Изучать деятельность в США русских историков-эмигрантов в нашей стране долгое время было практически невозможно. Даже простое упоминание о ком-нибудь из них могло привести к серьезным неприятностям, и вплоть до начала перестройки ни о каком объективном исследовании вклада русских эмигрантов в мировую историографию не могло быть и речи. Лучшим учебником по истории России в Америке и до сих пор считается двухтомник проф. М. Т. Флоринского ¹ отмеченный многими десятками лестных рецензий как в Европе, так и в США. Лишь из Москвы пришла гневная отповедь журнала "Коммунист", в которой эта книга характеризовалась как "лживая интерпретация истории", "фальшивка" и "яркое свидетельство маразма американской официальной исторической науки" ² .

Жизнь и работа наших соотечественников на их новой родине - в Соединенных Штатах- складывалась далеко не просто. (Хотя по сравнению с Европой, не говоря уже о Китае, положение русских эмигрантов в США и Канаде было несколько лучше.) Тот же Флоринский не преподавал историю в Колумбийском университете, а читал лекции по экономике!

Его коллегам в Гарварде (М. М. Карпович) и Йеле (Г. В. Вернадский) в этом смысле повезло больше. Они сразу же после поступления в эти престижные университеты в 1927г. приступили к работе по специальности, хотя профессорского статуса достигли только после Второй мировой войны. Но дело даже не в этом. Проф. Карпович, создавший самую влиятельную школу американских русистов в Гарварде, занявшую в 1960-е годы ведущее положение в крупнейших университетах страны, и проф. Вернадский, издавший целую библиотеку исследований по русской истории с древнейших времен до наших дней, так и не получили в США должного признания.

Вплоть до настоящего времени американцы продолжают считать основоположником русистики в США проф. А. К. Кулиджа из Гарварда. Именно Кулиджу посвятил серию своих исследований крупнейший американский историограф-славист профессор Индианского университета Роберт Ф. Бернc, впервые выступивший на эту тему на годичном собрании

Болховитинов Николай Николаевич - действительный член Российской Академии наук, руководитель Центра североамериканских исследований Института всеобщей истории РАН. Автор выражает благодарность Институту высших исследований в Принстоне (Institute for Advanced Study), где была выполнена основная часть этой работы, а также Исследовательскому центру фонда Рокфеллера в Белладжио, где она была завершена.

стр. 3

Американской исторической ассоциации в 1976 г., и издавший переработанный текст доклада на страницах "Slavic Review". Позднее Бернс опубликовал несколько других исследований и, в частности, специальную монографию о Кулидже, а также книгу очерков, посвященных истории американской славистики ³ .

Я совсем не собираюсь уменьшать заслуги профессора Кулиджа в пробуждении интереса к России в американской исторической среде, но считать его "главным основателем русских исследований в Соединенных Штатах" ⁴ не могу. Да, профессор Кулидж еще в 90-е годы XIX в. начал читать в Гарварде лекции по русской истории. Да, в октябре 1896 г. на страницах "American Historical Review" он обратился к своим коллегам с призывом изучать историю Северной Европы и, в частности, России ⁵ . Да, среди его учеников было два видных слависта - Ф. А. Голдер и Р. Дж. Кернер. Голдер был выдающимся исследователем русских открытий на Тихоокеанском севере и отношений России с США, но в первую очередь он занимался поиском и сбором документов в русских архивах, а преподавал сравнительно мало. Как и другой ученик Кулиджа Декстер Перкинс, подготовивший в 1914г. диссертацию об откликах на доктрину Монро в Европе, включая Россию, Голдер мог оказать влияние на меня, но из-за своей преждевременной кончины в 1928 г. решающего влияния на развитие русистики в Соединенных Штатах оказать не успел. В отличие от Голдера, проф. Кернер, автор книги "The Urge of the Sea: The Course of Russian History". (Berkeley, 1942) на протяжении нескольких десятилетий преподавал в Калифорнийском университете в Беркли, но для того, чтобы считать его настоящим специалистом по истории России все же нет достаточных оснований.

В нашей стране серьезное изучение жизни и деятельности русских историков эмигрантов началось с большим опозданием. Пионером выступил безвременно скончавшийся В. Т. Пашуто (1918-1983). Незавершенная книга Владимира Терентьевича о русских историках эмигрантах в Европе была опубликована со вступительной статьей его ученицы Е. А. Мельниковой ⁶ . И хотя время написания наложило, к сожалению, суровый отпечаток на рукопись, книга сохранила познавательную ценность для всех, кто занимается русской эмиграцией в Европе. Естественно, что русские историки эмигранты в США упоминаются в книге Пашуто лишь эпизодически (прежде всего Вернадский).

Настоящий взрыв интереса к русскому зарубежью произошел в последнее десятилетие. К сожалению, подобно тому как в свое время в СССР Вернадского выбрали как главную мишень для критики, "персонификацию не нашего понимания" истории ⁷ , теперь он превратился в объект прославления. Все основные его труды, включая многотомную "Историю России", переведены и переизданы в России ⁸ .

Почти в полном забвении продолжают оставаться Карпович, Флоринский и другие русские эмигранты, роль которых в становлении американской славистики также оказалась очень значительной. Судьбы Карповича и Вернадского тесно переплелись еще в годы учебы на историко-филологическом факультете Московского университета. Вместе они слушали лекции В. О. Ключевского, работали в семинарах М. М. Богословского, Д. М. Пет-рушевского, активно участвовали в общественной жизни ⁹ . 1917 год привел к коренным переменам в судьбе молодых друзей. Карпович отправился весной в Америку вместе с новым русским послом в Вашингтоне Б. А. Бахметевым, а Вернадский присоединился к своему другу лишь 10 лет спустя, пройдя трудный путь жизни в России во время революции и гражданской войны, а затем эмиграции в Стамбуле, Греции и Праге. Тем не менее, Вернадский все эти годы не прерывал своих занятий историей, а Карпович после закрытия российского посольства в Вашингтоне в 1924 г. переехал в Нью-Йорк, где занимался переводами, книжной торговлей, чтением лекций и лишь после приглашения в Гарвард смог в полном объеме возобновить свои академические занятия. Впрочем, опыт работы дипломата, пребывание в США и в Европе не прошли, конечно, даром. Именно в это время- 1917-1926гг.- окончательно сформировались

стр. 4

взгляды Карповича как последовательного и убежденного либерала и демократа, о чем можно судить и по его обширному архиву, и по опубликованным материалам ¹⁰ .

Превосходное знание иностранных языков и в первую очередь английского помогло Карповичу завоевать признание студентов в качестве блестящего лектора, освоить разнообразные источники и литературу по истории России и Запада и начать публиковать свои работы в американских журналах и издательствах. Уже первая серьезная научная публикация Карповича - детальный обзор источников о русской революции 1917г.- поражает широтой охвата документальных материалов, опубликованных в России, Франции, Германии, Англии и других странах.

Обращаясь к относительно немногочисленной исследовательской литературе, Карпович справедливо отмечал, "что удовлетворительная история Русской революции 1917г. все еще остается ненаписанной" ¹¹ . Не сумел подготовить такой работы и сам автор статьи, хотя его обзор источников свидетельствовал о значительной предварительной работе по сбору документальных материалов и, в первую очередь, огромной мемуарной литературы.

Вместе с тем Карповичу нельзя отказать в понимании общих тенденций и перспектив развития России, в связи с чем приведем заключительные мысли из его очерка российской истории, опубликованного в 1932 году. Учитывая быстрый прогресс России в начале XX в., Карпович не считал, что революция 1917г. была "абсолютно неизбежной", России действительно предстояло решить множество сложных и трудных проблем, "но возможность их решения ни в коем случае не исключалась". По мере экономического и культурного прогресса "опасность насильственного взрыва становилась более отдаленной", но война нанесла мирной эволюции сокрушительный удар. "Она застала Россию в процессе радикальной внутренней реорганизации. Конституционный эксперимент начался менее чем 10 лет назад; аграрная реформа Столыпина осуществлялась всего несколько лет; проект всеобщего образования только что начал претворяться в жизнь; индустриализация, при всей своей быстроте, еще не прошла ранние стадии". Общий вывод звучал печально. "Война сделала революцию весьма возможной, а человеческая ошибка сделала ее неизбежной" ¹² . При всей своей краткости книга Карповича (106 страниц) давала общее представление о последнем периоде истории России и широко использовалась в качестве учебного пособия несколькими поколениями американских студентов как до, так и после Второй мировой войны.

Отличительная черта печатных работ и лекций Карповича заключалась в том, что русская история всегда рассматривалась им как неразрывная часть истории Европы в целом. Именно в таком плане написаны его главы по России в коллективном труде по экономической истории Европы, опубликованном в 1937 г. в Нью-Йорке ¹³ .

Так же он строил и свои лекции в Гарварде. Особой популярностью пользовался его знаменитый курс по интеллектуальной истории России XIX в., который оказал большое влияние на несколько поколений американских русистов. Кстати, именно Карпович стал инициатором и редактором перевода на английский язык известных "Очерков по истории русской культуры" П. Н. Милюкова. Сам Павел Николаевич всегда весьма благожелательно относился к своему молодому коллеге и был осведомлен о его деятельности. "Я следил за Вашей деятельностью в Harvard... и получал самые хвалебные отзывы о Вашей профессорской деятельности. Мысленно приветствовал Ваше вступление в наш исторический цех", писал Милюков Карповичу еще в начале 1930-х годов ¹⁴

С большой радостью Милюков воспринял предложение Карповича об издании в США на английском языке части его фундаментального труда по истории культуры. "Я был очень обрадован Вашим письмом и Вашим предложением надеть на мои "Очерки" англо-американский костюм. Само собой разумеется, что при этом надо приодеться сообразно местной моде, т. е. прежде всего спустить славянский жир и предстать перед читателем en

стр. 5

bonne forme [в хорошей форме]. Я думаю, что будет лучше всего, если Вы сами предложите нужные сокращения: самому мне труднее выдержать суровый режим для похудения", - с присущим ему изяществом писал Павел Николаевич, предоставляя американскому портному свободу рук в кройке и шитье своего заокеанского костюма ¹⁵ .

Шитье англо-американского костюма оказалось трудным и длительным. В конечном итоге в американское издание в трех частях вошел сокращенный текст только второго тома "Юбилейного издания" труда Милюкова с добавлениями Карповича. Для перевода были отобраны части, относящиеся к религии, литературе и искусству ¹⁶ .

10 марта 1942 г. Карпович смог, наконец, сообщить Милюкову, что "Очерки русской культуры" вышли в свет и выразил надежду, что эта работа "получит хорошую рекламу и широкое распространение". Пересылая экземпляр автору через французского консула, он сообщал, что идея опубликовать книгу в трех частях принадлежала издателю, который полагал, что в таком виде работа будет лучше продаваться ¹⁷ .

Получив в апреле 1942 г. это издание, Милюков писал Карповичу: "Вы сегодня сделали мне большой праздник. Передо мной лежат три изящные книжки "Очерков русской культуры" в американском обличье- работа Ваша и Ваших милых сотрудниц. Не знаю, как благодарить Вас, и прошу Вас передать мою искреннейшую благодарность Mmes Угет и Давис. Издано прекрасно (переводом я уже восхищался раньше). Ваше предисловие, примечания и постскриптумы вместе с освеженной биографией [вероятно, опечатка. Надо библиографией - Н. Б. ] и подробные указатели придают новую ценность изданию. Лучшего я ожидать не мог: поздравляю Вас и себя. В библиографии я нашел много для себя нового, что заставило меня пожалеть, что я далек от Ваших книгохранилищ" ¹⁸ .

Важной заслугой Карповича, как и его друга Вернадского, явилась популяризация трудов русских историков XIX - начала XX в. и прежде всего Ключевского. Лекции Карповича в Гарварде студенты конспектировали, печатали и передавали друг другу, как это когда-то делали московские студенты с лекциями Ключевского. Характерно, что на годичном собрании Американской исторической ассоциации в 1940 г. Карпович выступил с докладом о Ключевском и современных тенденциях в русской историографии, который затем был опубликован в ведущем журнале по славистике ¹⁹ . Михаил Михайлович подчеркивал, что синтез истории Ключевского продолжает оплодотворять русскую историографию. Даже сейчас, "спустя поколение после публикации "Курса русской истории" и смерти ее автора, этот синтез еще не заменен каким-либо новым, который получил бы широкое признание историков России" ²⁰ . И не случайно "Курс" Ключевского продолжал и до сих пор продолжает издаваться как на родине автора, так и за рубежом, включая США.

Отвечая на приветствие Карповича в связи со своим восьмидесятилетием академик Р. Ю. Виппер писал из Риги в августе 1939 г: "Разумеется, я Вас очень хорошо помню и даже весьма живо себе представляю. Вы были студентом в пору особенного блеска Московского университета, когда в нем скопилось так много талантливых молодых людей со всех концов России: скажу Вам, что это была и лучшая пора моей жизни и моей научной и преподавательской работы. Теперь мы с Вами коллеги, и меня очень радует, что Вы можете применять наследие нашей великой Московской школы в такой прекрасной обстановке, как Америка... Позвольте пожелать всяческих успехов в Вашей деятельности. К сердечному пожеланию моему присоединяется и мой сын, Борис Робертович, который очень хорошо помнит постоянные встречи с Вами в Москве... Любящий Вас Р. Виппер" ²¹ .

Вторая мировая война и особенно нападение Гитлера на СССР летом 1941 г. изменили общую обстановку в США и существенно расширили сферу деятельности эмигрантов из России, в том числе и Карповича, который сыграл важную роль в создании двух крупнейших русских журналов - "Russian Review" и "Нового журнала", которые существуют вплоть до нашего времени. О Карповиче, как об одном из основателей "Нового журнала", недавно достаточно обстоятельно писал М. А. Бирман ²² .

стр. 6

Конечно, вклад Карповича в создание "Нового журнала" выглядел бы гораздо ярче, если бы Бирман и другие исследователи познакомились с огромным архивом историка, в котором нашла отражение вся его деятельность, включая привлечение содержательных статей, финансовых средств, новых подписчиков и т. д. Более того основатели журнала и М. А. Алданов, и М. О. Цетлин неоднократно обращались к Карповичу по этим вопросам, обсуждали их и советовались еще до создания журнала.

В этой связи процитирую уже первое письмо, с которым Алданов обратился к Карповичу, когда в начале 1941 г. приехал из Европы в США. "Мы с Буниным хотим начать издание в Нью-Йорке толстого журнала", - писал Алданов и продолжал: "В необходимости такого дела, думается, сомнений быть не может: русским писателям, и переехавшим в Новый Свет, и оставшимся в Европе, больше на своем языке печататься негде. Если мы тут журнала не создадим, то негде будет [печататься] и дальше. Бунин написал шесть новых рассказов и не знает, что с ними делать! Я привез письмо от Бунина к М. И. Ростовцеву по этому делу и сам ему написал. Теперь обращаюсь и к Вам. Если можете помогите нам, во- первых, советами по изданию журнала, во-вторых, сотрудничеством, если он создастся. Бунин возлагал надежды на субсидии организаций Рокфеллера, Карнеги, университетов (об этом он и пишет Ростовцеву), - думаю, что на это рассчитывать не приходится? Но, может быть, какие- нибудь пути найти можно? Пожалуйста, сообщите свое мнение. Поработать над этим стоит. Ведь все-таки в "Совр[еменных] Записках" было напечатано немало вещей, позднее переведенных на все иностранные языки. Не погибать же всей зарубежной русской литературе!" ²³ .

Продолжая советоваться с Карповичем по поводу различных деталей издания журнала, Алданов писал, что если удастся собрать 2000 дол., то он выпустит первую книгу "приблизительно в таком составе: Беллетристика: Бунин ("Темные Аллеи"), Сирии (обещанное им начало нового его романа), я и, может быть, А. Л. Толстая. Полубеллетристический материал: работа Цетлина о "Кучке", - биографический материал, связанный с этими композиторами. Статьи: Ваша, Керенского, может быть Паниной, Авксентьева, моя. Работа Зензинова о русских монастырях в Финляндии, об их культурной роли он вывез интересные материалы. Быть может, научные статьи Ростовцева и воспоминания Милюкова. И, во всяком случае, большой хорошо поставленный критико-библиографический отдел. Надеюсь на Ваше участие также и в этом отделе? Имени редактора и самого этого слова, вероятно, не будет" ²⁴ .

С самого начала тесные связи у Карповича существовали и с Цетли-ным ²⁵ , а в 1943-1945гг. Михаил Михайлович редактирует "Новый журнал" вместе с Михаилом Осиповичем. После смерти последнего в 1945г. Карпович стал единоличным редактором журнала до своей кончины в ноябре 1959 года.

К сожалению, мало известно о решающей роли Карповича в решении самой трудной - финансовой стороны издания журнала. Ведь на протяжении ряда лет закрытие журнала казалось только вопросом времени ²⁶ . Именно Карповичу удалось в начале 1950-х годов решить эту проблему, добившись получения средств от фонда Форда, и предпринять необходимые шаги по укреплению положения журнала. В этой связи приведу отрывок из письма Карповича Ф. Мозли, который в то время возглавлял совет попечителей "Восточноевропейского фонда": "Мы перевели журнал на совсем другое положение: сняли помещение, создали оплачиваемый технический персонал, повысили гонорары, понизили подписную плату (даже ниже себестоимости) и всем этим бесповоротно отрезали для себя возможность возвращения к нашей прежней кустарной базе. В связи со всем этим я, как редактор, ангажировался перед сотрудниками, и перед подписчиками, и перед своим техническим персоналом... Я очень надеюсь, что Вы, как и другие члены Комитета, войдете в мое положение и правильно поймете мою точку зрения" ²⁷ . В ответном письме Мозли заверил Карповича, что "до тех пор пока он может оказать какое-либо влияние

стр. 7

на решения "Восточноевропейского фонда", он будет, как и с самого начала, твердым сторонником делать все, что мы можем, чтобы помочь стабилизировать и развивать далее "Новый журнал" в соответствии с весьма конструктивными началами, которые Вы ему придали" ²⁸ .

Обратим также внимание и на уже публиковавшиеся свидетельства Р. Б. Гуля, который с 1952 г. работал с Карповичем в качестве секретаря редакции "Нового журнала" и оставил, пожалуй, самые ценные воспоминания о редакторской манере своего шефа. Будучи от природы мягким и терпимым человеком, Михаил Михайлович тем не менее проявлял завидную твердость тогда, когда речь шла о недопустимых, по его мнению, "пилюлях". Так, когда он увидел, что в романе Алданова "Бред" одно действующее лицо "ультра-американски произносит известную фразу Юлия Цезаря - veni, vidi, vici (пришел, увидел, победил) - винай, вайдай, вайсай", он специально написал и убедил Марка Александровича убрать это вульгарное преображение фразы Цезаря из романа ²⁹ .

Удивительным чутьем Карпович обладал и при выборе публикуемых материалов. Именно ему принадлежит инициатива публикации русского перевода пророческой статьи Джорджа Ф. Кеннана "Америка и русское будущее" ("Foreign Affairs", April 1951) вместе со своими подробными комментариями ³⁰ .

Одновременно с работой в "Новом журнале" Карповичу принадлежала важная роль в создании и редактировании другого русского периодического издания в США - англоязычного "Russian Review", первый номер которого вышел в 1941 году. По свидетельству Д. фон Мореншилдта, с которым мне довелось беседовать в редакции "Russian Review" летом 1968 г., он вместе с Карповичем и У. Чемберлином на протяжении многих лет редактировали журнал "по совместной переписке". В 1940-е годы, когда Карпович был особенно активен в "Russian Review", Мореншилдт "регулярно получал от него от 15 до 20 страниц замечаний и комментариев" ³¹ . Карпович часто заказывал статьи и рецензии, читал гранки и участвовал в решении многих текущих дел.

Уже с первых лет издания журнала не без личного участия Карповича тема истории России и русско-американских связей стала систематически появляться на его страницах. Так, например, уже в начале 1942 г. Карпович обратился к А. Г. Мазуру с просьбой написать для журнала статью подобную той, которую он в свое время подготовил для "Le Monde Slave", а также рецензию на книгу С. Б. Окуня о Российско- американской компании (М.-Л. 1939), что и было выполнено ³² . На страницах журнала в 1940- 1950-е годы печатали свои оригинальные статьи по истории ранних русско- американских отношений Е. М. Двойченко-Маркова, У. Нагенгост, А. Г. Тарсаидзе и многие другие, а обширная переписка Карповича с Мореншилдтом свидетельствует, что Михаил Михайлович, как "associate editor" постоянно был не только в курсе всех дел, но даже часто помогал исполнительному редактору ("managing editor") в чтении гранок ³³ .

Хотя в 1950-е годы активность Карповича в делах "Russian Review" несколько снизилась, Мореншилдт регулярно советовался с ним по составу номеров, привлечению авторов и даже техническим вопросам. В свою очередь Карпович не забывал о финансовых проблемах журнала и на заседаниях Бахметьевского фонда старался сделать в этой области все возможное ³⁴ .

Деловые связи с журналом не прекратились даже в 1959г., когда Карпович был уже тяжело болен. Мореншилдт продолжал информировать его о редакционном портфеле и советовался по составу очередных номеров. "В будущем году.., - писал Мореншилдт, - 50-ие смерти Льва Толстого. Хорошо было бы посвятить ему целый январский номер. Как Вы думаете? Кто бы в Европе мог написать о нем... Может быть. Вы сами напишите что-нибудь" ³⁵ . По свидетельству Мореншилдта. Михаил Михайлович всегда сохранял свой природный оптимизм, с одобрением принял хрущевскую "оттепель" и расширение русско-американских культурных обменов. "Советский коммунизм, - отмечал Карпович, - когда-нибудь превратиться

стр. 8

в систему более близкую и приемлемую для нас; и будет жаль, если мы не признаем эти изменения, когда они происходят" ³⁶ .

Звездный час для Карповича, а в известной мере и для других историков-эмигрантов, наступил после Второй мировой войны, когда в США начал стремительно возрастать интерес к главному победителю нацистской Германии и одновременно основному оппоненту Запада- Советскому Союзу. Вплоть до 1945 г. Карпович не вел специального семинара и, несмотря на блестящие лекции и внимание к студентам, его ученики первоначально исчислялись единицами, как это случилось с Филипом Мозли в 1928-1929 годах ³⁷ . В дальнейшем под руководством Карповича докторские диссертации подготовили Оливер Родкей (1939 г.), Стэнли Пейдж (1940 г.), Фредерик Баргхон (1941 г.) и Дэвид Хехт (1945 г.) ³⁸ . Из этой группы мне в свое время довелось познакомиться только с профессором Хехтом, который преподавал в Нью- йоркском городском колледже. Он был автором неплохой книги о знакомстве русских радикалов с Соединенными Штатами ³⁹ , которую я читал, когда начал свои исследования о русско-американских отношениях.

Первые докторанты Карповича в дальнейшем преподавали не только в городском колледже в Нью-Йорке (С. Пейдж и Д. Хехт), но также в Йельском (Ф. Баргхон) и Техасском (О. Родкей) университетах, но, пожалуй, никто первоначально не мог предполагать, что за десять послевоенных лет. Карпович станет главным "отцом-основателем" американской школы русистики.

Когда осенью 1999 г. я приехал в Принстон, чтобы заняться новой для меня темой о роли историков-эмигрантов из России в развитии славистики в Соединенных Штатах, то при первой же встрече со своим давним знакомым проф. М. И. Раевым в Батлеровской библиотеке Марк Исаакович сразу же обратил мое внимание не совершенно исключительный состав аспирантов в послевоенном семинаре Карповича - Ричард Пайпс, Леополд Хеймсон, Николай Рязановский, Доналд Тредголд и др. Это мнение в дальнейшем подтвердил Хеймсон и другие специалисты, с которыми мне довелось встретиться или познакомиться с записями их бесед, хранящимися в архиве Гуверовского института ⁴⁰ .

По преимуществу это было первое послевоенное поколение, пришедшее в Гарвард в 1946 г. Многие их них участвовали в войне и были несколько старше обычных студентов. Все они проявляли огромный интерес к России, а в США ощущался остарый недостаток в специалистах, которые имели бы достаточную подготовку, чтобы серьезно заниматься изучением СССР.

Примерно аналогичное положение после Второй мировой войны сложилось в Советском Союзе в отношении изучения Соединенных Штатов. До войны историей США занимались буквально единицы ⁴¹ . В первые послевоенные годы по Соединенным Штатам специализировались Г. А. Арбатов, Н. Н. Иноземцев, А. Н. Яковлев и десятки других студентов, пришедших в вузы вскоре после демобилизации из армии. Об этом же свидетельствовали биографические очерки семи ведущих американских за пределами США. В предисловии к юбилейному номеру "Journal of American Studies" за апрель 1980 г., тогдашний президент Европейской ассоциации американских исследований и первый директор Института по изучению США в Оксфорде проф. Г. Аллен писал: "Гитлер сделал всех нас американистами, включая в каком-то смысле и нашего русского коллегу" ⁴² . По возрасту я, конечно, не мог быть участником войны, но Аллен прав в том, что именно война, в которой Англия, СССР и США совместно воевали против Гитлера, пробудила мой интерес к Соединенным Штатам и сделала меня американистом.

В США подготовка специалистов вышей квалификации издавна была рассредоточена во многих университетских центрах. Так, наряду с Гарвардом, важную роль в подготовке американских русистов играли Колумбийский университет в Нью-Йорке, Калифорнийский университет в Беркли и Йельский университет в Нью-Хейвене. В Коламбиа Русский институт был основан еще в 1945 г., то есть раньше, чем в Гарварде и под руководством

стр. 9

профессора Дж. Робинсона через пять лет превратился в эффективную организацию в области русских исследований и подготовки квалифицированных кадров. Уже в 1952 г. 55 выпускников этого университета работали в правительственных учреждениях, 13 были заняты в соответствующих исследовательских проектах, а 46 вели преподавательскую работу в различных университетах и колледжах. В целом за 1945-1959 гг. Коламбиа подготовила в три раза больше выпускников по русской тематике, чем Гарвард, и превратилась, по мнению профессора Р. Бернса, в наиболее важный центр по изучению России в США ⁴³ . Добавим, что в Русском институте специализировались по истории такие известные ученые как Самуел Бэрон, Томас Хэммонд, Теодор фон Лауе, Алекс Кучеров и др. ⁴⁴ .

Не оспаривая важного значения Колумбийского университета и его Русского института в подготовке специалистов по России, следует подчеркнуть, что самым важным центром в подготовке русистов высшей квалификации - докторов наук по истории России все эти годы в США оставался Гарвард. Число докторских диссертаций по русской истории, подготовленных в наиболее престижных университетах в США в 1940-1958 гг. достигло в Гарварде - 30; Колумбии - 21; Беркли - 10; Йеле - 9 ⁴⁵ .

Почему же Колумбийский университет уступил Гарварду первенство в подготовке специалистов самой высокой квалификации по русистике? Почему именно Гарвард стал после Второй мировой войны главным центром подготовки наиболее выдающихся американских русистов?

Представляется, что важную роль в этом сыграл субъективный фактор - личные качества руководителей, в данном случае Карповича и Робинсона. О первом уже говорилось достаточно много. Профессор Робинсон в известной мере был его полной противоположностью. По свидетельству одного из его учеников профессора Бэрона, с которым мне приходилось беседовать в Чэпел Хилле (Северная Каролина) в 1990 г., на рукопись в 15 страниц от профессора Робинсона можно было получить такое же число страниц комментариев. Не удивительно, что студенты, по словам моего давнего коллеги и друга Н. Сола, который также учился в Колумбийском университете, стремились, по возможности, избежать близкого общения с придирчивым профессором. В университете ходили слухи, что несколько учившихся у него студентов "начинали пить, получили умственное расстройство и даже совершали самоубийство". "Конечно, - добавлял Бэрон, - это преувеличение, но правдой является то, что только один человек - Джон Кертисс - завершил докторскую диссертацию под руководством Робинсона, но волосы Джона преждевременно стали седыми" ⁴⁶ .

Аналогичные впечатления сохранились и у других известных русистов, которые практически единодушно отдавали предпочтение Карповичу. По отзыву А. Даллина, с Михаилом Михайловичем было гораздо легче иметь дело, и у него было гораздо больше идей, чем у Робинсона, "который был исключительно трудным человеком... По собственному опыту, - продолжал Даллин, - знаю, что он вернул небольшую работу со своими замечаниями, которые занимали столько же места, сколько занимала сама работа... В результате многие из нас не хотели иметь его в качестве своего руководителя" ⁴⁷ . Кроме того, в Колумбийском университете учебная программа в аспирантуре занимала два года, то есть завершалась до защиты диссертации, и многие предпочитали получить диплом доктора философии где-нибудь в другом месте.

В результате за несколько послевоенных лет Гарвард превратился в главный центр изучения русской истории. И в этом была заслуга не только Карповича, но и той блестящей когорты молодых ученых, которые объединились вокруг него в конце 40-х и начале 50-х годов. Как вспоминал Пайпс, а также Раев и Хаймсон, влияние Карповича, написавшего относительно мало, было больше "личным, чем интеллектуальным". Будучи прекрасным лектором, именно своими лекциями он заражал слушателей вдохновением. Наряду с общим курсом по русской истории, он читал курсы средневековой и новой истории России, вел семинар и читал свои любимые лекции "по интеллектуальной истории" ⁴⁸ .

стр. 10

Михаил Михайлович обладал даром заинтересовывать своих слушателей, а также редкой терпимостью к другим взглядам. Обмен мнениями продолжался и в неофициальной обстановке, чему способствовало наличие в Русском исследовательском центре в Гарварде помещения для ланча, где можно было выпить чай или кофе, позавтракать сэндвичами, а заодно обсудить научные и иные проблемы ⁴⁹ .

Н. В. Рязановский, один из самых осведомленных и наблюдательных очевидцев событий, как и большинство других учеников Карповича, с самого начала отдал свое предпочтение Гарварду. Вернадский в Йеле написал множество работ, но талантом преподавателя не обладал и имел мало учеников, Робинсон в Колумбийском университете, как уже говорилось, предъявлял "невыносимые требования" и студенты стремились вообще избежать общения с ним. Отношения же Карповича со студентами, несмотря на его огромную занятость, с самого начала складывались исключительно благожелательно. Рязановский вспоминал, что, когда у него возникла проблема с квартирой, Карпович тут же пригласил его жить в своей семье. Не удивительно, что именно в семинаре у Карповича после Второй мировой войны сложилась "совершенно исключительная" группа учеников, которая затем "в течение нескольких десятилетий контролировала изучение русской истории" в США. Карпович стал тем человеком, который оказался в нужном университете и в нужное время" ⁴⁹ .

Именно под влиянием Карповича, а также неоднократно приезжавшего из Англии для чтения лекций проф. И. Берлина, в Гарварде возникла знаменитая школа "интеллектуальной истории" ⁵⁰ , или точнее "истории общественной мысли". Как подчеркивал Хеймсон, под влиянием Карповича почти все участники семинара темы своих диссертаций связали с историей русской общественной жизни, что и стало главным направлением в исследованиях американских русистов. Из 30 докторантов в Гарварде в 1940-е- 1950-е годы 18 посвятили свои диссертации интеллектуальной истории. Среди них только в 1950-е годы завершили свои диссертации М. Раев (1951 г.), М.Малиа (1951 г.), Л. Хеймсон (1951 г.), Г. Роггер (1952 г.), У. Персен (1953 г.), Р. Талер (1955 г.), Дж. Салливлан (1955 г.), А. Мендел (1957 г.), Дж. Роджер (1957 г.), Ч. Адлер (1958 г.) и др. ⁵¹ .

Тесные связи Карповича со своими учениками не прекращались и после того, как они покидали Гарвард. В Бахметевском архиве сохранились письма к нему Раева, Пайпса, Рязановского, Малиа, Д. Тредголда и многих других. Даже когда случалось, что докторские диссертации завершались в другом университете, как это произошло с Рязановским, который в 1948- 50 гг. подготовил свою работу в Оксфорде под руководством Берлина и Самнера на тему "Россия и Запад в учении славянофилов", Карпович оставался его постоянным корреспондентом и советчиком. "Мне очень хочется поучиться еще у Вас (в интересующей меня области Вы самый большой ученый)" - писал Рязановский своему учителю ⁵² .

Помощь "Дорогому Коле", как Рязановского обычно именовал Михаил Михайлович, не прекратилась и в дальнейшем. Когда стал вопрос о публикации диссертации в издательстве Гарвардского университета, поддержка Карповича оказалась решающей. Характерно в этом смысле письмо Рязановского от 23 июля 1950 г.: "Очень большое спасибо за Ваше письмо и особенно за добрый отзыв о моей работе, а также за подробное указание о том, как улучшить работу и приготовить ее для печати. Нечего и говорить, что в этом деле с Harvard University Press я всем обязан Вам (Вообще, ведь, я отправился учиться в Гарвард, так как Вы там преподаете)" ⁵³ . Сам Рязановский очень внимательно отнесся к замечаниям Карповича и Гарвардского издательства и в конце мая 1951 г. сообщил, что "все поправки и изменения окончены" и он завтра же отсылает рукопись назад. "Надеюсь, что теперь я всех удовлетворю, и что профессор Handlin [известный американский историк Оскар Хэндлин. - Н. Б. ] сможет приступить к печатанию моей работы. Но, если еще нужно что-нибудь сделать, то, пожалуйста, напишите мне, как можно скорее. Я Вам глубоко благодарен за Вашу заботу и помощь" ⁵⁴ . Советы и помощь Карповича способствовали выходу

стр. 11

книги молодого Рязановского о славянофилах в Гарварде в 1952 г., а спустя два года в Мюнхене появился ее перевод на немецкий язык ⁵⁵ .

Важную роль сыграли советы и поддержка, оказанные Карповичем и при издании второй книги Рязановского - "Николай I и официальная народность в России, 1825-1855". Внимательно познакомившись с рукописью, Карпович констатировал: "Она содержит богатый материал, который до этого использовался недостаточно и в большинстве случаев практически оставался неизвестным англоязычным читателям. Материал прекрасно организован и главы превосходно написаны", - отмечал Карпович и по обыкновению сопровождал отзыв своими подробными и интересными соображениями: "Мне кажется, что Вы преувеличиваете значение так называемой "официальной народности" в русской интеллектуальной жизни и истории..." Сомнения Карповича вызывала связь "официальной доктрины с такими людьми как Пушкин, Гоголь и Тютчев. Позиция Пушкина лучше всего была определена покойным Г. П. Федотовым, который назвал его "последним бардом империи свободы". Конечно. Пушкин был за империю, но быть за империю не обязательно означает быть за императора или за автократию вообще. Отношение Пушкина к Николаю было двусмысленным и со временем он испытывал все менее и менее энтузиазма. Я также не вижу как можно считать его защитником автократии как формы правления" ⁵⁶ .

Пристальное внимание Карпович уделял не только подготовке его учениками докторских диссертаций и последующим публикациям их трудов, но также их устройству на работу в наиболее престижных американских университетах ⁵⁷ . Ученики Карповича Пайпс, Хеймсон, Раев, Рязанов-ский, Тредголд, Роггер, Малиа в 1950-е-1960-е годы заняли ведущие кафедры, на которых преподавалась русская история (в Гарварде, Колумбийском университете, Беркли, Сиэтле, Лос-Анджелесе и др.).

В 1957 г. в связи с выходом Карповича на пенсию его ученики издали в честь своего учителя - (в "знак своего восхищения, любви и благодарности") сборник статей "Русская мысль и политика" ⁵⁸ . У многих из них в I960-1970-е годы уже появились свои ученики. В дальнейшем в их честь публиковались специальные сборники, им посвящались специальные номера журналов и отдельные статьи ⁵⁹ . Особенно много талантливых учеников уже в 1960-е годы оказалось в Гарварде у Пайпса. Среди них были Т. Тарановский, Д. Филдт, А. Глисон, М. Окенфус, Д. Уоа и другие, связи с которыми у меня восходят еще к 1968 году. Большинство из них в то время участвовало в издании в Гарварде журнала "Kritika", в котором печатались интересные и обстоятельные рецензии на выходившие в СССР книги по истории. Именно в этом журнале появилась одна из первых обстоятельных рецензий на мою книгу о становлении русско- американских отношений 1775-1815 (М. 1966) ⁶⁰ .

Если Карпович олицетворял Учителя, был движущей силой, своеобразным "мотором" в подготовке школы американских русистов после Второй мировой войны, то научную базу, книги, на которых учились специалисты по истории России, создавал Вернадский. Своих собственных учеников у Йельского профессора было сравнительно немного. В сборнике, изданном в 1964г. в его честь участвовало 8 человек, и среди них звезд первой величины не оказалось. Но не будет преувеличением сказать, что все американские русисты в той или иной степени учились на трудах Вернадского, и в этом смысле его, как и Карповича, с полным основанием можно отнести к основоположникам русистики в Соединенных Штатах. "С того времени, когда мальчишкой я заинтересовался историей России, я читаю Ваши работы, учитываю высказываемые мнения и оцениваю Ваши интерпретации. Мне представляется, - писал Вернадскому Рязановский, сам ставший к тому времени маститым ученым, - что я никогда не мог детально рассмотреть ни одной проблемы в развитии России без учета того, что Вы написали. В самом прямом смысле я не могу отделить Вас от истории России" ⁶¹ . С полным основанием можно утверждать, что первое поколение американских русистов училось не только на лекциях и семинарах Карповича, но и на книгах Вернадского.

стр. 12

Подготовка ученых трудов всегда была главным делом в жизни Вернадского. Еще до переезда в Йель, по рекомендации М. И. Ростовцева ⁶² , Вернадский сумел зарекомендовать себя как специалист по истории России и один из создателей "евразийской теории". Свое начало эта концепция ведет от сборника "Исход к Востоку" (София, 1921), основными авторами которого были Н. С. Трубецкой и П. Н. Савицкий. В соответствии с этой теорией была написана и известная книга самого Вернадского "Начертание русской истории". Основой русской истории, по его мнению, являлось "соотношение лесной и степной полосы, борьба леса и степи". Если первоначально шла более или менее равная борьба "леса" (оседлых славян) и "степи" (кочевников), то в монгольский период "степь" победила "лес". В дальнейшем в период Московского царства "лес" взял реванш, а закончилось все это последующим объединением "леса" со "степью". "Географические особенности Евразии,- по мнению Вернадского, - во многом предопределили ход исторического развития русского народа" ⁶³ .

Переехав в США, Вернадский существенно пересмотрел и уточнил свои прежние "евразийские взгляды", но не отказался от них. Особые трудности у него (в отличие от Карповича) возникли с английским языком. В первые годы у него возникали проблемы как с чтением лекций, так и особенно с написанием работ на английском языке. В результате свою первую книгу в США - общий курс истории России- он первоначально написал на своем родном языке, а затем она была переведена на английский. В предисловии к этой книге Ростовцев писал: "Большинство видных русских ученых не обращают внимания на выдающийся факт в истории России, - с географической и с культурной точки зрения Россия, тесно связанная с Центральной Европой, в еще большей степени связана со значительной частью Азии и ее своеобразным культурным развитием. Мы не должны забывать, что на протяжении веков своей ранней истории Россия оставалась составной частью обширных и могущественных азиатско- иранских и монгольских империй, и что Россия возникла как одно из европейских государств после долгого и тесного сожительства с монгольскими племенами и после долгой и трудной борьбы с ними, и что Россия до сих пор территориально занимает значительную часть Азии. Без сомнения, Россия преуспела в частичном поглощении и частичной европеизации многих азиатских племен. Однако, возникает вопрос как велик вклад этих племен в особенности развития самой России?" - задавал вопрос этот крупнейший авторитет по древней истории, полагая, что предпринятая Вернадским попытка может в будущем привести к важным и длительным результатам ⁶⁴ .

Хотя "евразийские" увлечения никогда не получали одобрения многих его друзей и коллег, включая Карповича, А. А. Кизеветтера ⁶⁵ и др., первая книга Вернадского в целом встретила благожелательный прием. Ведущий специалист из Калифорнийского университета Р. Кернер в "American Historical Review" пришел вслед за Ростовцевым к положительному заключению ⁶⁶ . На протяжении длительного времени книга использовалась в качестве учебника в ряде университетов США и за их пределами, выдержала 7 изданий и переводилась на иностранные языки - голландский, испанский и даже японский. Сравнительно недавно вышло, наконец, и русское издание книги.

Исторические и политические взгляды Вернадского не оставались неизменными. Если первоначально он абсолютно не принимал советский строй и в отличие от Карповича считал невозможным какое-либо сосуществование с новым режимом, то во время Второй мировой войны его позиция начала существенно меняться. "Только теперь, после того, как Россия на протяжении почти трех лет выдержала ужасное испытание кровью и огнем, мы стали кое-что понимать относительно ее действительной силы. Мы можем одобрять или не одобрять методы, которыми Россия управляется. Но любая оценка советской системы должна основываться на честной и реалистической попытке подойти к России без какого-либо пристрастия. Взяв власть под знаменем мировой революции, советские лидеры позднее перешли к политике "построения социализма в одной стране". И далее

стр. 13

в конце книги: "Никакого изменения в основных принципах советской экономической системы ожидать не приходится. Советский социализм - государственное управление как промышленности, так и сельского хозяйства, - доказавшие свою действенность в войне, по всей видимости, останутся в силе. Однако, ...это не означает неизбежность конфликта с капиталистическими странами" ⁶⁷ .

Второй крупной работой Вернадского в США стала подробная политическая и дипломатическая история России (с IX века до 1935 г., то есть до вступления СССР в Лигу Наций) ⁶⁸ . Хотя знание английского давалось Вернадскому с трудом, свою новую книгу он переводил с русского сам. Весь текст прочитал и Карпович, сделавший (по словам Вернадского) "много очень полезных замечаний и по существу и в смысле языка" ⁶⁹ .

Главным трудом Вернадского стала его фундаментальная "История России", которую он писал на протяжении трех десятилетий. В соответствии с первоначальным замыслом она планировалась в 10 томах. Первые 6 томов он взялся написать сам и довести изложение до конца XVIII в., а автором последних четырех томов, охватывающих русскую историю в XIX-XX вв. должен был стать Карпович. "Авторы, каждый из которых преподавали русскую историю в американских университетах более пятнадцати лет, весьма воодушевлены тем, что в последнее время русские исследования пустили прочные корни в этой стране и сделали здесь значительные успехи" ⁷⁰ .

Однако Карпович из-за своих многочисленных обязательств (Гарвард, "Новый журнал" и т. д.) так и не смог вплотную приступить к подготовке серии своих томов- т. 7 (первая половина XIX в.), т. 8 (1856-1894), т. 9 (1894-1917), т. 10 (советский период). После его смерти издательство Иельского университета в 1960 г. обратилось с соответствующим предложением к профессору Принстонского университета С. Е. Блэку, который начинал изучать русскую историю у Михаила Михайловича еще в 1930-е годы и сохранил "глубокое уважение к его знаниям и культуре". Поскольку профессор Блэк в то время готовил монографию о реформах Петра I, он не возражал начать свою серию не с 7, а с 6 тома (Россия в XVIII в.) ⁷¹ . К сожалению, в конечном итоге вторая половина десятитомника так и осталась ненаписанной. Между тем Вернадский с завидным упорством трудился над этим грандиозным проектом, с 1943 по 1969г. издал свои пять томов (т. V в двух частях) и довел изложение истории России почти до конца XVII века ⁷² .

Некоторые стороны исторической концепции Вернадского встречали возражение. Много споров вызвала, в частности, его оценка монгольского завоевания ⁷³ . "Прямо или косвенно, - по мнению Вернадского, - монгольское нашествие способствовало падению свободных политических институтов времен Киевской Руси, росту абсолютизма и крепостничества" ⁷⁴ (последний вывод относится явно к более позднему времени!). Более того, утверждал автор, монгольская политика религиозной терпимости помогла русской церкви выжить в самых трудных условиях. При всей спорности отдельных положений, развивавшихся Вернадским, его многотомная история России в целом получила высокую оценку рецензентов. Общий разбор первых четырех томов истории России дал выдающийся специалист по истории Византии профессор Д. Оболенский, избранный в 1994г. иностранным членом Российской академии наук ⁷⁵ .

Поздравляя Вернадского с завершением работы "над его великой "Историей России"", Дж. Кеннан отмечал: "При существующих обстоятельствах она вносит еще больший вклад в продолжение русской культурной традиции и за это будущие поколения русских будут испытывать особую благодарность" ⁷⁶ .

Вернадский продолжал работать над своими трудами вплоть до смерти 12 июня 1973 года. В "Записках русской академической группы в США" в 1971-1975гг. (т. V, VI, VII, VIII, IX) публиковались его "Очерки по истории науки в России 1725-1920" (части I-V), а в 1978 г. в английском переводе вышла последняя большая работа Вернадского по русский истори-

стр. 14

ографии под редакцией его верного помощника и друга проф. С. Г. Пуш-карева ⁷⁷ .

Ученики по праву называли Вернадского "учителем учителей", a "Slavic Review" считал его "мировым лидером в своей специальности" ⁷⁸ .

Дополняя, развивая и сотрудничая друг с другом, Вернадский и Карпович сыграли важную, можно сказать исключительную роль в становлении и развитии американской русистики - первый своими многочисленными научными трудами, второй - подготовкой школы высококвалифицированных специалистов, которые во второй половине 1950 - начале 1960-х годов возглавили преподавание и исследовательскую работу по истории России в ведущих университетах США.

Кроме Карповича и Вернадского, в Соединенных Штатах трудилось еще несколько профессиональных историков- эмигрантов из России. Особо выделяются заслуги Михаила Тимофеевича Флоринского (1894-1981), уже упоминавшегося как автор лучшего учебника по истории России, по которому училось несколько поколений американских студентов. Приехав в США в 1926 г. из Англии, где он долгое время сотрудничал с П. Г. Виноградовым, Флоринский защитил докторскую диссертацию в 1931 г. в Колумбийском университете и с того времени преподавал там экономическую историю. Помимо двухтомной "Истории России", над которой он работал по заказу издательства Макмиллан более двух десятилетий ⁷⁹ , в 1964г. в том же издательстве его учебник вышел в более кратком виде ⁸⁰ . Известность получили такие его работы как "Конец Российской империи" (N. Y., 1931; 2 ^nd ed. N. Y., 1961), "К вопросу о понимании СССР" (N. Y. 1939; Rev. ed. 1951) и некоторые другие.

Однако, настоящий успех и известность Флоринскому принесла его двухтомная "Россия: история и интерпретация", которой было посвящено около 100 рецензий в США и странах Европы. Рецензенты практически единодушно отмечали высокий профессиональный уровень книги, прекрасный литературный стиль ⁸¹ . Не обошлось, конечно, и без некоторых критических замечаний. Так, Дж. Блюм из Принстона обратил внимание на недостаточное знакомство Флоринского с советскими работами, в частности новыми трудами Л. В. Черепнина (1948 г., 1951 г.) и Б. А. Рыбакова (1948 г.). А. Г. Мазур отметил явно недостаточное внимание к раннему периоду русской истории, и, прежде всего к истории Киевской Руси, которой посвящена лишь одна небольшая глава (около 26 страниц).

Многие рецензенты (в частности, Мазур) предсказывали этой книге долгую жизнь. И они не ошиблись. К началу 1960-х годов учебник Флоринского был издан 7 раз ⁸² . Редактор издательства Макмиллан Дж. Кэррол писал: "Как и Вы, мы в восторге в связи с продолжающейся продажей двухтомной истории... Все ученые, с кем я говорил по поводу этих книг, заверили меня в их исключительной и непрекращающейся ценности. Боюсь, что в наших руках "классика", что впрочем нас ничуть не беспокоит" ⁸³ . Даже в 1999-2000 гг., когда мне приходилось беседовать со своими американскими коллегами по этому вопросу, они единодушно отмечали, что до сих пор считают учебник Флоринского наиболее удачным изложением истории России до 1917 года.

Кроме Флоринского, деятельность которого была связана с Колумбийским университетом и созданном там же Русским институтом, в США работало еще несколько историков, принадлежавших к первому поколению эмигрантов после революции и гражданской войны. Среди них можно назвать князя А. А. Лобанова-Ростовского, преподававшего в 1930- 1945 гг. в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, а затем переехавшего в Мичиган. Лобанов-Ростовский родился в Японии в 1892г. и первоначально считался в первую очередь специалистом по Востоку. Его книга "Россия и Азия", вышедшая в 1933 г., была переиздана в 1951 г. ⁸⁴ , а мое внимание это имя привлекло в начале 1960-х годов, когда я познакомился с его статьей о русской экспансии на восток в свете теории Тернера ⁸⁵ . Впрочем, к этому времени интересы князя уже переместились на Запад и он стал автором двух хронологически последовательных работ о России и Европе от 1789 до 1878 года ⁸⁶ .

стр. 15

В различных американских и канадских университетах преподавал Л. Страховский, писавший об Александре I, Николае I и издавший серию книг об интервенции союзников на севере России. Вернадский и Карпович отзывались о некоторых его работах довольно критически. Еще в 1929г. Вернадский опубликовал о его книге о Николае I критическую рецензию в "American Historical Review" и сообщал об этом своим родителям:

"Относительно Страховского для меня очень неприятное обстоятельство, что он племянник Ростовцева, мне же придется отзываться о нем неодобрительно. Этот Страховский в прошлом году был приглашен профессором в католический Джорджтаунский университет в Вашингтоне" ⁸⁷ . Об этой же книге резко отозвался позднее Карпович, хотя труды Страховского, посвященные интервенции в Архангельске, он оценивал вполне положительно ⁸⁸ .

После Джорджтауна (1928-1942 гг.), Страховский преподавал также в Мэрилендском университете (1937-1942 гг.), Гарварде (1942-1948 гг.), а после 1950г. переехал в университет в Торонто (Канада). Он активно сотрудничал в исторических журналах, в 1946-1947 гг. редактировал "American Slavic and East European Review", а в 1949 г. под его редакцией в Гарварде вышел "A Handbook of Slavic Studies" и т. д.

Несколько моложе других эмигрантов из России был Мазур (1900- 1982) до 1917г. учившийся в лицее в Киеве, а историческое образование получивший уже в США (1931 г. - Йель, 1934г.- Беркли). Хотя и с небольшим опозданием, он также участвовал в подготовке американских русистов сначала в университете Невады (1938-1941 гг.), а после 1947 г. в Стенфордском университете в Калифорнии. Первоначально Мазур получил признание как специалист по русской историографии. Еще в 1937 г. он написал общую статью о современной русской историографии в "Journal of Modern History" (Vol. 9. N 2), затем болеем/полный "Очерк" (1939 гг.), и, наконец книгу ⁸⁹ . Другой большой TCMolf для Мазура стало восстание декабристов ⁹⁰ и, наконец, наибольшего известность ему принесла книга о прошлом и настоящем России, которая рецензировалась как в советских, так и иностранных журналах ⁹¹ . На протяжении всей своей жизни Мазур и сам активно сотрудничал в журналах, регулярно публиковал рецензии на самые разнообразные издания, включая книги, публиковавшиеся в СССР.

В кратком обзоре изучения и преподавания русской истории в США, опубликованном в конце 1950-х годов, Вернадский помимо упоминаемых мною, называл некоторые другие русские имена, в частности, В. Рязанов-ского, его сына Н. В. Рязановского, Раева, Пушкарева и др. ⁹² . По разным причинам все они, как мне представляется, не могут претендовать на роль пионеров в развитии американской русистики. Валентин Александрович Рязановский, хотя и слушал лекции Ключевского, по специальности историком не был, переехал в США незадолго до начала Второй мировой войны из Харбина, где он преподавал юриспруденцию ⁹³ , и уже по этим причинам большого влияния на становление американской русистики оказать не смог. Что касается его сына Николая Валентиновича, как, кстати говоря, и Марка Исааковича Раева, то их роль в развитии русистики в США, конечно, очень велика, но оба они родились в 1923 г. и, строго говоря, принадлежали уже к новому поколению русистов - учеников Карповича.

Особенно трудно сложилась судьба Сергея Германовича Пушкарева (1888-1984). С 1921 по 1945 гг. он жил в Праге, а затем провел 4 года в лагере для перемещенных лиц. Только в 1949 г. благодаря поддержке Вернадского семья Пушкаревых перебралась в Нью-Хэвен. Плохо зная английский, Пушкарев был рад оказать помощь Вернадскому любым способом - занимался домашней работой, был секретарем, помогал по сбору материалов и т. д. С завидным трудолюбием Сергей Германович на протяжении многих лет продолжа-пработать в библиотеке Йельского университета. Чеховский дом в Нью-Йорке в 1953 и 1956 г. издал две его книги ""Обзор русской истории" и "Россия в XIX веке"), которые затем в переработанном виде были опубликованы на английском языке. Он также составил словарь русских исторических терминов и трехтомное собрание источников по истории России ⁹⁴ .

стр. 16

Несмотря на все свои заслуги и трудолюбие, серьезного влияния на становление американской русистики Пушкарев оказать не успел, хотя в 1950-1960-е годы бескорыстно консультировал многих студентов и молодых специалистов по истории России.

Остается сказать, что русистика уже в 1960-1970-е годы заняла место среди ведущих направлений в исторической науке США. Признанием этого факта стала и статья любимого ученика Карповича Мартина Малиа ⁹⁵ в авторитетном сборнике о развитии исторической науки в США в последние десятилетия XX века. Число американских русистов составляет многие сотни и даже тысячи. По русской истории в США выходит несколько специальных журналов и можно с полным основанием сказать, что нигде в мире (кроме, самой России) русской истории не уделяется такое внимание, как в Соединенных Штатах.

Примечания

1. FLORINSKY М. Т. Russia. A History and an Interpretation. In two volumes. N. Y. 1953.

2. МИНЦ И., ЧЕРЕПНИН Л., ДРУЖИНИНА Е. Лживая интерпретация истории. - Коммунист. 1954, N 12, с. 120-128. В бумагах Флоринского сохранилась не только копия этой рецензии, присланная ему редактором "Current Digest of Soviet Press", но и переписка с издательством с подробными комментариями. (М. Т. Флоринский - Ч. Канингхэму 20.IX.1954 г. Columbia University. The Butler Library. Bakhmeteff Archives (далее BAR), Florinsky Papers, Box 7.

3. BYRNES R. F. Archibald Gary Coolidge: A Founder of Russian Studies in the United States.- Slavic Review. Vol. 38. 1978, p. 651- 657; ejusd. Awakening American Education to the World: The Role of Archibald Gary Coolidge, 1866-1928. Notre Dame. 1982; ejusd. A History of Russian and East European Studies in the United States. Selected Essays. N. Y. 1994.

Точка зрения Бернса получила широкое признание и никем практически не оспаривалась. Показательно, что даже такой авторитетный и осведомленный о вкладе наших историков ученый как Т. Эммонс, сам считающий себя учеником П. А. Зайончковского, присоединяется к общему мнению и называет А. К. Кулиджа "отцом" русских исследователей в США. См. EMMONS Т. Russia Then and Now in the Pages of the American Historical Review and Elsewhere: A Few Centennial Notes. - American Historical Review (AHR), Vol. 100, N. 4 (Oct. 1995), p. 1136-1137. И, пожалуй, лишь однажды в статье, далекой от проблем развития славистики в США, было дана, хоть и краткая, но достаточно справедливая оценка роли историков- эмигрантов из СССР в становлении американской русистики. См. MCKJNZIE R. and TRANI Е. The Influence of Russian Emigres on American Policy Toward Russia and the USSR, 1900- 1933, with Observations on Analogous Developments in Great Britain.- Coexistence. Vol. 28. 1991, p. 233-335.

4. BYRNES R. F Awakening American Education, p. 68.

5. COOLIDGE A. C. A Plea for the Study of the History of Northern Europe. - AHR, Vol. 2, N I (Oct. 1896), p. 34-39.

6. ПАШУТО В. Т. Русские историки эмигранты в Европе. М. 1992.

7. КОЗЛЯКОВ В. Н. "Это только персонификация не нашего понимания исторического процесса". - Вернадский Г. Русская историография. М. 1998, с. 5.

8. ВЕРНАДСКИЙ Г. В. История России. Древняя Русь. Тверь- М. 1996; его же. Киевская Русь. Тверь-М. 1996; его же. Монголы и Русь. Тверь-М. 1997; его же. Московское царство. В 2-х частях. Тверь-М. 1997. Одним из пионеров публикации трудов Вернадского выступил журнал "Вопросы истории": см. ВЕРНАДСКИЙ Г. В. "Соединение церквей" в исторической действительности (Вступительная статья Н. Е. Соничевой). - Вопросы истории, 1994, N 7 с. 156-174.

9. ВЕРНАДСКИЙ Г. В. Из воспоминаний. Годы учения. - Новый журнал (НЖ), 1970, кн. 49.

10. Письма М. Карповича Г. Вернадскому. - Н. Ж., 1992, кн. 188, с. 259-296. Полные глубоких мыслей эти письма свидетельствуют об огромной любви Карповича к своей родине, его уверенности в возрождении России в будущем. "Я просто не понимаю людей, которые говорят, что все кончено, - писал Карпович, - что мы никогда не вернемся в Россию, что для нас там не будет места" (с. 268). К сожалению, ни Карповичу, ни Вернадскому так и не суждено было вернуться в Россию, но это ухе не их вина.

11. KARPOVICH М. М. The Russian Revolution of 1917.- Journal of Modem History. Vol. 2, N 2 (June 1930), p. 280.

стр. 17

12. KARPOVICH М. М. Imperial Russia, 1801-1917. N. Y. 1932, p. 93-95.

13. BOWDENW., KARPOVICH М., USHER A. P. An Economic History of Europe. Since 1750. N. Y. 1937.

14. П. Н. Милюков - М. М.Карповичу, 14 декабря 1931 г. - BAR, Karpovich Papers, Box 2.

15. П. Н. Милюков - М. М. Карповичу, 1 ноября 1935 г. - XV, 1997, кн. 208, с. 137.

16. MILIUKOWP. Outlines of Russian Culture. Parts 1-111. Philadelphia. 1942.

17. М. М. Карпович - П. Н. Милюкову, 10 марта 1942 г. - BAR. Karpovich Rapers, Box 2.

18. П. Н. Милюков- М. М. Карповичу, 25 апреля 1942 г. - XV, 1997, кн. 208, с. 144-145.

19. KARPOVICH М. Klyuchevski and Recent Trends in Russian Historiography.- Slavonic and East European Review. 1942/1943. Vol 21 (American Series, vol. 2).

20. Ibid, p. 32.

21. P. Ю. Виппер - М. М. Карповичу, 9 августа 1939г.- BAR, Karpovich Papers, Box 6.

22. См., в частности, БИРМАН М. А. М. М. Карпович и "Новый журнал" - Отечественная история, 1999, N 5, с. 124-134; N 6, с. 112-116.

23. М. А. Алданов - М. М. Карповичу, 13 января 1941 г. - BAR, Karpovich Papers, Box I.

24. М. А. Алданов - М. М. Карповичу, 29 марта 1941 г. - Ibid.

25. См. переписку М. О. Цетлина с М. М. Карповичем за 1942- 43 гг. См.: BAR, Karpovich Papers (Ser. 11), Box. 5.

26. См. об этом, в частности, письма М. А. Алданова М. С. Цетлиной. - Евреи в культуре русского зарубежья. T.IV. Иерусалим. 1995, с. 302, 307 и др.

27. М. М. Карпович - Ф. Мозли, 31 мая 1952 г. - BAR, Karpovich Papers, Box 2.

28. Ф. Мозли- М. Карповичу. 9 июня 1952г.- Ibid. Box 6.

29. ГУЛЬ Р. Б. "Новому журналу" 45 лет - XV. 1986, кн. 162, с. 18.

30. XV, 1951, кн. 26, с. 156-278, 279-288. Подробнее см. БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Общество не может быть больным навсегда. - Независимая газета, 14.VIII. 2000, с. 16.

31. Russian Review, Vol. 19, N I (January 1960), p. 75.

32. М.М. Карпович - А. Г. Мазуру, 24 февраля, 20 марта, 14 апреля 1942г.- BAR, Karpovich Papers, Box 5.

33. См., в частности, переписку Карповича по поводу "Russian Review" за 1942- 50-е годы. - BAR, Karpovich Papers, Ser. II, Box 5.

34. Д. фон Мореншилдт - М.М. Карповичу, 6 июня 1950г., 24 июня 1953г. и др. - BAR, Karpovich Papers, Box 5; М. М. Карпович - Д. фон Мореншилдту, 7 декабря 1951 г. - Ibid.

35. Д. фон Мореншилдт - М. М. Карповичу, 26 февраля 1959 г. - ibid, Ser. II, Box 3.

36. Russian Review. Vol. 19. N I (January 1960), p. 75.

37. MOSELEY Ph. Е. Professor Michael Karpovich. - Harvard Slavic Studies, Vol. 4, 1957, p. 7.

38. См. DOSSICK J. J. Doctoral Research on Russia and the Soviet Union. N. Y. 1960.

39. HECHTD. Russian Radicals Look to America 1825-1894. Cambridge (Mass.). 1947.

40. Hoover Institution Archives. Collection Title: SNEKVICK A. Historiographic Trends in Russian History after World War II in America: Karpovich, Berlin and the Harvard Group. Advisor: T. Emmons. Stanford Univ. 1995 (далее HIA) Interview Transcripts: A. DaJlin, L. Haimson, R. Pipes, N. Riasanovsky, Н. Rogger (received by interlibrary loan by the Institute for Advanced Study).

41. BOLKHOVITINOV N. N. The Study of the United States History in the Soviet Union. - AHR, 1969, Vol, 74, N 4 (April 1969).

42. ALLEN Н. С. Foreword.- Journal of American Studies. Vol. 14. N 1 (April 1980), p. 6.

43. BYRNES R. F. Geroid T. Robinson: Founder of Columbia University's Russian Institute.- A History of Russian and East European Studies in the United States. N. Y. 1994, p. 199-216.

44. BARON S. Н. Recollections of a Life in Russian History. - Russian History/Histoire Russe. Vol. 17. N 1 (Spring 1990), p. 34- 35.

45. DOSSICK J.J. Op. cit.

46. BARON S.H. Op. cit. Кстати, именно Кертисс стал редактором и одним из авторов вступительной статьи в сборнике в честь Дж. Робинсона: Essays in Russian and Soviet History in Honor of Geroid Tanquary Robinson. Leiden. 1963.

47. HIA. SNEKVICK A. Interview Transcripts: A. Dallin, March 8, 1995, p. 47-48. 48; R. Pipes. March 20, 1995, p. 61-62, а также мои беседы с Раевым и Хеймсоном осенью 1999 г. в Нью- Йорке.

48. Ibid. A. Dallin, March 8, 1995, p. 51.

49. Ibid. Riasanovsky N., March 21, 1995, p. 64, 67, 74.

50. Подробнее см. HIA. SNEKVICK A. Historiographi Trends... p. 17-25.

51. Ibid. Appendix A, p. 46; L. Haimson, March 28, 1995, p. 54.

стр. 18

52. Н. Рязановский - М. Карповичу. 26 июня 1948 г. - BAR, Karpovich Papers, Box 6.

53. Н. Рязановский - М. Карповичу, 23 июля 1950 г. - Ibid.

54. Н. Рязановский - М. Карповичу, 27 мая 1951 г. - Ibid.

55. RIASANOVSKY N. V. Russia and the West in the Teaching of the Slavophiles: A Study of Romantic Ideology. Cambridge. 1952. Перевод на немецкий язык. Russland und der Westen: die Lehren der Slavophilen. Munchen. 1954.

56. М.Карпович - Н. Рязановскому, 29 апреля 1957г.- BAR, Karpovich Papers, Box 6. Книга Рязановского "Nikolas I and Official Nationality in Russia 1825-1855" вышла в свет в 1959 г.; она получила положительные отзывы рецензентов и переиздавалась в 1961 и 1967 годах.

57. Об этом свидетельствуют многие документы из архива Карповича, включая его переписку с Малиа, Пайпсом, Рязановским, Тредголдом и т. д. См.: BAR, Karpovich Papers, II Ser, Box 5.

58. Russian Thought and Politics. - Harvard Slavic Studies. Vol. IV. Cambridge, Mass. 1957.

59. См., в частности: Imperial Russia. 1700-1917: State, Society, Opposition. Essays in Honor of Marc Raeff. DeKalb. 1988; Ideas, Intellectuals, and Ideology in Russian History. A Festschrift in Commemoration of the Seventieth Birthday of N. V. Riasanovsky. - Russian History/Histoire Russe. Vol. 1-4. 1993 etc.

60. Kritika. Vol. 3, N 2 (Winter 1967), p. 10-20 (D. С. Waugh).

61. Н. В. Рязановский - Г. В. Вернадскому, 23 мая 1969г.- BAR, Vernadsky Papers, Box 57. Подтверждением справедливости этих слов может служить письмо, в котором Рязановский писал об удовольствии, доставленном ему чтением книги Вернадского о Киевской Руси. "Особенно, мне кажется, Вам хорошо удалось объяснить значение земледелия и ...торговли в жизни Киевского государства" путем проведения синтеза "противоположных взглядов, представленных особенно ярко Ключевским и Грековым". Н. В. Рязановский - Г. В. Вернадскому, 11 августа 1949 г. - Ibid. Н. В. Рязановский - Г. В. Вернадскому, 9 июня 1953 г. - Ibid.

62. Подробно см. Письма М. И. Ростовцева Г. В. Вернадскому (Публикация Г. М. Бонгарда-Левина, И. В. Тункиной) // Скифский роман. Под ред. акад. Г. М. Бонгард-Левина. М.1997, с.516-529.

63. ВЕРНАДСКИЙ Г. В. Начертание русской истории. Прага. 1927, с. 8-9. Евразийству, его происхождению и влиянию на исторические взгляды Вернадского посвящена обширная литература. См., RIASANOVSKY N. V. The Emergence of Eurasianism. - California Slavic Studies. Vol. 4. 1967; HALPERIN Ch. J. George Vemadsky, Eurasianism, the Mongols, and Russia. Slavic Review (SR), Vol. 41. N 3. Fall 1982; ejusd. Russia and the Steppe: George Vemadsky and Eurasianism.- Forschungen zur Osteuropaischen Geschichte, 1985. Vol. 36, S. 53-194 etc. Хотя увлечение "евразийскими теориями" получило одно время значительное распространение, в целом это направление не стало преобладающим ни в Европе, ни, тем более, в США. В русской историографии XIX-XX вв. преобладали европоцентристские идеи, а в эмигрантской среде в США особенно. Этой теме посвящено исследование Э. Бейерли: BEYERLY Е. The Europecentric Historiography of Russia. An Analysis of the Contribution by Russian Emigre Historians in the USA, 1925-1955. Concerning 19 ^th Century Russian History. The Hague-Paris. 1973.

64. VERNADSKY G. A History of Russia. Preface by М. I. Rostovtzeff. New Haven. 1929, p. X-XI.

65. М. М. Карпович - Г. В. Вернадскому, 23 января 1929г.- BAR, Vernadsky Papers, Box 4; А. А. Кизеветтер - Г. В. Вернадскому, 25 октября 1927 г. Ibid. Box 5. "Евразийской начинки Вашей книги (речь шла о "Начертании русской истории") - писал Александр Александрович - я не одобряю и кое за что собираюсь Вас пожурить".

66. AHR. Vol. 53. N 3 (April 1930), p. 621-622.

67. VERNADSKY G. A History of Russia. N. Y., 1944, p. V, 493.

68. VERNADSKY G. Political and Diplomatic History of Russia. Boston. 1936.

69. Г. В. Вернадский - родителям, 3 ноября 1935 г. - BAR, Vernadsky Papers, Box 230.

70. A History of Russia. By George Vemadsy and Michael Karpovich. Vol. 1. Ancient Russia. By G. Vemadsky. New Haven. 1943, p. VI.

71. См. С. Блэк - Г.Вернадскому, 16 мая 1960г.: Г. Вернадский - С. Блэку, 20 мая 1960г. с предложением черновика проекта "Истории России" в 10 томах (т. 6-10 закреплялись за профессором Блэком): С. Блэк - директору издательства Йельского университета Ч. Керру, 25 августа 1960 г. - BAR, Vernadsky Papers, Box 23.

72. VERNADSKY G. A History of Russia. Vol. 1. Ancient Russia. New Haven, 1943; Vol. 2. Kievan

стр. 19

Russia. New Haven. 1948; Vol. 3. The Mongols and Russia. New Haven. 1953; Vol. 4. Russia at the Dawn of the Modem Age. New Haven. 1959, Vol. 5. The Tsardom of Moscow, 1547-1682. New Haven, 1969. In 2 Parts.

73. См. HALPERIN Ch. J. George Vemadsky, Eurasianism, the Mongols and Russia.- SR, Vol. 41. N 3. Fall 1982, p. 477-493.

74. VERNADSKY G. Vol. 3. The Mongols and Russia, p. V.

75. OBOLENSKY D. George Vemadsky as a Historian of Ancient and Medieval Russia. - Essays in Russian History. A Collection Dedicated to George Vemadsky. Hamden. 1964, p. 1-17. Первоначально эта статья была опубликована в "Oxford Slavonic Papers". Vol. V. 1954, p. 20-31, а затем в расширенном и переработанном виде вошла в сборник в честь Г. В. Вернадского.

76. Кеннан Дх. - Г. В. Вернадскому, 28 мая 1969 г. - BAR, Vemadsky Papers, Box 5. Ответное письмо Кеннану от 6 июня 1969 г. (отпуск, черновик). Ibid.

77. VERNADSKY G. Russian Historiography: Belmont, Mass. 1978. Двадцать лет спустя эта книга была опубликована и на родине ученого вместе с весьма обстоятельным обзором коллекции документов Вернадского в Бахметьевском архиве библиотеки Колумбийского университета в Нью-Йорке. ВЕРНАДСКИЙ Г. В. Русская историография. М. 1998, с. 397- 444 (автор обзора - В. Н. Козляков).

78. ANDREYEVN. On Vernadsky's Works. Vemadsky G. Russian Historiography, p. 526; SR, Vol. 33. N I (March 1974), p. 206.

79. Договор с издательством Макмиллан о подготовке и издании книги по истории России был подписан 24 января 1935г. и с тех пор неоднократно продлевался. См. переписку Флоринского с The Macmillan Company. - BAR, Florinsky Papers, Box 7.

80. FLORINSKY М. Т. Russia: A Short History. N. Y. 1964.

81. Harold Tribune. 27.9.1953; Economist, May 22,1954; The Times Literary Supplement, July 1954, p. 476; New York Times, Feb. 13, 1955 (editorial); AHR, Vol. 59, N 3 (1954), p. 619-620; Russian Review, Jan. 1955, p. 60-65; American Slavic and East European Review. Oct. 1954, p. 433-435; Neue Zuricher Zeitung, 15 Feb. 1954; Wall Street Journal. Nov. 16. 1953 etc.

82. М. Т. Флоринский - В. Т. Пашуто, 29 октября 1962 г. - BAR, Florinsky Papers, Box 7.

83. Дж. Кэрролл - М. Т. Флоринскому, 28 марта 1969 г. - Ibid.

84. Russia and Asia. N.Y. 1933 (2 ^nd ed. 1951).

85. LOBANOV-ROSTOVSKY A. A. Russian Expansion in the Far East in the Light of the Turner Hypothesis.- The Frontier in Perspective. Madison. 1957. На этот сборник и, в частности, на статью Лобанова-Ростовского обратили внимание и многие другие специалисты по теории границы - О. Латтимор, Э. Померой, М. Бассин, П. Колчин, Г. Аллен и многие другие.

86. Russia and Europe, 1789-1825. Durham. 1947; Russia and Europe, 1825-1878. Ann Arbor. 1954.

87. Г.В.Вернадский- родителям, 25 июля 1929г.- BAR, Vemadsky Papers, Box 230; STRACHOVSKY L. L' Emperor Nicolas ler et esprit national russe. Louvain. 1928. - AHR. Vol. 35. N 1. Oct. 1929, p. 106-107.

88. М. М. Карпович - Д. Макею, 27 апреля 1944 г. - BAR, Karpovich Papers, Box 6. См. также рецензии Карповича на книги Л. И. Страховского: The Origins of American Intervention in North Russia, 1918 (AHR. Vol. 44. N 1. Oct. 1938 p. 167-168) и Intervention at Archangel: The Story of Allied Intervention in North Russia, 1918-1920 (AHR. Vol. 50. N 1. Oct. 1944, p. 99-101.)

89. MAZOUR A. G. Modem Russian Historiography. Princeton. 1958.

90. MAZOUR A. G. The First Russian Revolution, 1825. Berkeley. 1937 (2 ^nd ed. Stanford, 1961).

91. MAZOUR A. G. Russia, Past and Present. N.Y. 1951, (см. Вопросы истории. 1958, N 4, с. 153; 1961, N 3, с. 83). 2-е издание - Russia: Tsarist and Communist. N. Y. 1962.

92. VERNADSKY G. Teaching and Writing Russian History in America.- The Russian Orthodox Journal, August 1959, p. 11, 26- 27.

93. В. А. Рязановский - Г. В. Вернадскому, 6 января 1939 г. - BAR, Vemadsky Papers, Box 57.

94. Обширная переписка и документы С. Г. Пушкарева сохранились в архиве Вернадского. После смерти Сергея Германовича 22 января 1984 г. заметку о его деятельности опубликовал Р. Т. Фишер. - Slavic Review. Vol. 42. N 2 (Summer 1984), p. 361-362; автобиографические данные см.: BAR, Vemadsky Papers, Box 55; см. также: ПУШКАРЕВ С. Г. Донское казачество в Московском государстве в XVII веке (вступительная статья В. Мелихова). - Вопросы истории, 1994, N 11.

95. MALIA М. Clio in Tauris: American Historiography on Russia. - Imagined Histories: American Historians Interpret the Past. Princeton. 1998, p. 414-433.

Постоянный адрес данной публикации: