Проблемно-методологические конференции "Памятники письменности Востока: проблемы перевода и интерпретации", проходящие каждую осень в Институте востоковедения РАН, стали традицией. 27-29 октября 2014 г. состоялась очередная, IV конференция этой тематики, организованная Отделом памятников письменности народов Востока ИВ РАН. Конференция была посвящена памяти первого руководителя отдела - Георгия Федоровича Гирса (1928-1994).

Директор Института языкознания РАН чл.-корр. РАН В. М. Алпатов приветствовал организаторов и участников конференции и поделился с присутствующими воспоминаниями о Г. Ф. Гирсе. Тему продолжила А. С. Герасимова (ИВ РАН) - коллега и друг Георгия Федоровича.

Возникнув как научное подразделение комплексного профиля, отдел объединил специалистов - историков и филологов, опирающихся в своей работе на тексты письменных памятников и другие источники филологической, исторической и социокультурной информации. Направленность его работы определила и тематику ежегодных конференций, в которых участвуют не только сотрудники ИВ РАН, но и востоковеды из других городов и зарубежные ученые. В этом году докладчиками на конференции выступили исследователи из Ирана, Казахстана, Китая, Малайзии и США.

Представленные доклады выходили за страноведческие рамки и за рамки отдельных научных дисциплин. Организаторы конференции ставили перед собой задачу включения этих сообщений в общий методологический контекст, обмена опытом исследователей, работающих с разными типами текстов, выработки единых требований, подходов и принципов их публикации и комментирования.

В последние годы участниками конференций все чаще становятся искусствоведы, в том числе те, кто практикует комплексный подход к исследуемым объектам. А. Н. Бабин (Гос. ин-т искусствознания Министерства культуры РФ - далее ГИИ) ("Рагамала. Текст и изображение в индийской традиции визуализации музыкального") рассмотрел феномен рагамала (санскр.

стр. 150
"гирлянда раг"), связывающий музыкознание, театральное искусство, лирическую поэзию и живопись. Визуальный образ раги как особого типа ладо-интонационного образования, связанного с определенным звукорядом, формировался под влиянием традиций индийского театра (в особенности драматургии), который всегда был неразрывно связан с музыкой. Автор доклада показал, каким образом изображения раг, описанных в сборниках шлок (стихотворных строф) на санскрите, хинди и впоследствии персидском, нашли воплощение в традиции живописи XVI-XIX вв. при дворе раджпутских правителей Раджастана и пригималайских горных княжеств, в Центральной Индии и Декане, в Непале и Бенгалии.

Д. Н. Воробьева (ГИИ) в докладе "Карлики в древнеиндийском религиозном искусстве: аспекты интерпретации" рассказала об этом элементе декоративного убранства архитектурных памятников индуизма, буддизма и джайнизма. Человечки-коротышки встречаются в рельефах на мифологические темы предстоящими у ног объекта почитания, а также парящими с разнообразными подношениями. Нередко они представлены танцующими и держащими в руках музыкальные инструменты; в их образах могут присутствовать фантастические элементы, комбинация человеческих и животных черт, совмещение с растительными формами. Как отметила исследовательница, понять и истолковать значение этих образов в скульптуре возможно лишь путем обращения к письменным источникам, что является делом будущего.

Взаимодействие зрительного и словесного изобразительного ряда рассматривалось в докладе Н. А. Новиковой (ГИИ) "Образы небесных музыкантов в живописи Дуньхуана и сутрах амидаизма: слово как источник визуального". Предметом для исследования стала живопись буддийского пещерного монастыря Дуньхуан (Китай). Росписи, сплошным узором покрывающие потолки и стены многих пещер монастыря, служат средством полномасштабной художественной интерпретации ряда коренных текстов традиции цзинту (Школа Чистой Земли) и детально воссоздают "Страну высшей радости", пронизанную "чудесным звучанием Дхармы". Подобно камертону, пространство буддийского пещерного храма создает особую атмосферу и настроение медитативного состояния верующего, неразрывно связанного с музыкой. Автор доклада отметила, что живопись Дуньхуана, создававшаяся на протяжении почти тысячи лет, позволяет проследить эволюцию пластического языка росписей: от предельно декоративных к изысканно стилизованным и реалистичным.

В докладе "Конвергенция культур в отношении к риску. Шифр Rogovian астрологических арабско-персидских талисманов и немецкой репродукции XVI в." М. А. Рогов (РГГУ) рассказал о загадочной гравюре, найденной им в июне 2014 г. у немецкого антиквара среди книжных ксилографии середины XVI в. Исследователь обнаружил, что перед ним - ксилография-амулет эпохи Реформации с изображениями астрологического талисмана, аналогичного двум ранее известным экспонатам Британского музея. На талисмане различимы изображения планеты Марс, мотивы "Детей планет" и Зодиака, восходящие к иконографии арабско-персидских астрологических ("Китаб ал-Булхан") и магических ("Пикатрикс") трактатов. Попытка дешифровки фрагмента текста талисмана, написанного символами шифра, названного шведским создателем шрифтов Маттиасом Персоном "Rogovian", привела автора доклада к гипотезе о наличии оригинального персидского текста военного талисмана. Необычный пример репродукции восточного артефакта в немецкой гравюре демонстрирует трансформацию магического арабско-персидского талисмана в тиражированный европейский амулет и отражает эволюцию представлений о риске.

Г. С. Попова (ИВ РАН) посвятила доклад "Трудности перевода "Шу-цзин" ("Канона записей")" одному из классических канонических письменных памятников Древнего Китая, входящему в состав конфуцианского "Тринадцатиканония" ("Шисань-цзин"). Это сочинение, вплоть до XX в. служившее важной составной частью классического конфуцианского образования, оказало большое влияние на китайскую историографическую традицию. Его источниками были письменные памятники предшествующей эпохи, сведения легендарного характера и сложившиеся ко времени его создания мифологические представления. Предположительное время создания "Шу-цзин" период Чуньцю (770-154 гг. до н.э.). Как отмечает автор доклада, его написание проходило в два этапа в VII-VI вв. до н.э. Поскольку материалы, использованные при написании памятника, не сохранились, "Шу-цзин" является ценным письменным источником, и точность его перевода имеет принципиальное значение.

Доклад Е. Ф. Баялиевой (ИВ РАН) "Новый источник по истории Китая: Кодекс "Чжичжен Тяогэ" (династия Юань)" был посвящен найденному в 2002 г. оригиналу кодекса законов этой династии. Хранящийся ныне в специальном павильоне Академии корееведения

стр. 151
Юаньский кодекс, созданный в 1346 г., был издан в Южной Корее в 2007 г. небольшим тиражом и почти сразу стал библиографической редкостью, поскольку в самом Китае не сохранилось ни одного списка этого документа.

К работе по изучению кодекса первыми приступили корейские китаеведы, опубликовавшие затем результаты своих исследований на корейском языке. В отечественном китаеведении эпоха Юань остается малоизученным периодом, однако сведения классических китайских источников и данные научных исследований позволяют утверждать, что законы Юань стали поворотным моментом в правовой истории Китая. Аргументом в пользу этого вывода служит содержание глав (цзюаней) кодекса "Чжичжен тяогэ".

Об одной из практик сочинения классической японской поэзии вака рассказала М. В. Торопыгина (ИВ РАН) в докладе "Классическая японская поэзия: сочинение стихотворений на заданную тему (на материале "Сётэцу моногатари" (XV в.)". Тематическое сочинение было характерно для нескольких сфер бытования японской классической поэзии: песни на ширмах, поэтические турниры, поэтические циклы. Исследовательница проанализировала взгляд на эту проблему японского поэта Сётэцу, изложенный им в сочинении "Сётэцу моногатари". Он рассматривал ряд вопросов, связанных с сочинением: какие бывают темы; на какие темы сочинять просто, на какие - сложно; какие темы следует выбирать для поэтических собраний; на каких темах лучше тренироваться молодым авторам. Сётецу приводит и конкретные примеры написания подобных стихотворений. Текст "Сётэцу моногатари" показывает, что сочинение на тему, берущее начало еще в IX в., в конце классического периода поэзии вака также оставалось чрезвычайно актуальным.

Н. В. Руденко (Сямыньский ун-т, КНР) посвятил доклад ""Эссе о детском сердце" Ли Чжи: анализ философских идей" китайскому философу эпохи Мин, оригинальному последователю учения Ван Янмина - Ли Чжи (1527-1602). "Эссе о детском сердце" ("Тунсинь шо") - одно из его наиболее известных произведений. Центральным понятием эссе является "детское сердце" (тун синь), обладающее подлинностью и первозданной незамутненностью. Главный объект критики в эссе и одновременно антагонист "детского сердца" - фальшь как антипод подлинного и истинного. Как отмечает автор доклада, в концепции "детского сердца" этическая сторона является подчиненной по отношению к гносеологической: "детское сердце" ценно прежде всего как инструмент познания мира. Развивая эти идеи, Ли Чжи опирается на конфуцианскую, даосскую и чань-буддийскую традиции и резко критикует господствующие представления своего времени.

Доклад Н. А. Чесноковой (РГГУ) ""Тхэнниджи" ("Описание избранных деревень", 1751): заголовок произведения и его содержание" был посвящен одному из выдающихся сочинений позднего средневековья, созданных в Корее. Оно повествует о географии каждой из восьми провинций страны, ее истории, экономике, известных людях, традициях и культурных особенностях. Созданное в XVIII в., произведение сразу вызвало интерес образованных слоев общества, что подтверждают его многочисленные рукописные копии. В настоящее время известно более 80 списков "Тхэнниджи", различающихся деталями, порядком расположения глав и их количеством. Кроме того, этот труд известен более чем под 20 названиями. Опираясь на рукописи, обнаруженные автором доклада в архиве Кюджангак, библиотеке Сеульского национального университета, библиотеке Университета Ёнсе и библиотеке университета Коре в 2013 и 2014 гг., исследовательница проанализировала данные произведению названия, предложила объяснение причин их выбора переписчиками, а также подняла вопрос о переводе этих названий на русский язык.

В докладе Е. С. Лепеховой (ИВ РАН) "О понятии санкан ("тройное восприятие") в трактатах школы Тэндай" был дан анализ этого буддийского понятия на примере одного текста, составленного предположительно между 1150 и 1200 гг. и озаглавленного "Основное собрание школы Тэндай-Хоккэ об учении Бычьей Головы" ("Тэндай хоккэ-сю Годзу хомон ёдзан"). Исследовательница подчеркнула, что наиболее образно понятие санкан было представлено в первом разделе этого текста "Отражение и зеркало едины" ("Кёдзо энню"), где любой предмет рассматривается как единство трех составляющих. Это могут быть "сущность", "свойства" и "действия", три истины ("срединная", "пустая" и "временная") или три области мира. Речь здесь идет о триединстве - сознания, внешнего мира и внутренней природы человека, - выраженном в образе зеркала. Анализ понятия санкан, объединяющего три представления об абсолютном, временном и срединном, позволил автору доклада предположить, что в тексте памятника отразилась попытка синтеза двух направлений японского буддизма: эзотерического и экзотерического (яп. кэнмицу), что было характерно для школы Тэндай в XII-XIII вв.

стр. 152
Н. Р. Лидова (ИМЛИ) в докладе ""Натьяшастра" как литературный памятник: текстология, датировка, состояние рукописной традиции" очертила основной круг проблем, связанных с изучением основного письменного источника по истории и теории древнеиндийской драмы, столь же важного для индийского и восточного театра, как и "Поэтика" Аристотеля для западного. "Натьяшастра" (букв. "Наука о драме") по охвату информации и разнообразию представленных тем не имеет себе равных среди аналогичных сочинений древности и средневековья: в 36-37 стихотворных главах трактата, насчитывающих около пяти тысяч двустиший и ряд прозаических фрагментов, рассмотрены все основные темы, относящиеся к области как теоретического осмысления, так и практического воплощения драмы. Обобщая традицию развития театра от истоков до литературной драмы, "Натьяшастра" представляет собой энциклопедический компендиум, датировки которого колеблются от середины 1-го тыс. до н.э. до VII-VIII вв н.э. Подобный разброс дат указывает на попытки вычленить древнейшее ядро памятника или обозначить самый последний этап его формирования.

В докладе "Памятник голкондской школы поэзии XVII в. - маснави "Пхулбан" Ибн Нишати" И. В. Зотова представила яркий и своеобразный образец литературы урду, уникальный памятник индо-мусульманского синтеза. Автор поэмы Ибн Нишати сумел не только соединить в ней канонические и принятые для данного жанра темы, но и передать атмосферу, царившую в княжестве Голконда в XVII в., усиливая эффект смешением двух рядов образности - мусульманской и индийской. Как отмечает автор доклада, поэму-маснави Ибн Нишати, написанную в форме обрамленной повести, отличают занимательный сюжет, тонкий лиризм и свойственный этому жанру суфийский подтекст, общая шиитская окраска.

Е. В. Тюлина (ИВ РАН) в докладе "Переосмысление древнего мифа в "Махабхарате" и "Матсья-пуране" (на примере "Сказания о Савитри")" определила, какие трансформации претерпел архаический миф в индийской эпической традиции и каким изменениям он подвергался в древних и средневековых текстах. Сравнение со средневековой традицией становится возможным благодаря тому, что в пуранах есть пересказы древних эпосов - "Махабхараты" и "Рамаяны", а также основных сказаний, входящих в их состав. По мнению докладчика, этот сюжет является отголоском древнего мифа, встречающегося у многих народов, однако в "Махабхарате" он подвергся значительной обработке и превратился в типичный эпический текст, а позднее, в средневековом пересказе, сказание изменилось до неузнаваемости. В докладе были проанализированы все различия вариантов сказания и показаны особенности представлений о мире, лежащие в их основе.

Проблемы малайской историографии XIX в. рассматривались в докладе Т. А. Денисовой (ИВ РАН) "Критерии достоверности и элементы авторского критицизма в хронике Раджи Али Хаджи Тухфат ан-Нафис ("Драгоценный дар")". Предметом внимания исследовательницы были два произведения в жанре хроник, написанные около 1866 г. двумя представителями семьи бугийских вице-правителей Джохора - Раджей Ахмадом и Раджей Али Хаджи, доказывающие легитимность пребывания у власти в Джохоре бугийского правящего клана. Текстологический анализ "Тухфат ан-нафис" позволил выявить критерии достоверности/недостоверности, служившие автору средством повышения доверия читателей к его произведению. Это подтверждает, что "Тухфат ан-Нафис" (как и многие другие малайские исторические сочинения) - прежде всего памятник официальной историографии, описывавший происшедшие события с "правильной" точки зрения. Автору доклада удалось показать, что к XIX в. в Джохоре сформировалась богатая историографическая литература, вобравшая в себя как множество элементов традиционной мусульманской хронографии, так и новые веяния западной исторической мысли.

Доклад "Правда и вымысел в малайских повестях о сподвижниках пророка Мухаммада ("Повесть о радже Хандаке")" Л. В. Горяева (ИВ РАН) посвятила сюжетам о ранних войнах ислама, привнесенным в малайский мир из арабо-персидской традиции сказителями-неарабами. В качестве примера была рассмотрена "Повесть о радже Хандаке", в основе сюжета которой лежала "Битва у рва" - осада Медины курайшитами в 637 г. Л. В. Горяева показала, каким образом сюжеты, пришедшие из иной культуры, подвергались у малайцев переосмыслению и адаптации к привычным формам сюжетного нарратива, где причудливо смешивались между собой элементы мифа, легенды и истории. По мнению автора доклада, подобные сочинения содействовали укреплению исламского сознания у малайцев и их знакомству с основными вехами мусульманской истории.

М. З. Усман (Малайский технологический ун-т), представивший доклад "Стела из Тренггану: как ал-Аттасу удалось дать ее точную датировку", рассказал о том, каким образом была

стр. 153
точно установлена дата самой ранней из известных нам надписей, выполненных письмом джави - арабским письмом, адаптированным к малайскому языку. Как отметил докладчик, этим мы обязаны видному малайзийскому ученому Сьеду Накибу ал-Аттасу, разрешившему ряд вопросов, возникших из-за неправильного прочтения и толкования надписи его предшественниками. Внимательное изучение стелы, знание арабской каллиграфии и привлечение астрономических данных позволили ал-Аттасу доказать, что надпись была создана 22 февраля 1303 г. / 4 раджаба 702 г. хиджры. Автор доклада проверил эту дату при помощи астрономической компьютерной программы "Stellarium", которая подтвердила правильность прочтения, предложенного ал-Аттасом. По словам исследователя, эта надпись свидетельствует о весьма высоком уровне астрономических знаний в Малайе начала XIV в.

С. А. Тулеубаева (Евразийский нац. ун-т, Астана, Казахстан) в докладе "К вопросу о полилингвизме ал-Фараби" рассмотрела общую языковую ситуацию в Арабском халифате в IX X вв. н.э., когда арабский язык стал государственным. Она отметила, что ал-Фараби (наряду с другими выходцами из Средней Азии и Ирана) явил пример новой, полиязычной личности, владевшей как минимум тремя языками, принадлежавшими к неродственным языковым семьям. Ал-Фараби знал в совершенстве три языка - согдийский как язык региона, в котором он проживал, персидский и арабский - и, возможно, имел некоторые познания в греческом и сирийском языках. Исключительная особенность ал-Фараби состояла в том, что он настолько овладел официальным языком науки той эпохи - арабским, что смог использовать его для формулирования логических, философских и других научных категорий и идей, изложения концепции Аристотеля и других греческих философов и создания собственной философской системы.

В докладе "Специфика фразеологического калькирования в монгольском словаре "Мукаддимат ал-Адаб"" Н. Б. Бадмацыренова (Бурятский гос. ун-т, Улан-Удэ) исследовала один из памятников письменной культуры четырехъязычный (арабско-персидско-тюркско-монгольский) словарь, сосредоточившись на его монгольской части, предположительно датируемой XIV или XV в. Монгольский языковой материал словаря, насчитывающий несколько тысяч лексических единиц, включает фразеологизмы, образованные методом лексического калькирования, что позволяет сохранить внутреннюю форму фразеологической единицы. Наблюдения показали, что при образовании фразеологизмов преобладают кальки соответствующих оборотов, причем наряду с монгольским словосочетанием, как правило, даются его тюркские аналоги.

На конференции были широко представлены доклады по иранистике. Н. И. Пригарина (ИВ РАН) в докладе "Жизнь слова: мотив в персидской литературе" проанализировала вопрос общности сюжетов, тем и нарративных структур, присущих разным жанрам персидской литературы. Она отметила, что в персидской газели, создавшей свой собственный контекст, указанные элементы могут редуцироваться до одного слова и становиться поэтическим мотивом. Мотив в газели может рассматриваться либо в системе интертекстуальных связей, имплицитно возникающих в метатексте, либо в контексте творчества одного поэта, использующего определенный претекст. Обращение к одному и тому же мотиву в разных контекстах может сложиться отдельное повествование, например, то, что у Хафиза построено на мотиве Иусуфа. Претекстом его служат Коран, толкования, предшествующая литературная традиция, а метатекстом "Диван" Хафиза (495 газелей). В газелях Хафиза встречается около 12 контекстов с отдельными вариациями этого мотива, позволяющими вычленить определенное повествование, имеющее свою фабулу и идейное содержание.

В докладе "Красота по-персидски: к проблеме генезиса поэтических описаний" Н. Ю. Чалисова (РГГУ) проследила эволюцию представлений о человеческой красоте в персидской традиции. В среднеперсидских дидактических сочинениях тема красоты человека включала набор мотивов, связанных с зороастрийскими представлениями о красоте и благе. Сформировавшийся после арабского завоевания (VII в.) канон классической персидской поэзии синтезировал арабскую и староиранскую литературные традиции. Тема "телесной красоты" перекочевала в новоперсидское время уже в арабской оболочке, при этом описания красоты и ее концептуализация представлены во всех ведущих жанрах классической персидской литературы исламского времени, от любовной лирики до мистической и дидактической поэзии. В докладе был рассмотрен генезис этой поэтической темы на материале ранних описаний красавиц в поэмах "Шах-наме" Фирдоуси (начало XI в.), "Вис и Рамин" Гургани (XI в.) и "Хусрав и Ширин" Низами (XII в.) и приведены данные в пользу гипотезы о возможной связи образности, представленной в описаниях, с культом Ардвисуры Анахиты, широко распространенном в доисламском Иране.

стр. 154
Л. Г. Лахути (ИВ РАН) в докладе ""Человек и его окрестности" в поэмах Фарид ад-Дина 'Аттара: проблемы интерпретации и перевода" обратилась к одному из аспектов творчества знаменитого персидского поэта ХII-ХIII вв. Как отметила исследовательница, в поэмах 'Аттара часто говорится о физических свойствах человека: о его поле и сексуальной ориентации; красоте; цвете лица; физических недостатках: хромоте, косоглазии, слепоте и пр.; социальном положении. Упоминаются также его занятия: охота, игра, стихосложение, жульничество, воровство. На материале многих примеров было показано, что в зависимости от контекста все эти понятия у 'Аттара интерпретированы различным образом.

Тему творчества поэта продолжила Ю. Е. Федорова (Ин-т философии РАН) в докладе "Специфика философского анализа поэтического текста: на материале поэмы Фарид ад-Дина 'Аттара "Язык птиц" (XII в.)". В центре ее внимания было произведение, созданное в соответствии со средневековыми литературными канонами и являющееся одновременно философским сочинением, где изложена суфийская концепция богопознания. Поскольку поэма имеет два смысловых плана: внешний - поэтический и внутренний - понятийный, перед исследователем неизбежно встает задача выбора соответствующей методологии анализа поэтического текста с целью экспликации его философского содержания. Анализ текста позволил докладчице показать связь между содержанием текста поэмы "Язык птиц" и логикой его выстраивания и выявить ряд базовых категорий, изначально предопределяющих выбор 'Аттаром тех или иных поэтических средств. Взаимодействие этих категорий может быть осмыслено и представлено в "чистом виде" вне зависимости от иллюстрирующих его языковых структур текста.

Доклад С. В. Лахути (РГГУ) "Письма из "Шах-наме" Фирдоуси в столкновении с реальностью" был посвящен фрагментам, принадлежащим эпистолярному жанру, и их месту в общем контексте великой иранской эпопеи. Эти фрагменты представляют собой важную часть повествования и в сочетании с непосредственно относящимся к ним текстом занимают около 10% всего объема памятника. Поскольку поэма Фирдоуси писалась им с использованием исторических источников, автор доклада ставит вопрос о необходимости соотнести структуру писем из "Шахнаме" с сохранившимися письмами и письмовниками персидской доисламской традиции, а также со структурой писем, современных Фирдоуси. По мнению автора доклада, подобное исследование позволило бы выяснить, в какой мере эпистолярная часть "Шах-наме" находится под влиянием современной Фирдоуси культуры, а в какой восходит к более древним традициям.

Персидские мотивы в русской поэзии были рассмотрены в докладе Ф. Машхадирафи (Тегеранский ун-т; ИВ РАН) "Обращение Велимира Хлебникова к древнеиранским мифологическим героям в стихотворениях "Дуб Персии" и "Кавэ-кузнец"". Отмеченный исследовательницей интерес В. Хлебникова к древнеиранской мифологии отразился в его стихах "Иранского цикла", где появляются, в частности, древнеиранские герои Маздак и Кавэ-кузнец. Маздак и Кавэ-кузнец воспринимались поэтом как представители революционной мысли и борцы за благополучие человечества, за формирование "нового мироустройства, где будут торжествовать Добро и Справедливость".

М. Ф. Муртазин (ИВ РАН) в докладе "Проблемы перевода и интерпретации тафсира (толкования) Корана Абу Джа'фара ибн Джарира ат-Табари (839-923) Джами' ал-байан фи 'ан та 'вил ай ал-кур 'ан" рассмотрел ситуацию с переводами тафсиров Корана на русский язык. Единственный тафсир, охватывающий весь текст Корана и переведенный Э. Р. Кулиевым в 2010 г., представляет собой скорее его современную богословскую интерпретацию. Академический подход к толкованию текста Корана применил Д. В. Фролов, использовавший в своем комментарии на русском языке шесть тафсиров, принадлежащих перу ал-Джалалайн, ат-Табари, Ибн Касира, Замахшари, Ибн ал-'Араби и ас-Суйути, что позволило отразить все разнообразие богословских подходов к пониманию тех или иных сторон коранического текста. Наиболее ранним по времени и полным по комментарию является тафсир ат-Табари. Все последующие толкователи Корана - муфассиры - использовали толкование ат-Табари и ссылались на него. В докладе обсуждались конкретные проблемы, возникающие при переводе этого тафсира на русский язык.

Доклад Д. В. Микульского (ИВ РАН) "Та'рих ("История") османского офицера Хасана Аги ал-'Абда (первая треть XIX в.): введение в изучение памятника" был посвящен тексту, возникшему в эпоху, когда становление новоарабской культуры и литературы сопровождалось упадком традиции арабской образованности. Хасан Ага ал-'Абд, ага (майор) османской армии, сочинил "Историю" на народном языке (сирийском диалекте). Памятуя, что одной из распространенных композиционных форм исторических сочинений является изложение событий в соответствии с годами мусульманской эры, он построил свой труд согласно этому принципу. В жанровом отно-

стр. 155
шении ахбар (рассказы), составляющие "Историю", представляют собой сжатые исторические сообщения, излагающие события "от автора". Лишенная элементов беллетризации, присущей памятникам историографии классической поры, "История" тем не менее дает живую картину и политической, и обыденной жизни, современником которой был автор.

И. В. Зайцев (ИВ РАН) в докладе "Фатимидский тарш/тырс из собрания Ивановского государственного историко-краеведческого музея им. Д. Г. Бурылина: к атрибуции памятника ранней арабской печати" сообщил об атрибуции арабского печатного амулета, обнаруженного им в музее г. Иваново. Подобные амулеты печатались с металлических матриц куфическим шрифтом, а центром их производства был фатимидский Египет. По отношению к этой продукции в мировом исламоведении утвердился термин тарш или тырс, хотя термин тырс (мн.ч. турус и атрас) в арабской письменной традиции имеет и другие значения: палимпсест и лист (бумаги). Автор доклада отметил, что в мировых коллекциях насчитывается менее 80 образцов фатимидских амулетов, половина из которых хранится в Вене. По его мнению, ивановский тарш (тырс) является едва ли не единственным образцом этой продукции в нашей стране, что придает ему особую ценность.

В докладе "Письменные памятники о бесписьменном языке (арабско-йсменская традиция)" А. Г. Белова (ИВ РАН) рассказала о том, какого рода сведения содержались в исторических и географических сочинениях VII-XI вв., посвященных Йемену и шире - Южной Аравии. Их авторы описывали не только исторические события, реальных и мифических героев прошлого, особенности отдельных городов, районов и местных племен, но и особенности племенных и местных диалектов. На территории Йемена и сопредельных территорий авторы VII-XI вв. застали потомков доарабского населения и оставили нам некоторые сведения о языке химьяритов.

Доклад Д. Н. Гулидовой (ИСАА МГУ) "Šarḥ al-Mufaṣṣal" Ибн Йа'иша как памятник средневековой арабской грамматической мысли" был посвящен комментарию (šarḥ) на трактат "al-Mufaṣṣal" ("Разбитый на главы") языковеда аз-Замахшари (1075-1144), принадлежащий перу арабского грамматиста Ибн Йа'иша (1159 1245). Структура "Šarḥ al-Mufaṣṣal" была задана композицией комментируемого сочинения: Ибн Йа'иш приводит целиком некоторый отрывок из трактата аз-Замахшари, содержащий законченную мысль, затем комментирует его по частям, при необходимости подробно анализируя отдельные слова и конструкции и поясняя соответствующие грамматические правила. Местами грамматист полемизирует с аз-Замахшари, принимая иную точку зрения. Исследовательница отметила, что в трактате нашли отражение взгляды представителей басрийской, куфийской и багдадской школ, поэтому "Šarḥ al-Mufaṣṣal" по праву именуют энциклопедией арабских грамматических учений. Текст комментария изобилует ссылками на сочинения других средневековых арабских лингвистов.

Тема национальной идентичности и ее отражения в литературе была затронута в докладе М. А. Крутикова (Мичиганский ун-т, США) "Ближний Восток и Восточная Европа: бинокулярный "ориентализм" в еврейской культуре на рубеже XIX-XX вв.". Докладчик отметил, что восточноевропейская еврейская культура традиционно строилась на интерпретации Пятикнижия, причем основной целью интерпретации было истолкование законов и мистического символизма. Связь этой культуры с реальностью возникла с проникновением в еврейскую среду идей Просвещения и появлением новой литературы на иврите, где европейские жанры (классицизм, романтизм) адаптировались к еврейскому материалу. Все это создавало культурный фон для идеологии и политики сионизма, опиравшейся, в частности, на древние и современные тексты. Как показал исследователь, на рубеже XIX-XX вв. рост национализма в Восточной и Центральной Европе поставил перед еврейской интеллигенцией сложный вопрос: где находится локус еврейской народной "аутентичности" - в Палестине или местечках Восточной Европы. В докладе были предложены варианты ответов на этот вопрос в текстах таких авторов, как Менделе Мойхер-Сфорим, Исаак Лейбуш Перец, Мартин Бубер, Яков Вассерман и Ури-Цви Гринберг.

В докладе "Метафора как переводческая проблема (на библейском материале)" А. С. Десницкий (ИВ РАН), основываясь на примерах, взятых из проектов Института перевода Библии, отметил ключевое значение метафор в религиозном дискурсе, связанном с определенной культурой, мировоззрением, опытом, и привел ряд примеров перевода библейских текстов на языки народов, исходно находившихся за пределами христианской традиции. Он подчеркнул, что в случае, когда культурная и временная дистанция между носителями языка оригинала и языка перевода велика, переводчик должен "попасть" в иное концептуальное пространство, передать не только мысль или образ, но и определенную часть мировоззрения, в рамках которого эти мысль и образ

стр. 156
могут что-то значить для читателя. Метафора, по сути, и есть та единица познания и описания мира, которая подлежит бережному и творческому переводу.

Подводя итог конференции, следует подчеркнуть заметный рост ее популярности среди коллег - востоковедов "традиционного" цикла. В этом году впервые была введена практика заседаний по секциям: отведенных на конференцию трех дней было явно недостаточно. Отрадно, что среди участников было немало молодых ученых. Сборник избранных докладов, прозвучавших на конференциях за последние годы, появится на сайте института (http://www.ivran.ru).

стр. 157

Permanent link to this publication: