Академия наук СССР. Институт истории. Т. I. 480 стр. Тираж 10000. Цена 23 руб.; т. II. 504 стр. Тираж 10000. Цена 29 руб. 85 коп. Изд-во АН СССР. 1955.

Исследование М. В. Нечкиной "Движение декабристов" является итогом тридцатилетней работы автора над всем комплексом проблем, связанных с выступлением первых дворянских революционеров. Наряду с новыми разделами, впервые появившимися в печати, в рецензируемую монографию вошла и часть уже известных работ М. В. Нечкиной. Круг вопросов, затронутых автором, огромный материал, использованный ею, стремление пересмотреть все значительное, что появилось за последние десятилетия в нашей литературе, дают основание рассматривать эту монографию и как известный итог советского декабристоведения.

Одним из значительных достоинств исследования М. В. Нечкиной является яркое раскрытие характерных особенностей эпохи, обусловивших как возникновение, так и развитие движения декабристов. Автор воссоздает яркую картину социально-экономической и общественно-политической эволюции России, начиная с "великой весны девяностых годов" XVIII в. вплоть до 40-х годов XIX века. В работе с достаточной полнотой освещены и важнейшие революционные события в странах Западной Европы, которые в той или иной степени оказывали свое воздействие на выработку программных и тактических принципов членов тайных обществ. Широкий исторический фон дает возможность автору последовательно проследить формирование идеологии декабристов. Следует особенно отметить страницы, посвященные выяснению связей будущих декабристов с деятелями "первого круга русской освободительной идеологии", то есть с единомышленниками Радищева (т. I, стр. 90 - 92), формированию идеологии передового лагеря в послевоенные годы (там же, стр. 115 - 140). Утверждение автора о том, что "перед передовым человеком кануна 20-х годов встает свое "что делать?", раскрыто на ярком и убедительном материале.

Единственный упрек, который может быть сделан автору в связи с разделами, посвященными формированию идеологии декабристов, - это неполнота раскрытия взаимосвязи русской и западноевропейской передовой мысли. Принципиальные положения, выдвигаемые М. В. Нечкиной в связи с постановкой этого вопроса, возражений вызвать не могут. "Было бы неправильно, - пишет М. В. Нечкина, - преувеличивать значение этих идейных воздействий, чем в невероятной степени отличалась дворянско-буржуазная литература о декабристах... Однако наметившееся в последнее время в литературе стремление принизить, затушевать, а то и вовсе замолчать эту сторону дела надо признать глубоко неправильной тенденцией" (там же, стр. 115 - 116). Но в плане конкретного раскрытия второй части этого бесспорного положения М. В. Нечкина ограничилась лишь перечислением имен видных представителей французской просветительной философии и классической политической экономии, с которыми были знакомы будущие декабристы.

В работе М. В. Нечкиной уделяется много внимания программным документам декабристского движения. Реконструкция автором программы Союза Спасения прочно вошла в нашу литературу. Интересные соображения высказаны ею и при анализе вариантов конституции Н. Муравьева, "Русской Правды" и Манифеста к русскому народу. Однако некоторые положения, выдвинутые автором о важнейшем документе Союза Благоденствия, так называемой "Зеленой книге", недостаточно обоснованы. По мнению М. В. Нечкиной, первая часть "Зеленой книги" "излагает ее наименее конспиративную часть, те программные установки и тактические положения, которые можно было не только открыть, но и дать в письменном виде каждому вновь вступающему" (там же, стр. 192). Бесспорно, что основное ядро первой декабристской организации- Союза Спасения - именно так и оценивало первую часть программы вновь созданного Союза Благоденствия, и имея в виду именно эту группу, следует признать справедливым в качестве общей тенденции вывод М. В. Нечкиной о том, что "нет никаких оснований констатировать в истории тайного общества декабристов некий непонятный зигзаг - отказ на три года от борьбы против крепостного права и самодержавия, за представительный конституционный строй, внезапную потерю революционного характера и переход на легальное положение" (там же).

Но все дело заключается в том, что общая тенденция развития революционных принципов декабристского движения, кото-

рая действительно характеризуется поступательным развитием, сопровождалась довольно острой борьбой, и там, где М. В. Нечкина усматривает преднамеренное действие, по существу имел место вынужденный компромисс.

Прежде всего, нельзя не отметить, что М. В. Нечкина совершенно обошла в своей работе вопрос о той борьбе, которая велась в комиссии по составлению первой части "Зеленой книги".

Сведения о событиях, связанных с составлением первой части "Зеленой книги", автор ограничивает лишь лаконичным сообщением о том, что "комиссия в составе Никиты Муравьева, С. Трубецкого и Михаила Муравьева с последующим участием Петра Колошина переделала устав и составила текст декабристской "Зеленой книги", работа над которой заняла у них "около четырех месяцев" (там же, стр. 188).

Между тем, как известно, выработка первой части "Зеленой книги" протекала совсем не в такой спокойной обстановке, как это может показаться, если ограничиться скупыми данными, сообщаемыми в рецензируемой работе. Достаточно вспомнить отказ комиссии утвердить ту часть устава, которая написана Н. Муравьевым. "Так как моя часть не ответствовала прочим, - показывал Н. Муравьев на следствии, - то поручено было Петру Калошину ее переделать"¹ . Это же обстоятельство подтверждается и данными, бывшими в распоряжении Кропотова, сообщающего, что "предположения о занятиях и целях общества", составленные Н. Муравьевым, были отвергнуты и в первую очередь благодаря возражениям Колошина² . Н. М. Дружинин справедливо указывал, что Н. Муравьев "предпочел сложить с себя полномочия, уступив свое место умеренному П. Колошину"³ . Судя по ряду косвенных данных, участие С. Трубецкого в составлении первой части "Зеленой книги", опять-таки вследствие расхождений с Колошиным и Михаилом Муравьевым, было минимальным. Таким образом, в работе М. В. Нечкиной не нашло отражения то обстоятельство, что составление первой части "Зеленой книги" оказалось в руках наиболее умеренных представителей общества (П. Колошин, Михаил Муравьев).

Вторую часть "Зеленой книги", содержащую "сокровенную цель" и излагающую революционную программу Союза, автор трактует как документ, который по заранее согласованному замыслу должен был быть органически связан с первой частью. Закономерно, что прежде всего М. В. Нечкина стремится выяснить, кто занимался ее составлением. Однако предположения М. В. Нечкиной по этому вопросу вряд ли можно признать убедительными. "Поскольку и устав Союза Спасения и первая часть "Зеленой книги" разрабатывались, - пишет М. В. Нечкина, - не единолично, а комиссией, можно законно предположить, что и вторую часть разрабатывала комиссия и что входил в эту комиссию С. Трубецкой" (там же, стр. 209). Но данных, что вторую часть устава разрабатывала комиссия, то есть выбранная или имеющая полномочия группа, не имеется. Участие С. Трубецкого в разработке второй части "Зеленой книги" является бесспорным. Вместе с тем, по свидетельству Матвея Муравьева-Апостола, над второй частью работали также Никита и Александр Муравьевы и Бурцов. Нельзя не обратить внимания на то, что здесь перечислены те члены общества, которые или вышли из состава первой комиссии (Н. Муравьев), или не принимали в ее работе участия (Трубецкой), или вообще не имели к ней отношения (Бурцов и Александр Муравьев). К составлению второй части "Зеленой книги" приступили еще в Москве в 1818 г., однако, как известно, вплоть до 1821 г., то есть до распада Союза Благоденствия, этот документ так и не получил официального признания.

Чем же все это можно объяснить? На стр. 209-й I тома М. В. Нечкина, в сущности, дает на этот вопрос два ответа. "Проект второй части "Зеленой книги" существовал, - пишет автор, - подвергался обсуждению, но так и не успел получить официального утверждения". Иначе говоря, если для составления и принятия первой части потребовалось "около четырех месяцев", то для обсуждения и принятия второй части "около четырех лет" оказалось недостаточно. Однако на этой же странице выдвинуто положение, которое, на наш взгляд, ближе к истине. Можно предположить, указывает М. В. Нечкина, что проект второй части "Зеленой книги" "не удовлетворил всех членов и вызвал разногласия среди руководящей группы Союза".

Это утверждение уже приближается к тому выводу, который еще в 1932 г. был сде-

¹ "Восстание декабристов". Т. 1, М. -Л. 1925, стр. 307.

² См. Д. А. Кропотов. Жизнь графа М. Н. Муравьева в связи с событиями его времени. СПБ. 1874, стр. 215.

³ Н. Дружинин. Декабрист Никита Муравьев. М. 1933, стр. 94.

лан С. Н. Черновым в статье "Из работ над "Зеленой книгой"⁴ , которая, кстати сказать, совершенно не упоминается М. В. Нечкиной ни в тексте, ни в примечаниях. С. Н. Чернов приходил к выводу, что "ежели бы кн. С. П. Трубецкой и его политические друзья и сделали попытку провести чрез комиссию по выработке устава его вторую часть, то их ждало бы тяжкое и конечное поражение"⁵ .

Но, приближаясь к точке зрения С. Н. Чернова в вопросе об отношении умеренных членов Союза и тем самым, очевидно, и составителей первой части к ее продолжению, М. В. Нечкина в то же время резко расходится с его мнением в том плане, что возникновение второй части "Зеленой книги" расценивает как заранее задуманное продолжение первой, а не как противопоставление таковой.

Между тем вывод, к которому пришел С. Н. Чернов, утверждавший, что "естественным представляется считать маловероятным одновременное составление обеих частей: вторая часть скорее всего могла быть составлена уже после принятия первой и в совсем другой обстановке, чем составлялась та"⁶ , заслуживает самого серьезного внимания. При этом следует иметь в виду и тот факт, что хотя и первая и вторая части писались в Москве в 1818 г., это еще не говорит об одновременности их написания. Под различной обстановкой и временем С. Н. Чернов имеет в виду то обстоятельство, что вторая часть возникла после острой борьбы вокруг первой и до известной степени в противовес ей.

Однако всякий соглашающийся с точкой зрения С. Н. Чернова не может обойти еще одного вопроса. Как трактовать наличие в подзаголовке известной нам части "Зеленой книги" надпись "Часть первая", которая невольно должна привести к выводу, что за ней должна последовать и вторая, и как объяснить § 24 первой части, где также содержится намек на вторую часть законоположения.

У нас нет никаких данных считать, что Колошин и его товарищи, указывая в подзаголовке выработанного ими документа "Часть первая", подразумевали под второй частью именно ту программу, которая писалась их политическими противниками, с которыми они разошлись во взглядах при работе над первой частью. Возможно, что намеки на вторую часть, содержащиеся в § 24, были известной уступкой, сделанной для того, чтобы легче было добиться принятия обществом выработанного ими текста законоположения. Во всяком случае, несмотря на ряд ценных и убедительных наблюдений и соображений, сделанных М. В. Нечкиной, вопрос о "Зеленой книге" требует дальнейших исследований.

Важнейшим моментом для понимания истории движения декабристов является правильная трактовка январских совещаний 1820 г. в Петербурге. Отведя этому вопросу специальную главу, М. В. Нечкина приходит к заключению, что на этих совещаниях полностью восторжествовали республиканские принципы, что "Союз Благоденствия является той организацией в истории русского революционного движения, которая впервые приняла решение бороться за республиканскую форму правления в России (1820)" (там же, стр. 288). Но и в этой главе наряду с новыми и очень ценными наблюдениями М. В. Нечкина выдвигает ряд не вполне обоснованных предположений. Она убедительно показывает, что переход Пестеля в годы, предшествующие петербургским совещаниям, на республиканские позиции, нельзя считать "его замкнутой личной эволюцией", что положения доклада Пестеля, прочитанного на совещании Коренного союза, созревали в среде членов тульчинского филиала (там же, стр. 282 - 283). Однако трактовку всего происшедшего в Петербурге как показатель перехода Союза Благоденствия на республиканскую платформу вряд ли можно считать достаточно обоснованной. Вывод о принятия Коренным союзом республиканской программы основан на том, что все присутствовавшие в итоге поименного голосования пришли к единодушному по этому вопросу решению. Как известно, Пестель, выступив с докладом на квартире у Глинки, должен был изложить "все выгоды и все невыгоды как монархического, так и республиканского правлений с тем, чтобы потом каждый член объявлял свои суждения и свои мнения" (там же, стр. 287).

Хотя мы и не знаем содержания доклада Пестеля, однако, судя по характеру проблем, которые в дальнейшем обсуждались уже у Шилова, на совещании у Глинки вопрос ставился лишь в общей форме - чему следует отдать предпочтение: ограниченному монарху или президенту? Все члены Коренного союза были убеждены в необходимости положить конец самовластию.

⁴ "Декабристы и их время". Т. II. М. 1932, стр. 44 - 112.

⁵ Там же, стр. 51.

⁶ Там же.

И президент и конституционный монарх, очевидно, воспринимались прежде всего как ограниченный правитель, а будет ли это лицо избираемо на срок или пожизненно, пока еще не имело большого принципиального значения (во всяком случае, для части присутствующих). Для подтверждения этого положения существенное значение имеют показания М. Лунина, которые М. В. Нечкина почему-то не сочла нужным использовать. "В собрании, происходившем на квартире полковника Глинки в 1820 г., - говорил Лунин, - находился Пестель, точно излагал выгоды и невыгоды монархического и республиканского правлений. Не помню, было ли кем сказано: "Le President sans phases", но и тут мое мнение было конституционное правление с ограниченною исполнительною властью при монархе или президенте, полагая того и другого в одинаковом виде"⁷ . Нам представляется, что это обстоятельство и обеспечило единство голосования на совещании у Глинки, хотя некоторые из присутствовавших вкладывали в понятие республики совсем иной смысл, чем Пестель. Только при таком предположении мы сможем объяснить все то, что после совещания у Глинки произошло у Шилова, и дальнейшее поведение части "республиканцев" 1820 года. Последующие встречи у Шилова, где должны были обсуждаться практические вопросы введения республиканского строя, как справедливо отмечает М. В. Нечкина, уже не являлись, в сущности, заседаниями Коренного союза, а были своеобразными частными совещаниями, Значительная часть присутствовавших на заседании у Глинки к Шилову уже не явилась, и все разговоры, здесь происходившие, в конечном счете, завершились "перебранкой", что не может не вызвать удивления после того "единства", которое якобы обнаружилось на первом заседании. По мнению М. В. Нечкиной, то обстоятельство, что Пестель и Н. Муравьев остались на последующих совещаниях в одиночестве, объясняется лишь тем, что они здесь выдвинули идею цареубийства. Однако сама же М. В. Нечкина утверждает, что "цареубийство в истории декабристского движения всегда было тесно связано с республиканскими идеями" (там же, стр. 372). А если это действительно так, то все, что произошло у Шилова, ставит под сомнение оценку совещания у Глинки, данную автором.

Следует учесть и дальнейшее поведение большинства участников этого совещания. Федор Толе гон, открывавший заседание у Глинки и голосовавший за республику, сразу же отходят от общества. Долгоруков, выступление которого призвано было якобы подчеркнуть, что Пестель выступал не от себя, а выполнял важное поручение Союза, действовал от имени Союза (там же, стр. 287), как признает сама М. В. Нечкина, он, "очевидно, именно после совещания у Шилова "сложил" с себя должность блюстителя тайного общества" (там же, стр. 291). Тургенев, как отмечает опять-таки автор, "не был стойким республиканцем и спешно отступал от своего тезиса "президента, без дальних толков" (там же, стр. 330). Глинка, как известно, уже на этом совещании высказывался в защиту монархической формы правления; Лунин, как мы уже указывали, понимал "монарха и президента в одном виде". Павла Колошина М. В. Нечкина также не считает "надежным" членом общества, и он действительно скоро его покидает. Если ко всему сказанному добавить, что Н. Муравьев вскоре после петербургских совещаний занялся разработкой конституционно-монархического проекта, то, естественно, возникает вопрос: в какой мере правомерным является утверждение, что Союз Благоденствия твердо принял республиканскую цель, и не будет ли более точным утверждение, что эти петербургские совещания свидетельствуют о колебаниях в вопросе о форме правления среди части членов Союза и об отходе некоторых из них от конституционно-монархических принципов.

В монографии М. В. Нечкиной с большой полнотой исследована история возникновения и деятельности декабристских организаций и их взаимоотношения на различных этапах развития. Основное положение автора в освещении этого вопроса следует признать правильным. М. В. Нечкина справедливо пишет: "Утвердившееся за самое последнее время в литературе понимание движения декабристов как просто единого движения, обладающего лишь незначительными внутренними "нюансами", "оттенками" и только, является несомненным упрощением... Необходимо понять основное - нераспадающееся единство при серьезных и существенных противоречиях внутри движения" (т. II, стр. 86, 87). Именно в этом плане автор раскрывает взаимоотношения Северного и Южного обществ, борьбу республиканского и конституционно-монархического направлений в Северном обществе и др.

⁷ "Восстание декабристов". Т. III. М. -Л. 1927, стр. 122.

Особо следует остановиться на освещении автором положения в Южном обществе в годы, предшествовавшие событиям 1825 года.

Еще в 1935 г. М. В. Нечкиной был поставлен вопрос о том, что Южное общество в последние годы своего существования переживало тяжелый кризис⁸ . В последнее время этот вопрос был вновь поднят в статьях И. В. Пороха. Возражая М. В. Нечкиной, И. В. Порох отмечает, что "в основе концепции "кризиса" Южного общества, предложенной М. В. Нечкиной еще в 1935 г., лежит ошибочная гипотеза о "душевной драме" Пестеля. Результаты же "кризиса" исследовательница усматривает, во-первых, в "смене вождей", а во-вторых, в "победе севера" над югом - т. е. в победе программных положений конституции Никиты Муравьева и тактических замыслов С. Трубецкого и С. Муравьева-Апостола над "Русской Правдой" и тактическими планами Пестеля"⁹ .

В рецензируемой работе М. В. Нечкина не повторяет своих прежних утверждений "о смене вождей", то есть о переходе руководства обществом от Пестеля к С. Муравьеву-Апостолу. Она убедительно показывает, какое влияние оказал Пестель на решения Васильковской управы в наиболее острые моменты ее деятельности (например, при рассмотрении Бобруйского, первого и второго Белоцерковского планов). М. В. Нечкина уже не рассматривает встречи С. Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина с Трубецким как свидетельство о наличии между ними определенного блока против Пестеля. Она справедливо указывает, что неразрывная связь Васильковской управы с Пестелем наблюдается вплоть до его ареста (там же, стр. 120).

В то же время в вопросе о "кризисе" Южного общества М. В. Нечкина еще не полностью отошла от своих прежних утверждений, противоречащих ее новым положениям. Гипотеза о "душевной драме" Пестеля, базирующаяся на показаниях Ивашева, Барятинского, письме к матери и записках Лорера, в новой работе М. В. Нечкиной сохранилась полностью (см. там же, стр. 121). Правда, раньше "корни внутреннего разлада" Пестеля объяснялись его сомнениями в правильности избранной тактики военной революции. "Классовый смысл" трагедии вождя Южного общества, как указывала М. В. Нечкина, непосредственно был вызван тем обстоятельством, что "под напором возраставшего массового движения, лозунги которого не совпадали с лозунгами Южного общества, рушился задуманный утопический "блок" среднего дворянина и крепостного мужика"¹⁰ . Ныне "душевный кризис" Пестеля уже непосредственно связывается с тревогой "за диктатуру временного революционного правительства - диктатуру, на которую шел натиск северных сторонников Великого собора и которой грозило исчезновение при победе северного плана" (там же, стр. 120).

Но если для доказательства старой концепции все эти психологические изыскания на весьма одностороннем материале имели хотя бы внутреннюю логику, поскольку автор пытался доказать, что Пестель "почти полностью прекратил деятельность по обществу", то теперь, поскольку автор считает, что "внутренний кризис Пестеля не оторвал его, однако, от общего движения и хотя приостановил перо, писавшее "Русскую Правду", и заронил сомнения в плане действий, намечаемом в связи с соединением обществ, он все же не подорвал активности южного руководителя" (там же, стр. 125), все это попросту повисает в воздухе. Теперь весь этот комплекс возникших через много лет после смерти Пестеля рассказов о его намерения в 1825 г. принести повинную Александру I, чтобы этой ценой купить конституцию, о его желании покончить с "ребячеством", которое всех может погубить, - все эти, возможно, и не имевшие место или вызванные минутным настроением заявления воспринимаются в новой книге М. В. Нечкиной как руины уже самим автором разрушенного здания.

Влияние прежних представлений особенно сказалось при освещении в рецензируемой книге истории Общества соединенных славян. М. В. Нечкина, как и раньше, характеризует представителей Общества соединенных славян как противников военной и сторонников народной революции, стремившихся "провести революционную агитацию в народе для подъема его на сознательную борьбу" (там же, стр. 163). Суммируя особенности этой организации, М. В. Нечкина сводит их к следующим положениям: "Отношение к народу как к активной силе

⁸ М. Нечкина. Кризис Южного общества декабристов. Журнал "Историк-марксист". 1935, N 7, стр. 30 - 47.

⁹ И. В. Порох. О так называемом "кризисе" Южного общества декабристов. "Научный ежегодник за 1954 г." Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского. Саратов. 1955, стр. 94

¹⁰ М. В. Нечкина. Указ. соч., стр. 32.

("в народе искали они помощи, без которой всякое изменение непрочно..."), отрицательное отношение к военной революции (военные революции бывают "не колыбелью, но гробом свободы, именем которой они совершаются")" (там же, стр. 164).

Более того, автор стремится обнаружить в идеологии соединенных славян какие-то элементы утопического социализма, хотя и высказывается это положение в весьма неопределенной форме. Базируясь на одном из пунктов катехизиса: "Не желай более того, что имеешь, и будешь независимым", - автор указывает, что "славяне вообще были утопическими противниками богатства" (там же, стр. 160). В другом месте М. В. Нечкина утверждает, что "славяне являются предшественниками русских революционеров-разночинцев" (там же, стр. 164).

Но соответствует ли эта характеристика действительности? Основные свои выводы об отрицательном отношении славян к военной революции и их расчетах на народную революцию М. В. Нечкина строит на мемуарах "Неизвестного", хорошо всем известных как "Записки Горбачевского". Вне зависимости от того, кто был автором этих "Записок", М. В. Нечкина по-прежнему считает, что в них отражаются воззрения славян 20-х годов, без каких бы то ни было наслоений, без всякого "переосмысления" всего происшедшего через призму последующих событий, хотя эти записки и написаны по ее же датировке в начале 40-х годов XIX века. Однако сопоставление "Записок неизвестного" с практической деятельностью славян в период существования общества и с теми материалами, которые, свидетельствуя об их отношении к военной революции и к народному восстанию, не оставляют сомнений в том, что "Записки" не отражают воззрений членов Общества соединенных славян 20-х годов¹¹ . Характерно, что и М. В. Нечкина на вопрос о том, "были ли эти разночинские элементы славянской идеологии действенными, выявились ли они в практике?", вынуждена заявить: "Выявились очень мало" (там же, стр. 165), но зато типичные черты дворянской революционности, добавим мы, выявились в их деятельности с достаточной определенностью. Что же касается утверждения приведенного выше положения из катехизиса, то оно является обычной этической и даже Религиозно-этической нормой и ни о какой борьбе славян с богатством не свидетельствует.

Большое место в монографии М. В. Нечкиной отведено детальному рассмотрению выступлений декабристов. События 14 декабря 1825 г. изложены М. В. Нечкиной еще в 1951 г. в отдельном издании ("Восстание 14 декабря 1825 г.". М. 1951) и получили в свое время положительную оценку в нашей литературе¹² . Некоторые из замечаний, сделанных тогда автору, учтены в рецензируемой книге. Но часть из них автор не принял во внимание, и их приходится повторить. Прежде всего автор необоснованно стремится отыскать сторонников народного восстания среди членов Северного общества. Предложения Якубовича "разбить кабаки, позволить солдатам и черни грабеж" характеризуются автором как намерение "привлечь стихию народного мятежа", "сделать народ в какой-то мере участником переворота" (там же, стр. 225, 241). Но вряд ли есть необходимость доказывать, что предложения Якубовича являются не чем иным, как авантюрой, и ничего общего с идеей привлечения народных масс к участию в революции не имеют.

Вызывает недоумение и сохранение в монографии утверждения о том, что Трубецкому в бытность его на юге удалось изолировать Пестеля и закрепить "связь Северного общества с группой Сергея Муравьева-Апостола" (там же, стр. 245). Тем более, что в другом месте рецензируемой монографии сама М. В. Нечкина, как мы уже указывали, отмечает, что показаниям Трубецкого по этому вопросу верить нельзя, поскольку непрерывная связь между С. Муравьевым-Апостолом и Пестелем сохранялась все время (см. там же, стр. 119 - 120).

В основу изложения восстания Черниговского полка положены соответствующие главы книги М. В. Нечкиной "Общество соединенных славян", в ряде моментов подвергшиеся уточнениям и исправлениям. Но все же тенденция противопоставления тактики руководителей Васильковской управы тактике славян, столь резко проявившаяся в работе 1927 г., в известной степени сохранилась и в рецензируемой монографии. Автор по-прежнему не всегда обоснованно подчеркивает "медлительность" и "нерешительность" Сергея Муравьева-Апостола, всячески противопоставляя ему активность

¹¹ См. И. В. Порох. Восстание Черниговского полка. "Ученые записки" Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского. Вып. XXXIX, Саратов. 1954, стр. 98 - 99.

¹² См. "Вопросы истории". 1951, N 12, стр. 179 - 182.

"славянина" Сухинова, хотя в нашей литературе уже давно отмечалось, что Суханов таковым не являлся, ибо был принят уже в Южное общество.

Приходится также отметить, что некоторые новые вставки оказываются в противоречии с оставленным старым текстам. Так, излагая восстание Черниговского полка, М. В. Нечкина указывает, что "тут не было агитации именем цесаревича Константина, использования наивно-монархической стороны солдатского миропонимания или обещаний дать народу "доброго царя". Тут не было сложной ситуации с отказом присягать одному монарху во имя верности другому - более "законному" и более "народному". Черниговцы уже принесли присягу и Константину и Николаю, равным образом им ненавистным. Восстание сразу развернулось под республиканскими лозунгами" (там же, стр. 358). Однако эта новая вставка совершенно противоречит оставшемуся без изменения старому вполне документированному утверждению о том, что С. Муравьев в Василькове приказал ротным командирам объявить солдатам, что цесаревич Константин никогда не отрекался от престола, а "письма о сем предмете фальшивые, удостоверяя, что прислан от его высочества из Варшавы польский офицер с тем, чтобы Муравьев прибыл с полком в Варшаву" (там же, стр. 361).

Мы остановились лишь "а части вопросов, затронутых в обширном исследовании М. В. Нечкиной, главным образом на тех, которые представлялись нам спорными или требующими дальнейшего изучения. Ценная монография М. В. Нечкиной, представляющая несомненный вклад в нашу науку, еще вызовет много откликов как в плане ее общей оценки, так и в связи с конкретными вопросами, здесь освещаемыми. И в заключение хотелось бы высказать пожелание, чтобы многочисленные статьи М. В. Нечкиной по истории декабристов, которые автор не смог использовать в данной работе, были бы изданы отдельным сборником. Такой сборник статей М. В. Нечкиной явился бы необходимым дополнением к рецензируемой монография.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - С. Б. ОКУНЬ:

Comments: