилия принесли пользу как самим дисциплинам, так и людям, занятым в них. Как только они оказались готовыми проводить эксперименты, сравнимые с теми, что проводятся в лабораториях за рубежом, где они завершали свое обучение, они начали претворять в жизнь в Испании свои собственные проекты. При этом они полностью осознавали технические и экономические трудности. Они знали, что не могут соперничать с зарубежными лабораториями и обычно, следуя примеру испанских биохимиков, с которыми они прежде проходили обучение, выбирали простые, но в то же время новаторские направления исследований в контексте испанской науки, что позволяло им обучать молодых исследователей новым методам молекулярной биологии. Пример группы Маргариты Салас и Эладио Виньэлы является прекрасной иллюстрацией такого рода стратегии, которая дала возможность этим двум ученым не только основать исследовательскую школу, но и добиться результатов, принесших им международное признание в начале 1970-х годов за работу в области молекулярной генетики по изучению фагоцита Ф29 бактерии Bacillus suhtilis совместно со своими молодыми коллегами Хесусом Авилой и Хосе Мануэлем Хермесо.

Несколько центров, работающих в Испании в области фундаментальной биологии, в настоящее время пользуются признанием и престижем в связи с высокой результативностью их работы и благодаря ресурсам, находящимся в их распоряжении. Хотя и по-прежнему отставая от основных европейских и американских лабораторий, испанские центры увеличивают результативность работы по большинству исследовательских проблем, ставших объектом усиленной конкуренции, и эта результативность растет большими темпами, чем в лабораториях, которым испанские ученые стремятся подражать. При этом в перечнях, публикуемых ведущими научными журналами в последнее время, нет ни одного упоминания тех центров, которые превратили Испанию в заметного участника генерирования знаний по биологии, при том что научное сообщество было в курсе последних тенденций в передовом исследовательском мире. Возвращаясь к недавнему прошлому в поисках объяснений, нужно вспомнить, что экономический кризис 1970-х годов положил конец тому, что в начале десятилетия казалось предвещало рост участия научного сообщества Испании, специализировавшегося в области биологии, в разработке наиболее важных и престижных тем исследований по фундаментальной науке. В 1980-х годах сообщество вернуло утерянные позиции, благодаря возобновлению политики, направленной на поддержку научного и технологического развития Испании. Были установлены критерии распределения ресурсов для исследований: созданы комиссии из специалистов для каждой из научных областей и выработаны стандарты, необходимые для обеспечения общественного финансирования исследовательских проектов (Sanz-Menendez, 1997).

Сообщения о научных результатах, достигнутых в Испании, стали более оптимистичными в середине 1980-х годов, когда казалось, что исследования в области науки и технологии становятся частью политической повестки дня и объектом больших бюджетных ассигнований. Однако в то время научные достижения ведущих стран были гораздо значительнее вне зависимости от менее высоких темпов их роста и сохранялся разрыв, который испанской науке и технологическому производству необходимо было преодолеть, чтобы не отстать еще больше.

Современной тенденцией испанской политики в области науки является превращение биологических и медико-биологических наук в основные области, заслуживающие поддержки посредством государственного финансирования исследовательских проектов. Средства для этого финансирования предусмотрены Национальным Планом научных исследований, развития и технологических инноваций на период 2000-2003 года, в соответствии с которыми только телекоммуникации получили больше государственных денег на исследования. Исполь-

стр. 128

зование мер, направленных на привлечение частного финансирования деятельности, связанной с наукой и технологиями в Испании, принесли некоторые, хотя и ограниченные, но все же существенные успехи. Существуют, тем не менее, некоторые сомнения в рядах экспертов по поводу того, принесут ли системе государственных исследований эти меры, направленные на участие частного капитала, те ресурсы, которые необходимы для повышения стандартов научного сообщества, и обеспечат ли они ей большее международное значение в условиях страны, испытывающей недостаток в собственной индустрии, заинтересованной в научных результатах государственных лабораторий. Недавнее исследование (Munoz et al., 1999), посвященное испанской промышленности, связанной с биотехнологиями, оказалось противоречивым и не столь уж обнадеживающим. Немногие предприятия заинтересованы в исследованиях и развитии. В одних случаях мы сталкиваемся с коммерческими дочерними компаниями, которые проводят незначительные исследовательские работы или не проводят их вообще. В первом случае они просто следуют ориентирам, указанным крупными исследовательскими центрами, которыми владеют соответствующие транснациональные корпорации и которые находятся в тех странах, где располагаются штабквартиры этих корпораций. В других случаях мы имеем национальные компании, которые предпринимают гигантские усилия, для того чтобы удержаться в тех секторах, которые свободны от конкуренции со стороны транснациональных корпораций. Рамочная программа Европейского Союза в области науки и технологий финансирует проекты по научному сотрудничеству и способствует упрочению репутации многих из наиболее результативных и влиятельных испанских исследователей. Однако по-прежнему возникают проблемы при попытках этих исследователей играть более видную роль на международном уровне.

Стоит сделать несколько разъяснений по поводу того, что касается попыток достичь международного признания. Со времени Роберта Мертона мы знакомы с различными способами формулирования того, что он сам назвал эффектом Мэтью, в соответствии с которым большего престижа в сфере научных исследований добиваются те, кто уже обладает престижем. Перечни известных центров готовятся научными журналами, издающимися за пределами Испании и не имеющими в составе своих редколлегий испанских специалистов. В связи с этим становится насущной необходимость доступа к центрам, чье признание гарантировано. Недостаточно проводить оригинальные исследования и соревноваться за возможность публикации в журналах, имеющих высокую репутацию. Доступ же в эти центры, определяющие политику в данной области, согласно мнению опрошенных ученых, зависит от правительственной поддержки. Личных заслуг, как это было во времена создания Европейской лаборатории молекулярной биологии (ЕЛМБ), уже недостаточно. Основы престижа ведущих лабораторий Европы, принадлежащих странам с долгим опытом политического влияния на международной арене в новое и новейшее время, по-видимому были заложены в результате комплексных политических переговоров с участием научного сообщества (Solingen, 1993).

Молекулярная биология переживала период значительного расцвета во Франции в то время, когда Жак Моно сам был членом группы экспертов, отвечавших за формулирование французской политики в сфере науки в 1960-х годах. Джон Кендрю, один из самых успешных сторонников молекулярной биологии в Великобритании и Европе, работал на Британский Совет медицинских исследований и сыграл решающую роль в обеспечении общественной поддержки молекулярной биологии на Британских островах (De Chadarevian, Gaudillere, 1996). В Испании наиболее многообещающими и успешными были периоды комплексных переговоров между учеными и политиками по поводу создания новых исследовательских центров - переговоров, которые включали организацию международных конгрессов в Испании по примеру того, что прошел в Мадриде в

стр. 129

1969 году. Сообщество биохимиков и специалистов по молекулярной биологии использовало его как место встречи ученых и министра образования и науки в целях получения от последнего твердого заверения в поддержке этих дисциплин в университетах и исследовательских центрах и в открытии новых центров. Фигура Очоа была привлечена в качестве выдающегося примера того, чего ученый, рожденный в Испании и получивший необходимые возможности, может достичь (Santesmases, 2000). Такого рода политическая и научная деятельность вовлекает экономические и людские ресурсы и генерирует научные ожидания, которые привлекают финансирование в форме соответствующих исследовательских проектов.

Примечание

^* Эта работа была бы невозможна без длительной беседы с Жаном-Жаком Саломоном, состоявшейся в 1997 году. Во время нее я узнала гораздо больше об истории европейской политики в отношении науки, чем из любой книги. Я также выражаю благодарность Александру Кингу за его гостеприимство, оказанное мне в Лондоне. Я хотела бы поблагодарить Эбе Вессури и Эмилио Муньеса за их пожелания и комментарии.

Библиография

Abir-Am P.С. The discourse of physical power and biological knowledge in the 1930s: a reappraisal of the Rockefeller Foundation policy in molecular biology // Social Studies of Science. 1982. V. 12. P. 225-263.

Abir-Am P.G. From multidisciplinary collaboration to transnational objectivity: international space as constitutive of Molecular Biology // Denationalzing science: the context of international scientific practice. Sociology of Science Yearbook / Eds Crawford E., Shinn Т., Sorlin S. Dordrecht; Reidel, 1992a. P. 153-186.

Abir-Am P.G. The politics of macromolecules: molecular biologists, biochemists and rhetoric // Osiris. 1992b. V. 7. P. 164- 191.

Baltimore D. Limiting science - a biologist's perspective // Daedalus. 1978. P. 37-45.

Bela K. El intercambio cultural entre Espana у Estados Unidos de 1953 a 1982 // Influencia norteamericana en el desarrollo cientifico espanol. Madrid: Asociacidn Cultural Hispano Norteamericana, 1984. P. 7-17.

Brooks H. The problem of research priorities // Daedalus. 1978. P. 171-190.

Bush V. Science, the endless frontier. Washington D.C.: United States Government Printing Office, 1945.

De Chadarevian S., Gaudilliere J.-P. The tools of the discipline: biochemists and molecular biologists //The Journal of the History of Biology. 1996. V. 29. N 3. P.327-479.

Guirao F. Spain and the reconstruction of Western Europe 1945-1957. L.: Macmillan, 1998.

Gummett P. Science and technology policy // Encyclopaedia of Government and Politics / Eds Hawkesworth M., Kogan M. L.; N.Y.: Routledge, 1992. Vol. 2. P. 759-776.

Headrick D.R. The tools of Empire. Technology and European imperialism in the nineteenth century. N.Y. - Oxford: Oxford Univ. Press, 1981.

Kay L.E. The molecular vision of life: Caltech, the Rockefeller Foundation and the rice of the new biology. N.Y. Oxford: Oxford Univ. Press, 1993.

King A. L'OCDE et la Science // OCDE. Les ministres et la science. P.: OCDE, 1965.

King A. Science and policy. The international stimulus. L.: Oxford University Press, 1974.

Kohler R.E. From medical chemistry to biochemistry, the making of a biomedical discipline. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1982.

стр. 130

Kohler R.E. Partners in science, foundations and natural scientists 1900-1945. Chicago: University of Chicago Press, 1991.

Mokyr J. The lever of riches. Technological creativity and economic progress. Oxford Univ. Press, 1990.

Moreno A. Franquismo у construccion europea (1951- 1962). Madrid: Tecnos, 1998.

Munoz E. et al. Estudio у analisis prospectivo de la biotecnologfa у su aplicacion en Espafia. Madrid: CEFI, 1999. Mimeo.

Pestre D., Krige J. Some thoughts on the early history of CERN // Big science: the growth of large-scale laboratories / Ed. Galison P. Stanford: Stanford Univ. Press, 1992. P. 78-99.

Rasmussen N. The mid-century biophysics bubble: Hiroshima and the biological revolution in America, revisited // History of Science. 1997. V. 35. P. 245-293.

Rheinberger H.-J. Toward a history of epistemic things. Synthesizing proteins in the test tube. Stanford: Stanford Univ. Press, 1997.

Santesmases M.J. Severe Ochoa and the biomedical sciences in Spain under Franco, 1959-1975. Isis, 2000.

Santesmases M.J., Munoz E. Scientific organizations in Spain (1950-1970) // Social Studies of Science. 1997. Vol. 27. P. 187-219.

Sanz-Menendez L. Estado, ciencia у tecnologfa en Espana. Madrid: Alianza, 1997.

Solingen E. Between markets and the state: scientists in comparative perspective // Comparative Politics. 1993. V. 26. P. 31-51.

Strickland S.P. Politics, science, and dread disease, a short history of United States medical research policy. Cambridge, MA: Harvard Univ. Press, 1972.

Vinas A. Los pactos secretos de Franco con los Estados Unidos. Bases, ayuda economica, recortes de soberania. Barcelona: Grijalbo, 1981.

Wright S. Mulecular politics: developing American and British regulatory policy for genetic engineering, 1972-1982. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1996.

Постоянный адрес данной публикации: