Академия наук СССР. Институт истории. Изд. АН СССР. М. 1955. 440 стр. Тираж 2000. Цена 16 руб. 10 коп.

В дореволюционной и советской историографии имеется ряд серьезных исследований о землевладении и хозяйстве Новгородской земли. Однако ряд вопросов экономической истории Новгорода нуждается в дальнейшей разработке. В частности, вопрос о социально-экономических предпосылках включения Новгорода в Русское централизованное государство не получил еще достаточного освещения. В этом отношении рецензируемая книга Л. В. Даниловой представляет значительный интерес.

Изучая рост производительных сил и товарно-денежных отношений в новгородской деревне, отмечая расширение сети мелких местных рынков, автор пытается раскрыть те процессы в экономике, которые явились необходимой базой для включения Новго-

рода в состав Русского централизованного государства. Свое исследование автор не ограничивает хронологически 1478 г., когда самостоятельность Новгорода была ликвидирована. В работе уделяется большое внимание изучению ближайших экономических последствий включения Новгорода в состав Русского централизованного государства. Привлечение широкого круга источников по истории Новгорода для выяснения причин его присоединения к Москве является несомненной заслугой автора.

Книга Л. В. Даниловой состоит из введения, трех очерков и заключения. В приложении даны таблицы, составленные на основе писцовых книг, и указатели: именной, географический, предметно-терминологический. Следует пожалеть, что к книге не приложена историческая карта Новгородской земли.

В очерке первом дается общая характеристика феодального землевладения на коренной территории Новгорода (сельское хозяйство, виды феодального землевладения, иммунитет, методы эксплуатации крестьянства и т. д.). Во втором эта характеристика получает дальнейшую конкретизацию (исследуются вотчины светских и духовных феодалов). В третьем изучаются феодальные отношения в северных владениях Новгорода (Обонежье и Подвинье), где по актам XV в. можно наблюдать образование крупного землевладения за счет поглощения крестьянских земель. Сопоставление районов Новгородского государства с различным уровнем развития феодальных отношений позволяет наметить пути образования крупной земельной собственности, выявить ряд социально-экономических процессов (смену форм ренты, разрушение крестьянской общины, ход колонизации и т. д.).

Во введении автор останавливается на характеристике историографии и источников. Подчеркнув большие достижения советских историков в деле изучения Новгорода, автор показывает порочность основных положений буржуазно-дворянской историографии в разработке социально-экономической истории Новгорода и справедливо критикует ошибочные методы обработки новгородских источников буржуазными историками. Однако в отдельных случаях автор недостаточно внимателен к положительным результатам предшествующих работ по истории Новгорода.

В кратком обзоре источников главное внимание уделяется писцовым книгам и актам. Отвергнув приемы обработки писцовых книг буржуазными историками (выявление "средних цифр", построенных на неоднородных данных), автор, однако, не объяснил своих методов работы. Например, всегда ли автор производил свои подсчеты или иногда пользовался итогом писца? В книге имеются случаи, когда автор, оговорив неточность итога писца в одном месте, принимает его в другом (например, стр. 335, прим. 5 и стр. 100 - цифра количества обеж; стр. 103, прим. 3 и стр. 337 - цифра тяглого мужского населения и др). Актовый материал автор справедливо считает "важнейшим источником" по социально-экономической истории Новгорода. В ряде случаев показания актов удачно сопоставляются с писцовыми книгами (стр. 54, 166 - 167), датировка некоторых актов уточняется (стр. 249, 263).

В первом очерке, характеризуя сельское хозяйство, автор придерживается того общепринятого в советской науке взгляда, что основой экономической жизни в Новгородской земле в XIV - XV вв. являлось земледелие и тесно связанное с ним скотоводство. Наряду с этим указываются и такие замятия населения, как охота, рыболовство и промыслы. Относительное соотношение этих отраслей крестьянского хозяйства, по словам автора, может быть установлено по размерам владельческого оброка, выплачиваемого крестьянами продуктами земледелия, скотоводства, охоты и промыслов. В этой связи отметим существенный недостаток таблиц о составе оброка в вотчинах новгородских феодалов (стр. 301 - 327). Автор ограничил свои таблицы лишь земледельческим оброком, не отразив в них оброка продуктами животноводства, охоты и промыслов. Этим самым автор лишил себя возможности подкрепить массовым материалом свое исследование о соотношении различных отраслей новгородского сельского хозяйства. Неудовлетворительны таблицы и для установления хотя бы примерного соотношения высеваемых зерновых культур, так как при составлении таблиц Л. В. Данилова допустила необъясненные пропуски. Так, например, по волости Ковоша (стр. 301) не заполнены графы: пшеница, хмель, горох, конопляное семя, лен, - хотя данные об оброке этими культурами сам автор приводит на стр. 103 (прим. 1). Такие же пропуски имеются по волости Новая Буря (стр. 111, прим. 1), по волости Модолицы (стр. 112, прим. 1), по волости на р. Словенской (стр. 114, прим. 1) и по большому числу других вотчин. Многочисленные пропуски в

составе земледельческого оброка могут ввести в заблуждение читателя, который, следуя указаниям автора, захотел бы по таблицам установить "примерное соотношение различных сельскохозяйственных культур" (стр. 29, 300).

Л. В. Данилова справедливо критикует формально-статистический метод А. А. Кауфмана, пытавшегося в зависимости от соотношения ярового и озимого оброков устанавливать ту или иную систему полеводства. Однако частично прием Кауфмана автором принимается. Преобладание яровых культур в составе оброка, по мнению автора, указывает на существование наряду с трехпольем других систем полеводства и на неустойчивость трехполья (стр. 33). Но это совсем не обязательно. Во-первых, овес (основная яровая культура) шел на корм скоту, и в зависимости от потребностей феодал мог назначать оброк овсом совсем не в соответствии с валовым сбором крестьянина (см. стр. 23 - 33), и, во-вторых, при исчислении оброка в коробьях (то есть в объемных мерах) овса неизбежно должно быть больше, чем ржи, так как в весовом отношении рожь значительно тяжелее. Расчет писцами посева на "ярь" автор считает показателем того, что озимые хлеба не высевались. Ошибочность такого предположения очевидна из следующего факта. Расчет посева по волости Калганищы производился на "ярь", но крестьяне не прекратили сеять озимые хлеба (вопреки утверждениям автора на стр. 115), так как в составе владельческого оброка с этой волости рожь занимает относительно большое место (стр. 302). Вопрос об урожайности в работе не разбирается; автор ограничивается лишь категорическим утверждением, что "общепринятое мнение об урожае "сам-3" не выдерживает критического отношения" (стр. 33). Больше или меньше был урожай, остается загадкой.

При характеристике различных видов феодального землевладения Новгорода Л. В. Данилова опирается в основном на исследование А. М. Гневушева, однако ряд существенных наблюдений последнего оставляет без внимания. Вряд ли права Л. В. Данилова, обвиняя Гневушева в преувеличении количества государственных земель (12% всех земель). Скорее, следует согласиться с Гневушевым, что этот процент преуменьшен, так как он составляет фонд государственных земель лишь двух пятин - Вотской и Деревской¹ . Наличие же этого вида земель в остальных пятинах едва ли подлежит сомнению. Исследуя землевладение "житьих людей", л. В. Данилова удачно сопоставляет писцовые книги с летописями. В результате мы получаем список житьих людей с обозначением их земельных владений (стр. 47 - 48). При характеристике своеземцев Л. В. Данилова неоправданно игнорирует специальную работу по этому вопросу Е. Вулих² .

Одной из важнейших тем исследования Л. В. Даниловой является изучение положения новгородского крестьянства. Характеризуя иммунитет как средство внеэкономического принуждения феодально зависимого крестьянства, автор показывает все усиливающуюся власть феодала над крестьянином. Интересны наблюдения автора относительно эволюции иммунитета. В XIV - XV вв. отмечается сокращение иммунитетных прав феодалов в связи с централизацией суда в Новгородской феодальной республике. Эти явления автор справедливо связывает с изменениями в социально-экономических отношениях, обусловивших новые формы господства феодалов над непосредственными производителями.

Характеризуя правовое положение новгородского крестьянства, Л. В. Данилова приходит, по существу, к выводу о юридическом прикреплении основной массы зависимого крестьянства к своим владельцам уже в середине XV в. (стр. 82). Главным основанием для такого заключения послужили договоры Новгорода с русскими и литовскими князьям", в которых запрещались переходы смердов за границу. Однако еще Б. Д. Греков, справедливо предостерегая тех исследователей, которые преувеличивали крепостничество в Новгороде, указывал, что в договорах мог не обязательно подразумеваться смерд, бежавший от господина, но и смерд, покинувший свою родину потому, что опасался преследований за совершенное им преступление, "лихо"³ . Неправильно трактует Л. В. Данилова статьи договоров о выдаче должников и поручни-

¹ А. М. Гневушев. Очерки экономической и социальной жизни сельского населения Новгородской области после присоединения Новгорода к Москве. Т. I. Киев. 1915, стр. 264 - 265.

² Е. Вулих. К вопросу о своеземцах в составе новгородского общества. "Журнал министерства народного просвещения". Ч. LII, 1914, июль.

³ Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII в. Кн. I. Изд. 2-е, М. 1952, стр. 402 - 404.

коз как доказательство их закрепощения. Те и другие могли быть юридически свободными людьми. Не прав автор, когда считает поручников должниками. Из приведенного на стр. 75 текста грамоты 1456 г. ясно, что поручники - это те, кто поручался за должника. Категорическое утверждение автора, что половники не имели "права ухода от своих владельцев" (стр. 76), едва ли правильно, так как половники Псковской судной грамоты (статьи 42, 63) с соблюдением соответствующих условий имели это право.

В книге Л. В. Даниловой обстоятельно исследуются формы эксплуатации зависимого крестьянства. Массовый материал о крестьянских повинностях, приведенный автором во втором очерке и в приложенных к книге таблицах, убедительно показывает безраздельное господство в Новгородских феодальных вотчинах продуктовой и денежной ренты. Исследуя данные писцовых книг об оброке по вотчинам различных феодалов (почти по 90 владениям, разбросанным по многим погостам), автор устанавливает основные тенденции в развитии феодальной ренты, а именно замену издольного оброка оброком нормированным и постепенное возрастание доли денежного оброка в общей сумме оброка. Распространение денежного оброка во 2-й половине XV в. свидетельствует о росте товарно-денежных отношений в новгородской деревне. Рост товарного производства, по наблюдениям Л. В. Даниловой, происходил односторонне. На рынок поступали главным образом продукты крестьянских промыслов и таких отраслей хозяйства, как животноводство и льноводство. Хлебопашество сохраняло в основном натуральный характер. Следовательно, источником возникновения и роста денежной ренты служил прибавочный продукт, произведенный крестьянином прежде всего в сфере промыслов. В этом плане любопытно наблюдение автора, что в тех боярщинах, где население, помимо земледелия, занималось каким-либо промыслом, денежные платежи составляли наибольшую долю оброка. Материалы, приведенные автором, показывают, однако, относительную неустойчивость товарных отношений (что, мне кажется, автором недостаточно подчеркнуто) и зависимость уровня денежной ренты от случайных обстоятельств. Например, при переходе вотчины во дворец весь оброк переводился на деньги, а при переходе к помещикам оброк становился исключительно натуральным. Вряд ли та или иная форма феодальной собственности могла играть такую "определяющую роль" (стр. 202), если бы товарные отношения были устойчивым экономическим фактором, а связь крестьянина с рынком прочной.

Для сравнительного изучения размеров ренты, выплачиваемой крестьянами отдельных вотчин, автор употребил прием перевода натурального оброка на деньги. В результате в таблицах о земельных владениях боярина Богдана Есипова автору удалось по ряду вотчин рассчитать тяжесть оброка (в деньгах) в каждой деревне на один крестьянский двор, на одну обжу, на одного тяглого крестьянина, а также сопоставить размер оброка, получаемого новгородским вотчинником и московскими владельцами (стр. 353 и след.). При изучении таблиц автора бросается в глаза чрезвычайный разнобой в размерах оброка, падающего на одного тяглеца, обжу и двор. Например, в разных деревнях волости Ковоша на одного тяглеца падало от 1,5 деньги до 29, волости Подозване - от 4,6 до 18,6 деньги, волости Людчик - от 1,5 до 35 денег и т. д. Такие колебания в оброке вряд ли можно объяснить лишь различием экономического состояния крестьянских хозяйств (как это делает автор). Разнобой в оброке (по таблицам автора), вероятно, объясняется я недостаточно точной фиксацией в писцовых книгах всех крестьянских повинностей в пользу феодала, падающих на каждую деревню, в том числе и повинности трудом.

Изучению эволюции ренты посвящен второй очерк книги. Автор здесь сравнивает данные "старого дохода", "старого письма" и "нового письма". Очерк содержит комментарии к итогам писца по отдельным вотчинам, иногда очень подробные (по вотчинам Б. Есипова), иногда краткие (по вотчинам церковных, житьих людей и купцов). В рассуждения о владельческой "политике поощрения промысловых занятий крестьян" вкралось недоразумение (стр. 109): свидетельством такой политики является, по мнению автора, легкий оброк с тех 26 дворов с. Климятина, которые отошли к помещикам, а "положительные результаты" политики сказались на той половине села, которая отошла во дворец. Пример комментария данных писцовых книг по волости Местаново показывает, что автор слишком полагается на догадку читателя. Утверждение Л. В. Даниловой, что Богдану Есипову в с. Климятине принадлежал 21 двор

(стр. 107), ошибочно. В действительности ему принадлежало все село⁴ .

Очерк, посвященный феодальному землевладению и хозяйству в XIV - XV вв. в Обонежье и Подвинье, Л. В. Данилова начинает с вопроса о характере новгородской колонизации этого района. Автор не согласен с теми исследователями, которые приписывали осуществление колонизации какой-либо одной социальной группе (боярству, монастырям, крестьянству), а считает, что в разные периоды и в различных районах социальная сущность колонизации была неодинакова. В частности, в "первоначальный" период автор склонен отдать инициативу колонизации боярам и государству (стр. 208). Под колонизацией, организуемой государством, автор, видимо, понимает охват данническими отношениями новых территорий. Однако политическое господство Новгорода над северными областями не являлось еще колонизацией, а было лишь благоприятным условием для колонизации, прежде всего крестьянской, и для раннего периода (XII - XIII вв.). Удачно сгруппированы данные источников о таких отраслях хозяйства, как скотоводство, охота и промыслы.

Важен вывод автора о существовании на новгородском севере в XIV - XV вв. крестьянской общины. Община характеризуется Л. В. Даниловой не только как территориально-административная единица, но и как поземельная единица. На наш взгляд, в книге убедительно показано, что так называемое долевое владение землей, открытое А. Е. Ефименко, не противоречит общинному землевладению и землепользованию. Это существенно, потому что среди советских историков нет единого взгляда по этому вопросу⁵ . Общинная организация крестьянства хорошо выявляется автором па примерах Княжострова (стр. 231 - 235), Глухого погоста (стр. 236 - 241). Достоинством исследования Л. В. Даниловой является то, что она не ограничилась описанием крестьянской общины, но показала борьбу общинного крестьянства против наступающих феодалов (как светских, так и духовных), процесс поглощения общинных земель феодалами и превращение общинников в лично зависимых крестьян. Не ускользнули от внимания автора и внутренние процессы в общине: расслоение и выделение верхушки общинников, превращавшихся в вотчинников. Вполне оправдано предположение автора, что таким именно путем создались те двинские бояре, которые известны по источникам XIV в, как активные сторонники присоединения Двинской области к Москве (стр. 277). Таким образом, на основе актов XIV - XV вв. автор показывает процесс образования крупного феодального землевладения, характерный, разумеется, не только для северных окраин Новгорода, но и для коренной его территории. Данные актов позволили автору выявить основные черты организации феодальной вотчины в Обонежье и Подвинье и формы эксплуатации непосредственных производителей.

Интересен очерк вотчин важских бояр, которых автор ошибочно называет Своеземцевыми⁶ (стр. 282 - 286). В особом разделе, посвященном торговле, подчеркиваются давнишние торговые связи северных областей Новгорода, особенно Подвинья, с Северно-Восточной Русью. С развитием товарно-денежных отношений в XV в. экономические связи между Новгородскими и другими русскими землями еще более усилились и явились базой для включения Новгорода в Русское централизованное государство.

В третьем очерке автор недостаточно внимателен к литературе вопроса. Читатель не найдет ссылок на работы А. И. Андреева, посвященные истории колонизации Севера, на исследование А. А. Шахматова о двинских грамотах XV века. Не упомянута даже специальная работа М. Гудошникова по истории землевладения на Севере в XV веке.

При изложении данных источников, а иногда и выводов исследовательской литературы автор допускает ошибки и искажения. Так, на стр. 86 неким "исследователям" приписывается ошибочная мысль о существовании в Новгороде в начале XIV в. посадника Олония Шила. Как образец неточностей, допущенных автором, разберем один абзац текста на стр. 103. Речь идет о волости Подозване, принадлежавшей Богдану Есипову. Уже первое заявление автора, что волость расположена "также" на речке Ко-

⁴ Новгородские писцовые книги. Т. III, стр. 541 - 542.

⁵ См. В. К. Яцунский. Рецензия на публикацию Н. В. Устюгова "К вопросу о земельных переделах на русском Севере в середине XVII века". Исторический архив. Т. V. М. -Л. 1950. "Известия" АН СССР. Серия истории и философии. Т. VIII, N 4, 1951, стр. 370.

⁶ Автор не принял во внимание убедительное доказательство Е. Вулих, что в XV в. никаких бояр с фамилией Своеземцевы не существовало. См. Е. Вулих. Указ. соч., стр. 158 и след.

порке, удивляет, так как ни о какой волости на речке Копорке ранее не говорилось. Ошибается автор и в определении количества обеж: ко времени конфискации в волости их было не 100, а 76. Процентное соотношение мелких селений к крупным автор ошибочно называет соотношением дворов в волости. При этом крупных селений (свыше 5 дворов) здесь указано 5, по таблицам же их оказывается 6 (стр. 336 - 337), а на стр. 362 - 4. При расчете соотношения дворов, сосредоточенных в мелких и крупных селениях, автор исходит из 111 дворов, хотя в волости было 92 двора. Понятно, что процентные соотношения, высчитанные в тексте, не совпадают с процентными соотношениями таблицы N 13. Отмеченное автором с. Высокое, согласно таблице (стр. 336), имело не 19, а 20 дворов, с. Лялино - не 36, а 27 дворов (стр. 337, прим. 5). Иногда разные исходные данные берутся при расчетах по одной и той же волости. Например, на стр. 100 и 335 указано, что в волости Ковоша было 48 селений и 128 дворов. Но при вычислении денежных платежей на 1 обжу (деревни группируются в зависимости от величины оброка на 5 групп) учтены 42 деревни и 138 дворов; при расчете запашки на крестьянское хозяйство - 39 деревень и 123 двора, а при расчете сена - 115 дворов (стр. 101 - 102). При сравнении текста книги и таблиц с источниками обнаруживаются многочисленные ошибки. Невнимательность автора к цифровому материалу приводит к тому, что на разных страницах книги мы находим несоответствие в цифрах. Например, вотчина Юрьева монастыря определена на стр. 162 - 1642 обжи, а на стр. 46 - 1668; вотчина Софийского дома на стр. 146 - 5886 обеж, а на стр. 159 - 6880 (расхождение в 1000 обеж); вотчина Аркадьевского монастыря - 832 обжи (стр. 46), а подсчет по данным книги дает уже 858 обеж.

В связи с характеристикой отношения автора к цифровому материалу несколько слов о таблицах. В качестве 1-го приложения дана таблица о составе земледельческого оброка в вотчинах новгородских феодалов в конце XV в. (стр. 301 - 327). В небольшом предисловии автор пишет лишь о том, что показывает эта таблица, и ни слова о том, как она составлена. Читатель, например, должен догадаться, что в графу "Число обеж" заносились не все обжи данной вотчины, а лишь те, с которых хлеб шел "посолом". Однако первая же страница таблиц (стр. 301) путает читателя. Так, по волости Ковоша в строке "Старый доход" число обеж совсем не поставлено, хотя по таблице N 14 с этой волости собирался только нормированный хлебный оброк; по волости Подозване поставлена ошибочно цифра 35 обеж: по писцовой книге оброк с этой волости брался из доли урожая (с 43 обеж) и денежный (с 29 обеж), зерновые же культуры, проставленные в таблице, взимались "за четвертью", то есть сверх долевого оброка⁷ . И в других случаях принципы составления таблиц не выдержаны. Например, в таблице N 12 приведены итоговые данные по вотчинам Вотской пятины, а в таблице N 13-данные о распределении дворов по отдельным селениям в тех же вотчинах. Однако цифры дворов и селений в той и другой таблицах не совпадают. Читатель должен догадаться (ибо автор этого не оговаривает), что в таблицу N 13 вошли данные не только по вотчинам Богдана Есипова, но и по другим владениям. Точно так же итоговые данные по вотчине Богдана Есипова в Вотской пятине не совпадают с данными таблицы N 24. В последней вотчина Есипова по всем показателям больше. Автор что-то прибавил к итогу, не сообщив ни слова читателю. Третья колонка таблицы N 14 и 6-я колонка таблицы N 12 озаглавлены одинаково, однако данные о количестве тяглых обеж по одним и тем же волостям совершенно различны. Ясно, что при составлении той и другой таблиц под "тяглыми обжами" автор разумел различные вещи. Это следовало бы объяснить.

Ошибается автор в написании погостов: так, Логовещский погост назван Луговешским (стр. 156) и Луговешским (стр. 313), Березский - Вельским (стр. 170), Шегринский погост назван Щегринским уездом (стр. 195), Хаж-Остров превращен в Хош-остров (стр. 216), Аркадьевский монастырь почему-то пишется в неправильной форме - Аркажский (стр. 161), термин писцовой книги "копашина" называется "копощына" (стр. 163) и т. д. Перепутаны ссылки на страницы писцовых книг и исследований (стр. 52, 152, 153, 157, 164 и др.).

Критически разобрав книгу Л. В. Даниловой, мы указали на ряд положений автора, которые представляют интерес для социально-экономической история Новгородской земли XIV - XV веков. Постановка мно-

⁷ А. М. Гневушев. Отрывки писцовой книги Вотской пятины 1500 года. Киев. 1909, стр. 31.

гих вопросов оригинальна и требует дальнейшей разработки в плане, указанном автором. Однако отмеченные выше недостатки, и прежде всего недостаточно тщательная методика работы с цифровым материалом, снижают научные качества исследования.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - А. И. КОПАНЕВ:

Comments: