Изд. АН СССР. Л. - М. 1945. 418 стр. 30 рублей.

Давая характеристику эпохи, Л. А. Плоткин выступает против господствующего мнения, что в ходе общественного движения 60-х годов (1862 - 1863) произошёл перелом, "приведший к спаду общественного возбуждения и активности. Признавая, что "после 1862 с. социально-политическое развитие России претерпело существенные изменения", он всё же настаивает на том, что, "вопреки традиционной точке зрения, нет объективных оснований, говорить о снижении и спаде общественной волны" (стр. 331). Л. А. Плоткин при этом утверждает: "Установление двух этапов в 60-х годах... восходит ещё к Альфонсу Туну и Иванову-Разумнику" (стр. 17). В действительности это правильное в существе своём деление восходит непосредственно к 60-м годам. В высказываниях представителей всех общественных лагерей того времени можно найти разграничение двух этапов. Нам достаточно здесь сослаться на общеизвестные заявления Герцена, Салтыкова-Щедрина и т. д.

В своих утверждениях автор пытается опереться на Ленина. Процитировав отрывок из статьи Ленина "Крестьянская реформа" и пролетарски-крестьянская революция", он пишет: "Ленин нигде не говорит о разгроме движения; напротив, дальнейшее расхождение, дальнейшее размежевание, рост силы демократии и социализма, при одновременном росте сил либерально-монархической буржуазии, - таковы тенденции революционного движения в пореформенный период" (стр. 68). Остаётся непонятным, почему, по мнению Л. А. Плоткина, общая тенденция всего пореформенного периода, установленная Лениным, снимает вопрос о непосредственной неудаче первого демократического натиска на рубеже 50-х и 60-х годов. Ленин и в данной статье упоминает о поражении революционеров 61-го года¹ , а в работе "Гонители земства и Аннибалы либерализма" он ясно говорит: "Второй раз, после освобождения крестьян, волна, революционного прибоя была отбита, и либеральное движение вслед за этим и вследствие этого второй раз сменилось реакцией..."² .

Ради своей схемы, требующей уничтожения или, по меньшей мере, резкого ослабления границы между движением до и после 1862 - 1863 гг., Л. А. Плоткин принижает размах общественного подъёма конца " 50-х годов. Он избегает говорить о революционной ситуации 1859 - 1861 годов. Этого ленинского определения мы в его книге не встречаем.

В заключительном параграфе главы, посвященной оценке 60-х годов, автор указывает, что нельзя говорить о времени после 1862 г. "как только о периоде упадка", нельзя изображать его "как полосу общественной деградации и упадка" (стр. 74, 78). Здесь, однако, сторонникам "традиционной точки зрения" приписан взгляд, в котором они неповинны. Эта проблематика хорошо раскрыта в опубликованной в интернете дипломной работе, размещенной на http://diplomnovosibirsk.ru/ Признавать бесспорный факт непосредственного политического поражения, понесённого демократическими силами в борьбе с силами царизма, и наступившего вследствие этого временного упадка общественного движения, но сравнению с годами подъёма и революционной ситуации - ничуть не значит говорить об общественной "деградации". Периоды реакции вовсе не исключают дальнейшего движения прогрессивных идей в обществе. Стоит вспомнить роль 80-х годов в истории революционной мысли.

В своей работе Л. А. Плоткин со значительно большим, чем его предшественники, вниманием останавливается на самых ранних шагах литературной деятельности Писарева, на его сотрудничестве в журнале "Рассвет". В этом одно из достоинств рецензируемой работы. Сам автор придаёт особое значение этой части книги. В предисловии он подчёркивает, что им изучены "свыше 40 новых и неизвестных до сих пор статей и рецензий Писарева, печатавшихся в "Рассвете".

Ряд центральных глав книги Л. А. Плоткина посвящен сотрудничеству Писарева в "Русском слове". Изложение ведётся в виде хронологического обзора с выделением в большую самостоятельную главу литературно-критических статей (некоторые из них, впрочем, рассматриваются и в общих главах). Для устранения неудобств такого метода изложения следовало бы шире прибегать к обобщённым характеристи-

¹ См. Ленин. Соч. Т. XV, стр. 147.

² Ленин. Соч. Т. IV, стр. 138.

³ "Рассвет" N 12 за 1859 г., Библиография, стр. 88.

кам, связывающим материал отдельных статей, разбираемых автором. Тогда взгляды Писарева по важнейшим проблемам как социально-политическим (привлекающим фактически наибольшее внимание Л. А. Плоткина), так и философским и историческим (об исторических взглядах сказано обидно мало) предстали бы яснее и полнее. Бросается в глаза неравномерное проявление внимания автора к отдельным работам Писарева. В главе, посвященной "первому периоду сотрудничества в "Русском слове" (1861 - 1862)", хочется, например, отметить явно недостаточное внимание к главной (наряду со статьёй "Базаров") работе этого периода - "Схоластика XIX века" - и чрезмерное внимание к несравненно менее важной статье - "Меттерних".

Несмотря на отдельные недостатки и неполноту главы существо выводов автора из анализа материалов, относящихся к периоду 1861 - 1862 гг., представляется нам правильным. Автор отмечает здесь, что Писарев, начавший в 1859 г. с "невинных" рецензий в "Рассвете", под влиянием Чернышевского и Герцена, а также всей атмосферы общественного подъёма, становится революционером и демократом.

Зато в оценке Л. А. Плоткиным эволюции взглядов Писарева с 1863 г. много спорного: "...при всех противоречиях и тактических колебаниях годы 1863 - 1865, годы пребывания Писарева в крепости, ознаменовались дальнейшим углублением его революционных взглядов. В плане философском эволюция Писарева характеризуется преодолением влияния вульгарного материализма и попытками историко-материалистического объяснения общественного развития. В плане социально-политическом проблемы индивидуальной морали всё больше вытесняются проблемами социально-экономическими. Вопрос о социализме становится для Писарева решающей проблемой общественной жизни. Писарев приходит к выводу об определяющей роли рабочего класса в социальном переустройстве мира. Соединение движения самих масс с социалистической теорией, с революционной сознательностью - таков, по его мнению, путь решения общественной задачи эпохи" (стр. 307 - 308).

Вопрос об эволюции философских и исторических взглядов Писарева ставится и решается Л. А. Плоткиным слишком прямолинейно и бездоказательно. Если у Писарева и имеются элементы материалистического объяснения хода общественного развития, - что носит скорее характер догадок, - то они рассеяны по статьям разных периодов и едва ли могут быть сколько-нибудь близко приурочены к определённым Этапам развития социально-политических взглядов писателя. Определяющими во веем историческом мировоззрении Писарева, взятом в целом, безусловно, остаются идеалистические взгляды. Вспомним хотя бы популяризацию Писаревым исторических идей Конта в уже сравнительно поздние годы (1865). Вообще надо отметить, что автор, недооценивает, (что граничит почти с полным отрицанием) известной связи Писарева с общеевропейским течением позитивизма. Острая критика Писаревым политической системы одного из основоположников позитивизма - Конта - не устраняет ещё, как полагает автор, проблемы некоторого, хотя и своеобразного сходства философско-исторических, а кое в чём и общефилософских взглядов Писарева с позитивизмом. Для него в некоторой мере характерна линия материалистического истолкования (и частичного приятия в таком истолковании) позитивизма, о котором писал Ленин¹ .

Не обоснован Л. А. Плоткиным и тезис о том, что период 1863 - 1865 гг. в жизни Писарева ознаменован преодолением влияния вульгарного материализма. Увлечение дарвинизмом, на которое ссылается Л. А. Плоткин, не является достаточным доказательством. Нет оснований, предполагать, что влияние Дарвина прекратило тяготение Писарева к вульгарному материализму (конечно, учитывая особенности Писарева по сравнению с Бюхнером и др.).

Современем, как уже давно отмечалось в литературе, проблемы общественно-экономические стали привлекать больше внимания Писарева, чем проблемы "индивидуальной морали", или, по Писареву, - "частной нравственности и житейских отношений". Но нельзя безоговорочно утверждать, что в последние (а тем более срединные) годы деятельности Писарева идеи "воспитания гражданской личности" и "эмансипации индивидуума" стали для него "пройденным этапом, вчерашним днём" (стр. 316). Эти идеи, не потеряв своей привлекательности в глазах Писарева, расширились и углубились, пришли в большую, чем вначале, гармонию с идеями демократической общественности.

¹ См. Ленин. Соч. Т. XIV, стр. 219.

ного быта - нельзя представить полнокровного, живого Писарева. Эти-то черты его блестящей проповеди в большей или меньшей степени искупали ошибки, и блуждания его социально-политической мысли.

От знакомства с новым трудом о Писареве у нас осталось определённое впечатление, что автор его не удержался на линии объективного и всестороннего освещения общественно-политических взглядов Писарева и их эволюции. Мы привели оценку Плоткиным позиций Писарева в годы 1863 - 1865. На эти годы, точнее на 1864 и 1865, приходится формулировка Писаревым "теории реализма" и полемика с "Современником". Писарев одушевлён, как всегда, идеями общественного прогресса и блага народа; он находит, что вне "неизбежного вопроса о голодных и раздетых людях" нет "решительно ничего, о чём бы стоило заботиться, размышлять и хлопотать". Он, проповедник морали разумного эгоизма, произносит громко слова о "массе долгов", накопившихся за образованными людьми в отношении трудящегося большинства, и призывает к уплате долга народу. Но он теперь настойчиво ищет мирного пути для разрешения общественных вопросов, он видит "альфу и омегу общественного прогресса" в увеличении числа "мыслящих людей" ("реалистов") в образованных классах общества. Естествознание выдвигается им как панацея от общественных зол. В "лягушке" Писарев думает найти "спасение и обновление русского народа"? "Чернорабочий класс", люди физического труда, признается "пассивным материалом", "над которым друзьям человечества приходится много работать, но который сам помогает им очень мало". Возлагаются большие надежды на то, что капиталист, получивший "полное, прочное, чисто человеческое образование", сделается "мыслящим и расчётливым руководителем народного труда". Приобретение знаний рассматривается в качестве "прямой и единственной" дороги к прогрессу.

Писарев и в 1864 г. не отрицает, что "иногда общественное мнение действует на историю открыто, механическим путём", т. е. путём революции, но он сопоставляет с этим "химический" путь постепенного мирного развития и находит в программе "акклиматизации естествознания" в обществе, расширения круга "мыслящих людей", европеизации земледелия и промышленности единственно верную дорогу - "другой верной дороги нет".

Автор не хочет видеть специфических, уводящих, в сторону от революционной борьбы, свойств этой "теории реализма", или не придаёт им должного значения. Правда, в разных местах книги попадаются замечания о "колебаниях" Писарева. Встречается, например, такое заявление: "Если можно говорить о культурнических тенденциях Писарева, то с наибольшей рельефностью они выражены в статьях 1864 года..." (стр. 252); вскользь говорится об "утопических и культурнических тенденциях" Писарева в 1863 - 1864 годах (стр. 233) и т. д. Однако эти замечания, в сущности, не отразились на общей оценке Л. А. Плоткиным общественно-политических позиций Писарева: напротив, он категорически настаивает на своём положении об углублении революционных взглядов Писарева как раз в срединные годы его деятельности"

Односторонне освещает Л. А. Плоткин и полемику "Русского слова" с "Современником". Вопрос о смысле и значении этой полемики - вопрос спорный и сложный. - Он не раз был предметом обсуждения в литературе как дореволюционной, так в особенности советской. Мы не имеем возможности в рецензии, вдаваться в рассмотрение аргументов Л. А. Плоткина и обосновывать своё понимание вопроса. Однако необходимо отметить наше Несогласие с выводом Л. А. Плоткина, сводящего смысл всей полемики к борьбе против "эпигонского либерально-примиренческого обесцвечивания" "Современником" идей Чернышевского (стр. 272). Некоторое "обесцвечивание" идей Чернышевского (в определённой мере вынужденное) имело место в "Современнике" последних лет. Но в споре с "Русским словом" у "Современника" было всё-таки стремление отстоять наследие Чернышевского и Добролюбова и заложенную ими традицию демократической революционной борьбы от того, что казалось "Современнику" (частью основательно, а частью и не основательно) покушением на те или иные составные части этого наследия, а также их вульгаризацией.

Одной из ошибок автора в главе "Полемика с "Современником" и с Антоновичем" является резкая недооценка роли Щедрина в полемике и принципиальной ошибочности выступлений Писарева и Зайцева против творчества Щедрина. Неверно утверждение Л. А. Плоткина, будто "в дальнейшем", после общественной, хроники Щедрина в январском номере "Современника" 1864 г., с одной стороны, и статей Писарева "Цветы невинного юмора" и Зайцева "Глуповцы, попавшие в "Современник", - с другой, "Щедрин, в сущности, от дискуссии отошёл" (стр. 249). "Достаточно напомнить хотя бы о весьма важной (и совсем игнорируемой автором) общественной хронике Щедрина в мартовской книге "Современника" за тот же год.

Если бы можно было принять даваемое автором освещение полемики Писарева (и "Русского слова" вообще) с "Современником", стало бы непонятным то значение, которое Л. А. Плоткин Придаёт вступлению Писарева в "Отечественные записки" Некрасова и Щедрина. Он указывает, что "для большинства писателей и читающей публики... "Отечественные записки" были тем же "Современником" (стр. 318). Мы не думаем, чтобы такое мнение публики было абсолютно справедливым, но верно и то, что обновлённые "Отечественные записки" в значительной степени являлись продолжением "Современника". Разве не облегчилось сближение Писарева с "Отечественными записками" тем, что в последние годы его жизни сгладилась исключительность тех особых взглядов, которые отделяли его и от Чернышевского, и от Добролюбова, и от руководителей "Современника" позднейших лет? Л. А. Плоткин признаёт сближение Писарева с "Отечественными записками" положительным фактом, говорящим о его движении вперёд. "Идеи революции и социализма, - пишет автор, - признание определяющей роли народных масс в революционном переустройстве мира - вот на какой почве могло произойти и произошло сближение Писарева с Некрасовым и кругом "Современника" (стр. 319). Но как раз ясного понимания этой определяющей роли масс, и именно в революционном переустройстве Мира, очень не доставало - Писареву во время его полемики с "Современником", особенно в 1864 году. И этот коренной недостаток воззрений отразился в ряде полемических выступлений Писарева и во всей его теории "реализма".

Надо подчеркнуть, что, несомненно, чувствуется значительное различие во взглядах Писарева, автора "Мотивов русской драмы" и "Реалистов" (1864), с одной стороны, и автора статей "Генрих Гейне" (1866 - 67); "Французский крестьянин в 1789 году" (1868) и т. д., с другой. Правда, взгляды Писарева отнюдь не лишены противоречий и в последние годы, но всё больший перевес явно получает революционная и социалистическая линия писаревского Мировоззрения, признание им роли масс.

"Проблеме пролетариата" посвящена в книге Л. А. Плоткина особая глава, где он пишет о целом движении "русской общественной мысли, которое ещё в 60-х годах пыталось связать исторический прогресс с борьбой рабочего класса" (стр. 292). "От общей постановки вопроса о роли народных масс, - говорит он о Писареве, которого считает представителем этого движения" или "течения", - од приходит к мысли о роли рабочего класса в историческом переустройстве мира" (стр. 332). Как показывает приводившаяся выше формулировка Л. А. Плоткина, Писарев, по его мнению, пришёл к своему выводу об "определяющей роли" именно пролетариата в те же 1863 - 1865 годы. К "течению" общественной мысли, о котором идёт сейчас речь, Плоткин относит, помимо Писарева, также Шелгунова и Соколова; он считает вообще это течение характерным для группы "Русского слова".

Это заключение Л. А. Плоткина представляется нам искусственным, надуманным. О пролетариате немало уже писали в русских журналах и газетах 60-х годов. Существование пролетариата было отлично известно и Чернышевскому, и Добролюбову, и Герцену. Мы, однако, помним вместе с тем, несомненно, правильное указание Ленина, что Чернышевский "...не видел и не мог в 60-х годах прошлого века видеть, что только развитие капитализма и пролетариата Способно создать материальные условия и Общественную силу для осуществления социализма"¹ . Из утверждений Л. А. Плоткина неизбежно вытекает, что Шелгунов, Соколов, Писарев в 60-х годах увидели то, что не видел Чернышевский. Автор в одном месте пишет, что "оно" (положение Писарева "об определяющей роли пролетариата") "явилось дальнейшим логическим развитием взглядов Чернышевского" (стр. 302).

Мы не думаем, чтобы Писарев когда-либо пришёл к подлинному пониманию общественной и исторической роли пролетариата как самостоятельного класса, выделяющегося из общей массы трудящихся и эксплоатируемых и возглавляющего их борьбу за освобождение. Это не исключает того, что он мечтал, как я ряд писателей 60-х годов, о развитии промышленности в России и предвидел, что когда-нибудь русская общественная жизнь "наткнётся" на "мудрёную задачу" - "рабочий вопрос"² .

Таким образом, мы не находим этого шага вперёд - от Чернышевского, который будто бы сделан Шелгуновым, Писаревым, Соколовым в понимании роли пролетариата.

Остановимся несколько на взглядах Н. В. Шелгунова. Шелгунов - крестьянский демократ с известной народнической окраской общественно-экономических воззрений. Л. А. Плоткин придаёт его изложению книги Энгельса "Положение рабочего класса в Англии" не то значение, какое оно имело в глазах автора. В ознакомлении русского общества с условиями "экономического быта английского рабочего" Шелгунов видел средство пропаганды особого пути развития России. "Европа проснулась, она поняла свою болезнь, проснулась и Россия; но неужели же она проснулась для того, чтобы сознательно итти тем путём, которым шла Европа бессознательно?" Так писал Шелгунов во вступлении к своей статье, посвященной изложению работы Энгельса "Рабочий пролетариат в Англии и во Франции"³ . Читатель согласится, что это весьма напоминает язык Михайловского 70-х годов. В середине 1864 г. Шелгунов писал в "Русском слове", в статье "Экономическое значение русских городов": "Блистательные результаты английской торговли и промышленности мешают видеть за ними в истинном свете городского и сельского пролетария... Россия в этом случае стоит совсем на ином пути, в нашей экономической отсталости - наше лучшее будущее; что у нас только 600 городов, а не 17000, и что в городах живёт 5 миллионов, а не 257 - и, слава богу. Когда каждый земледелец имеет свою пашню и свой дом - его экономическое положение обеспечено, и он не потянется в город, чтобы превратиться в пролетария"⁴ .

В 1868 г. (год смерти Писарева) Шелгунов писал в статье "Социально-экономический фатализм": "Англия первая создала пролетариат, которого не знала Европа...

¹ Ленин. Соч. Т. XV, стр. 144.

² В порядке подготовки "материалов" для разрешения этого вопроса Писарев рекомендовал организацию "нравственной и умственной связи между лабораторией учёного специалиста и мастерской простого ремесленника" ("Русское слово" N8. 1865, стр. 85).

⁴ Шелгунов Н. Соч. Т. III, стр. 112. СПБ. 1872.

Поэтому знакомство с промышленного Англиею является поучительным для всех тех стран и народов, которые не желают пройти её путём, которые хотят отстранить от себя то экономическое бедствие, которое высасывает из Англии лучшие её соки и покрывает струпьями её общественный организм"¹ (т. е. пролетариат. - Ш. Л. ). Краеугольным камнем положительной программы Шелгунова, особенно выкристаллизовавшейся у него в последующие годы, было понятие "мужика", а вовсе не пролетария. В 60-х годах Шелгунов придавал ещё исключительно большое значение понятию "интеллигент". От знамени, на котором было написано "интеллигент", к знамени, на котором написано "мужик" - так рисовал Шелгунов развитие русской передовой общественной мысли пореформенного времени² .

Поскольку Л. А. Плоткин убеждён в существовании особого течения общественной мысли 60-х годов, ставившего задачу - связать исторический прогресс с борьбой пролетариата, мы можем предъявить ему упрёк: почему он не проследил, что же сталось в дальнейшем с этим течением, продолжалось ли оно в конце 60-х и в 70-х годах или заглохло, и если заглохло, то в чём же он видит причины этого странного явления?

В других местах рецензируемой книги Писареву приписывается стремление к соединению движения масс с революционной сознательностью и социалистической теорией, хотя и сам Писарев никакой выработанной социалистической теории ещё не имел. Характеризуя период после 1862 г., Л. А. Плоткин пишет: "С особой остротой возникает проблема сочетания стихийного протеста масс с революционной сознательностью" (стр. 331).

После сказанного выше было бы повторением обосновывать необходимость критического подхода к положениям автора, придающего часто взглядам Писарева - и как раз особенно резко в ответственных, обобщающих выводах - такую степень стройности, революционной и даже социалистической последовательности, которая ему отнюдь не была присуща.

Главу об эстетических взглядах Писарева, по справедливости, должно признать наиболее объективной, систематичной и обоснованной. Вскрывая сложность и противоречивость эстетики Писарева, Л. А. Плоткин привлекает для её объяснения значительный материал, характеризующий литературную обстановку того времени. Он выясняет характер связи эстетики Писарева с эстетикой Чернышевского и Добролюбова, а также и Белинского. Он удачно формулирует эстетические принципы Писарева в виде ряда общих положений "эстетического кодекса" Писарева. Большое место отведено выяснению отношения Писарева к ряду крупнейших явлений современного ему литературного движения, а также к затрагивавшимся критиком проблемам литературного прошлого. Вывод Л. А. Плоткииа о критических статьях Писарева сводится к тому, что в них "нашла своё отчётливое, (мы добавили бы: хотя всё-таки достаточно своеобразное. -Ш. Л. ) выражение эстетика революционного просветительства".

В заключение отметим отдельные погрешности и промахи.

Л. А. Плоткин пишет, что статьи Писарева "Генрих Гейне" и "Борьба за жизнь" были написаны в 1867 г., "когда вопрос о революционном "кровопролитии" превратился из чисто теоретической проблемы в вопрос практической действительности" (стр. 324).

Имеется в виду покушение Каракозова, по поводу которого в другом месте (стр. 72) сказано: "От реформаторских иллюзий и надежд на "царя-освободителя" до выстрела 1866 года - таков был путь, пройденный русской демократией 60-х годов". Нам кажется, что путь демократии 60-х годов в целом выглядел далеко не так, а выстрелу Каракозова (4, а не 14 апреля, как напечатано на стр. 66) придано не принадлежащее ему значение. С другой стороны, следует пожалеть, что Л. А. Плоткин не использует имеющихся материалов об отношении ищутинцев (карокозовцев), роль которых он так высоко оценивает, к Писареву и его пропаганде. Для выяснения расстановки течений в демократическом лагере это имеет значение.

Ссылаясь на ленинскую периодизацию освободительного движения, Л. А. Плоткин определяет второе поколение революционеров словами: "...революционные демократы, опиравшиеся на крестьянское движение" (стр. 52). Ленин признавал, что у поколения революционеров-разночинцев по сравнению с дворянским "связь с народом" была "ближе". Однако нет оснований для утверждения, что они уже опирались на крестьянское движение. Именно этой-то реальной опоры им недоставало, и в этом была их беда.

Автор даёт ошибочное толкование отзыву Писарева о "Воспоминаниях" об Аполлоне Григорьеве Н. Страхова. Перепечатав из статьи Писарева приведённый последним отрывок письма Григорьева, Л. А. Плоткин подчёркивает, что Писарев в 1865 г. "счёл возможным прямо полемизировать с теми воззрениями Григорьева, которые сильно напоминали его собственные былые увлечения" (стр. 294). Л: А. Плоткин видят это сходство убеждений Григорьева и Писарева в словах Григорьева, касающихся "вопроса о нашей умственной и нравственной самостоятельности". Но письмо Григорьева не оставляет, как нам кажется, сомнений, что Григорьев имел в виду "умственную и нравственную самостоятельность" русского народа и общества - в духе славянофильства, а вовсе не идеал самостоятельности мысли эмансипированной личности, о которой говорил Писарев. Поэтому никакой полемики "со своим прошлым" мы у Писарева в данном случае не находим. Приводя цитату из Писарева, Л. А. Плоткин не воспроизводит примечания, устанавливающего, что слова в скобках ("каков цинизм?" и т. д.) принадле-

¹ Там же, стр. 335.

жат не, Писареву, а Григорьеву. Это путает читателя.

На стр. 28 ошибочно указывается, что Чернышевский "демонстративно не напечатал" в "Современнике" манифеста 19 февраля. Манифест был напечатан; редакция воздержалась от прямого обсуждения и оценки совершившегося события.

В 1867 г. цензура не изымала из статьи "Генрих Гейне" (да и издание было бесцензурным) рассуждений, касающихся морального обоснования революции (стр. 324). Это место, как и вся статья, только впервые и появилось в издании 1867 г. и оставалось ещё и во втором издании четвёртого тома (1872 г.), целиком запрещённом уже после отпечатания. Место это было исключено Павленковым по цензурным мотивам при переиздании сочинений Писарева в 1891 году.

"Русская Правда" Гирса (Дм. Конст. - не Д. М., как напечатано на стр. 116), выходившая в конце 70-х гг., конечно, не могла иметь никакой связи с Писаревым, и "всеподданнейшая записка", цитируемая Л. А. Плоткиным (стр. 409), такой связи не устанавливает. Сведения записки о похоронах Писарева имеют в виду характеристику неблагонадёжности Гирса и его газеты. При воспроизведении текста той же записки пропущена фамилия Лаврова (стр. 407), вследствие чего преподавателем артиллерийской академии оказывается вместо П. Л. Лаврова В. А. Зайцев.

Раз, коснувшись здесь технических погрешностей, укажем ещё некоторые из замеченных нами (но линии библиографических справок автора): статья Шелгунова "Рабочий пролетариат в Англии и во Франции" (стр. 285) напечатана в трёх, а не в одной, книгах "Современника" 1861 года. В "Русском слове" (стр. 109 - 110) статья Писарева "Цветы невинного юмора" напечатана в кн. II, а не III, 1864 г., как это и указано правильно в другом месте; статья "Новый тип" помещена целиком в кн. X, а не X и XI, 1865 г.; статья "Исторические идеи Огюста Конта" заняла три, а не две, книги журнала (IX, X, XI) 1865 года. В "Русском слове" была ещё не отмеченная автором статья Писарева из крепости "Времена метафизической аргументации", в первой и единственной книге 1866 г. (продолжение предыдущей статьи).

На стр. 319 - 324, где автор детально освещает вопрос о датировке статьи Писарева "Генрих Гейне", следовало бы добавить, что пересмотром вопроса о дате статьи мы обязаны Б. П. Кузьмину.

На случай переиздания книги Л. А. Плоткина выражаем пожелание о включении в неё подробного общего библиографического списка сочинений Писарева, а также указателя имён, отсутствие которого затрудняет пользование книгой.

Мы остановились на разборе тех положений книги Л. А. Плоткина, которые вызывают больше всего возражений. Тем не менее, мы считаем новую работу о Писареве значительным явлением в литературе по истории русской культуры и общественной мысли.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Publication author(s) - Ш. ЛЕВИН:

Comments: