Автор: Николай Генов

Время схватывать налету

Стремительный темп социальных изменений способствует развитию восприятия. 1990-е годы предоставили восточным европейцам уникальную возможность быстро перенять новые формы мышления, поведения и организации. Этот новый богатый опыт подобен холодному душу. Сегодня уже никто не верит в скорые и очевидные перемены. Исследования неограниченных преобразований в данном регионе (UNDP, 1999) показывают, что реформы здесь отличаются напряженностью. Многие из них все еще претворяются в жизнь. Таким образом, социальное время получает новое определение. Восточная Европа находится в процессе длительного привыкания к знаниям, ценностям, нормам и институтам развитой части мира. Их приспособление к местным условиям требует немалого времени.

Социальное пространство теперь также имеет более точное определение, чем десять лет назад. Восточная Европа более не гомогенное образование, каким привыкли ее считать прежде. Каждое общество в этом регионе претерпело специфическую трансформацию. Кроме того, социальное пространство региона все чаще воспринимается в контексте воистину противоречивых глобальных тенденций. По крайней мере, четыре из этих тенденций пронизывают все пути современной цивилизации, хотя и с многообразными вариациями в зависимости от конкретной страны (Genov, 1997).

Первая из упомянутых глобальных тенденций - распространение идей и институциональных форм инструментальной активности. Она формирует ядро современного индустриализма или, в широком смысле, западного типа Weltbeherrschung, по определению Макса Вебера (Weber, 1988, р. If.). Инструментальные ценностно-нормативные ориентации и поведенческие модели - это ведущие силы современного производства и экономического обмена. Они вдыхают жизнь в конкурентоспособную политику, как и в "обмирщенную религию" предпринимательства и ответственности. Именно поэтому они стоят в центре проблем, которые укрепляют и в то же время разъедают изнутри современную цивилизацию. Ключевой вопрос заключается в балансе сил между инструментальной активностью, с одной стороны, и действием в духе поддержания, с другой, чтобы ослабить потенциал для побочного развития, которое вызвало бы аномию и привело бы к конфликтам.

Вторая глобальная тенденция, которую мы хотели бы выделить - это установле-

Николай Генов - заведующий отделом глобального и регионального развития. Болгарская Академия наук. Институт социологии (13А, ул. Московска, 1000 София, Болгария; email: nbgen.most.risk@datacom.bg). вице-президент международного совета общественных наук. Среди его последних работ - Центральная и Восточная Европа: непрерывная трансформация (1998), Болгария 1960-1995: тенденции общественного развития (1999), Безработица: риски и реакция (1999), Ведущие преобразования в Восточной Европе (1999).

стр. 119

ние современных форм индивидуализма. Эта тенденция отличается расширением выбора для индивидуального развития наряду с усиливающимися способностями индивидуумов действовать независимо. Новшества в рыночной экономике, конкурентоспособной политике культуры плюрализма - все это делает индивидуализм главной особенностью социального развития в передовых индустриальных обществах. Там это приобретает форму установленного индивидуализма (Parsons, 1978, р. 321). Тенденция эта чревата напряженностью. Переходные ситуации в персональных биографиях становятся правилом, и персональная идентичность начинает испытывать недостаток в непрерывности и целостности. Возрастающая независимость индивидуумов - действует благотворно, но в то же время имеет побочные эффекты аномии. Из-за быстрых технологических перемен пропадает уверенность в приобретенных знаниях, образовании и производственных навыках. Общество попало в зависимость от глобального маятника технологических перемещений, коммерческого и финансового обмена и политической нестабильности. Демократические политические системы перекладывают основную ответственность на плечи индивидуумов, которые должны принимать решения в сложных и далеко не рациональных условиях. Тем не менее, индивидуализм является эволюционным достижением для миллионов.

Третья глобальная тенденция, определяющая последние события в Восточной Европе - модернизация организационной рациональности. Это касается своевременной и достаточной дифференциации социальных структур и функций. Другой характерной чертой данной тенденции является усиление социальной интеграции. Обе задачи традиционно решаются в современных обществах официальными организациями. Законные интересы бюрократии вкупе с особой сложностью ее задач вызывают патологические отклонения. В Восточной Европе демократизация привела к такого рода модернизации рациональности организаций. Ее достижения сопровождались разочарованием масс, причины и мотивы которого требуют тщательного изучения с особым вниманием к изменяющейся роли государства.

В-четвертых, в последние десятилетия глобальная цивилизация испытала ускоренную универсализацию систем ценностей. Этой тенденцией управляют электронные средства информации, однако ее главные движущие силы лежат глубже. Схожие технологические проблемы, решаемые одними и теми же способами, вызывают сходные ответные действия, и тенденция к индивидуализации приводит к удивительно близким культурным результатам по всему миру. В то же самое время, мировая культура становится все более разнообразной. Мультикультурализм, новые "племенные" объединения, религиозные или стилевые тождества образа жизни получают право на существование, испытывая нормативную неуверенность и напряженность.

В процессе институциональной реструктуризации Восточная Европа особенно уязвима перед означенными тенденциями. В данной статье мы подробно обсудим каждую из них с учетом главных системных параметров разбираемых обществ - их технологической инфраструктуры, экономической и политической организации и культурных характеристик. (Genov, 1998; Adamski et al., 1999).

Вызов инструментальной активности

После второй мировой войны государства Восточной Европы предпринимали огромные усилия, чтобы избавиться от статуса периферийных или полупериферийных стран на континенте. Руководящим принципом их догоняющей Запад модернизации посредством индустриализации было технологическое покорение природы. Эта ставка на инструментальную активность привела к завышенному жизненному стандарту при вопиющем отсутствии равновесия в окружающей среде. Однако в течение 1970-х и 1980-х годов этот регион не был способен справиться с новой волной индустриализации, основанной на информационных технологиях (Castells, 1999, р. 9f, и его периферийный статус лишь ук-

стр. 120

репился. Такой поворот событий явился главным фактором в экономическом и политическом крахе 1989 года.

В 1990-х годах местный отклик на глобальную тенденцию инструментальной активности состоял преимущественно в стремительной приватизации активов производства. Однако это не подстегнуло технологические инновации. Внутренние инвестиции падали год от года. Восточная Европа устойчиво занимала периферийное положение в международном разделении труда (долгосрочная зависимость). Хотя отдельные районы могут присоединяться к "глобальному городу", крупные области вливаются в "глобальную деревню", теряют свое относительное преимущество, концентрируясь на низкокачественных рабочих местах в отраслях добывающей промышленности, сельском хозяйстве и в сфере простейших услуг. Это в дальнейшем возымеет долгосрочное влияние на социальную структуру и благосостояние, исследовательскую работу, занятость, образование и здравоохранение в обделенных частях региона.

В нынешних условиях в Восточной Европе инструментальная активность подразумевает сосредоточение капитала в частных руках. Как результат - налицо тенденция к быстрой экономической дифференциации по всему региону. В этом и состоит наиболее важный фактор, который не позволяет сложиться здесь условиям для социальной стабильности. В большинстве стран региона, ВНП теперь меньше, чем был десять лет назад, и распределяется он менее равномерно. Увеличение коэффициента неравенства (coefficient Gini) на 40% и более в восточно-европейских обществах в течение 1990-х годов внушает тревогу относительно перспектив планомерного развития.

Главным фактором понижающейся мобильности значительной части восточных европейцев явилась серия валютных экспериментов. Первым была внезапная либерализация цен и режимов торговли наряду с денежно-кредитной стабилизацией. Обе меры необходимы для введения упорядоченной экономической конкуренции, но они предпринимались, не будучи подкрепленными реформами, в финансовой системе и в сфере социального обеспечения. Таким образом, либерализация привела к скачку инфляции и к непредсказуемости в экономике и в общественной жизни. Валютная стабилизация благоприятствовала застою, существенному сокращению занятости (United Nations, 1999, р. 68) и обнищанию. Как ни парадоксально, в данных обстоятельствах меры, ставящие своей целью упрочение финансовой дисциплины, способствовали криминализации экономики. Они вызвали быструю концентрацию доходов и материальных ценностей через каналы банковского дела и страхования. Как следствие - коррупция, политический сговор и гражданская безответственность. В результате, развеялись последние иллюзии относительно перспектив ориентированной на рынок инструментальной активности в Восточной Европе. С экономической точки зрения, преобразования в основном потерпели неудачу, и на исправление ситуации потребуется немало времени. Как же это случилось?

Опытные международные учреждения и неокрепшие внутриполитические силы переоценили творческий потенциал хаоса. Ожидалось, что "большая встряска" от быстрых единовременных реформ немедленно выдаст положительные результаты. Это предположение оказалось ложным. Адекватное обеспечение законами, регулирующими конкуренцию, банкротства, защиту потребителей и многие другие аспекты экономической жизни, было недоступно. Айсберг экономической либерализации начал движение по беспорядочной траектории. Менеджеры монополистских государственных предприятий смогли беспрепятственно определять цену своей продукции. Банки либо предлагали щедрые ссуды, либо вообще не предлагали кредиты. Торговцы смогли экспортировать субсидируемые изделия и получали баснословную прибыль. Миллионы наблюдали, как их сбережения поглощает инфляция. Вывод очевиден: ставка на хаос в социальном преобразовании - это ставка на разруху и человеческие страдания. Так и произошло в Восточной Европе в результате решения о либерализации экономики, при том, что институциональное строительство было оставлено "на потом".

стр. 121

Установление хаоса посредством внезапной либерализации не было интуитивным решением. То было преднамеренной мерой, направленной на подрыв экономической основы унаследованного государства. Государство должно было быть устранено из экономической сферы. Решение это было чисто политическим, поскольку не существует современной экономики, способной функционировать вне институциональной структуры, созданной и поддерживаемой государством. Вынесение государства за пределы экономического преобразования уводит его в область иррационального.

Главные структуры, которые предстоит изменить в ходе преобразований - это отношения собственности. Опыт показывает, что государство не может быть эффективно в качестве единственного собственника, управляющего сложными и запутанными активами индустриальных обществ. Вот почему на повестке дня преобразований стоит приватизация. Однако важной проблемой является выбор времени и способа ее проведения. За редким исключением, в начале преобразований в Восточной Европе политическое решение состояло в том, чтобы приватизировать государственную собственность полностью и незамедлительно. Это решение оказалось в основном ошибочным. Ценность активов не могла быть определена рыночными мерками за неимением рынка как такового. Не было и институциональных структур, способных поддержать частную экономическую инициативу. Требовалось привить сам дух ответственного частного предпринимательства. Отсутствовали административные знания и навыки управления приватизированной экономикой. Поэтому поспешная приватизация обернулась приглашением к разграблению принадлежавших государству производственных активов.

Однако была и остается очевидная альтернатива. Наивысший приоритет следует предоставить развитию обширного частного сектора наряду с умело управляемым государственным сектором. Поместив государственный сектор в условия реального рынка, можно оценить его реальную эффективность и провести приватизацию законным способом.

Индивидуализм против общего блага

По окончании второй мировой войны Восточная Европа пережила быструю индустриализацию, урбанизацию и рост уровня жизни. Однако мощное государственное вмешательство оставляло мало место для личной инициативы и ответственности. Кроме того, жесткие организационные модели официального коллективизма постепенно разрушали коллективные связи.

После 1989 года исчезли навязанные государством ограничения в области мобильности, самовыражения и общения между индивидуумами. Новые конституции, принятые в Восточной Европе, фокусируют внимание на индивидуальных правах человека. Произошел серьезный сдвиг от коллективистского институционального устройства к установленному индивидуализму. В принципе, данное изменение должно привести к возрождению коллективных связей между активными и ответственными индивидуумами.

Однако по всей Восточной Европе процесс индивидуализации через приватизацию вызвал безработицу, бедность, межэтнические столкновения и новые формы взаимного отчуждения. Ожидаемое возрождение общностей так и не произошло. Как не наблюдалось и всеобщее уважение к правам и свободам индивидуумов (European Commission, 1998, figure 73). В чем же причина этого непредсказуемого и нежелательного развития? Начнем с того, что стремительная индивидуализация в Восточной Европе, как правило, происходила в ущерб общему благу. Наиболее яркий пример - разворовывание государственной собственности, накопленной после второй мировой войны. Приватизация производственных активов была проведена при малой или вовсе никакой компенсации обществу в целом. Волна преступности, поднявшаяся в ходе преобразований, является наиболее драматическим побочным эффектом индивидуализма.

Главной особенностью Восточной Европы после 1989 года была институциональная неустойчивость. Проистекающая

стр. 122

отсюда эрозия доверия к общественным институтам имеет важные последствия. Индивидуумы реагируют на нее падением нравов. Противоречивые процессы в структуре ценностей и норм усиливают культурную неуверенность. Наметилась тенденция к поиску индивидуальных решений серьезных социальных проблем. На этом фоне возникает другой фундаментальный вопрос: не преобладают ли ныне в постсоциалистических обществах на пути к иному нестабильному социальному порядку индивидуальные потребности и цели?

Вопрос этот пока не имеет внятного ответа, однако очевидно, что возможностям для индивидуализации сопутствуют огромные затруднения в их реализации, включая массовое обнищание, экономические проблемы и значительный разброс в доходах. В обыденной жизни восточные европейцы занижают свои персональные стремления и сосредоточивают личные стратегии на выживании. Для подавляющего большинства населения Восточной Европы индивидуальные действия осуществлены с минимальной временной перспективой. Нет ясного видения механизмов, чтобы поймать индивидуализм в сети общественного блага. Жизненно важно добиться реинтеграции, не возвратившись при этом к авторитарной чрезмерной интеграции общества.

Анемичные следствия ускоренной индивидуализации в Восточной Европе имеют два главных детерминанта. Во-первых, неустойчивость официальных организаций, чьи структуры изменяются коренным образом. Во-вторых, острая неуверенность в вопросе относительно принадлежности к образованьям типа общностей - добровольным ассоциациям, дружественным сообществам, к эмоциональным связям в местах работы и проживания. В условиях трансформации существует множество конкурирующих организаций и общностей, по отношению к которым каждый индивидуум мог бы ориентировать свои предпочтения, решения и действия. Восточные европейцы заново узнают, что функционирование организаций и сообществ может быть как укрепляющим, так и чреватым напряженностью и конфликтами.

Наш вывод неизбежно противоречив. Вместо быстрого расширения выбора, реальный диапазон возможностей стал для большинства восточных европейцев более ограниченным. Вместо ожидаемого повышения уровня жизни, повседневностью стали править экономическая нестабильность и лишения. Вместо того чтобы удовлетвориться эффективностью демократических политических институтов, большая часть населения страдает от институциональной дестабилизации и роста преступности. Вместо условий для более качественного и длительного персонального развития, проблемы последних лет привели во многих случаях к разрушению человеческого капитала. Восточно-европейские общества в настоящее время являются обществами риска в гораздо большей степени, чем их Западные соседи.

Обстоятельства, которые поставили существенную часть населения ниже стандартов, типичных для индустриализированных обществ, вредны для национальной конкурентоспособности. Это плохой старт в глобальном соревновании.

Организационная рациональность или организационные патологии?

Какова бы ни была оценка послевоенного развития Восточной Европы, в одном не остается сомнений - главной движущей силой этого развития являлось государство. Точнее это было государство, сросшееся со структурами правящей партии. Очевидный пример политического общества во главе с государственной организацией. Используя ресурсы национализированных производственных мощностей, государство определяло параметры технологического и экономического развития. Фактически не было иной политики, кроме активности партии-государства. Она доминировала над официальной культурой. Промежуточные механизмы, типичные для дифференцированного современного общества, такие как автономный рынок, а также политические и культурные ассоциации гражданского общества, были либо слаборазвиты, либо вовсе отсутствовали.

стр. 123

стр. 124

Чрезмерная политическая централизация восточно-европейских обществ имела решающий недостаток: она ограничивала творческое разнообразие в экономике, политике и культуре. Уже в конце шестидесятых возникла острая необходимость в экономической либерализации, политических инициативах и культурном плюрализме, и немудрено, что радикальные перемены после 1989 года сфокусировались именно на них. Однако вместо продуманного и эффективно осуществленного сокращения чрезмерной политической интеграции общества, на поверхность вырвались деструктивные тенденции. Наиболее очевидная из них - отказ государственных институтов от обязанностей, которые считаются главными государственными приоритетами в странах с сильной демократической традицией. Проще говоря, необходимая отмена государственного доминирования над обществом обернулась отменой необходимой интеграции общества государством. Освобождение рынков шло рука об руку с разрушением организационных мощностей государства.

Сложилась парадоксальная ситуация. В нынешних условиях Восточной Европы государство - единственная сила, способная разумно осуществить собственный уход из экономики и культуры. В этом регионе гражданское общество все еще находится на начальных этапах своего формирования; вопреки ожиданиям конца восьмидесятых, оно не способно играть ведущую роль в преобразовании. Социальные движения постепенно потеряли привлекательность и влияние, возложив на государство исключительную ответственность за управление преобразованием. Решающей задачей, таким образом, должно стать преобразование самого государства.

Задача эта трудновыполнима в условиях перманентной нехватки экономических ресурсов. Повсеместное разочарование также препятствует мобилизации политической воли; накопленная неудовлетворенность подталкивает к крайним проявлениям сомнений, апатии или агрессии; опыт неудачных реформ усугубляет кризис легитимности государственных институтов. Таким образом, трудные и болезненные меры экономической и административной стабилизации должны быть предприняты в условиях низкого уровня доверия к демократическим институтам.

Несмотря на отмеченное разочарование, общественное мнение Восточной Европы явно склоняется в пользу активного государства. Это особенно справедливо в том, что касается задачи противостояния разгулу преступности, который охватил регион после 1989 года. Ощущение личной безопасности от преступности достигло крайне низкого уровня в начале девяностых и остается таковым до сих пор. Наряду с безработицей и бедностью преступность фигурирует среди главных факторов, подрывающих качество жизни и требующих стратегических инициатив со стороны восточно-европейских государств.

Было бы опрометчиво полагать, что огромные проблемы, вставшие перед восточно-европейскими обществами присущи только этому региону. Всем современным обществам приходится иметь дело с подобными глобальными тенденциями.

Ключевым вопросом являются стремительно растущие проблемы, которыми следует заняться государственным институтам (Governing Globalization, 1998). Вот почему широко распространено мнение, что государственное управление с традиционной иерархической организацией должно быть заменено формами руководства, в котором взаимодействуют многочисленные действующие лица, представители публичного, частного и "третьего" секторов. Этот процесс необходим и перспективен, но также не лишен негативных сторон. Развитие моделей руководства может создавать новые социальные отклонения, в которых частные интересы будут представлены в чрезмерной или же недостаточной степени. Вместо распространения власти на многие структуры, вихрь преобразований легко вызовет новую концентрацию олигархических образований, которые подчас могут быть простыми посредниками международных структур власти.

стр. 125

Универсальные и партикуляристские ценности

Во всем мире существует тенденция к приспособлению социальных ценностей и норм к формирующейся глобальной системе ценности. Ее суть - концепция универсальных прав человека. В своем развитии после второй мировой войны восточно-европейские общества не сумели эффективно приспособиться к этим ценностям в значительной степени из-за собственной относительной изоляции от Запада.

Окончание полярной политической и военной конфронтации подстегнуло развитие универсализма ценностей в Восточной Европе. Права человека составляют ядро законодательных новшеств в регионе. Однако можно также вычленить немало отклонений от этого идеала и трудностей нормативной интеграции. В сознании восточно-европейской общественности сосуществуют противоречивые представления о прошлом, современности и оптимальных вариантах развития.

Легко объяснить подобную нормативную неустойчивость, сфокусировав внимание на темпе изменений в девяностых; с другой стороны, можно отметить и несоответствие между завышенными ранними ожиданиями и последующей отрезвляющей реальностью. Однако ценностно-нормативная дезориентация имеет более глубокие корни. Преобразования бьют по двум главным столпам культурной традиции Восточной Европы, а именно по эгалитаризму и слепому доверию государству (государственничеству). Обе линии чреваты внутренней напряженностью, питаемой спорной политикой предыдущих десятилетий. Тем не менее, они оказывают заметное влияние в регионе, поскольку апеллируют одновременно к общинному духу сельской культуры и социалистическим идеям города. Однако дело не только в культурной и институциональной инерции. Для многих в Восточной Европе это центральный вопрос: должны ли исчезнуть нормативные ориентации и установленные модели эгалитаризма и государственничества?

Типичный аргумент гласит, что эгалитаризм будет заменен идеалами либеральной меритократии. Подразумевается, что существенная дифференциация вознаграждений в зависимости от значимости достигнутых результатов будет узаконена культурой. В хорошо регулируемом обществе это могло бы быть идеальным решением, но трезвая оценка современных условий в Восточной Европе рисует иную картину. Повседневная жизнь дает нам более чем достаточно примеров незаконного обогащения, политического сговора и других форм несправедливости. На этом фоне призыв к меритократии и правосудию может быть немедленно интерпретирован как требование большего эгалитаризма.

Несмотря на разочарования, вызванные неэффективностью государственных институтов, в Восточной Европе сильны прогосударственные настроения. Представители различных политических направлений считают очевидным, что именно государство обязано выполнять существенные редистрибутивные функции в интересах экономически слабых групп. В дополнение к традиции, другим объяснением является ненадежное положение значительной части населения. Оставить ее без государственной поддержки - значит, обречь людей на голодную смерть.

Ключевой вопрос в данном контексте касается стабильности социального порядка, который складывается в Восточной Европе. Он легко может быть подорван пренебрежительным отношением к глубоко укорененным эгалитарным ценностям и методам. Тот же относится к нормативному содержанию и институциональной уместности государственничества. Существует необходимость модернизировать представление о солидарности, инкорпорированное в государственные институты, наряду с ясно очерченными и распространенными конечными ценностями справедливости.

Неустойчивость нормативной ситуации также поддерживалась подъемом оголтелого национализма и укреплением религиозной тождественности в ходе преобразований. Они же способствовали появлению в регионе множества новых государств в полном соответствии с духом права само-

стр. 126

определения. С другой стороны, национальное самоопределение имеет многочисленные партикуляристские последствия. Жестокие формы социального исключения воздействовали на миллионы. В особых случаях оно принимало форму этнической чистки, попирая универсальные права человека. По иронии судьбы, это стало возможным в условиях демократизации после падения авторитаризма в Восточной Европе. Вопреки ранним оптимистическим ожиданиям, партикуляризм мышления, ведущий к этнической, религиозной, политической или военной конфронтации, не исчез. Этот потенциал культурного конфликта делает очевидным иллюзорность тезиса о "конце истории".

Главная причина ценностно-нормативной нестабильности - широко распространенная нисходящая мобильность и стабилизация больших групп на нижнем пределе шкалы стратификации. Этот тип мобильности усиливает готовность встретить рискованные социальные ситуации, избрав партикуляристские образцы мышления и поведения. Вот плодородная почва для национализма, а также политического и религиозного экстремизма как альтернативы универсализации ценностей. Скорее всего, пройдет немало времени, прежде чем общества восточно-европейского региона смогут справиться с опасностями экстремизма и девальвации ценностей и норм. Потребуется устойчивое экономическое развитие, в процессе которого инициативы и ответственность станут направляться моралью и законом. В данном контексте решающая роль принадлежит политической и культурной элите восточно- европейских обществ (Higley et al., 1998). Правила управления и руководства по-прежнему должны быть укоренены в местных традициях и связаны с универсалистской культурой уважения к правам человека и терпимости. На взаимное приспособление местных традиций, культурных обычаев и современной этики инициативы и ответственности потребуется время. Все реформы систем образования должны проводиться с учетом этой стратегической задачи. Гражданские инициативы также могли бы быть весьма эффективны в процессе укрепления влияния демократических ценностей.

Ценностно-нормативная ситуация Восточных Европейских обществ по-прежнему находится в состоянии постоянной трансформации. Культура мирного сосуществования, терпимости и развития имеет реальные перспективы. Однако, демоны зависти, ненависти и угнетения все еще живы и также могут воспользоваться своим шансом.

Заключение

Время чрезмерных надежд и опасений в Восточной Европе подошло к концу. Пора подвести предварительный баланс (Genov, 1991). Сегодня вряд ли кто-нибудь станет всерьез рассматривать рыночную экономику и демократическую политику в качестве конечной цели преобразований, как это делалось многими на заре процесса преобразования. Они могут быть только средствами. Теперь кажется очевидным, что настоящие цели связаны с установлением более качественной взаимной координации потребностей и интересов отдельных индивидуумов, групп и целых организаций. Таким образом, ключевая проблема реформ - это не только преобразования прав собственности, даже притом, что текущие изменения без них были бы невозможны. Скорее, вопрос состоит в том, как достигнуть и поддержать динамический баланс между управлением и руководством в восточно-европейских обществах.

Нам предстоит столкнуться с немалыми трудностями, если мы собираемся установить и поддерживать условия для жизнеспособного развития восточно-европейских обществ в области экономики, политики, культуры и окружающей среды при наличии высоких стандартов качества жизни.

Во-первых, приняв форму всеобъемлющей коммерциализации, инструментальная активность стала препятствием долгосрочному непрерывному развитию. Она должна базироваться на конечных ценностях, апеллирующих к общему благу.

Во-вторых, негативные эффекты тенденции к индивидуализму должны быть минимизированы. Требуется слаженное функционирование механизмов непрерывного развития, основанного на солидарно-

стр. 127

сти; это невозможно при существующих условиях неограниченного господства индивидуализма. Если конфликт индивидуализма с традиционными и гипотетическими формами солидарности будет развиваться с той же интенсивностью, отрицательные эффекты станут определять будущее восточно- европейских обществ.

В-третьих, недооценка роли государства вызвала ряд трений и конфликтных ситуаций. Длительный экономический кризис - главное проявление отклонений от требований организационной рациональности, угрожающих планомерному развитию в регионе. Последовательная модернизация организационной рациональности требует продолжительных институциональных изменений.

В-четвертых, наряду с продолжением универсализации ценностей и норм наблюдается расцвет различных форм партикуляризма. Политические, идеологические, этнические, религиозные и многие другие разногласия и конфронтации скрыто или явно присутствуют и оказывают влияние в регионе. Как показывает опыт, латентный партикуляризм легко активизируется. Именно потому одна из наиболее важных текущих задач заключается в сохранении универсальной солидарности.

Библиография

Castellf, M. End of Millenium. Oxford and Maiden, Mass.: Blackwell, 1999.

Central and Eastern Europe: Continuing Transformation / Ed. Genov N. P., Sofia: UNESCO-MOST and Friedrich Ebert Foundation, 1998.

EUROPEAN COMMISSION. Central and Eastern Eurobarometer. Public Opinion and the European Union. Brussels, 1998.

Genov N. The Transition to Democracy in Eastern Europe: Trends and Paradoxes of Social Rationalization // International Social Science Journal. 1991. N 128. P. 131-141.

Genov N. Four Global Trends: Rise and Limitations // International Sociology. 1997. N 4. P. 409-428.

Governing Globalization. The Policy of Inclusion: Changing Over to Shared Responsibility. Mexico City: Demos Edition, 1998.

Parsons T. Action Theory and the Human Condition. N.Y.: The Free Press, 1978.

Postcommunist Elites and Democracy in Eastern Europe // Eds. Higley J., Pakulski J., Wesolowski W. N.Y.: St. Martin's Press, 1998.

System Change and Modernization: East-West in Comparative Perspective / Eds Adamski W.W., Buncak J., Machonin P., Martin D. Warsaw: IfiS Publishers, 1999.

UNDP. Human Development Report for Central and Eastern Europe and the CIS. N.Y.: UNDP, 1999.

UNITED NATIONS. Economic Survey of Europe. N.Y., Geneva, 1999. N 2.

Weber M. Gesammelte Aufsatze zur Religionssoziologie. Ttibingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), 1988. Bd. 1.

Permanent link to this publication: