Автор: Игнаси Сакс*

Будущие историки социальных наук могут быть удивлены (и это объяснимо) незрелой и ограниченной простотой теорий развития, что были в ходу после второй мировой войны. На самом деле мы должны сказать "теория", потому что лежавшая в основе логика была одинаковой по обе стороны баррикад. Узкий экономизм заставлял людей думать, что быстрый рост производительных сил, стоит ему только закрепиться, приведет в движение весь процесс развития, который будет более или менее самопроизвольно расширяться, охватывая все области человеческой деятельности. В то же самое время необходимое(1) предварительное условие развития (проистекая из толкования истории, опиравшегося на грубо упрощенный механистический материализм, которого придерживались ортодоксальные марксисты и их самые стойкие противники вроде Ростоу) рассматривалось как непременно достаточное предварительное условие; а чтобы, по их мнению, удовлетворить этому достаточному и необходимому предварительному условию, направление действия, предлагавшееся развивающимся странам, было подражательным повторением какой-то исторической модели. Момент идеологического выбора - расхождения путей - пришелся на время, когда надо было выбирать модель на деле; при этом одни предлагали, чтобы развивающиеся страны полностью прошли весь путь, пройденный индустриальными капиталистическими государствами со времени промышленной революции, а другие превозносили универсальные достоинства советской модели(2). Модели, предлагавшиеся обеими сторонами, опирались, таким образом, на одинаковую веру в однолинейное, механистическое, повторяющееся развитие истории; обе сводили исторический процесс к какому-то простому социологическому механизму, и обе требовали волюнтаристского выбора одного такого механизма, возводимого в статус всеобщего закона.

Принятие (по обеим сторонам баррикад) моделей, которые надлежало копировать, и отказ от всяких серьезных действий к взаимопониманию, от всякой творческой попытки найти новые решения могли привести, если брать практические результаты, лишь к провалам, которые стали некоей язвой и которые пришлось признать. Примерно к 1955 г. кризис стал открытым, вынудив обе стороны к "мучительным переоценкам" (при этом не имеет значения, имеем ли мы в виду XX съезд Коммунистической партии Советского Союза, волнующий интерес, который вызвала на Западе Бандунгская конференция или же, в последующее время, освобождение африканских стран). Само название "третий мир", придуманное в то время, чем-то отражает эту путаницу. Оно является нарочито двусмысленным, допуская двойное толкование: с точки зрения международной политики (неприсоединившийся "третий мир") и с точки зрения идеологии ("третий мир" в поиске третьего пути между капитализмом и социализмом). Ни то, ни другое толкование не является строго точным, но, поскольку упор (иногда чрезмерный) делался с тех пор на особый характер "третьего мира" или, точнее, разных стран "третьего мира", научное изучение

стр. 69

развития находилось на более реалистическом пути. Почти 20 лет мы являемся свидетелями троякого усилия в социальных науках выйти за пределы, во-первых, евро-центристских ограничений, которые состояли в том, чтобы придерживаться конкретного исторического явления, пережитого в Европе, и набора средств, разработанных для его изучения, придавая им всемирный размах и делая из них абсолютные понятия; во-вторых, чрезмерно узкой концептуализации развития, сведенного сначала к экономическому росту, затем расширенного так, чтобы вобрать в себя социальные и культурные факторы, а в конечном итоге приведшего к концепциям образа жизни и качества жизни, - или же, если совсем просто, к программе для общества; и в-третьих, традиционных барьеров между ревностно охраняемыми территориями различных научных дисциплин -междисциплинарность носится в воздухе, хотя ее чаще проповедуют, чем исповедуют.

Каково же тогда нынешнее положение? Некоторые пессимисты и недовольные упрямо не видят ничего, кроме провалов, и утверждают, что никакого продвижения в развитии теории в последние 20 лет не было. Я хочу противопоставить этому взгляду более уравновешенную точку зрения. В недавней работе(3) я попытался проследить историю освобождения этой теории, подчеркивая все более очевидный и часто недооцениваемый вклад исследователей в "третьем мире". Поскольку она рассматривает развитие как исторический процесс, она может в своем нынешнем состоянии внести ясность в нормы, которые должны руководить действием, не тем, чтобы поставлять готовые формулы (ничего "готового" в этой области никогда не будет), а поощряя вполне определенный образ мышления и помогая ставить относящиеся к делу вопросы, которые отнюдь не самоочевидны и на которые, вероятно, никак не ответить без помощи теории.

Другими словами, я верю в эвристические достоинства теории развития, но не думаю, что она может привести к разработке технологии, применимой как таковой. Такая технология должна создаваться по мере того, как она требуется, и когда она требуется, с учетом конкретных исторических характерных черт мирового социального процесса. Выполнить эти два условия очень трудно.

Как поступать, чтобы не терять из виду все, что присуще конкретному опыту, и не впадать в эмпиризм описательного социологического исследования? И как приступать к расчленению целого на его составные элементы, целого, которое является более чем суммой явлений (или процессов), раскрываемых в схематических картинах, предоставляемых разными отдельно взятыми дисциплинами?

Говорить, что теория развития не имеет безотлагательного применения, не значит недооценивать важность теоретической работы. Напротив, все, кто активно занимается развитием, должны постоянно продумывать заново эту теорию на основе их собственной работы и в связи с нею постоянно соразмерять ее с практической реальностью и обогащать ее. По-настоящему важно оторваться от механистической парадигмы, взятой из физических наук и ведущей, среди прочего, к чрезмерному сосредоточению внимания на объеме сбережений и инвестиций. У меня отнюдь нет желания отрицать важность нарастающих усилий в этом направлении в странах "третьего мира"; но точно так же важно знать, во что будут инвестированы сбережения и кем, кто и каким образом будет в выигрыше, короче говоря, какова будет социальная эффективность инвестиций. Эти вопросы уносят нас далеко за пределы обычного учета темпов сбережений и капиталоемкости, с помощью которых можно составлять приблизительные уравнения роста. Последние в очень большой чести у творцов политики из-за их концептуальной простоты и прежде всего из-за того факта, что они придают облик "объективности" тому, что является на деле в очень многом политическими решениями по распределению бремени благ и роста. Аналогии из истории иногда вводят в заблуждение, но стоит вспомнить о трудностях, которые пережила в XVin веке биология, когда освобождалась от механистической парадигмы, о чем так хорошо написал Франсуа Жако(4).

В свете вышеизложенных соображений

стр. 70

новаторская работа Майкла Калецки по сведению политических параметров в формализованную теорию роста подает достойный пример; но известный польский экономист первым признал бы, что пока невозможно придать этим параметрам количественную форму(5).

Сможем ли мы однажды сделать это? Лично я склонен сказать "нет". Предпочтительным решением было бы наделить законным статусом диалог между правителями и теми, кем правят, вокруг открыто объявленных политических решений, тогда как механистическая парадигма, даже если ее расширить, по-прежнему толкает в противоположном направлении, которое мы уже отметили, - к возведению фасада объективности и к маскировке политического фактора. Не может быть долговременного развития без воли к развитию, мобилизованной на то, чтобы дать логически последовательную программу для общества, которая предполагает выбор как целей, так и средств, постоянно подвергаемых переоценке в свете полученных результатов и новых знаний. Процесс развития предполагает адаптивную институциональную процедуру, при которой обсуждение альтернатив будет выглядеть весьма серьезным. Погрузившись в механистическую парадигму, мы были сбиты с пути нашим особым вниманием к вероятным достоинствам методов планирования, сосредоточиваясь на проблеме оптимального распределения предположительно известных ресурсов ради того, чтобы достичь заранее поставленных целей. Мы старались, таким образом, устранить (или по крайней мере свести к минимуму) неопределенности, нависающие над будущим. Но уплаченная цена весьма высока: творческое социальное мышление отодвигается на задворки, как только оно использовано для формулирования плана, сама связность которого становится препятствием нововведениям. Ускоренное развитие истории, свидетелями которого мы являемся, и поступь научного и технического прогресса имеют тенденцию, напротив, поднимать сохранение избранных альтернатив(6) до положения принципа планирования. Все, кто имел хоть какое-то отношение к планированию, знают, что план, как только он принят, уже останется, что он затрудняет разговор о возможных вариантах и что, соблазняя нас розовыми картинами будущего, на деле он маскирует традиционную точку зрения. Этим противоречием объясняются многие провалы на практике.

Люди слишком уж часто воспринимали это как основание для всеобщего осуждения планирования, ратуя взамен за возврат, попросту говоря, к отдающей стихийностью модели развития. Я полагаю, что основная часть критических высказываний о планировании развития является преувеличенной(7) в части практических достижений. Вместо того чтобы отказываться от планирования и возвращаться к иллюзиям о достоинствах рыночных механизмов, а отсюда - к мифу о "невидимой руке", мы должны произвести полный пересмотр планирования, остерегаясь в то же время впасть в голый волюнтаризм, присущий вполне определенной форме футурологии, которая фактически сбрасывает со счетов политический фактор (по сути дела, решающий), и не осознает, что некоторые необходимые повороты в развитии значительно сокращают круг вероятных перспектив в связи с пермутациями перспектив, рассматриваемых вне матрицы истории(8). К тому же, поскольку вариантное мышление (так чеканно определил планирование Калецки) может быть продуманно применено лишь к сравнительно малому числу альтернатив, правильное направление - создать ограниченное число сценариев на будущее и обсудить их с людьми, которых это касается, т.е. осуществить совместное планирование. Следует применить некий эталонный сценарий, экстраполирующий нынешние тенденции, с целью определить местонахождение критических точек и кризисов, угрожающих обществу, если оно не набирает сил, необходимых для того, чтобы изменить эти тенденции. Другие сценарии можно было бы создать на основе альтернативных гипотез по преодолению кризисов. Метод сценария, похоже, сводится к двум точкам зрения: он взывает к воображению общественности, и тем самым делает возможным широкое обсуждение его, и одновременно он обходит риф ceteris paribus, на который налетело и пошло

стр. 71

ко дну много социологических судов (и о котором речь еще будет идти).

Вышеупомянутый метод создания операционного подхода к развитию влечет за собой бесспорные исследовательские приоритеты в социальных науках. Мы упомянем три.

1. Об одном речь косвенно уже шла. Это институционализация процесса планирования, который мыслится как сориентированный на будущее, представительный (подошло бы слово "демократический", не будь оно так перегружено) механизм принятия решений(9).

2. Второй касается способов вставить политический фактор в пояснительную модель. В настоящее время преобладают две одинаково догматические тенденции.

Первая из них низводит политический фактор на вспомогательную роль, по-настоящему не объясняя его, не отваживаясь изучать многочисленные взаимосвязи между переменными величинами, предназначенными для цели объяснения, и функционированием политической системы, а также не делая никакой серьезной попытки применить параметры политического поведения, которые в большинстве случаев признаются только на словах и лишь присовокупляются к пояснительной модели.

Другая тенденция, напротив, начинается с того, что сводит всю проблему к идеологическому выбору, и, постулировав такой выбор, останавливается на этом, довольная своим преувеличенным, псевдорадикальным упрощенчеством (или революция, или ничего) при своей наивной вере в то, что революционная посылка является достаточным предварительным условием развития и что, следовательно, политический фактор один определяет весь процесс. Излишне говорить, что такая позиция не имеет никакого отношения к чрезвычайно тонкому анализу взаимосвязей между базисом и надстройкой, предложенному Марксом. Единственное его достоинство - служить напоминанием в каждом случае, что в круг вероятных перспектив входит революция (о которой многие ученые-социологи, кажется, слишком часто забывают) и что в определенных случаях она может даже оказаться необходимым предварительным условием начала развития.

До какой степени мы зашорены привычками мышления в этой особенно тонкой области? Насколько далеко заходит социальное кондиционирование социальных наук? На эти вопросы надо искать гораздо более утонченные ответы, чем те, с которыми готовы согласиться поборники псевдорадикального упрощенчества; в то же самое время нужно напомнить, что они находятся в самом центре полемики и что, следовательно, несерьезно пытаться обойти их или свести их к роли незначительного эпистемологического диспута.

3. Вопрос функционирования в политическом факторе образует часть уже упоминавшегося более широкого вопроса об условиях, которые надо выполнить, если междисциплинарный подход должен означать больше, чем признание только на словах этого принципа и сведение воедино схематических взглядов отдельных дисциплин, которые могут завести в никуда.

Важное предварительное действие - подготовка почвы с тем, чтобы специалисты в разных дисциплинах привыкли разговаривать друг с другом. В наши дни социальные науки представляют собой огромную Вавилонскую башню, где множество непонятных другим языков и страсть к словесному псевдотворчеству идут рука об руку с нетерпимостью к языку всякого другого.

Однако нам не следует совершать ошибку, сводя все к вопросу общения. Решение не состоит в том, чтобы отыскать некий понятный всем язык социальных наук, или в том, чтобы готовить междисциплинарных специалистов, основательно не знающих даже одной дисциплины. Единственный эффективный путь достичь междисциплинарности - это быть подготовленным к диалогу с другими дисциплинами и согласным на него, одновременно ведя работу по анализу собственной дисциплины с тем, чтобы постичь как черты, выделяющие ее, так и ее скромные возможности. Взгляд с позиций единственной дисциплины поневоле искажает представление об общей социальной реальности, что неплохо само по себе при условии, если осознается характер этого искажения. Тем, кто

стр. 72

имеет хорошие познания в истории и антропологии и чувство социального времени и пространства, которое они дают, обычно удается проложить линии связи между моделью единственной дисциплины и гораздо более широкой социальной реальностью, а также научиться управлять (в качестве параметров модели единственной дисциплины) стратегически важными переменными величинами других моделей. Это должно привести к постепенному обогащению и переплетению моделей.

Можем ли мы поэтому надеяться, что однажды увидим исчезновение этой весьма удобной, но вредоносной формулы - ceteris paribus, спрашивает экономист. Сначала требуется глубинное исследование тех фактических форм, которые принимает экономическая рациональность в различных социально-культурных условиях(10). Это ключевой вопрос для практики развития. Я считаю, что весь постулат рациональности лежит в основе философской антропологии, в том смысле, что люди, как этого надо ожидать в каждом случае, выбирают ту альтернативу, которая кажется им лучшей; но из этого вовсе не следует, что существует некая надысторическая экономическая рациональность с универсальной применимостью; да и критерии оценки альтернатив будут меняться от одних социально-культурных условий к другим. Когда крестьянин, привыкший зарабатывать своим хозяйством лишь на пропитание себе, меняет свое отношение к рыночной экономике? В какой точке изменяется его поведение? Какое соединение новых условий и переменных величин должно произойти прежде, чем такое изменение произойдет? Каково воздействие реального опыта, отношения соседей, а также политических уговоров? Все это вопросы, на которые экономист не сможет ответить, пока не решится отвергнуть упрощенческие объяснительные модели, к которым он привык и неотесанную грубость которых он с удовольствием скрывает за дымовой завесой все более усложняющихся эконометрических методов.

Междисциплинарность предполагает поэтому неодинаковую подготовку для социологов. Необходимость в основательной реформе преподавания этого предмета не может быть чрезмерной. Поскольку это выходит за пределы данной статьи, я очерчу лишь несколько тем, которые дают пищу для размышлений.

Специалист, даже будучи хорошо подготовленным по одной конкретной дисциплине, должен тем не менее быть подготовленным по ряду предметов и должен обрести особую способность к самым широким обобщениям и к перемещению взад-вперед между реальностью, которая сложна, но едина и неделима, и моделью единственной дисциплины. Междисциплинарный подход (и пусть не будет заблуждения на этот счет) не означает суммирования данных, собранных разными специалистами. Законченная история - это больше, чем сумма ее частей, и всякий специалист по развитию должен иметь в себе что-то от историка: он должен готовить себя к предполагаемым исследованиям с тем, чтобы извлекать из исторического сырья данную в опыте логику развития и даже пробовать себя в исторической беллетристике. Ему не предлагают подвергать тщательной проверке прошлый или современный опыт других стран, чтобы найти модели для подражания. Напротив, история предлагает вниманию творцов политики и ученых-социологов антимодели, в отношении которых часто бывает уместно определить свою позицию.

История благоприятствует утверждению диахронного взгляда на процессы. Антропология, с другой стороны, приучает нас к некоему синхронному видению социальных структур, которое как не упускает из виду детали, так и способствует самым широким обобщениям. Две эти дисциплины должны поэтому составлять общепринятую основную программу любого курса социологии. В то же самое время молодых ученых нужно как можно раньше приобщать к искусству пересматривать теорию и раздвигать ее границы на основе практических ситуаций, и отсюда предложение формировать междисциплинарные группы изучающих с тем, чтобы они занимались проблемами местного развития в данной местности как некоей формой обучения на месте социальным наукам. Университетам следует быть восприимчивыми к опыту, добываемому в повседневной деятельности, если они всерьез надеются

стр. 73

выполнять свою роль в подготовке действующих лиц развития, которые одни могут в длительной перспективе обогащать теорию развития. Радикальная реформа образования выступает тем самым предпосылкой усиления роли, которую играют социальные науки в решении проблем "третьего мира".

Примечания

* Эта статья, опубликованная в ISSJ, Vol. XXIV, N 1, 1972, написана Игнаси Саксом - профессором Школы высших исследований в Париже.

1 Это следует подчеркнуть в свете досадной путаницы, вызванной в настоящее время вопросом об окружающей среде. Для развивающихся стран стремление к лучшему качеству жизни было бы крайне бессмысленным без быстрого роста.

2 Эта критика направлена на ортодоксальный вариант марксизма, который стал на какое-то время официальной доктриной и который был на деле извращением Марксовой концепции истории.

3 La Decouverte du Tiers Monde. P., 1971.

4 Jacob F. La Logique du Vivant. P., 1970.

5 Kalecki М. Theorie de la Croissance en Economic Socialiste. P., 1970. См. также главу по экономике в Main Trends of Research in the Social and Human Sciences. P., Hague: UNESCO and Mouton, 1970.

6 См. в этой связи доклад Академии наук Соединенных Штатов - Technology: Processes of Assessment and Choice. Washington, DC, 1969; a также концептуализацию адаптивного планирования в книге: Ackoff R.L. A Concept of Corporate Planning. N.Y., 1970.

7 О более реалистической трезвой оценке планирования в "третьем мире" см. статьи: Bodrowski С. Dix Ans de Planification dans les Pays Sous-developpes" и Furtado C. Planification et Reforme des Structures en Am6rique Latine // Archives Europeennes de Sociologie. 1970. V. XI. N1.

8 Георг Пихт прав, заявляя: "Трагедия нашего времени в том, что, бессмысленно играя с "видами на будущее", мы постоянно игнорируем то, без чего не обойтись" (Reflexicon au Bord du Gouffre. P., 1970. Р. 28).

9 Ozbekhan Н. Toward a General Theory of Planning // Perspectives of Planning / Ed. Jantsch E.P., OECD, 1969. См. также: Malinvaud Е. A Planning Approach to the Public Good Problem // The Swedish J. of Economics. 1971. V. 73. N 1.

10 См. в этой связи важную работу Godelier М. Rationality et Irrationalite en Economic. P., 1967.

Permanent link to this publication: