В эпоху дворцовых переворотов в Российской империи происходило множество удивительных и загадочных случаев, когда престол становился, как и в Древнем Риме, чуть ли не разменной монетой и когда шапку Мономаха надевали на себя совершенно случайные люди, которые и представить не могли императорскую корону, до того скудны и незатейливы были их детские и юношеские мечты.

Так было и с Софьей-Фредерикой-Августой, принцессой крохотного германского княжества Ангальт-Цербтского, которая не могла претендовать даже в самых дерзких своих мечтах, скажем, на королевство Саксонское, и тут вдруг привалило счастье. Ее избрали в невесты наследнику Российского трона.

Явившись с весьма скромным багажом в несколько сорочек и платьев в неведомую для себя страну, Софья-Фредерика-Августа тем не менее быстро освоилась с петербургскими нравами. Сначала, подражая августейшей дочери Петра Великого Елизавете, завела себе любовника. Им стал Григорий Орлов, один из трех братьев, гвардейских офицеров. От него, став уже императрицей, и понесла она во чреве своем, а через три месяца после рождения ребенка, названного Алексеем, с помощью своего фаворита, его братьев и группы отчаянных гвардейских офицеров свергла своего супруга Петра III (в рождении Карла-Петера-Ульриха, герцога Шлезвиг-Голштинского) с престола, узурпировав его под именем Екатерины II.

Эта история известна достаточно широкому кругу читателей, она описана во множестве романов, но не она сегодня предмет нашего экскурса в далекое прошлое, и даже не незаконнорожденный ребенок, хотя несколько слов о нем все же следует сказать.

Венценосную мамашу он практически не лицезрел (не до того ей было), но происхождение свое знал, хотя и вошел в историю всего лишь как Бобринский (как полагают исследователи -- от названия деревни, выделенной императрицей ему, как говорится, "на зубок"). Повзрослев, получил годовой пенсион в тридцать тысяч рублей -- деньги по тем временам немалые, но для представителя "золотой молодежи" и картежного игрока, каким показал себя Алексей Григорьевич, -- ничего особенного. Он настолько успешно прожигал выделенные мамашей деньги и так преуспел "в пирах и мотовстве", что Екатерина, узнав о художествах своего сына, определила его под строгий надзор в Ревель, где он и жил до ее смерти и до воцарения наследника Павла I.

Павел свою мать весьма не жаловал и поступал ей (даже покойной) всегда наперекор. Так он вернул из ссылки Радищева и Новикова, а Алексею Бобринскому то ли из того же духа противоречия, то ли из родственных чувств (как не говори -- единоутробный братец) дал чин генерал-майора и произвел в графское Российской империи достоинство с титулом "ваше сиятельство".

Вот у этого Алексея Григорьевича родилось четверо детей, одним из которых был герой нашего рассказа Алексей Алексеевич.

Кавалергарда век недолог

Глубоко почитая творчество и память Булата Окуджавы, вынужден все же уточнить: слова сии относились не к кавалергардам, а к гусарам. Наполеоновский полководец Ланн даже высказался как-то, что, дескать, гусар, которого не убили к тридцати годам, не гусар, а дерьмо (к слову сказать, самого генерала убили в 33). Кавалергарды же были сначала почетным эскортом, а когда учредили кавалергардский полк, ведущий по старшинству и значению в первой гвардейской тяжелой (или иначе -- кирасирской) кавалерийской дивизии, то его отнюдь не бросали во все походы и войны, более того, и лагерные сборы длились для него намного меньше, чем для других полков. Его основная служба проходила при дворе.

Однако в боевых действиях полку пришлось принимать участие (гвардейские части посылали в бой в самых сложных и исключительных случаях, когда другого выхода просто не было). Так случилось при Аустерлице, когда кавалергарды ринулись в отчаянную атаку, спасая от истребления свою пехоту. Так было и при Бородино. Так было и при Фер-Шампенуазе. И все же шансов уцелеть в этой части было намного больше, чем в любой другой, чему помогало как и привилегированное положение, так и оружие -- чуть ли не до первой мировой войны полк ходил в бой в тяжелых медных кирасах, спасавших не только от холодного оружия, но и от пули на излете.

Впрочем, надо сказать, граф Алексей Алексеевич Бобринский и гусаром был, начинал в легкой кавалерии свою службу, надо полагать, в Царскосельском лейб-гвардии гусарском, где и получил первый офицерский чин -- корнета. Потом перевелся в кавалергардский, закончил училище колонновожатых. Название для нашего времени непривычное, чтобы не сказать -- странное, однако именно так называлось училище, бывшее предтечей Академии Генерального штаба.

Как видим, военная карьера нашего героя складывалась более чем успешно, и он мог бы достичь чинов более значительных, однако вот уже, действительно, "кавалергарда век недолог"... Наш герой оставляет службу в чине ротмистра. Впрочем, ротмистр кавалергардского полка -- только для гвардии числился обер-офицерским чином, при переводе в армию быть бы Алексею Алексеевичу полковником, то есть штаб-офицером...

Однако на сем военная карьера для него закончилась.

В чистом поле... пароход

Итак, наш герой не достиг даже генеральского чина, хотя, как мы видим, предпосылки к тому имелись. Зато мог стать выдающимся путейцем. Когда австрийский инженер Ф.Герстнер разработал для России первый проект железной дороги, шансов воплотиться в жизнь этому проекту было немного -- ни царедворцы, ни тем более средний класс, не говоря уже о забитом крестьянстве, предположить не могли, что силой огня, воды и производного от них пара может что-либо двигаться.

И все же проект первой в Российской империи железной дороги от Санкт-Петербурга до Царского Села и Павловска был разработан и утвержден. Она даже начала строиться, но вскоре стало ясно, что одного энтузиазма недостаточно, проект, как говорится, дышал на ладан. И тут в дело вмешался Алексей Алексеевич Бобринский. Он предложил создать акционерную компанию, внеся в качестве примера 250 тысяч рублей. И не верившие инженеру поверили графу -- через несколько дней капитал компании составлял более трех миллионов рублей.

Алексей Алексеевич не только вдохнул жизнь в погибающий проект, в отсутствие Ф.Герстнера он руководил строительством дороги, а по завершении работ стал ее начальником.

Известные строки Кукольника были написаны вскоре после пуска дороги в эксплуатацию и отражают в полной мере восторг современников тогдашним дивом техники: "Дым столбом -- кипит, дымится пароход... и быстрее, шибче воли поезд мчится в чистом поле".

Но и железные дороги, хотя заняли определенное место в судьбе графа, все же не стали делом его жизни.

Не стал он и блестящим царедворцем, хотя достиг чинов камергера и шталмейстера -- последний по петровской Табели о рангах приравнивался к тайному советнику (в переводе на воинские чины -- генерал-лейтенанту).

А вот тайны денежного обращения Алексей Алексеевич познал сполна, служил в министерстве финансов и до конца своей жизни был членом Совета этого министерства.

Как видим, деятельность графа была весьма многообразной и разносторонней, но главное дело его жизни заключалось в ином. Им стало... сахароварение. Сахарная промышленность.

Историческая справка

Первый в Российской империи рафинадный завод был основан в 1720 году. Начало свеклосахарной промышленности относится к 1797 году.

Первая схватка

Такая разница в датах объясняется весьма прозаично. До 1797 года сахарная промышленность в России работала исключительно на привозном тростниковом сырье, и только на переломе столетий была предпринята попытка использовать местное сырье -- сахарную свеклу.

Совсем недавно некий начинающий, но весьма самоуверенный предприниматель "вразумлял" меня: защита отечественного потребителя есть лозунг коммунистический. К счастью, Алексей Алексеевич Бобринский был совершенно противоположного мнения, следуя мудрой поговорке: за морем телушка полушка да рубль перевоз. И он начал работать с местным сырьем, таким образом вступив в первую схватку с монополистами, невзирая на то, что его противниками были владельцы более пятидесяти сахарных заводов, которые не только диктовали свою цену, но и сумели убедить министра финансов Канкрина, что выгоднее повысить таможенную пошлину на привозное сырье, чем развивать отечественное производство, а такой инстанции, как Антимонопольный комитет, тогда еще не существовало -- не додумались до него.

Алексей Алексеевич решил действовать сам, основав в селе Михайловском большой сахарный завод. Но это означало только полдела. Нужно было не просто убедить крестьян в необходимости выращивать сахарную свеклу, но и заинтересовать их в этом. Поэтому он скупал ее по выгодной для них (и невыгодной для себя) цене, и в счет оброка (не забудем -- крепостное право еще не было отменено).

Таким образом, Алексей Алексеевич Бобринский показал себя дальновидным промышленником и финансистом -- поначалу не только вложив деньги, но и (скажем так) потеряв часть их, он работал на будущее, в отличие от некоторых наших нынешних бизнесменов, которые пытаются заполучить прибыль немедленно, буквально с первых шагов.

Канкрин все же повысил таможенные сборы на кубинский сахар-сырец. В ответ Бобринский расширил и перестроил свой завод.

Он был уверен в успехе, он все просчитал и взвесил, понимая, что не может бесконечно длиться эта нудная тягомотина с перевозкой заокеанского сырья, когда его можно получить дешевле и высококачественнее на родной земле.

В постоянной и кипучей деятельности графу постоянно сопутствовала удача, да иначе и быть не могло, счастье ведь всегда помогает смелым.

Так, когда в Тульской губернии, где располагался его первый завод, возникли проблемы с топливом и поднялись цены на дрова, Алексей Алексеевич решил искать торф, наняв для этого группу инженеров. Однако они нашли не только торф, но и бурый и даже каменный уголь. Так и вспоминается кадр из давнего фильма-пародии, где прибывший в новую для себя местность миллионер втыкает трость в землю и оттуда немедленно начинает бить нефтяной фонтан. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки -- все остальное правда. И тому, кто усиленно работает над воплощением в жизнь своего проекта, непременно улыбнется Госпожа Удача.

Производство расширяется

В 1838 году граф по линии жены унаследовал огромное имение в местечке Смила Черкасского уезда Киевской губернии. Что, вы думаете, в первую очередь сделал Бобринский? Он построил новые сахарные заводы в Смиле, Капитановке, Грушевке, Яблунивке, Балаклее, большой сахарорафинадный, а также механический заводы по производству оборудования для сахароварения и сельскохозяйственных машин. Это был по тем временам огромный и совершенный комплекс, где обучались многие специалисты аналогичных заводов Броницкого, Потоцкого, Яхненко и многих других. Практиковался у Бобринского и будущий крупный сахарозаводчик Н.Сетгофер.

Однако механикой дело не обошлось. Ведь на оборудовании нужно перерабатывать сырье, следовало позаботиться и о нем. Бобринский и здесь вводит многое новое: унавоживание полей, производство искусственных удобрений, Он вводит севообороты, разрабатывает методику предварительного проращивания семян. Кроме всего этого он еще и изобретатель -- его имя носили несколько видов плугов, он изобретал сеялки, распашники, зерносушилки.

Как видим, сиятельный граф, которому, казалось бы, по происхождению и рождению ни к чему бы все эти знания, не нужны хитрости самого производства и его организации, успешно решал целый комплекс задач и достиг успехов поразительных.

Известный киевовед В. Ковалинский в своем эссе о графе А.Бобринском приводит высказывание о нем газеты "Киевлянин":

"Смелянские заводы -- создание графа А.А.Бобринского -- и до настоящего времени занимают одно из первых мест. Это дворцы промышленности, но дворцы, рассчитанные не на внешний эффект, а на удобство выполнения работ. Великая заслуга Бобринского состоит не в том, что он построил прекрасные заводы, но в том, что он горячо был предан делу... Отсюда (из Смилы -- Ю.Ц.) вышел тот живой промышленный дух, то стремление к совершенствованию, которое так часто бывает чуждо коммерческим предприятиям. Но это не все. Граф Бобринский дал ход молодым людям, окончившим курс технологического института, и теперь можно встретить немало технологов, вышедших из этой школы, на других заводах, людей вполне достойных, которыми может гордиться наша промышленность, потому что они усвоили себе живую любовь к делу, которая составляет результат не одной школы, но и среды, в которой вырос человек".

И как печально, что эти традиции были утеряны, что в свое время Бобринского, как и многих других сахарозаводчиков, которые превратили Украину в мировой сахарный центр, объявили классовыми врагами. Его заводы после революции работали, точнее сказать, варварски эксплуатировались, но дух дела, любви к делу был утерян, традиции прерваны. Ну, как же -- зачем пролетариям учиться у графа?

А поучиться, как видим, было чему. Однако урок не захотели усваивать.

Как тут не вспомнить слова самого графа А.Бобринского, приведенные тем же В.Ковалинским:

"Нам суждено достигнуть блистательной будущности, когда в дополнение к "Положению 19-го февраля 1861 года" в народе будут пробуждены, под покровительством правительства, здравые созидательные силы, когда бюрократическая власть будет низведена на ту степень влияния, вне которой она, вместо того, чтобы приносить пользу, причиняет вред".

Случилось, однако, иначе. Именно бюрократическая партийная машина, подчинившая идеологии все, в том числе и сельское хозяйство, и перерабатывающую промышленность, смогла добиться лишь дутых рекордов "пятисотенниц". Они, те "рекорды", ушли в далекое прошлое, а нынче французы учат нас самих хозяйствовать на нашей же земле, запросто собирая по семьсот центнеров (как тут не вспомнить строки Шевченко: "а на СВчВ мудрий нВмець картопельку садить"). А все потому, что была прервана живая связь времен, а во главу угла поставлено не дело, а "классовая позиция".

Небла годарные потомки

Впрочем, сначала были благодарные. В 1872 году на углу Бибиковского бульвара и Безаковской улицы киевляне установили памятник графу Алексею Алексеевичу Бобринскому, постаравшись в нем отобразить и военную стезю его, и гражданскую. Тут и шинель, и рельс, на который опирался ногой граф, и свиток с новыми проектами. Но в "незабываемом" 1919 году коллегия коммунального(?) хозяйства Киевского горсовета постановила снести памятники контрреволюционным деятелям, "которые поганят город". В число контрреволюционеров попал и граф, не подозревавший, что случится такая вот революция. Тот самый граф, которого оплакивали инженеры, рабочие, крестьяне. Об этом как-то быстренько забыли, и памятник снесли. Граф ведь, заводчик, эксплуататор, одним словом, кровосос, как тогда говорили.

И только теперь, по прошествии стольких лет, стало возможным возродить доброе имя Алексея Алексеевича Бобринского, который всю свою жизнь положил на то, чтобы на нашей земле было развитое сельское хозяйство, передовая промышленность, чтобы, в конце концов, мы ели свой, а не привозной сахар и обогащались бы сами, а не перевозчики, посредники.

Что сказать: лучше позже, чем никогда, только ведь памятника А.А.Бобринскому не возродить, не восстановить -- на его месте нынче стоит Николай Щорс, да так удачно, что лица комдива не видно. Издали -- по причине дальнего расстояния, а вблизи -- из-за замысла скульпторов, которые предлагают нам любоваться брюхом лошади. Бог с ним, пусть стоит командир богунцев -- один из многих обманутых и убитых своими же еще тогда, в гражданскую, напоминая ныне живущим о том, что нельзя отрываться ни от своей земли, ни от истории, и что история эта начинается не с чьего-то выстрела или залпа, а с зерна, брошенного в пашню, и с еще теплого изделия, вышедшего из-под резца. То есть с начал созидающих, а не разрушающих.

Permanent link to this publication: