Под редакцией П. Н. Третьякова и А. Л. Монгайта. Академия наук СССР. Институт истории материальной культуры. Изд. АН СССР. М. 1956. 616 стр. Тираж 12000. Цена 30 руб. 55 коп.

Рецензируемый труд является результатом большой работы коллектива авторов - сотрудников Института истории материальной культуры АН СССР и научно-исследовательских учреждений союзных республик. Поставив своей задачей в хронологическом порядке изложить исторический процесс развития первобытнообщинных и рабовладельческих обществ на территории Европейской части СССР, Сибири и Дальнего Востока, Урала, Казахстана, Средней Азии, Кавказа, Закавказья и Северного Причерноморья, авторы с большой полнотой привлекли как вещественные и письменные исторические материалы, так и новейшие (общие и специальные) исторические исследования. Книга может служить хорошим пособием для учащихся и преподавателей гуманитарных высших учебных заведений, для сотрудников музеев, а также для широкого круга читателей, интересующихся древней историей нашей страны.

Недостаток в подобной литературе ощущался у нас уже давно, и можно только приветствовать выпуск книги, которая готовилась, однако, довольно долго. Многих авторов, принимавших деятельное участие в ее создании, уже нет в живых. Один из них, Н. А. Прокошев, убит на фронте в период Великой Отечественной войны, другие, С. А. Жебелев, Е. Ю. Кричевский, А. П. Круглов, погибли во время блокады Ленинграда в 1941 - 1942 годах. Поэтому в отдельных главах, написанных задолго до выхода в свет настоящего издания, встречаются несколько устаревшие положения, не исправленные, к сожалению, при редактировании книги. Ниже мы остановимся на этих недостатках подробнее.

Работа состоит из введения, двенадцати глав и заключения. Книга снабжена обширной библиографией, именным и географическим указателями, картами (текстовыми и на вклейках), большим количест-

вом иллюстраций, в том числе пятью цветными. Наряду с материалом, уже широко известным, иллюстрации показывают много новых предметов древности, лишь недавно ставших достоянием советской археологической науки.

Следует признать, что задача образного и всестороннего освещения исторического процесса особенно удачно разрешена в параграфах и главах, посвященных Средней Азии, Кавказу и Закавказью. Авторам этих разделов удалось путем привлечения новейших данных осветить вопросы этногенеза, далеко еще не окончательно решенные. Здесь правильно изложены и охарактеризованы связи и преемственность отдельных культур (например, культуры кочевников Средней Азии с андроновской культурой (стр. 132, 250, 420 и др.), на что уже было обращено внимание в работах С. П. Толстова, С. С. Черникова, А. А. Формозова)¹ . На основе таких исследований, как, например, получивший Ленинскую премию в 1957 г. труд Г. А. Меликишвили "Наири-Урарту" (Тбилиси. 1954) и его же "Диаухи" ("Вестник древней истории", 1950, N 4), работы Б. Б. Пиотровского "История государства Урарту" (Ереван. 1944) и др., убедительно показаны тесные связи племен Западного Закавказья с Передней и Малой Азией (особенно в северо-восточными областями) уже во II тысячелетии до н. э., а также существование мощных союзов племен в районе верховьев Евфрата с характеристикой особенностей их экономики и общественного уклада.

В то же время в других случаях делаются оговорки об относительности и поверхностности некоторых влияний и заимствований, ранее считавшихся безусловными. Так, на стр. 455 приведено аргументированное мнение, что, говоря об эллинистической культуре в Армении, нужно иметь в виду лишь культуру аристократической верхушки армянского общества, да и то в ее внешнем проявлении. Греческое влияние не коснулось широких народных масс. То же самое можно было бы сказать о Грузни, где это влияние ощущалось лишь в высших слоях общества.

На основе многочисленных источников убедительно обрисованы социальные взаимоотношения и политическая обстановка у разных племен и народов в различные исторические периоды. На конкретном материале показаны их характерные отличительные черты в хозяйстве, быте, а также культурные влияния и религиозные представления. Особенно важно то, что авторы этих глав при изложении отдельных тем не отрывались от общего исторического фона, подчеркивая взаимосвязь исторических фактов и событий.

Следует также отметить хороший стиль, которым написаны эти главы. К сожалению, не все разделы книги качественно равноценны. Высказанное в "Заключении" положение, что "развитие жизни человечества на территории СССР в древнюю эпоху необходимо рассматривать... в целом, как единый, нерасчлененный исторический процесс" (стр. 561), не всегда подтверждается. В ряде мест история отдельных стран и народов не увязывается синхронно с историей соседних народов и областей, с которыми поддерживались органические связи. Больше всего этим недостатком страдают главы, посвященные истории Северного Причерноморья.

Часть первая, "Первобытно-общинный строй на территории СССР", включает в себя I, II и III главы, посвященные развитию племен в эпоху палеолита, неолита и бронзового века. Лучшей главой является первая, дающая характеристику древнейшему периоду истории человечества - каменному веку. Авторы этой главы ясно осветили сложный процесс формирования человеческого общества, используя современные данные антропологии, геологии, палеографии и особенно археологии (например, материалы памятников, открытых во время раскопок в последние годы: стоянок ашельского времени на юге Осетии и на Днестре, мустьерской пещерной стоянки Староселье, в Крыму и др.). Авторы первой главы правильно показали, что начальные периоды истории развития первобытно-общинного строя следует отнести к моменту появления первых древнейших орудий, именно орудий синантропа. Большим достоинством этой главы являются также заново составленные карты, облегчающие восприятие огромного археологического материала, включенного в этот раздел.

Следующие две главы, посвященные эпохам неолита и бронзы, вызывают существенные возражения. Досадно, что дискус-

¹ С. П. Толстов. Древний Хорезм. М. 1948; С. С. Черников. Поселения эпохи бронзы в Северном Казахстане. "Краткие сообщения Института истории материальной культуры". Вып. 53. М. 1954; А. А. Формозов. К вопросу о происхождении антроповской культуры. "Краткие сообщения Института истории материальной культуры". Вып. XXXIX. М. 1951.

сионные вопросы здесь, как правило, освещены односторонне. Так, трипольская культура на основе исследований Т. С. Пассек² отнесена к эпохе матриархата и даже не оговорено существование разных точек зрения по этому вопросу, например, С. Н. Бибикова и А. Я. Брюсова³ , которые считают, что при такой форме развитого скотоводства, которая была у племен трипольской культуры, они жили, безусловно, уже на стадии патриархата. Мариупольский могильник отнесен авторами к эпохе неолита, в то время как на основании наличия в инвентаре этого могильника таких предметов, как каменная булава, фигурка быка и других, следовало бы отнести его к эпохе бронзы и датировать началом II тысячелетия до н. э. Вообще в книге не всегда ясно выражен принцип отнесения тех или иных археологических культур к разделу неолита или бронзы (глава II, §§ 2, 5, глава III). Так. совершенно не оправдано отнесение к эпохе неолита фатьяновской культуры племен скотоводов, существовавших во II тысячелетии до н. э. и хорошо знакомых с приемами обработки бронзы, или такой развитой культуры племен скотоводов-земледельцев, как майкопская, датируемой концом III - серединой II тысячелетия до н. э., имевшей явно выраженные признаки дифференциации внутри общества, высокоразвитые приемы обработки меди и бронзы и обширные культурные связи.

Совершенно неубедительны доказательства о наличии скотоводства у волынских племен (стр. 91). Перечисленные в книге предметы, найденные в их погребениях, свидетельствуют, что основным занятием этих племен являлась охота, а не скотоводство.

Разбор материала второй главы дается по отдельным археологическим культурам, без разъяснения широким кругам читателей, на которых рассчитана книга, что подразумевается под этими терминами. Оглавление параграфов этой главы показывает, что речь идет о племенах Средней Азии, Днепровско-Дунайского междуречья, степных

областей Восточной Европы и т. д., а в прилагаемых картах фигурируют уже не отдельные племена, а археологические культуры без указания на их связь с определенными племенами.

Следует отметить и некоторое несоответствие в принципе распределения материала. Так, характеристике южных культур уделено большое внимание, а огромный материал эпохи неолита лесостепной полосы и севера Европейской части СССР дан крайне суммарно. Особенно наглядно это показывает карта археологических культур эпохи неолита и энеолита IV - II тысячелетий до н. э. На этой карте выделены археологические культуры (льяловская, белевская, волосовская, рязанская и балахнинская) в бассейне рек Клязьмы и Оки (по А. Я. Брюсову), между тем как в тексте не названа ни одна из этих культур. С другой стороны, на карте нигде не показаны, а в тексте упоминаются (стр. 104) каргопольская и карельская культуры, выделенные, по мнению авторов, М. Е. Фосс⁴ , в то время как в действительности они были выделены А. Я. Брюсовым⁵ . Вообще раздел 5-й второй главы о неолите написан весьма схематично. Вместо четкой исторической характеристики судеб племен в лесной зоне в эпоху неолита здесь дается краткое описание отдельных поселений, ничем не связанных между собой: Суна V, Кубенино, Володары, Ладожская стоянка и ряд других, -причем в большинстве случаев даже не указано, к каким археологическим культурам относятся эти памятники (стр. 100 - 109). Кроме того, нельзя также согласиться и с отдельными датировками. Например, автор указывает, что Суна V и стоянка у с. Вознесенье являются древнейшими поселениями в Карелии, хотя приведенный в этом же разделе материал Оленеостровского могильника (отсутствие керамики и наличие игловидных наконечников стрел мезолитического облика) дает все основания считать также и его древнейшим памятником Карелии.

Кроме того, на той же карте неолита и энеолита вся Среднеднепровская культура занимает только территорию междуречья верхнего Днепра и Десны, между тем как две другие группы среднеднепровской куль-

² Т. С. Пассек. Периодизация трипольских поселений. "Материалы и исследования по археологии СССР", 1949, N 10.

³ С. Н. Бибиков. Поселение Лука-Врублевецкая. "Материалы и исследования по археологии СССР", 1953, N 33; А. Я. Брюсов. Очерки по истории племен Европейской части СССР в неолитическую эпоху. М. 1952.

⁴ М. Е. Фосс. Древнейшая история североевропейской части СССР. "Материалы и исследования по археологии СССР" 1952, N 29.

⁵ А. Я. Брюсов. Указ. соч.

туры, Гатнинская и Стеретовская⁶ , занимающие среднее течение правобережья Днепра, на карте не отмечены. Если сравнивать карту археологических культур неолита и энеолита с картой культур эпохи бронзы, то можно заметить досадные неувязки. Так, на первой карте нанесены границы распространения северокавказской культуры III - II тысячелетия до н. э. в основном правильно, но на второй карте мы опять видим северокавказскую культуру бронзового века (?), датировка которой не указана. Территория ее распространения абсолютно не совпадает с территорией этой культуры на первой карте. Здесь она занимает площадь от Кубани до низовьев Дона и от побережья Азовского моря до Каспия. Остается неясным, какие памятники северокавказской культуры известны автору на этой территории.

Между тем хорошо известные памятники И тысячелетия до н. э., встреченные на этой территории в низовьях Дона, Маныча и на севере Грозненской области (курганы: у хуторов Веселого, Спорного, курганные группы Три Брата и др.), по характеру инвентаря и погребальному обряду относятся к катакомбной культуре и выделяются в настоящее время в особый Волго-Манычский вариант⁷ . Точио так же совершенно неясно, на основании каких данных определены границы распространения абашевской культуры, ибо до сих пор в верховьях Оки и Клязьмы не найдено ни одного памятника абашевской культуры. Как известно, в действительности крайним западным пунктом с находками абашевской культуры следует считать курганный могильник "Михайлова гора" у д. Огубь, вблизи Малоярославца⁸ . Следует также указать на неточные границы некоторых археологических культур. Так, северную границу срубной культуры следует проводить значительно севернее, чем это сделано на карте. Памятники этой культуры в виде поселений и могильников хорошо известны на реках Мокше, Цне, верхнем Дону, Ворскле и Волге, вплоть до границы прикамской культуры. В некоторых уточнениях нуждаются и границы распространения катакомбной культуры, памятники которой обнаружены по всей степной части Крыма и Керченского полуострова⁹ . Следовательно, на Крымском полуострове южная граница катакомбной культуры должна проходить южнее Симферополя и захватывать восточную часть Крымского полуострова, между тем как на приведенной карте она вообще отсутствует в Крыму. Недостаточно правильно нанесена на карге юго-западная граница фатьяновской культуры, которая должна, если принимать во внимание известный Брасовский могильник¹⁰ , доходить до Десны. Несколько северней, нежели указано на карте, должна проходить граница андроновской культуры, захватывая р. Миасс до течения рек Синары, Караболки и Багаряк.

Ряд возражений вызывает положение, что "на основе волынских и днепровских племен, широко расселившихся в течение II тысячелетия до н. э. в бассейне Днепра, возникли все те племенные группы I тысячелетия до н. э. и последующих веков, принадлежность которых к славянским племенам находит все большее и большее подтверждение" (стр. 91). В настоящее время племена Волынской и среднеднепровской культур можно датировать концом III - началом II тысячелетия до н. э. Племена II тысячелетия до н. э., появившиеся на их месте, генетически с ними не связаны и ничего общего не имеют с племенами III тысячелетия до н. э. Обряд трупосожжения, на который указывают авторы, существовал частично и у древних племен Поднепровья и у славян; он был распространен чрезвычайно широко. Например, на этой же территории известны могильники так называемого Софиевского типа конца III - начала II тысячелетия до н. э., которые относятся, по-видимому, к трипольской культуре. Здесь также существовал обряд трупосожжения. И если основываться только на погребальном обряде, то тогда можно связывать славянские племена с трипольскими племенами или с енисейскими племенами андроновцев.

⁶ Т. С. Пассек. К вопросу о Среднеднепровской культуре. "Краткие сообщения Института истории материальной культуры". Вып. XVI. М. 1947.

⁷ Т. Б. Попова. Племена катакомбной культуры. "Труды" Государственного исторического музея, 1955, N 24.

⁸ Государственный исторический музей (ГИМ), хранение инв. N 54721.

⁹ М. И. Веселовский. Отчет о раскопках в Таврической губ. "Отчеты Археологической комиссии за 1899 год"; И. Т. Кругликова. Памятники эпохи бронзы. Киммерийск. "Краткие сообщения Института истории материальной культуры". Вып. XXIII. М. 1952.

¹⁰ О. А. Кривцова-Гракова. Хронология памятников фатьяновской культуры. "Краткие сообщения Института истории материальной культуры". Вып. XVI. М. 1947.

На стр. 530 в качестве доказательства славянского происхождения городища у дер. Березняки указывается на домик с трупосожжениями и жилые столбовые дома. Между тем и на территории, которая была населена финно-угорскими племенами, был также широко распространен обряд ставить домики "мертвых" и жилые дома, аналогичные березняковским. Положение о том, что обряд трупосожжения характерен для славян, было бы более убедительным, если бы авторы привели детали этого обряда, типичные именно для славян.

Нельзя согласиться и с рядом положений, приведенных в разделе, посвященном эпохе бронзы. Прежде всего авторы без достаточных на то оснований утверждают, что якобы "уральская медь распространялась по всей лесной зоне Восточной Европы, а с середины II тысячелетия до н. э. и в южных степях, получавших ранее металл и металлические изделия с Северного Кавказа" (стр. 127). Как известно, до середины II тысячелетия до н. э. на Урале вообще не было известно местное производство меди и бронзы. Наиболее ранней находкой считается медный вислообушный топор, найденный на Горбуновском торфянике, который можно датировать XVII - XVI вв. до н. э. Этот топор по форме и результатам химического анализа относится к орудиям северокавказского типа. Поэтому неясно, какие металлические изделия уральского происхождения могли быть распространены в первой половине II тысячелетия до н. э. во всей лесной зоне.

Так же неправильно утверждение авторов, что с начала II тысячелетия до н. э. "обитатели степной полосы еще сохраняли в общем неолитический строй жизни" (стр. 141). Здесь, по-видимому, речь идет о племенах катакомбной культуры, которые, однако, были генетически связаны с предшествующими племенами ямной культуры (кстати, об этой связи нигде в книге не сказано). Последние уже в III тысячелетии до н. э. были знакомы со всеми видами домашнего скота и выработали вес те формы металлических изделий, которые известны в памятниках II тысячелетня до н. э. Разве можно говорить о "неолитическом" строе жизни у обитателей, например, Михайловской стоянки?¹¹ .

В главе IV, посвященной распаду первобытно-общинного строя и возникновению классового общества, вызывает недоумение утверждение, что "жизнь скотоводов-кочевников немыслима вне экономических связей с племенами, имевшими развитое земледельческое хозяйство" (стр. 180). Это же положение повторено в "Заключении" (стр. 561). Теперь доказано, что у скотоводческих племен существовали и разнообразные ремесла, многие из которых были хорошо развиты, так что ремесленные изделия могли служить товаром, который обменивался на продукты других промыслов и ремесел, в том числе и на продукты земледелия. Зависимость кочевых и оседлых обществ была обоюдной, но отнюдь не односторонней.

Следует отметить также, что понятие "кабала" применительно к началу I тысячелетия до н. э. является модернизацией (стр. 182).

В разделе, посвященном истории Средней Азии, слишком категорически утверждается, что уже в период Ахеменидов на территории Средней Азии получили распространение деньги, так как основная предпосылка для их появления - товарное производство - была налицо (стр. 249). Здесь следовало бы указать, что по этому вопросу существуют различные мнения, изложенные в обстоятельной статье В. М. Массона¹² . Имеется, например, точка зрения Б. Г. Гафурова, заключающаяся в том, что при наличии преобладания натурального хозяйства в древней Средней Азии "торговля носила в значительной мере меновой характер, охватывая преимущественно верхние слои общества, денежное хозяйство не было развито, внутренняя торговля не достигала больших размеров, была примитивной"¹³ . Этот взгляд кажется нам более обоснованным.

Вряд ли верно мнение о непрерывности процесса перехода кочевников Средней Азии к оседлости (стр. 282). У читателя может сложиться впечатление, что еще в древние времена все среднеазиатские кочевники стали оседлыми. Можно говорить лишь о переходе какой-то части кочевников к оседлости, например, массагетов и саков (в том числе тохаров, юечжи, куша-

¹¹ Е. Ф. Лагодовская. Поселение Михайловка и его историческое значение "Краткие сообщения Института археологии". Киев. 1955.

¹² В. М. Массон. Денежное хозяйство древней Средней Азии по нумизматическим данным. "Вестник древней истории". 1955, N 2.

¹³ Б. Г. Гафуров. История таджикского народа. Т. I. Изд. 2-е. М. 1952, стр. 89.

нов и др.). В то же время другая часть этих же племен, непрерывно пополнявшихся кочевниками из глубин Центральной Азии, продолжала кочевой образ жизни как наиболее соответствовавший уровню развития их производительных сил и тем географическим условиям, в которых они обитали (гористые и полупустынные области). Торговый обмен способствовал развитию многих отраслей хозяйства у оседлого населения и у кочевников, что обусловило интенсивную связь между ними, несмотря на частые военные столкновения и грабежи.

Сомнительно утверждение автора, что в истории Колхиды I и II века н. э. были временем разложения рабовладельческих отношений в связи с экономическим упадком и политическим дроблением страны (стр. 477 и сл.). Прежде всего следовало бы оговорить, что рабовладельческая система никогда не достигала здесь уровня развития, хотя бы приближавшегося к уровню развития античного рабства. Покупной раб никогда не был здесь основой производительных сил, так как наряду с ним огромную роль в хозяйстве играл труд свободных общинников. Поэтому были очень живучи элементы старых, первобытно-общинных отношений. Остается непонятным, какие именно элементы новых социально-экономических отношений приходят на смену разлагающемуся рабовладению.

Много замечаний вызывает раздел, посвященный истории племен и народов Северного Причерноморья. В этом в основном повинна редакция, которая не смогла полностью координировать обширный материал, представленный разными авторами. Поэтому в различных главах и параграфах приводятся одни и те же факты, в то же время другие факты, имеющие не меньшее значение, даже не упомянуты или плохо освещены. Например, по истории скифов в Причерноморье даны лишь отрывочные сведения. Последовательного систематического повествования здесь нет. О скифском государстве IV в. до н. э. говорится лишь, что "по своему политическому строю оно совсем не походило на греческие города-государства, возникшие на северных берегах Черного моря в VII - VI вв. до н. э." (стр. 189); однако в чем именно заключалась эта разница политического устройства, что вообще представляло собой древнейшее скифское государство, время возникновения которого до сих пор представляется спорным, так и не объяснено.

Односторонне освещены внешнеполитические отношения скифов. Например, на стр. 319 говорится о господстве скифов над фракийцами и умалчивается, что в конце IV в. до н. э. фракийцы и кельты оттеснили скифов за Дунай, а от берегов Меотиды в то же время скифов потеснили сарматы, вследствие чего территория Скифии сильно сократилась.

Недостаточна характеристика материальной культуры скифов. Так, на стр. 292 приводится материал из ранних скифских курганов начала VI в. до н. э. Правильно говоря о малоазиатском и переднеазиатском происхождении многих вещей из этих курганов, авторы делают ссылку лишь на старую, хотя и не потерявшую значения работу Б. В. Фармаковского¹⁴ , но не упоминают очень обстоятельную статью М. И. Максимовой¹⁵ , по-новому освещающую вопрос о взаимоотношениях скифов не только с народами стран Малой и Передней Азии, но и Закавказья.

Не упомянут такой памятник, как курган Карагадеуашх, несмотря на большое историческое значение найденного в нем материала.

Правильно положение (стр. 325), что греческие колонии Северного Причерноморья развивались в тесном взаимодействии с местными племенами и народностями и отношения между ними были то мирными, то враждебными, в зависимости от той или иной политической и экономической обстановки. Этим правильным историческим выводам противоречит взгляд о постоянной враждебности между рабовладельческими городами и соседними народностями (стр. 562). Первые рассматриваются только как грабители и насильники, вторые - как источники рабской силы. Ошибочность такого взгляда подтверждается всей историей греческих городов Северного Причерноморья, самое существование которых, по верному замечанию покойного академика С. А. Жебелева, обусловливалось именно взаимоотношениями их с местными племенами.

Обращает на себя внимание неравномерность освещения истории тех или иных городов. Если история Херсонеса и Боспорского царства показана достаточно подроб-

¹⁴ Б. В. Фармаковский. Архаический период в России. "Материалы по археологии России", 1914, N 34.

¹⁵ М. И. Максимова. Серебряное зеркало из Келермеса. "Советская археология". Вып. XXI. 1954.

но, то истории Ольвии уделено мало места. Опущены важные факты из ее жизни. Так, не отмечены ее тесные связи с городами Закавказья и Северного Причерноморья, в том числе с Херсонесом, о чем имеются прямые исторические и археологические свидетельства. Недостаточно говорится о найденных в Ольвии великолепных памятниках искусства, о представляющих большой интерес по своей уникальности ранних ольвийских монетах, о религии и др.

Раздел по истории Херсонеса, написанный задолго до выхода книги в свет, к сожалению, несколько устарел. Начать хотя бы с локализации города: Херсонес расположен не "по соседству с Таврикой" (стр. 334), а в самой Таврике, территория которой простиралась к западу до современной Евпатории, а к востоку - до Феодосии. О границах Таврики сообщает Геродот, и его сообщение подкрепляется археологическим материалом (район распространения таврских каменных ящиков). Античные оборонительные стены вокруг города построены только частично в IV в. до н. э. (стр. 335), основная же часть их была сооружена в III в. до н. э. Наличие крепостных стен вокруг города свидетельствует не столько о постоянных враждебных отношениях Херсонеса с соседними племенами, сколько о том, что так строились все города того времени. По историческим данным, этот город возник в конце V в. до н. э., но городские укрепления этого периода, несмотря на ведущиеся в течение 128 лет раскопки, нигде не обнаружены. Говорить с уверенностью о непрерывной оборонительной линии мы можем, лишь имея в виду стены III в. до н. э. Эти стены были построены одновременно на всем протяжении и потом лишь надстраивались и укреплялись, что убедительно доказано в работе А. Л. Бертье-Делагарда¹⁶ . Этот факт свидетельствует отнюдь не о враждебных отношениях города с ближайшими соседями. Наиболее ранние эпиграфические свидетельства о нападении на Херсонес враждебных ему варваров (например, декрет в честь Сириска) относятся к концу III в. до н. э. и связаны с несомненно ухудшившейся внешнеполитической обстановкой того времени.

Экономическое благосостояние Херсонеса основывалось не на "торговле продуктами собственного сельского хозяйства и предметами своего ремесла" (стр. 336), а на владении им в III - II в. до н. э. обширной земледельческой областью в Западном Крыму, в районе современной Евпатории. По-видимому, эта область тяготела к расположенному в ней же греческому городу Керкинитиде, в связи с чем хозяйственная и политическая деятельность последнего строго контролировалась Херсонесом. В зависимости от того, владел или не владел Херсонес этим земледельческим районом, колебалось его благосостояние. Об этой области-равнине говорится и в херсонесской гражданской присяге - памятнике III в. до н. э. Абсолютно неизвестно, почему авторы считают эту территорию "государственной землей", разбитой "на участки, сдававшиеся в аренду или на откуп херсонесским гражданам" (там же). Было бы настоящим большим открытием, если бы это положение было доказано. Но дело в том, что здесь вкралось явное недоразумение: такие эпиграфические памятники III в. до н. э., как "Акт о продаже земель" и декрет в честь Агасикла, "размежевавшего виноградники", относились не к западной "равнине", о которой упоминает присяга, а к близлежащей к Херсонесу территории Гераклейского полуострова в районе современного Херсонесского маяка. Здесь до сего времени отчетливо заметны эти межи, и раскопками обнаружены целые сельскохозяйственные поместья (особенно раскопками С. Ф. Стржелецкого за последние годы).

Непонятно, что имеется в виду, когда говорится: "Производство, выпускавшее простые амфоры, чернолаковую столовую посуду, терракоты, обслуживалось несколькими обжигательными печами" (стр. 337). У читателя может создаться мнение, что это было какое-то централизованное производство. В действительности же существовали отдельные мастерские, принадлежавшие разным владельцам, что убедительно доказано как дореволюционными, так и современными исследователями¹⁷ .

Досадные промахи имеются в описаний политического устройства Херсонеса. Например, состав народного совета в Херсонесе менялся не "ежемесячно", как сказано на стр. 338, а ежегодно. Военная власть бы-

¹⁶ А. Л. Бертье-Делагард. О Херсонесе. "Известия Археологической комиссии". Вып. 21. СПБ. 1907.

¹⁷ Р. Б. Ахмеров. Обзор керамических мастерских эллинистического Херсонеса. "Вестник древней истории", 1946. N 2; В. В. Борисова. К вопросу об астиномах Херсонеса. "Вестник древней истории", 1955, N 2, и другие.

ла в руках не одного стратега, а коллегии стратегов. Что касается функций астиномов, то документально известно только то, что они клеймили тару, следя за правильностью мер объема, но говорить об их наблюдении за "городским хозяйством", которое было достаточно широко, и за "порядком" у нас нет никаких данных.

Следовало бы отметить такой важный факт в истории Херсонеса, как введение особой эры (около 25 г. до н. э.), связанный, по-видимому, с избавлением от боспорской зависимости.

Слабо показаны внешние связи Херсонеса (стр. 503). Гораздо лучше освещена история Боспорского царства. У читателя создается цельная картина политической и экономической истории всего Боспора и отдельных его городов. Четко обрисован характер основных отраслей хозяйства - торговли, ремесла, земледелия.

Нельзя согласиться с характеристикой боспорского ремесла. Все шедевры торевтики, найденные в скифских курганах (Кульоба, Чертомлык, Солоха и др.), голословно отнесены к производству местных мастеров, о которых ни исторически, ни археологически нам ничего не известно. Пока еще нет веских данных, подтверждающих наличие высокохудожественной местной ювелирной школы на Боспоре. Мы можем с уверенностью говорить только о местных ювелирах-ремесленниках, наиболее распространенными техническими приемами которых являлись тиснение и штамп.

О том, где изготовлялись найденные в курганах ювелирные изделия, существуют различные мнения. Каждое из них до тех пор, пока оно не будет опровергнуто вескими аргументами, имеет не меньшее право на существование в качестве рабочей гипотезы, чем приведенное в книге (стр. 350 - 351). Авторам следовало бы упомянуть хотя бы некоторые из этих гипотез (например, гипотезу Б. В. Фармаковского и А. П. Манцевич¹⁸ ).

Конец существования рабовладельческих городов Тиры, Ольвии, Боспора правильно связывается с разрушительным нашествием кочевников, особенно гуннов, ускоривших гибель этих городов. Однако Херсонес продолжал существовать, несмотря на то, что разрушительная волна в какой-то степени коснулась и его. Здесь необходимо было бы отметить этот факт и объяснить его (Херсонес сохранился благодаря тому, что, очутившись в составе Византии, после распада Римской империи на Западную и Восточную, в конце IV в. н. э. приобрел значение важного стратегического форпоста на северных границах империи). Вообще конец античного периода в Северном Причерноморье освещен недостаточно. Необходимо было бы подчеркнуть ту роль, которую играли варварские племена, несшие в основе своих отношений черты феодализма, все более и более развивавшиеся на обломках устаревшего и ставшего экономически невыгодным института рабовладения.

Что касается раздела, посвященного сарматам в Северном Причерноморье, то по хорошо систематизированному материалу и последовательности его исторического освещения он оставляет лучшее впечатление, чем раздел, посвященный скифам. Однако и он вызывает некоторые замечания. Так, слишком общо говорится о памятниках материальной культуры сарматов, о них следовало бы сказать так же подробно и конкретно (стр. 508), как это сделано в отношении памятников родственных сарматам племен Средней Азии (гл. XII, § 2). Говоря о сарматской женщине, авторы ограничились только указанием, что ее внешний облик недостаточно известен. Совершенно обойдены исторические и археологические свидетельства о сарматках. Даже не упомянут широко известный в литературе миф об амазонках, сложившийся на основе этой известной грекам еще в VII - VI веках до н. э. воинственности сарматских женщин, участвовавших вместе с мужчинами в военных походах. Не упомянута и работа Б. Н. Гракова¹⁹ о пережитках матриархата у сарматов.

Если на стр. 515 - 516 правильно отмечена тесная связь аорсов Южного Приуралья в III - II веках до н. э. с древними цивилизациями Средней Азии (главным образом Хорезма), то по отношению к другим сарматским племенам Прикубанья и Приазовья об этой связи не упоминается.

Следовало бы несколько подробнее остановиться на политическом и культурном значении алан в истории Причерноморья в первые века н. э. (стр. 517), а также на

¹⁸ Б. В. Фармаковский. Золотые обивки налучий из Чертомлыцкого кургана и из кургана в с. Ильинцах. Сборник в честь гр. Бобринского. СПБ. 1911; А. П. Манцевич. К вопросу о торевтике в скифскую эпоху. "Вестник древней история", 1949, N 2.

¹⁹ Б. Н. Граков. Пережитки матриархата у сарматов. "Вестник древней истории", 1947, N 3.

их этническом родстве с сарматскими племенами и органической связи с кочевыми ирано-язычными племенами Средней Азии. Это дало бы более полное представление о единстве исторического процесса развития человеческих обществ на территории СССР в рассматриваемую эпоху.

В обширном, систематически подобранном библиографическом указателе есть несколько досадных промахов. В библиографии к специальным разделам несправедливо забыты многие авторы не только дореволюционные, но и советские. Так, к разделу о киммерийцах следовало бы добавить работы Л. А. Ельницкого и И. Т. Кругликовой²⁰ . Непростительной небрежностью является факт, что пропущен один из самых главных исследователей Херсонеса, двадцать лет подряд ведший раскопки и сделавший замечательные открытия, - К. К. Косцюшко-Валюжинич²¹ . Досадно, что пропущены труды Н. И. Репникова²² о таврах, хотя работа В. Н. Дьякова, основывающаяся на этих трудах, в библиографии приведена.

Сделанные нами замечания, имеющие целью улучшить и уточнить отдельные разделы книги, не умаляют значения этого серьезного коллективного труда по истории СССР дофеодального периода.

В целом эта весьма ценная работа является во многих отношениях удачным примером научно-популярной книги, подытоживающей с марксистско-ленинских методологических позиций достижения советской исторической науки в области изучения древнейшего периода в развитии народов нашей родины.

²⁰ Л. А. Ельницкий. Киммерийцы и киммерийская культура. "Вестник древней истории", 1949, N 3; И. Т. Кругликова. Поселения эпохи поздней бронзы и раннего железа в Восточном Крыму. Журнал "Советская археология". Вып XXIV М. 1955.

²¹ См. "Отчеты Археологической комиссии". СПБ. 1889 - 1907; "Известия" Академии наук СССР. Вып. 1 - 42.

²² Н. И. Репников. Предполагаемые древности тавров. "Известия научного общества истории, археографии, этнографии". Т. I. Симферополь. 1927; его же. Каменные ящики Байдарской долины. "Известия Археологической комиссии". Вып 30. СПБ. 1909; его же. О так называемых долеменах Крыма. "Известия" Таврической ученой археологической комиссии. Вып. 44. Симферополь. 1910, и др.

Similar publications: L^Ukraine L^World Y G

Publisher:

Samira Dzhanabaeva → Contacts and other materials (articles, photo, files etc)

Author's official page at Libmonster: https://elibrary.com.ua/Samira

Find other author's materials at: Libmonster (all the World) • Google • Yandex

Permanent link for scientific papers (for citations):

В. М. РАУШЕНБАХ, Т. Б. ПОПОВА, Н. В. ПЯТЫШЕВА, "ОЧЕРКИ ИСТОРИИ СССР. ПЕРВОБЫТНО-ОБЩИННЫЙ СТРОЙ И ДРЕВНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВА НА ТЕРРИТОРИИ СССР" // Kiev: Library of Ukraine (ELIBRARY.COM.UA). Updated: 02.03.2016. URL: https://elibrary.com.ua/m/articles/view/-ОЧЕРКИ-ИСТОРИИ-СССР-ПЕРВОБЫТНО-ОБЩИННЫЙ-СТРОЙ-И-ДРЕВНЕЙШИЕ-ГОСУДАРСТВА-НА-ТЕРРИТОРИИ-СССР (date of access: 14.11.2025).

Found source (search robot):

Publication author(s) - В. М. РАУШЕНБАХ, Т. Б. ПОПОВА, Н. В. ПЯТЫШЕВА:

В. М. РАУШЕНБАХ, Т. Б. ПОПОВА, Н. В. ПЯТЫШЕВА → other publications, search: Libmonster Ukraine • Libmonster World • Google • Yandex

Comments: