За несколько недель до 9 ноября мы начали готовить оружие для революционного восстания.

Продавал нам оружие один спекулянт из Вильмерсдорфа.

Доставляли же мы его следующим образом: сперва на руках приносили оружие на мою квартиру и там раздавали его. Потом переносили его в походных мешках. Когда же мы стада доставать больше оружия, мы купили повозку и перевозили его в ней.

В нашем доме жил пекарь, ярый националист. Он не мог не заметить, что у меня отгружаются ящики. Как-то в разговоре я ему оказала: "Равный отпуск, равный стол для всех, и война давно бы была забыта". С тех пор он стал точить зуб на меня.

Мы, правда, были очень осторожны, и иногда целый час выжидали, прежде чем войти в дом со своим походным мешком, но при том количестве оружия, которое проходило через мою квартиру, он неизбежно кое-что замечал. Я сказала ему, что получаю из деревни яблоки и продаю их. Чтобы убедить его в этом, я часто проходила мимо его лавки с корзиной яблок.

Однажды ко мне позвонили, я направилась к двери, вижу, бросили письмо. В то же время кто-то постучал. На мой вопрос, кто там, мне ответили, что пришел судебный исполнитель. Я сильно взволновалась, так как в квартире было около 4 тыс. револьверов и 2 тыс. патронов, и сказала, что мне нужно сперва одеться. Надев верхнее платье, я уложила матрац и подушки на ящики и широко открыла окно. Сделав вил, что я была занята уборкой комнаты, я впустила судебного исполнителя.

Он сказал мне, что поступил донос, будто я занимаюсь торговлей, и не плачу налогов. Я горько жаловалась, что я бедна и больна. Он говорил со мною очень мило и все ближе подходил ко мне. Тогда я сказала, чтобы он остерегался, так как я больна гриппом в тяжелой форме и могу его заразить. Между прочим я об'яснила ему, что он у меня ничего не может описать, гак как мебель принадлежит моему брагу, который сейчас на фронте. Он поверил, что и больна и бедствую, и ушел.

Тогда я прочла письмо, которого, к счастью, исполнитель не заметил. Это был вызов на допрос в полицей-президиум, отдел I-а. Я развела огонь и сожгла все ящики, в которых были упакованы револьверы. В 10 - 11 часов пришли товарищи. Надо было быстро очистить квартиру, так как приглашение в полицей-президиум поступило не по почте, а непосредственно из полицейского участка. Товарищи убрали все оружие, только патроны мне пришлось самой доставить в Рейникендорф.

На следующий день я укуталась, притворилась охрипшей и направилась в полицей-президиум. Там чиновник заявил мне, что поступил донос, будто я совершила государственное преступление, что я революционерка, что ко мне приносят и из моей квартиры выносят динамит. Я притворилась очень перепуганной и сказала: "Что вы? Динамит? Моя сестра работала на патронном заводе, там однажды произошел взрыв, и я с тех пор так боюсь динамита, что уговорила ее найти другую работу. Как же я после этого буду держать динамит в своей квартире?".

Я была слабой, худощавой девушкой, и он мне поверил. Он показал мне даже донос - не узнаю ли я почерка? Там действительно сообщалось, что я оскорбила государя. Я сказала чиновнику, что я, правда, состою членом Независимой социал-демократической партии и что я однажды у пекаря, будучи очень голодной, процитировала стих: "Равный отпуск, равный стол для" всех, и война давно была бы забыта". Если это есть оскорбление государя, то я конечно готова нести ответственность, но я прошу не наказывать меня сурово, так как я, произнося этот стих, была очень голодна. Он спросил у меня насчет ящиков. Я рассказала ему ту же сказку о яблоках. Он и этому поверил. Тогда он спросил также, нет ли у меня недоброжелателей в доме. Я ответила, что терпеть не могу детей, так как они очень шумят. Однажды я их облила водой, женщины за это на меня сердиты, и вероятно они и донесли. Меня отпустили.

Кампания по вооружению продолжалась, собственно, очень недолго, едва четыре недели.

Но власти были плохо осведомлены о вооружении рабочих. Они полагали, что у рабочих много оружия, поэтому полиции и войскам было, дано предписание не стрелять. Если бы они в первый же день революции пустили вход оружие, и мы должны были бы выдержать кровавый экзамен, то все вероятно пошло бы иначе.

8 ноября были арестованы Эрнст Деймиг и Луиза Тиц, у которых на руках был план наступления. Поэтому вечером состоялось заседание революционных старшин, на котором было постановлено выступить 9-го, чтобы лишить полицию и войско возможности использовать наш план наступления и принять контрмеры.

Придя в два часа ночи домой, мы стали готовиться к завтрашнему дню. Мы должны были итти во главе колонны и рассчитывали на верную гибель. В четыре часа утра я отправилась в Моабит известить одного товарища (Ш.), который не присутствовал вечером на заседании, о наших решениях.

Вместе с ним мы отправились доставать патроны для Моабита.

Я колебалась итти к нашему спекулянту, потому что мы должны были ему 65 тыс. марок. Тогда Ш. заявил, беря с собою кнастер, что пристрелит спекулянта, если тог откажет. Я отговаривала его, утверждая, что сбегутся люди и все дело лопнет. Когда мы пришли на квартиру спекулянта, он удивился нашему раннему приходу.

"Знаете ли, - начала я независимым тоном, - на патронном заводе сегодня состоится собрание актива (функционеров), и мы хотим дать им боевые припасы".

Суб'ект почуял, что что-то затевается, и начал горько жаловаться: "Пропали все мои деньги". Я рассказала ему, что сегодня приезжает тот, у которого хранятся деньги, и что ровно в 10 часов ему принесут весь долг. А за сегодняшние патроны он получит деньги завтра. Он поверил, но соглашался выдать патроны только в 10 часов, когда будут принесены деньги. Вначале мы требовали десять тысяч патронов. Теперь я начала торговаться с ним. "Дайте, по крайней мере, пять" - просила я, потом согласилась на три тысячи. "Мы же всегда полностью уплачивали вам, мы же порядочные люди" - говорила я. При этом я все время посматривал на Ш., который, бледный, как покойник, стоял около меня, готовый к решительным действиям. Наконец мы пришли к соглашению, что он нам даст пока одну тысячу патронов. Я решила, что надо согласиться и на это. Дальше - будет видно.

С нашей тысячей патронов мы сели в трамвай, друг против друга. Нас охватила огромная радость, потому что мы считали, что, достав патроны, мы спасли Моабит. Приехав, домой, мы разложили патроны в патронные сумки. Пришли рабочие, и тем, кого мы знали, мы вручили револьверы и ручные гранаты.

...у ворот стоял солдат и поджидал меня

Рис. П. ИЛЛЕШ-КУПКА

Потом мы разоружили дворцовую охрану. Вначале она хотела стрелять, но испугалась наших ручных гранат. Отправившись дальше, мы бросили ручные гранаты в канал, так как у нас не было машин для того, чтобы отвезти их, а мы не хотели, чтобы в нашем тылу оставалось оружие. Войска и полиция, согласно предписанию, не стреляли. С 9 ноября я работала в исполкоме. После январских боев женщины осаждали исполком запросами о своих мужьях. Исполком послал меня в морг осмотреть трупы и доставить сведения. Я пришла туда и увидела массу трупов. Между ними я нашла товарища Ш.

В марте происходили обыски, искали оружие. Арестовывали всех, у кого находили даже патронные гильзы. Наши товарищи тогда бежали в Брауншвейг, где они пользовались правом убежища.

Товарищ, который жил со мною в квартире, тоже хотел бежать. В последний день, который он проводил у меня, я ему сказала: "Сделай одолжение, вынеси оружие из квартиры и выбрось его ночью". - "Оружие останется здесь" - ответил он, и его невозможно было переубедить.

На следующее утро я отправилась в исполком, я хотела сдать туда оружие, так как там разрешалось хранить его. Я хорошо упаковала все наши револьверы и села в трамвай. Я стояла на передней площадке, оружие лежало около меня в сумке. На остановке "Кни" задержали вагон, в трамвае был обыск, искали оружие. Я мучилась: что делать? Трамвай стоит и стоит. Сойти, оставив оружие? Но и на это я не решалась. Вдруг пришел офицер и сделал знак рукой: "Ехать дальше". Наш вагон не обыскивали. Я благополучно сдала оружие, но домой ехать не хотела. Только позже я поняла, каким образом мне удалось спастись. Наш вагон пришел с запада и, следовательно, был вне подозрения.

В субботу я поехала в Шпандау, чтобы навестить мою подругу и просить ее пожить некоторое время со мною, в моей квартире. Увидев меня, она стала плакать от радости. "Ты действительно не расстреляна?" Она рассказала мне следующее: несколько дней назад она пришла меня навестить. В нашем доме был обыск, искали оружие. Звонили ко мне, но никого не было дома, и солдаты ушли. Вдруг появился гнусный пекарь и заявил, что в этой квартире живет коммунистка, которая доставляла оружие. Солдаты опять поднялись наверх, они заняли лестницу и дожидались меня. В нашем доме жили только пролетарии; несмотря на это, женщины кормили солдат и вечером танцевали с ними. В мой ящик для писем были брошены записки, адресованные "спартаковской свинье", и т. п.

Обыскали всю квартиру, разбросали грязное белье, опрокинули кушетку, но ничего не нашли. Единственным оружием, которое они обнаружили, была винтовка, стоявшая между кухонными полками и дверью.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Comments: