"Ясной картины экономической истории какого-нибудь периода никогда нельзя получить одновременно с самими событиями, ее можно получить лишь задним числом, после того как собран и проверен материал"¹ . Если потребовалось бы еще подтверждение этой справедливой мысли Ф. Энгельса, трудно было бы найти более красноречивый пример, чем историография той самой революции, по поводу которой он писал приведенные строки.

За сто с лишком лет исторических исследований французской революции 1848 г. подробно изучена ее политическая история; досконально выяснены политические биографии многих деятелей этого периода - всех калибров и всех лагерей; достигнуты существенные результаты в анализе круга идей, послуживших знаменем борьбы партий и классов в ходе этой революции. Однако и через сто лет после 1848 г. не только не приведена в ясность картина экономической истории революции, но даже нельзя еще сказать, что собран и проверен необходимый для этого материал. Вряд ли нужно доказывать, сколь большим препятствием являлось и еще является такое положение для научной разработки истории революции и контрреволюции 1848 - 1851 годов.

Даже буржуазная историография ныне вынуждена отойти от обветшалых воззре-

¹ К. Маркс. Классовая борьба во Франции с 1848 г. (Введение Ф. Энгельса). Избранные произведения. Т. I. Госполитиздат. 1952, стр. 91 - 92.

ний реакционных и либеральных доктринеров прошлого столетия, которые рассматривали события 1848 - 1851 гг., как "метания французского государственного разума", выбирающего между принципами либерализма, радикализма, "демагогии" и цезаризма. Признание важнейшего значения классовой борьбы в истории Второй республики, признание исключительной роли рабочего класса и его социальных устремлений стали общим местом всей современной историографии. Разумеется, буржуазные и мелкобуржуазные историки, которые подходят к процессам классовой борьбы с позиций плоского позитивизма либо пресловутого "экономического материализма", далеки от правильного понимания закономерностей и уроков классовой борьбы того периода. Все же буржуазные историки последних десятилетий оказались вынужденными прийти к выводу, что серьезнейшее значение имеет социальная история революции. Но ее понимание требует всестороннего анализа тогдашнего экономического положения Франции. В этой связи французская историография, не удовлетворяясь обычными отрывочными данными об экономическом кризисе 1847 г. и его развитии в 1848 г., все более переходит к детальному изучению экономических процессов предреволюционного и революционного периодов.

Бросается в глаза черта обозначившегося направления социально-экономических исследований - их локальная тематика. Монографии и диссертации посвящаются, как правило, развитию какого-либо департамента или экономического района. Такое самоограничение представляется в подобной тематике естественным. Недостаточная изученность вопроса и скудость накопленного до сих пор материала препятствовали созданию синтетических трудов в области, где все сведения указывают на большую сложность экономических процессов, протекавших в различных отраслях промышленности и сельского хозяйства, и на значительные особенности этих процессов в разных районах страны. При таком положении дел и при отсутствии во Франции до 80-х годов XIX в. сколько-нибудь систематической экономической статистики путь предварительного обследования отдельных районов остается единственно плодотворным. Он подготовляет условия для создания обобщающих трудов по экономической истории данного периода.

Нельзя не признать, что за последние годы французская историография заметно продвигается к этой цели. Нам приходилось в свое время отмечать, что празднование столетия революции 1848 г. во Франции не ознаменовалось появлением новых крупных исследований по ее истории. Но все же юбилей сыграл свою роль, дав толчок исследовательской работе в этой области. Местными историческими обществами и архивами опубликованы небольшие, но ценные статьи и брошюры, содержащие документы и обзоры событий в отдельных городах и департаментах. В самое последнее время стали появляться крупные монографии по экономической и социальной истории, охватившие и период революции 1848 года. И вот теперь перед нами специальный коллективный труд по экономической истории революционного периода, созданный усилиями Общества истории революции 1848 г. и изданный под его эгидой в 1956 г.: "Аспекты кризиса и депрессии французской экономики в середине XIX в. 1846 - 1851 годы. Этюды под руководством Э. Лабрусса"² . Выбор обществом темы для своего очередного издания был, как видим, подсказан действительными потребностями исторической науки и может быть признан как нельзя более удачным.

В создании рассматриваемого труда первостепенная роль принадлежит нынешнему председателю Общества истории революции 1848 г. профессору Э. Лабруссу, выдающемуся специалисту по экономической истории Франции XVIII и XIX веков. Э. Лабрусс был не только инициатором данного сборника - он выдвинул на заседании Общества в феврале 1955 г. мысль о таком коллективном труде, - но и руководителем подобранного им авторского коллектива. Он же явился редактором "Аспектов" и открыл их своей вводной статьей обобщающего характера.

Кроме этой статьи, в сборник входят двенадцать этюдов. Два из них выделяются среди остальных специальной тематикой: статья Р. Госсэ (R. Gossez), служащая комментарием к составленной тем же автором и приложенной к сборнику карте народных волнений во Франции в 1846 - 1847 гг. на почве дороговизны хлеба, и статья Тюдеска (A. -J. Tudesq) о взглядах

² "Aspects de la crise et de la depression de l'economie francaise au milieu du XIX-e siecle, 1848 - 1851. Etudes sous la direction de E. Labrousse" Bibliotheque de la revolution de 1848 T. XIX. 1956. Imprimerie centrale de l'Ouest, pp. XXIV + 356.

парижских деловых кругов на кризис 1847 года. Следующие десять статей должны представить читателю главные "аспекты кризиса и депрессии". Две из этих статей - Дезера (G. Desert) о районе Кан в департаменте Кальвадос и Дюпё (G. Dupeux) о департаменте Луары-и-Шер - представляют "сельскохозяйственные аспекты" кризиса. Три другие статьи - коллективная статья пяти авторов из Лилльского университета: Шаню (A. Chanut), Кодак-чиони (F. -P. Codaccioni), Жилле (M. Gillet), Лантакера (F. Lantacker) и Машю (L. Machu) о департаменте Нор, статья Дейона (P. Deyon) о Руане и статья Перро (М. Perrot) о текстильных округах Кальвадоса - представляют "промышленные аспекты" этих явлений. Статья Гираля (P. Guiral) посвящена экономическому положению в крупном торговом порту Марселе. Наконец четыре последние статьи представляют некий "зондаж французской экономики" посредством анализа кризисных явлений в отдельных департаментах разных концов страны: в восточном департаменте - Н. Рейна (статья Дрейфюса - G. Dreyfus), в департаменте центрального района - Кот д'Ор (статья Тонне - P. Gonnet), в западном департаменте - Сарта (Буа - P. Bois) и в средиземноморском департаменте - Вар (Агюлон - M. Agulhon).

Бросается в глаза несколько искусственный характер всех этих разграничений в "аспектах" и между ними. Назвав свой труд "Аспектами" кризиса и депрессии, авторы его, вероятно, хотели подчеркнуть, что не собираются освещать все стороны проблемы. Действительно, исследование такого масштаба было бы в современных условиях непосильной задачей, и составитель коллективного труда пошел по иному пути, прибегнув к выборочному методу анализа положения дел в отдельных, разнообразных по своему облику департаментах. Но в выборе этих департаментов можно заметить существенный изъян, так как не представлены некоторые важнейшие промышленные и сельскохозяйственные районы Франции, в первую очередь Парижский и Лионский промышленные районы, а также бассейн Луары и Юго-Западная Франция. Может быть, составитель сборника руководствовался тем соображением, что экономическое положение Парижа неоднократно освещалось в литературе по истории революции 1848 г. и что монографические исследования по истории Второй республики в Лионе, в департаменте Жиронды и других местах охватывали также и экономическую историю? Если его соображения были таковы, го с ними трудно согласиться. Даже по Парижу все еще нет отвечающего научным требованиям цельного исследования его экономической истории в середине XIX в. и особенно в 1848 - 1851 годах. Тем более нельзя считать сколько-нибудь изученным экономическое положение в Лионе и Лионском промышленном районе. Известные работы Ф. Дютака, Ж. Годара и других авторов, посвященные политической истории Лиона в интересующее нас время, никак не могут восполнить этот пробел. Наконец, составителю сборника можно было бы указать на отсутствие логики при выборе районов на основе такого критерия: в сборник включены этюды по департаментам Нор и Н. Рейна, хотя экономическое положение этих департаментов уже привлекло ранее специальное внимание исследователей А. Госсэ и Каган-Рабэк, отводивших в своих известных монографиях важное место явлениям экономического кризиса в этих районах Франции.

Впрочем, неравномерность изучения чувствуется и в самих статьях сборника. Некоторые важные проблемы в них иногда трактуются слишком бегло, а порой и вовсе обойдены. В то время как в статьях Дезера, Шаню, Дайона, Перро, Буа, Агюлона мы найдем разнообразные данные по народным движениям кризисных лет и важные сведения о рабочем движении, в других разделах сборника авторы мало касаются социальных последствий кризиса и депрессии, ограничиваясь выяснением состояния сельскохозяйственного и промышленного производства³ .

При всем том следует признать сборник "Аспектов" ценным вкладом в историческое исследование революции 1848 г. во Франции. Главная ценность этого вклада в значительном расширении материалов, проливающих свет на социальную историю революционного периода. Исследовательские поиски авторов "Аспектов", направлявшиеся его компетентным редактором, открыли богатые ресурсы многих источников, к которым едва прикасалась еще рука историка: департаментские архивы, фонды экономических организаций буржуазии, архивы

³ Возможно, что во всем этом повинна некоторая торопливость, отпечаток которой не мог не лечь на коллективный труд, созданный менее чем за год.

специальных ведомств и т. д. Авторы этюдов обследовали и плодотворно использовали переписку префектов и протоколы генеральных советов департаментов, прокурорские отчеты, протоколы коммерческих судов, регистры банкротств и принудительных конкурсов, архивные фонды некоторых промышленных компаний, архивы торговых палат и консультативных мануфактурных палат, муниципальные архивы Руана, Марселя, Тулона, таможенные отчеты их портов и т. Д. и т. п. Приведенные в ряде статей данные департаментских меркуриалов подтвердили, в частности, существенное значение этого источника по экономической истории XIX в. - особенно его первой половины, - справедливо оцененного уже нашим советским исследователем Ф. В. Потемкины проявившим инициативу в этом направлении. Рядом этюдов доказана большая познавательная ценность провинциальной прессы того времени: выдержки из "Le Haro", "Semaphore de Marseille", "Le Marseillais", "Courrier du Bas-Rhin", "Le Toulonnais", "Normandie agricole" и других провинциальных газет содержат интереснейшие данные по экономической и политической истории конца Июльской монархии и Второй республики и представляют незаменимые свидетельства о настроениях различных слоев буржуазии, мелкой буржуазии и крестьянства.

Вырисовывающаяся из всех этих материалов картина кризиса и социальных движений 1846 - 1851 гг. имеет, бесспорно, серьезное познавательное значение. Картина эта оказывается куда сложнее, чем обычно представлялось в исторической и экономической литературе. Она опрокидывает некоторые установившиеся взгляды буржуазных историков и экономистов на глубину влияния кризиса в различных отраслях хозяйства, а также на время выхода Франции из кризиса. При всей неполноте материалов отдельных статей сборника и недостаточно критическом иногда отношении к ним со стороны отдельных авторов в общем эти материалы убедительно свидетельствуют о существовавших значительных особенностях в развитии кризисных явлений в различных отраслях промышленности и сельского хозяйства и о громадном влиянии местных условий. Это касается развития экономики и в предреволюционный период и после февральской революции, в особенности в малоизученный отрезок времени 1849 - 1851 годов.

Если взять, например, текстильную промышленность департаментов Нор, Кальвадоса и Нормандии (Руан), то историку нельзя не учитывать существенных вариаций положения дел в хлопчатобумажной, льняной и суконной промышленности. В целом кризис в этих отраслях, начавшись кое-где еще в 1845 - 1846 гг., смягчился в конце 1847 г., затем резко обострился после февральской революции, но к концу 1848 г. сменился подъемом, перемежающимся в 1851 г. (а в Руане еще и в 1850) кратковременным, но резким спадом в делах. В то же время в хлопчатобумажной промышленности Эльзаса (департамент Н. Рейна), где кризисные явления обозначились еще в конце 1844 г., крупные предприятия со второй половины 1848 г. вступили в полосу устойчивого подъема.

Иным было течение кризиса в металлургической и угольной промышленности. Кризис начал проявляться в них лишь со второй половины 1847 г. и закончился значительно позже - только в 1851 году. В департаменте Нор кризис по-настоящему охватил эти отрасли тяжелой промышленности лишь после февральской революции, зато падение продукции и цен продолжалось и в 1849 и в 1850 гг., и выход из кризиса совершался особенно медленно и неустойчиво. Таким же затяжным был кризис в строительном деле, которое по числу рабочих занимало в тогдашней французской промышленности второе место, следующее после текстильной. Характерно, что длительный кризис строительной промышленности и металлургии имел место не только в передовых промышленных районах страны, но и в таких департаментах, как Кот д'Ор, где эти отрасли не потеряли еще облика традиционного архаического производства, связанного с сельским хозяйством и близлежащим рынком.

Приведенных примеров достаточно, чтобы убедиться в научной значимости материалов "Аспектов", выявляющих сложный экономический процесс 1848 - 1851 гг. по Франции. Заметим попутно, что для советской историографии в этих материалах и в вытекающих из них выводах нет чего-либо неожиданного. Наши исследователи истории революции 1848 г. во Франции пришли еще раньше к тому же заключению - о значительной неравномерности развития экономического кризиса 1847 - 1848 гг. в разных областях французского народного хозяйства, как и о неравномерности их выхода из кризиса и затяжной депрессии

1849 - 1851 годов⁴ . Но бесспорной заслугой французского коллективного труда является подкрепление этого положения большим фактическим материалом, уточняющим многие стороны вопроса и серьезно расширяющим круг источников по экономической и социальной истории революции. В свете этих материалов становятся все более ясными пружины политического развития Второй республики, экономические причины растущей контрреволюционности буржуазии, корни бонапартистских настроений большей части крестьянства. Вместе с тем материалы эти, освещающие так подробно экономическое развитие ряда районов Франции в годы Второй республики, дают ключ к пониманию источников неугасавшего брожения и периодической активизации отдельных групп рабочего класса и нового роста у части крестьянства и мелкой буржуазии демократических и революционных настроений в 1849 - 1851 годах.

В ограниченных рамках нашей критической статьи нет возможности предпринять разбор отдельных статей сборника. Мы отметим лишь обильные данные этюдов "Аспектов" о бедственном положении пролетариата в годы кризиса и депрессии. Весьма красноречив тот факт, что в марте 1847 г. в Туркуэне 15 тыс. человек - более половины населения города - существовали помощью бюро благотворительности (стр. 113). В небольших городках и рабочих поселках положение подчас было еще хуже. В департаменте Сарта, недалеко от Мамера, в маленьком городке с 6 тыс. населения, занятого сплошь ткачеством, весной 1847 г. жизнь 2800 человек поддерживалась единственно лишь благотворительностью (стр. 293). В том же году в Лилле смертность превысила рождаемость. В Руане число лиц, источником существования которых стала работа в местных благотворительных мастерских для безработных, выросло с 480 человек в ноябре 1846 г. до 5600 человек в октябре 1847 года (стр. 145).

На фоне кризисных бедствий для рабочих масс отчетливо прослеживается по материалам "Аспектов" стремление предпринимателей найти выход из трудностей посредством усиления эксплуатации пролетариата. Наступление на заработную плату рабочих, начавшись еще в 1846 - 1847 гг., продолжалось после февральской революции 1848 г. и заметно усилилось после поражения парижского пролетариата в июне. Поражение это окрылило промышленников и мануфактуристов по всей стране, особенно текстильных фабрикантов. По данным совета прюдомов Лилля, в этом крупнейшем промышленном центре заработная плата рабочих хлопкопрядильной промышленности была в 1848 г. еще ниже, чем в кризисном 1847 году (стр. 137).

В этюдах "Аспектов" приведены новые материалы о рабочем движении в годы кризиса и депрессии - о крупных стачках шахтеров департамента Нор в 1846 г. и мятежах лилльских текстильщиков в мае 1847 г. (стр. 115), о забастовках солидарности рабочих Эльбефа, выступивших на поддержку женского голодного бунта на рынке в феврале 1847 г. (стр. 147), о рабочих стачках в Руане в октябре 1848 и в сентябре 1849 г. (стр. 134 - 135), о мятеже рабочих сахарной промышленности департамента Нор в 1851 г. (стр. 133 - 134) и о ряде других выступлений, указывавших на пробуждение и рост классового сознания французского пролетариата.

Немалой новизной отличаются материалы "Аспектов" о положении дел в сельскохозяйственных районах страны. Состояние сельского хозяйства Франции к середине XIX в. и вообще ход развития капитализма во французской деревне в эту эпоху еще далеко не изучены историками и экономистами. Поэтому сведения, собранные в различных этюдах "Аспектов", представляют немалую ценность. Отметим прежде всего данные о землевладении, движении сельскохозяйственных цен и доходах различных категорий землевладельцев в департаментах Луары-и-Шер, Сарты, Кальвадоса, Вар. Заслуживают особенного внимания материалы по департаменту Луары-и-Шер и Сарты, говорящие об интенсивности процесса капиталистического развития сельского хозяйства в этих департаментах и о разнообразных формах этого процесса. Перепись населения, проведенная в 1851 г. в департаменте Луары-и-Шер, показала, что на 13237 крестьян-собственников земли, обрабатывавших ее собственным трудом и не имевших других доходов, насчитывалось 9 тыс. парцелльных крестьян, которые не могли прокормиться от своих клочков земли и должны были арендовать землю, либо работать по найму в других хозяйствах, около 5 тыс. фермеров-арендаторов и 500 арендаторов-испольщиков, и 480 домашних слуг, связанных с работой в сельском хозяйстве своих нанимателей, и 20976 батраков-поденщиков (стр. 66 - 67).

⁴ См., например, "Революция 1848 - 1849". Т. I. М. 1952, стр. 706 - 707.

Еще показательнее данные по департаменту Сарты, который, по мнению автора соответствующего этюда, П. Буа, "по характеру своей экономики и по социальной структуре вполне соответствует тому, что можно было бы назвать среднетипичной Францией той эпохи" (стр. 314). Постоянный рост земельной ренты и ставок арендной платы за землю в этом департаменте в течение первой половины XIX столетия вызвал приток капиталов сартской буржуазии в землевладение, чему содействовало и слабое развитие местной промышленности. Если к 1848 г. площадь дворянского землевладения здесь составляла 22% всей площади землевладения, то землевладение городской буржуазии было вдвое большим (стр. 278). Вследствие этого наиболее распространенной формой ведения сельского хозяйства в департаменте Сарты стала фермерская аренда⁵ . П. Буа справедливо заключает из этого, что "возрастающие доходы от земледелия частично ускользали от крестьян и обогащали другие социальные классы" (стр. 278).

Касаясь вопроса о последствиях неурожаев и кризиса для различных категорий землевладения, авторы этюдов о департаментах Луары-и-Шер и Сарты согласно приходят к выводу, что от повышения сельскохозяйственных цен более всего выиграло крупное землевладение⁶ . Возросли также доходы зажиточных крестьян, обладателей значительного количества товарного хлеба. В то же время результаты примерных исчислений доходов мелких крестьян, вынужденных более покупать хлеб, чем продавать его, показывают, что повышение сельскохозяйственных цен и одновременный промышленный кризис, почти лишивший деревенскую бедноту подсобных заработков, явились для массы крестьянства катастрофой (стр. 79). Но и период падения сельскохозяйственных цен в 1849 - 1852 гг. "не был для землевладельца - покупателя хлеба столь благоприятным, как это могло бы показаться на первый взгляд" (стр. 80)⁷ .

Аналогичные факты и заключения можно найти и в других этюдах, в частности в этюде о департаменте Сарты. Следует отметить, что П. Буа в отличие от многих других авторов "Аспектов" уделил внимание проблеме кредита и его роли в сельскохозяйственной депрессии 1849 - 1851 годов. Заслуживает внимания мысль П. Буа о том, что в переполнении сельскохозяйственных рынков и падении сельскохозяйственных цен в этот период немалую роль сыграло резкое сокращение кредита для мелких и средних крестьян в годы революции. Стремление заимодавцев-ростовщиков придержать наличные деньги и вместе с тем срочная необходимость погасить - для получения нового кредита - ссуды, заключенные в неурожайные годы, заставляли мелких и средних крестьян продавать по любой цене не только излишки, но и часть урожая, необходимого для личного потребления.

В целом же проблема ростовщической эксплуатации крестьянства в годы кризиса не получила должного освещения на страницах "Аспектов". Тем не менее материалы этого раздела сборника помогают выяснению влияния, какое экономический кризис и революция 1848 г. оказали на процесс углубления капиталистического развития французского сельского хозяйства и на рост классовой дифференциации крестьянства.

Нельзя также обойти молчанием один из самых ценных материалов "Аспектов" - воспроизведенную в нем карту народных волнений и выступлений в 1846 - 1847 гг. на почве дороговизны хлеба, составленную А. Госсэ. Голодные волнения и выступления накануне революции давно привлекли внимание историков. Вопрос этот трактовался и в общих работах относительно кон-

⁵ Из 43 тыс. хозяйств департамента (не считая парцелльных владений сельскохозяйственных рабочих) только 17 тыс. хозяйств эксплуатировались их владельцами, а более 25 тыс. хозяйств сдавались в аренду. Испольная аренда была уже исключением, и более 2/3 всей земли сдавалось в краткосрочную фермерскую аренду на условиях, сохранявших наряду с денежной рентой некоторое количество натуральных платежей - пшеницей, маслом, птицей и т. п.

⁶ В этюде Дюпё приведены выразительные данные сохранившихся архивов госпиталей в Блуа, Вандоме и Море, которые являлись собственниками 17 ферм общей площадью в 1285 га земли, сдававшихся в аренду на обычных в департаменте Луары-и-Шер условиях. Эти данные показывают, что доходы от указанных ферм в 1847 г. почти вдвое превысили доходность нормальных времен (стр. 75).

⁷ Исчисляя доходы среднего и мелкого крестьянина-виноградаря департамента Луары-и-Шер, Дюпё приходит к выводу, что понижение его доходов вследствие крутого падения цен на вино в 1849 - 1851 гг. было куда более стремительным, чем экономия от снижения цен на продовольственные продукты. "Более чем какая-либо другая социальная категория, виноделы составляли великую жертву депрессии 1849 - 1851 годов" (стр. 84).

ца Июльской монархии и во многих исследованиях о положении дел в отдельных департаментах, в трудах Госсэ, Видалана, А. Шарля, П. Леона, Сэ и др. Интересное исследование этих движений по материалам главным образом "Gazette de Tribuneaux" недавно представил Ф. В. Потемкин в своей статье о массовых движениях во Франции со времени лионских восстаний до революции 1848 г. (см. "Ученые записки по новой и новейшей истории". Т. I. М. 1955). Ф. В. Потемкину удалось правильно поставить вопрос о значении этих массовых выступлений трудящихся для окончательного созревания революционной ситуации во Франция. Уверенность Ф. В. Потемкина в том, что материалы французских архивов смогут основательно дополнить собранные им данные о продовольственных волнениях 1347 г. получила быстрое подтверждение. Карта Госсэ вносит новый вклад в изучение этого вопроса. Она намного расширяет наши сведения о народных волнениях и выступлениях в 1846 - 1847 гг. и представляет в более конкретном виде особенности этих выступлений в отдельных районах Северной и Северо-Западной Франции, в луарских департаментах и в некоторых департаментах Юго-Запада⁸ .

Классификация этих выступлений в карте Госсэ не вполне научна: она воспроизводит скорее тонкости жандармско-полицейского юридического мышления той эпохи ("мятежи", "мятежи, сопровождавшиеся разграблением хлеба", "беспорядки и агитация", "выступления с целью помешать транспортировке зерна из данной местности в другие", "принудительная продажа зерна на рынках" и т. п.⁹ . Более важно заметить следующее: при рассмотрении карты Госсэ бросается в глаза, что ареной наиболее интенсивных массовых выступлений на почве дороговизны хлеба были местности Северо-Западной Франции (Бретань, Нормандия, Иль-и-Вилен, Майенна), департаменты Нор и Па-де-Кале, Дё-Севр, Эр-и-Луары, затем луарские департаменты нижнего течения и некоторые юго-западные районы страны. Из карты следует, что парижский и лионский промышленные районы, Эльзас и почти вся Южная Франция были зонами наибольшего "спокойствия" в полицейском смысле слова. Госсэ объясняет это особенно решительными мерами властей по обеспечению "порядка" в этих районах Франции. Можно усомниться, соответствует ли действительности такой разительный контраст между северо-западным районом, с одной стороны, и центрально-южным и восточным районами - с другой. Такой контраст, думается нам, не может быть объяснен полностью ни различием в экономике этих районов, ни разницей в масштабах охранных мероприятий властей. Эти различия получили на карте Госсэ крайнее выражение еще и в силу специфичности ее источников, в силу однобокости самих сведений военного министерства. Дальнейшие поиски сведений о народных волнениях и выступлениях в 1846 - 1847 гг., дальнейшее изучение местной прессы, архивов и материалов администрации заштрихуют еще немало белых пятен на карте Госсэ.

Нет возможности, да и необходимости специально останавливаться на отдельных спорных положениях в исследовательских этюдах "Аспектов". Сами авторы признают предварительный характер многих своих наблюдений и выводов. Собранные ими материалы оставляют еще достаточно простора для доисследований и для новых выводов, достоверность которых будет проверяться в ходе дальнейшего накопления и сопоставления фактов.

Но есть коренной вопрос, мимо трактовки которого в "Аспектах" нельзя пройти. Авторы этого труда заключили свое исследование в хронологические рамки пятилетия - 1846 - 1851, объединенного в их глазах экономическим кризисом и депрессией середины XIX века. Но какова природа этого кризиса и этой депрессии? Многочисленные суждения в различных "Аспектах" сборника никак не свидетельствуют о ясности понимания вопроса, о верности того

⁸ Составитель карты использовал для нее новые источники: отчеты жандармерии Июльской монархии о волнениях в соответствующих районах дислокации жандармских сил и переписку с военным министерством командиров армейских дивизий, размещавшихся правительством Гизо по стране для борьбы против "внутреннего врага". Командующие этими дивизиями вынуждены были пристально интересоваться настроениями народных масс во вверенных им округах. К своей переписке с военным министерством они часто прикладывали анализ состояния умов в районе дислокации и соответствующие отчеты командиров своих подразделений.

⁹ Кроме того, можно посетовать, что эта карта воспроизведена в очень мелком масштабе. Поэтому условные знаки того или иного вида выступления масс занимают на карте департаментов непомерно большое место, так что нельзя узнать, в каком именно городе или сельском округе происходило то или иное выступление.

направления, в каком участники сборника ищут на него ответа.

Авторам "Аспектов" пришлось исследовать явления экономического кризиса 1847 г. в стране, где развернулся, но еще не завершился промышленный переворот, кризиса, которому предшествовал катастрофический неурожай хлебов и картофеля. Осложнила все кризисные явления и их течение и сама революция 1848 года. Кроме того, важнейшей особенностью кризиса 1847 г. было, как известно, то, что он был первым экономическим кризисом с отчетливо выраженными чертами международного кризиса и порождался не только внутренними предпосылками самой Франции, но и воздействием кризисных явлений в других странах, состоянием мирового рынка. Исследователь не может выбраться из лабиринта всех этих переплетавшихся и перекрещивавшихся факторов и явлений, если не будет строго различать среди них основной, определяющий экономический процесс. Попытка ряда статей "Аспектов" рассматривать экономическое развитие данного пятилетия как нагромождение нескольких экономических кризисов разного характера без выделения главного вносит лишь путаницу.

В этих статьях наряду с торгово-промышленным кризисом перепроизводства фигурирует особый сельскохозяйственный кризис, который в своем развитии отливался в различные и притом противоположные формы¹⁰ . У некоторых авторов приобретает, в свою очередь, двоякую природу и промышленный кризис. Так, авторский коллектив статьи о департаменте Нор утверждает, что в этот период следовали друг за другом два промышленных кризиса - один, обрисовавшийся еще с 1845 г. и продолжавшийся до середины 1847 г., и другой, "внезапно последовавший за революцией 1848 года" (стр. 140). Этот второй кризис был, собственно говоря, "новой вспышкой кризиса" ("le rebondissement de la crise"), являющейся "определенно отражением февральской революции" (стр. 140)¹¹ . Дальше всего идет в этом направлении автор статьи о департаменте Сарты, полагающий, что экономический кризис закончился еще до революции, а после февральской революции имел место "катаклизм.., который ничто не оправдывало в экономической конъюнктуре" (стр. 303). Этот катаклизм представлял собой феномен революции, породившей "психоз падения цен", особенно в сельском хозяйстве, "феномен, отправной пункт которого был чисто психологический, но который мало-помалу перерос в экономический феномен", в длительную депрессию, затянувшуюся до бонапартистского переворота и даже на некоторое время после него (стр. 314).

Во всех приведенных рассуждениях отразились некоторые исходные позиции "Аспектов", с которыми никак нельзя согласиться. Мы имеем в виду постоянно встречающуюся в статьях сборника попытку вывести экономический кризис 1847 г. во Франции из тогдашнего состояния французского сельского хозяйства, рассматривать торгово-промышленный кризис как следствие неурожая и падения доходов деревни. Для понимания сути вопроса лучше всего обратиться к вводной статье вдохновителя и редактора "Аспектов" профессора Э. Лабрусса, где эта господствующая тенденция сборника наиболее отчетливо выражена.

Название статьи Э. Лабрусса, "Панорамы кризиса", как будто говорит о намерении автора представить читателю Аспектов" виды кризиса на широком пространстве. Мастер ярких и выразительных обобщений, профессор Лабрусс поднимает в своей статье много интересных вопросов. Он анализирует движение сельскохозяйственных цен, привлекает внимание к данным о коммерческих банкротствах, к статистике сберегательных касс, оттеняет особенности положения зернового хозяйства, виноградарства и животноводства. Весьма интересны соображения автора о последствиях кризиса для различных классов населения. Э. Лабрусс справедливо протестует против огульного рассмотрения неурожаев в деревне с помощью общих терминов "culti-

¹⁰ Для автора статьи о районе Кан департамента Кальвадос это - "наслаивающиеся друг на друга кризисы неравной длительности" (стр. 56), которые принимают вид сперва "кризиса недопроизводства", а затем "кризиса перепроизводства" (стр. 63). Для автора статьи о департаменте Луары-и-Шер это - следовавшие друг за другом в течение 1846 - 1851 гг. "продовольственный кризис" и "кризис низких цен" (стр. 91).

¹¹ Подобный взгляд присущ и автору статьи о департаменте Н. Рейна, различающему в кризисе 1848 г. целых "три аспекта": сперва "кризис перепроизводства", начавшийся в 1845/1846 г. на почве роста цен на сырье (хлопок), затем в 1846 г. "кризис продуктов питания" и, наконец, возрождение и усиление промышленного кризиса в 1848 г. вплоть до июньских дней, после чего кризис быстро сошел на нет (стр. 248).

vateurs" и "agriculteurs". От катастрофического роста сельскохозяйственных цен в 1846/1847 г., равно как от падения сельскохозяйственных цен в последующие годы, были во французской деревне люди выигрывавшие и проигрывавшие. Выигрывавшие составляли меньшинство, преобладающая часть - мелкие собственники и арендаторы (фермеры и испольщики) - проигрывала от роста цен на сельскохозяйственные продукты, так как не столько продавала хлеб, сколько покупала его и в качестве покупателей уплачивала много больше того, что выручала от продажи хлеба в ближайшие после жатвы недели. Справедливо заключение Э. Лабрусса и о том, что наиболее страдавшую категорию деревни составляли батраки, особенно поденщики. Убедительно опровергает Э. Лабрусс взгляды тех историков, которые готовы поспешно и механически заключить, что положение основных масс французского крестьянства в период хороших урожаев 1848 - 1849 - 1850 гг. и последовавшего в эти годы падения сельскохозяйственных цен улучшилось. При оценке социальных последствий этой новой конъюнктуры, правильно замечает Э. Лабрусс, необходимо учесть то обстоятельство, что в тяжелые годы неурожаев мелкий крестьянин обычно прибегал к займам хлеба у крупных землевладельцев и зажиточных крестьян с условием возврата ссуды натурой в размерах, определяемых текущими ценами¹² .

Было бы ошибочно также поспешно заключать об улучшении положения сельскохозяйственного пролетариата. Разумеется, хороший урожай и снижение хлебных цен несли с собой увеличение найма поденщиков и слуг. Но пролетарские категории сельского населения были особенно обременены долгами; продолжавшийся в промышленности и строительстве кризис лишал сельский пролетариат подсобных заработков; кроме того, следует помнить, что цены на картофель - основной продукт питания - оставались до конца 1847 г. куда более высокими, чем в 1845 году. При дальнейшем падении сельскохозяйственных цен на положении сельскохозяйственного пролетариата отрицательно сказывались растущая сезонная безработица, снижение заработной платы и в то же время неотложная потребность восстановить самый необходимый домашний скарб, белье, одежду, обувь, расплатиться с долгами, возвратить ссуды. Лабрусс справедливо замечает, что изучение крестьянской задолженности 1846 - 1851 гг. многое могло бы рассказать на этот счет (стр. 21). Все же нельзя не сказать, что статья Э. Лабрусса далеко не охватила основных участков картины кризиса и депрессии во Франции. Э. Лабрусс подчиняет анализ материалов сборника некоторым излюбленным им вопросам и произвольно обходит другие вопросы, не менее, если не более важные для понимания экономической и социальной истории революции 1848 - 1851 годов.

Так, внимание Лабрусса куда больше привлекает положение сельского хозяйства, чем промышленности, а в ней его занимает почти исключительно текстильная промышленность. Заметно и то, что положение городского пролетариата явно не слишком интересует редактора "Аспектов", и он, даже когда касается этого вопроса, ограничивается самыми общими замечаниями. И уже совсем не хочет Лабрусс углубляться в область рабочего движения. Даже карта голодных выступлений трудящихся в 1846 - 1847 гг. отмечена в его статье лишь отдельными фразами посредственного интереса. Все это находится в прямой связи с теми общими взглядами на Францию середины XIX в. и экономический кризис 1847 г., какие проводит Э. Лабрусс в своей статье.

Касаясь этих взглядов, мы невольно противоречим автору "Панорам кризиса", который с самого начала предупреждает читателей о том, что в статье его не следует искать ни общей теории кризиса и депрессий, ни изучения причин их. Экономические кризисы, разъясняет Лабрусс, могут быть объяснены лишь с помощью "методов сравнительной истории", что потребовало бы широкого сравнения между собой ряда кризисов и притом не только в одной стране. О таком размахе исследования не могло быть и речи. Больше того: Лабрусс сознается, что отстранил от себя все предшествовавшие исследования кризиса 1847 - 1848 гг. и лишь использовал некоторые неопубликованные диссертации своих учеников.

Но не следует думать, что редактор

¹² Лабрусс приводит расчет, показывающий, например, что за 5 гектолитров зерна, взятых заимообразно в ноябре - декабре 1846 или весной 1847 г., нужно было отдать осенью того же года от 7 до 9 гектолитров зерна (стр. XVI). Следовательно, хороший урожай 1847 и 1848 гг. еще не означал, что у мелкого крестьянина после всех расплат и вычетов было большее количество товарного хлеба.

"Аспектов" обрек себя на участь наивного эмпирика. Заявление Э. Лабрусса об отсутствии в его статье "общей теории кризиса" никак не означает, что он не руководствовался определенными взглядами на природу исследуемых им явлений. Автор "Панорам" сам выдает себя в следующих строках своей статьи: "Хотя я и не представил общей теории экономических кризисов старого типа, я часто подчеркивал значение сельскохозяйственного фактора и особенно ту связь, которая существует во Франции между зерновым кризисом и кризисом текстильной промышленности. Читатель оценит, в какой мере предлагаемые исследования о конвульсиях уже переходной экономики обнаруживают или нет существование такой устойчивой связи" (стр. V).

Чтобы понять эту мысль, необходимо расшифровать выражение "экономические кризисы старого типа" - понятие, являющееся ключом ко всем воззрениям Э. Лабрусса на кризис 1847 - 1848 гг. и на социально-экономическую историю Франции в первые две трети XIX века. Наш маленький экскурс в данный вопрос может быть оправдан и тем соображением, что соответствующие взгляды Э. Лабрусса не подверглись еще разбору в нашей исторической и экономической литературе¹³ .

Основы своей концепции "кризисов старого типа" во Франции Э. Лабрусс изложил в капитальном исследовании, посвященном кризису французской экономики к концу старого режима и в начале буржуазной революции 1789 года¹⁴ . Автор вывел свою концепцию из размышлений над французской экономикой XVIII века. Большой труд Э. Лабрусса, в котором он поднял громадный конкретно-исторический материал первоклассного научного значения, отличался, однако, тем, что Э. Лабрусс считал народное хозяйство предреволюционной Франции не загнивающей феодальной экономикой, в недрах которой уже сложился и быстро развивался капиталистический уклад, а особой "товарной экономикой старого типа ("l'economie d'echange de l'ancien type"). Типические черты такой экономики Э. Лабрусс усматривал в преобладании сельского хозяйства, преимущественном развитии текстильной промышленности, соединении сельскохозяйственного труда с промысловым, общей неэластичности производства и транспорта и высоких издержках последнего и в огромной доле хлеба в потребительских расходах населения. В этой "экономике старого типа", утверждал Э. Лабрусс на примере Франции XVIII в., возникали частые экономические кризисы, причиной которых всегда были неурожаи хлебных культур. Неурожаи вызывали катастрофический рост цен на хлеб и падение доходов и покупательной способности сельского населения, а следствием этого были неизбежное сокращение промышленного, прежде всего текстильного, производства, падение доходов буржуазии и обнищание масс. Поскольку такая цепная связь между неурожаем и кризисом является, как утверждал Лабрусс, не случайной, а "каузальной", связь эта остается, по его мнению, неизменной и действует повсюду, где сохраняются основные черты "экономики старого типа". А так как Франция до 60-х годов XIX в. включительно оставалась, по мнению Лабрусса, все еще сельскохозяйственной страной, с архаическими транспортными средствами, с решительным преобладанием в ее индустрии текстильной промышленности, сохранявшей соединение труда своих рабочих с сельским хозяйством, то поэтому и экономические кризисы во Франции до 70-х годов XIX в. были, в сущности, кризисами "старого типа". Они порождались, как и в XVIII в., неурожаями хлебов, ростом дороговизны, падением доходов населения. "Механизм кризиса остается тем же, что и в прошлом. Кризисы 1817, 1839, 1848 годов... повторяют кризисы 1770 и 1789 годов, а также кризисы значительно более отдаленных времен. Все эти кризисы, о которых сегодня мы потеряли представление, характеризуются падением денежного дохода и сильным повышением стоимости жизни. Точнее, это сильное повышение и есть причина. Кризис, порожденный плохим урожаем, делается всеобщим (est generalisee) посредством неумолимого роста цен на зерно... И, наоборот, падение цен на зерно ведет к прочному (mais a terme) восстановлению покупательной способности всех видов доходов..."¹⁵ . Эти умозаключения Лабрусса о причинах

¹³ Конечно, нижеследующие краткие замечания не исключают необходимости более широкого критического рассмотрения теоретических, методологических и исторических идей Э. Лабрусса, что невозможно предпринять в рамках критического разбора "Аспектов".

¹⁴ E. Labrousse. La crise de l'economie francaise a la fin de l'ancien regime et au debut de la Revolution. T. I. Paris. 1944.

¹⁵ E. Labrousse. Указ. соч., стр. 180.

экономических кризисов XIX в. во Франции, высказанные мимоходом в исследовании по XVIII в., не остались у него сгоряча сформулированной догадкой и развивались во всех его последующих работах по экономической и социальной истории Франции¹⁶ .

Концепция профессора Лабрусса о "кризисах старого типа" во Франции, на наш взгляд, в корне неисторична. Не будем разбирать здесь, правомерно ли применял Э. Лабрусс понятие экономического кризиса к французской экономике XVIII века. Но совершенно очевидно, что он игнорирует принципиальные различия между докапиталистической экономикой XVIII и капиталистической экономикой XIX века. Он стирает вместе с тем разницу и между мануфактурной стадией капитализма, из которой Франция в самом начале XIX в. еще не вышла, и стадией крупнофабричного машинного производства, в которую она вступила с началом промышленного переворота, стадией, насчитывавшей к середине XIX столетия уже более четверти века. Получается, что, несмотря на свою приверженность "каузальному" объяснению истории, Э. Лабрусс отбрасывает как раз основные причинные связи, породившие периодические экономические кризисы XIX в., - закономерности капиталистического способа производства, основные имманентные противоречия капитализма.

Как нетрудно заметить, концепция Лабрусса объявляет причиной французских экономических кризисов не присущую капиталистической фабричной индустрии уже на ранней стадии ее развития способность к скачкообразному и неравномерному расширению масштабов производства, приходящую в противоречие и периодическое столкновение с частной собственностью на средства производства, а случайный, эпизодический фактор - стихийные бедствия неурожая. От научной теории кризисов, от К. Маркса и Ф. Энгельса, имен которых Э. Лабрусс даже не упоминает, он тянет экономическую историю назад, к буржуазной экономической мысли конца XVIII и начала XIX в., еще ничего не знавшей о периодических общих кризисах перепроизводства и признававшей лишь кризисы частичные, которые она могла объяснить вздорожанием хлеба вследствие неурожаев. Знаменательно, что в своей концепции Э. Лабрусс закрывает глаза на растущий всеобщий характер экономических кризисов XIX в. во Франции и не придает значения возникновению мировых кризисов, все более проявлявших свою власть над французской экономикой. Это тем более характерно, что исторический смысл такого перехода от частичных кризисов ко всеобщим, а затем и мировым означал, что все противоречия капитализма стали проявляться, говоря словами К. Маркса, "коллективно", тогда как раньше они проявлялись "лишь разрозненно, изолированно, односторонне"¹⁷ .

Но вернемся к "Аспектам" и к вводной статье их редактора. Теперь, когда мы знаем, что называется на языке Лабрусса "кризисом старого типа", нетрудно убедиться в том, что "Панорамы кризиса" представляют фактически вариацию все той же ложной концепции. Профессор Лабрусс по-прежнему утверждает, что кризис 1846 г. разразился "в этой земледельческой Франции, - еще столь близкой к Франции XVIII века..." (стр. VII). Правда, он делает оговорку насчет новых черт в кризисе 1847 г., но оговорки эти, мимоходом брошенные, нигде не расшифровываются и, по мнению Э. Лабрусса, ни к чему его не обязывают в исследовании вопроса. Во всяком случае, они никак не отразились на его подходе к вопросу. Вот характерный в этом смысле отрывок: "Каким бы новым, каким бы оригинальным во многих отношениях ни был кризис 1847 г., в нем прояв-

¹⁶ См., например, доклад Э. Лабрусса "Об экономическом кризисе и политических кризисах во Франции", прочитанный на "Франко-английском историческом коллоквиуме" в 1946 г. E. Labrousse. Crise economique et crises politiques en France. 1946. В этом докладе Э. Лабрусс говорил: "Кризисы старого типа, которые следуют друг за другом во Франции вплоть до 1873 г., характеризуются решающей ролью (par la role capitale) сельскохозяйственного сектора. Именно там рождается кризис, который затем захватывает, путем инфекции (par contagion), промышленный и торговый сектор" (р. 1 bis); его доклад "Как рождаются революции" на парижском юбилейном конгрессе 1948 г. (Actes du congres historique du centenaire de la revolution de 1848. Paris. 1949, pp. 17 - 19). Относительно этого доклада см. нашу статью в журнале "Вопросы истории", 1951, N 3; см. также недавнее предисловие Лабрусса к монографии П. Леона "Возникновение крупной промышленности в Дофинэ" (P. Leon. La naissance de la grande industrie en Dauphine (Fin du XV II-e siecle, 1869). T. 1. Preface de Ernest Labrousse. Paris. 1954).

¹⁷ К. Маркс. Теории прибавочной стоимости. Т. II, ч. 2-я. Госполитиздат. 1936, стр. 209.

ляется неоспоримое, капитальное сходство как с предшествующими ему кризисами первой половины XIX в., так и с кризисами предшествующего столетия. Несмотря на то, что здесь (то есть в "Панорамах". - Н. З .) для удобства продолжает именоваться промышленной революцией - ее возможное уже влияние на цикл не следует разыскивать на этих немногих страницах, где, как я сказал, проблемы экономической интерпретации не будут предприниматься - кризис остается все тем же традиционным сочетанием катастроф (la rencontre traditionnelle de catastrophes). Ограничимся одним наблюдением: в 1846 и 1847 годах сельскохозяйственная катастрофа и текстильная катастрофа соединяют свое давление в условиях промышленной экономики, в которой текстиль по-прежнему сильно преобладаем (стр. X, XII).

Как видим, автор "Панорам" всерьез полагает, что при анализе возникновения и развития кризиса в середине XIX в. во Франции он может позволить себе отвлечься от такого коренного обстоятельства, как промышленный переворот и его последствия, может исходить из несостоятельной презумпции, будто в экономике Франции, в сущности, почти ничего не изменилось. Но что сказать о научной значимости подобного "анализа" и всех сопутствующих ему рассуждений о "традиционном сочетании катастроф"?! Заметим мимоходом, что утверждение Э. Лабрусса о "традиционности" совпадения неурожаев и промышленных кризисов во Франции является по меньшей мере спорным.

Если говорить, например, о первых периодических французских кризисах XIX в., об экономических кризисах 1827 и 1837 гг., то даже реакционный американский историк Данхэм в своей монографии о французской промышленной революции, где он не прочь объявить "в высшей степени плодотворной" теорию Э. Лабрусса о "кризисах старого типа", вынужден был, противореча себе, признать, что кризисы 1827 и 1837 гг. во Франции получили развязывающий толчок извне, от английских и американских кризисов, а не от сельскохозяйственных бедствий; в первом случае, констатировал Данхэм, плохие урожаи наступила лишь в 1828 г., а во втором - "у нас нет никаких доказательств плохих урожаев до 1838 г."¹⁸ .

Но применима ли теория Э. Лабрусса к кризису 1847 г., когда "торгово-промышленному кризису действительно предшествовал катастрофический недород картофеля и хлебов?

Мы далеки, разумеется, от мысли отрицать большое влияние неурожаев на ход экономического кризиса во Франции. Будучи обстоятельством привходящим, сельскохозяйственная катастрофа значительно воздействовала на течение фаз цикла. Она усилила свойственное капитализму отставание развития сельского хозяйства от развития промышленности и тем самым углубила эту диспропорцию, являющуюся одним из факторов в назревании периодических кризисов перепроизводства. Но неурожаи 1845 и 1846 гг. и порожденная ими дороговизна сырья и продовольствия лишь ускорили и обострили действие процессов, имевших совсем другие экономические причины, - они обострили противоречия во французской экономике, накоплявшиеся в ходе экономического подъема 40-х годов XIX века. Неурожаи не только ускорили наступление кризиса, развязывали его начало - они еще осложняли течение самого кризиса и расширяли его базу. "Повышение цены на хлеб, - отмечал К. Маркс, - равняется падению цены всех других товаров... Излишку, который употребляется на закупку хлеба, должно соответствовать уменьшение закупок всех других товаров, и уже поэтому - падение их цен"¹⁹ .

Резкое снижение покупательной способности деревенского и тесно связанных с ним элементов городского населения, хлебные спекуляции и затруднения на денежном рынке, вызванные дополнительными затратами на импорт хлеба, еще более обострили экономическую конъюнктуру и содействовали углублению кризиса перепроизводства. Но в основе-то был, как блестяще доказал в своих работах К. Маркс, именно периодический кризис перепроизводства, выросший из предшествовавшего промышленного подъема 1843 - 1846 годов. Профессору Э. Лабруссу пришлось, чтобы подогнать кризисные явления 1846 - 1851 гг. под свою схему "кризиса старого типа", произвести произвольную перегруппировку всем известных фактов. Не случайно, например, в своем анализе кризиса во Франции Э. Лабрусс абстрагируется от зарубежного торгово-промышленного и финансового кризиса 1847 г. и его воздействия на Фран-

¹⁸ A. Dunham. La revolution industrielle en France (1815 - 1848). Paris. 1953, pp. 324, 326.

¹⁹ Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Т. IV, стр. 31.

цию, равно как от спада международной железнодорожной горячки. Но и в характеристике внутренних условий и предпосылок кризиса во Франции он отводит краху железнодорожного бума 40-х годов десятистепенное место. Едва заслужили его внимания - под конец всей схемы - и такие отчетливые симптомы кризиса перепроизводства, как острейший денежно-кредитный кризис, крах акционерного рынка и банковские банкротства, хотя именно эти явления возвестили Франции о наступлении кризиса перепроизводства. В схеме Э. Лабрусса все причины этих кризисных явлений заменены неурожаями 1845 и 1846 годов. Однако любопытные признания на сей счет Лабрусс мог бы прочитать в том же сборнике "Аспектов", в статье Тюдеска о взглядах парижских деловых кругов на кризис. Автор статьи разделяет мнение о "сельскохозяйственном происхождении кризиса 1847 г." и принужден жаловаться на то, что парижская буржуазия не улавливала данной причины кризиса и недооценивала ее значения. Все же Тюдеск не замалчивает того знаменательного факта, что на объяснении всех бедствий кризиса неурожаями настаивали больше всего правительственные круги Июльской монархии, видевшие в такой версии возможность отвратить от себя критику со стороны буржуазии за бездеятельность и ошибочную экономическую политику.

Предвзятая точка зрения помешала Тюдеску обратить должное внимание на оценку парижской буржуазией явлений промышленного кризиса, на настроения и взгляды промышленной буржуазии. Деловые круги у Тюдеска - преимущественно финансисты, биржевики, заправилы железнодорожных компаний. Естественно, что в своих рассуждениях о кризисе они отводили главное место падению курсов акций, биржевой панике, банкротствам, исчезновению звонкой монеты и т. п. Если бы Тюдеск не был в плену ошибочной концепция Лабрусса, он мог бы лучше оценить симптоматичное значение таких рассуждений, свидетельствующих, помимо всего прочего, о том, с какого конца начала раньше всего ощущать парижская буржуазия кризисные явления. Вместе с тем он мог бы взвесить и проскальзывавшие в ворохе материалов признания представителей деловых кругов, например, письма банкира Меркюра, подчеркивавшие международный характер начавшихся экономических затруднений (стр. 20), или мнение газеты "Cortstitutionnel", где писалось 6 июля 1847 г. о том, что "кризис из чисто финансового, каким он был сперва, стал кризисом торговым и промышленным", тогда как "дефицит хлебов есть лишь преходящее несчастье, которое Франция легко перенесла бы в обстановке процветания..." (стр. 23), или невольное признание газеты "Journal des Chemins de fer" (в номере от 9 октября 1847 г.): "При виде этих периодических заболеваний, которые сокрушают человеческую деятельность, представленную трудом и коммерцией, невозможно отказаться от признания того, что труд плохо организован, что его организация несет в себе пороки, из которых в определенные сроки рождаются заболевания, чьи неожиданные последствия потрясают до основания общество" (стр. 36). Профессор Лабрусс отмахивается от подобных признаний, ссылаясь на то, что при объяснении причин кризисов "уже с давних пор хлещет поток публичного вздора" ("le Sottisier public deborde depuis longtemps") (стр. 4). Но это звучит не более убедительно, чем игнорирование многочисленных фактов, приведенных в других разделах "Аспектов" и опрокидывающих построение Лабрусса в пункте о текстильной промышленности. Автор "Панорам" в полном соответствии со своей концепцией представил читателю кризис в этой ведущей отрасли французской промышленности как результат неурожаев и вызванных ими сокращений сельскохозяйственных доходов. Однако сами этюды "Аспектов" изобилуют фактами, свидетельствующими о том, что в некоторых центрах крупной текстильной промышленности симптомы кризиса перепроизводства и начальные кризисные явления появились уже в 1845 г. и даже в 1844 г., то есть еще до того, как дали о себе знать в сколько-нибудь широких размерах последствия картофельной болезни и недородов 1845 - 1846 годов. Авторы этюдов, где упоминаются эти факты, в большинстве случаев стараются смягчить вытекающие отсюда выводы и как-то примирить их со взглядами своего учителя насчет сельскохозяйственного происхождения кризиса 1847 года. Но факты остаются упрямой вещью и говорят сами за себя.

В текстильной промышленности Лияля-Туркуэня-Рубэ затруднения со сбытом и сокращение производства начались уже летом 1845 г. и в начале 1846 г. стали весьма ощутимы (стр. 104). Авторы статьи о департаменте Нор признают, что последствия

неурожая 1846 г. "проявляются в текстильной промышленности, уже затронутой кризисом..." (стр. 106). В Руане первые симптомы кризисных затруднений относятся еще к 1844 году²⁰ .

В департаменте Н. Рейна, как отметил Ф. Дрейфюс, "с конца 1844 г. кризис начинает захватывать промышленность, особенно он затронул промышленность текстильную" (стр. 229). М. Агюлон, один из немногих участников сборника "Аспектов", по-видимому, не относящихся к числу "лабруссистов", четко признает наличие в департаменте Вар кризиса, обусловленного предшествовавшим промышленным подъемом, кризиса, явления которого "не позволяют недооценивать его аспекта циклического кризиса промышленного капитализма..." (стр. 325).

Даже автор этюда о департаменте Сарты, которому нетрудно убеждать читателя в том, что в данном сельскохозяйственном департаменте "мы присутствуем ... при кризисе старого типа, описанном Эрнестом Лабруссом" (стр. 295), должен был признать, что и в Сарте сельскохозяйственный кризис "в большей степени усилил давно наметившийся и весьма ясно выраженный кризис текстильной промышленности" (стр. 292).

Несостоятельность концепции "кризиса старого типа" окончательно выясняется при попытке объяснить ею кризис и депрессию самих революционных лет. Профессор Лабрусс, к его чести, не солидаризируется с мнением, будто к моменту февральской революции экономический кризис уже закончился. Для этого Э. Лабрусс слишком хорошо знает факты относительно революционной ситуации начала 1848 года. Он справедливо доказывает, хотя и избегает употреблять выражение "кризис", что февральская революция "разразилась в обществе, которое экономически еще бедствовало" (стр. 19), и отмечает последовавший под влиянием революции "беспрецедентный экономический паралич" весны и лета 1848 года. При объяснении этого "паралича" Лабрусс недооценивает, однако, влияния факторов классовой борьбы послефевральского периода. Он перечисляет "три паники", охватившие буржуазию: биржевую, банковскую и денежную, - но следовало бы прибавить еще панику промышленников, их страх перед революционными устремлениями рабочего класса, их стремление бороться против рабочего движения "костлявой рукой голода". Напомним замечание Маркса о том, что февральская революция, которая созданием Люксембургской комиссии, по-видимому, угрожала самой основе буржуазного производства - экономическому рабству пролетариата, не могла не подействовать и на буржуазный кредит и на все производство и обращение. "Революционный кризис, - указывал К. Маркс, - усилил кризис торговый"²¹ .

Материалы "Аспектов" содержат немало новых фактов, подтверждающих роль контрреволюционных настроений промышленников в углублении экономического кризиса, фактов преднамеренного свертывания производства с целью противостоять требованиям пролетариата. Лилльские фабриканты Туссен, Шартио, Дютуа уволили в марте 1848 г. половину своих рабочих (стр. 120); в Руане предприниматели в знак протеста против установленных комиссаром временного правительства новых ставок заработной платы закрывали предприятия либо переводили их на сокращенную неделю (стр. 157); в текстильных районах Кальвадоса свертывание производства носило явно демонстративный характер; власти кантона Онэй, отвечая на анкету Учредительного собрания о положении труда, откровенно признавали расчеты капиталистов на то, что "народ, приведенный в отчаяние своими страданиями, возложит ответственность за них на республику..." (стр. 183)²² . Немало фактов, свидетельствующих о нарочитом углублении промышленного кризиса предпринимателями, содержат этюды "Аспектов" и по другим департаментам, хотя некоторые авторы в своих статьях уходят от анализа этого вопроса.

Для дальнейшего периода Э. Лабрусс оперирует чаще всего понятием депрессии, показывая ее длительный и затяжной характер. Но как объяснить эту депрессию? Для концепции Э. Лабрусса здесь встре-

²⁰ Уже 25 октября 1845 г. газета "La sentinelle normande" писала: "Мы приближаемся к торговому кризису. Принудительные распродажи и банкротства - все указывает на то, что кризис надвигается" (стр. 143).

²¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 7. Изд. 2-е, стр. 20.

²² Выразительно письмо 150 рабочих кантона Вир, того же департамента, к министру внутренних дел. Рабочие, протестуя против лживых ответов на анкету Учредительного собрания, составленных местной комиссией из представителей буржуазии, писали: "Предприниматели смотрят на рабочих, как на своих врагов" (стр. 190).

тилось много опасных подводных камней. Прежде всего он вынужден, наконец, отметить, что то была "широкая международная депрессия, затронувшая как страны, охваченные революцией, так и те, которые предохранили себя от нее" (стр. 20). Это впервые подчеркнутое Э. Лабруссом соображение о международном характере кризиса остается, впрочем, изолированной фразой: анализа международного рынка и экономической конъюнктуры в других странах он по-прежнему не предпринимает. Еще более затруднительно с позиции "кризиса старого типа" объяснить сложную картину самой депрессии. Ведь текстильная промышленность с лета 1848 г. вступила в полосу оживления, в прерываемый конвульсиями новый подъем, а иены на сельскохозяйственные продукты непрерывно снижались. Профессор Лабрусс приводит интересные данные о том, что со второй половины 1848 и до конца 1851 г. цены на зерновые продукты опустились во Франции небывалым образом до уровня 1789 года. В том же направлении, вниз, шли цены на вино и на другие сельскохозяйственные продукты (стр. 21). И, однако, по-прежнему переживает кризис тяжелая промышленность, продукция угольной промышленности и металлургии продолжает падать, строительное дело и железнодорожное строительство не оживляются - одним словом, как выражается Э. Лабрусс, "кризис гипертонический сменяется кризисом гипотоническим" (стр. XXI). Но и "гипотонический кризис" никак не укладывается в прокрустово ложе "кризиса старого типа". Попытка Лабрусса найти объяснение сельскохозяйственной депрессии в падении покупательной способности городского населения представляет, в сущности, отказ от главного тезиса - об определяющей роли доходов от сельского хозяйства в экономике Франции середины XIX века. Но, разумеется, Э. Лабрусс далек от того, чтобы публично слезть со своего конька и, так сказать, отвести "кризис старого типа" на конюшню истории, как старую клячу докапиталистической эпохи. Он довольствуется вульгарной теорией диспропорциональности, давно прельщавшей оппортунистов, от Каутского до Гильфердинга: "Все это было вызвано грубым нарушением рыночного равновесия" (стр. 21).

Между тем если бы профессор Лабрусс попытался сравнить в данном случае течение французской депрессии с течением кризиса 1848 г. в Англии, он мог бы по одной этой параллели заметить фактическое повторение ходом кризисных событий во Франции основных черт развития кризиса и депрессии в стране, которую профессор Лабрусс, надеемся, никак не заподозрит в том, что ее экономика и в середине XIX в. представляла собой "экономику старого типа". В самом деле, если отвлечься от осложняющих моментов отсутствовавшей в 1848 г. революции в Англии, то и здесь раньше всего, с осени 1848 г., вступили в фазу нового подъема текстильная и некоторые другие отрасли экспортной промышленности, тогда как металлургическая и строительная продолжали свертываться до 1850 года. В этом отражалась определенная закономерность циклического развития капиталистического производства, для объяснения которой и во Франции нет нужды прибегать к уровню сельскохозяйственных цен и доходов и которую вообще нельзя понять с позиций "кризисов старого типа". Что же касается разницы в сроках окончания кризиса и депрессии, связанной с осложняющими моментами революции во Франции, то еще К. Маркс и Ф. Энгельс заметили, что английский капитализм в 1848 г. получил выгоду от революции на континенте: они ускорили выход Англии из кризиса, так как привлекли в нее европейские континентальные капиталы, что убыстрило темпы переоборудования и концентрации производства в Англии²³ .

В заключительной части своей статьи профессор Лабрусс обращается к тем политическим оценкам, какие давали депрессии 1849 - 1851 гг. ее французские современники. Он справедливо подметил, что оценки эти были весьма различными, "смотря по партиям и данной среде, то есть, в сущности, сообразно с классами, социальными группами и идеологической клиентелой господствующих классов..." (стр. 24). Но, сделав этот шаг в сторону научной трактовки вопроса, профессор Лабрусс тут же обнаружил характерную непоследовательность. Вместо научного объяснения идеологической борьбы классов вокруг явлений кризиса и депрессии, вместо оценки ее объективно исторического значения в ходе самой революции он сводит здесь задачи историка к изучению "социальной психологии" и даже видит в этом высшее назначение исторической

²³ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 7, стр. 454.

науки: "Изучение кризисов является, в конечном счете, главой в изучении социальной психологии, как одной из великих задач Истории завтрашнего дня" (там же). Хотя история пишется здесь Лабруссом с большой буквы, все же нетрудно заметить, что гора "каузальной" истории родила у него мышь "социальной психологии", которая мало чего стоит без понимания самого исторического процесса и его закономерностей.

Не так давно из правого лагеря французской буржуазной историографии Э. Лабруссу, заодно с Ж. Лефевром, был брошен упрек в том, что в своих исследованиях он злоупотребляет применением метода исторического материализма²⁴ . С нашей точки зрения, подобного упрека профессор Лабрусс никак не заслужил. Нельзя не заметить, что Лабрусс недвусмысленно отмежевывается не только от экономической теории Маркса, но и от его учения о классовой борьбе. Лабрусс фактически недалек от следования совету, какой давал ему его близорукий буржуазный критик, писавший: "Немного марксизма служит на пользу истории, и весьма. Но слишком много - может ей повредить..."²⁵ . Рецепт этот, как давно замечено, в особенности не идет на пользу эклектическим исследованиям, на каком бы уровне учености они ни предпринимались. "Немного марксизма" лишь обнажает методологические пороки подобных исследований, лишь подчеркивает неспособность их объяснить исторический процесс в его конкретных проявлениях. Эту старую истину подтверждает совокупность воззрений профессора Лабрусса на французскую историю занимающего нас периода. Наш спор с ним по вопросам экономической истории революции 1848 г., естественно, ведет к спору по более широкому кругу проблем, непосредственно связанных с пониманием социальной и политической истории этой революции.

Концепция "кризисов старого типа" во Франции середины XIX в. неизбежно приводит профессора Лабрусса не только к игнорированию капиталистических законов развития французской экономики этого столетия, но и к затушевыванию капиталистических классовых противоречий и их роли в истории Франции того времени. Это рельефно обнаруживают общие взгляды Лабрусса на революцию 1848 г. во Франции. Можно ли понять закономерности этой революции, глубокие причины и ход событий, в которых пролетариат Франции впервые выступил как самостоятельная революционная сила, с социалистическими устремлениями, еще туманными и неясными, но в которых определяющую роль уже играл классовый антагонизм между пролетариатом и буржуазией, - можно ли объяснить это каузально, если считать, вместе с профессором Лабруссом, что "Франция 1848 года гораздо больше напоминает в целом старую сельскую Францию Людовика XV, чем Францию конца Второй империи..."?!²⁶ . Удивительно ли, что с такой ненаучной позиции профессор Лабрусс не может узреть той исторический почвы, на которой выросли требования "права на труд", "уничтожения эксплуатации человека человеком", "демократической и социальной республики", - почвы, породившей революционную потенцию парижского пролетариата в февральский период, его революционную решимость и борьбу в июньские дни? Для объяснения всего этого профессору Лабруссу ничего не остается, как пустить в ход аргумент, несостоятельность которого очевидна даже с точки зрения той "каузальности", поборником которой провозглашает себя маститый французский историк: "Глубокая драма 48-го года, возможно, состоит в том, что он ставил великие проблемы XX века в обществе со структурой XVIII века"²⁷ . Тщетно стали бы мы искать объяснения этой загадочной торопливости истории, которой захотелось опередить время на целых два столетия. Слабые стороны коллективного труда французских историков подтверждают, что не может быть подлинной исторической науки вне марксизма. Но марксистская историография сумеет воспользоваться богатыми материалами "Аспектов" и поблагодарит организатора и авторов этого ценного исследования.

²⁴ См. "Revue d'Histoire moderne et contemporaine". 1954, N 1 (octobre - decembre". p. 304 (рецензия профессора Анри Кальве на сводные труды Ж. Лефевра и Э. Лабрусса по истории Франции XVIII в.).

²⁵ Там же, стр. 305.

²⁶ См. E. Labrousse. Les deux revolutions de 1848. "Revue socialiste". 1948, N 17. -18, p. 3.

²⁷ Там же.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - Н. Е. ЗАСТЕНКЕР:

Comments: