Заглавие статьи | НЕСКОЛЬКО НЕЗАБЫВАЕМЫХ ВСТРЕЧ |
Автор(ы) | Юрий СИВИНЦЕВ |
Источник | Наука в России, № 6, 2012, C. 63-69 |
Доктор физико-математических наук Юрий СИВИНЦЕВ, Национальный исследовательский центр "Курчатовский институт" (Москва)
С Игорем Васильевичем Курчатовым судьба свела меня в 1948 г. Тот небольшой отрезок времени до его смерти в 1960 г. наложил отпечаток на мое отношение к жизни. До сих пор помню его острый, оценивающий взгляд, крепкое рукопожатие, совершенно неотразимую улыбку и, как теперь сказали бы, ауру задорного и удачливого человека. Раздумывая сегодня над жизненным путем Игоря Васильевича, полагаю, что в тот год этот облик был в некоторой степени маской - ведь атомная бомба, на создание которой было брошено буквально все (мы тогда говаривали, что если бы вечером потребовалось птичье молоко, то утром стояла бы цистерна), еще не была взорвана... Не случайно в воспоминаниях руководителя Государственного комитета СССР по использованию атомной энергии члена-корреспондента АН СССР Василия Емельянова, опубликованных в свое время в журнале "Юность", содержится понятное сегодня признание, что после взрыва бомбы Курчатов разрыдался...
Знойное лето далекого, почти не видимого из сегодняшних дней 1948 г. Получив по окончании физического факультета МГУ направление на работу, я направился искать, как потом узнал, Лабораторию N 2 АН СССР. Пояснения были очень детальны - доехать до последней станции метро (тогда это был "Сокол"), сесть на трамвай и сойти на остановке "Покровское-Стрешнево". Там по тропинке пройти через лес и овраг до жилых домов, где отыскать баню (!) и в торце слева позвонить у двери. Не без приключений, но и без вопросов к немногочисленным прохожим добрался до этой двери, на мой звонок вышел сотрудник отдела кадров. Забрал направление, вручил мне анкету на 16 листах (в двух экземплярах) и предупредил, что исправления в ней недопустимы. Никаких разговоров о работе, никаких встреч с будущими моими начальниками...
Обратно пошел вдоль несолидного забора из досок, дошел до железнодорожного тупика (теперь это площадь Академика Курчатова) и с трудом возвратился к трамвайной линии.
Пока шло "оформление на работу", а оно протянулось около полутора месяцев, регулярно названивал в отдел кадров и иногда получал указание явиться на встречу с кем-либо из ведущих сотрудников Лаборатории. Ошеломляющим было знакомство с Георгием Флеровым, имя которого я не мог не знать из истории ядерной физики. Немного прояснила будущее беседа с Леонидом Трошевым, читавшим у нас на последнем семестре курс спектроскопии. Другие, столь же молодые и энергичные, были незнакомы... Как правило, каждая встреча начиналась вопросами: чем бы хотел заниматься и почему? Выполнив дипломную работу по широтным ливням космических лучей, я "пел дифирамбы" этой физике и, как теперь понимаю, немногим из собеседников казался полезным в их работах по физике реакторов. Эта тягостная по неопределенности пора закончилась тем, что я получил допуск и был назначен в сектор N 7 к Флерову. В его коллективе в те годы шли исследования деления урана космическими лучами.
Здесь месяца через 2-3 и произошла моя первая случайная встреча с Игорем Васильевичем.
Наша группа, готовясь к высокогорной экспедиции на Памир (горная система на юге Средней Азии на территории Таджикистана), занимала тогда так называемый аквариум - стеклянный простенок между комнатами третьего этажа главного здания Лаборатории. Отсюда было ближе всего до лестницы, что облегчало так называемую "работу по специальности" (то есть физическую) по перетаскиванию тяжелой аппаратуры к автомашинам. Сюда-то и забежал Курчатов с каким-то вопросом к Флерову. Зная всех поименно, Игорь Васильевич увидел незнакомое лицо и, шутя, спросил Георгия Николаевича: "Новый кадр?". Так я впервые был представлен Курчатову.
Когда я прочитал в приказе, что, окончив МГУ, принят на работу старшим лаборантом, это неприятно поразило меня. Стоило учиться в университете, думал я, чтобы заслужить такую должность вместо ожидавшегося звания младшего научного сотрудника.
Обиженный словами "лаборант" (хотя и старший!), я лишь позднее узнал, что уже тогда у Курчатова сложилась утерянная потом в нашем институте система практической проверки пригодности молодого специалиста. Звание младшего научного сотрудника надо было заслужить, принимая участие в одной из работ,
защитить и лишь потом получить назначение на должность. Через полтора года мне (старшему лаборанту!) предоставили на Ученом совете слово для такого доклада о результатах исследования, выполненного во время памирской экспедиции. Честно признаюсь, состояние перевозбуждения было столь большим, что ничего не помню из подробностей этого дня. Даже при защите кандидатской, а потом и докторской диссертации на том же совете волновался меньше...
По итогам обсуждения я получил машинописную выписку из решения Ученого совета, подписанную ее председателем Игорем Курчатовым и ученым секретарем Сергеем Барановым, где сообщалось о присуждении мне ученого звания "младший научный сотрудник". Эта вторая, тоже мимолетная встреча с Игорем Васильевичем интересна лишь свидетельством внимания Курчатова к молодым специалистам. Он сам слушал их доклады, задавал вопросы, явно "прощупывал" глубину знаний и умение работать. Несколькими годами позже нам доверили по такой же многоступенчатой схеме подбирать дипломников и выпускников вузов при формировании наших лабораторий, секторов и отделов.
Завершение исследований по физике деления урана космическими лучами сопровождалось для меня переводом в сектор N 1 к Игорю Панасюку и началом работ на первом в нашей стране и на континенте Евразии исследовательском реакторе, получившем впоследствии название Ф-1*. Здесь, будучи сначала оператором, а затем дежурным физиком, я чаще встречался с Игорем Васильевичем. Он, вероятно, скучал по экспериментальной работе и нередко забегал в "монтажку" - так называли этот объект на необъятной, пустой и почти безлесной территории института - поучаствовать в очередном пуске. Это были либо измерения реактивности при загрузке партии урана и оценке таким образом ее качества, либо определение наведенной активности индикатора в опытах по облучению проб. В эти немногие минуты измерений Курчатов был неразговорчив, погружен в себя, почти не видел окружающих. Зримо ощущалось бремя огромной ответственности.
Новые встречи с Игорем Васильевичем - работы в конце 1940-х - начале 1950-х на Урале в Челябинске-40**. В тот период Курчатов начал готовить Евгения Воробьева - зрелого человека и опытного физика, выросшего в секторе Флерова, к должности научного руководителя базы промышленных реакторов. Как я теперь понимаю, Игорь Васильевич стремился "развязать себе руки" для полного переключения на работы по созданию ядерного оружия. В частые совместные поездки с Курчатовым на Урал Воробьев брал с собой в помощники многообещающего теоретика Георгия Батя и меня как экспериментатора, прошедшего к тому времени в Москве две обязательные ступени работы на реакторе Ф-1 в качестве оператора и дежурного физика. Прилетая, а иногда и приезжая в Челябинск-40, мы останавливались в городе почти на берегу озера в коттедже для москвичей на Школьной улице, рядом с которым находился такой же домик Курчатова. Полученные пропуска с двумя штампиками "Всюду" и "Всегда" давали возможность работы в особо охраняемой зоне.
Кстати говоря, режим сохранения секретных сведений был тогда безусловно высокоэффективным. Приведу в доказательство два примера. Один из них связан с моментом, когда мы находились на базе в кабинете Игоря Васильевича, и очередную его встречу с Воробьевым прервал порученец со срочной ВЧ-граммой (телеграмма, передаваемая по высокочастотной связи). Для читателей, не имевших счастья знакомства с режимом защиты секретных сведений, надо добавить: в тот период времени предусматривалось все, чтобы даже хищение секретного документа не носило катастрофичного характера. В текст вносили мнимые адреса, вроде Челябинска-40, шифры основных терминов, а адресатов называли условными именами. В частности, Курчатова в переписке - академиком Бородиным, реакторы - кристаллизаторами, плутоний - продуктом Z и т.д. Кроме того, внутри каждого объекта существовала еще одна, своя система условных обозначений в используемых документах (!).
В случае, о котором идет речь, исполнитель или работники первого отдела по ошибке направили "Академику Бородину" текст с внутренними шифрами. Курчатов долго вчитывался в полученную ВЧ-грамму, потом протянул ее Воробьеву и в заключение мне: "Вы что-нибудь поняли?". После нашего общего недоумения Игорь Васильевич выразил восхищение мастерством автора письма и в соответствии с законами ознакомления со срочными секретными документами написал на нем: "Читал, но ничего не понял". И дал указание вернуть письмо его автору.
Другой пример из моей личной практики. Проработав уже более года у Флерова, где занимался нанесением порошкообразного урана на пластины ионизационных камер деления (мы это делали, втирая порошок в пористый алюминий), я вдруг пришел к идее возможного количественного определения нанесенного урана. Для этого достаточно облучить его в поле тепловых нейтронов реактора вместе с активационным индикатором. Но где взять такой реактор?! Пошел за советом к Воробьеву, руководившему в то время экспериментами в секторе Флерова, и узнал, что... реактор Ф-1 работает на нашей территории, вот за тем лесочком! Но об этом знают лишь те, кому это надо действительно для дела...
Вернусь к работам на базе. Большую часть времени они проходили в небольшом лабораторном корпусе, размещавшемся в двух-трех километрах от промышленных реакторов, где мы готовили экспериментальную или пусковую аппаратуру. Сами опыты вели на
* См.: Н. Черноплеков. На заре атомной энергетики. - Наука в России, 2006, N 6 (прим. ред.).
** См.: М. Хализева. Без права на ошибку. - Наука в России, 2008, N 4 (прим. ред.).
работающих или подготовляемых к пуску реакторах. Дорога от здания до установок шла по роскошному уральскому лесу и занимала минут 30-40.
Помню, в ту пору Игорь Васильевич ходил довольно тяжеловато, хотя и с неизменными озорными "подначками". Ярко запечатлелся один из таких походов на промышленный реактор и обратно. Это было время подготовки к пуску аппарата АИ - промышленно-исследовательского уран-графитового реактора, для которого ожидался положительный температурный коэффициент реактивности*, что, конечно, вызывало особые опасения. Ведь его мощность должна была возрастать по мере разогрева урана, загруженного в активную зону. "Папа" теоретиков-реакторщиков Савелий Фейнберг, шедший мерным шагом рядом с возглавлявшим группу Курчатовым, всю дорогу детально объяснял, почему у такого аппарата должен быть положительный коэффициент реактивности... В тревогах, особенно осторожно провели опыты и с радостью убедились в том, что, к счастью, этот коэффициент отрицателен.
На обратном пути всю дорогу к нашему корпусу Савелий Моисеевич объяснял нам закономерность такого поведения нового реактора. Шедший рядом Игорь Васильевич похмыкивал, но не мешал. Возвратились мы к обеду, и за столом Курчатов предложил выпить шампанского в честь пуска реактора (кстати, это событие по тем же причинам секретности все тогда называли "свадьбой"). Подготовка прошла не без приключений: неумелый лаборант, взявшийся открыть бутылку, ухитрился обрызгать шампанским почти всех участников застолья, включая Игоря Васильевича. И снова урок для нас - никакого взрыва негодования или брани с его стороны. А ведь социальный диапазон, разделявший участников встречи, был невероятно широк: вождь атомной проблемы и лаборант. В таких мелочах ярко проявлялся Курчатов как человек прекрасных душевных качеств - он никогда не позволял делать замечания подчиненным любого ранга при посторонних. Отряхнувшись от брызг и отмахнувшись от извинений, Игорь Васильевич поднял бокал и провозгласил здравицу в честь достижений современной науки, которая с одинаковым успехом объясняет как положительную, так и отрицательную величину температурного коэффициента реактивности и даже его отсутствие. Как мог он упустить случай дружески подтрунить над своим помощником!
Эта его привычка не миновала и автора данных строк - за чрезмерную восторженность, громкоголосие и самоуверенность (особенно в те, молодые годы) Курчатов окрестил меня "угрюмым, тихим, скромным малым" и многие годы употреблял этот синоним, тормозя мои порывы. Помню, как на настойчивое и неоднократное "наседание" на Курчатова - а я был убежден, что он уделяет мало внимания вопросам безопасности, - Игорь Васильевич даже назвал меня демагогом и добавил: "Вот когда решим задачу номер один, тогда и займемся безопасностью". Мог ли я предвидеть, что эта проблема станет новым этапом моих встреч с Курчатовым?
В начале 1950-х годов, завершив работы в одной из командировок на базу, я получил необычную команду Курчатова "осмотреться и выбрать себе работу по вкусу" в Москве. Новый виток "смотрин" успехов и проблем в секторах Виктора Войтовецкого, Леонида Грошева, Леонида Неменова, Николая Правдюка, Петра Спивака, Георгия Флерова. Помню затемненную комнату, наши с Войтовецким склоненные головы над только что протертыми до блеска кристаллами нафталина, прижатыми к источнику гамма-квантов, еле видимые вспышки сцинтилляций, взрыв восторга, показ этого тогдашнего чуда Бороде. (Так многие уже называли, за глаза, конечно, Курчатова. Среди начальников секторов тогда было принято спрашивать при встрече: "К кому идешь - к Бороде или Усам?", поскольку первый заместитель Курчатова Игорь Головин имел роскошные усы.)
Период долгих - недели две - поисков нового места работы прервал неожиданный звонок неизменного секретаря Курчатова Татьяны Сильвестровны Александровой: "Вас просит зайти Игорь Васильевич". Бегу, открываю дверь кабинета и, оторопев, вижу начальников секторов, с которыми успел ранее повидаться. Курчатов, видимо, уже в завершение встречи, кратко сообщал, что принял решение и подписывает приказ, которым назначает меня начальником отдела дозиметрии и безопасности. Это было крушение моих надежд - вместо интересной научной работы заниматься дозиметрией и безопасностью, к которым мы тогда относились, мягко выражаясь, иронически. На мои попытки возразить: "Я ведь не специалист ни в том, ни в другом!" - Курчатов жестко сформулировал задачу: "Научишься! А если не справишься - заменим другим"...
С той поры у меня, молодого 26-летнего начальника отдела, установились регулярные встречи с Курчатовым и Головиным. Они были частыми, долгими и поучительными. Игорь Васильевич любил, присмотревшись к молодому человеку, поручить ему конкретную задачу. К тому же терпеливо, заботливо учили нас - а таких, неопытных и незрелых начальников, было много - "делать дело", четкой организации и законам проведения научно-исследовательских работ, взаимоотношениям с коллективом и вышестоящими сферами и многому другому. Неправильно было бы понимать этот процесс как безоблачное небо. На самом деле за каждой ошибкой следовало наказание и иногда очень суровое. Но было оно прежде всего справедливым, соответствующим упущению, и, главное, никогда не сопровождалось уни-
* Температурный коэффициент реактивности - величина, используемая для оценки влияния мощности реактора на его реактивность. Положительно влияет на проблему самозащищенности реактора его отрицательное значение, поскольку означает, что при росте мощности или снижении расхода теплоносителя он будет самозаглушаться (прим. ред.).
жением человека. Выговор происходил с глазу на глаз, тебе давали совет, как поступать в следующий раз, и ничто не перечеркивало твоей прежней жизни. В Курчатовском институте ценили человека за его отношение к делу, а не к власть предержащим.
На всю жизнь запомнил я "похмелье" после ночного совещания, которое Игорь Васильевич организовал (кажется, летом 1954 г.) по поводу начала серийного производства разработанных в нашем отделе дозиметрических приборов. Это были первые отечественные дозиметры тепловых и быстрых нейтронов на основе сцинтилляционных детекторов. Готовя ответственную встречу и заблаговременно подбирая докладчика, Курчатов был исключительно разборчив. Как-то я услышал от него афоризм: "Научный работник должен быть, как бог Саваоф, един в трех лицах - раб, арап и прораб. Раб - на рабочем месте, прораб - при внедрении в жизнь итогов своей темы, арап - на трибуне, представляя ее результаты".
В ту ночь я выступил с неудачной программной речью... На следующее утро, часов в 11, Курчатов вызвал меня к себе и припечатал: "Ты, Сивинцев, сделал плохой доклад (кстати, обращение на "ты" было у Игоря Васильевича признаком доброго отношения, а не раздражения. - Ю. С). Не быть тебе руководителем союзной программы дозиметрического приборостроения! Пусть будет тебе это уроком". Такой жесткий, но справедливый вывод, надолго засевший в душу, со временем научил меня уверенно держаться на заседаниях Научно-технического совета (НТС) Министерства среднего машиностроения (сокращенно Средмаш) и нашего Ученого совета. Здесь к месту сказать, что Игорь Васильевич очень быстро включил меня в члены секции НТС, занятой проблемой радиационной безопасности. Ее работой в те годы руководил заместитель министра здравоохранения Аветик Бурназян, с которым потом я много встречался по делам института и Военно-морского флота. Курчатов считал взаимно полезными контакты научных сотрудников, занятых на объектах, и работников министерства, больше контактирующих с руководящими бумагами и в силу этого имеющих достаточно широкий взгляд на проблему.
Мой провал на ночном Курчатовском совете имел еще одно важное последствие. Игорь Васильевич, обеспокоенный недостаточной приборной оснащенностью отрасли, решил передать задачу дозиметрического приборостроения в другой коллектив. Это было недавно созданное в системе Средмаша Центральное конструкторское бюро N 1 (ЦКБ-1, ныне московский Специализированный научно-исследовательский институт приборостроения), которым в те годы руководил Сергей Мамиконян. Для укрепления ядерно-физического отдела туда перевели из нашего коллектива группу достаточно умелых и опытных сотрудников, склонных к разработкам приборов. Вместо них, отданных с болью и кровью, к нам пришли новые молодые специалисты, тяготевшие к научной работе. Так Игорь Васильевич снова проявил свою прозорливость.
В проблеме безопасности комплексный научный подход важнее отдельного направления, хотя бы и крайне актуального... В тот период удалось ощутить и преимущества Курчатовской системы конкурсного подбора кадров из выпускников вузов. Новые люди, новые темы, новые успехи. Быстрое решение нескольких задач - от упомянутых дозиметров нейтронов до спектрометрии аэрозолей - выдвинуло
нескольких лидеров: Смирнов, Чернилин, Чернышевич, Чубаков, перешедший к нам из циклотронной лаборатории, возглавляемой Леонидом Неменовым, и много сделавший для воспитания молодых. Смирнов первым из нашего отдела представил и защитил кандидатскую диссертацию, за ним со временем последовали и другие. С помощью Курчатова нам удалось организовать, провести и издать труды первой и второй всесоюзных конференций по дозиметрии ионизирующих излучений (несекретных) и принять солидное участие в закрытой конференции по радиоактивным аэрозолям. Нам везло и нас несло!
С удовольствием вспоминаю и одно из первых поощрений. Узнал я о нем самым необычным образом. В то время работающие с излучением каждый год проводили в отпуске около месяца в Крыму или на Кавказе. Загорая осенью на сочинском пляже, я вдруг обнаружил около себя человека в полной "парадной форме" - в костюме, при галстуке и в шляпе. Каково же было мое изумление, когда я узнал в нем своего заместителя Льва Авксентьевича Маркова! "Лев, который Ав", как мы его называли, с гордостью рассказал, что Игорь Васильевич, познакомившись с результатами удачно выполненных в нашем отделе исследований, решил издать на их основе несколько препринтов и срочно представить на конференцию в Сухумском физико-техническом институте (г. Сухум, Республика Абхазия) серию докладов.
Снова отвлекусь, вспомнив характерную находчивость Курчатова, связанную с названием нашего отдела. Во время одной из первых плановых встреч мне довелось быть у Игоря Васильевича вместе с метеорологом Николаем Серебряковым - тогда мы воздвигли метеомачту около РФТ (реактора для физических и технических исследований) в попытке мгновенно (как теперь сказали бы, в режиме on-line) вычислить и "поймать" зону пиковых концентраций веществ. Во время нашей беседы Курчатову принесли приказ переименовать все отделы Лаборатории измерительных приборов, дав названия, далекие от истинных. Игорь Васильевич чертыхнулся, взметнул взгляд на Серебрякова:
- Ты кто?
- Метеоролог.
- Вот и будете - отдел метеослужбы!
Так родился первый эвфемизм. За ним последовали и были на многие годы закреплены столь же удачные находки: отдел оптических приборов вместо ядерных реакторов, отделы приборов теплового контроля и электроаппаратуры вместо газодиффузионного и электромагнитного разделения изотопов и другие. Тем не менее злые языки еще долго говорили, что "ОМС - это Отдел Маркова и Сивинцева".
Марков передал мне приглашение Курчатова присоединиться к делегации, если я захочу прервать свой отпуск. Восторг от высокой оценки наших работ был столь силен, что я остался на пляже, а мои коллеги, по оценкам сухумцев, "блистали своими докладами" на конференции. Именно в эти годы мы становились на ноги, превращались в зрелых людей, все меньше нам требовалась помощь Курчатова или Головина.
Но снова вернусь к младенческому периоду жизни нового отдела, которому сразу предоставили штатные вакансии, финансовые средства и помещения (шлакоблочный двухэтажный дом за механическими мастерскими Отделения ядерной физики, доживший до наших дней). В одной из первых бесед, которая шла в "закуточке" за официальным кабинетом Курчатова, Игорь Васильевич поставил ближайшие задачи. При этом нельзя не упомянуть еще одну его черту. Учитывая нашу неопытность, он прикрепил к нам научных консультантов высокого ранга - своих замов - академиков Михаила Миллионщикова и Сергея Соболева, профессоров Александра Аглинцева и Игоря Поройкова, кстати, полного тезку и школьного приятеля Курчатова, специализировавшегося в области дозиметрии. Каждому из них Игорь Васильевич позвонил и заочно представил нас, не упустив возможности пошутить: сотрудники нового отдела, сказал он, очень молоды, но со временем они избавятся от этого недостатка.
Конечно, консультации с учеными такого ранга здорово помогали. Тем более что в то время практически полностью отсутствовали монографии по нужным нам вопросам на русском языке, а зарубежные публикации еще не были доступны. Лишь годами позже развернул свою деятельность "Атомиздат", в становлении которого видную роль сыграл Виталий Кулямин (между прочим, выполнивший дипломную работу у нас). С подачи Игоря Васильевича сотрудники отдела стали активно работать с издательством как переводчики и научные редакторы. Так же энергично Курчатов подключал нас к участию (совместно с радиобиологами) в исследованиях по обоснованию допустимых концентраций радиоактивных веществ и доз облучения персонала и населения, созданию норм и правил радиационной безопасности для отрасли и Академии наук СССР. Отсюда появились и окрепли связи отдела с Институтом биофизики Академии медицинских наук СССР, которым в те годы руководил академик Андрей Лебединский, с Национальной комиссией по радиационной защите при Министерстве здравоохранения СССР, работавшей поначалу под эгидой академика Августа Летавета, а позднее - академика Леонида Ильина, и особенно с учреждениями Третьего управления Министерства здравоохранения СССР и упомянутым Бурназяном.
Спустя пять лет перед повзрослевшим отделом и выделившейся из него лабораторией (сектором N 5) поставили уже не только институтские, но и общесоюзные задачи: создание систем радиационной безопасности для первой отечественной атомной подводной лодки "Ленинский комсомол" (1958 г.) и первого в мире атомного ледокола (1959 г.), еще не носившего имя Ленина. Но это уже другое время и другой рассказ.
В те годы Курчатов много болел, мы виделись все реже...
Последнее мое свидание с Игорем Васильевичем - горькая минута в почетном карауле у его гроба в Колонном зале Дома союзов, буквально через несколько дней после краткой встречи в коридоре главного здания, дружеской улыбки и, как всегда, крепкого рукопожатия со словами: "Физкульт-привет, угрюмый малый!".
Сколько бы ни прошло лет, эта рана всегда будет ныть...
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Digital Library of Ukraine ® All rights reserved.
2009-2024, ELIBRARY.COM.UA is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Ukraine |