Динамичное развитие мира в последние 20 лет сделало необходимым пересмотр истории в Центральной и Восточной Европе и новое определение места в ней России. С одной стороны, страны региона стали частью единой Европы, интеграция в которую сопровождалась отказом от коммунистического прошлого и пересмотром политического порядка, сформировавшегося после Второй мировой войны. С другой, - распад СССР совершенно естественно поставил перед Россией необходимость поиска своего места в мире и в данном (постсоветском) регионе. Процессы интеграции и дезинтеграции государств в регионе сопровождались ростом национального самосознания, поиском идентичности, который отнюдь не всегда был связан с полноценным движением общества вперед. Истекшие 20 лет позволяют подвести итоги этой социальной трансформации, понять, что было в ней закономерного, а что случайного, что необходимо сохранить, а от чего можно отказаться. В настоящее время стала очевидна необходимость отказаться как от старых стереотипов времен холодной войны, так и от некоторых идеологизированных конструкций так называемого посткоммунистического транзита, тем более что последний привел к существенно различным результатам в странах постсоветского региона¹.

Эти общие политические и культурные тенденции нашли выражение в пересмотре "образа России" в странах Центральной и Восточной Европы - процессе, который российская политическая мысль, конечно, не должна оставить без внимания. Этот образ, негативно окрашенный в период декоммунизации, начал трансформироваться: во-первых, уже нельзя говорить о его единстве для всех стран; во-вторых, он получает различную идеологическую окраску у разных (правых, центристских и левых) политических сил; в-третьих, его динамичные изменения связаны с прагматическими соображениями - от поставок российского газа до отношений региона со "старой" Европой и США. Складывается впечатление, что возрождение российской государственности и растущая способность России поддерживать стабильность в мире вызывают позитивное отношение в условиях дестабилизации мировой экономики и роста прагматизма в политике государств региона. Данная тематика, далекая от чисто научных исследований и связанная скорее с информационными войнами, включает в себя, однако, определенный научный компонент: выяснение того, насколько тиражируемые современной пропагандой представления и образы массового сознания соотносятся с научной картиной мира и могут быть подтверждены или опровергнуты на доказательном уровне.

В этом контексте представляет интерес ряд трудов, изданных Центром русистики Будапештского университета им. Лоранда Этвеша под редакцией его руководителя профессора Дюлы Свака, появление которых ознаменовало 15-летие существования этого престижного научного учреждения. В центре внимания авторов (среди которых представлены не только ученые Венгрии и России, но практически всех стран региона, а также известные американские и западноевропейские специалисты по русской истории) оказываются следующие проблемы: образ России с центральноевропейским акцентом²; место России в Европе и Азии³; государство и нация в России и Центрально-Восточной Европе⁴. К числу этих изданий можно присоединить и труд самого Свака "Русская парадигма. Русофобские заметки русофила"⁵. Их объединяют не только единство проблематики и круга обсуждаемых вопросов, но и предлагаемые авторами ответы.

Свак Д. Русская парадигма. Русофобские заметки русофила. СПб., Алетейя, 2010. 176 с.; Образ России с центральноевропейским акцентом. Будапешт, 2010. 190 с.; Место России в Европе и Азии. Будапешт; М., 2010. 300 с.; Государство и нация в России и Центрально-Восточной Европе. Budapest, Russica Pannonicana, 2009. 365 с.

Вопреки вынесенной на обложку первого из этих трудов характерной фотографии из серии "Руины России", восточноевропейские авторы проекта по изучению образа России пришли к нестандартному для многих коллег выводу: с одной стороны, романтические мечты стран региона натолкнулись на суровую реальность капиталистических будней; с другой стороны, выяснилось, что сильная Россия лучше слабой; что имидж страны не является столь негативным, как он представлен в западной печати; что Россия в нынешнем своем состоянии не угрожает государствам региона; более того, что с Россией можно и нужно сотрудничать, причем в выигрыше окажется тот, кто сумеет осознать это раньше других и добиться практического понимания "русской души". Сотрудничество, полагают авторы рассматриваемых трудов, возможно на прагматической основе и предполагает лавирование между США, старой Европой и Россией, а также с учетом позиций внутри региона.

Все сказанное иллюстрирует дилеммы стран региона Центральной и Восточной Европы и, на первый взгляд, не представляет непосредственного интереса для самой России, которая до последнего времени предпочитала обращаться скорее к ведущим игрокам мировой политики, нежели к государствам, находящимся в орбите их влияния. Однако в этих рассуждениях, значение которых усиливается тем обстоятельством, что проект получил поддержку Международного Вышеградского фонда, важны не столько их новизна, сколько смелость и откровенность сделанных признаний. Особенно важно признание, что образ России в странах Центральной и Восточной Европы является искаженным, то, что этот искаженный образ выполняет определенную функцию - воспроизводит до сих пор узнаваемый массовым сознанием образ врага (в странах Западной Европы), служит для проведения психотерапии с собственным населением (например, в Польше) или способствует оправданию собственных неудач, а также легитимирует специфические националистические и этнические конструкции и предпринимаемые элитами попытки пересмотра истории (например, в Прибалтике и до недавнего времени на Украине), наконец, выполняет определенные мобилизационные функции (обосновывая курс на ускоренную евроинтеграцию или вступление в НАТО). Систематизация особенностей негативного образа России позволила польскому автору Т. Зарицкому выявить следующие его внутриполитические функции: 1) точка отсчета для переоценки слабого развития этой страны по сравнению со странами Запада; 2) фактор усиления европейской идентичности Польши; 3) объединяющая нацию угроза; 4) закрепление за Россией роли угнетателя как основы формирования основанной на жертвенности польской идентичности; 5) оправдание представления о России как сфере исключительной компетентности поляков в их отношениях с Западом и, одновременно, объяснение виктимизации польского сознания в целом⁶. Важный момент в этих спорах, отмечает А. Силади, - значимость образа России в отношениях и противоречиях между государствами региона, когда они решают "кто кого переглядит"⁷. Сюда относятся и различные выкладки о том, вернется ли Россия в Центрально-Восточную Европу, каков будет характер этого возвращения и что оно даст отдельным странам региона⁸. В целом имидж России становится значимым элементом в обеспечении в регионе доверия. "Тот, кто когда-либо имел дело с русскими, - резюмирует эту дискуссию Д. Свак, - точно знает, что отрицательное мнение, которое русские часто составляют о самих себе, не является достаточной причиной для того, чтобы и другие разделяли эту оценку"⁹.

Фактор манипулирования историей (в том числе подчеркнутое внимание к одним фактам в ущерб другим) для достижения политических целей часто ведет к неожиданным последствиям. Этим вызвана парадоксальность ряда историографических конструкций в странах региона: те, кто рассматривает Советское государство как колониальную империю, должны признать, что, следовательно, являлись колониями и не должны удивляться, если российская историография начинает смотреть на них теми же глазами; те, кто сознательно примитивизирует российский политический процесс в истории и современности для доказательства того, что Россия не знала альтернативы авторитаризму и не имела гражданского общества, не могут рассчитывать на иной

подход, кроме как подход с позиций силы. Ведь в России также есть люди, полагающие, что выстраивать отношения с государствами региона следует исходя из того, как они воспринимают Россию. Незначительные и суетливые действия политических элит отдельных стран Восточной Европы, отмечают авторы, не всегда понятны восточному соседу: Россия смотрит на регион глазами великой державы и не способна, в силу своей природы, делать это иначе. Следовательно, создаваемые историографией образы прошлого с положительным или отрицательным значением - важный самостоятельный ресурс современной политики. Особое место в начавшемся переосмыслении истории региона занимает Венгрия, что объясняется тремя причинами: 1) традиционно интеллигенция этой страны более чувствительна в отношении к новизне; 2) Венгрия всегда играла роль посредника или связующего звена между Россией и Западом; 3) конфликты этих стран в истории не настолько остры, чтобы помешать прагматичным отношениям на современном этапе¹⁰.

Сборник трудов "Место России в Европе и Азии", выпущенный Центром русистики Будапештского университета в ознаменование 15-летия его деятельности¹¹, поставил целью проследить сквозные линии русского исторического процесса. Среди ключевых тем - вопросы культурной идентичности и преемственности в российской истории (византийское, татарское и западное наследие); конфессиональной и церковной составляющей в национальном развитии; вызовы и ответы национальному развитию со стороны других народов и государств; проблемы межнациональных отношений - социальной и культурной адаптации народов в процессе завоевания и хозяйственного освоения территории империи. Вполне естественно, что эта проблематика вызвала к жизни тему границ империи и их расширения - отношения с государствами Западной и Восточной Европы и Азии, которая получила раскрытие с позиций "ментальной географии" - того, как иностранные (в частности, английские) путешественники воспринимали появление соперницы Британской империи, как они оценивали особенности политического, социального и экономического устройства государства. В контексте истории империализма анализируются направления колонизации (Сибирь и Дальний Восток, Средняя Азия), борьба с другими государствами за выход к рынкам, технологии власти и управления в сравнительной перспективе.

Авторы сборника не боятся ставить вопросы "метафизического" характера - о месте России в отношениях с Западом и Востоком, влиянии географического фактора на развитие социума, роли рек и водных массивов, характере климата и его влиянии на социальную психологию и хозяйственную этику населения страны. В ряде работ, посвященных частным вопросам, рассматриваются механизмы функционирования религиозных культур, правовых норм и проч., с точки зрения воздействия на развитие народов и этносов, в частности, в отдельных регионах страны; политические слухи в России раннего Нового времени, вопросы регионалистики и краеведения в современной российской историографии¹². Ряд фундаментальных проблем (соотношения собственности и власти, поместно-вотчинной системы, формирования боярской аристократии, модернизации и европеизации России в Новое и Новейшее время) призваны отразить особенности социальных процессов в России по сравнению с Европой и Азией. Постановка этих вопросов связана с обращением к основным представителям русской дореволюционной литературы. Позиции авторов в этом смысле продолжают основные дебаты классической русской историографии - западников и славянофилов, марксистов и народников, сторонников государственной школы и евразийцев, современных сторонников модернизации и почвенников.

Возникает общая проблема: как преодолеть дискуссии между исследователями разных стран, где каждая сторона опирается на привычные историографические конструкции и иногда не слышит оппонентов. Это возможно, как справедливо считают авторы, лишь по линии совершенствования категориального аппарата и расширения доказательной базы. Данной цели служат дебаты об основных тенденциях и процессах российской истории - крещении Руси, влиянии татарского ига, реформах Петра Великого, феодализме, которые способствуют сопоставлению различных историогра-

фических традиций и терминов. Хотя принципиально новых парадигм, объясняющих русский исторический процесс или его особенности, не предложено, авторы смело обращаются к сравнительным параллелям, типологии реформ (одни ориентированы на прошлое, другие - на будущее) и противопоставлению реформаторов-архаистов и реформаторов-новаторов, анализу основных идеологем русской истории. В целом представлено полезное переосмысление классических теорий и школ, осуществляется освоение этого наследия венгерской русистикой. Эти подходы чрезвычайно актуальны при обращении к проблемам новейшей истории, в том числе тем, которые длительное время становились объектом политизированных оценок¹³.

Специального внимания заслуживает сборник статей директора Центра русистики Будапештского университета Д. Свака "Русская парадигма", посвященный сходной проблематике. Автор решительно отрицает новейшие феноменологические теории, разделяет скептицизм в отношении модернизации по западному образцу и ценность реформ Петра Великого, подвергает критическому анализу современную русистику, вообще выступает против рискованных социологических обобщений в изучении исторического процесса. С этих позиций Свак полемизирует с предложенной автором этих строк концепцией русского абсолютизма, выдвигающей на первый план такие факторы, как рационализация, модернизация и европеизация государственного строя Нового времени, следствием которых становились централизация, бюрократизация и милитаризация России в условиях растущей глобальной конкуренции великих держав. Автор, впрочем, не отрицает существования указанных тенденций, выражающихся в унификации социальных структур, их поляризации и усилении взаимодействия в рамках того, что он именует "так называемой" модернизацией Петра I.

Хотя венгерский ученый выдвигает лестное сравнение моего подхода с концепцией феодализма Н. П. Павлова-Сильванского, его не оставляют сомнения в правомерности абстрактно-рационалистических и сравнительных схем в истории, нивелирующих, по его мнению, индивидуальные и специфические черты исторического процесса и, в то же время, не отражающие возможности срывов в процессе реформ, роли фактора личности в истории и т.п. С позиций формальной логики выдвинутые им положения кажутся "противоречием в определении": настоящие концепции могут быть только абстрактными (или они не являются концепциями), а рациональным объяснениям противостоят только иррациональные. Данная критика, однако, могла бы быть более убедительной в случае предложения автором альтернативных концепций или терминов, но дело сводится к апологии традиции нарративизма и исторического позитивизма, разновидностью которого в историографии двух стран ранее выступал исторический материализм.

Что же предлагается в качестве объясняющей схемы? Стремясь определить место России в историческом процессе, Свак использует социологическую формулу Плеханова об "относительном своеобразии" российской истории: "То приближаясь к Европе, то отдаляясь от нее, Россия представляет собой особый вариант развития в Европе и даже в Восточной Европе, если сравнить ее с ранее ускорившими свое развитие странами Центрально-Восточной Европы. В соответствии с этим историческое развитие средневековой России и России раннего Нового времени в формационном аспекте может быть описано как феодальное, однако в таком его варианте, когда процесс феодализации замораживается на стадии становления и отклоняется в сравнении с развитием т.н. западноевропейского "феодализма""¹⁴. Эта идея "замороженного феодализма" помогает автору объяснить другие особенности русского исторического процесса и его отличия от западноевропейского вплоть до современности, но приводит в конечном счете к славянофильскому тезису о "непреодолимой двойственности европейских мечтаний и реальности русской почвы".

Острота спора в рамках марксистской парадигмы была, несомненно, связана с влиянием идеологических причин: узкое или широкое понимание таких концептуальных обобщений как "феодализм" или "империализм", не говоря об "азиатском способе производства", непосредственно связывалось с анализом предпосылок револю-

ции (или их отсутствием), а понятие "абсолютизма" вообще касалось интерпретации российской государственности, выяснением ее деспотической роли в советский период и ее способности к эволюции в направлении правового государства современного типа. Автор прекрасно знает эти дискуссии, суммирует их результаты в ряде очерков, предлагает собственную версию их историографического значения. Выход из догматического противопоставления жестких и мягких трактовок идеологизированных конструкций прошлого он усматривает в их синтезе, возможном, как он полагает, с позиций классических методов традиционной европейской (немецкой, австро-венгерской и российской) историографии.

Этот компромиссный подход позволяет Сваку встать над острой полемикой по таким ключевым понятиям как "феодализм", "капитализм", "абсолютизм", а возможно, и "социализм", имевшей место в российской и интернациональной историографии, и попытаться совместить противоположные точки зрения: он подчеркивает преемственность исторического развития (а не его разрывы); говорит о соотношении идей и реальности (исходя из молчаливого постулирования большей значимости последней субстанции перед первой); высказывает убеждение в существовании разных типов реформ, одни из которых соответствуют этой реальности, в то время как другие - отторгают ее, становясь менее жизнеспособными. Все эти наблюдения во многом верны, иногда парадоксальны, а иногда производят впечатление ложной многозначительности. Последнее относится, в частности, к апологии реформ, соответствующих исторической традиции и в идеале вообще ничего не изменяющих в ней: можно ли в таком случае считать их реформами? Остается не вполне ясно, какие крупные преобразования в истории Австро-Венгрии (богатой умеренными реформами, не обеспечившими, однако, сохранения империи) или России (с ее "революциями сверху") можно было бы отнести к подобному типу: ясно, что к ним не относятся реформы Петра Великого и Столыпина, но в этих категориях трудно было бы интерпретировать и Великую реформу 1861 г., уничтожившую такой фундаментальный институт как крепостное право или даже попытки реформ Александра I, наметившие пути серьезной трансформации политического режима по европейскому образцу, не говоря о консервативной церковной реформе патриарха Никона, повлекшей драматический раскол в сознании населения¹⁵.

Возможно, скептицизм автора в отношении модернизации и европеизации навеян современными политическими процессами в Венгрии, постсоветское развитие которой в условиях евроинтеграции и последующего экономического спада оказалось далеко от гармонической картины, которую рисовали идеологи данного процесса в начале перемен 1990-х гг. Очевидно, что анализ именно этой "реальности" заставляет автора с сомнением отнестись к идеологически детерминированным преобразованиям и попыткам осуществить их на практике, не считаясь с длительной исторической традицией. Автор убежден, что эта традиция рано или поздно даст о себе знать, причем в форме, не всегда благоприятной для сохранения либеральной демократии. Но стоит ли в таком случае беречь и культивировать те традиции, которые не соответствуют новым идеалам и теряют смысл с течением времени?

Преодоление культурных и историографических стереотипов во внутренней и внешней политике - задача науки и политической практики. Этот подход, считает Свак, должен стать основой преодоления изоляционизма Венгрии в современном мире - поиска позиции лавирования этой страны между Западом и Востоком. "От нас зависит, - обращается он к венгерской политической элите, - какую пользу мы можем извлечь из этого положения", использовать "посреднический потенциал", "научиться искусству лавирования между различными империями"¹⁶. На этом пути, полагает он, возможно сохранить в дипломатии "определенную последовательность", несмотря на затянувшееся "качание на качелях" (противоречивая позиция страны по таким темам как Косово и Афганистан). Политика лавирования между великими державами означает трезвый расчет и отказ от механического следования ложным стереотипам исторического сознания. Важной стороной этого критического анализа становится обращение к соци-

альной психологии, исторически обусловленным формам и стереотипам сознания населения, которые, с одной стороны, определяют его поведение в критические периоды истории, с другой, имеют огромный инерционный потенциал, неоднократно усиливаясь в результате их тиражирования современными средствами массовой информации и пропаганды.

Книга включает публицистический подзаголовок: "русофобские заметки русофила" и, действительно, в одной из последних статей автор стремится решить вопрос о генезисе русофобии, истоки которой, как он считает, восходят к эпохе формирования наций в Европе и стремлению иностранных наблюдателей объяснить непривычные черты чужой культуры. Он дает следующее определение русофобии: "Совокупность управляемых политическими и властными интересами стереотипов, представляющих все русское в отрицательном свете"¹⁷. Наряду с другими фобиями, имевшими место в истории (юдофобия, германофобия, туркофобия, венгерофобия и проч.), - данный феномен выражает примитивные стереотипы сознания, носители которых озабочены поиском врага как способом самоутверждения в меняющемся мире. Анализ данных стереотипов (как, впрочем, и их противоположности в виде подчеркнутой любви к определенным нациям - "филий") составляет предмет особого направления современной историографии - истории общественного сознания и смены его ценностных приоритетов (аксиологический аспект исторического восприятия).

Интересно, однако, каков должен быть метод этого исследования, т.е. каким образом вообще возможно изучать проявление национальной ненависти и любви к другим народам, если, конечно, не сводить дело к текущим социологическим опросам по отдельным сюжетам исторической памяти. Историко-антропологические исследования в данной области не избежали влияния фрейдистской социальной психологии, выявляя, в частности, различные комплексы национального сознания, отклонения в сторону параноидальных страхов и фобий, воспроизводство известных стереотипов и их длительное и вполне автономное существование в истории. Но этот подход содержит известный метафизический подтекст, заставляющий поставить под вопрос ряд используемых в историко-публицистической литературе понятий: возможно ли, например, говорить о "национальном характере" как стабильной исторической данности; в какой мере представления народов друг о друге остаются неизменными в истории; какие факторы влияют на изменение стереотипов - психологические комплексы наций или установки отдельных доминирующих социальных слоев и элит. Возможно ли использование в этом контексте таких психологических категорий, которые уместны при описании чувств мужчины к женщине - любовь, ненависть, страх, ревность и т.п. Как анализировать смену этих состояний в национальном сознании или пограничные состояния ("любовь - ненависть").

Сама постановка этих вопросов выявляет их дискуссионность. Можно ли, например, вместе с рядом современных авторов всерьез говорить об осознании "вины" и "ответственности" у одних народов по отношению к другим или их чувстве "ревности" (например, тех, которые не создали собственных империй, к тем, которые их создали)? Если можно, то какова должна быть доказательная основа этих исторических исследований и их источниковая база (помимо обращения к публицистическим и литературным штампам предшествующих эпох или столь субъективным источникам как записки иностранных путешественников). Если не дать ответы на эти вопросы, мы рискуем остаться на позициях исторической метафизики XVIII-XIX вв. (сыгравшей не последнюю роль в подготовке войн XX в.), что в свою очередь может привести к трансформации устаревших исторических эмоций в современные историографические фобии. Размышления автора по этим вопросам чрезвычайно информативны, но он скорее ставит эти сложные вопросы, чем предлагает методологические решения. Заслуживает поддержки формулируемая этическая позиция: историк, конечно, имеет право научно изучать антирусские источники, как и всякие другие, но должен избегать опасности их использования для достижения политических целей - решения проблем экономической и властной конкуренции на современном этапе. В противном случае старые

стереотипы обретают новую жизнь, попадая в "бермудский треугольник" - "власть - масс-медиа - общественное мнение" и превращаясь в инструмент антинациональной политики.

В заключение отметим важность наблюдений автора о состоянии русских исследований в мире и месте венгерской историографии в них: "Русистика как наука, - подчеркивает Свак, - глобализирована. И все же я думаю, что нам стоит отыскать свое место между европейской и американской, т.е. нерусскоязычной русистикой, с одной стороны, и российской, т.е. русскоязычной - с другой)"¹⁸. Это непростая задача, но она, безусловно, заслуживает поддержки со стороны российских ученых.

Рассмотренные книги интересны тем, как венгерские ученые видят происходящие в историографии процессы и стремятся осмыслить их с независимых позиций. Эта группа исследователей, группирующихся вокруг Центра русистики Будапештского университета им. Лоранда Этвеша, зарекомендовала себя влиятельными и оригинальными трудами по русской истории и политике. В их оценках не со всем можно согласиться, в частности с известной романтической идеализацией мифов и политических процессов (как позитивных, так и негативных), происходящих в России, в отношении которых мы сами могли бы высказаться гораздо более критически.

Однако в публикациях Центра представлен особый подход, отличный как от западной, так и российской историографии, и, что особенно важно - отличный от историографии ряда других постсоветских стран Центральной и Восточной Европы, продолжающей вращаться в кругу старых схем и обид. Можно констатировать, что этот подход ищет основу реалистичной оценки исторических явлений, преодоления национальных конфликтов, способствует взаимному пониманию исследователей разных стран, стимулирует мысль и заставляет искать новые и нестандартные объяснения исторического прошлого.

А. Н. Медушевский, доктор философских наук (Институт российской истории РАН)

Примечания

¹ Медушевский А. Н. Восточная Европа и Россия: через 20 лет после падения Берлинской стены // Российская история. 2010. N 5. С. 110 - 118.

² Образ России с центральноевропейским акцентом. Будапешт, 2010.

³ Место России в Европе и Азии. Будапешт; М., 2010.

⁴ Государство и нация в России и Центрально-Восточной Европе. Будапешт, 2009.

⁵ Свак Д. Русская парадигма. Русофобские заметки русофила. СПб., 2010.

⁶ Зарицкий Т. Российский дискурс в Польше: образ России в конструировании польской идентичности // Образ России с центральноевропейским акцентом. С. 86 - 102.

⁷ Силади А. Центральная Европа глазами Восточной Европы // Там же. С. 139 - 154.

⁸ Биро З. Вернется ли Россия в Центрально-Восточную Европу? // Там же. С. 73 - 86.

⁹ Свак Д. Россия и ее имидж // Там же. С. 13.

¹⁰ Образ России с Центральноевропейским акцентом: к материалам симпозиума Центра русистики Будапештского университета им. Л. Этвеша // Образ России с центральноевропейским акцентом. С. 57 - 169.

¹¹ Место России в Европе и Азии.

¹² См. также: Региональные школы русской историографии. Будапешт, 2007.

¹³ Восточный блок и Советско-венгерские отношения. 1945 - 1989. СПб., 2010.

¹⁴ Свак Д. Русская парадигма... С. 15.

¹⁵ См., например: Судьба двух империй: Российская и Австро-Венгерская монархии в историческом развитии от расцвета до заката. М., 2006.

¹⁶ Свак Д. Русская парадигма... С. 138, 152.

¹⁷ Там же. С. 129.

¹⁸ Там же. С. 171.

Похожие публикации: L^{Украина} L^World Y G

Публикатор:

Україна Онлайн → Контакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://elibrary.com.ua/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир) • Google • Yandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. Н. Медушевский, "РУССКАЯ ПАРАДИГМА" И ЕЕ ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ В ИСТОРИОГРАФИИ СТРАН ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ: К 15-ЛЕТИЮ ЦЕНТРА РУСИСТИКИ БУДАПЕШТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА им. ЛОРАНДА ЭТВЕША // Киев: Библиотека Украины (ELIBRARY.COM.UA). Дата обновления: 07.01.2020. URL: https://elibrary.com.ua/m/articles/view/-РУССКАЯ-ПАРАДИГМА-И-ЕЕ-ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ-В-ИСТОРИОГРАФИИ-СТРАН-ЦЕНТРАЛЬНОЙ-И-ВОСТОЧНОЙ-ЕВРОПЫ-К-15-ЛЕТИЮ-ЦЕНТРА-РУСИСТИКИ-БУДАПЕШТСКОГО-УНИВЕРСИТЕТА-им-ЛОРАНДА-ЭТВЕША (дата обращения: 25.04.2024).

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - А. Н. Медушевский:

А. Н. Медушевский → другие работы, поиск: Либмонстр - Украина • Либмонстр - мир • Google • Yandex

Комментарии: