Автор: В. Королев

О событиях на Черноморском флоте 1912 года в исторической науке упоминалось неоднократно, зачастую в искаженном виде, но специальных исследований не производилось. Поэтому мы озадачились предпринять попытку проанализировать и дать объективную оценку актам воинского неповиновения на одном из крупных боевых формирований, каковым являлся в России Черноморский флот. При этом нас более заинтересовала деятельность органов политической полиции против революционизирования моряков-черноморцев.

В Крыму, в морских и прибрежных воинских частях в 1912 году наблюдалось почти полное политической затишье (1). Все оппозиционные царскому режиму политические организации еще в 1908 году были ликвидированы. Революционное подполье было крайне малочисленным, а появляющиеся время от времени из других регионов России эмиссары революционных партий оперативно выявлялись и арестовывались. Крымчане были настроены на спокойный мирный труд, лишь изредка позволяя себе повольнодумствовать на политические темы.

Сотрудники органов политического сыска и жандармерии внимательно изучали политическую благонадежность личного состава флота, в том числе всех призывающихся на службу в Севастополь. 30 августа 1911 года за несколько дней до приезда в Крым на отдых Николая II начальник Севастопольского жандармского управления полковник Попов передал командующему Морскими силами Черного моря адмиралу Эбенгарду список из 92 политически неблагонадежных нижних чинов. В начале 1912 года были выявлены 146 призывников, имевших контакты на родине с революционными организациями, о чем 29 февраля и 12 марта докладывалось в Департамент полиции России (2). Забегая вперед, скажем, что после 1912 г. уроки "матросских беспорядков" заставили органы внутренних дел проделывать большую работу в этом направлении.

Так, из 3999 новобранцев, прибывших на Черноморский флот в 1914 г. , обнаружены 8 человек, имевших связи с революционным подпольем; из 3855 призванных служить в сухопутные части Севастопольского гарнизона на 10 солдат из мест призыва поступили "неблагоприятные сведения политического характера" (3).

Возможность "впитывать" революционные идеи (хотя и редко) матросы имели, находясь за пределами империи. К примеру, во второй половине августа 1911 г. команды крейсеров "Иоанн Златоуст" и "Пантелеймон" сходили на берег в турецком порту Синоп. По данным полиции некоторые срочнослужащие встречались там с "потемкинцами" и получили у них "много прокламаций и иной литературы", вскоре обнаруженной и изъятой сотрудниками жандармерии.

Были на флоте и собственные "политические просветители". Судовой врач

стр. 21

крейсера "Иоанн Златоуст" Евгений Кириллович Яблонский имел панибратские отношения с матросами и регулярно выступал перед ними с беседами на исторические темы; но порой отвлекался от рассматриваемых тем и исподволь давал информацию о турецкой революции, неудачах России в русско-японской войне и т. п. Он объяснял матросам, что такое монархия, конституция, республика. На вопрос моряков, какое правление лучше и почему его не вводят в России, отвечал: "У нас это нелегко сделать, т. к. у нас всякий думает по-своему... Я согласен бы был перевернуть весь строй в государстве, но другие думают иначе". Попутно Яблонский убеждал, что Бога не существует. Вероятно, по партийной принадлежности он был социалистом-революционером, т. к. агенты охранки еще в октябре 1909 г. зафиксировали его регулярные контакты с одним из активных членов ПОР Тарановым, арестованным в Севастополе и отправленным в Санкт-Петербургскую тюрьму (5).

Недовольство порядками на флоте среди нижних чинов накапливалось постепенно и не без влияния "революционной крамолы". Летом 1911 г. матрос линкора "Георгий Победоносец" обращался на сходке за городом к рабочим с революционными речами, а возвращаясь на корабль на катере, "дерзил" офицерам и читал стихи революционного содержания. За это находился под стражей некоторое время, а позже без денег и паспорта сумел бежать в Румынию и устроился работать на электростанцию. Там он встретил ранее эмигрировавшего таким же образом и по тем же причинам сослуживца Алексея Полякова. В то же время матросы транспорта "Кронштадт" Петр Марченко и Василий Левченко, выявленные политическим сыском, призывали моряков: "Офицеры - наши кровожадные угнетатели, умеют только пьянствовать и давать матросам тяжелые работы, нужно их всех перестрелять". Подобные настроения в начале 1912 г. распространяли Антон Деванисов на линкоре "Синоп", унтер-офицер крейсера "Кагул" Владимир Янкович, матрос Матвей Сиротин на броненосце "Пантелеймон" и некоторые другие (6).

Зимой-весной сотрудники Севастопольского охранного отделения все чаще наталкивались на случаи экстремистских настроений военных моряков. Приведем лишь два примера. 22 февраля матрос Петр Кузнецов проводил агитационную работу в туалете флотского экипажа среди новобранцев, которым говорил, что за службу на флоте ничего не получил, лишился только здоровья, ничего не имеет, между тем как другие имеют все, ругал власти, закон и даже матерными словами бога. "Матросы все терпят и молчат, - заключал Кузнецов, - надо приняться за дело". 27 марта матрос 2-й статьи линкора "Иоанн Златоуст" Иван Неделькин за нарушение воинской дисциплины был отправлен на гауптвахту. Покидая корабль, он непристойными словами оскорбил вахтенного офицера Четверухина, а боцману Боженко гневно бросил: "Кровопийца, ты рад, что меня отправляют в арестный дом. Я таких грачей, как ты, истреблял в 1905 году, а тебя в 1913 истреблю; я буду с тебя полосами шкуру драть" (7).

Революционеры по-прежнему делали ставку на матросов и солдат как на боевую силу в борьбе с царизмом. В апреле рабочий Севастопольского порта Филипп Шупеник говорил: "Рабочий люд сам ничего не сможет

стр. 22

сделать, не пойдет же он (против самодержавия. - В. К.) с молотками, а потому и взялся по примеру Турции и Китая за армию и флот". Но в 1912 г. матросы не доверяли гражданским партийным функционерам и действовали в основном самостоятельно. По словам того же Шупеника, на флоте действовала маленькая, но строго законспирированная революционная группа, которая попыталась в мае провести сходку за городом, но не получилось, т. к. была раскрыта сотрудниками политической полиции.

В первых числах апреля на "Иоанне Златоусте" уборщики нашли рукописную листовку "К товарищам", которая содержала призывы к матросам и солдатам не повиноваться начальству и не исполнять служебные обязанности, дабы заставить его улучшить материальное положение нижних чинов. Автор листовки матрос Иван Зеленин был заключен под стражу и допрошен, но виновным себя не признал. Так впервые в поле зрения севастопольского охранного отделения попал один из будущих подстрекателей бунта. На него было заведено досье, которое стало быстро пополняться.

Начальник Воронежского губернского жандармского управления в ответ на запрос из Севастополя сообщил, что в январе 1911 г. Зеленин, направляясь в отпуск в Тамбовскую губернию, рассказывал попутчикам-пассажирам: "Матросы теперь не такие, как прежде, что теперь как только соберутся их 10-12 человек, сейчас же начинают суждения: из-за чего они служат, когда земли совсем не имеется, что Государственная Дума ничего не делает для крестьян, а только проживает и проедает народные деньги, получая большое жалованье, что, если за это дело не возьмется армия, то никакого улучшения крестьянам не будет..." (8).

18 апреля при загадочных обстоятельствах покончил жизнь самоубийством (официальная версия. - В. К.) артиллерийский унтер-офицер 1 статьи Иван Бирюков, бросившийся в 4 утра в открытое море. Мотивы поступка этого усердно относящегося к службе и дружелюбно контактировавшего с матросами сверхсрочнослужащего ни дознанием, ни предварительным следствием не были установлены. И хотя было отмечено, что Бирюков был связан с матросами, "скомпрометированными в политическом отношении", следствие было прекращено за отсутствием в деянии должностных лиц нарушений военно-морской службы. Изучив ныне материалы этого дела, а также показания по делу о беспорядках на линкоре "Иоанн Златоуст", можно выдвинуть три версии, ни одна из которых не может привести к утвердительному выводу.

Первая. Во время учебного похода И. Я. Бирюков находился в лазарете. У него были продолжительные и изнурительные головные боли, что позволяет поставить под сомнение его психическое здоровье и объяснить суицид. Вторая. После смерти Бирюкова на имя старшего артиллерийского офицера Колечицкого стали поступать анонимные письма (автор - матрос Жук), в которых указывалось, что покойный возглавлял на корабле революционную группу нижних чинов, поставивших цель поднять бунт. При обыске квартиры Бирюкова обнаружена революционная литература и его связь с В. П. Ланцевым, сосланным в Сибирь за революционную деятельность. Допросы сослуживцев показали, что унтер-офицер имел

стр. 23

близкие отношения (часто беседовал, читал какие-то книги) с застрельщиками бунта Тарасом Селюковым и Иваном Зелениным. К последнему, по дознанию, перешло руководство этим "преступным сообществом". Но по показаниям того же матроса Жука И. Я. Бирюков в последний момент почему-то отказался возглавить бунт, что, возможно, толкнуло его на самоубийство. И третья версия. Можно вполне предположить, что экстремистски настроенная группа матросов могла расправиться с Бирюковым за "трусость". На такую мысль наводит то обстоятельство, что по следствию никто из вахтенных, из матросов не видел момента гибели унтер-офицера, что считается невозможным. Это, естественно, породило слухи. Среди команды броненосца "Пантелеймон" шли оживленные разговоры и высказывалось предположение, что Бирюкова выбросили в море умышленно, заподозрив в шпионстве, причем матросы выражались так: "Это человек, который мог засыпать всех".

Факту гибели Бирюкова морские судебные власти не придали серьезного значения, не увидели в нем "революционной подкладки" и даже не проинформировали вышестоящие органы, за что 12 июня получили замечание от Министра внутренних дел (9). Такой промах сотрудники политического сыска Севастополя вряд ли бы допустили.

Агенты охранного отделения и жандармского управления накапливали материал о готовящемся бунте, но выжидали, когда его застрельщики себя проявят и четко высветятся их намерения. 19 апреля 1912 г. матрос 2 статьи с того же линкора "Иоанн Златоуст" Василий Кириллов "за неисправно- дурное поведение и промотание вещей обмундирования" военно-морским судом был осужден на 8 месяцев исправительной тюрьмы. В ответ он написал командиру корабля рапорт, в котором выразил нежелание "быть военным слугой тиранов и беззаконий, деспотизма и произвола". Несколько дней спустя матрос 1 статьи Константин Дембицкий шел по городу в пьяном виде, а на замечание сослуживца резко выразился: "Ну и пусть накажут. Недолго им (офицерам. - В. К.) над нами куражиться. Нас три корабля "Пантелеймон", "Евстафий" и "Златоуст", про остальных не знаю, но наш ("Иоанн Златоуст" - В. К.) за себя постоит, - это им не пятый год, тогда увидят. Молодые матросы серые, обойдемся и без них и без командиров".

Особенно внимательно следили сотрудники политического сыска за приезжими партийцами. 19 мая в Севастополь прибыл член Южного бюро РСДРП по кличке "Джек", который стал разъезжать по Крыму с целью налаживания партийной работы. Он уже был "под колпаком" Попова, благодаря чему в пяти городах были выявлены члены крымского революционного подполья. Личность эмиссара была установлена, им оказался Наум Маркович Анцелиович. "Сопровождаемый наблюдением", отбыл в Одессу, где немедленно был арестован. Во время визита в Севастополь он никаких встреч с матросами не имел.

Севастопольское охранное отделение через своих агентов и осведомителей получило информацию, что 20 мая, в воскресенье, за Малаховым курганом (окраина города) состоялась сходка матросов и солдат, на которой с речью выступил "пехотный унтер-офицер". Обсуждался вопрос о необходимости

стр. 24

бунта и были выработаны следующие требования нижних чинов об улучшении их жизни и службы: 1) увеличить жалованье; 2) повысить качество пищи; 3) офицерам уважительно относиться к матросам; 4) при увольнении в запас выдавать нижним чинам по 150 рублей; 5) уволить со службы сверхсрочнослужащих, занимающих высокооплачиваемые должности, которые вполне могли бы быть замещены матросами срочной действительной службы унтер-офицерского звания. В выступлениях матросы высказывали мысль о том, что предпринимаемый бунт должен "привести к большему уважению к матросам" со стороны офицеров и последние будут больше обращать внимание на личность матросов и солдат. Нижние чины особенно были обижены резким начальственным тоном офицеров даже вне службы и при выполнении личных офицерских поручений. Были и выступления в резкой форме: "Надо посчитаться с офицерами-драконами, надо вспомнить 1905 год". Агентура была твердо убеждена в том, что "матросы предполагаемому беспорядку не придавали политической окраски" (10).

Сотрудники политического сыска в борьбе с "революционной крамолой" на флоте пользовались и перлюстрацией. 16 мая матрос Осип Юрко в письме родителям просил прислать денег на еду, на что получил запрет начальства, в адрес которого последовали "дерзости" матроса.

В начале лета некоторое брожение среди военных моряков отмечалось на ряде кораблей флота. Команды судов, получавших хлеб, выпеченный на транспорте "Кронштадт", были недовольны его плохой выпечкой.

Много разговоров на флоте вызвал случай, когда на одном из кораблей пришлось выбросить за борт 40 пудов непригодного к употреблению мяса. Возбужденным было настроение нижних чинов на линкоре "Три святителя" по следующим причинам: "С января деньги на заготовление обуви и амуничные деньги не выдавались до сих пор. Команда недовольна строгостью офицеров и увольнением до 18.30 (на других судах до 22.00. - В. К.). Пищу находят плохой, а работу по ремонту корабля - от 5 утра до 5 вечера - тяжелой". Поэтому появился негласный уговор между матросами ремонтные работы выполнять вяло, неохотно и неспешно. Один из матросов даже написал командующему флотом анонимное письмо. Последний направил на корабль своего офицера, но тот "никаких претензий" у матросов не выяснил.

У инициаторов бунта не было единых и четких политических планов проведения "беспорядков". Одни высказывались начать их в мае, когда император будет находиться на отдыхе в Ливадии. Предполагалось захватить корабль, офицеров выбросить за борт и направиться на Кавказ, где ограбить монастырь "Афон" ("захватить казну"), а потом уже в Ялте арестовать государя и узнать у него "всю правду". Матросы хотели спросить у Николая II: "Почему в России морякам, крестьянам и всем плохо живется, почему матросы долго служат и мало получают жалованья, не так как во Франции и других странах?". Если царь "скажет правду", то матросы намеревались предоставить ему высокую должность в государстве, но государем он уже не будет. Если не скажет, то "резать его

стр. 25

по кусочкам". Какая форма правления после этого будет в России, моряки не говорили, но агенты политического сыска предполагали: раз они хвалили Францию, то по-видимому, хотели учредить республику.

Другие застрельщики бунта планировали после захвата корабля и убийства офицеров направиться в Одессу за топливом и пресной водой, где рассчитывали на поддержку местного гарнизона. Затем осуществить "легкую" бомбардировку Ялты, не повреждая Ливадийского дворца, и, высадив десант, арестовать государя.

Были и другие планы, но все они, подчеркнем, включали такой элемент, как поддержка бунтовщиков матросами других кораблей и местных сухопутных частей, а также гражданским населением. По показаниям матроса Бугайченко, "главари" говорили: "Когда перебьем всех драконов (офицеров. - В. К.), пойдем по берегу, заберем береговые города, а там много таких найдется, что к нам примкнут; найдутся люди, которые будут нами управлять". Некоторые "вожаки" так видели развитие событий: "Государя умертвить. Если поддержат на берегу флот, будет выборное правительство, внутри империи аграрные беспорядки, в результате которых земля у помещиков, монастырей и удельного ведомства будет конфискована; все лица, недовольные новыми законами, будут убиты (даже бедные)". В случае неоказания поддержки бунту и его провала матросы рассчитывали "ограбить прибрежные города", уйти за границу, где все корабли продать, доходы поделить между собой и предоставить каждому возможность "идти, кто куда хочет" (11).

Хотя описывавшие эти события авторы (12) утверждали, что "восстание тщательно готовилось", а черноморцы действовали под руководством одесских и севастопольских большевиков, брожение было спонтанным и представляло собой авантюру группы экстремистски настроенных моряков, не принадлежавших к какой-либо партии. Тем более, что в городе последних не было, а другие корабли эскадры это "революционное мероприятие" не поддержали. Это подтверждают материалы следствия.

Как только работникам охранного отделения стало известно, что матросы линкора "Иоанн Златоуст" намереваются во время учений в Тендровском заливе "произвести беспорядок", были приняты решительные меры: 1) 28 мая Попов доложил вице-адмиралу Эбенгарду о готовящемся бунте и предложил произвести обыски и аресты инициаторов, но последний не одобрил такие меры, т. к. они, по выражению Эбенгарда, "произведут большую сенсацию и могут раздуть это дело на всю Россию". Военно- морское командование и руководство политической полиции договорились о списании с корабля 11 матросов, причастных к авантюре: Тараса Селякова, Александра Карпишина, Павла Сенько, Михаила Полуэктова, Петра Веселкина, Григория Бородина, Пантелея Коваленко, Степана Дмитриева, Иосифа Васина, Конона Зорича, Матвея Сиротина. Об этом было доложено Морскому министру России; 2) памятуя о том, что бунт на броненосце "Потемкин Таврический" вспыхнул в том же месте, Попов обратился к начальнику жандармского управления г. Одессы с просьбой провести проверку политической благонадежности лиц, проживающих на

стр. 26

берегу Тендровского залива, что и было оперативно сделано; 3) военно- морские учения 8 июня были остановлены, а эскадра возвращена на место постоянной дислокации; 4) командир корабля капитан 1 ранга Дмитриев вооружил всех офицеров револьверами, усилил вахтенную службу и особенно посты жизнедеятельности корабля.

Севастопольские политическая полиция и военно-морские судебные власти принимали меры к недопущению революционной пропаганды на кораблях со стороны гражданских лиц. 12 июня 1912 г. Попов докладывал директору Департамента полиции: "Агитации с берега агентурой не отмечено, напротив получались прямые агентурные указания, что штатский элемент в агитации отсутствует; пять скомпрометированных рабочих, связанных с матросами, ликвидирую". Попов был убежден в том, что "предполагаемый беспорядок среди судовых команд организовывался исключительно матросами на почве недовольства существующим режимом и наступившими строгостями (службы. - В. К.), к которым матросы не привыкли и все помнят свободу 1905-1906 гг. ; строго политической подкладки готовящийся беспорядок не имел". Хотя начальник охранного отделения понимал, что флот все более пополняется квалифицированными рабочими (машинистами, слесарями и т. п. - В. К.), "народом уже распропагандированным" революционными партиями на родине, и матросов не нужно "агитировать со стороны, из них имеется несколько вполне могущих выступать сами агитаторами". Того же мнения придерживался и прокурор военно-морского суда генерал-майор Кетриц: "В деянии матросов никакой политики нет". Вице-адмирал Эбенгард имел иную точку зрения и утверждал, что "беспорядки на флоте возникают не без агитации штатских, но на это доказательств нет". Он исходил в своих рассуждениях из того, что в 1911 г. следствие по делу о бунте на Балтийском флоте показало тесную связь гражданских революционеров и военных моряков.

Материалы следствия, многочисленные агентурные данные, собранные сотрудниками политического сыска жандармерии, убеждают в том, что акты воинского неповиновения моряков-черноморцев в 1912 г. не имели четкой политической окраски и предпринимались без влияния революционного подполья. Севастопольское охранное отделение уверенно докладывало: "Связей недовольных матросов с посторонними лицами на берегу не имеется, о существовании каких-либо агитаторов из вольных лиц не слышно, матросы их даже не хотят, т. к. их главная цель "научить офицеров дисциплине". К этому выводу пришел и прокурор города тайный советник Матвиенко, заявивший: "Все дело возникло на почве недовольства матросов командным составом" (13).

По выражению Попова, после принятых оперативных мер "дело беспорядка было проиграно". Затея матросов ни к чему не привела, за исключением разве что замены командира крейсера "Пантелеймон" новым, при котором качество приготовления пищи улучшилось.

Вскоре последовали карательные меры: были арестованы 16 зачинщиков, 11 из которых приговорены к расстрелу, но казнены 10 июля только трое -

стр. 27

гальванер Зеленин, машинист Карпишин и электрик Селяков (остальные отправлены на пожизненную каторгу), и пятеро приговорены к разным срокам каторжных работ. Если верить публикациям склонной к преувеличению "Правды", более 150 матросов были переведены на службу в Балтийский флот и Каспийскую флотилию (14).

По идентичной с июньским "выступлением" схеме развивались события на ряде кораблей в июле 1912 г. В дни учений в Тендровском заливе высказывалась мысль о поддержке златоусцев, были порывы "поднять общее восстание как в 1905 году" и "действовать по программе 1905 г. , но с большим успехом". Подготовкой бунта на крейсере "Память Меркурия" руководил унтер-офицер Василий Величко, а позже "главным" стал матрос Тимофей Доля.

Как и по "июньскому делу", следствие выявило участие матросов в серии сходок: в апреле, 15 и 22 июля - в Ушаковой балке, 13 мая - в Бельбекской роще, 13 и 20 мая - за Малаховым курганом, в разное время - на Черной речке и в Инкермане, а совещания небольших групп - в гостиницах, кофейнях, съестных лавках и на частных квартирах. И хотя обвинительный акт заключал, что "уловить связь с определенными гражданскими лицами, партийными деятелями или революционными организациями не представлялось возможным", все же сотрудники политического сыска

стр. 28

располагали отрывочными сведениями о контактах матросов с Севастопольским и Одесским комитетами партии социалистов-революционеров. Не дождавшись сигнала с "Иоанна Златоуста" и узнав о возвращении эскадры из Тендры, о первых репрессивных мерах, инициаторы на других кораблях пришли в замешательство, вскоре все решили начать бунт во время учений у берегов Новороссийска. Они рассчитывали повести захваченные корабли в Афон, затем в Одессу, а также поднять общее восстание в Севастополе, где крепостной гарнизон якобы был уже готов примкнуть к ним. Сотрудники охранного отделения зафиксировали случаи сбора денег, попытки приобретения револьверов и патронов матросами крейсера "Память Меркурия", линейных кораблей "Евстафий" и "Пантелеймон".

Но за несколько часов до бунта 26 июля начались репрессии. По доносу Ивана Круглова были осуществлены аресты тремя партиями (36, 15 и 18 человек), после чего "настроение команды было подавленное" и она стала исполнительнее.

Как и на "Иоанне Златоусте", вожаки экстремистски настроенных матросов были политически неподготовленными. Так, матрос транспорта "Кронштадт" Андрей Шомин характеризовался как недисциплинированный моряк, выпивоха и прогульщик учебных занятий. Когда его спросили о партийной принадлежности, он ответил: "По убеждениям я больше, чем революционер". Выступая на сходках весной 1912 г. , он обвинял всех революционеров за поражение революции 1905-1907 годов, т. к. "они грабили, убивали и этим вызывали усиление штата полиции". "Тем путем, которым идут социал-декократы, - утверждал А. Шомин, - никогда ничего добиться нельзя". Этот зачинщик бунта на своем корабле был ярым сторонником террора.

стр. 29

Дело о брожении среди моряков во время похода вдоль кавказских берегов расследовалось со всей тщательностью. Были допрошены 344 свидетеля, в том числе 200 - со стороны защиты (15).

Репрессивные меры по "июльскому" делу черноморцев были гораздо жестче. 287 сочувствующих златоустцам матросов списали с кораблей, в том числе с крейсера "Кагул" - 81, "Памяти Меркурия" - 61, "Иоанна Златоуста" - 50, "Пантелеймона" - 47, "Ростислава" - 9, "Синопа" - 3, "Трех святителей" - 2, миноносцев "Зацаренный" и "Лейтенант Шестаков" - по одному матросу. Были арестованы 139 черноморцев, участвовавших в действиях "с целью нарушения долга службы". Из них 16 ноября расстреляны 11, приговорены к бессрочным каторжным работам 5, остальные получили от 4 до 8 лет каторги, 19 оправданы (16).

И хотя политический оттенок происходивших на кораблях событий не просматривался, в начале августа Севастополь был переведен на чрезвычайное положение, согласно которому строго запрещалась продажа нижним чинам оружия, предметов казенного обмундирования, спиртных напитков, гражданской одежды, а также матросам не разрешался ночлег в гостиницах и постоялых дворах. Горожане, нарушавшие обязательное постановление властей, наказывались штрафом в 500 рублей или 3- месячным арестом (17).

Вышесказанное подводит к выводу, что бунты на Черноморском флоте не состоялись благодаря согласованным действиям военно-морского командования и органов политической полиции, слаженности и оперативности работы последних. Используя широкий спектр как профилактических, так и карательных мер, сотрудники политического сыска жандармерии поставили надежный заслон "революционным мероприятиям".

Источники и литература

1. См. аргументацию: Королев В. И. Крым и Северная Таврия в 1907-1917 гг. Страницы политической истории. - Симферополь: Таврия, 1995, с. 31- 47.

2. Центральный государственный архив Автономной Республики Крым (ЦГА АРК), ф. 556, оп. I, д. 6, л. 36.

3. Там же, ф. 26, оп. 3, д. 882. л. 114.

4. Там же, ф. 556. оп. 1, д. 6, л. 13-14.

5. Там же, л. 15.

6. Там же, л. 50-51.

7. Там же, л. 11-12.

8. Там же, л. 14.

стр. 30

9. Там же, л. 5, 114; д. 8а, л. 7-15.

10. Таи же, д. 102, л. 40-41.

11. Там же, л. 102, 146, 190.

12. Лебедев М. И. Революционный Севастополь. - Симферополь. 1928, с. 32; Широков В. А. Документы рассказывают // Крымская правда. 1962. 11 ноября.

13. ЦГА АРК. ф. 556, оп 1, д. 6, л. 36, 40-41, 170.

14. Правда. 1912. 1, 12 и 14 июля.

15. ЦГА АРК, ф. 556, оп 1, д. 8а, л. 17-55.

16. Там же, д. 2, л. 28-32; д. 8а, л. 214-215, 225.

17. Там же, д. 8а, л. 16.

Постоянный адрес данной публикации: