(ПО ПОВОДУ СТАТЬИ А. И. КАЗАРИНА "О ВУЛЬГАРНО-СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ОШИБКАХ В ИССЛЕДОВАНИИ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ УЧЕНИИ"*)

Требования, которые марксистская методология предъявляет к исследователям истории идей, выражены в ряде произведений Маркса и Энгельса. Энгельс, в частности, останавливается на этом вопросе в труде "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии", а также в некоторых письмах, относящихся к последним годам его жизни.

Марксизм учит, что идеи в конечном счете определяются условиями материальной жизни общества. Данной зависимости не понимали и не понимают философы, придерживающиеся идеалистических взглядов на общественное развитие.

Идеолог, не владеющий материалистическим пониманием общественных явлений, не осознает тех классовых интересов, которые объективно, независимо от его воли определяют его мысли. Ему кажется, что идеология имеет дело с мыслями "как с самостоятельными сущностями, которые обладают независимым развитием и подчиняются только своим собственным законам"¹ .

Задача исследователя, вооруженного марксистской методологией, состоит в том, чтобы вскрыть побудительные причины, которые "приводят мыслителя в движение", хотя и остаются иногда ему неизвестными. Именно в этом смысле Маркс и Энгельс разоблачали в своих трудах различных идеологов прошлых времен и современных им мыслителей. Канта, например, они называли "приукрашивающим выразителем интересов" немецкого бюргерства² . Конечно, они вряд ли хотели этим сказать, будто Кант сознательно маскировал, намеренно "прихорашивал" интересы немецкого бюргерства. В приведенных словах Маркс и Энгельс выражали ту мысль, что Кант своими абстрактными формулами, уводившими от реальной действительности, объективно выражал интересы немецких бюргеров.

Характеризуя взгляды Локка и раскрывая их классовую сущность, Маркс показал всю сложную картину расстановки классовых сил в Англии после переворота 1688 года. Локк, говорил Маркс, "был представителем новой буржуазии во всех ее формах - промышленников против рабочих и пауперов, коммерсантов против старомодных ростовщиков, финансовой аристократии против государственных должников, и даже доказывал в специальном сочинении, что буржуазный рассудок есть нормальный человеческий рассудок..."³ . Маркс, разумеется, не имел в виду при этом, что Локк сам обладал правильным представлением о расстановке классовых сил и считал себя защитником буржуазного мировоззрения.

В работе "К жилищному вопросу" Энгельс указывал, как, под каким углом зрения следует оценивать представления раз-

* "Вопросы истории", 1956, N 8, стр. 129 - 141.

¹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения. Т. II. М. 1952, стр. 378.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 3, стр. 184.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XII, ч. 1-я, стр. 63.

личных идеологов о справедливости. Справедливость, писал он, "всегда представляет собой лишь идеологизированное, вознесенное в небеса выражение существующих экономических отношений либо с их консервативной, либо с их революционной стороны"⁴ . Задача историка, следовательно, состоит не в том, чтобы пересказывать то, что думают те или иные мыслители о справедливости, а показать, почему именно таковы их представления: одни у древних греков, другие у прусских юнкеров, третьи у идеологов мелкой буржуазии и т. п., - а этого нельзя сделать, не обращаясь к экономике и классовой структуре данного общества.

Материалистический взгляд на историю, по словам Энгельса, позволяет разоблачить "иллюзии в головах" и освободиться от них, освободиться от "идеологизирующего" отношения к действительности⁵ .

В. И. Ленин подчеркивал: "Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов"⁶ .

Уклоном в сторону буржуазного объективизма является представление, будто разоблачения требует только осознанная, своекорыстная защита теми или иными мыслителями классовых интересов эксплуататоров. Неосознанная классовая позиция мыслителя также должна получить соответствующую критическую оценку.

По сути дела, уклон в сторону буржуазного объективизма отчетливо проявился в опубликованной на страницах журнала "Вопросы истории" (N 8, 1956) критической статье А. И. Казарина по поводу книги "История политических учений". Автор ставит читателя перед ничем не обоснованной, произвольной дилеммой: либо мыслитель является передовым, действующим во имя интересов народа и в интересах развития общества, и тогда нет надобности останавливать внимание на классовой сущности его взглядов, либо он сознательно преследует интересы того или иного класса, и в этом случае является "сикофантом и циником". Такая постановка вопроса вытекает из непонимания основных требований марксистской методологии.

Авторы "Истории политических учений" считали необходимым раскрыть интересы, лежащие в основе тех или иных учений, в одних случаях осознанные мыслителями, в других - не дошедшие до их сознания. А. И. Казарин не считает нужным ставить и решать такую задачу. Более того, он, противореча действительности, обвиняет авторов книги в вульгарном социологизме, в том, что они "фактически видят в истории политической мысли преимущественно лишь сикофантов и циников... чрезмерно преувеличивают роль своекорыстия, грязного и низкого в истории, и принижают значение подлинно великого и истинно человеческого" (стр. 131).

Между тем позиция мыслителя может представляться ему самому как отвечающая "общему благу", интересам народа, нации, "о отсюда вовсе не следует, что надо отказаться от выяснения классового содержания его идей. Те или иные теории могут объективно отражать интересы общества, большинства народа, когда они выражают взгляды прогрессивного класса, но разве имеем мы право отбрасывать при анализе этих теорий вопрос об их классовой сущности, рассматривать соответствующие идеи как "надклассовые", "внеклассовые" и т. п.? Такой подход был бы антинаучным, противоречащим существу марксистско-ленинской методологии.

Буржуазная политическая экономия не перестала быть по своему классовому содержанию буржуазной оттого, что в момент, когда классовая борьба была неразвитой, она являлась для своего времени научной⁷ ; французские революционеры XVIII в. были революционерами буржуазии, "интересам которой они служили, хотя они этого и не сознавали, прикрываясь словами о свободе, равенстве и братстве"⁸ .

Ошибка А. И. Казарина состоит в том, что, правильно указывая на необходимость вскрывать относительную прогрессивность взглядов тех или иных мыслителей, говоря об отсутствии у многих из "их

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения. Т. I. М. 1952, стр. 577.

⁵ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI, ч. 1-я, стр. 298.

⁶ В. И. Ленин. Соч. Т. 19, стр. 7 - 8.

⁷ См. К. Маркс. Капитал. Т. I. М. 1955. Послесловие ко второму изданию, стр. 12. Маркс указывает здесь, что лишь позднее "бескорыстное исследование уступает место сражениям наемных писак" (стр. 13).

⁸ В. И. Ленин. Соч. Т. 29, стр. 342.

своекорыстия, он считает такого рода подход к политическим взглядам идеологов прошлого несовместимым с раскрытием их классовой позиции.

В некоторых случаях эта мысль выражена прямо. Так, с точки зрения автора, недопустимо рассматривать взгляды Руссо как следствие того, что он был идеологом мелкой буржуазии. Приводимую в "Истории политических учений" характеристику классовой позиции Дидро он объявляет примером мелкотравчатой "критики" (стр. 137). Чаще же всего А. И. Казарин не повторяет своего ошибочного исходного тезиса, а голословно и в явном противоречии с фактами пытается утверждать, будто авторы книги в стремлении дать классовую характеристику мыслителей неизбежно якобы умаляют значение некоторых других требований марксистской методологии.

То автор утверждает, будто в книге не показан аристотелевский анализ "форм государственного управления: монархии и республики", тогда как об этом подробно сказано на стр. 68 и 69 учебника; то он заявляет, будто при освещении истории политических учений древнего Рима не дана оценка "теоретических воззрений, унаследованных от древних греков, и тех новых проблем, которые ставила реальная действительность самого Рима" (стр. 131), хотя обо всем этом говорится на стр. 78, 79 и 81 учебника; то пишет, будто учение Гроция изложено "вне всякой связи с международными отношениями того времени", тогда как на стр. 192 рассмотрение взглядов Гуго Гроция начинается с указания на то, что они сложились под влиянием революции в Нидерландах, отмечается, какие международные обстоятельства побудили Гроция написать его первое сочинение - "Свободное море", указывается на его отрицательное отношение к варварской практике тридцатилетней войны (стр. 195). На стр. 135 рецензент упрекает авторов в том, будто они не отметили ничего прогрессивного в воззрениях Гоббса, хотя в книге не только указано на прогрессивность материализма Гоббса, но и подчеркнуто прогрессивное значение метода, применяемого им при анализе общественных явлений (стр. 201 - 202); здесь же А. И. Казариным высказано необоснованное замечание о том, что Гоббс не показан как сторонник свободы совести и гражданского равенства, хотя хорошо известно, что Гоббс не только не был сторонником свободы совести, но посвятил четыре главы своего трактата "О гражданине" опровержению этого принципа.

Нельзя пройти и мимо того, что, выступив с заявлением, будто в учебнике "политические учения древности изложены и истолкованы примитивно" (стр. 130), рецензент приводит длинный ряд цитат из книги, в которых раскрывается классовая сущность взглядов ряда мыслителей древности (Гераклит, Пифагор, Демокрит, Аристотель). О каждом из них в книге сказано и многое другое. Поэтому невольно возникает вопрос: что может означать этот длинный ряд цитат, содержащих характеристики классовых позиций мыслителей? Разве этих материалов не должно быть в книге?

Энгельс нередко сравнивал идеологию с одеждой, костюмом, который прикрывает интересы тех или иных классов, стремления и движения масс. Кальвинистская реформация, говорил Энгельс, доставила "идеологические костюмы" для буржуазной революции в Голландии и Англии⁹ . О средневековой антифеодальной идеологии Энгельс писал: "Чувства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей; поэтому, чтобы вызвать бурное движение, необходимо было собственные интересы этих масс представлять им в религиозной одежде"¹⁰ . По поводу христианства Энгельс замечал, что в XVIII в. оно "уже не способно было впредь поставлять идеологическую одежду для стремлений какого-нибудь прогрессивного класса"¹¹ . Однако когда авторы "Истории политических учений" воспользовались этим образом применительно к писателям XVII- XVIII вв., они подверглись упрекам со стороны А. И. Казарина в искажении взглядов этих мыслителей, в приписывании им якобы сознательной маскировки классовых устремлений буржуазии. "Естественно-правовые теории XVII-XVIII вв., - пишет он, -авторы рассматривают только как наукообразный наряд, который буржуазия избрала для маскировки своих классовых устремлений... На самом деле никакой сознательной маскировки или "переодевания" здесь не было. Новый общественный строй действительно казался тогдашним передовым мыслителям строем естественным, вытекающим из самой телесной природы чело-

⁹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIV, стр. 675.

¹⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения. Т. II, стр. 379.

¹¹ Там же, стр. 380.

века" (стр. 135). Не обошлось при этом без курьеза. Сам А. И. Казарин, говоря об идеологах английской революции, прибегает к тому же образу. Он пишет: "Идеологи революции Джон Мильтон, Генри Вэн, Алджернон Сидней, Джон Лиллберн, Джералд Уинстенли были пуританами и все свои политические доктрины облекали в религиозный "костюм"¹² .

Само собой разумеется, что характеристика классовой сущности тех или иных воззрений не может быть декларативной, недоказанной. Исследователь должен объяснить, чьи интересы объективно отражали устремления того или иного мыслителя, выраженные в его конкретной аргументации, в его отдельных высказываниях и т. д., не рискуя вызвать обвинение в том, что он изображает этого мыслителя "циником". Такие задачи и ставят перед собой марксистские историки идей. Например, достоинством работы С. Л. Утченко об идейно-политической борьбе в Риме¹³ является именно то, что автор, не ограничиваясь общей оценкой позиция Цицерона, попытался раскрыть значение отдельных понятий и положений, содержавшихся в его политической программе.

Не следует думать, что применение при анализе взглядов мыслителей XVII в. категорий "буржуазия", "абсолютизм" и некоторых других характеристик идеологов прошлого в свете классовой сущности их воззрений приводит якобы к приписыванию им такого понимания исторической обстановки, какого у них не было и быть не могло.

В этой связи нужно обратиться вновь к высказываниям Маркса и Энгельса. Мы уже приводили отзыв Маркса о Локке и отмечали, что тем самым Локку не приписывалось понимание классовой структуры современной ему Англии. Точно так же, усматривая в средневековых ересях "революционную оппозицию феодализму" - в одних случаях со стороны городов, в других - со стороны крестьян и плебеев, - Энгельс вовсе не хотел сказать, что крестьяне и плебеи понимали значение той борьбы, которую они вели.

*

В письмах, относящихся к 90-м годам прошлого века, Энгельс неоднократно предостерегал против упрощенного понимания исторического материализма, против стремления рассматривать экономический момент как единственно определяющий при изучении надстройки. В письме к Блоху от 21 - 22 сентября 1890 г. он говорил: "...Согласно материалистическому пониманию истории, в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали"¹⁴ . Ход исторической борьбы, отмечал далее Энгельс, преимущественно форму ее, определяют различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты - конституции, правовые формы, политические, юридические, философские теории и религиозные воззрения¹⁵ .

Г. В. Плеханов также подчеркивал, что экономическое развитие общества не непосредственно, а "в последней инстанции" обусловливает все остальные стороны его развития¹⁶ .

Отсюда следует необходимость учитывать при объяснении политических учений весь нередко сложный ход политической борьбы, формы государства, борьбу идеологий, религиозные догмы и т. п. Нельзя забывать, в частности, что сами идеологии приобретают относительную самостоятельность и оказывают обратное воздействие на экономику общества. Именно по этому пути стремились направить

¹² Нельзя пройти мимо той характеристики, которую получили у А. И. Казарина представители естественноправовой теории в цитированных выше словах: "Новый общественный строй действительно казался тогдашним передовым мыслителям строем естественным, вытекающим из самой телесной (разрядка моя. - С. К ) природы человека". Автор, по-видимому, думает, что все приверженцы теории естественного права являлись материалистами. Но ни Мильтон, ни другие индепенденты, ни Руссо не были материалистами и уже потому не могли выводить "новый общественный строй" из "телесной" природы человека. И другие писатели естественноправовой школы объясняли возникновение общества и государства стремлением людей к самосохранению, сознанием собственных выгод, склонностью к общению с другими людьми, то есть психическими свойствами людей, а не их телесной природой, как думает автор статьи.

¹³ С. Л. Утченко. Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения республики. М. 1952.

¹⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения. Т. II, стр. 467.

¹⁵ См. там же, стр. 467 - 468.

¹⁶ Г. В. Плеханов. Избранные философские произведения. Т. III. М. 1957, стр. 325.

свое изложение авторы "Истории политических учений". Они ни в какой мере не ограничивали своей задачи выяснением того влияния, которое оказывает на идеи базис общества и интересы того или иного класса. Было бы недопустимым упрощением, раскрывая сущность и значение тех или иных учений, говорить только об экономике или только об их классовом содержании. Попытки А. И. Казарина бросить тень в этом отношении на "Историю политических учений" совершенно несостоятельны и тенденциозны. При внимательном и добросовестном ознакомлении с книгой нетрудно увидеть, что взгляды Платона, Аристотеля и других древнегреческих мыслителей рассматриваются под углом зрения политической борьбы сторонников и противников рабовладельческой демократии (стр. 45, 58, 70 и многие другие); политические идеи в древнем Риме изложены в тесной связи с особенностями римского государства, философскими и религиозными взглядами того времени (см. стр. 80 - 82); при анализе политических учений в России в XV-XVI вв. освещается борьба за политическую централизацию в русском государстве; в аспекте революционной борьбы партий и различных течений изложены английские учения XVII в., французские политические учения XVIII века и т. п.

Но если экономический строй и классовые интересы определяют политические взгляды лишь "в конечном счете", как указывал Ф. Энгельс, то допустимо ли отсюда делать вывод, что исследователь может умалчивать о таких сторонах общественной жизни, которые определяют политические взгляды "в конечном счете"? Разве то, что определяет идеологию "в конечном счете", не является важнейшим при разъяснении сущности тех или иных взглядов? Может ли марксистское объяснение истории идей уклониться от указаний на экономику и классы того общества, в котором созревает та или иная идеология? Конечно, нет.

Вместе с тем необходимо со всей решительностью подчеркнуть, что во многих случаях действия мыслителей в условиях эксплуататорского общества непосредственно определяются их политическом позицией, прямым служением соответствующим эксплуататорским классам Это особенно резко проявляется в период империализма.

Поэтому выяснение классового характера исследований тех или иных мыслителей эксплуататорского общества и особенно политических учений - первейший долг историка-марксиста.

Отказ от освещения классовых корней политических учений неизбежно ведет к буржуазной, идеалистической методологии, отрывающей идеи от их социально-экономической основы. В буржуазной историографии, как правило, идеи изображаются в отрыве от интересов классов, борющихся в обществе, как "всеобщие", "всечеловеческие", "вечные". Характерно, например, что Б. Н. Чичерин, автор пятитомной "Истории политических учений", первые четыре тома которой вышли в свет еще в 60 - 70-х годах прошлого столетия, изображает всю историю политических учений как некий круговорот одних и тех же идей. По его мнению, в каждом государстве необходимо различать четыре основных элемента: общественную власть, свободу, закон и общее благо как цель общества Каждый из этих элементов, по словам Чичерина, "может сделаться точкой отправления для известного воззрения на государство"¹⁷ . Эти воззрения постоянно повторяются в истории и в своей совокупности якобы образуют "полный цикл учений о государстве". Отличие позднейших циклов от предшествующих "состоит в большем или меньшем развитии начал, в методе исследования, иногда в примеси посторонних элементов; но существенное содержание остается то же. Мысль не в состоянии выйти из этих пределов, ибо для нее нет иных элементов, кроме существующих, кроме тех, которые лежат в самой природе государства"¹⁸ .

Б. Н. Чичерин не только отрывает политические идеи от той реальной материальной почвы, на которой они выросли, не только рассматривает их в качестве абстрактно взятых "вечных" принципов организации государства и общества. Он отрицает действительное развитие политических идей, склоняясь к учению о вечном круговороте в истории.

Заметим здесь, что отрицание объективного характера прогресса в последнее время довольно широко распространено среди буржуазных ученых. Социологи Запада утверждают, что прогресс - это не более как субъективная оптимистическая оценка

¹⁷ Б. Н. Чичерин. История политических учений. Ч. I. М. 1869, стр. 8.

¹⁸ Там же, стр. 5.

исторического процесса, не соответствующая объективной действительности. Поэтому они предпочитают говорить о социальных изменениях, избегая употреблять не только слово "прогресс", но даже такие выражения, как "эволюция", "развитие". Это было со всей определенностью продемонстрировано в 1956 г. на III Международном конгрессе социологов, который был посвящен, как известно, проблеме социальных изменений в XX веке.

Типичной в указанном отношении является книга американского профессора Бэри "Идея прогресса". Прогресс, по словам автора, - это оптимистическое наименование процесса изменения. Когда-то такое же значение имела идея провидения. Придет время, говорит Бэри, когда на более высоком уровне развития наших знаний какая-нибудь новая идея займет место понятия прогресса в качестве руководящей идеи человечества¹⁹ .

В последнее время в капиталистических странах в большом количестве издаются книги, в которых развитие политической и общественной мысли рассматривается как замкнутый в себе процесс, определяющийся воздействием одних идей на другие, внутренней связью идей. Согласно представлениям буржуазных философов, историков и юристов, идеи развиваются сами по себе, имеют свою самостоятельную историю; они якобы не обусловлены развитием материальной жизни общества и сами по себе определяют ход исторического процесса. Поэтому буржуазные ученые не уделяют необходимого внимания экономическому строю как первичному и определяющему фактору общественной жизни.

Так, например, американец Даннинг, автор обширной истории политических учений, интересуется не связью политических идей с экономикой и порождаемой ею борьбой классов, а главным образом связью их с этикой и философией, отчасти с политическими учреждениями²⁰ .

В произведениях, появившихся в свет после первой мировой войны, отдельные буржуазные авторы порой признавали значение борьбы "социальных сил", интересов отдельных общественных групп для формирования и развития политических теорий. Так, в вводной главе вышедшей в 1924 г. под редакцией профессоров Мирриэма и Бернса "Истории политических теорий новейшего времени" признается, что на политические идеи значительное влияние оказывают "промышленные силы", в том числе "распространение экономической предприимчивости на весь мир, организация рабочих, дальнейшее развитие индустриализации и урбанизации". Однако значение идей не раскрывается под углом зрения зависимости их от борьбы "социальных сил"²¹ .

Джордж Сэбин в своей "Истории политических учений" говорит, что политические идеи составляют часть политики и в этом смысле часть "социальной среды", что они развиваются вместе с институтами и органами правительства, моральным и физическим давлением, которое правительство оказывает. Однако связь идей в общественно-экономическим строем не только не вскрывается, а совершенно игнорируется. Достаточно сказать, что автор делит историю политических учений на три раздела: 1) теория государства-города, 2) теория универсальной общины, 3) теория национального государства. Совершенно очевидно, что эта периодизация исходит из характера самих политических идей, а не из особенностей экономического базиса общества, и поэтому она не помогает раскрытию причин изменений в политической идеологии²² .

Вопрос о подлинных материальных и классовых причинах появления тех или иных учений, как правило, в книге не ставится. Так, взгляды Томаса Мора объясняются влиянием Платона и некоторых средневековых учений, рассматриваются как "выражение некоторых старых идеалов". Идеи Гуго Гроция рассматриваются в отрыве от революционных событий, имевших место в стране накануне появления его трудов. Они трактуются в главе под названием "Модернизированная теория естественного права". Учение Монтескье, а также теория Руссо не раскрыты с точки зрения причин их возникновения и социального содержания.

Р. Чембис в книге "Общественная мысль от Хаммураби до Конта"²³ в отдельных

¹⁹ См J.B. Bury. The Idea of Progress. New York. 1955, p. 352.

²⁰ W. Dunning. A History of Political Theories. Vol. I-III. 1902 - 1920.

²¹ "A History of Political Theories Recent Times". Edited by Ch.E. Merriam and H.E. Barnes. New York. 1924, p. 1 - 21.

²² George H. Sabine. A History of Political Theory. London - Calcutta - Sydney. 1937.

²³ Rollin Chambiss. Social Thought from Hammurabi to Compte. New York. 1954.

случаях делает экскурсы в область социально-экономической истории, но также совершенно не пытается связать идеи с общественным строем страны, с ее экономикой.

Весьма характерной для буржуазной методологии является книга английского автора Чарльза Верекера "Развитие политической теории"²⁴ . Полная самостоятельность, которую автор приписывает развитию идей, подчеркнута здесь тем, что Верекер последовательно останавливается на различных политических идеях, превалирующих, по его мысли, в тот или иной исторический период. Соответственно этому главы книги посвящены идеям: справедливости, порядка и мира, правам личности, счастья, прогресса, свободы. Историческая перспектива в результате такого изложения нарушена, сдвинута, а подлинные причины развития идей остаются нераскрытыми.

Вследствие ненаучного характера методологии произведения буржуазных авторов в области истории политических учений страдают крайней ограниченностью: вместо объяснения причин появления идей, их смысла и значения в общественной жизни дается абстрактный пересказ взглядов тех или иных мыслителей, делаются попытки раскрыть взаимосвязь идей различных времен и народов, установить "филиацию идей", факты заимствования политических теорий одними мыслителями у других.

*

При изучении истории идей, как и при любом ином историческом исследовании, необходимо строго следовать требованиям диалектики в отношении сочетания общего и особенного. Недопустимо подменять конкретное рассмотрение фактов и процессов абстрактными социологическими схемами. Об этом много и хорошо было сказано в свое время в философской и исторической литературе в связи с критикой "социологизма" М. Н. Покровского и его школы.

Однако, с другой стороны, неправильно было бы отрицать значение общих характеристик и обобщений в историческом изложении. История не может представлять собою "рассыпанную храмину" фактов, не собранных и не сведенных к некоторым общим линиям развития, к некоторым общим положениям и выводам.

Напомним, что В. И. Ленин, ознакомившись с кратким курсом русской истории М. Н. Покровского, который давал общие схематические контуры исторического процесса, одни лишь обобщения, не отклонил, однако, книги, а предложил присоединить к ней в виде приложения фактический материал в синхронистических таблицах. При этом он писал Покровскому: "Учащиеся должны знать и Вашу книгу и указатель, чтобы не было верхоглядства, чтобы знали факты, чтобы учились сравнивать старую науку и новую"²⁵ .

Буржуазная неокантианская методология, отрицающая необходимость обнаружения закономерностей общественного развития, подчеркивает значение индивидуального, своеобразного, единичного в истории. Риккертианская методология истории объявляет задачей истории изучение единичного во всей его неповторимости.

Важным во взглядах мыслителя с этой точки зрения представляется то, что имеет отношение к "ценностям", то есть соответствует идеям, субъективно изображаемым тем или иным ученым в качестве неких "вечных", "общечеловеческих" истин. Общие черты, свойственные различным идеям определенной эпохи, при такой установке не привлекают внимания исследователя: оно целиком направлено на выяснение своеобразия взглядов отдельных мыслителей, особенностей, им присущих. Не удивительно, что нередко вместо анализа взглядов того или иного теоретика буржуазные авторы ограничиваются пересказом содержания его произведений в отрыве от исторической обстановки.

С точки зрения марксистской методологии, задача состоит не только в том, чтобы передать содержание того или иного учения, но и в том, чтобы вскрыть те общие закономерности, которые в нем обнаруживаются, показать общие черты, характерные для ряда учений, однородных по своей классовой сущности, установить связь идей с другими сторонами общественной жизни данной эпохи, показать их взаимодействие и взаимовлияние.

Разнообразие процесса развития в различных странах не исключает необходимости исторических обобщений. Без "их история лишена руководящей нити в оценке многообразия фактов. Поэтому необходимо давать решительный отпор пренебрежитель-

²⁴ Charles Vereker. The Development of Political Theory. London. 1957.

²⁵ В. И. Ленин. Соч. Т. XXIX. 3-е изд. стр. 442.

ному отношению к общим характеристикам и обобщениям, выступающему под флагом борьбы со "схематизмом" и "социологизмом". В современных условиях особенно хорошо видно, что подобные приемы систематически используют враги ленинизма. К этому прибегают всякого рода буржуазно-объективистские фальсификаторы истории. Поэтому тем более резкую критику должны вызывать подобного рода ошибки в работах наших историков.

Нельзя, например, признать нормальным то, что попытка дать в "Истории политических учений" общую характеристику буржуазной идеологии в период ранних буржуазных революций вызнала у А. И. Казарина упрек в "отсутствии конкретно-исторического подхода" и замене его "абстрактным социологизмом", в том, что авторы "берут за одну скобку Англию, Францию и Голландию XVII-XVIII вв., не видя никаких различий в их экономическом развитии" (стр. 134, 135). А. И. Казарин оспаривает также правомерность даваемой в упомянутой книге общей характеристики Реформации и ее последствий в странах Западной Европы (стр. 133) на том основании, что она протекала по-разному в разных странах. Он считает невозможным рассмотрение Западной Европы в эпоху феодализма как единого целого только потому, что отдельные страны имели особенности в своем политическом развитии. Между тем хорошо известно, что именно общую характеристику развития Западной Европы в целом дали Маркс и Энгельс. Достаточно назвать хотя бы работу Энгельса "Развитие социализма от утопии к науке".

Если последовать за А. И. Казариным, то неправомерной может показаться, например, общая характеристика католичества и его роли в XIX в., ибо католичество Пия IX отличается от католичества Ламменэ, немецкое католичество - от испанского и т. п. При таком подходе оказалась бы невозможной общая характеристика немецкого идеализма, ибо философия Гегеля не похожа на философию Канта, а философия Канта - на философию Шлейермахера или Шеллинга и т. д. Если придерживаться взглядов А. И. Казарина, то пришлось бы отбросить как неправомерные все те общие оценки различных направлений и течений в истории общественной мысли, которые необходимы для понимания характера идейного движения и классовой сущности тех или иных взглядов, например, общую характеристику просветительства, буржуазного либерализма, утопического социализма и др.

В утверждениях А. И. Казарина нельзя не усмотреть ревизионистские тенденции к отрицанию исключительно важного значения общих закономерностей в развитии общества, открытых марксизмом. Учет этих закономерностей и вместе с тем национальных особенностей является альфой и омегой деятельности коммунистических и рабочих партий. Декларация коммунистических и рабочих партий социалистических стран, принятая в ноябре 1957 г., вновь подчеркнула необходимость сочетать внимание к национальным особенностям в строительстве социализма с признанием незыблемого значения общих закономерностей перехода от капитализма к коммунизму.

Историческое познание, исследуя единичное, не должно при этом упускать из виду общее; оно обязано в единичном усматривать и вскрывать черты общего. Степень обобщения, к которому прибегает при этом ученый, может быть самой различной: от установления общих закономерностей общественного развития до отдельных характеристик и выводов более или менее узкого значения, охватывающих сравнительно незначительную часть фактов. Такими же приемами исследования следует руководствоваться и при изучении истории политических идей.

*

Какие критерии необходимы при оценке исторической роли политического мыслителя, прогрессивного или, наоборот, реакционного характера его взглядов?

Нам представляется, что прежде всего нужно вскрыть роль мыслителя в рамках той исторической обстановки, в которой протекала его деятельность. Такой подход позволит указать на относительную прогрессивность взглядов, которые в другую эпоху и при других условиях были бы лишены такого значения или даже могли играть реакционную роль. Место идеологии и ее роль в классовой борьбе в данный момент и в дайной стране определяют ее историческое значение и степень прогрессивности.

Образцы глубокого исторического анализа при определении роли мыслителей прошлого содержатся в трудах В. И. Ленина.

Напомним здесь, например, характеристику роли декабристов, данную им в статье "Памяти Герцена". Отмечая узость кругозора этих дворянских революционеров и то, что они были "страшно далеки" от народа, Ленин указывал вместе с тем на значение их деятельности для последующего развития революционного движения в России²⁶ .

Вскрывая в других работах отдельные слабые стороны взглядов революционных демократов (Герцена, Белинского, Чернышевского), В. И. Ленин вместе с тем высоко оценивал огромную историческую роль этих мыслителей как предшественников русской социал-демократии²⁷ .

Следует иметь в виду, далее, что идеи, прогрессивные в один исторический период, могут стать реакционными в другой. Содействуя первоначально развитию базиса общества, они делаются позднее помехой экономическому развитию. Например, защита абсолютизма была прогрессивной в XVI в. в Западной Европе, а позднее стала реакционной. Такова же судьба естественноправового учения, которое было прогрессивным в период борьбы буржуазии за власть в странах Западной Европы и которое представляет в настоящее время в некоторых своих разновидностях идеологическое оружие империалистической реакции.

Марксистская методология требует анализа социально-политической роли тех или иных мыслителей, их позиции в классовой борьбе. Вот почему не может быть тождественной характеристики или оценки двух или нескольких учений, относящихся к совершенно различным эпохам или даже в отдельных случаях к различным этапам развития одного и того же классового общества.

Устанавливая сходство между учениями прошлого, Маркс вместе с тем неизменно отмечал черты различия между ними. Так, говоря о сходстве философии Гельвеция и Гольбаха с философией Бемтама и Милля, он указывал на существенное различие между ними, отмечая, что "первая теория соответствует борющейся, еще не развитой буржуазии, вторая - буржуазии господствующей и развитой"²⁸ .

Само собой разумеется, что раскрытие классовой позиции мыслителя вовсе не означает во всех случаях отрицательной его оценки и не может заслонить от исследователя положительного значения взглядов этого мыслителя, если оно было им присуще. Наоборот, именно защита идеологом интересов тех или иных группировок господствующего класса обусловливала прогрессивное значение выдвинутых им идей. Очень важно, например, что И. С. Пересветов был выразителем интересов определенной группы класса феодалов - дворянства, которое стояло за осуществление политической централизации в русском государстве в середине XVI века. А это имело тогда прогрессивное значение.

Решающим для оценки мыслителя не может быть его бескорыстие или, наоборот, своекорыстие. Не тем, что мыслители думают о себе, не их самосознанием определяется прогрессивность идей и учений.

Было бы, например, неправильно полагать, что мелкая буржуазия всегда сознательно стремится отстоять свои эгоистические классовые интересы. Наоборот, как пишет Маркс, она верит, что "специальные условия ее освобождения суть в то же время те общие условия, при которых только и может быть спасено современное общество и устранена классовая борьба"²⁹ .

Отдельные лица могут вполне искренне и убежденно отстаивать те взгляды и те общественные порядки, которые служат узким классовым интересам. Призывы к обеспечению "общего блага" со времен Аристотеля фигурировали у многих мыслителей различных времен, особенно в феодальном обществе. Вполне возможно, что некоторые из них, выступая во времена, когда феодальные отношения уже изживали или изжили себя, искрение считали,, что "общее благо" вполне совместимо с крепостничеством. Такого рода взгляды являлись реакционными, независимо от того, были ли искренними защищавшие их мыслители, ибо не их самосознание решает вопрос о прогрессивности или реакционности данного учения.

Какой-нибудь Ламменэ мог быть вполне искренним, отстаивая свой "феодальный социализм", и все же течение мысли, к которому он примыкал, было реакционным в условиях начавшегося развития капитализма. Впрочем, есть взгляды, при обоснова-

²⁶ См. В. И. Ленин. Соч. Т. 18, стр. 14 - 15.

²⁷ См. В. И. Ленин. Соч. Т. 5, стр. 342.

²⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 3, стр. 412.

²⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 8, стр. 148.

нии которых самые возвышенные рассуждения не могут скрыть сознательной защиты узких классовых интересов. Маркс, характеризуя Де Местра и Бональда, говорил: "...самая возвышенная метафизика какого-нибудь Де Местра или Бональда в конечном счете сводится к денежному вопросу... ...Всем известно, что монархическая преданность не может обойтись без десятины и барщины"³⁰ . Но это вовсе не значит, что раскрытие классовой сущности идей во всех случаях приводит к характеристике мыслителя как своекорыстного защитника классовых интересов.

Следует напомнить, что буржуазия в период буржуазных революций нередко выступала как представитель всего общества. Происходило это оттого, что вначале ее интересы были действительно более или менее связаны с общими интересами всех остальных, негосподствующих классов, не успев еще развиться в особые интересы особого класса. Однако было бы неправильно распространять это положение на все те случаи, когда идеологи выдвигают лозунги служения общему благу, общенациональным интересам.

Так, бескорыстие буржуазных просветителей в период борьбы с крепостничеством и феодальной монархией объясняется тем, что, как отмечал В. И. Ленин, новые общественно-экономические отношения находились еще в зародышевом состоянии и идеологи были далеки от того, чтобы рассматривать интересы буржуазии как особые, отличные от интересов общества в целом.

Однако, когда буржуазия прочно стала у власти, ее теоретики, такие, как Бенжамен Констан во Франции, Джон Стюарт Милль в Англии, уже сознательно выдвигали требование о различных ограничениях политических прав трудящихся, опасаясь усиления влияния народных масс на общественную жизнь.

В настоящее время многие буржуазные идеологи и ренегаты рабочего движения в борьбе с передовыми взглядами открыто становятся на защиту интересов монополистического капитала. Такое значение имеют, например, учения американских социологов о "социальной стратификации" и "социальной мобильности". Эти социологи стремятся затушевать глубокие классовые противоречия современного капиталистического общества и пытаются представить дело так, будто классовые деления в капиталистических странах в настоящее время утратили прежнее значение и поэтому вместо понятия класса при изучении структуры общества следует-де исходить из надуманных ими понятий "статуса", "страта" и т. п. Они все силы прилагают к тому, чтобы опорочить классовый подход при рассмотрении социальных явлений.

На этом фоне статья А. И. Казарина выглядит по меньшей мере странной в нашей исторической литературе. Всем ходом своих рассуждений он уводит читателя от классовой оценки взглядов того или иного мыслителя и этим самым, по существу, скатывается на ревизионистские позиции.

Историческое место мыслителя определяется также тем воздействием, которое он оказывает на развитие учений об общественной жизни, о происхождении и назначении политической организации и т. п.

Под этим углом зрения несомненны заслуги Платона, указавшего на роль разделения труда в обществе; Аристотеля, разработавшего вопрос о формах государства и причинах государственных переворотов и бросившего свет своими догадками на классовую сущность государства и права; Бодена и Монтескье, сделавших попытки вскрыть некоторые закономерности общественной жизни; наконец, значение гегелевской диалектики. Заслуживают высокой оценки гениальные догадки, содержащиеся в трудах утопистов начала XIX века.

Из сказанного ясно, насколько сложной является оценка мыслителей прошлого. Интересно напомнить в разъяснение этой мысли, что догадки о роли классовой борьбы и о закономерности развития общества в более определенной форме были выражены в конце XVIII - начале XIX в. не у передовых мыслителей, не у просветителей, а у некоторых буржуазных либералов (Гизо, Тьерри), у гегельянцев и даже у таких реакционных писателей, какими были представители исторической школы права³¹ .

³⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 4, стр. 489 - 490.

³¹ Г. В. Плеханов писал: оставляя в стороне практические стремления исторической школы права, можно сказать, что она представляет собою "реакцию против того распространенного в XVIII веке взгляда, что право создается произволом отдельных лиц ("законодателем"); попытку найти научное объяснение истории права, понять эту историю как необходимый, а потому законосообразный процесс" (Г. В. Плеханов. Избранные философские произведения. Т. 1. М. 1956, стр. 623).

В. И. Ленин отмечал, что Маркс сумел воспринять и развить дальше, с одной стороны, "дух XVIII века" в его борьбе с феодальной и поповской силой средневековья, а с другой - экономизм и историзм (а также диалектику) философов и историков начала XIX века. "Что в учениях реакционеров - историков и философов, - писал В. И. Ленин, - были глубокие мысли относительно законосообразности и борьбы классов в смене политических событий, это Маркс указывал всегда с ясностью, не оставляющей места" недоразумениям"³² .

При оценке мыслителей прошлого следует в особенности помнить слова В. И. Ленина, видевшего в учении Маркса преемника всего лучшего, что создано было в истории человеческой мысли. В. И- Ленин назвал исторические источники марксизма. Это немецкая философия, английская политическая экономия, французский социализм. В статье "От какого наследства мы отказываемся?" Владимир Ильич говорил и о значении "просветительства" как того "наследства", от которого не отказываются ученики Маркса. Однако следует иметь в виду, что в письме к А. Н. Потресову от 26 января 1899 г. по поводу этой статьи В. И. Ленин сделал ряд ограничительных замечаний относительно того "наследства", которое принимается марксистами. "Насчет "Наследства", - писал В. И. Ленин, - я должен был согласиться с Вашим мнением, что считать его за нечто единое - плохая традиция плохих (80-х) годов". И дальше он разъяснял, что принимать наследство от буржуазного просветителя Скалдина он вовсе не предлагал и, говоря о наследстве, имел в виду Н. Г. Чернышевского³³ и других революционных демократов, в которых видел предшественников российской социал-демократии.

В дискуссии по поводу "Истории политических учений" воскрешалась в известной мере порочная тенденция видеть нечто единое во всей обширной и весьма разнообразной просветительской литературе. В частности, упускается из виду, что наряду с идеологами предреволюционной буржуазии в качестве просветителей фигурируют и идеологи буржуазии, уже победившей в отдельных странах.

Марксизм, разумеется, не отвергает демократических принципов, выдвинутых просветителями; он углубляет их, требуя полной и широкой их реализации, подлинного и всестороннего осуществления, а не формального только провозглашения. Необходимо, однако, помнить о значительных различиях в области политических взглядов у передовых мыслителей XVII-XVIII вв. и о необходимости их дифференцированной оценки. Так, материализм Гоббса был большим шагом вперед в решении философских вопросов, однако его политическая программа (защита королевского абсолютизма) находилась в явном противоречии с требованиями прогрессивного развития английского общества. Материализм Спинозы и сенсуализм Локка были значительным вкладом в развитие философской мысли, однако и тот и другой являлись умеренными либералами в своей политической программе и выражали интересы не предреволюционной буржуазии, а буржуазии уже победившей и не требовавшей коренных изменений в своей стране.

В оценке прогрессивного или реакционного значения мыслителя следует вообще исходить из дифференцированного рассмотрения политической идеологии. Притом прогрессивное значение отдельных учений прошлого, их роль в развитии общественной жизни и в прогрессе наших знаний об обществе не снимает необходимости критического отношения к идейному наследию прошлого.

Подлинный историзм в рассмотрении развития политической мысли исключает затушевывание социально-экономических корней тех или иных учений потому, что они объективно отстаивали общенародное дело, или потому, что они субъективно воспринимались их создателями как служащие прогрессу или благу всего народа, или потому, наконец, что они подготовляли собой условия для выработки научного материалистического понимания исторического процесса. Робость в раскрытии классовой сущности политических идей и их связи с конкретной обстановкой, ссылки на необходимость выдвинуть на первый план вклад различных мыслителей в "мировую сокровищницу знаний", отрицательное отношение к обобщениям могут лишь увести исследователей далеко в сторону от научного, марксистско-ленинского изучения истории политических учений.

³² В. И. Ленин. Соч. Т. 20, стр. 183.

³³ См. В. И. Ленин. Соч. Т. 34, стр. 8.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - С. Ф. КЕЧЕКЬЯН:

Comments: