Основные идеологические дискурсы как проекты и антипроекты нашего будущего

Возможное богаче реального. Кто лучше обществоведов может знать это? Почему мы так боимся обсуждать возможное, анализировать и исследовать его? Нам следует поместить не утопию, но утопистику в центр обществоведческих исследований. Утопистика - это оценка возможных утопий, их ограниченности и препятствий, мешающих их воплощению. Это анализ реальных исторических альтернатив в настоящем. Это примирение поисков истины с поиском блага. Утопистика воплощает в себе постоянную ответственность обществоведов. Потребность в ней ощущается особенно остро, когда набор альтернатив максимален.

Иммануэль Валлерстайн. "Конец знакомого мира"

Фантаст в России больше, чем фантаст?

Ситуация, когда литература и литераторы берут на себя несвойственную (и порой неподъемную!) нагрузку, весьма характерна для отечественной традиции. Вспомним знаменитое: "Поэт в России больше, чем поэт". Поэты выступают как философы, писатели - как политологи. Сейчас положение в значительной степени повторяется, причем не только из-за внутренних, традиционно российских причин, но и в силу нарастающих мировых тенденций в области развития обществоведческого знания и той изменяющейся реальности, которую социальные и политические науки уже не могут адекватно отражать.

Сначала о российской политологии. Сегодня у нас много "кратологии" (то есть много размышлений, комментариев, гаданий о власти - взять хотя бы проблему преемника, то есть, по сути, российского принципата), но мало политологии, ведь для развития нормальной политической науки нужна нормальная, то есть демократическая политика распределения власти в обществе. Сейчас же, наоборот, происходит концентрация власти в Русской системе (если пользоваться термином Андрея Фурсова и Юрия Пивоварова; данный термин в минувшее десятилетие, в пору нашего азартного освоения западных политологических концепций, смотрелся экзотично, а ныне, напротив, представляется наиболее адекватным применительно к текущему моменту). Можно сказать, что сегодняшние возможности российской политологии сильно ограниченны и она не может динамично развиваться в значительной степени из-за обстоятельств "реальной политики".

Российская суверенная демократия может существовать довольно долго или, наоборот, в обозримом будущем внезапно может закончиться, но как и когда это произойдет - предугадать заранее нельзя. Костенея, режим окажется не готовым к тому или иному внешнему или внутреннему вызову; жесткая бюрократическая "вертикаль", к тому же насквозь коррумпированная,

не сможет адекватно и гибко отреагировать на новые обстоятельства и начнет рассыпаться. Что будет после этого? Смута? Гибель? Возрождение? Состояние современной российской политики, ее квазиполитических институтов и псевдодемократических процедур дают мало шансов ответить на этот вопрос именно сквозь призму политологии.

Но для русского будущего уже сейчас готовится некое идеологическое варево. Причем, скорее всего, содержится оно не в текстах партийных программ ввиду условности так называемых партий в постсоветской России. Зачистка публичного пространства от критики в адрес режима и крайняя идейная несуразность официального политического дискурса (ввиду того, что его функция - не выражать суть проводимой политики, а маскировать ее средствами пиара) выталкивают свободную политическую мысль на периферию, в некогда маргинальные области. Сейчас, например, это может быть литературный жанр, долгое время считавшийся развлекательным и вторичным. Попробуем предположить, что фантастика своими средствами способна повлиять на наше политическое будущее не меньше, чем колебания цен на нефтяных биржах или подорожание продуктов первой необходимости. Хотя однозначного ответа здесь, разумеется, быть не может: разбор конкретных произведений дает немало примеров, опровергающих наш исходный тезис.

Так, мы имеем хороший пример в изучении социально-политических утопий всякого рода. Причем излагались эти утопии порой в жанре, как мы бы сейчас сказали, научно-фантастических романов, занимательных историй о необычных странах и заморских чудесах. При зарождении этого жанра в Новое время уже можно различить два основных направления этих фантастических историй. Одно - так сказать, научно-техническое направление ("Новая Атлантида" Фрэнсиса Бэкона), которое затем трансформировалось в старую добрую научную фантастику с необыкновенными машинами, полетами в небе и космосе, роботами и т.п. Второе направление, порой переплетаясь с первым, идет от Томаса Мора, от названия произведения, ставшего нарицательным, - "Утопия". Многочисленные предшественники и бесчисленные последователи Мора предавались порой безудержным фантазиям о наилучших вариантах социального устройства. Как нам кажется, именно это направление сейчас все больше доминирует в фантастике. Межзвездные полеты, освоение новых планет и интеракции с роботами давно уже стали штампами массовой культуры, которые интересны лишь подросткам и фанатам жанра. В том, что называется социальной фантастикой, - в утопиях и антиутопиях - все сильнее дает о себе знать политический дискурс, который примыкает к нынешним политическим мифам, участвует в современной идеологической борьбе.

Обратимся к сегодняшней отечественной фантастике, точнее к политическим дискурсам, представленным в произведениях Захара Оскотского, Кирилла Бенедиктова, Романа Злотникова, Дмитрия Быкова, Олега Дивова, Владимира Сорокина, Хольм ван Зайчика, Елены Чудиновой, Владимира Михайлова, Сергея Лукьяненко, Ника Перумова, Святослава Логинова и некоторых других авторов.

При сокращении политической области, обладающей признаками открытости, публичности, конкурентности, то есть непредсказуемости результатов и устойчивости процедур, по-новому воспроизводится классическое, описанное еще Карлом Мангеймом противоречие между идеологией и утопией. Господствующий миф, идеология партии власти интенсивно транслируется и навязывается обществу при помощи политтехнологических средств. Что касается самой политической науки, то она в современной России мало востребована властью и обществом, институционально слаба. И вообще представление о "политологах" зачастую имеет мало общего с устоявшимся имиджем представителей научного цеха. Кем являются и кем дальше будут наши "политологи", уверенно сказать мы не беремся, но не откажем себе в удовольствии - раз уж работаем с этим материалом - процитировать "День опричника" с легкоузнаваемыми персонажами телетусовки, которые сегодня удовлетворяют идеологический запрос нынешней (и будущей?) российской политики.

- С добрым утром, душевные! - улыбается им Государыня.

Подбегают к ней двое старых шутов - Павлушка-еж и Дуга-леший, подхватывают под руки, ведут, расцеловывают пальцы. Круглолицый Павлушка бормочет неизменно свое:

- В-асть, в-асть, в-асть! Волосатый Дуга ему подкрякивает:

- Ев-газия, Ев-газия, Ев-газия!

Таково их будущее, если верить роману Владимира Сорокина.

Политическая оппозиция в силу сокращения области публичной политики и политической конкуренции не имеет достаточно возможностей для того, чтобы играть по правилам, принятым в демократических политиях, потому что эти правила постоянно нарушаются и/или отменяются. Отсюда растет притягательность утопических построений, зачастую выступающих в литературной или псевдолитературной оболочке. Эта не вполне естественная форма выражения политических идей и политических позиций еще больше усиливает утопизм предлагаемых проектов политических преобразований. В данных условиях современная российская фантастика становится практически идеальным объектом для выяв-

ления и анализа современных политических дискурсов, бытующих в нашем обществе, особенно если они имеют оппозиционное содержание. В то же время сама "реальная политика" в РФ демонстрирует подчас более высокую степень постмодернистского смешения стилей и образов (скажем, идеологическое варево из официоза и графоманства, представленное Александром Прохановым), которое является более абсурдным и нелогичным, нежели самая смелая фантастическая выдумка. Такое смешение - реалистичность фантастической литературы и фантастичность реальной политической жизни - также делает актуальной задачу анализа подобных переходов в литературе и политической практике.

Разумеется, мы не можем знать, какие из этих прогнозов хоть частично осуществятся (хотя крайне тревожным симптомом является то, что у большинства авторов неизбежно вырисовывается тот или иной вариант диктатуры!), а что останется просто литературой с большей или меньшей степенью художественной убедительности. Но вот что важно - так это политический контекст, в котором создавалось произведение. Но какой исторический контекст может быть у фантастического вымысла, относящегося к недалекому или более отдаленному будущему - кроме того времени, когда это было придумано, то есть к нынешнему периоду российской истории.

Конечно, кризис российской демократии, которую безуспешно пытались скроить по западным лекалам, и сопутствующий кризис политической науки западного образца можно было бы отнести к очередной нашей неудаче. К тому, что на-

ша политика (а точнее - протополитика) весьма примитивна, институционально не укреплена и не разделена, сведена к вопросу о власти первого лица и т.п. Все это понятно, но надо посмотреть и вокруг. Успехи западного обществознания, его знаменитой триады "экономика - социология - политическая наука" в том виде, в каком мы пытались заимствовать их классические образцы, также остались в прошлом. По утверждению Валлерстайна, "в наши дни три великих разделения XIX века - "прошлое-настоящее", "цивилизованное-иное" и "государство - рынок - гражданское общество" - абсолютно несостоятельны в качестве интеллектуальных маркеров"¹. Российские обществоведы могут спорить, какой сценарий в будущем более вероятен - "инерционный" или, так сказать, "турбулентный". Но ведь и мир вступил в зону новой турбулентности, в которой подходы и принципы "нормальной" науки, разработанные в условиях стабильности, уже не действуют. Мнения и оценки так называемых экспертов переживают стремительную инфляцию. "На экспертов, узких специалистов, - пишет Андрей Фурсов, - можно полагаться только в решении узкоспециальных экспертных вопросов. Во всем, что выходит за эти рамки, у них нет никаких преимуществ перед неспециалистами. Скорее, наоборот: бремя мелкотемья, профессиональной ограниченности и даже профессионального идиотизма ("идиот" - дословно это человек, который живет, не замечая окружающего мира), система корпоративных табу и т.п. - все это вкупе с принципиальной неполнотой индуктивного знания ставит специалиста, особенно в периоды кризиса нормальной науки (а мы сегодня переживаем именно такой кризис), в менее выгодное положение по сравнению с аутсайдерами"². Почему бы не предположить, что такими аутсайдерами могут быть господа фантасты?.. Хотя их "цех"

также переполнен своими неформальными правилами и предрассудками, модными и дурацкими привычками, но по крайней мере от некоторых шаблонов и табу, распространенных среди обществоведов, эти аутсайдеры свободны.

Явно видны отличия двух стратегий, двух направлений фантастической литературы - научной фантастики и фэнтези. Первое устремлено в будущее, говорит о проектах этого будущего, мечтает о более совершенном мире, о прогрессе и т.п. Второе направление ни о чем таком не мечтает, его миры - в баснословном прошлом, его идеал - это, как правило, выдуманная (чаще всего довольно безграмотно) Традиция. Если фантастика в свой "золотой век" мечтала о преобразовании реального мира, то функция фэнтези - помочь убежать, увести от этого мира куда-нибудь подальше. Применительно к реалиям нашей страны - это разница между фантастическо-приключенческой литературой о покорении новых земель и космоса, о напряженном научном поиске, о свершениях ради прогресса и субкультурой ролевых игр по мотивам Толкиена, в которых реализуются классические эскапистские подходы к жизни - точнее, уход от нее. Приверженцы этой субкультуры хотят продлить детство, убежать, хотя бы ненадолго, от мира, который стал очень неуютным. Веры в возможное "прекрасное далеко" нет уже ни на грош. В фантазиях и играх сублимируется жизнь, какой она должна в идеале быть, в которой можно управлять своей судьбой и в которой что-то значат любовь и героизм (или хотя бы их фэнтезийные суррогаты). То есть жизнь, свободная от злых и анонимных сил, управляющих реальностью, от безысходности этого анонимного господства³. И эта замена мечты и дерзания, веры в прогресс, науку и технику играми в эльфов и хоббитов - явление общемировое или по крайней мере связанное с Западом. Андрей Фур-

сов связывает эту тенденцию с концом "славного" послевоенного тридцатилетия, с кризисными явлениями в мировой экономике и в обществе, когда "в последней четверти XX века в условиях нарастания непредсказуемости, хаотичности мира, подрывающей веру не только в прогресс, но и просто в рациональное, получают все большее распространение религиозные, мистические и прочие иррациональные течения мысли. <...> В массовом бытовом сознании Запада указанной тенденции соответствует серьезный сдвиг от научной фантастики (science fiction) к фэнтези (fantasy). В самой научной фантастике собственно научный, просвещенческо-рациональный элемент уменьшился и ослабился, а фэнтезийный (то есть, по сути, сказочный) усилился. <...> Именно в пользу этого склонилась чаша весов в 1980 - 1990-е годы"⁴. При желании сложившуюся ситуацию можно выразить через оппозицию "Модерн-Постмодерн", когда первый будет ассоциироваться с верой в прогресс, в светлое будущее, в познаваемость мира, а второй все это отрицать⁵.

Естественно, что в нашей стране, пораженной глубочайшим кризисом в эпоху перестройки и постперестройки, обозначенные тенденции не могли не проявиться с особой силой. В 1990-е годы, в этот проклятый, потерянный для развития страны период, книги из серии "Век дракона" и т.п. приобрели особую популярность и частично давали ответ на вопрос: "Куда бежать". Разумеется, отечественное фэнтези не только развлекает и скоморошествует. Помимо подражания нудным компьютерным играм да стеба над окружающей действительностью в некоторых образцах жанра у наших авторов можно найти и ярко выраженное политическое содержание. Особенно заметна антизападная направленность в произведениях тех авторов, которые обыгрывают возможные ассоциации всемирно известной толкиеновской трилогии. Если согласиться с тем, что во "Властелине колец" под "тьмой с Востока" подразумевается советский коммунизм, а солдаты Красной армии представлены в виде злобных орков, то пусть тогда именно орки будут "хорошими парнями". Правда, тогда можно с "водой" реальной или пригрезившейся русофобии выплеснуть и "ребенка", то есть нравственное содержание великой саги. Если добро и зло меняются местами, то, возможно, их и вовсе нет. Деление на "плохих" и "хороших" вполне условно - они легко меняются местами: представители различных волшебных народов, человеческих и нечеловеческих рас самозабвенно кромсают друг друга, как это красочно описано в бесчисленных романах Ника Перумова.

Значения фэнтези, так сказать, общеполитического мы не отрицаем. Главное здесь - "я от бабушки ушел, я от дедушки ушел", то есть желание спрятаться от всей этой ужасной политики, криминально-репрессивного государства, жестоких и продажных политиков, суетных партий и т.п. Особенности фэнтезийного мироощущения, в котором господствует магическое, манят такой воз-

можностью. Хотя власть и сама прибегает постоянно к магическим заклинаниям (что такое, скажем, пиар "национальных проектов" и т.д.). Но в другом отношении, как пишет Владимир Булдаков, "поставить магическое на службу бюрократии вряд ли возможно"⁶; в зоне, контролируемой бюрократией, надо мыслить категориями "реальной политики", или даже "чисто конкретно". То есть мы читаем фэнтези именно для того, чтобы отвлечься от окружающей действительности, а научную фантастику - дабы лучше понять этот мир и его перспективы. Отечественная фантастика как жанр в последние годы находится на подъеме. Может быть, это связано с тем, что другие жанры, где поднимались бы серьезные проблемы, касающиеся общества и человека, сильно сдали свои позиции после яркой вспышки в эпоху гласности. Михаил Денисов и Виктор Милитарев утверждают, что фантастика пришла на смену и традиционной, и авангардной прозе⁷. Но жизнь вокруг такая, что никак не схватывается традиционными средствами "реалистической" литературы. К примеру, два наиболее нашумевших в 2006 году романа - "День опричника" Владимира Сорокина (о возрождении в России опричнины) и "Empire V" Виктора Пелевина (о буднях вампиров среди нас) - вообще говоря, являются фантасти-

кой. Мысль о том, что в современной фантастике можно найти немало интересного и о политике, также стала в последние годы привычной и весьма распространенной. "Об обществе, как известно, многое можно сказать, изучая его литературу, а фантастика представляет в этом отношении уникальные возможности для исследователя-политолога", - пишет Леонид Фишман в предисловии к своей книге "Фантастика и гражданское общество"⁸. Однако перед таким исследователем встают немалые проблемы, дающие о себе знать даже при поверхностном обращении к этому материалу, которого имеется в изобилии - каждый год выходит по несколько сотен произведений фантастического жанра. Как справиться со всем этим объемом и стоит ли вообще это делать? Мы убеждены, что не стоит, если только речь не идет о количественном исследовании с применением компьютерных программ для контент-анализа. Среди графоманства и чистой развлекаловки действительно качественных произведений немного: некоторые из них, что называется, на слуху, другие мы нашли сами - и они, как представляется, содержат интересные идеи.

Основные контуры идеологического ландшафта посткоммунистической России были заложены еще в советское время под влиянием основных диссидентских течений. В первом приближении эти альтернативы группировались вокруг представителей "настоящего" социализма (коммунизма), либеральных идей западной ориентации и взглядов патриотов-националистов. В принципе эти идеологические векторы и стали определять отечественную политику в перестроечный и постперестроечный периоды. Вполне возможно, что идеологическая развилка из этих "трех дорог" и многочисленных ответвлений от них будет сохраняться и в будущем.

Несмотря на то что в художественных произведениях (фантастических и нефантастических) идеологические посылы порой весьма серьезно трансформируются, они так или иначе дают о себе знать. По крайней мере когда речь идет о коммунистической, либерально-западной и национально-патриотической (здесь - преимущественно "евразийской" и имперской) идеологиях. Эти идеологические доминанты в разнообразных и порой весьма причудливых комбинациях сохраняются и в фантастических романах, посвященных будущему России.

При анализе фантастической литературы мы пытались систематизировать содержащиеся в ней ответы на два основных вопроса. Во-первых, как произойдут разрушение, трансформация, преобразование и т.п. нынешнего политического режима в России. Во-вторых, что может быть после этого. То есть автором отбирались произведения, отвечающие на эти вопросы и, по нашему

субъективному мнению, достаточно полно репрезентирующие то или иное идеологическое направление.

Коммунистический тупик ("Красная звезда" не под знаменем марксизма)

Коммунизм как политическая практика и как идеология сейчас, после краха советского проекта, переживает не лучшие времена. Но слухи о его смерти сильно преувеличены. Не может же умереть идея, которой тысячи лет и которая в силу разделения общества на богатых и бедных, эксплуатации, социальной несправедливости и т.п. существовала и будет существовать до скончания веков. Однако несомненно, что после нашего отказа от коммунизма в конце 80-х - начале 90-х желания воплотить эту идею в жизнь, пусть даже на страницах фантастических романов, заметно поубавилось.

Сами идеи коммунизма в нынешней российской фантастике представлены довольно скудно и занимают маргинальное положение. После долгих поисков в Интернете мы можем привести лишь один репрезентативный пример - роман "Торжествующий разум", написанный левым политическим активистом Василием Колташовым.

О литературных достоинствах (вернее, недостатках) этого опуса мы промолчим. Заметим лишь, что разобраться с его содержанием было непросто. Речь в романе идет о том, что главному герою (непонятно за какие заслуги, возможно - за коммунистическую ориентацию) выпала честь удостоиться контакта с высокоразвитой цивилизацией. Герой при помощи своих новых друзей внедряется в отсталую цивилизацию на одной из планет и помогает тамошнему населению совершить раннюю буржуазно-демократическую революцию. Ему также показывают и совершенное общество, где свободны разум и тело, где с детства свободное развитие каждого является условием свободного развития всех. Содержание романа Колташова неоригинально: юношеские мечты о совершенном и справедливом обществе, о могущественных друзьях из более развитой цивилизации, помогающих нашему развитию, о любви к прекрасной инопланетянке и т.п. - это все штампы фантастического жанра, бытовавшие в странах социалистического лагеря. Очередное бледноватое выражение коммунистической утопии интересно лишь тем, что "Торжествующий разум", с сохранением известной матрицы и сюжетных ходов, написан не в социалистические времена, когда (в первой трети XX века) выходили книги о мировой коммуне (например, Якова Окулова, Вадима Николаевского, Яна Ларри и др.), и не в 1960 - 1980-е годы, когда коммунизм превратился лишь в фон для развития сюжета. "Торжествующий разум" написан в 2000-е годы, в эпоху новорусского капитализма, торжествующего, хищного и бесчеловечного. В книге герой возвращается из "прекрасного далека" в Москву, где участвует в революционной борьбе, противостоит ренегатам-оппортунистам (в которых легко угадываются деятели КПРФ). В конце романа вроде бы происходит новая социалистическая революция, и представители вселенского торжествующего разума радостно приветствуют тех землян, которые нашли в себе смелость восстать против бандитского капитализма и отряхнуть прах старого мира со своих ног.

Смешно. В условиях сегодняшней политической апатии и разочарования в идеологиях - в том числе и прежде всего в коммунистической - описанное представляется совершенно нереальным. Но для того, чтобы понять, почему жители некогда первого в мире социалистического государства и космической сверхдержавы в массе своей предпочли высоким идеалам импортное пиво и "Фабрику звезд", небезынте-

ресно совершить небольшой экскурс в историю коммунистической фантастики. Эта фантастика в наиболее интересных своих воплощениях часто вступала в противоречия с практикой "реального социализма" и с коммунистическим руководством. "В социалистическом сознании принципиальное снижение утопии до уровня действительности осуществлено со значительно большей последовательностью, чем это было сделано в либеральной идее", - писал Карл Мангейм⁹. Воплощение на страницах произведений черт нового мира слишком уж сильно контрастировало с окружавшей социалистической действительностью, было способом ее критики и, возможно, средством ухода от этой действительности в мечты о более совершенном обществе. Власти терпели, но относились к этим фантазиям с подозрением. Было время, когда и фантазировать-то разрешалось не дальше чем на пару пятилеток вперед (так называемая фантастика "ближнего прицела", воплощенная, например, в романах Владимира Немцова "Последний полустанок", "Золотое дно", "Осколок Солнца", "Семь цветов радуги", "Тени под землей"). Черты далекого коммунистического общества можно найти в произведениях Сергея Снегова, Александра Казанцева, ранних Стругацких, хотя не это было наиболее интересным у данных авторов. Стругацкие после разочарования в коммунистических идеях уже явно держали фигу в кармане, что было одной из причин их популярности среди интеллигенции, дискутировавшей на пресловутых кухнях. Отражение советской действительности братьями-фантастами принимало порой гротесковые формы. В связи с этим Константин Крылов остроумно провел параллель между сталкерами и фарцовщиками - и те и другие рисковали, чтобы добыть чудесные вещи, недоступные обычным гражданам¹⁰. Наибольший вклад в популяризацию коммунистического идеала посредством фантастического жанра внес, конечно, русский писатель, ученый и мыслитель Иван Ефремов. Прорыв в сознании советского общества, который совершил этот ученый, создав "Туманность Андромеды", был просто ошеломительным. Без всякого преувеличения в Советском Союзе идеи коммунизма развивались не марксистами-ленинцами с соответствующих кафедр и тем более не идеологами парткомитетов. Их пытался представить в своих знаменитых утопиях Иван Ефремов. Пожалуй, наиболее яркие страницы его произведений как о далеком будущем ("Туманность Андромеды", "Сердце Змеи", "Час быка"), о современных писателю временах ("Лезвие бритвы") или даже о прошлом ("На краю Ойкумены", "Таис Афинская") посвящены именно проработке идеала нового человека.

Результаты этих усилий и, главное, реакция на них властей были спорными. От почти полного восторга перед "Туманностью Андромеды" (роман, где ярко описаны космические путешествия и будни коммунистической Земли, удачно вошел в резонанс с началом космической эры и обещаниями скорого построения коммунизма в Советском Союзе) до весьма прохладного отношения к "Лезвию бритвы" и фактического запрещения и изъятия из библиотек "Часа быка". "Туманность Андромеды" - это прекрасная утопия. (Хотя некоторые фрагменты этого романа, созданного во второй половине 1950-х годов, можно легко трактовать как антиутопию. Например, идеям о всеобщем психологическом контроле ("Академия горя и радости") легко придать тоталитарную трактовку. Отторжение вызывает и мысль писателя о воспитании детей в интернатах отдельно от родителей. Матери, которые этого не желают, живут на отдельном острове. Но с точки зрения социологики ав-

тор "Туманности Андромеды" совершенно прав: коммунистическое общественное устройство требует создания равных стартовых условий для детей и их всеобщей социализации (школы-интернаты разного цикла, "подвиги Геркулеса") в соответствии с единым коммунистическим идеалом. При сохранении традиционной "ячейки общества" этого добиться невозможно.) В "Часе быка" черты антиутопии проступают уже гораздо явственнее. Здесь легко можно увидеть критику не только "гангстерского капитализма", угрожающего планете ядерной войной и глобальной экологической катастрофой, не только выпады против китайского "муравьиного лжесоциализма", но и совершенно откровенную сатиру на некоторые черты советской жизни. То есть мировоззрение советского фантаста N 1 сильно эволюционировало, и не в последнюю очередь под влиянием окружавших его социально-политических реалий. Так, Рустам Вахитов, сравнив два романа Ефремова, пришел к выводу, что "Туманность Андромеды" - это восхищение поколением победителей в Великой Отечественной войне, гимн их подвигам и свершениям. А в "Часе быка" уже чувствуются усталость и инфантилизм генерации, разочарованной в коммунистических идеалах, поколения будущих отрицателей социализма¹¹. До сих пор много вопросов вызывает обыск, произведенный КГБ в доме писателя уже после его смерти¹². Характерно, что продолжения в отечественной фантастике традиций "Туманности Андромеды" не последовало. Так называемая "школа Ефремова", или "молодогвардейская фантастика", не ознаменовалась какими-то значительными творческими успехами. Попытки писать о коммунизме оборачивались, скорее, пародиями на него. И советские реалии, и официальная идеология действовали на коммунистический идеал, сам по себе чрезвычайно противоречивый, как мертвая вода.

Примечательно, что и в эпоху застоя предпринимались попытки разбора отдельных фантастических произведений для отстаивания тех или иных философских и/или социально-политических позиций. Одна из таких попыток принадлежала популярному советскому философу Эвальду Ильенкову, критиковавшему еще дореволюционный роман Александра Богданова "Красная звезда"¹³. "Метафизике позитивизма" фантастического романа Богданова Ильенков противопоставляет "ленинскую диалектику", содержащуюся в "Материализме и эмпириокритицизме". В "Красной звезде" (и "Инженере Мэнни") описывается коммунистическое общество на Марсе. (То есть если в "Аэлите" Алексея Толстого люмпен с маузером Гусев занимается экспортом революции из Петрограда на Марс, то в более раннем романе Богданова, наоборот, на Красной звезде уже существует коммунизм. Марсианские товарищи решают: оказать ли помощь земному пролетариату в достижении социализма или уничтожить всех землян, тем самым освободив нашу планету для представи-

телей более развитой цивилизации.) Это вполне заурядная утопия с довольно скучными описаниями рационализации труда и быта в казарменно-коммунистическом духе. Роман действительно слаб как литературное произведение, хотя он стал предтечей коммунистической фантастики советского периода. Любопытно, что сюжет "Торжествующего разума" очень похож на сюжет богдановского произведения. "Красная звезда" содержит немало интересных прогнозов. Взять хотя бы вопрос о перенаселении и нехватке ресурсов вследствие хищнического их использования, идею дизайна или проект обмена кровью с целью продления жизни (после революции опыты с воплощением этой достаточно мистической идеи хотя и привели к гибели самого Богданова, но в то же время поспособствовали широкому применению переливания крови в медицине). Зачем автору "Диалектической логики", который, конечно, отличался от подавляющего большинства советских номенклатурных философов, потребовалось обращение к богдановской повести? "Красная звезда" была произведением почти забытым¹⁴, и уж точно от ее автора не нужно было защищать ленинский текст, изучаемый каждым советским студентом. Однако мертвящий пресс официальной идеологии, делавший невозможными содержательные споры (и развитие того же марксизма) в нашей стране, заставлял мыслящих людей искать лакуны для живой мысли, говорить о проблемах общества (отчасти - как и сейчас) хотя бы посредством обращения к старой фантастике. Кстати, "позитивная программа русского позитивизма" (название

второй части книги Ильенкова, в которой громились фантастические романы Богданова) была более мягкой, эволюционной, обращала внимание на трудности мирового и российского развития. "Марсианский", или позитивистский, путь к социализму был более спокойным и эволюционным, нежели ленинская кровавая диалектика.

Таким образом, в эпоху застоя коммунистическая идея утратила свою энергетику и притягательность уже среди самих "строителей коммунизма". Агония наступила в годы перестройки. Замыслы построить "социализм с человеческим лицом", очистить коммунистическую идею от сталинско-брежневских искажений провалились.

Коммунистический идеал ушел на периферию общественного сознания, в среду небольших групп энтузиастов. Сможет ли он снова завоевать былую фантастическую популярность? Нам кажется, что деятельность левых интеллектуалов и альтерглобалистов создает для этого некоторый плацдарм. У нынешних левых осталась очень важная функция критики господствующих порядков, оппонирования им. И позицию эту мы во многом разделяем, с критикой согласны, но когда речь заходит о, так сказать, позитивной программе, о путях выхода из нынешнего кризиса, то при чтении даже самых умных наших левых хочется плакать. Уповать на то, что в результате новой социалистической революции или какого-нибудь "восстания среднего класса"¹⁵ произойдет преодоление отчуждения, установится шестичасовой рабочий день и появятся возможности для всестороннего развития личности? Западный "социализм" государства "всеобщего благоденствия" был возмо-

жен, пока жил "медведь" русского коммунизма. Хозяева мира дали (вынуждены были дать!) среднему классу вэлфер. И они забирают его сейчас обратно - постепенно, но неумолимо. То есть светлым утопиям Ефремова вряд ли суждено реализоваться. При этом мы вовсе не спорим, что коммунизм может вернуться. Но как? Так, как это и было уже в истории - через мировой кризис. Первая попытка произошла после Франко-прусской войны.

Поэтому ошиблись авторы "Манифеста": вопреки их тезису у рабочих, как показал XX век, есть отечество, им есть что защищать. Две мировые войны (или одна мировая война 1914 - 1945 годов) показали это со всей очевидностью¹⁶. Но оборотной стороной этого стал прорыв "реального коммунизма". В обычных, нормальных условиях он бы не смог пробиться. Шанс коммунизм (понимаемый как антикапитализм) получит в случае "нового обострения системного кризиса мирового капитализма" (кавычки означают иронию по отношению к затасканности подобных формул в советском обществоведении, но никак не по существу вопроса).

Однако здесь мы видим некую политическую антиномию, вроде бы неразрешимое противоречие. Для новой коммунистической революции нужны огромные массы, причем не обязательно пролетарские, которым "нечего терять, кроме своих цепей" (нищеты, бесправия, жестокой эксплуатации, перспективы ранней смерти и т.п.), но кто их организует? Славой Жижек утверждает: "Гигантские трущобы - это фундаментальный факт нашей сегодняшней жизни. Именно здесь, в логике этих новых сообществ, возможно зарождение новых социальных структур. Но повторюсь, у меня нет какого-то позитивного проекта новой революции, однако что я знаю точно, так это то, что система взорвется, что это не может продолжаться бесконечно. Эта позиция отчаянной истины, я не оптимист, я считаю, что все, что у нас есть, - это пессимизм, это убеждение в том, что так долго продолжаться не может"¹⁷. Да, миллиарды мировых люмпенов сами по себе на революцию не поднимутся. Надеяться на такое - это примерно то же самое, что ожидать от бомжей, собирающихся у соседней помойки, организации ячейки политической партии, которая будет представлять их интересы в парламенте. А если ряды этих маргиналов пополнятся в массовом порядке людьми, которые вели нормальный образ жизни и вдруг враз оказались на социальном дне? При этом такие "новые бичи" еще будут обладать знаниями, культурными и организационными навыками цивилизованных людей. (В частности, нынешнее "покраснение" Латинской Америки можно объяснить уничтожением там среднего класса в результате либеральных реформ.) Но от простого перехода политического маятника "влево" будущие события должны отличаться резким исчерпанием ресурсов для перераспределения и - в силу этого - обширным и стремительным обнищанием вчера еще довольно благополучных людей. Вот модель катастрофического развития событий. Не надо сбрасывать со счетов и то, что хотя угроза новой мировой войны вроде бы отступила, она не исчезла совсем, в том числе и из текущего литературного процесса. Как недавний пример можно назвать "Метро 2033" Дмитрия Глуховского.

Следующий мировой катаклизм, описываемый во всевозможных антиутопиях, - это, возможно, очередная "реинкарнация" коммунистических порядков - как и было изначально задумано классиками марксизма - в мировом масштабе. Данный сценарий, скорее всего, станет результатом острой нехватки истощившихся ресурсов. И тогда реальностью окажется то, что многократно описано в фантастике: централизованное и жесткое рас-

пределение оставшихся жизненных средств, одинаковая форма одежды, пайка синтетической пищи, дыхательный прибор, свирепый контроль над поведением, мыслями, чувствами при помощи новых технологий и глубокого контроля над сознанием. Таким может быть новый альтерглобализм.

Геноцид как изнанка либерализма

Чисто "либеральную" тенденцию в отечественной фантастике выделить затруднительно, да и откуда ей взяться без соответствующего исторического опыта?.. Это в одном из фильмов "Звездных войн" заседает галактический сенат, и темным силам зачем-то нужно захватить там влияние. В российской фантастике преобладают авторитарные тенденции. А господствующие в мире и импортированные в нашу страну дискурсы подвергаются жестокому осмеянию, как, например, в романах "Золотой миллиард" Геннадия Прашкевича или "Тупик гуманизма" Арсения Миронова. Их названия говорят сами за себя. "Тупик гуманизма" - это едкая сатира, гротеск, где доводятся до абсурда некоторые тенденции развития современного глобального человечества: от синтеза людей и машин до помешательства на паранормальных явлениях. У Прашкевича нынешнее разделение мира на миллиард избранных и всех остальных получает логическое завершение: "золотой миллиард" проживает в огороженном барьерами, благополучном Экополисе, а семь миллиардов "уродов" страдают от нищеты и болезней, питаясь гуманитарной помощью в виде так называемых языков. Поедая эту массу

с питательными свойствами, "уроды" уже не могут иметь детей женского пола. Но "золотому миллиарду" и этого мало: зреют идеи вообще освободиться от лишних ртов и использовать освободившиеся ресурсы на ускорение прогресса. Что это - будущее или уже настоящее?

Либеральной политике в посткоммунистической России страшно не повезло, ибо воплощалась она либералами-каннибалами, чьи доктринерские эксперименты в экономике вызвали сильнейшее отторжение либеральных принципов как таковых.

Социальная и иная стабильность невыигрышна для фантастики - вот бы катастрофу какую-нибудь. Мода описывать "будни лабораторий" достаточно периферийна по сравнению с прошлой научной фантастикой, да и нас здесь интересуют социально-политические изменения, а не естественные науки. Подобные изменения могут произойти в результате каких-либо потрясений, способных повлиять на условия существования земной цивилизации. В фантастической литературе такие потрясения - это чаще всего некая космическая угроза ("Тело угрозы" Владимира Михайлова), заставляющая всех землян объединиться, и/или совместная борьба человечества, забывшего о разделяющих его барьерах перед лицом каких-либо гнусных пришельцев. Это примерно то, что декларировал американский президент Рональд Рейган, когда говорил, что СССР и США могут действовать совместно перед лицом гипотетического вторжения инопланетян. А американский фантаст Гарри Тартлдав написал альтернативную историю Второй мировой, где воюющие стороны забывают о своих распрях, чтобы отразить вторжение экспедиционного корпуса ящеров (серия романов Тартлдава, начатая "Флотом вторжения"). Другой типичный случай - когда авторов не слишком занимают политические декорации из-за сосредоточения на других проблемах, например на искусственном интеллекте, моральных аспектах развития новых биотехнологий и т.п. Социально-политические условия в этих книгах - на заднем плане, наблюдается экстраполяция в будущее порядков, более или менее похожих на существующие в настоящий момент. В этом смысле "западнических" произведений и много, и мало одновременно: в одних предполагается, что нынешние тенденции сохранятся, а изменится главным образом техника, в других пытаются понять, какую цену заплатит наша страна за сохранение соотношения сил в мире.

Один из типовых сценариев фантастической футурологии - это "победа Запада". Правда, в то, что это будет связано с торжеством либерализма, у нас уже мало кто верит. Землянам приходится решать свои проблемы зачастую через уничтожение большинства себе подобных. Запад применяет против третьего мира (в рамках борьбы с терроризмом) генетическое оружие; при этом, как ни странно, ему помогает и Россия. Выжившим обеспечено значительное увеличение продолжительности жизни. Правда, счастья им это не приносит. Такова завязка романа Захара Оскотского "Последняя башня Трои", где описывается Россия в 2085 году. Но у этой завязки богатая предыстория. Правительством национального возрождения, возглавляемым бывшим "афганцем" генералом Глебовицким, решаются актуальные современные проблемы: "Самый горячий энтузиазм <...> вызвало истребление прежней олигархии и чиновничьей элиты, сопровождающееся громкими разоблачениями финансовых афер". В общем, прямо по Иосифу Бродскому - вместо "ворюг" пришли наконец "кровопийцы". Но это, так сказать, промежуточные итоги. Оскотский такой сценарий не исключает, но показывает его тупиковость. Правительство национального возрождения в романе уничтожает криминальные группировки, чтобы самому стать криминальной супергруппировкой, не имеющей конкурентов. На столе у россиян 2020-х годов скудно: каша да картошка, правда, можно спокойно ходить по улицам, не опасаясь

ограбления. До поры до времени... Потом начинается новая "катастройка" с соответствующими последствиями. И пришел бы России конец, если бы не помощь Запада (масштабы которой при крахе СССР были неадекватными, недостаточными) и не спрос на редкоземельные элементы, которые страна теперь экспортирует вместо нефти. Заметим, что в отличие от романа описание ситуации тем же Оскотским в его научно-популярной "Гуманной пуле" гораздо реалистичнее и жестче: "Разрушив почти всю свою науку, изгнав, уничтожив морально и выморив физически значительную часть своей интеллигенции, Россия потеряла способность к самостоятельному научно-техническому прогрессу. <...> И случилось это в самый неудачный момент нашей исторической судьбы, какой только можно представить. В момент, когда в самом деле началось стремительное и необратимое биологическое старение народа"¹⁸. В романе же автор допускает вариант чудесного спасения России в середине XXI столетия. Но даже при этих допущениях наша страна оказывается в нелегком положении и получает лишь недолгую отсрочку. После того как западные страны, измученные фанатизмом и терроризмом Юга, усмиряют его, доведя численность "южан" до уровня, сопоставимого со своим собственным, после применения генетического оружия против Юга, выжившим предоставляют западное образование и уровень жизни. Но новые губительные глобальные проблемы дают о себе знать. Западной цивилизации удалось благодаря прогрессу медицины значительно продлить человеческую жизнь, а люди оказались к этому неподготовленными. Резко обостряется конкуренция на рынке труда. Несмотря на внешнюю благодать, множатся преступления, убийства, которые всерьез никто не хочет расследовать. Интерес к ним составляет "вину" главного героя романа. Такой конфликт, положим, может выглядеть несколько искусственно, но несомненно, что до "конца истории" в духе Фрэнсиса Фукуямы далеко и в конце XXI века.

Обратимся к внутриполитической составляющей прогноза Оскотского. Эти сюжеты уже были для автора данной статьи удачным поводом для написания политологического эссе, специально посвященного данному роману¹⁹. И сценарий диктатуры, и безнадежный дрейф, описываемые в романе, выглядят крайне нежелательными. Но удастся ли уменьшить их вероятность? И как это сделать?

Параллели между нынешней российской действительностью и временем веком спустя после начала перестройки в романе Оскотского просто бросаются в глаза. Россию мучают институциональная слабость политических и экономических институтов, а также нравственный кризис. Не помогают ни нефть, ни редкоземельные элементы. Большинство населения - "лишние". Мы видим гиперболизацию нынешней "голландской болезни", которая еще усугубляется продлением жиз-

ни без поисков ее смысла. Автор демонстрирует мастерство сатирика, описывая рекламу футуристических прокладок или ситуацию в будущем российском парламенте, где решения принимаются по результатам компьютерных игр, - это образ, достойный пера Джонатана Свифта. Парламент в условиях беспартийного правительства и "общенародного президента", не имея возможности формировать кабинет министров и серьезно влиять на политический курс, эволюционирует от рукоприкладства через "не место для дискуссий" к виртуальным сражениям. Страна опять просто закрывается для достойного будущего. Догоняющая модернизация оказывается имитационной и неэффективной. Логос тонет в пучине отечественных мифов. Институты, не имеющие у нас собственной основы, приносят совсем не те плоды, на которые рассчитывали. И в политике, и в научной сфере - тотальное господство Ненастоящего. Господствуют симулякры. Ростовский философ Оксана Туманова довольно удачно использовала возможности понятия Бодрийяра для описания российской ситуации: "Симулякр модернизации россиянину близок и понятен. Сочетая элементы современности и архаику, он отвечает нашим подсознательным желаниям. В современной России нет препятствий для виртуализации и симуляции. Но есть ряд проблем, которые необходимо осмыслить. Обращение к опыту симулятивного проекта Модерна влечет за собой создание симулякра, следовательно, проблемы, реально стоящие перед нашим обществом, решены не будут. Симуляция через систему коммуникаций усиливает возможность манипуляций, которые уже сейчас воспроизводят тотальные практики. Свойственная симулякрам стандартная форма деиндивидуализирует человека. Реальная угроза - превратиться в некую колонию западной цивилизации"²⁰.

Чуткие фантасты фиксируют тот факт, что на протяжении большинства периодов нашей истории первейшим врагом русских было их государство, российская бюрократия. Впрочем, мы не очень согласны с тем, что это государство наше. Неоднократно на протяжении последних столетий оно выступает именно в качестве не нашего. Валерий Соловей проницательно описал этот феномен в статье с характерным названием "Русские против империи"²¹. Здесь нет никакой мистики, чуда "вечного возвращения" и т.п. Модернизация государства и экономики задержалась и принимает симулятивный характер, продолжают господствовать устаревшие, архаичные уже политические формы. Такая система с непреодоленными имперскими пережитками в отношении собственного населения всегда будет чревата Смутой. Так будет и дальше, до тех пор, пока в диалектике "господина и раба" роль господина будет оставаться за чуждым населению государством - без всяких вариантов. Но поскольку шансы на благоприятное развитие событий не очень велики, то выводы, которые можно извлечь из романа-трактата Захара Оскотского, очевидны. Без институциональной перезагрузки российская политическая и экономическая система обречена. Если все пойдет по-прежнему, то остается лишь быть стоиком, чтобы ждать финальной развязки, как ждет ее на ледяной дороге приговоренный государственным монстром к уничтожению герой "Трои".

Другая антиутопия - один из самых впечатляющих фантастических романов последних лет, книга Кирилла Бенедиктова "Война за Асгард". Там Запад опять побеждает, правда, отбросив всякую политкорректность. Его победа осуществляется при помощи движения "Белое Возрождение". Мир, страдающий от радиации и нехватки чистой воды, жестко поделен на немногочисленных избранных и большинство остальных. Последние согнаны в резервацию, огромный концлагерь. Но и это еще не все. Готовится эксперимент, цель которого - убрать заключенных за Стеной в другое время, перенести, выдворить их из текущей реальности, чтобы не мешали жить очередному воплощению Прекрасного Нового Мира. Русский супертеррорист пробирается к Асгарду, чтобы сорвать этот эксперимент. И в романе Бенедиктова положение России крайне незавидно. Резко сократились население и территория. Оставшиеся деградировали и страдают от произвола жестоких хозяев. (Впрочем, это уже никакая не фантастика, а обыденная реальность во многих уголках Русской земли.)

То есть даже доминирование Запада оборачивается тем или иным вариантом антиутопии. Об идеалах Свободы, Равенства, Братства можно забыть навсегда. На Западе идет обратное движение: пресловутая политкорректность, массовая иммиграция, приносящая с собой антилиберальные ценности и образцы, одновременно с этим "мультикультурализм", авторитарные конструкции и двойные стандарты, лидеры, которые себя ведут непредсказуемо и неадекватно, глубокий раскол в элитах - эти явления сейчас во многом девальвируют прошлые достижения либеральной демократии. (И более фундаментальный вопрос: если современные западные политические мыслители уже справляют "Поминки по Просвещению"²², то что же может последовать за этими сумерками Просвещения - долгая ночь новых Темных столетий?)

Пресловутая "третья волна" демократизации, поднявшаяся в последней четверти XX века, - одновременно и триумф, и трагедия привычной демократической модели. Распространение демократии на десятки новых стран контрастирует с массовой нищетой и разрывом между бедными и богатыми. Что может означать "третья волна" для этих государств, запутавшихся в своих

экономических и социальных проблемах? Да ничего другого, кроме возможности вмешательства в их внутренние дела и ущемления суверенитета. Естественно, что такая "неоколониальная демократия" вызывает протест и ответную реакцию. Пока глобальные манипуляторы в состоянии перепрограммировать процесс и перенаправлять энергию данного процесса в другое, выгодное для себя русло (пример - "цветные революции"). Все это способствует глобальному политическому лицемерию и дискредитирует принципы либеральной демократии. Сквозь демократический макияж проглядывает малопривлекательный лик корпоративно-авторитарного правления, в котором все явственнее проступают диктаторские черты. Если манипуляции сознанием окажутся неэффективными, то глобальный террор, наподобие описанного Захаром Оскотским и Кириллом Бенедиктовым, станет нашим будущим. В самой России - функциональное перенапряжение властной "вертикали", отсутствие глубинного ценностного консенсуса - отсутствие, приводящее к тому, что народ ненавидит власть, а правящая элита ведет рискованную игру с нулевой суммой (все или ничего), видя в конкурентах не просто соперников по политическим соревнованиям, но смертельную для себя опасность. Наконец, надо сказать и о перманентном духовном бесплодии нынешних так называемых элит, об отсутствии общих ценностей, о том, что живут, "под собою не чуя страны", не только совестливые интеллектуалы и патриоты - потенциальная духовная элита нации, которых нынешний российский Левиафан превратил в нищих маргиналов, - но и сами обладатели власти. Всеобщее отчуждение просто не может пройти без последствий²³.

В ходе этого возможного кризиса уже не на кого будет ориентироваться, придется рассчитывать лишь на себя. И вопрос, возможно, будет ставиться следующим образом: как нам обустроить Россию на условиях суверенной демократии в ситуации, когда у нас между обществом, экономикой и политикой взаимоотношения иные, чем на Западе²⁴? Мы не можем просто импортировать эту модель, потому что у нас другие исходные условия. А потому мы будем поступать по-другому.

И все-таки жаль, что из-за отсутствия у нас реальной практики либеральной демократии мы видим в основном ее оборотную сторону, которая, конечно, имеет у нас все шансы проявиться еще больше. Россия, вписанная в этот нарастающий глобальный контекст антипросвещения и антигуманизма, вместе с остальным человечеством переживает приближение новых Темных веков. Спасти мир может только чудо. Этим чудом способно стать возрождение страны и мира после какого-нибудь глобального катаклизма. В новой империи?

Окончание в следующем номере

Примечания.

¹Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М., 2003. С. 327.

²Фурсов А. И. Нормальная наука, аутсайдеры и конспирология Российской империи / Предисловие к книге: Брюханов В. Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 года. М., 2007. С. 79.

³См.: Крылов К. Волшебство и политика: миры фэнтези как новый общественный идеал (http://nikitin.wm.ru/almanath/).

⁴Фурсов А. Saeculum vicesimum: In memoriam // Русский исторический журнал. 2000. N 1 - 4. С. 146 - 147.

⁵Ирхин Ю. В. Социум и политика в постмодернистском Зазеркалье: взгляды, подходы, анализ // Полития. N 4 (39). Зима 2005 - 2006. С. 137.

⁶Булдаков В. Quo vadis? Кризисы в России: пути переосмысления. М., 2007. С. 89.

⁷Денисов М., Милитарев В. Русскоязычная фантастика как теневой духовный лидер // АПН.ру, 12 февраля 2003.

⁸Фишман Л. Г. Фантастика и гражданское общество. Екатеринбург, 2002. С. 4.

⁹Мангейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 175.

¹⁰Крылов К. Пикник озабоченных. Творчество Стругацких как апология фарцы (http://wiki.traditio.ru/index.php).

¹¹Вахитов Р. Фантастика и реальность // Контр-ТВ.ру. 31 июля 2007.

¹²Другой известный советский фантаст, Александр Казанцев, с возмущением писал по этому поводу в Политбюро: "На гражданской панихиде 6 октября 1972 года в Центральном доме литераторов директор издательства "Молодая гвардия" товарищ Ганичев от имени ЦК ВЛКСМ назвал покойного писателя "певцом коммунизма". И вот, не остыла еще горечь утраты у всех, кто любил и ценил Ефремова, как накануне Октябрьских праздников 4 ноября 1972 года на квартиру покойного писателя явились двенадцать работников Комитета государственной безопасности и, даже не предъявив ордера на обыск, а лишь устно сославшись на якобы имеющуюся санкцию заместителя генерального прокурора СССР, в течение тринадцати часов перевернули вверх дном квартиру "певца коммунизма". Разумеется, они ничего не нашли из антисоветских материалов и изъяли лишь том Брема "Жизнь животных" и письма писателя к его жене (правда, пообещав вернуть их). Я не могу не сообщить об этом случае. Политбюро, ибо многие могут расценить его как надругательство над памятью выдающегося деятеля советской науки и культуры, преданного делу построения коммунизма, воспитателя молодежи в коммунистическом духе, пламенного борца за наше грядущее". (См.: Источник. 1995. N 1). Не обошлось и без слухов о фантастической версии этого надругательства над памятью писателя. Логично предположить, что сотрудники КГБ не просто искали "антисоветские материалы", но, следуя своей профессиональной привычке, подозревали Ефремова в том, что он был агентом - в данном случае иной, более развитой цивилизации, - настолько ярко образы его книг контрастировали с советской действительностью и "курсом КПСС".

¹³См.: Ильенков Э. В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма: Размышления над книгой В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм". М., 1980.

¹⁴В позднесоветское время "Красная звезда" в сокращении печаталась в сборнике "Вечное Солнце. Русская социальная утопия и научная фантастика (вторая половина XIX - начало XX века)", изданном в 1979 году.

¹⁵См.: Кагарлицкий Б. Восстание среднего класса. Москва-Екатеринбург, 2003.

¹⁶Фурсов А. М. "Манифест Коммунистической партии", или 150 лет спустя // Русский исторический журнал. 1998. N 1. С. 270.

¹⁷Славой Жижек: Альтернатива невозможна, но необходима // Политический журнал. 19 марта 2007. С. 89.

¹⁸Оскотский З. Гуманная пуля. Книга о науке, политике, истории и будущем. СПб., 2001. С. 156.

¹⁹См.: Ковалев В. А. Перестройка век спустя: все изменилось, чтобы остаться по-прежнему //ПОЛИТЭКС: Политическая экспертиза. Альманах. СПб., 2005. Вып. 2.

²⁰Туманова О. Долго ли живут симулякры: Темпоральный регистр российской модернизации //Логос: журнал по философии и прагматике культуры. М., 2004. N 5. С. 200.

²¹См.: Соловей В. Русские против империи // Свободная мысль -XXI. 2002. N 12.

²²См.: Грей Д. Поминки по Просвещению. М., 2003.

²³Не о схожей ли ситуации писал Карл Шмитт: "Если публичная власть действительно хочет оставаться только публичной, если государство и исповедание веры оттесняют внутреннюю веру в частную сферу, тогда душа народа отправляется в "таинственный путь", ведущий во внутреннем направлении. Растет противодействие, выражающееся в молчании и тишине. В тот момент, когда разница между внутренним и внешним оказывается общепризнанной, превосходство внутреннего над внешним, а следовательно, и частного над общественным, по существу, дело уже решенное". См.: Шмитт К. Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса. М., 2006. С. 200.

²⁴На этот счет есть очень интересные замечания у Валлерстайна. Между прочим, он упоминает о "разграничении, относившемся, как считалось, к современному цивилизованному миру, рынка, государства и гражданского общества, которые были сферами исследования экономики, политологии и социологии соответственно". См.: Валлерстайн И. Указ. соч. С. 295. Это замечание, в частности, объясняет, почему даже грамотные заимствования западных теорий не способствуют построению релевантных моделей в незападных обществах. Нам надо не только учиться у западного обществоведения, но и не забывать думать своим умом.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Comments: