Михаил Леонтьев убежден, что если бы он убил в себе газетчика, то стал бы идиотом

Екатерина Барабаш

- МИХАИЛ, вы меня, конечно, извините, но очень хочется начать с банального-банального вопроса, который вам, наверное, уже надоел: почему вы не бреетесь, выходя в эфир?

- Наверное, уместнее спросить, почему я бреюсь. Я всю жизнь ходил с бородой, а теперь вот сделал себе такую легкую небритость.

- Ничего себе легкую...

- Всего лишь четырехдневная, три миллиметра. Без бороды у меня было бы другое самоощущение, без бороды у меня была бы другая жизнь. Такая вот короткая борода, как у меня, удобней - ее можно брить не каждый день, а раз в три дня.

- Вы хотите сказать, что ваша, как вы говорите, легкая небритость не является частью вашего имиджа?

- Да нет у меня вообще никакого имиджа. Каким я был, таким я и остался. Никогда не менялся. Единственное, что мне пришлось сделать, когда я пришел на телевидение, - постричься. Кстати, оказалось очень удобно. И вообще я хожу в чем мне удобно, одеваюсь во что комфортно.

- Не было попыток "пригладить"?

- Еще когда я работал на ТВ Центре, была попытка обрядить меня в пиджак и галстук. Я носил. А потом Шевелев, человек консервативный в определенном смысле, сказал: "Сними галстук, у тебя программа не галстучная". Что я с радостью и сделал. Многие надо мной издевались, говорили, что это как на корове седло. А в эфире мой галстук действительно выглядел странно, это как бы жанровое несоответствие.

- Зато вы сильно выпадаете из общей стилистики ОРТ, особенно с тех пор, как стали идти в прайм-тайм, в блоке с программой "Время".

- Я вообще предпочитаю выпадать из стилистики. Но, как вы понимаете, ОРТ сознательно на это пошло. Трудно себе представить, чтобы такой телевизионный человек, как Костя Эрнст, стал бы соглашаться с немотивированными вещами в эфире. Для меня это естественный стиль, чтобы пробиться к человеку. С точки зрения содержания программа очень сильно перегружена. Вообще ведь телевидение - это такая штука, которая действует на подкорку, минуя корку. Телевидение не занимается содержанием, оно занимается формой.

- Учитывая, что телевидение - это все-таки на 90 процентов шоу-бизнес, такое положение вещей нормально.

- Может быть. Но мне это неинтересно. Я стараюсь работать со смыслом, а не с формой. Конечно, это очень сложная для телевидения задача, потому что перед тобой - колоссальная аудитория, и нельзя допустить, чтобы подавляющая часть аудитории просто отключалась. Сначала ведь зритель отключается головой, а потом уж переключалкой. Одним словом, я стараюсь снять лишние барьеры между собой и зрителем - языковые, стилистические, галстуки, официальность... Во-первых, я стараюсь говорить на языке, на котором говорят нормальные люди.

- Вы имеете в виду частое употребление слова "блин"?

- Ну существует же экспрессивно окрашенная лексика. Я же не говорю "блин" после каждого слова. Я пытаюсь сделать две вещи. Во-первых, я пытаюсь оперировать понятным языком и понятными образами, во-вторых, я пытаюсь снять пафос.

- Вот уж как раз пафоса у вас немало. Взять хотя бы недавнюю вашу передачу, где вы объявили начало третьей отечественной войны и запустили "Вставай, страна огромная".

- Так я как раз и стараюсь не срываться в пафос именно для того, чтобы иногда, очень редко, его использовать. Как в том самом случае. Но тогда, согласитесь, был повод. А вообще пафос и высокопарность выглядят неестественно, тем более уж на телевидении. Мы же не живем в эпоху романтизма начала XIX века, писем декабристов и прочее. Тогда такой стиль, такой язык выглядел естественным. К тому же очень мало что заслуживает, чтобы к нему относились серьезно. В принципе все настолько дерьмово, что если все время по этому поводу ныть и страдать, то это на зрителя будет производить болезненное впечатление. Вот я и стараюсь ко всему относиться иронично.

- Это располагает. Однако насчет того, что вы пытаетесь сократить расстояние между собой и зрителями, оперируя понятными ему словами и понятиями. По-моему, вы слегка заблуждаетесь. Вас подчас очень трудно слушать даже подготовленному зрителю, настолько ваша речь напоминает написанную статью, иногда хочется видеть перед собой ваш телесуфлер, чтобы с ходу понять, о чем вы говорите. Очевидно, это оттого, что вы не изжили в себе газетчика.

- Если бы я изжил в себе газетчика, я бы стал идиотом.

- Вы делите людей на газетчиков и идиотов?

- Я имею в виду как журналист. Чем, как правило, отличается телевизионный журналист от газетного (подчеркиваю - как правило, есть и исключения)? Тем, что первый обычно не знает того, о чем говорит, а второй знает. И если я в себе вот это изживу - а это очень возможно, более того, это очень легко сделать, - кранты. Потому что у меня нет никаких конкурентных преимуществ по сравнению с другими тележурналистами, которые превосходно владеют телевизионной техникой, телевизионными приемами. Я хочу сказать, что когда человек хочет меня понять, а ему непонятно - значит это мой брак. Но я имею право на брак - у меня ежедневная программа. Так же как ежедневная газета имеет право на брак в отличие от еженедельника или, более того, ежемесячника. А есть вообще публика, которая в принципе не хочет напрягаться, ей нужно, чтобы ей раздражали эрогенные зоны. Я не могу этого предложить. Что ж - есть "Угадай мелодию" или масса других замечательных программ. Или "Лицом к городу". Самой большой своей удачей я считаю, когда мне удается свести конкретную сложную проблему к анекдоту либо к узнаваемой цитате из кино, например, это картинка Андрюши Бильжо. Когда ты сводишь тему к анекдоту, ясно, что тема раскрыта. К сожалению, это не всегда удается. Иногда - просто от отсутствия навыка. Но что делать - это конвейер.

- Все-таки вы по-прежнему газетчик, как сами признались. Чем-то, кроме знания либо незнания предмета, отличается газетная журналистика от телевизионной?

- Безусловно. Когда ты работаешь в качественной газете, ты заранее знаешь, что все тобой написанное будет понято твоим читателем. На телевидении ты не имеешь права предполагать, что зритель что-то вообще знает. И если в твоем рассказе будут попадаться незнакомые имена, понятия, слова - все, считай, огромной части зрителей у тебя нет. Поэтому приходится иногда как только возможно упрощать, объяснять, опять же - сводить к анекдоту. Я не имею права на то, чтобы зритель меня не понимал. У меня смысловая программа, там есть упор на логику, на сопоставление некоторых фактов, на их причинно-следственную связь и на определенные ценности. Я знаю, что существует немалое количество людей, которые не приемлют мою идеологическую и ценностную направленность, которую я как когда-то выработал, так до сих пор не поменял. Если человеку это противно - ему все равно, брит я или не брит, во что я одет, пою я или танцую, сижу на стуле или лежу на потолке, насколько понятно я говорю. Он меня не приемлет.

- Кстати, к вам очень неплохо относятся коммунисты, особенно раньше, когда вы работали на ТВ Центре в "На самом деле".

- Хотя, замечу, я никогда не скрывал своего жесткого антикоммунизма. Это осталось даже сейчас, когда я перешел на ОРТ. Может, это оттого, что у любого коммуниста есть еще что-то, какие-то личные качества, какие-то дополнительные ценности.

- Я-то думаю, что многим коммунистам вы милы вашей, как бы лучше выразиться...

- Национализмом.

- Скорее некоторой великодержавностью.

- Я совсем не великодержавник, я националист. Как ультралиберал я не могу не быть националистом, это нормальная связка, потому что либерализм подразумевает очень нежное отношение к реальному укладу жизни и к реальным ценностям. Либерализм освобождает человека, а не навязывает ему идиотские схемы, которые апробированы кем- то и считаются абсолютно модельными.

- И все-таки я не совсем уловила связь между либерализмом и национализмом.

- Национализм - это (извините за хорошее, но испорченное слово) патриотизм. Кто такой патриот? Это человек, который соглашается на введение американской системы банковского и бухгалтерского учета ради того, чтобы поставить зарвавшихся американцев на место, показать им границы их возможностей и амбиций.

- Как вы, будучи ультраправым, ультрарадикалом и либералом, оказались в свое время на лужковском канале да еще так долго там продержались?

- Это заслуга бывшего руководства бывшего ТВ Центра. По поводу взглядов и ценностей меня никто не трогал. Спасибо и Юрию Михайловичу Лужкову, который все это терпел. Может, ему это было выгодно, не знаю. Пока Лужков был политиком муниципального масштаба и не размахивал идеологическим знаменем, было возможно сосуществование. Но в какой-то момент это начало напоминать шизофрению. Были конкретные призывы стать под знамена, хотя они не носили характера ультиматума. Шлангом прикидываться можно было долго. Но я не хотел допускать и провоцировать ситуацию, когда меня прогонят. А я не мог и не хотел внушать иллюзий, что кто-то может на меня рассчитывать как на инструмент какой-то предвыборной борьбы.

- Кто-то - это конкретно Лужков, как я понимаю. Сейчас-то вы охотно включились...

- Совершенно осознанный, нормальный выбор. Жизнь подтверждает, что выбор был сделан правильный - не только с точки зрения ухода с ТВ Центра, но и с точки зрения перехода именно на ОРТ.

- Кстати, о сохранении собственных принципов, о котором вы говорили. Помнится, как вы, мягко говоря, поругивали Березовского, работая на ТВ Центре, и как резко теперь поменялся объект ваших язвительных нападок.

- Да, я поругивал Бориса Абрамовича, потому что его политические комбинации представлялись мне крайне вредными. Сейчас он мне лично очень симпатичен. У меня конкретные политические задачи, я человек абсолютно ангажированный. Телевидением мне заниматься интересно, потому что оно работает лучше, чем газета. Возможно, просто в силу охвата аудитории.

- Поэтому вы оставили газетную журналистику?

- Я ее не оставлял. Просто у меня не получился газетный проект по причинам, от меня не зависящим. Слава богу, что не получился, иначе бы мне пришлось выгнать на улицу 150 человек, которые мне поверили, - проект-то по тем временам был неликвидный. Нельзя заниматься одним телевидением - человек превращается либо в идиота, либо в шоумена.

- Телеведущий не может не быть шоуменом по определению, сколько вы этому ни сопротивляйтесь, сколько ни ставьте на первое место содержание, а не форму. Иначе не бывает, иначе на телевидении не задерживаются.

- Да, я вынужден считаться с законами и правилами тележурналистики, но шоуменом становиться не желаю.

- Неужели вы станете утверждать, что не думаете о том, как себя подать?

- А я себя и не подаю. Конечно, мне небезразлично, как ко мне относятся, и я хочу, чтобы меня смотрели и со мной соглашались наибольшее количество людей, но умышленно делать себе какой-то имидж - увольте. У меня на первом месте - содержание. Я в свое содержание верю, пусть мне кто-нибудь докажет, что оно скверное. Суть и маразм всей нынешней политической раскрутки в том, что она всеми силами уводит от содержания. Все эти войны компроматов, поиски кредитных карточек и так далее - все это так далеко уводит от содержания.

- И так рождается мистификация.

- Именно - мистификация. Ведь наша политическая система сама по себе подразумевает, что по ней люди не живут. В этом смысле она копирует советскую систему, как она была описана в учебниках политэкономии, с ее несовместимостью с существованием экономики вообще. Потом она трансформировалась в новые формы со старым содержанием, потому что по этим правилам жить нельзя. И вот тут-то интересно демистифицировать, и меня интересуют любые инструменты, которые могут помочь это сделать. Я объяснялка, популяризатор, я комментирую текущие события с точки зрения их демистификации. Больше этим на телевидении не занимается никто.

- Значит, вам и конкуренции нечего бояться.

- Я вообще не думаю о конкурентах. Если бы кто-нибудь занимался тем же самым, что и я, занял бы примерно такую же нишу - ради бога, я был бы только счастлив. Я вообще хочу, чтобы мою программу вел кто-нибудь еще, чтобы у меня была возможность ездить, а не черпать информацию только из газет, не быть вторичным, каковым я сейчас являюсь. Мне сложно, например, рассказывать про Дагестан, не видя своими глазами, что там происходит. Здесь нельзя строить умозрительные конструкции. А сейчас мне приходится компилировать чужие рассказы.

Permanent link to this publication: