Libmonster ID: UA-12023

В марте 2006 г. в Институте всеобщей истории (ИВИ) РАН был проведен "круглый стол" на тему "Феномен "холодной войны" в международных отношениях XX века: итоги и перспективы исследования". Он был организован Центром по изучению "холодной войны" ИВИ РАН при участии специалистов других академических институтов, вузов, представителей Историко-документального департамента Министерства иностранных дел (МИД) России, других научных учреждений.

На "круглом столе" выступили: директор ИВИ РАН академик А. О. Чубарьян; доктора исторических наук заведующая Центром по изучению "холодной войны" Н. И. Егорова (основной доклад), В. Л. Мальков, А. М. Филитов, А. В. Шубин (все - ИВИ РАН); заведующий кафедрой Московского государственного института международных отношений - Университета (МГИМО) МИД РФ В. О. Печатнов; И. В. Быстрова, Л. Н. Нежинский (оба - Институт российской истории РАН); директор Германского исторического Института в Москве д-р Б. Бонвеч; Л. Я. Гибианский (Институт славяноведения РАН); кандидаты исторических наук Т. А. Покивайлова (Институт славяноведения РАН), И. А. Аггеева (ИВИ РАН), Чрезвычайный и Полномочный посланник I класса в отставке В. В. Соколов, доцент МГИМО И. А. Ахтамзян; кандидат экономических наук Т. В. Андросова (ИВИ РАН); заведующий Центром "Северная Европа: архивные и исследовательские проекты" ИВИ РАН А. А. Комаров. С заключительным словом выступил академик А. О. Чубарьян. В дискуссии приняли участие: доктора исторических наук В. В. Позняков, С. В. Мазов (оба - ИВИ РАН); кандидаты исторических наук заведующий Центром истории войн и геополитики ИВИ РАН М. Ю. Мягков, А. Б. Эдемский (Институт славяноведения РАН).

В центре внимания участников "круглого стола" находилось несколько комплексов вопросов: развитие современной российской и зарубежной историографии "холодной войны"; состояние рассекречивания документов в российских и зарубежных архивах; проблемы, имеющие приоритетное значение; преподавание истории "холодной войны" и распространение научного знания.

Н. И. Егорова. Организаторы "круглого стола" исходили из необходимости подведения итогов исследовательской и преподавательской деятельности российских историков с начала XXI в. и обмена мнениями по многим актуальным вопросам изучения "холодной войны". В 2006 г. наблюдается рост интереса российских политических и научных кругов, а также средств массовой информации к истории "холодной войны", который вызван как 60-летием фултонской речи У. Черчилля, так и современным состоянием российско-американских отношений. В статье министра иностранных дел России С. В. Лаврова "Уроки "холодной войны". 60 лет назад Уинстон Черчилль произнес свою знаменитую Фултонскую речь" констатировалось, "что слишком многое в современной международной жизни требует критического осмысления истории "холодной войны""1.

Что касается анализа российской историографии, то на сегодняшний день не устарели основные выводы, содержащиеся в статье В. О. Печатнова и В. М. Зубока2. В настоя-


1 Российская газета, 6.III.2006.

2 Печатнов В. О., Зубок В. М. Отечественная историография "холодной войны": некоторые итоги десятилетия. - Отечественная история, 2003, N 4, 5.

стр. 73


щее время сохраняются такие общие характеристики российской историографии "холодной войны" как: фрагментарность источниковой базы (в связи с замедлением процесса рассекречивания архивных материалов); преобладание эмпирических исследований и недостаточный интерес к теоретическим обобщениям; тенденция к более сбалансированным оценкам советской внешней политики, чем это было в начале 1990-х годов; расширение международного сотрудничества на двусторонней и многосторонней основе; сохранение определенного влияния общественно-политического фона и международных событий (в частности, динамики российско-американских отношений, расширения НАТО и др.) на научные исследования, что в наибольшей степени проявляется в различных интерпретациях конца "холодной войны".

Признавая необходимость соответствия российских исследований по "холодной войне" мировому научному уровню, а также важность их публикации за рубежом, следует подчеркнуть значимость работы отечественных специалистов для удовлетворения спроса прежде всего российского читателя. За последние три года, после издания Центром по изучению "холодной войны" сборника статей3, помимо продолжающихся публикаций по различным сюжетам "холодной войны" в журналах "Новая и новейшая история", "Международная жизнь", "Отечественная история", "Славяноведение", "Россия в глобальном мире", "Международные процессы", в свет вышли новые интересные монографии4. Большую ценность для исследователей представляет публикация новых документальных сборников5. Перевод на русский язык трудов иностранных специалистов также находит широкого читателя в России6.

Говоря о перспективах российских исследований по "холодной войне", следует отметить, что период после окончания Корейской войны (в глобальной конфронтации по линии Восток-Запад) изучен российскими историками гораздо слабее предыдущего десятилетия. Что же касается 1970 - 1980-х годов, то здесь еще больше "белых пятен", что объясняется, не в последнюю очередь, недоступностью многих документов российских архивов. Наилучшим образом обстоят дела с рассекречиванием архивных документов по социально-культурным аспектам "холодной войны", но эта тематика только начинает осваиваться российскими историками7. Требуют изучения такие интересные проблемы, как движение сторонников мира, с присущими ему различными формами и особенностями, антиядерные движения в годы "холодной войны". Заслуживают пристального внимания экономические аспекты "холодной войны". Важна тематика, которая разрабатывается сотрудниками ИВ И РАН, Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ) о взаимосвязи внутренней и внешней политики СССР. Особый ин-


3 Холодная война. 1945 - 1963 гг. Историческая ретроспектива. Отв. ред. Н. И. Егорова, А. О. Чубарьян. М., 2003.

4 Стыкалин А. С. Прерванная революция: венгерский кризис 1956 г. и политика Москвы. М., 2003; Сагомонян А. А. Испанский узел "холодной войны". Великие державы и режим Франко в 1945 - 1948 гг. М., 2004; Уткин А. И. Мировая "холодная война". М., 2005; Рукавишников В. О. Холодная война, холодный мир. Общественное мнение в США и Европе о СССР/России, внешней политике и безопасности Запада. М., 2005; Черкашин Н. А. В отсеках холодной войны. Подводное противостояние СССР и НАТО. М., 2005; Быстрова Н. Е. СССР и формирование военно-блокового противостояния в Европе (1945 - 1955 гг.). М., 2005; Мягков М. Ю. Проблема послевоенного устройства Европы в американо-советских отношениях 1941 - 1945 гг. М., 2006; Печатнов В. О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х гг. Документальные очерки. М., 2006.

5 Президиум ЦК КПСС 1954 - 1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления, т. 1. М., 2003; Советско-американские отношения. 1945 - 1948. М., 2004; Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии: документы и комментарии, 1941 - 1945. М., 2004; Сталин и космополитизм. 1945 - 1953. Документы Агитпропа ЦК. М., 2005.

6 Гасанлы Д. Г. Южный Азербайджан: начало холодной войны. Баку, 2003; его же. СССР - Турция: полигон холодной войны. Баку, 2005; Таубман У. Хрущев. М., 2005.

7 Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953 - 1957. Документы. М., 2001; Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР. 1917 - 1991. М., 2002; Прозумещиков М. Ю. Большой спорт и большая политика. М. 2004; Черкасов П. П. ИМЭМО. Портрет на фоне эпохи. М., 2004.

стр. 74


терес представляют проблемы состояния советского общества в разные периоды "холодной войны", зарождения и развития диссидентского движения. Необходимо также продолжать изучение советского военно-промышленного комплекса в контексте других вопросов, относящихся к глобальному противостоянию. Что касается военного измерения "холодной войны", в частности вопросов ядерного оружия8, то российским исследователям еще многое предстоит сделать. Вышли в свет первые работы по истории создания Организации Варшавского Договора (ОВД)9. Однако сегодня изучение деятельности Политического консультативного комитета ОВД в плане дипломатии, в вопросах обеспечения европейской безопасности затруднено из-за отсутствия доступа к российским источникам. Ситуация выглядит удручающей на фоне доступности архивов стран Центральной и Восточной Европы и появившихся зарубежных публикаций документов ОВД10.

Важной является проблема становления и развития многосторонней дипломатии в годы "холодной войны", к изучению которой, прежде всего через деятельность ООН, уже приступили сотрудники Центра. Среди перспективных, но еще недостаточно разработанных в российской историографии, тем - развертывание "холодной войны" в странах "третьего мира"11.

Среди тех регионов, на которые российским историкам необходимо обратить больше внимания, можно назвать Западную Европу, поскольку за исключением разработки "германского вопроса" многие проблемы далеко еще не изучены12. История стран Северной Европы в годы "холодной войны" также нуждается в более широком исследовании, тем более что Норвегия, Дания и Исландия - члены НАТО, а политика Швеции, несмотря на ее нейтралитет, расценивалась советскими лидерами как "прозападная".

Необходимо обратить больше внимания на историю "разрядки" и заключительной фазы "холодной войны". До сих пор не существует однозначного определения как самой политики "разрядки", так и ее хронологии. В связи со сложностью интерпретации "разрядки" существует тенденция изучать несколько "холодных войн" в период до 1989 - 1991 гг., т.е. до окончания конфронтации. Недостаточное внимание уделяется Хельсинкскому процессу13; некоторые политики и исследователи полагают, что он является точкой отсчета конца "холодной войны".

В связи с проблемой окончания "холодной войны" исследователями и политиками поднимаются два главных вопроса: о победителях и побежденных в этой войне, а также о правомерности констатации конца "холодной войны" в связи с распадом СССР. В зарубежной историографии доминируют точки зрения о том, что окончание "холодной войны" связано или с твердой политикой Запада, или же с навязанной СССР "разрядкой". В такой постановке вопроса лавры победителя достаются Западу. В отечественной историографии также можно встретить такие утверждения, однако, как показали дискуссии в Фонде М. С. Горбачева14, существует и точка зрения, что ветер перемен дул с Востока. В этом плане большое значение придается концепциям "нового мышления",


8 Тимербаев Р. М. Россия и ядерное нераспространение. 1945 - 1968. М., 1999; Ядерное нераспространение. Уч. пособие в 2-х т. М., 2002.

9 Быстрова Н. Е. Указ. соч.

10 A Cardboard Castle? An Inside History of the Warsaw Pact, 1955 - 1991. Budapest - New York, 2005. Давидсон А., Мазов С, Цыпкин Г. СССР и Африка, 1918 - 1960. М., 2002; Пелипась М. Я. Скованные одной цепью. США и Великобритания на Ближнем и Среднем Востоке в 1945 - 1956 гг. Томск, 2003; Gaiduk I. V. Confronting Vietnam: Soviet Policy toward Indochina Conflict. 1954 - 1963. Washington, 2003; Ефимова Л. М. Сталин и Индонезия. Политика СССР в отношении Индонезии в 1945 - 1953 годах. М., 2004.

12 Хормач И. А. СССР-Италия и блоковое противостояние в Европе. Вторая половина 40-х - первая половина 60-х годов. М., 2005.

13 Загорский А. В. Хельсинкский процесс. Переговоры в рамках Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. 1972 - 1991. М., 2005.

14 www.gorby.ru

стр. 75


"общеевропейского дома" и в целом идеологическому повороту в умонастроениях как советских, так и западных политиков.

Важным для изучения "холодной войны" вопросом является рассекречивание документов российских архивов. Существует общее неудовлетворение историков медленными темпами работы Межведомственной комиссии по рассекречиванию архивных документов. Поскольку из ведомственных архивов для исследования "холодной войны" особенно ценен Архив внешней политики РФ, то заявление министра иностранных дел России С. В. Лаврова о том, что следует обеспечить доступ к архивам, внушает определенный оптимизм. Однако в целом имеет место явная асимметрия в доступности материалов зарубежных и российских архивов. В настоящее время открываются архивы Польши по ОВД, которые были менее доступны, чем архивы Чехии и Болгарии, идет работа по частичному рассекречиванию архивов Албании и Китая, Вьетнама и Монголии. Для российского историка пока остается единственный путь ускорения рассекречивания российских архивных материалов - подготовка совместных с архивами публикаций документов.

Успешно работают зарубежные проекты и центры по изучению "холодной войны", в первую очередь, Проект по международной истории "холодной войны"15 и два новых Центра16. Они ведут обширную преподавательскую и просветительскую деятельность. В качестве примера активности американских коллег в данной области можно назвать факт открытия страницы в Интернете "Файлы холодной войны"17. Она разделена на четыре раздела: "Берлин", "Корея", "Вьетнам" и "Конец "холодной войны"", в которых представлены документы обеих сторон и фотоматериалы. Эта страница дает возможность преподавателям и студентам выйти за пределы учебников, способствует стимулированию творческой мысли.

Следует также отметить лекционную, выставочную и другую деятельность американского Музея "холодной войны", возглавляемого сыном У. Пауэрса, американского летчика, который пилотировал разведывательный самолет У-2 и был сбит в 1960 г. под Саратовым.

Иностранные ученые придают большое значение популяризации истории "холодной войны" и дидактическому применению этого опыта. Лондонский журнал по истории "холодной войны"18 готовит специальный выпуск19, который должен появиться летом 2007 г. В этом выпуске ставится задача рассмотреть проблемы преподавания во взаимосвязи с исследованием. Ключевыми темами являются: историографические дебаты с акцентом на роли культуры в изучении "холодной войны"; интерактивная методика обучения; пропаганда исторических знаний, их популяризация и обобщение опыта. Речь идет о научных центрах, институтах, исследовательских и вузовских программах, а также о выявлении общих проблем, преодолевающих национальные и региональные границы.

В ИВИ РАН за последний год защищена диссертация по истории НАТО, готовится защита по истории советско-итальянских отношений в 1950 - 1960-е годы. Однако существуют и такие формы обучения аспирантов и повышения квалификации молодых преподавателей, как зимние и летние школы по истории международных отношений и "холодной войны". В 2001 г. при содействии Архива национальной безопасности США (неправительственная организация при университете Дж. Вашингтона) была проведена первая летняя школа по истории "холодной войны" в Саратове, в 2002 г. - в Воронеже, а затем на регулярной основе стали проводиться летние школы под Геленджиком, орга-


15 Cold War International History Project.

16 Cold War Studies Center of the London School of Economic; Political Science и Cold War Group of the George Washington University.

17 The Cold War Files.

18 Cold War History.

19 Teaching Cold War History.

стр. 76


низуемые Кубанским госуниверситетом и Архивом национальной безопасности. В 2006 г. ими же была проведена летняя школа по истории "холодной войны" на Ближнем и Среднем Востоке и ее влиянию на Закавказье.

Появились вузовские учебные пособия нового поколения. Помимо "Системной истории международных отношений"20, в которой 3-й том включает проблемы "холодной войны", следует отметить написанную М. М. Наринским "Историю международных отношений 1945 - 1975"21. Интересующая нас тематика частично представлена и в других учебниках22.

В. Л. Мальков. Исследовательское пространство "холодной войны" имеет тенденцию к расширению. Однако многие интересные дискуссии и труды по истории "холодной войны" замыкаются, как правило, на истории советско-американских отношений (точнее - на дипломатической стороне этих отношений). В начале XXI в. мы все острее ощущаем, что такой угол зрения оставляет за пределами рассмотрения важные аспекты этой глобальной проблемы. У. Черчилль писал о характере первой мировой войны, что это была война народов, а не правительств. Пожалуй, и о "холодной войне", как и о войне 1914 - 1918 гг., можно сказать, что она была войной народов, хотя, разумеется, была развязана правительствами. В речи 5 марта 1946 г. Черчилль говорил преимущественно не о дуэли дипломатий, а о фундаментальных расхождениях, о ценностях "англоязычного мира", который противостоит тирании, о конфликте тоталитарной системы со "свободным демократическим миром", с "христианской цивилизацией". Кстати, та же идея была отражена и в "длинной телеграмме" Дж. Кеннана от 22 февраля 1946 г.

Мировоззренческие и социокультурные особенности - очень важный фактор разлада внутри Большой тройки. Но и другие внутренние процессы вели к быстрому распаду антигитлеровской коалиции и создавали дополнительное перенапряжение в системе международных отношений. Историк А. Тойнби склонен был видеть всю проблему в историко-этническом контексте, вне привычной дихотомии социализм - капитализм. Говоря в 1952 г. о русской форме тирании, грозящей "западным идеалам свободы", он писал: "Наше нынешнее беспокойство по поводу угрозы, исходящей, по нашему мнению, от России, кажется нам вполне оправданным... Однако если мы посмотрим на столкновение между Россией и Западом глазами историка, а не журналиста, то увидим, что буквально целые столетия вплоть до 1945 г. у русских были все основания глядеть на Запад с не меньшим подозрением, чем мы сегодня смотрим на Россию"23.

Архитекторы отечественной перестройки, пытаясь сломать стереотипы "холодной войны", почувствовали сопротивление не только фактора культуры и ментальности, но также и груз традиционного недоверия; они столкнулись с настороженным отношением к их радикальной программе разоружения со стороны Запада и плохо скрываемым "непослушанием" у себя в стране (особенно среди военных) и в восточноевропейских странах. Кстати, за "бархатными революциями" нужно уметь видеть неоднозначность реакции на "сговор" двух сверхдержав за спиной народов и лидеров этих стран. М. С. Горбачев, говоря о восточноевропейских союзниках, сетовал: "Очевидно, мы им поднадоели, и они нам поднадоели". Сторонников продолжения "холодной войны" в ряде западных стран, точнее, в культурном слое этих государств, также оказалось больше, чем ожидалось. У многих (речь идет не об отдельных политиках, а о целых сегментах общественного мнения) появилось опасение за стабильность Запада, нежелание попасть в сети обновленного русского коммунизма, стать жертвой новой Ялты24. Русофобия и сейчас есть; во многих случаях она даже усиливается. Токсины "холодной войны" проникли и


20 Системная история международных отношений. События и документы. 1918 - 2003, в 4-х т. М., 2000 - 2004.

21 Наринский М. М. История международных отношений. 1945 - 1975. М., 2004.

22 Современные международные отношения. М., 1999; Лебедева М. М. Мировая политика. М., 2004; Кулагин В. М. Международная безопасность. М., 2006.

23 Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М., 2002, с. 438 - 439.

24 Gaddis J. L. The Cold War. A New History. New York, 2005, p. 239.

стр. 77


до сих пор существуют в общественных структурах различных стран на клеточном уровне. "Холодная война" как социокультурный феномен должна привлечь пристальное внимание исследователей.

В связи с появлением новых трудов по истории "холодной войны" уместно напомнить о ее родословной. Многие полагали и полагают (Р. Пайпс, например), что она началась с момента прихода к власти большевиков и продолжалась вплоть до преодоления или "очищения" советской внешней политики, как это сказано А. С. Черняевым, от "догматической, идеологической инерции"25.

Трудно представить себе, как это могло быть, но полную деидеологизацию внешней политики СССР порой связывают с "перестройкой" М. С Горбачева, хотя сам он продолжал говорить о социализме с человеческим лицом и верности ленинизму. На Западе (и в Америке раньше, чем где бы то ни было) многие разделяют точку зрения об упразднении идеологий, не забывая впрочем, напомнить, что в "холодной войне" победили Гоббс, либерализм, рынок и "стратегия сдерживания". Об общечеловеческих ценностях говорят неохотно или с иронией; о ликвидации ядерного оружия к 2000 г. (красивой мечте, родившейся вместе с "новым мышлением") никто и не вспоминает, хотя на идеологических разногласиях формально вроде бы поставили крест.

Ни в коем случае не умаляя значения идеологического фактора, следует сказать, что идеологические разногласия на определенных этапах истории советско-американских отношений не мешали СССР и США строить нормальные, конструктивные двусторонние отношения в интересах обеих стран и не только (1930-е годы, вторая мировая война, "детант"). Нет прямой зависимости характера межгосударственных отношений от идеологических пристрастий или религиозных убеждений, если только они не становятся оружием в руках международных маньяков, фанатиков и авантюристов.

Возникновение и развитие "холодной войны" в значительно большей мере, чем расхождения по признаку идеологии, связаны с появлением и накоплением оружия массового уничтожения, прежде всего - атомного. Когда президент США Ф. Рузвельт еще мечтал о либерализации сталинского режима и планировал вовлечение СССР в рыночное хозяйство, в самый ответственный момент коалиционной войны и перехода к миру происходило заметное падение градуса доверия между двумя главными державами антигитлеровской коалиции. Среди причин была одна - главная, но тщательно маскируемая, а затем в августе 1945 г. представшая перед всем миром взрывами атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки. Если же смотреть на историю "холодной войны" исключительно сквозь призму советско-американских отношений, то ее активная фаза закончилась куда раньше, чем встреча на Мальте М. С. Горбачева с Дж. Бушем в 1989 г. или падение Берлинской стены. Вероятнее всего тогда, когда и в США, и в СССР поняли, что они способны нанести друг другу неприемлемый урон, а вместе с наступлением равновесия страха обе стороны охотнее заговорили о целостности мира и об отсутствии фатальной неизбежности ракетно-ядерной войны. В этом плане следует отметить решения XX съезда КПСС 1956 г. и заявление Д. Эйзенхауэра весной 1959 г. о том, что ядерная война не имеет смысла.

Мне ближе всего позиция советского дипломата А. Ф. Добрынина, считающего, что переломным моментом в процессе "мучительной переоценки" всей точки зрения на конфронтационный характер отношений между СССР и США, является рубеж 60-х и 70-х годов26. Главное, что этот переход имел реальную основу - соглашение об ограничении ядерных испытаний в трех средах; шли переговоры об ограничении вооружений, о нераспространении ядерного оружия. Есть свидетельства с американской стороны, подтверждающие этот вывод27. Авторы статьи о ядерном превосходстве США в мире, опубликованной в журнале "Foreign Affairs" весной 2006 г., пишут: "Если бы


25 Горбачевские чтения. М., 2003, с. 7.

26 Добрынин А. Ф. Сугубо доверительно. М., 1996, с. 172 - 174, 182, 183.

27 Talbot S. The Master of the Game. Paul Nitze and the Nuclear Peace. New York, 1988.

стр. 78


Советский Союз атаковал Западную Европу в 1950-х годах, то США были готовы одержать победу в третьей мировой войне посредством нанесения массированного ядерного удара по Советскому Союзу, его восточноевропейской клиентуре и китайскому союзнику. Эти планы не были продуктом измышлений пентагоновских чиновников средней руки, они получили одобрение на самом высоком уровне в американском правительстве". Однако пришли новые времена. "Американское ядерное преимущество стало испаряться в начале 1960-х годов по мере того, как Советский Союз обрел способность провести ответную атаку возмездия. В итоге наступило время взаимного гарантированного уничтожения. Вашингтон отказался от стратегии упреждающего ядерного удара"28.

В последние годы появились новые обобщающие труды по истории "холодной войны". Эти труды, помимо всего прочего, подтверждают право исследователя на ошибку. История "холодной войны" принадлежит к тем разделам истории международных отношений или истории войн, которая в наибольшей степени подвержена эмоциональным, субъективным оценкам и озарениям. Не будет преувеличением сказать, если воспользоваться мыслью Л. Февра, что историк "холодной войны" постигает ее только сквозь формы собственного духа29. Хорошо уже, если мы добиваемся правильной постановки проблемы. Если это так, то ошибки в реконструкции сложнейших общественных процессов, каковыми являются различные ипостаси "холодной войны" (дипломатической, экономической, идеологической, социокультурной, военно-технической), неизбежны и даже весьма поучительны. В конце концов, и половинчатый результат тоже результат.

Поэтому даже от воспоминаний прямых участников Карибского кризиса 1962 г. не следует требовать слишком многого. Они все фрагментарны и не слишком репрезентативны. Сколько столкновений произошло по поводу трактовки причин и последствий Карибского кризиса между бывшими советниками Дж. Кеннеди - Р. Макнамарой, М. Банди и П. Нитце. Сколько сказано о намерениях Н. С. Хрущева по поводу размещения ракет на Кубе, но, как сегодня признает видный историк "холодной войны" Дж. Гэддис, все эти версии должны быть поставлены под вопрос. Сам Гэддис, имея в виду Хрущева, склоняется к версии о рецидиве "идеологического романтизма" и реинкарнации идеи мировой революции, впрочем, тут же ставя под сомнение достоверность этой версии. Хрущеву им (Гэддисом) противопоставляются "Ленин и Сталин, которые редко позволяли своим эмоциям определять их революционные приоритеты"30.

Незнание фактов, их недостаток или даже желание представить их вне логической связи, не так опасны, как резонерство, которое, вместе с "триумфом" по поводу "полной и окончательной победы" над советским тоталитаризмом способно вообще снять проблему беспристрастного суждения. Создается некий устойчивый стереотип суда над историей с преобладанием обвинительного уклона. "Мы", т.е. современники, якобы более моральны, чем были "они" - те, которые "по собственной прихоти" перекраивали мир после Ялты и Потсдама. "Они" обустраивали сферы влияния и безопасности, создавали военные базы с учетом подлетного времени ракет, вели беспрерывно подрывную деятельность друг против друга с использованием политических партий, культурных деятелей, священнослужителей, радиовещания, разведки, возводили железные занавеси и копили оружие. Этическая планка, которую мы не можем взять в начале XXI в., примеряется к событиям и интенциям более чем 50-летней давности, к историческим условиям, когда возможен был любой срыв и все держалось на хладнокровии и благоразумии политиков и военных.

Авторитетные американские историки (Дж. Гэддис, Дж. Миершеймер) полагают, что "холодная война" была умело спланированной бескровной операцией "по умерщвлению дракона" и "изгнанию страха", которая увенчалась полным успехом. Правда, в


28 Lieber K. A., Press D. G. The Rise of U.S. Nuclear Primacy. - Foreign Affairs, March-April 2006, v. 85, N 2, p. 44.

29 Февр Л. Бои за историю. М., 1991, с. 50.

30 Gaddis J. L. Op. cit., p. 75, 77.

стр. 79


Америке появляется все больше людей, даже среди неоконсерваторов, которые сомневаются в благоприятном исходе "холодной войны" для страны (И. Кристол, У. Бакли): у США повсюду стало больше врагов и больше неконтролируемых зон, готовых взорваться в любой момент и нанести урон американским интересам. Непризнание за советской внешней политикой после 1945 г. логико-рационального начала, изображение ее гнилым продуктом предельно идеологизированного ложного мышления - еще одна форма "триумфализма", появившаяся и в отечественной литературе. Е. В. Яковлев объяснил ее весьма распространенным недугом - бесконечной радостью разоблачения31.

Ныне в США вновь ставится вопрос о созыве нового Венского конгресса, "где бы великие державы выработали "дорожную карту" и сотрудничали в интересах поддержания мира"32. Вопрос об отказе от шоковой терапии во внешней политике и возвращение к сдержанному, терпеливому созиданию мирового порядка проповедует Дж. Гэддис. В этом пафос его последних работ. Однако не поздно ли?

Л. И. Нежинский. Что касается сущности "холодной войны", то сегодня большинство отечественных и зарубежных исследователей сходится в том, что она означала политическую, идеологическую, экономическую и локальную военную конфронтацию двух антагонистических систем - капиталистической и социалистической (а в рамках этих систем - прежде всего США и СССР). В состоянии этой конфронтации они пребывали все послевоенные десятилетия, вплоть до исхода 80-х годов. Эта конфронтация, к счастью для человечества, не переросла в третью мировую войну. А вот относительно обоснованности самого термина "холодная война" возникают сомнения. О каком "холодном" характере военных действий можно говорить применительно к Корейской войне 1950- 1953 гг., или войне во Вьетнаме второй половины 60-х годов (в которых активно участвовали и США, и СССР), в ходе которых погибли несколько миллионов корейцев и вьетнамцев, десятки тысяч американцев?

Нуждается в дальнейших исследованиях и вопрос о хронологических рамках "холодной войны". Относительно времени ее завершения, большинство политиков и ученых, следуя вердикту, вынесенному самой историей, сошлось в том, что это произошло к концу 80-х - началу 90-х годов, т.е. с распадом СССР. А вот дискуссии о ее начале продолжаются. Одни авторы склонны считать ее отправным пунктом октябрьский переворот 1917 г. в России и последовавший раскол мира на две системы. Другие - видят ее истоки в международных коллизиях предвоенных лет или конца второй мировой войны. Но все же, по мнению большинства, начало "холодной войны" следует относить к периоду завершения второй мировой войны и первых послевоенных лет.

Актуальна в исследовательском плане и такая проблема: были ли в период "холодной войны" со стороны американского и советского руководства проявления "реальной политики"? Если были, то когда, в чем выражались? Исторические уроки, вытекающие из анализа этой проблемы, актуальны для формирования благоприятных международных отношений и на современном этапе.

В. О. Печатнов. Важно расширять тематику исследований, активнее применять междисциплинарный подход, осваивать новые направления. Необходимо дальнейшее открытие архивов и накопление нового фактического материала. Это отвечает не только научным, но и государственным интересам. Сложилось парадоксальное положение: большая часть "скелетов из шкафов" советской внешней политики уже извлечена, а документы, относящиеся к ее позитиву (разрядка, успешное развитие двусторонних отношений с ведущими странами, посредническая роль в урегулировании международных конфликтов, Женевские конференции по Индокитаю, Индо-Пакистанский конфликт, война США во Вьетнаме) остаются под спудом.

Применительно к предмету дискуссии, хотелось бы остановиться на вопросе о соотношении эмпирического материала и его обобщений. Во-первых, процесс накопления


31 Горбачевские чтения, с. 103.

32 Haas R. N. The Opportunity: American Moment to Alter History's Course. New York, 2005.

стр. 80


фактов и документального материала по сути своей бесконечен. Во-вторых, сам по себе этот процесс еще не дает ответа на большие вопросы, если ими не задаваться заранее в ходе поиска фактического материала. Между тем, мы погрязли в эмпирике, отдав обобщения на откуп журналистам, дилетантам и западным коллегам, которые и создают большую (и часто мифологизированную) картину истории "холодной войны". В современном виртуальном мире, как известно, верят именно большим нарративным картинам, а не фрагментарным исследованиям частностей. Не удивительно, что на уровне обобщений в массовом сознании на Западе, да и не только там, преобладает "триумфалистская" версия "холодной войны" как истории победы добра над злом. В профессиональной исторической науке, в частности в США, эта версия подвергается серьезной критике, но это мало влияет на массовые представления.

Я не говорю, что эта картина в корне неверна. Но она написана с позиции победителей и уже потому не может быть объективной. Мы же ей мало что противопоставляем, поскольку не выходим на уровень широких обобщений. В результате не только искажается историческая перспектива, но и закрепляется в российском сознании чувство вины и неполноценности, утверждается вывод о том, что Россия сможет вписаться в новый демократический мир только "переродившись". Отвечать на большие вопросы истории "холодной войны" нужно не только ради научных или психотерапевтических целей, но и потому, что, не поняв ее смысла, уроков и последствий, будет гораздо труднее налаживать новые отношения с окружающим миром.

Не случайно, наверное, в последнее время эти большие вопросы начинают обсуждаться. Но ставят их не историки "холодной войны", а политики и наши коллеги - специалисты по отечественной истории. Только два примера: статьи министра иностранных дел СВ. Лаврова в "Российской газете" и руководителя Центра истории России при РГГУ А. И. Фурсова в "Литературной газете". Пора вновь, уже на новом уровне накопленных знаний, вернуться к вопросу о том, что представляла собой "холодная война" не только в идеологическом и геополитическом, но и культурно-цивилизационном измерении на фоне сложной многовековой истории отношений России с Западом. Здесь не обойтись без классического наследия цивилизационного подхода - работ А. Тойнби, Н. Данилевского и др. Не менее важно изучение вопроса о том, что определило исход "холодной войны" - ресурсы, политическое искусство их использования, или морально-идеологическое превосходство. Для этого, в свою очередь, необходимо более пристальное изучение стратегии Запада, прежде всего США, в "холодной войне", к чему сейчас имеются широкие возможности. Мы же за последние 10 - 15 лет практически забросили систематическую разработку послевоенной политики США, зациклившись на советской политике и погоне за документами из отечественных архивов.

Еще одна, просветительская, задача на этом направлении - создание учебных курсов и учебника по истории "холодной войны", а не общей истории международных отношений, каких написано уже немало. Здесь, как представляется, Центр под руководством Н. И. Егоровой мог бы сыграть активную роль. Шумный успех последней книги Дж. Гэддиса ""Холодная война". Новая история", переводимой сейчас на многие языки, говорит о том, что даже на перенасыщенном западном рынке есть большой спрос на компактные, обобщающие и общедоступные работы по данной проблеме. Масштабный проект по созданию трёхтомной международной истории "холодной войны" силами преимущественно западных ученых реализуется под эгидой Кембриджского университета. Это издание задумано как отражение лучших достижений зарубежной историографии и может стать базовым в осмыслении и дальнейшем изучении истории "холодной войны" во всем мире. Короче говоря, в западной исторической науке обобщение нового фактического материала по данной проблематике развивается в разнообразных формах и нам необходимо это учитывать.

Я не хочу противопоставлять сбор эмпирического материала его теоретическим обобщениям. Для успешного развития исторической науки, конечно, необходимо и то, и другое. Речь идет о выправлении некоторого перекоса, сложившегося в отечественной историографии "холодной войны".

стр. 81


Б. Бонвеч. Когда речь идет об открытом доступе к документам, проблемы возникают везде - и в США, и в Великобритании, и в Германии, однако в России дело обстоит гораздо хуже, так как многие архивные материалы просто недоступны. Мы все, наверное, были бы только рады, если бы условия работы с архивными документами в России приравнялись к американским. В связи с этим закономерно возникает вопрос: если советская политика действительно была "реальной" (в смысле "Realpolitik"), как утверждало политическое руководство СССР, то тогда в документах не должно быть "тяжких грехов", существенно отличавших советскую политику от американской. Например, исследователи хорошо информированы об американских стратегических планах ведения ядерной войны против СССР. Однако о соответствующих советских соображениях или планах ничего не известно. Такие планы, несомненно, были, но они не могли быть страшнее американских. В чем же причины опасений перед возможным "ущербом национальной безопасности", под каким предлогом документальные материалы остаются засекречены? Необходимо открывать архивы. Это, в свою очередь, препятствовало бы возникновению фантастических спекуляций.

Не все проблемы сводятся исключительно к документам и их доступности. Принципиально важно еще раз обратиться к определению понятия "холодной войны". Конечно, об этом много пишут в современной исторической литературе. В определении этого явления отражаются и факторы столкновения, и ответственность, и виновность сторон и т.д. Однако этот процесс далеко не завершен. Потому что столкновения великих держав сами по себе еще не создают "холодной войны". Необходимо также работать и над хронологией этого феномена, которая выстраивается в зависимости от того, как трактуется его сущность. Чрезвычайно важно понять суть "холодной войны". Налицо же тенденция к упрощению. Например, стремительная политика "разрядки" советского руководства во время "перестройки" и затем неожиданно мирный распад Советского Союза приравнивается к концу "холодной войны". Но действительно ли это так?

Содержание "холодной войны" не сводится только к противостоянию между великими державами. Это только составная часть "холодной войны". Подобного рода ситуации были в истории и раньше. Именно идеологизация превратила великодержавные противоречия в "холодную войну". Превращение нормальных противоречий в непримиримые (из-за мировоззренческих причин) как раз и стало определяющим фактором послевоенных международных отношений. У этой идеологизации было немало сторонников, которым она приносила свои выгоды: не надо было искать компромиссы между великими державами; создание новой биполярной мировой системы позволяло успешно скрывать великодержавные интересы лидеров двух лагерей. Две противостоящие идеологии - "свободный мир" на одной, и "социалистический мир" на другой стороне, прямо и косвенно защищали себя друг от друга, так как сохраняли "порядок изнутри". Соответственно, оба лагеря были вынуждены поддерживать своих клиентов экономически.

Среди многих свидетельств в пользу такой трактовки можно упомянуть о "плане Маршалла" и включении в него Западной Германии. Франция в отношении побежденной Германии во многом стояла ближе к СССР, чем к западным союзникам. Без угрозы с Востока (мнимой или действительной) Франция вряд ли согласилась бы на включение Германии в план экономической реконструкции как, впрочем, и вообще на присоединение Германии к какой бы то ни было западноевропейской организации на равноправных началах. Да и в США при изоляционистским конгрессе (республиканцы получили в 1946 г. большинство в обеих палатах) "план Маршалла" был одобрен только из-за сильно преувеличенной угрозы со стороны СССР. На советскую угрозу особенно упирал госсекретарь Дж. Маршалл во время обсуждения плана в конгрессе США весной 1948 г.

"Холодная война" имела свою логику в 1950 - начале 1960-х годов. Даже выход Югославии из советской сферы влияния не уничтожил биполярности "холодной войны". И только когда ведущие игроки осознали опасность столкновения с применением ядерного оружия, только тогда стали двигаться к "разрядке". Политическое урегулирование Карибского кризиса, кстати, было первым шагом в этом направлении, за ним последовали другие соглашения. Эти соглашения обозначали качественный прорыв в отноше-

стр. 82


ниях сверхдержав и отвечали их жизненным интересам. Но поскольку идеологические положения о непримиримости двух лагерей и невозможности компромиссов, очевидно, больше не считались резонными, сразу же появлялись признаки "непослушности" с обеих сторон и "порядок", свойственный "холодной войне", стал постепенно, в начале еще не столь заметно, распадаться. Конец "холодной войны" следует искать в середине - второй половине 1960-х годов. Даже вторжение Советского Союза в Чехословакию 20 августа 1968 г. воспринималось на Западе всего лишь как "большая беда", "несчастье", "дорожное происшествие", прежде всего потому, что это событие мешало разумным соглашениям США с СССР. Во имя сверхдержавных интересов обе стороны уступали друг другу сферы гегемонии, соблюдали порядок, развивавшийся как результат "холодной войны" (доктрина Л. И. Брежнева, теория Г. Зонненфельда). Даже китайское "непослушание" еще не использовалось США, и, наоборот, китайское "раскольничество" в социалистическом лагере и в "третьем мире" заставило СССР чуть ли не игнорировать империалистическое поведение США во Вьетнаме. Но строгая "дисциплина блоков" была уже делом прошлого.

Только с середины 1970-х годов, уже после подписания Хельсинкского соглашения, в мире восстанавливается ситуация, напоминающая "холодную войну". Советская, хотя и косвенная, активность в Африке и Латинской Америке, размещение ракет средней дальности в Европе и, наконец, ввод советских войск в Афганистан, воспринимались на Западе, особенно в США, как отход от политики статус-кво и как возвращение к всемирным экспансионистским планам, вытекающим из коммунистической идеологии. Можно обозначить этот феномен как "вторую холодную войну". В этом случае ее окончание можно связать с "перестройкой" и исчезновением СССР. Но "вторая холодная война" по остроте никогда не достигала уровня "первой". Мощное движение в защиту мира в разных странах Европы не допустило сплоченности западных стран в духе антикоммунизма, как это было ранее, фазу после второй мировой войны. Разногласия же в советском лагере, который уже давно не являлся монолитным блоком, также не смягчались под влиянием великодержавных столкновений.

Настоящая "холодная война" - это период с конца второй мировой войны до начала или середины 1960-х годов, когда мы видим преобладание идеологизированного подхода в международных отношениях. Биполярность же послевоенного периода ушла из международных отношений очень скоро - это проявилось в обострении отношений между СССР и Китаем, в трудностях "удержания" Восточной Европы в советском блоке и в других процессах такого рода. На Западе именно Франция взяла на себя роль нарушителя установленного порядка.

В заключение хотелось бы отметить два обстоятельства. Во-первых, при изучении "холодной войны" важно обращать внимание на роль идеологии и во внутренней политике участников этой войны, а, во-вторых, учитывать фактор "непривлекательности" политико-экономической модели СССР для населения тех стран, которые СССР стремился удержать в орбите своего влияния. Косвенные механизмы установления и сохранения гегемонии, а именно экономические рычаги, не находились в распоряжении СССР. Относительная слабость советской экономики заставила Москву прибегать к идеологизации взгляда на западный мир и, конечно, к принуждению в отношении своих союзников. Народнохозяйственный механизм экономики всех социалистических стран оставался "дефицитным", а СССР никогда не был в состоянии "догнать", не говоря уже о том, чтобы "перегнать" своих империалистических соперников. В конце концов, СССР проиграл именно на поле экономики.

Л. Я. Гибианский. Выдвинутый коллегами тезис о необходимости для российской историографии решительно перейти к широкому обобщению истории "холодной войны", к созданию целостной концепции этой истории, включая особенно, разумеется, трактовку места и роли советской политики в "холодной войне", порождает серьезные вопросы.

Первый из них: что именно имеется в виду под обобщениями, о которых идет речь? Вопрос вызван тем, что на протяжении последних лет в научной литературе уже полу-

стр. 83


чили распространение попытки обобщенного анализа "холодной войны", главным образом, в работах некоторых западных, прежде всего американских, коллег, но это обобщение носило до сих пор преимущественно черты, характерные для того исследовательского подхода, который присущ скорее политологии или социологии. К тому же это делалось без достаточно подготовленной основы в виде скрупулезного конкретно-исторического исследования всех главных составляющих истории "холодной войны", включая и такой важнейший компонент, как советская политика. Результатом были обобщения, которые нередко сочетали в себе как бесспорные или достаточно аргументированные положения, глубокие и обоснованные наблюдения, так и те либо иные умозрительно-логические выводы, в ряде случаев блестящие по полету мысли, но с трудом согласующиеся с многогранной и очень противоречивой фактологической реальностью "холодной войны". Случается, и сами авторы подобных обобщений через непродолжительное время приходят к необходимости в значительной мере пересмотреть свои выводы и выдвинуть иные трактовки. В этой связи уже упоминался В. Л. Мальковым такой известный автор, как Дж. Гэддис.

Между тем, если речь идет об обобщении, присущем исторической науке как особой отрасли знания с ее специфическими, отличными от политологии или социологии объектом и методом изучения, то для нее, в том числе и применительно к разработке истории "холодной войны", первичным является прежде всего фактологическое исследование, составляющее фундамент, на котором строится весь последующий анализ. Только из мозаики многочисленных документально выявленных фактов вырисовывается картина того, что происходило в реальности, а уже на этой основе возможны обобщения об основных процессах, характерных чертах, основных этапах. И в этой связи возникает вопрос: на какой историографической и, что особенно важно, источниковой базе предлагается перейти в нашей исторической науке к обобщению истории "холодной войны"?

Звучат утверждения, что для такого обобщения у нас за полтора постсоветских десятилетия сделано уже достаточно, как в смысле накопления необходимой документальной основы, так и с точки зрения анализа источников. Конечно, сделано немало. Есть проблемы, степень изученности которых в самом деле довольно высока. Но что касается многих, если не большинства вопросов истории "холодной войны" и участия СССР в ней, то картина с их изучением оказывается более чем неоднозначной. Существенное продвижение и даже значительные прорывы в их разработке одновременно сочетаются с непрерывно возникающими барьерами или вообще глухими стенами на пути получения в отечественных архивах ряда материалов, крайне важных для исследователей. Причем речь идет не о таких деталях, уточнение которых, как здесь говорили, может быть почти бесконечным, но не так уж много дающим для понимания и оценки основных процессов. Напротив, исследователям не хватает ключевых сведений. Нередко даже остается неизвестным, когда, как, при каких обстоятельствах, из каких конкретных расчетов принимались многие существенные, а то и основополагающие решения советского руководства, имевшие более чем серьезное значение в возникновении и развитии "холодной войны". Почти у каждого из коллег, занимающихся теми или иными сторонами ее истории, здесь есть свой нелегкий опыт.

Приходится констатировать, что по весьма широкому кругу вопросов, притом имеющих первостепенное значение, документальные данные, которые до сих пор оказались доступными в наших архивах, весьма фрагментарны. А тем самым достаточно фрагментарны и те представления об исследуемых событиях, которые можно извлечь из анализа этих документов. В подобной ситуации задача обобщения, во всяком случае, применительно ко многим сюжетам "холодной войны" и советской роли в ней, выглядит пока довольно проблематичной или, по меньшей мере, весьма затруднительной.

Конечно, переход к широкому обобщению важен и желателен. Но, учитывая действительное положение в нашей историографии, вряд ли своевременно ставить задачу такого обобщения как чуть ли ни центральную в данный момент. Скорее целесообразно двигаться поэтапно. По мере возможности переходить к более обобщенному рас-

стр. 84


смотрению тех аспектов истории "холодной войны", по которым уже накоплена достаточная источниковая и историографическая база. По тем же аспектам, где положение иное, центральной по-прежнему остается задача выявления необходимых источников и их конкретного исследования. Пока что серьезной проблемой нашей историографии являются скороспелые выводы, не учитывающие подлинных исторических реалий.

В качестве примера можно назвать утверждение Т. В. Волокитиной о том, что создание системы союзных договоров, которая охватывала СССР и "народные демократии" и представляла собой оформление советского блока, началось лишь с осени 1947 г, как ответ на западные решения в германском вопросе или на план Маршалла. На самом же деле названный процесс начался еще на завершающем этапе второй мировой войны. На те "народные демократии", которые были прежде гитлеровскими сателлитами (Болгария, Венгрия, Румыния), он просто смог распространиться лишь после заключения с ними в 1947 г. мирных договоров.

Только тщательное конкретно-историческое исследование, основанное на адекватной документальной базе, может создать надежный научный фундамент и для последующего постепенного движения к всеохватывающему обобщению сложной и противоречивой истории "холодной войны".

И. В. Быстрова. В последние годы одним из перспективных направлений изучения "холодной войны" стала проблема военной помощи странам "третьего мира". После Карибского кризиса, наглядно продемонстрировавшего опасность глобальной ядерной войны, так называемая "военная помощь" странам "третьего мира" стала инструментом борьбы двух военно-политических блоков, а освобождавшиеся от иностранной зависимости страны Азии, Африки, Латинской Америки - важнейшим полигоном "холодной войны".

В эпоху "холодной войны" СССР участвовал в вооруженных конфликтах и войнах более чем в 15 странах мира. Официальной целью этого участия являлось оказание так называемой "интернациональной помощи". Ее основными формами были: отправка военных специалистов и контингентов, военное обучение в СССР национальных кадров, поставки вооружений и военной техники. Наиболее крупными из локальных войн и вооруженных конфликтов, в которых участвовал СССР, были: Корея (1950 - 1953 гг.); Лаос (с 1960 с небольшими перерывами до 1970 г.); Египет (1962 - 1974 гг.); Алжир (1962 - 1964 гг.); Йемен (1962 - 1963 гг.); Вьетнам (1965 - 1974 гг.); Сирия (1967 - 1973 гг.); Камбоджа (1970 г.); Бангладеш (1972 - 1973 гг.); Ангола (1975 - 1979 гг.); Мозамбик (1967 - 1969 гг.); Эфиопия (1977 - 1979 гг.); Афганистан (апрель 1978 -май 1991 гг.).

По западным данным, в 1955 - 1968 гг. СССР поставил "развивающимся странам" вооружения на сумму 4,5 млрд. долларов, в 1966 - 1975 гг. - 9,2 млрд., в 1978 - 1982 гг. -35,4 млрд. долл. С 1966 по 1975 гг. советскую военную помощь получали 29 стран, с 1980 по 1984 гг. - 3633.

Советские поставки в Египет (1955 - 1974 гг.) и Индонезию (1958 - 1966 гг.) составили основу военно-морских флотов этих стран. СССР сыграл ключевую роль в создании ВПК Китая (атомной промышленности, ракетно-космической отрасли, авиастроения, судостроения). Крупными потребителями советской военной техники стали Ирак, Ливия, Сирия, Северная Корея.

Идеологическая основа военной помощи была заложена внешнеполитической концепцией Н. С. Хрущева. Идея использования "третьего мира" в качестве полигона "холодной войны", где СССР мог почти на равных выдерживать соревнование с западным блоком, продолжала развиваться и при Л. И. Брежневе.

На политику СССР влиял ряд факторов: 1) "обращения лидеров развивающихся стран к СССР за поддержкой"; 2) стремление противодействовать политико-идеологическому наступлению Китая в "третьем мире" (укрепление советских контактов с Афганистаном, Индией, Индонезией, Бирмой); 3) стремление противодействовать полити-


33 Советская внешняя политика в годы "холодной войны" (1945 - 1985). Новое прочтение. М., 1995, с. 408.

стр. 85


ке "окружения" советского блока, проводившейся США (сближение СССР с Египтом и Сирией; проблема безопасности границ СССР - отношения с Афганистаном); 4) стремление усилить свое влияние в странах - региональных лидерах (Ираке, Вьетнаме, Эфиопии, Южном Йемене, Египте, Сирии, Анголе, Кубе); 5) борьба за "социалистическую ориентацию" стран "третьего мира" (в особенности ярко проявилась в Африке)34.

Командирование советских специалистов в страны-объекты военно-технического сотрудничества проводилось за счет ассигнований по госбюджету СССР на оказание безвозмездной помощи иностранным государствам. Вооружения поставлялись на льготных условиях: за 25% стоимости в кредит из 2% годовых с погашением кредита в течение 10 лет. К началу 1980-х годов 25% советских вооружений и военной техники экспортировалось за рубеж.

Руководство ряда развивающихся стран (Египта и др.) использовало тактику эксплуатации СССР, угрозы "перемены политической ориентации" в случае недостаточной экономической помощи. Эта тактика активно применялась в государствах Африки. 1960 - 1970-е годы стали периодом "битвы за Африку", которая началась после крушения колониальных империй. По западным данным, советская помощь государствам Южной Африки выросла с 241 млн. долл. в 1965 г. до 3,3 млрд. долл. в 1974 г35.

С 1960-х годов советская военная помощь стала оказываться национально-освободительным движениям в португальских колониях Анголе и Мозамбике. До получения этими странами независимости помощь предоставлялась на безвозмездной основе, затем СССР вел с ними военно-техническое сотрудничество как с независимыми государствами. С этого времени до 1989 г. Советским Союзом было поставлено Анголе вооружения и военной техники на сумму более 3,7 млрд. руб., Мозамбику - 1153 млн. руб. Крупномасштабная военная помощь оказывалась Советским Союзом также Сомали, затем Эфиопии, где СССР оказался надолго вовлеченным в территориальные и межплеменные конфликты.

Механизм оказания советской военной помощи хорошо просматривается на примере бывшей колонии Великобритании Зимбабве (Южная Родезия), где борьбу против расистского режима вел Патриотический фронт Зимбабве и Африканский национальный союз во главе с Д. Нкомо. Боевые действия против режима Родезии велись из лагерей активистов, находившихся на территории соседних африканских стран (Замбия, Ботсвана), и самолетами из Анголы (через эти же страны поставляли грузы из СССР). СССР помогал в организации лагерей повстанцев вооружениями, транспортом, обмундированием, оборудованием, продовольствием36.

Аналогичная поддержка оказывалась народу Намибии. Советская помощь охватывала все основные стороны армейской жизни и должна была обеспечить как боеспособность, так и бытовые условия для повстанцев. СССР становился фактически кормильцем и снабженцем целых армий. Эта помощь оказалась эффективной. В апреле 1980 г. была провозглашена независимость государства Зимбабве, 21 марта 1990 г. - независимость Намибии.

В целом, учитывая постепенное рассекречивание архивных фондов, прежде всего документов Госкомитета (министерства) по внешнеэкономическим связям, исследование проблемы военной помощи в динамике "холодной войны" является одним из ее перспективных направлений.

А. М. Филитов. В изучении истории "холодной войны" налицо определенный застой. Прежде всего, нет попыток найти консенсус по поводу критериев этого понятия и соответственно его хронологических рамок. Думается, вряд ли приемлемы расширительные определения "холодной войны", отождествляющие ее с понятиями противоборства двух систем или состоянием биполярности после второй мировой войны. Начало "холодной


34 Там же, с. 405 - 406.

35 Там же, с. 438 - 451.

36 Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ), ф. 89, пер. 15, док. 19.

стр. 86


войны" можно датировать 1948 годом, когда началось массированное наращивание военных потенциалов в США и СССР. Более распространено представление о том, что с этого времени или чуть позже наступила лишь ее новая, более острая фаза - милитаризация "холодной войны" (В. Мастны). Полагаю, что это одно и тоже. Выражение "милитаризация "холодной войны"" - всего лишь тавтология.

Неясен и вопрос об окончании "холодной войны". Порой он трактуется в контексте дихотомии "победа-поражение". Однако если говорить о нашей стране, то мы проиграли не "холодную войну" (если мы первыми вышли из бесплодной гонки вооружений, то это никак нельзя считать поражением, а скорее торжеством здравого смысла), а нечто большее - то самое противоборство двух систем, которое с ней путают. Какова каузальная связь и временное соотношение между двумя или даже тремя феноменами - концом "холодной войны", распадом советской системы и распадом СССР - это вопрос спорный и до сих пор не решенный.

Моя позиция по этому вопросу менялась. Вначале я думал, что "холодная война", отвлекая огромные средства от мирных отраслей экономики, помешала, по сути, здоровой социалистической системе проявить свои преимущества, что и обусловило ее поражение. Ныне я больше склоняюсь к мысли, что система, сложившаяся в СССР, как раз оптимально соответствовала потребностям и данностям "холодной войны", а вот в использовании "мирного дивиденда" она оказалась беспомощной. Сверхмобилизационная модель советского общества обеспечила его физическое выживание перед лицом нацистской угрозы и цивилизанионное выживание перед лицом гегемонизма США при крайне неблагоприятных стартовых и прочих условиях. Более того, возможно, именно благодаря советской силе мир оказался спасенным от третьей мировой войны. Недавний пример Ирака показал, что в экспорте своих цивилизационных ценностей другая сторона не особенно церемонится. Вопрос заключается в том, можно ли было реформировать советскую систему так, чтобы она обеспечила своему населению "и пушки, и масло", а вдобавок, еще и свободу инакомыслия. Тут свое слово должны сказать историки внутренней политики СССР, а для международников в этой связи встает проблема реальных альтернатив той сверхжесткой политике, которая была характерна и для Сталина, и для Хрущева (даже в еще более авантюристической и опасной форме), и для Брежнева (в более противоречивом варианте). Именно она и увековечивала сверхмобилизационную модель.

Тезис о наличии альтернатив и тем самым "упущенных шансов" стал самым главным компонентом "постревизионистской" фазы в изучении "холодной войны". Зачастую таким главным компонентом считается тезис о "равной ответственности", который я не разделяю. В российской историографии эта идея получила свое развитие в плане демонтажа концепции монолитности советского руководства, поисков признаков в нем определенных разногласий и группировок и, соответственно, "диссидентов". На Западе такую роль традиционно отводили М. М. Литвинову. Упомянутый В. Мастны назвал его даже "кассандрой МИДа". Архивные изыскания привели меня к более скептической оценке этой, безусловно, незаурядной личности. Если говорить, положим, о планировании по германскому вопросу в период Великой Отечественной войны, то предпочтительнее выглядит, например, позиция, выраженная другим советским дипломатом и историком - Б. Е. Штейном.

Большой сенсацией и без преувеличения самым большим открытием последних лет стали факты, говорящие о принципиальных разногласиях между Сталиным и его ближайшим сподвижником, человеком, непосредственно руководившим советской дипломатией до 1949 г., В. М. Молотовым, которые выявились на рубеже 1945 - 1946 гг. В этом отношении можно поздравить В. О. Печатнова с удачной источниковой находкой и ее публикациями37.


37 "Союзники нажимают на тебя для того, чтобы сломить у тебя волю...". Переписка Сталина с Молотовым и другими членами Политбюро по внешнеполитическим вопросам в сентябре-декабре 1945 г. - Источник, 1999, N 2; "На этом вопросе мы сломаем их антисоветское упорство...". Из переписки Сталина с Молотовым по внешнеполитическим делам в 1946 г. - Источник, 1999, N 3.

стр. 87


Особая позиция Молотова проявлялась и позднее, вплоть до последнего года правления Сталина, и затем при Хрущеве. Эту позицию не следует идеализировать, но она, во всяком случае, далека от того образа, который был создан в ходе "разоблачения антипартийной группы" и укреплению которого, парадоксальным образом, поспособствовал и сам Молотов в своих известных беседах с Ф. Чуевым. Старая истина: "свидетельство очевидца" (и даже многих "очевидцев") - менее надежный источник, чем подлинный документ. К сожалению, ситуация с документальной базой в том, что касается уровня принятия политических решений, остается сложной.

А. В. Шубин. В дискуссии была затронута проблема: является ли архивное дело "царицей доказательств"? При исследовании начального и завершающего этапов "холодной войны" мы сталкиваемся с принципиально разной структурой доступных источников. При изучении внешней политики СССР середины XX в. мы уже можем опираться на корпус рассекреченных архивных документов (хотя и здесь немало белых пятен), а когда речь заходит о периоде 80-х годов, архивы почти полностью закрыты. Значит ли это, что еще не пришло время исследовать завершающий период "холодной войны"? Думаю, не значит. Применительно к этому времени мы имеем значительное число важнейших мемуарных источников, которых мы лишены для более ранних периодов. Участники принятия важных внешнеполитических решений середины XX в. оставили гораздо меньше мемуарных материалов, чем политики 80 - 90-х годов, и качество этих мемуаров гораздо ниже. В те годы было опасно делиться сокровенными мыслями даже с частным дневником. Наверняка Г. М. Димитров писал свой интереснейший дневник с оглядкой на то, что его будут читать "компетентные органы". Дневник В. И. Воротникова, например, куда более "раскован" и откровенен. Участники событий 40-х годов, как правило, писали официальные воспоминания (классический пример - мемуары А. А. Громыко), либо писали много десятилетий спустя после описываемых событий, когда память о них уже была размыта, либо делились в частных разговорах фрагментарными воспоминаниями. И уже собеседники донесли до нас такие высказывания (например, беседы Ф. Чуева с В. М. Молотовым). Ситуация улучшается применительно к 60-м годам. Но и здесь мы сталкиваемся и с "дефектами памяти", и с "дефектами" идеологии, которые трудно исправить, опираясь на мемуары других участников событий, поскольку они воспоминаний не оставили. К тому же обстановка незавершенности "холодной войны" серьезно ограничивала свободу даже западных мемуаристов, что уж говорить о советских.

Финальный этап "холодной войны" освещен этим корпусом источников гораздо лучше. Мемуары писались по относительно свежим впечатлениям, когда в памяти остается больше конкретных деталей. Одновременно уже сами авторы публиковали дневники, позволяя себе более откровенные комментарии по сути мемуарного характера. Конечно, мемуары М. С. Горбачева, Э. А. Шеварднадзе, Г. М. Корниенко тоже идеологичны и избирательны. Но все-таки их идеологии различны, что позволяет выявлять многие подробности методом "очной ставки" мемуаристов.

В мемуарах история более выпукло предстает перед нами с "личностной" стороны. Это - и плюс, и минус, ибо человек необъективен (увы, часто бывает необъективным и архивный документ). Приведу в качестве примера эпизод Женевской встречи в верхах 1985 г. М. С. Горбачев вспоминает о завершающей стадии работы над текстом советско-американского заявления: ""Появляются переговорщики, докладывает Корниенко. Шульц резко реагирует на слова нашего замминистра, между ними завязывается перепалка. Корниенко буквально нависает надо мной сзади и высказывается очень жестко, в раздраженном тоне. Шульц, обычно спокойный и уравновешенный, на этот раз буквально взорвался: "Господин Генеральный секретарь, вот в таком духе у нас идет работа. Разве мы так достигнем чего-то?""38. "Джордж Шульц был сильно рассержен этими новыми изменениями, - вспоминает Р. Рейган. - Он утверждал, что советская сторона


38 Горбачев М. С. Жизнь и реформы, т. 2. М., 1996, с. 19 - 20.

стр. 88


несет ответственность за возникшую проблему, и обратился прямо к Горбачеву: "Господин генеральный секретарь. Этот человек не соблюдает договоренности, достигнутой ранее вами и президентом Рейганом, и, если мы не придем к соглашению, это будет его вина""39. "Разве можно достичь каких-то результатов с такими людьми?! - Шульц кивнул в сторону Корниенко, бывшего тогда заместителем министра иностранных дел, - вспоминает начальник охраны Горбачева В. А. Медведев. - А в чем дело? - спросил Горбачев. Подошел Корниенко, который, как выяснилось, не соглашался поправить какую-то незначительную фразу"40.

"Мы с Рейганом наблюдаем всю эту сцену. Президент говорит: "Давайте ударим кулаком по столу". Я говорю: "Давайте ударим""41, - рассказывает Горбачев. Столкнувшись с нервной реакцией государственного секретаря, Генеральный секретарь решил уступить. "Ударить по столу" пришлось именно ему. "Не моргнув и глазом, Горбачев повернулся к своему человеку и сказал: "Делайте так, как мы говорили", - показывая тем самым, что он человек, уверенный в себе и в своей власти"42, - вспоминает Рейган. "Горбачев тут же сказал Шульцу, что согласен с предложением американской стороны. А после выговорил Корниенко, что в важных вопросах нельзя заниматься крючкотворством, что одно несущественное слово может погубить серьезное дело"43, - пишет Медведев.

Рассказывая об этом конфликте, Горбачев отрицает, что уступил американцам фазу. Но ничем не связанные между собой свидетели утверждают обратное. Вероятно, Горбачев все же уступил в некоторых деталях сразу же, а затем, устроив разнос своим дипломатам, снял и остальные разногласия в пользу американской стороны: "Договорившись, быстро разошлись. Я пригласил своих, спрашиваю, в чем дело? Судя по тону Корниенко и его поведению, можно было подумать, что речь идет о коренных разногласиях, угрозе серьезного ущерба нашим интересам. Докладывает Бессмертных, и оказывается, что все сводится к спору о словах. Сняли проблему"44. За "словами" тогда стояли важные нюансы отношений двух стран. Но дело не в этом. Даже когда станут доступны архивы, и мы прочитаем точные формулировки, по поводу которых возник спор, дух события будет понятен нам из этих мемуарных описаний. А ведь если бы не мемуары, слова Горбачева и Рейгана, произнесенные в этой ситуации, да и сама ситуация могла вовсе не отложиться в архивах. А она объясняет многое в мотивах участников событий.

Более раскованно чувствуют себя и западные мемуаристы - война закончена, и многие тайны уже можно раскрыть. Здесь следует упомянуть пусть тенденциозные, но весьма информативные работы П. Швейцера, М. Бешлосса и С. Тэлбота - своего рода сборники "устной истории" американской внешней политики. "Устная история" открывает перед нами гораздо большие возможности при изучении финального периода "холодной войны" уже просто потому, что мы можем задать живому участнику событий конкретный вопрос.

Это, разумеется, не значит, что отрицается значение архивного документа. Хотелось бы предостеречь от того, чтобы считать архивную бумагу "царицей доказательств". Нужно понимать ограниченность архивного источника, который, как и мемуары, может быть тенденциозен. Стенограмма заседания - это не магнитофонная запись, нередко она несет на себе следы правки участников беседы. Излагая свою версию событий вчерашнего дня в докладной, исторический актор может быть более скован, чем много лет спустя, когда пишет мемуары.


39 Рейган Р. Жизнь по-американски. М., 1992, с. 641.

40 Медведев В. А. Человек за спиной. М., 1994, с. 209.

41 Горбачев М. С. Указ. соч., с. 20. Рейган Р. Указ. соч., с. 641.

43 Медведев В. А. Указ. соч., с. 209.

44 Горбачев М. С. Указ. соч., с. 20.

стр. 89


В качестве примера приведу эпизод, позволяющий уточнить роль архивных и мемуарных источников - заседание Политбюро ЦК КПСС 23 февраля 1984 г. На нем решался вопрос, который определил судьбу "холодной войны", так как был связан с продвижением к посту генсека могильщика "холодной войны" - М. С. Горбачева. Обсуждалось, кто будет замещать К. У. Черненко, то есть, по сути, кто будет вторым человеком в партии. На эту должность выдвигался М. С. Горбачев, что было важным этапом на его пути к посту Генерального секретаря. Вспоминает Е. К. Лигачев: "Черненко был избран Генеральным секретарем, как говорится, без проблем. На Пленуме его кандидатуру выдвинул председатель Совета Министров Тихонов, она была поддержана, и все прошло гладко. Заминка произошла несколько позднее, когда на организационное заседание Политбюро Константин Устинович внес предложение поручить проведение заседаний Секретариата ЦК Горбачеву. Черненко, видимо, понимал, что тут нужен человек энергичный, молодой, физически крепкий. Однако не все члены Политбюро придерживались столь здравой точки зрения. На предложение Генсека немедленно откликнулся Тихонов: - Ну, Горбачев превратит заседания Секретариата в коллегию Минсельхоза, будет вытаскивать туда сплошь аграрные вопросы"45.

В протоколе заседания выступление Тихонова выглядит совсем иначе - как скромное сомнение: "Выходит, что М. С. Горбачев, руководя работой секретариата, будет одновременно вести все вопросы сельского хозяйства. Я ничего не имею против Михаила Сергеевича, но не получится ли здесь определенного перекоса"46. Получается, что Тихонов возражает не против ведения Горбачевым секретариата, а против сохранения за ним при этом сельскохозяйственных вопросов. Такое возражение в реальности было лишено смысла, так как за "человеком N 2" закреплялось большое количество вопросов. В конце того же заседания Горбачеву поручили даже руководство комиссией по Польше.

Если видеть в стенограмме "царицу доказательств", то Лигачев не прав. Но мы можем привлечь к делу больше свидетелей. Воротников так передает слова Тихонова: "А правильно ли отраслевому секретарю, который занимается вопросами сельского хозяйства, поручать ведение Политбюро? Не приведет ли это к определенному перекосу при рассмотрении вопросов на Политбюро? И вообще, - продолжал он, - обязательно ли вести Политбюро секретарю ЦК, ведь В. И. Ленин вел заседания Политбюро не будучи секретарем"47. Ссылка на Ленина выглядела неубедительно - структура партии за несколько десятилетий изменилась весьма существенно. "Тихонову возразил Устинов, - вспоминает В. А. Медведев. - Но ведь Горбачев уже имеет опыт ведения Секретариата, да и вся предыдущая практика говорит, что ведущий Секретариат всегда имел какой-то участок работы, и это не оказывало негативного влияния на работу Секретариата"48. Суть возражения Тихонова касалась именно личности Горбачева, которого премьер обвинил в недостаточной компетентности. Это подтверждается несколькими независимыми друг от друга свидетелями-мемуаристами. В протокол столь резкое замечание решили не заносить, и формулировка (видимо, с согласия Тихонова) была смягчена. Архивные источники Кремля (как и многие другие архивные источники) далеко не всегда бесстрастно фиксировали происходящее.

Архивный документ лучше, чем мемуарист, фиксирует обстоятельства места и времени, даты, присутствие или отсутствие лиц на встрече, формулировки документов. Но мемуарные источники и частные дневники (особенно, если мы имеем несколько свидетелей), часто лучше передают внутреннюю логику события, его дух, произнесенные в споре слова, мотивы действия участников событий.


45 Лигачев Е. К. Загадка Горбачева. Новосибирск, 1992, с. 27.

46 Цит. по: Волкогонов Д. А. Семь вождей, кн. 2. М., 1995, с. 208.

47 Воротников В. И. А было это так... М., 1995, с. 40.

48 Медведев В. А. В команде Горбачева. М., 1994, с. 17.

стр. 90


Т. А. Покивайлова. Вопросы, связанные с началом "холодной войны", причинами ее возникновения и "виновниками" в национальных историографиях восточноевропейских стран менее изучены, чем в западной и российской историографии, хотя именно в этом регионе в полной мере проявились противоречия во взаимоотношениях великих держав, бывших союзников по антигитлеровской коалиции во второй мировой войне. Подобное положение в национальных историографиях в какой-то мере отразилось и на развитии исследований российских историков, которые основное внимание уделяют изучению, прежде всего, эволюции политики СССР с одной стороны, и США и Великобритании, с другой - от сотрудничества к конфронтации. Объясняется это, прежде всего, ограниченностью в недавнем прошлом источниковой базы для исследований в бывших странах Восточного блока даже после падения в них коммунистических режимов. Именно это обстоятельство, помимо конъюнктурных политических задач, послужило одной из причин создания под эгидой западных международных организаций проекта по параллельной истории НАТО и стран Варшавского договора. Все вышесказанное в значительной степени относится и к национальной румынской историографии.

В связи с изучением послевоенной истории Румынии в контексте "холодной войны", следует отметить тот факт, что Румыния, наряду с Польшей и Финляндией, занимала особое место в геостратегической политике СССР в годы второй мировой войны. Как следует из документов внешнеполитического ведомства СССР, Румынии предстояло играть приоритетную роль в концепции формирования советской зоны безопасности в Восточной Европе. Заместитель наркома иностранных дел СССР И. М. Майский в записке, подготовленной 10 января 1944 г. для наркома В. М. Молотова, подчеркивал, что Румыния "имеет стратегически выгодные для СССР границы с Болгарией, Югославией, Венгрией". Необходимо также отметить, что Румыния в условиях разгрома немецко-румынской группировки войск в результате Ясско-Кишиневской операции Красной Армии первой порвала союзнические отношения с третьим рейхом и перешла на сторону антигитлеровской коалиции. Однако именно в Румынии еще до окончания второй мировой войны (в феврале-марте 1945 г.) проявились серьезные противоречия между союзниками по антигитлеровской коалиции в связи с установлением в стране не просто дружественного, но и откровенно просоветского правительства П. Грозы, по сути контролируемого коммунистами. Политическое давление, оказанное советской военной администрацией и прибывшим 27 февраля 1945 г. в Бухарест заместителем наркома иностранных дел А. Я. Вышинским на румынского короля Михая и группировавшиеся вокруг него силы, определило кардинальное изменение политического положения в Румынии в пользу левых сил. В этой ситуации Великобритания и США (вплоть до Московского совещания министров иностранных дел 16 - 25 декабря 1945 г.) отказывались признать легитимность правительства П. Грозы ввиду отсутствия в нем представителей крупнейших политических "исторических" партий: национал-царанистской (Ю. Маниу) и национал-либеральной (Д. Братиану).

Эффективным инструментом давления на короля и правящие круги Румынии являлась поддержка Советским Союзом претензий румынской стороны на Трансильванию и заверения Москвы установить там румынскую гражданскую администрацию, ликвидированную в ноябре 1944 г. в связи с крайне обострившимися взаимоотношениями между румынским и венгерским населением и зверствами в отношении мирного венгерского меньшинства вооруженных отрядов румынских националистов, так называемых "гвардейцев Ю. Маниу". Такое развитие внутриполитических событий в Румынии и нарастание противоречий среди великих держав дало основание историку Е. Хазард в статье, опубликованной в 1996 г. в румынском журнале "Магазин историк", утверждать, что ""холодная война" началась в Румынии"49. Однако, как отмечают румынские историки, в частности Ф. Константину, в период кризиса февраля - марта 1945 г. политические силы, противостоящие левому блоку и румынским коммунистам, не получили достаточ-


49 Magazin istoric, 1996, N 5 - 8.

стр. 91


ной поддержки со стороны США и Великобритании в силу их особых интересов: руководство США было заинтересовано в поддержке СССР в решении дальневосточных проблем, а правительство Великобритании действовало в рамках процентного соглашения, достигнутого между Сталиным и Черчиллем в октябре 1944 г., по которому Румыния оставалась в сфере влияния СССР взамен установления контроля Великобритании в Греции. Ф. Константиниу считает, что события в Румынии не спровоцировали разрыв между великими державами. Поэтому, по его мнению, весьма осторожно нужно относиться к тезису, что "холодная война" началась в Румынии. Начало "холодной войны" он связывает с "новой ориентацией в политике США по отношению к своему прежнему союзнику по антигитлеровской коалиции, СССР". Позиция США получила поддержку Великобритании. Британская точка зрения наиболее полно нашла свое отражение в речи У. Черчилля, произнесенной им в г. Фултоне. Начало "холодной войны" Ф. Константиниу хронологически относит к февралю-марту 1946 г.50. Кроме работ Ф. Константиниу, посвященных изучению проблем "холодной войны", можно отметить исследования румынских историков И. Кипера, Г. Бузату, А. Попа, М. Д. Ионеску51.

Ряд проблем, таких, как влияние "холодной войны" на политические и социально-экономические преобразования в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, на решение национально-территориальных вопросов, на развитие политических кризисов до сих пор остается недостаточно изученным как в отечественной историографии, так и в историографии стран Центральной и Юго-Восточной Европы и может стать наряду с другими проблемами предметом дальнейших исследований.

А. Л. Комаров. Говоря о необходимости изучения роли скандинавских стран в послевоенной конфронтации, нельзя обойти вниманием такую важную проблему, как шведский нейтралитет и "холодная война". Шведский нейтралитет, или политика "свободы от союзов", - важный элемент национального самосознания Швеции и одна из наиболее существенных характеристик этой страны в восприятии ее со стороны других государств. Общим местом текстов о Швеции на русском языке, включая и справки внешнеполитического ведомства советского периода, является упоминание о том обстоятельстве, что на протяжении нескольких поколений шведский народ привык к тому, что какие бы военные потрясения или конфликты в мире не происходили, страна всегда оставалась нейтральной. Вместе с тем в советский период неизменно указывалось, что в идеологическом плане шведский нейтралитет носил прозападный характер.

Восприятие нейтралитета вообще, и шведского в частности на протяжении советского периода претерпело заметную эволюцию. Не оставался неизменным и шведский нейтралитет. Для сталинской эпохи было характерно негативное отношение к нейтралитету. Политику нейтралитета, которую Швеция проводила в годы второй мировой войны, иногда называли подозрительной, и почти всегда подчеркивали ее непоследовательность. Проблемы "северного нейтралитета", прежде всего шведского, стали весьма актуальными для творцов советской внешней политики в 1948 - 1949 гг., когда в Швеции, Норвегии и Дании в условиях разворачивающейся "холодной войны" и нарастания глобального противостояния социализма и капитализма шло активное обсуждение плана создания Скандинавского оборонительного союза на нейтралистской основе. В МИД СССР считали, что если бы этот союз состоялся, то он оказался бы привязанным к колеснице формирующегося западного блока. На официальном уровне Советский Союз свое отношение к Скандинавскому оборонительному союзу обозначать не стал, но в статьях советских журналистов и в беседах дипломатических представителей СССР за рубежом идея его создания подвергалась критике. В начале 1949 г. стало окончательно ясно, что три скандинавские страны не сумеют договориться о создании общего оборо-


50 Constantiniu Fl. Doi ori doi fac saisprerece. A inceputul Razboi Rece in Romania? Bucuresti, 1997, p. 148- 153; idem. De la razboi fierbinte la razboiul rece. Bucuresti, 1998, p. 106.

51 Chiper L, Constantiniu Fl., Pop A. Sovietizarea Romaniei. Perceptii anglo-americane. Bucuresti, 1993; Ionescu M. I. Romania si PHP. - Magazin istoric, 2002, N 2.

стр. 92


нительного союза. По мнению автора мидовской справки, посвященной неудаче переговоров о создании Скандинавского оборонительного союза, суть тогдашней шведской политики нейтралитета заключалась в том, что в случае военного конфликта Швеция, не колеблясь, "примкнет к блоку Западных держав". В справке также утверждалось, "что фактически Швеция уже сейчас превращается в передовую базу англо-американских империалистов в будущей войне против СССР, причем шведское правительство своими действиями содействует такому развитию страны, продолжая вместе с тем лицемерно заявлять о своем намерении проводить политику нейтралитета". Текст справки был проникнут типичным для конца 1940-х годов крайне негативным отношением к политике нейтралитета.

Однако после 4 апреля 1949 г., после создания Североатлантического альянса, отношение к нейтралитету начало меняться. Нейтралитет можно было не любить, но когда Норвегия и Дания, отказавшись от варианта скандинавского нейтралитета, выбрали членство в НАТО, ценность нейтралитета в системе советских внешнеполитических приоритетов существенно повысилась. Идея распространения шведского нейтралитета на другие скандинавские страны стала казаться привлекательной, и шведский нейтралитет стал служить положительным примером. Считалось, что Норвегия и Дания являются "слабым звеном в Атлантическом блоке", и что "имеются основания рассчитывать на успех наших мероприятий, направленных на подрыв позиций Атлантического блока в Скандинавии и на развитие движения за нейтралитет"52.

Опыт второй мировой войны оказал существенное влияние на формирование шведской идентичности в целом, и внешнеполитической идентичности в частности: внешняя политика страны стала более активной. В послевоенное время в основу внешнеполитической активности Швеции была положена деятельность, направленная на поддержание мира, укрепление международной безопасности, а также участие в деятельности ООН. В период "холодной войны" Швеция строго придерживалась своей внешнеполитической доктрины, в классическом виде сформулированной министром иностранных дел Э. Унденом: соблюдение политики свободы от союзов в мирное время с целью сохранения нейтралитета в случае войны. Активные действия на международной арене стали важными составными частями обновленной внешнеполитической идентичности Швеции. В советский политический лексикон в 1950-е годы прочно внедряется понятие "активный", или "позитивный нейтралитет", что отражало перемену позиции советского руководства по отношению к нейтралитету. Таким образом, начиная с хрущевского времени, в Советском Союзе восприятие шведского нейтралитета стало позитивным, а сам он стал служить положительным примером для несоциалистических государств.

В период после распада СССР внешнеполитическая концепция Швеции стала меняться. Крушение биполярной системы привело к уменьшению роли нейтралитета в современных международных отношениях. Одновременно выявился большой интерес к изучению исторического опыта Швеции в реализации политики нейтралитета ("свободы от союзов") в сфере международных отношений периода "холодной войны". На сайте министерства иностранных дел Швеции можно сегодня прочитать, что нейтралитет "отыграл свою роль". В феврале 2002 г. была обнародована новая доктрина политики безопасности, в которой "слово нейтралитет, конечно, еще присутствует, но занимает гораздо более скромное место, чем было ранее"53. Классическую концепцию Э. Ундена сменило более пространное описание политики безопасности, в котором сказано следующее: "Швеция является страной, свободной от военных союзов. Это направление политики безопасности, предусматривающее возможность нейтралитета в случае конфликтов в районах, примыкающих к Швеции, хорошо нам послужило".


52 Советско-норвежские отношения. 1917 - 1955. Сб. документов. М., 1997, с. 522.

53 Freden L. Aterkomster. Svensk sakerhetspolitik och de baltiska landernas forsta ar i sjavstandighet 1991 - 1994. Stockholm, 2006, s. 401.

стр. 93


Можно сказать, что если раньше, во время "холодной войны", для Швеции главным вопросом был вопрос доверия к тому, что в случае конфликта Швеция останется нейтральной, то теперь существует возможность выбора, а выбор будет учитывать позицию Европейского Союза. Тем не менее, в современном российском восприятии сохраняются стереотипы: Швеция все еще рассматривается как нейтральная страна. Особенно в тех случаях, когда речь идёт о геостратегических проблемах Европейского Севера и Швеция сравнивается со странами НАТО. Подтверждение этого можно найти в современных публикациях54.

Т. В. Андросова. Расширяя границы дискуссии, остановлюсь на проблеме изучения роли стран "второго эшелона" в "холодной войне". Например, история послевоенных советско-финляндских отношений позволяет судить о тактике СССР в "холодной войне". Документы, обнаруженные мной в архиве министерства экономического развития и торговли РФ, свидетельствуют о том, что подготовка СССР к послевоенному противостоянию началась еще весной и летом 1944 г. К этому времени в СССР уже был выработан план подрыва в Финляндии экономических и политических позиций США, Англии, а также Швеции, Японии и других стран Запада с целью обеспечения доминирования СССР в финляндском экспорте и импорте. Экономические связи Финляндии с Западом допускались Москвой в ограниченных пределах и рассматривались ею в контексте большой политики. Запад же, в свою очередь, начиная со второй половины 40-х годов, использовал предоставление Хельсинки целевых кредитов для ослабления советского влияния в Финляндии.

По сути, Финляндия с самого начала оказалась в эпицентре "холодной войны". Ее пограничное положение между Западом и Востоком создавало дополнительные предпосылки для экономического развития страны. В то же время, в противостоянии Запада и Востока Финляндия играла важную роль: через Хельсинки Москва и Вашингтон зондировали позиции друг друга по актуальным проблемам мировой политики. Изучение этого вопроса пополнило бы наши знания по истории "холодной войны".

Не менее важным является исследование посреднической роли Финляндии в преодолении барьеров, установленных в ходе "холодной войны" на пути развития экономического сотрудничества между Востоком и Западом. Уже в середине 1950-х годов, когда в качестве основной задачи советской внешней политики была поставлена цель обеспечить победу социализма над капитализмом в экономическом соревновании, Москва использовала Хельсинки как канал доступа к западным технологиям. Естественно, и Запад интересовался советскими разработками.

Посредничество Финляндии в деле обеспечения баланса сил на севере Европы и в регионе Балтийского моря является одним из наиболее разработанных вопросов истории советско-финляндских отношений. Но и он нуждается в дальнейшем изучении.

Исследование "холодной войны" через призму двусторонних, в частности советско-финляндских отношений, является перспективным направлением историографии не только в плане конкретизации недостаточно изученных проблем, но и для пополнения базы источников.

И. А. Аггеева. Роль и влияние второстепенных участников "холодной войны", так называемых "малых" и "средних" государств, можно отнести к темам, изученным недостаточно.

Особый случай в этом смысле представляет Канада, так как формирование не только самостоятельной внешней политики этой страны, но также развитие национальной канадской идентичности и культуры, формирование отдельных важных элементов государственности (например, спецслужбы по обеспечению государственной безопасности) пришлись, главным образом, на годы "холодной войны". Между тем, в многочисленных исследованиях по истории "холодной войны" (как бы ни определять ее содержательную сторону и хронологические рамки) почти не заметно канадское "присутствие",


54 Независимое военное обозрение, 4.VII.2003.

стр. 94


что одновременно и несправедливо, и неверно. Достаточно вспомнить имя Нобелевского лауреата и автора идеи о многосторонних силах по поддержанию мира под эгидой ООН Лестера Б. Пирсона. Анализ двусторонних советско-канадских отношений, в частности в контексте тесного партнерства Канады с США и многосторонней дипломатии (деятельности в ООН, взаимоотношениях с другими странами и т.д.), может иметь важное значение для решения методологических и концептуальных проблем, связанных с историей такого сложного исторического феномена, как "холодная война".

Нельзя утверждать, что в Канаде интерес к истории "холодной войны" очень высок, однако он имеет свою специфику: сосредоточенность на внутренних и американском (канадо-американском) аспектах. Советско-канадские отношения привлекают меньше внимания, и тому есть причины. В новейшей канадской историографии просматривается "триумфалистская" интерпретация по отношению к СССР: "холодную войну" начал Советский Союз, он пролонгировал ее своей агрессивностью, поддерживал международный терроризм, планировал оккупацию Западной Европы, накапливал биологическое оружие, потерпел в "холодной войне" сокрушительное поражение55.

Интересно, как после окончания "холодной войны" по-новому оценивается внутренняя и внешняя политика Канады в 1950 - 1970-е годы, т.е. собственно гражданская история страны, а также как полученные в контексте такой интерпретации "холодной войны" выводы влияют на пересмотр современного внешнеполитического курса. Стоит отметить, что программный пересмотр международной политики, предпринятый Оттавой в 2005 г., имеет во многом принципиальный характер.

В 1950 - 1970-е годы значительные политические, деловые и общественные круги в Канаде придерживались идеи политического национализма, так называемого позитивного "канадизма" и антиамериканизма. В наиболее последовательном виде подобные идеи претворялись в жизнь премьер-министром П. Трюдо. Во внешней политике это проявлялось в более умеренном и взвешенном отношении к СССР (по сравнению с американской "жесткостью"), диверсификации связей и определенном "мягком" антиамериканизме. Особый канадский курс снискал стране репутацию государства антимилитаристского, приверженного миротворчеству, посредничеству, договорному процессу. В настоящее время эта политика и ее в целом позитивная оценка подвергаются серьезной критике. Сближение позиций с Советским Союзом в вопросах разоружения, вывод с территории Канады ядерного оружия, поддержка ограничивающих вооружения договоров и т.д. представляются сегодня действиями ошибочными, ослаблявшими западный союз, военный и политический потенциал Канады. Укрепление внешнеполитического престижа Канады теперь часто связывается (с известными оговорками и критикой отступлений), не с особой привлекательностью "мягкой" силы, миротворчеством, "третьим выбором", а с согласованными с США действиями на начальном этапе "холодной войны" и в 1950 - 1960-е годы56.

Более сложную, комплексную и глубокую, "реалистическую" интерпретацию канадского участия в "холодной войне", с учетом франко-канадского фактора, особых экономических связей с США, спецификой канадского социально-политического развития и государственности можно обнаружить в работах Р. Уитекера57.

Стимулом к критическому переосмыслению канадскими историками и политиками роли Канады в "холодной войне" послужили события 11 сентября 2001 г. и обсуждение новой внешнеполитической программы страны. Прямые отсылки к историческому опыту страны в годы "холодной войны" подчас включают жесткое осуждение антиаме-


55 Glazov J. Canadian Policy toward Khrushchev's Soviet Union. Montreal, 2002.

56 Maloney S. M. The Roots of Soft Power: the Trudeau Government, De-NATOization and Denuclearization, 2005. - www.seanmmaloney.com

57 Whitaker R. "We Know They're There": Canada and Its Others, with or without the Cold War. Love, Hate and Fear in Canada's Cold War. Toronto, 2004.

стр. 95


риканизма в любой форме, критику недостаточности канадского военного бюджета и слабости вооруженных сил, отказ от "мифа" миротворчества58.

В официальную внешнеполитическую платформу эти непривычно жесткие для страны рекомендации вошли в смягченном виде: "императив" в виде сотрудничества с США не отрицает курса на то, чтобы играть самостоятельную роль в мировом масштабе и многосторонних отношениях, приоритетной объявляется задача укрепления вооруженных сил, признается необходимость ограничения суверенитета государств, особенно "недееспособных и неустойчивых" и ответственности их властей за соблюдение прав собственных граждан59.

История "холодной войны" трактуется канадскими историками однобоко, наблюдается преувеличение советской опасности непосредственно для Канады. Такие взгляды подпитываются и закрытостью российских архивов даже за период 1950-х годов, а также, в основном, вторичностью документального материала, которым пользуются канадские авторы. К сожалению, недоступность российских архивов порождает ошибочность и тенденциозность многих суждений.

Однако нет оснований утверждать, исходя из доступных исследователям архивных документов, что советская сторона ставила в 1940 - 1950-е годы цель вырвать Канаду из западного союза. Напротив, приверженность Канады ее натовским обязательствам не подвергалась Москвой сомнению, оценки советских экспертов были вполне адекватными реальности. Другое дело, что противоречия внутри того или иного блока спешили использовать в противоположном лагере, и это справедливо для обеих сторон.

По-прежнему есть немало вопросов, поставленных современной канадской историографией, ответы на которые еще только предстоит найти. К примеру, насколько стремление страны к большей самостоятельности во внешнем мире сыграло позитивную роль, тем более с учетом франко-канадской проблемы, представлявшей в конце 1960 - 1970-е годы серьезный вызов канадской государственности и требовавшей сосредоточенности на делах в собственном доме? Ошибались ли канадские сторонники более добрососедских отношений с СССР, особенно в 1970-е годы, подкрепляя, в меру своих сил и возможностей, движение в сторону разрядки, к уменьшению глобальной военной опасности?

Плохо изучены и двусторонние советско-канадские отношения, в которых было немало тяжелых моментов. Достаточно вспомнить историю канадского посла в СССР в 1954 - 1956 гг. Дж. Уоткинса, ставшего объектом разработки НКВД-КГБ, или перипетии хрущевской кампании по репатриации из Канады бывших советских граждан, в основном украинцев, и потомков иммигрантов из России. Но в истории советско-канадских отношений времен "холодной войны" были и успехи, объективно способствовавшие созданию более безопасного климата в международных отношениях в целом.

Еще одна востребованная тема - вопрос о том, какое влияние Канада оказала на вызревавшие в Советском Союзе радикальные изменения. Один из идеологов советской "перестройки" академик А. Н. Яковлев работал послом в Оттаве в течение десятка лет, имея возможность всесторонне изучать политическую и общественную жизнь этой страны, что не могло не сказаться на его взглядах.

Таким образом, изучение на первый взгляд "частных" аспектов истории "холодной войны", канадского направления советской и американской внешней политики, советско-канадских двусторонних отношений, их влияния на международные процессы в целом способно существенно дополнить общую картину истории "холодной войны" и сделать ее более достоверной.


58 In the National Interest: Canadian Foreign Policy in an Insecure World. - www.cdfai.org; Granatstein J. L. Canada, Anti-Americanism and Our Leadership Vacuum. 2005. - www.cdai.ca; Fowlow F. R. Canadian Foreign and Defence Policy. An Apalling Display of Neglect. 2003 - www.noac-national.ca.

59 Canada's International Policy Statement. Ottawa, 2005.

стр. 96


В. В. Соколов. Участники "круглого стола" неоднократно затрагивали вопрос об открытости архивов для исследователей. Как член межведомственной экспертной группы Межведомственной комиссии по защите государственной тайны (МВК), проработав ни один десяток лет в Историко-документальном департаменте МИД России, я считаю, что представление об МВК как о препятствии на пути ученых к архивным документам является надуманным.

Прежде всего, МВК не определяет допуск исследователей в российские архивы. Это дело самих архивов. Архивы обращаются в МВК, когда возникает потребность рассекретить определенный комплекс документов, необходимый для научной работы архива, или же по запросу научного института или ученого по теме, документы по которой ранее не были рассекречены. Особенно активно в этом направлении работает Архив Президента Российской Федерации, который, рассекретив большие комплексы документов, передает их на хранение и открытое использование в государственные архивы, освобождаясь тем самым от непрофильных для него документов советского периода.

Но надо иметь в виду, что большая часть архивных документов советского периода уже рассекречена, а значительная их часть, например в АВП РФ, вообще никогда не была секретной. Другое дело, что некоторых исследователей не интересуют документы о советской миролюбивой внешней политике, им хотелось бы получить материалы о "кознях Москвы", даже если их и не существовало.

Важно обратить внимание на некоторые сложности, связанные с рассекречиванием архивных материалов. Эта работа специально не финансируется; большинство экспертов МВК занято своей обычной деятельностью в учреждениях, в которых они служат. Между тем, экспертная работа требует глубоких знаний и высокой квалификации.

Особенностью советского государства была доведенная до абсурда централизация в лице ЦК одной партии - КПСС. Отсюда и ее архив хранит все документы - от школьных программ, материалов пенсионного обеспечения до инструкций о том, где и как делать атомную бомбу. При этом формирование архивных дел проводилось не по темам, а по вопросам, которые рассматривались на очередном заседании Политбюро ЦК КПСС. Поэтому в одном архивном деле могли оказаться документы о поездке архивных работников на Международный конгресс архивов и о производстве ракет класса "воздух-воздух".

Было время, в начале 90-х годов, когда зарплату архивистам практически не платили, а они наивно полагали, что "заграница нам поможет". И она действительно помогла при содействии некоторых руководителей, например Д. А. Волкогонова, вывезти за рубеж немало архивных документов, забывая порой рассекретить их в установленном порядке. Мы считали тогда, что если прежний "режим" свергнут, то у нас нет и не будет никаких разногласий с Западом. И какие от него могут быть секреты! Однако вскоре оказалось, что не только у Запада, но и у наших бывших союзников в Восточной Европе и даже, мыслимо было бы подумать, у братьев из республик бывшего СССР, имеются различные подходы и нередко надуманные претензии к России.

Мы не могли предполагать, что наши друзья в странах Восточной Европы, искренне любившие нашу страну, будут за это уволены со службы после опубликования некоторых документов из наших архивов. И их письма с упреками в наш адрес дошли до нас из-за рубежа. Поэтому мы с пониманием относимся к сообщениям, что в США вновь засекречивают ранее открытые документы. У нас иногда тоже некоторые архивные дела переводят на спецхранение, но только с той разницей, что они ранее не были должным образом рассекречены.

Отдельные наши исследователи специализируются лишь на "разоблачениях" недавнего прошлого нашей страны и потеряли интерес к настоящей исследовательской работе. Теперь редко можно встретить статьи в научных журналах, где бы широко использовались документальные публикации других стран. Зато мы много тратим усилий на поиски "жареных" фактов, которые не проясняют истину, а только вводят в заблуждение читателя.

стр. 97


Для настоящих исследователей имеется широкое поле деятельности в наших архивах, где хранятся миллионы несекретных и рассекреченных дел и число их постоянно увеличивается, так как процесс рассекречивания архивных дел не прекращается.

И. А. Ахтамзян. Хотелось бы поделиться своим опытом преподавания истории и военно-технических аспектов "холодной войны". Представляя различные концепции, лектор должен помочь слушателям самостоятельно, на основе полученных знаний и осмысления фактов, занять ту или иную точку зрения. Что касается проблемы периодизации "холодной войны", то, используя интерактивный метод, преподаватель предлагает ряд вариантов - до десятка дат, упоминаемых в научной литературе как начало "холодной войны", и примерно такое же число - как окончание. Студент может сделать свой осознанный выбор в обоих случаях, при этом важно, чтобы он умел логически обосновать избранную им позицию.

Хронологические рамки исторического периода (с 1946 по 1991 гг.) представлены студентам как пользующиеся наибольшим признанием в научной литературе. Вместе с тем лектор отмечает, что это, по существу, результат договоренности и что возможны другие варианты. Что касается внутренней периодизации "холодной войны", то и здесь предлагаются варианты на выбор: по десятилетиям, по региональным конфликтам, по фазам, в зависимости от динамики военно-технического соперничества Востока и Запада.

Я присоединяюсь к тезису, что поворотным пунктом в "холодной войне" был рубеж 50 - 60-х годов XX в. В лекциях по "холодной войне", которые читаются в МГИМО, подчеркивается особая важность рубежа 1950 - 1960-х годов, связанного, прежде всего, с созданием сторонами межконтинентальных баллистических ракет. Первые 15 послевоенных лет обе стороны в целом исходили из реальности перспективы ядерного столкновения, а гонка вооружений, в которой СССР выступал в роли догоняющей стороны, в основном имела характер военно-технического соревнования в процессе приближения обмена ядерными ударами. Не случайно, в первые 15 послевоенных лет нет ни одного договора или конвенции между Востоком и Западом по ограничению вооружений, особенно ядерных. Первым таким договором стал договор об Антарктике, открытый для подписания 1 декабря 1959 г.

Принципиально новая ситуация проявилась в главном кризисе "холодной войны" - в Карибским кризисе 1962 г. Тогда при сохранении количественного разрыва между сторонами по стратегическим вооружениям возникла качественная невозможность всеобщей ядерной войны: уже имевшиеся в распоряжении СССР ракетно-ядерные силы давали возможность гарантированно нанести неприемлемый ущерб непосредственно территории США. С точки зрения истории ядерного противостояния и гонки вооружений, эти события оказали решающее влияние на формирование концепций "ядерного сдерживания" (результат осознания ситуации взаимно-гарантированного уничтожения) и привели к интенсивным поискам вариантов применения или хотя бы правдоподобной угрозы применения ядерного оружия ("гибкое реагирование", различные варианты "ограниченной ядерной войны"). Рубеж 1950 - 1960-х годов наиболее важен и с точки зрения изменений в системе международных отношений: в дальнейшем Китай "отходит" от Советского Союза в одну сторону, Франция от США - в другую. Вследствие глубоких изменений в соотношении сил не стало необходимости в жесткой блоковой солидарности.

Гонка вооружений в 60-х годах XX в. переходит в другую плоскость. Резко возрастает роль "баланса восприятия", т.е. политическая роль "неприменимых в большой войне" ядерных вооружений. Решающий рубеж в смысле военной гонки и степени военной конфронтационности был пройден. Смысл гонки вооружений, начиная с 1960-х годов - это, прежде всего, экономическое изматывание другой стороны плюс попытки политического шантажа при возрастании значения пропаганды, игравшей важную роль в трансформации реальной военно-технической, экономической мощи в "виртуальные образы", учитывавшиеся сторонами в политическом противостоянии. Итак, значимый вывод - особое значение 1950-х-1960-х гг., это важнейший рубеж, когда во льдах "хо-

стр. 98


лодной войны" образовалась брешь, хотя осознание этого факта "верхами", а тем более "низами" тогдашнего общества произошло не фазу.

1970-е годы - следующий этап эволюции военно-стратегического равновесия, который лучше всего характеризуется понятием "паритет", то есть примерное количественное соответствие стратегических вооружений сторон. И в эволюции военно-стратегического равновесия, и в развитии международных отношений в целом ("разрядка международной напряженности") обозначились новые важные явления. Паритет был закреплен в серии соглашений между СССР и США (Временное соглашение 1972 г., Договор об ОСВ-2 и сопутствующие документы 1979 г.), одновременно признание невозможности всеобщей ядерной войны было зафиксировано в стержневом для советско-американских отношений Договоре ПРО (1972 г.).

Паритет сыграл двоякую роль в развитии "холодной войны". С одной стороны, достижение паритета с США по стратегическим вооружениям оказалось важнейшим средством политического воздействия на международную ситуацию в целом, и за Советским Союзом был признан статус "второй сверхдержавы", без которого вряд ли удалось бы направить развитие в русло "разрядки напряженности", в первую очередь в советско-американских отношениях. Было своевременно и правильно оценено политическое значение "видимого баланса" для реальной политики 1970-х годов. Но это только одна сторона вопроса.

С другой стороны, несомненным упущением политико-академического комплекса в СССР стало отсутствие внятной концепции паритета, включающей четко обозначенные пределы применимости этого понятия. Распространение цели достижения паритета "по умолчанию" на другие области гонки вооружений (помимо стратегических) - ядерные вооружения средней дальности, обычные наземные вооружения и вооруженные силы (причем не только в Европе), морские вооружения - было логичным следствием этой важнейшей недоработки, что и привело к перенапряжению сил Советского Союза, возможно, ставшему важнейшей причиной неблагоприятного для него исхода "холодной войны".

А. О. Чубарьян. Полагаю, что состоявшаяся дискуссия была своевременна. Как уже отмечалось, в последнее время, в связи со сложностями во взаимоотношениях между Россией и США и заявлениями ряда политиков и журналистов о возрождении "холодной войны", снова возник интерес к вопросу о ее признаках и наследии.

Касаясь общего состояния исследования "холодной войны", хочу отметить, что в результате деятельности созданных в США, Европе, России и Китае специализированных научных центров и проектов (среди них следует выделить Проект по международной истории "холодной войны" Центра Вудро Вильсона, Вашингтон) в целом разработана широкая научная программа по изучению истории "холодной войны". Издаются специальные журналы по истории "холодной войны", создана Международная Комиссия в структуре Международного комитета исторических наук.

За последние 10 - 15 лет исследователями "холодной войны", в частности российскими, сделано немало. Были изданы сотни сборников документов, научных трудов, популярных работ и учебных пособий, раскрывающих различные проблемы происхождения "холодной войны", ее сущности и этапов эволюции, движущих сил и сдерживающих факторов, обострений и разрядки и, наконец, условий, приведших к ее окончанию. Изучение истории "холодной войны" все больше приобретает междисциплинарный и многофакторный характер. Много усилий было предпринято для того, чтобы раскрыть взаимодействие идеологии и реальной политики, проанализировать особенности процесса принятия решений в различных странах, определить взаимосвязь внешней и внутренней политики.

В широкий исследовательский контекст вошли факторы массового сознания, психологии лидеров и широких слоев населения и многое другое.

С общей историей "холодной войны" связано и изучение многих смежных тем - таких, как атомные проекты и "холодная война", роль военно-промышленных комплексов в СССР и США, взаимодействие центра и периферии. Что касается последней темы,

стр. 99


то в этом плане появились исследования о "холодной войне" на Ближнем и Среднем Востоке, в Юго-Восточной Азии и в Африке, на Дальнем Востоке.

Одной из центральных проблем в сфере изучения идеологии, культуры и психологии стало исследование особенностей формирования взаимных образов и представлений, клише и стереотипов, которые во многом определяли общий климат "холодной войны".

Российские историки с самого начала оказались в эпицентре всех проектов и направлений в изучении истории "холодной войны". В России (на базе ИВИ РАН) создан специальный Центр по изучению "холодной войны"; исследования в этой области ведутся в МГИМО, в ИМЭМО, в Институте Европы РАН, во многих университетах. Помимо этого в России состоялись многие десятки конференций и "круглых столов", издано большое количество научных трудов, сборников документов, сотни статей в научных и популярных изданиях.

В целом можно констатировать, что история "холодной войны" во всем мире все в большей степени включается в общий комплекс проблем истории XX в., в контекст истории международных отношений, в системные вопросы взаимоотношения политики и идеологии, безопасности и разоружения, культуры и массового сознания.

Вместе с тем, в связи со столь большим размахом исследовательской работы, встают вопросы перспективы, выделения тех направлений и проблем, которые либо менее разработаны, либо требуют "нового прочтения" и новых подходов. Как показала состоявшаяся дискуссия, важнейшая проблема состоит в выявлении новых архивных материалов и в доступе к тем документам, которые ранее были недоступны и которые следует исследовать для решения новых задач. Среди них можно назвать архивы СЭВ, Варшавского договора и НАТО, личные бумаги многих политиков и дипломатов.

Перед российскими историками стоит задача активизации связей с коллегами из стран Центральной и Восточной Европы и проведения совместного обсуждения острых вопросов функционирования "советского блока", роли различных стран - бывших членов этого блока в процессах принятия решений.

В рамках столь популярной истории повседневности, российские ученые все активнее интересуются жизнью "простых" людей в Советском Союзе в годы "холодной войны", их отношением к Западу, их восприятием "советских" и "западных либеральных" ценностей. И это направление исследования необходимо развивать.

Приходится с сожалением констатировать, что история "холодной войны" продолжает оставаться "аргументом" в современных российских идеологических дискуссиях. Определенные силы пытаются возрождать антизападные настроения, снова "доказывая", что Запад, и прежде всего США, несут главную ответственность за возникновение "холодной войны". В эту систему аргументации включились и некоторые российские историки.

Между тем, большинство историков и политологов в нашей стране и в мировом научном сообществе уже давно пришло к согласию: возникновение "холодной войны" явилось следствием обыкновенного, как говорил З. Бжезинский, "фатального", сплетения различных факторов на заключительной фазе и после второй мировой войны. С "фатальным" сплетением обстоятельств соединились политические и идеологические устремления и интересы обоих противостоящих блоков. Далее "холодная война" развивалась уже по собственной логике.

Поэтому следует отвергнуть новые политические и идейные спекуляции вокруг проблем истории "холодной войны", ее сущности, атрибутики и последствий, которые существуют и в России, и в ряде других стран.

Представляется важным определить направления научных исследований российских историков, программу проведения конференций. Актуальной остается задача подготовки учебных пособий по истории "холодной войны" для средней и высшей школы.

И, разумеется, необходимо развивать международное сотрудничество с учеными различных стран, участвуя, в том числе, и в международных проектах по этой проблематике.


© elibrary.com.ua

Постоянный адрес данной публикации:

https://elibrary.com.ua/m/articles/view/-ФЕНОМЕН-ХОЛОДНОЙ-ВОЙНЫ-В-МЕЖДУНАРОДНЫХ-ОТНОШЕНИЯХ-XX-ВЕКА-ИТОГИ-И-ПЕРСПЕКТИВЫ-ИССЛЕДОВАНИЯ

Похожие публикации: LУкраина LWorld Y G


Публикатор:

Україна ОнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://elibrary.com.ua/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

"ФЕНОМЕН "ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ" В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ XX ВЕКА: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ" // Киев: Библиотека Украины (ELIBRARY.COM.UA). Дата обновления: 19.07.2021. URL: https://elibrary.com.ua/m/articles/view/-ФЕНОМЕН-ХОЛОДНОЙ-ВОЙНЫ-В-МЕЖДУНАРОДНЫХ-ОТНОШЕНИЯХ-XX-ВЕКА-ИТОГИ-И-ПЕРСПЕКТИВЫ-ИССЛЕДОВАНИЯ (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Україна Онлайн
Kyiv, Украина
839 просмотров рейтинг
19.07.2021 (983 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
VASILY MARKUS
Каталог: История 
2 дней(я) назад · от Petro Semidolya
ВАСИЛЬ МАРКУСЬ
Каталог: История 
2 дней(я) назад · от Petro Semidolya
МІЖНАРОДНА КОНФЕРЕНЦІЯ: ЛАТИНСЬКА СПАДЩИНА: ПОЛЬША, ЛИТВА, РУСЬ
Каталог: Вопросы науки 
7 дней(я) назад · от Petro Semidolya
КАЗИМИР ЯҐАЙЛОВИЧ І МЕНҐЛІ ҐІРЕЙ: ВІД ДРУЗІВ ДО ВОРОГІВ
Каталог: История 
7 дней(я) назад · от Petro Semidolya
Українці, як і їхні пращури баньшунські мані – ба-ді та інші сармати-дісці (чи-ді – червоні ді, бей-ді – білі ді, жун-ді – велетні ді, шаньжуни – горяни-велетні, юечжі – гутії) за думкою стародавніх китайців є «божественним військом».
9 дней(я) назад · от Павло Даныльченко
Zhvanko L. M. Refugees of the First World War: the Ukrainian dimension (1914-1918)
Каталог: История 
12 дней(я) назад · от Petro Semidolya
АНОНІМНИЙ "КАТАФАЛК РИЦЕРСЬКИЙ" (1650 р.) ПРО ПОЧАТОК КОЗАЦЬКОЇ РЕВОЛЮЦІЇ (КАМПАНІЯ 1648 р.)
Каталог: История 
17 дней(я) назад · от Petro Semidolya
VII НАУКОВІ ЧИТАННЯ, ПРИСВЯЧЕНІ ГЕТЬМАНОВІ ІВАНОВІ ВИГОВСЬКОМУ
Каталог: Вопросы науки 
17 дней(я) назад · от Petro Semidolya
ТОРГОВО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ЕС В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ: УСПЕХИ И НЕУДАЧИ
Каталог: Экономика 
26 дней(я) назад · от Petro Semidolya
SLOWING GLOBAL ECONOMY AND (SEMI)PERIPHERAL COUNTRIES
Каталог: Экономика 
32 дней(я) назад · от Petro Semidolya

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

ELIBRARY.COM.UA - Цифровая библиотека Эстонии

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

"ФЕНОМЕН "ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ" В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ XX ВЕКА: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ"
 

Контакты редакции
Чат авторов: UA LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Цифровая библиотека Украины © Все права защищены
2009-2024, ELIBRARY.COM.UA - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Украины


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android