Автор: Кандидат географических наук ГЛ. АКСЕНОВ, старший научный сотрудник Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН

Поначалу, в 1980 г., казалось, что новый журнал "Вопросы истории естествознания и техники" (ВИЕТ), как и сам Институт истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова АН СССР, имеет довольно узкую область приложения ученых сил: выяснение обстоятельств того или иного открытия, хода развития научных идей. История науки, писал в самом первом номере вновь созданного ежеквартальника тогдашний его редактор и директор института член-корреспондент АН СССР С.Р. Микулинский, служит "обогащению мышления ученого, способствует уточнению и развитию теоретических основ современной науки и техники, разработке их методологических проблем. Она выступает в качестве своеобразной формы критического анализа путей и методов познания природы".

Страницы журнала были отданы в распоряжение крупнейших ученых, имеющих склонность

стр. 48

рассмотрения науки по "вертикали", т.е. из прошлого в настоящее, чтобы из первых уст услышать об интригующих и запутанных лабиринтах научных изысканий и открытий в области естествознания, а также профессионалам- историкам, обобщавшим их пути и методы достижения успеха. Но постепенно выяснилось, что все сюжеты, основанные на результатах труда ученых, затрагивают лишь самый край прошедших событий. Выявились и более глубинные проблемы истории науки: связь научных открытий с личностью ученого, с той гигантской и неясной туманностью, в глубине которой пульсирует его мышление, где ткутся оценки им своего собственного положения и путешествия по лабиринтам мысли и по хитросплетениям научного сообщества. В той же области, стимулирующей творчество, находятся ключи к разгадке сложнейших взаимоотношений: ученик - учитель, руководитель - исполнитель, ученый и коллектив ученых. Отсюда можно вывести цели и задачи общественного развития, отражающиеся как в научных планах, так и в инвестициях в науку.

Вот почему выяснение методологии науки и теоретические основы с годами на страницах журнала стали отходить на второй план. Тем более что вскоре наступил кризис советского строя, период идеологической растерянности и неопределенности. Тогда-то, в период перестройки, ВИЕТ, который просто в силу специфики своего содержания всегда в наименьшей степени был менее подвержен цензурным ограничениям, оказался в наиболее выигрышном положении.

Во-первых, он плотнее соединился с профессиональной жизнью заграничных, прежде всего англоязычных историков науки, которые и более многочисленны и авторитетны, поскольку этот предмет читается повсеместно в качестве учебного во всех университетах Европы и Америки. Яснее стала вырисовываться общая профессиональная основа историков науки, началось бурное общение и выступление на страницах ВИЕТ зарубежных коллег, например, частым гостем на страницах журнала стал один из видных специалистов по истории русской и советской науки профессор

стр. 49

Массачусетсского технологического института (США) Лорен Грехэм.

Во-вторых, открылись многие из малодоступных прежде архивов. На страницы ВИЕТа буквально хлынул поток захватывающе интересного материала. Изменилась вся познавательная ситуация, свобода мысли и доступность прошлого предъявили новые требования к исследователям, статьи в журнале приобрели новую ценность.

В-третьих, изменился политический строй в стране, она повернулась лицом к демократическим ценностям и, стало быть, обрела публичную сферу, в которую история науки начала вносить свой весомый вклад. Иначе говоря, предмет истории науки приобрел вдруг общественное звучание. Тут-то и обнаружилось то, чего не видно было ранее: огромная ценность АН СССР. Довольно быстро стало понятно, что она являет собой никогда и нигде кроме нашей страны ранее не существовавший уникальный научный коллектив огромных размеров. Например, в семидесятые годы каждый четвертый ученый мира работал в Советском Союзе, из них более 52 тыс. - в академии. Этот феномен требовал осмысления и изучения, и журнал этим занялся. Наши авторы сосредоточились на периоде советского научного расцвета. С одной стороны, обнаружилось гигантское и повсеместное развитие институтов, лабораторий, экспедиций, с которыми было связано огромное количество людей. Вместе с тем выяснилось: плодотворность научного натиска, т.е. его количественная и качественная эффективность, была невысокой. Она непрерывно снижалась, начиная примерно с середины советского периода, когда весь мир был удивлен космическими достижениями и успехами в ядерной энергетике и военном применении атомной физики.

Причины этого виделись историкам науки в идеологическом насилии, которое осуществлялось в науке и в особенности в естествознании. Достаточно назвать лысенкоизацию биологических дисциплин, т.е. выделение и поддержку начальством одного, по их мнению наиболее отвечающего диалектическому материализму направления, и закрытие всех остальных. История ликви-

стр. 50

дации генетики в стране высвечивалась на страницах ВИЕТа на протяжении нескольких лет. Подобные феномены обнаружились и в области психологии, кибернетики и вычислительной техники. Зато счастливо избежали проработки и ограничений ядерная физика, например, или геология. Выявление механизма подготовки и проведения кампаний в различных науках или повседневной практики отбора ученых, их тематики, вопросы организации науки, ее планирования и "внедрения" достижений - вот что было в центре внимания истории советской науки. Однако параллельно нарастало количество свидетельств сопротивления ученых диктату, усиливалась борьба одиночек за свое достоинство, за сохранение научной истины.

Таким образом, незаметно для широкого круга историков науки их предмет начал меняться, перемещаясь от содержательной, феноменологической стороны научной жизни (что, когда и как открыто, как двигались идеи и эксперименты) на социальную ее сторону. Внимательному рассмотрению подверглась внутренняя жизнь ученого коллектива: института, лаборатории, экспедиции, воздействующих на них внешних организаций, взаимоотношений различных институтов. Впервые стал изучаться так называемый этос ученого т.е. образ и облик типичного представителя научного коллектива как самостоятельной творческой единицы, моральные качества исследователя, мотивация его поведения. Таких статей в советское время в журнале не было. Огромное значение приобрела личность творческого человека, которая является решающим условием научного движения.

Журнал стал индикатором изменения не только истории науки, но и всей исторической науки в целом. Общество и открытая публичная сфера страны еще не осознали того важнейшего и нового духа исследований, который вырисовывается из изучения прошлого советской науки, а за ней и всех остальных периодов развития научной деятельности. Наука становится важнейшим содержанием истории народа вообще, ибо на второй план отходят деятельность правителей, полководцев, народных вожаков, экономическое разви-

стр. 51

тие, борьба классов, еще недавно считавшиеся движущими силами истории. Оказывается, социальные формы жизни, как предсказывал стоявший у колыбели истории науки в СССР академик В.И. Вернадский, повторяемы, возникают вновь и вновь или остаются неизменными, а истинное развитие, т.е. движение общества, происходит под влиянием науки, оно стимулируется развитием знания и просвещения.

В таких условиях история науки и техники приобрела - и это видно по печатающимся материалам - совершенно иное, чем это казалось ранее, значение. Она стала исследованием причин общественного развития, стимулов изменения всего общественного климата. Самосознание науки есть изучение созидательной стороны общественного развития, есть осмысление и выяснение закономерностей и интереснейших подробностей социального творчества.

Свой 20-летний юбилей ВИЕТ встречает полным сил и перспектив, с чувством глубоких и положительных изменений в общественном состоянии человека, его увеличивающейся роли в мире.

стр. 52

Permanent link to this publication: