Автор: Семён Экштут

К вопросу о целях и средствах

В мае 1945 года, через несколько недель после Победы, власть впервые столкнулась с качественно новой проблемой. Многочисленные бытовые трудности, которые постоянно испытывали люди в своей обыденной жизни на протяжении всех предвоенных лет, легко объяснялись невиданной до того масштабностью решаемых государством задач: необходимостью в кратчайшие сроки создать тяжелую промышленность, осуществить индустриализацию и укрепить оборону страны. Значительную часть тягот и лишений, переживаемых простыми людьми, можно было отнести на счет вражеских козней. Знаменитый поэт Давид Самойлов в октябре 1941 года, размышляя о себе и своем поколении, записал в юношеском дневнике: "37-й год сбил нас с толку. Он потребовал огромного напряжения мысли. Он потребовал большего - веры. Нужно было осудить казни или приветствовать их. Колебаться было нельзя. Перед нами стояла правда, гневная правда государства"¹ . Власть умело манипулировала недовольством населения, направляя его в сторону врагов народа. Поднимая руки и голосуя за смертную казнь для тех, кто был объявлен этими врагами, люди одновременно голосовали и за свою, как им казалось, лучшую жизнь в будущем. Тяжелое бремя военных лет, которое народ стоически вынес на своих плечах, воспринималось как непосредственная данность и не нуждалось в специальном объяснении. За годы войны люди сильно изменились. Ровно через два месяца после окончания войны маршал Советского Союза Леонид Говоров, вспоминая военные годы, задумался и произнес многозначительную фразу: "Народ поумнел, это бесспорно..."² Дело было не в том, что народ-победитель не желал кормить побежденных или жаждал вкусить плоды одержанной победы и ощутить ее материальные выгоды. Не осознавая и не формулируя никаких политических требований, простые люди надеялись, что выигранная война даст им хоть что-то. Народ заявил о своих правах на внимание и заботу государства - и власть вынуждена была реагировать на ростки нового самосознания. Ответ Сталина последовал незамедлительно.

Отрезвление победой

24 мая правительство устроило в Кремле прием в честь командующих войсками Красной Армии. Прием подходил к концу, когда Верховный главнокомандующий товарищ Сталин взял слово и провозгласил последний тост - за здоровье русского народа.

Авторитет Сталина был непререкаем. Современному человеку просто невозможно себе представить такое отношение к носителю верховной власти, какое было у всех или почти у всех в те майские дни 1945 года. Сталин сказал, что Победа была бы невозможна без того доверия, которое народ оказал власти, - и власть это доверие оправдала. А раз власть его оправдала, то она вправе рассчитывать на доверие народа и впредь. Вождь, прежде чем дать разрешение на публикацию своего выступления, собственноручно выправил и тщательно отредактировал стенограмму. Перечисляя выдающиеся качества русского народа, он решил упомянуть о его "крепкой спине", но затем вычеркнул эти слова, ибо не хотел нежелательных ассоциаций³ . Терпение было провозглашено важнейшей чертой русских людей, названных руководящей силой всех народов Советского Союза. Иными словами, все они должны были учиться терпению у "наиболее выдающейся нации из всех наций, входящих в состав Советского Союза", ибо никаких изменений, никаких послаблений в ближайшее время не предвиделось. Лишь единицы, подобно одной работнице швейной фабрики, выразили свое несогласие с вождем: "Тов. Сталин поднимает тост за здоровье нашего народа, за то, что наш народ стойкий и терпеливый, за то, что он завоевал победу, а почему же после победы т. Сталин ничего не дал народу?"⁴ Дело было не только и не столько в страхе. Да, боязнь репрессий была велика: законы военного времени еще не были отменены. Но слова вождя изменили умонастроение народа, который если и выражал отныне свое нетерпение по поводу отсутствия перемен, то виновником своих бед стал считать не власть, а свое непосредственное начальство.

25 июня 1945 года наметившийся в умах людей перелом был подкреплен речью Сталина на приеме в Кремле в честь участников Парада Победы, состоявшегося днем ранее.

"Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают "винтиками" великого государственного механизма, но без которых все мы - маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим. Какой-либо "винтик" разладился - и кончено. Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за "винтики", которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион, потому что это десятки миллионов людей. Это - скромные люди. Никто о них ничего не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это - люди, которые держат нас, как основание держит пирамиду"⁵ .

Простые люди расценили слова Сталина своеобразно. Великий и мудрый Сталин знает и помнит о каждом из них, ибо все они - части единого государственного механизма. А вот непосредственные начальники не следуют завету вождя и не учатся у него внимательному и заботливому отношению к ним. Сам Сталин поручил заботу о них, "винтиках", непосредственному начальству, а оно по своей нерадивости с этим справляется из рук вон плохо.

"Вот дождались конца войны. Думали, что вздохнем, а тут, наоборот, работаем по 11 часов, да без выходных. Завком не заботится о здоровье рабочих, оно у нас пошатнулось, а восстановить его никто не помогает"⁶ .

"Война кончилась, а положение с продуктами стало еще хуже. Все привилегии только начальству, а рабочий живи как хочешь"⁷ .

В июне 1945 года начался переход на 8-часовой рабочий день. Отменялись

стр. 97

обязательные во время войны сверхурочные работы продолжительностью от 1 до 3 часов в сутки. Эти работы по закону оплачивались в полуторном размере, поэтому переход на 8-часовой рабочий день привел к ощутимому снижению заработной платы. На заводе им. Красина слесари-установщики при 11-часовом рабочем дне зарабатывали по 600 рублей и больше, а при 8-часовом - только по 270. Из этого ощутимо сократившегося заработка у рабочих продолжали делать вычеты по Государственному военному займу. За годы войны было выпущено 4 военных займа, которые распространялись по подписке. Формально подписка носила добровольный характер, а фактически была принудительной. Начиная с 1942 года рабочие и служащие ежегодно подписывались на сумму, равную их месячному заработку, которую должны были выплатить в течение 10 месяцев. Это был тот обязательный минимум, ниже которого опускаться было нельзя, а стахановцы и высокооплачиваемые рабочие побуждались начальством подписываться на полтора или даже два оклада. Офицеры Красной Армии подписывались на 170% месячного оклада, генералы - на два оклада. Приветствовалось единовременное внесение всей суммы или большей ее части наличными деньгами. Военные займы выпускались сроком на 20 лет, удержания по подписке производились ежемесячно. Хотя послевоенные заработки существенно уступали заработкам военного времени, вычеты из них и после окончания войны делались в прежнем объеме - исходя из размера заработной платы времен войны. Случалось, что рабочие не только не получали денег на руки в день зарплаты, но еще и оставались должны своему предприятию.

На некоторых столичных предприятиях, в военное время занятых выпуском продукции для фронта, началась реконверсия. Они стали переходить на изготовление изделий гражданского ассортимента. Этот переход не прошел безболезненно: на заводах имели место простои - и рабочие, чей труд оплачивался сдельно, стали мало зарабатывать. Многие работники, чтобы свести концы с концами, были вынуждены искать заработки на стороне. У некоторых заработная плата снизилась в несколько раз, что вызвало много разговоров и обоснованное недовольство рабочих. Люди винили в этом свое начальство: "С рабочих удерживают за брак, а вот за простой оборудования никого не судят"⁸ . Ситуация осложнялась тем, что на целом ряде предприятий заработная плата стала выдаваться с большим опозданием и это вошло в систему. Дело доходило до того, что у малооплачиваемых рабочих не было денег, чтобы выкупить хлеб и продукты по карточкам. Работница фабрики "Красные текстильщики", выражая настроения многих своих товарищей, заявила в июле 1945 года: "Сырья на фабрике не хватает, заработок низкий, но и его вовремя не получаешь. Я и мои дети только и мечтаем в день получки досыта поесть хлеба и картошки"⁹ . Когда в Московской областной филармонии вовремя не выплатили зарплату, то одна из сотрудниц "даже ходила к гадалке, которая ответила, что едва ли скоро выдадут заработную плату"¹⁰ .

В мае 1945 года у подавляющего большинства простых людей была устойчивая иллюзия, что окончание войны тождественно автоматическому возврату к довоенному образу жизни. В течение четырех лет страна жила по принципу "всё для фронта, всё для победы". Основные продукты питания и непродовольственные товары можно было получить только по карточкам. Альтернативой нормированному снабжению стал черный рынок, с существованием которого власть была вынуждена мириться. Все эти годы у большинства советских граждан не было возможности приобрести самые необходимые вещи: одежду, обувь. Сформировался огромный отложенный спрос, и все надеялись, что он будет немедленно удовлетворен, как только наступит мир. Люди верили: "в шесть часов вечера после войны" будут отменены карточки, в обычных (а не только коммерческих магазинах) появятся забытые в годы войны товары; черный рынок ликвидируют, а спекулянтов - сурово накажут. Помогая людям выжить, черный рынок отбирал у них последнее. "Многие горячие головы считали: раз война окончилась, значит, на следующий день распущена армия, отменят карточки и сразу наступит благодать. Первый послевоенный месяц разочаровал многих, ибо, кроме снятия светомаскировки, всё осталось без перемен: те же 550 грамм хлеба на рабочую карточку, та же продолжительность рабочего дня, та же мобилизация на трудовой фронт, те же строгие порядки, та же работа"¹¹ .

Очень скоро люди поняли, что с возвратом к довоенному образу жизни придется подождать. 9 августа 1945 года, ровно через три месяца после победоносного окончания Великой Отечественной войны, началась война с Японией. В это время редкая неделя проходила без митингов или политбесед. Так, москвичей собрали по случаю заявления советского правительства об объявлении войны Японии. По давно уже заведенному обычаю выступали ораторы с заранее написанными речами и по бумажке выражали свое одобрение, признавая новую войну необходимой и своевременной. Естественно, что им никто не возражал, но документальные фотографии отчетливо зафиксировали отчужденные и хмурые лица митингующих. Люди не ждали от войны ничего хорошего и в частных разговорах давали волю своим чувствам: "Еще не успели зажить раны, и снова начались наши муки"¹² . Причина тревоги не требовала объяснений: многие опасались, что война затянется на долгие месяцы, на плечи людей лягут новые тяготы и начнутся новые страдания. "Когда я услышала сообщение о войне с Японией, встать не могла, ноги подкосились, ведь мы без передышки четыре года живем впроголодь"¹³ , - сказала работница одного из номерных московских заводов. Причина новых трудностей и лишений не воспринималась населением как уважительная. Некоторые москвичи сомневались в том, что эта война носит справедливый характер. "Когда Германия напала на СССР, - заявила комсомолка Гусарова, - ясно было, что мы вели справедливую войну. А теперь не Япония, а мы первые начали наступление. Выходит, что не Япония, а СССР - агрессивное государство"¹⁴ .

Сталин как русский державник

У Сталина были амбициозные имперские планы: после победоносного окончания Великой Отечественной войны он мечтал занять укрепленную позицию на берегу Мраморного моря, получив ключ от Черноморских проливов, что позволило бы ему беспрепятственно вывести Черноморский флот в Средиземное море. 23 июля 1945 года во время обеда у Черчилля в ходе Берлинской конференции Сталин открыто заявил ему о своих притязаниях, но столкнулся с активным противодействием союзников по антигитлеровской коалиции и был вынужден отступить. Однако имперские амбиции вождя этим не ограничивались. Во время Берлинской конференции трех союзных держав он предложил следующую встречу Большой тройки провести в Токио. "Он с энтузиазмом говорил о вступлении русских войск в войну против Японии и, видимо, предвидел еще много месяцев войны, которую Россия будет вести во все больших

стр. 98

масштабах, ограничиваемых лишь пропускной способностью Транссибирской железной дороги"¹⁵ .

6 и 9 августа 1945 года авиация США впервые в истории применила атомное оружие при бомбардировке японских городов Хиросима и Нагасаки. Пострадало около 500 тысяч мирных жителей. Америка продемонстрировала не только Японии, но и всему миру свое стратегическое превосходство, которое могло быть использовано как эффективное средство политического давления в послевоенном мире. В советской печати появилось сообщение об этих бомбардировках, и во время регулярно проводимых бесед на политические темы москвичи стали задавать агитаторам резонный вопрос: "Если Америка располагает атомной бомбой огромной взрывной силы, не может ли она диктовать свои условия всем странам мира?"¹⁶ Хотя опытные агитаторы и давали на него отрицательный ответ, но что мог Советский Союз реально противопоставить атомной мощи заокеанской сверхдержавы? Ответ от товарища Сталина последовал безотлагательно. 12 августа 1945 года, через три дня после начала ведения боевых действий на Дальнем Востоке, в Москве с большой помпой был отпразднован Всесоюзный день физкультурников: на Красной площади состоялся грандиозный и красочный физкультурный парад. Присутствовавший на нем дипломатический корпус должным образом оценил демонстративный жест главы Советского правительства. Генералиссимус Сталин пригласил подняться на трибуну Мавзолея троих высокопоставленных американцев: кавалера ордена "Победа" генерала Дуайта Эйзенхауэра, американского посла, а также главу военной миссии в Москве генерала Джона Дина. Это приглашение, переданное через начальника Генерального штаба Красной Армии генерала армии Алексея Антонова, не имело прецедентов. Доселе ни один иностранец не удостаивался подобной чести. Американцы были искренне восхищены тем замечательным, волнующим зрелищем, которое они в течение пяти часов наблюдали с трибуны Мавзолея. "Этот парад явился величественной демонстрацией силы и могущества нашей Родины, располагающей неисчерпаемыми людскими резервами"¹⁷ . СССР еще не обладал секретом производства атомной бомбы и пока что не имел ядерных боеприпасов в своих арсеналах. "Крепкая спина" русского народа стала единственно возможной альтернативой и этому секрету, и этому оружию.

2 сентября 1945 года Япония признала себя побежденной и сложила оружие, подписав акт о безоговорочной капитуляции. Закончилась Вторая мировая война. В своем обращении к советскому народу Верховный главнокомандующий сказал: "...поражение русских войск в 1904 г. в период Русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил"¹⁸ . Окончание войны было встречено населением с огромной и неподдельной радостью, однако среди собранных информаторами откликов трудящихся не было ни одного, в котором бы выражалась удовлетворенность от сознания того, что "черное пятно" смыто. До войны романтический поэт мог написать:

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя19.

В 1940 - 1941 годах так думал не один Павел Коган. Прошло четыре года - и ситуация изменилась. Люди во время войны потеряли своих родных и близких, они были истощены, продолжали непосильно трудиться - и меньше всего размышляли о каком-то "черном пятне" сорокалетней давности. Им и без этого хватало тяжелых воспоминаний. Но вождя не интересовали реальные проблемы "винтиков". Он мыслил геополитическими категориями.

Не прошло и года после окончания войны, как секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Жданов назвал неправильной установку на то, "что после войны людям надо дать отдохнуть и т.д."²⁰ . Огромная пропагандистская машина работала на полную мощность. Малейшая попытка творческой интеллигенции отразить реальную жизнь и реальные трудности решительно пресекалась. В 1946 году была снята вторая серия фильма "Большая жизнь". В этой кинокартине шла речь о восстановлении угольных шахт Донбасса после войны. Перед тем как пустить фильм в прокат, "Большую жизнь" показали Сталину: в те годы ни один фильм не выходил на экран без санкции вождя. На сей раз реакция Сталина была исключительно жесткой. "Просто больно, когда смотришь, неужели наши постановщики, живущие среди золотых людей, среди героев не могут изобразить их как следует, а обязательно должны испачкать? У нас есть хорошие рабочие, черт побери! Они показали себя на войне, вернулись с войны и тем более должны показать себя при восстановлении. <...> То, что люди живут в страшных условиях, почти под небом, что инженер, заведующий шахтой, не знает где поспать, всё это придется выкинуть. Это, может быть, и имеет место кое-где, но это нетипично"²¹ . В итоге фильм вышел в прокат только в 1958 году. Товарищ Сталин руководствовался собственной логикой: героизм, проявленный на войне, требует от народа самопожертвования и при восстановлении страны. Люди не только не получили воздаяния за героизм, но от них требовались новые свершения и новые жертвы.

Пройдет несколько десятилетий, и в 1980 году один из участников советского "Уранового проекта" президент Академии наук СССР Анатолий Александров скажет: "Теперь можно открыто и прямо сказать, что значительная доля трудностей, пережитых нашим народом в первые послевоенные годы, была связана с необходимостью мобилизовать огромные людские и материальные ресурсы, с тем чтобы сделать всё возможное

стр. 99

для успешного завершения в самые сжатые сроки научных исследований и технических проектов для производства ядерного оружия"²² . Сроки действительно были самыми сжатыми. Уже 6 ноября 1947 года Вячеслав Молотов, выступая на торжественном заседании Моссовета, посвященном 30-летию Октябрьской революции, заявил, что секрета атомной бомбы давно не существует. Прошло еще два года, и 29 августа 1949 года на опытном полигоне в 170 км западнее Семипалатинска был осуществлен первый взрыв советской атомной бомбы. Ядерный заряд РДС-1 был установлен на металлической решетчатой башне высотой 37,5 метра. Еще через два года советские атомные бомбы "научатся летать", и в октябре 1951 года атомную бомбу сбросят с самолета. Советский Союз стал обладателем ядерного оружия и тем самым подтвердил свой статус великой державы. Политическая значимость этого события неоспорима. Но была ли столь безусловной его практическая целесообразность? Да, после окончания Второй мировой войны американцы не только обладали атомной монополией, но и прибегали к ядерному шантажу. Но этот шантаж, на мой взгляд, был реакцией на непомерные, с точки зрения союзников, сталинские внешнеполитические притязания.

Советская дипломатия и лично товарищ Сталин настаивали на признании союзниками "границ 1941 года" и полагали, что вдоль западных рубежей СССР должны быть установлены дружественные Советскому Союзу политические режимы. Сталин добивался пересмотра режима черноморских проливов, желал получить на правах аренды военно-морскую базу в Дедеагаче (Фракия) на Эгейском море и хотел, чтобы Турция вернула СССР города Карс, Ардаган и Артвин с соответствующими округами, в 1921 году отторгнутыми турками от Армении. Сталин претендовал на приобретение стратегических опорных пунктов не только в проливах (за счет Турции), но и в самом Средиземноморье (за счет бывших колоний Италии). "Делались заявки на приобретение таких же опорных пунктов в Балтийском и Баренцевом морях, а также на создание просоветского анклава на севере Ирана в качестве буфера, обеспечивающего к тому же свободный доступ к иранской нефти. Сталин считал эту программу вполне обоснованной с точки зрения обеспечения безопасности СССР. Это признавалось и сведущими людьми на Западе"²³ . Признавалось лишь до тех пор, пока шли боевые действия на Западе, и в первые недели после капитуляции Германии. Окончание Второй мировой войны в корне изменило ситуацию. После победы над Японией "заинтересованность англосаксов в расположении Кремля резко пошла на убыль, а вместе с ней и терпимость к его геополитическим притязаниям"²⁴ . Однако, применив ядерное оружие против Японии, США в конце 40-х годов еще не были готовы начать глобальную наступательную ядерную войну, потому что не имели необходимого количества ядерных боеприпасов. Чтобы их накопить, требовалось не менее 10 лет. Ядерный шантаж Соединенных Штатов был блефом, и Сталин это очень хорошо знал²⁵ .

До сих пор не существует ответов на следующие вопросы: следовало ли концентрировать все усилия послевоенной экономики СССР на атомной программе, если ядерная война против Советского Союза в ближайшие годы была маловероятна? Был ли товарищ Сталин гениальным политическим деятелем, сумевшим сполна использовать десятилетнюю мирную передышку, отпущенную ему Историей, или же он был диктатором, который в угоду своим непомерным политическим амбициям заставил разоренную войной страну приносить всё новые и новые жертвы? Так, генерал Рыбальченко сказал генералу Гордову: "Я все-таки думаю, что не пройдет и десятка лет, как нам набьют морду. Ох и будет! Если вообще что-нибудь уцелеет". Откровенный разговор двух генералов был зафиксирован оперативной техникой МГБ и стал основанием для вынесения им смертного приговора. Должно пройти не менее ста лет со дня окончания Великой Отечественной войны - и лишь тогда будущий историк сможет, не задевая ничьих чувств, решить эту проблему. Пока же жив хоть один творец Победы, любые рассуждения на эту тему будут расцениваться им как глубоко аморальные и в высшей степени оскорбительные для него лично. Поколение победителей заслужило это право. А пока, по меркам истории, нас отделяет от этих событий слишком малый временной промежуток, чтобы можно было дать однозначный ответ на подобные вопросы.

Если бы СССР отказался от притязаний на статус великой державы, то уже к середине 50-х годов с советским присутствием в странах Восточной Европы было бы покончено. Страна лишилась бы пояса безопасности по западному и балканскому периметру своих границ. А создание такого пояса безопасности расценивалось не только руководством СССР, но и народом как важнейший внешнеполитический итог победы во Второй мировой войне. Если бы все экономические и внеэкономические ресурсы советского режима не были сконцентрированы на создании ракетно-ядерного щита, то, естественно, вскоре союзники по антигитлеровской коалиции перестали бы считаться с СССР при решении международных вопросов. Но зато отказ от форсированного создания мощного военно-промышленного комплекса позволил бы стране сосредоточиться на решении своих внутренних проблем.

Применив сослагательное наклонение к истории, можно предположить, что в первую очередь при таком сценарии послевоенного развития были бы распущены колхозы. Основная часть населения проживала в сельской местности, еще не утратила вековой связи с землей и страстно надеялась на то, что щедро оплаченная кровью Победа принесет крестьянам долгожданное освобождение от колхозного рабства. Они не стремились бы в город за хлебом, а наоборот, завалили бы город продуктами. Разумеется, лишь в том случае, если бы власть разрешила им свободную торговлю на рынке и позаботилась бы о насыщении этого рынка товарами народного потребления. А для этого нужно было придать мощное ускорение развитию легкой промышленности. Следовало отказаться и от "добровольной" подписки на займы, чтобы повысить покупательную способность населения, в противном случае товары стали бы залеживаться на прилавках магазинов. После Победы даже столичные власти не могли дать каждому нуждающемуся инвалиду войны по комнате. Чтобы покончить с острым жилищным кризисом, по всей стране пришлось бы интенсивно развивать жилищное строительство. Деньги, которые трудящиеся ежегодно отдавали взаймы государству на создание военно-промышленного комплекса, пошли бы на строительство жилья и объектов социальной и культурной инфраструктуры...

Счеты с историей

Перечень возможных альтернатив реальному развитию событий можно продолжить. Но делать это не имеет особого смысла. Очевидно, что человек, стоявший у власти в 1945 году и твердо державший эту власть в руках, никогда не допустил бы такого развития событий. Думал ли сам Сталин о том, что скажет о нем история? Вне всякого сомнения, да. Поэт Давид Самойлов заметил: "Сталину было не плевать (на историю.

стр. 100

- С. Э.). Он ее чуял и знал, как с ней обращаться"²⁶ . Еще 5 или 6 декабря 1943 года, через несколько дней после успешного завершения Тегеранской конференции, Сталин сказал маршалу авиации Александру Голованову: "Я знаю.., что когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. ...Но я уверен, что ветер истории всё это развеет..."²⁷ Мы можем только предполагать, за что, по мнению Сталина, на его голову должны были вылить эти ушаты грязи: за насильственную коллективизацию, за преступления времен "большого террора", за огромные потери и трагические неудачи в начале войны... Очевидно только одно. Сталин допускал возможность этих обвинений, но он никогда не ведал ни колебаний, ни сомнений. Сталин не погружался в мучительные размышления о том, что скажет о его деяниях история. Он был абсолютно чужд раздвоенности и предпочитал действовать - не всегда быстро, но всегда решительно. Для государственного деятеля нерешительность - это не только непозволительная роскошь, но и совершенно недопустимый изъян. "Безвольный Гамлет"²⁸ расценивался товарищем Сталиным как безусловно отрицательный литературный персонаж, поэтому трагедия Шекспира была разрешена к постановке на советской сцене лишь после смерти вождя. "В этот момент нельзя испытывать ничего, кроме сочувствия человеку, который должен будет предстать перед Божьим судом, отягощенный такими страшными грехами" - такова была 5 марта 1953 года реакция Ватикана на сообщение о смертельной болезни Сталина²⁹ . Но этот человек в таком сочувствии не нуждался. И дело не только в том, что, рассуждая о самом себе в третьем лице, он предпочитал говорить не о грехах или преступлениях, а всего лишь о недостатках. "Конечно, только хороших людей на свете не бывает. В жизни любой самый хороший человек обязательно имеет и свои недостатки, и у Сталина их достаточно"³⁰ . Для него суть проблемы заключалась в ином. Товарищ Сталин был уверен в собственной правоте: все эти годы он созидал мощное государство, которое в российских условиях рассматривал как единственно возможный противовес внешнему нашествию и внутренней смуте. "Нам надо было закрепить то, что завоевано", - вспоминал Молотов, и Сталин, по его словам, был полон решимости не упустить этот исторический шанс и не "дать себя одурачить", как это часто случалось с Россией в предыдущих войнах"³¹ .

Именно под этим углом зрения он смотрел в прошлое и находил в истории подтверждение собственной непогрешимости. Для него создание русского централизованного государства было явлением безусловно прогрессивным - историческим шагом вперед по сравнению с периодом феодальной раздробленности. Любая жестокость, проявленная в борьбе с раздробленностью и направленная на укрепление централизованной власти, не только не вызывала у него никаких нравственных сомнений, но и оценивалась вождем как безусловно положительное историческое явление. Сталин мыслил себя собирателем русских земель, в разное время и по разным причинам отпавшим от государства Российского. "И на Западе, и на Востоке было возвращено всё, ранее отнятое, и всё, ранее отданное, и вдобавок была решена и задача целых столетий..."³² . Эти слова незадолго до смерти написал Константин Симонов, еще при жизни вождя шесть раз удостоенный звания лауреата Сталинской премии. Симонов никогда не сомневался в коммунистической идеологии, чего нельзя сказать, например, о графе Алексее Игнатьеве. Автор знаменитой книги "Пятьдесят лет в строю" начал службу в офицерских чинах корнетом Кавалергардского полка, а закончил ее генерал-лейтенантом Красной Армии. Однако его рассуждения на закате жизни ничем не отличались от рассуждений Симонова. Игнатьев всегда верно служил России и о своей службе сказал так: "Я не служил царям!" А затем добавил: "Никогда я не стану и коммунистом! Но я должен признать, что никогда Российская империя не была столь великой, как с ними. От Эльбы до Тихого океана!"³³ Западная Украина и Западная Белоруссия, Прибалтика, Бессарабия и Северная Буковина были возвращены в состав державы еще перед войной. После окончания Второй мировой войны страна вернула Закарпатскую Русь, Южный Сахалин, Курилы. Благодаря Сталину был взят реванш за поражение Российской империи в войне с Японией, и СССР вновь получил на правах аренды города Порт-Артур и Дальний.

Для русского интеллигента слово "опричник" было бранным словом. Для человека, воспитанного на русской классической литературе, опричнина как историческое явление ассоциировалась с беззаконными и изуверскими репрессиями, казнями, земельными конфискациями, а сам опричник - с карателем

стр. 101

и палачом. Товарищ Сталин эту эпоху воспринимал иначе. "Иван Грозный, как прогрессивная сила своего времени, и опричнина, как его целесообразный инструмент..."³⁴ Это было особенно заметно, когда Сталин проводил прозрачные параллели между собой и царем Иваном IV. "Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил, и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал... Нужно было быть еще решительнее"³⁵ . Вождь был убежден, что проявленная им, Сталиным, жестокость, даже если она в каких-то отдельных случаях и оказывалась чрезмерной, в целом была оправдана исторической необходимостью. В чем заключалась эта необходимость? Безусловно в том, чтобы страна сохранилась на мировой арене в качестве великой державы, а не погрузилась бы в хаос смуты. По сталинской логике, жестокость и единомыслие были лучше, чем смута. Поэтому он не считался с ценой и был беспощаден, когда насильственно насаждал это единомыслие и созидал великую державу. Да, такую державу он создал. Советский Союз сумел противостоять внешней агрессии и ценой неимоверных жертв вышел из войны победителем. Именно после Победы СССР стал сверхдержавой, претендующей на ведущую роль в международных отношениях. Союзники по антигитлеровской коалиции, хотя расценивали иные из сталинских притязаний как чрезмерные, но даже противодействуя этим притязаниям, были вынуждены с ними считаться. Чтобы сдержать имперские амбиции вождя, нужны были согласованные действия других сверхдержав, что само по себе превращало эти амбиции в важный фактор мировой политики, а самого Сталина - в авторитетного политического деятеля мирового масштаба.

Сталин стоял во главе державы, которая обладала, как тогда всем казалось, неисчислимыми мобилизационными возможностями. Но в ней всё было жестко централизованно, и в силу этого она не была способна к модернизации. Любое изменение могло нарушить эту централизацию и привести к разрушению всей политической системы. Такая страна была обречена на хроническое отставание. Она не успевала за быстро меняющимся послевоенным миром. Она могла ценой неимоверных усилий совершить колоссальный прорыв и создать мощный военно-промышленный комплекс, разгадать секрет атомной бомбы, послать человека в космос... Но всё это было достигнуто за счет неравномерного развития отраслей народного хозяйства и крайне низкого, а во времена Сталина - фактически нищенского жизненного уровня населения. Не говоря уже и о том, и это главное, что созданное Сталиным государство было абсолютно бесчеловечным и варварским, а преступления этого государства против своих граждан чудовищны.

Примечания.

¹ Самойлов Д. С. Поденные записи: В 2-х тт. Т. 1. - М.: Время, 2002. С. 139.

² Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь: Воспоминания в 3-х тт. Т. 3. - М.: Советский писатель, 1990. С. 9.

³ Невежин В. А. Застольные речи Сталина. Документы и материалы. - М., СПб.: АИРО-XX; Дмитрий Буланин, 2003. С. 469, 470.

⁴ Информация оргинструкторского отдела МГК ВКП(б) Г. М. Попову - об откликах трудящихся на выступление т.Сталина на приеме в честь командующих войсками Красной Армии. 26 мая 1945 г. // Москва послевоенная. 1945 - 1947. Архивные документы и материалы. - М.: Мосгорархив, 2000. С. 53.

⁵ Из речи И. В. Сталина на приеме в Кремле в честь участников Парада Победы. 25 июня 1945 г. // Москва послевоенная. С. 73.

⁶ Информация оргинструкторского отдела МГК ВКП(б) Г. М. Попову - о политических настроениях москвичей. 9 июня 1945 г. // Москва послевоенная. С. 59.

⁷ Там же.

⁸ Там же. С. 60.

⁹ Информация оргинструкторского отдела МГК ВКП(б) Г. М. Попову - о политических настроениях трудящихся. 18 июля 1945 г. // Москва послевоенная. С. 91.

¹⁰ Из информации оргинструкторского отдела МГК ВКП(б) Г. М. Попову - о ходе подготовки к выборам в Верховный Совет СССР по г.Москве. 27 октября 1945 г. // Москва послевоенная. С. 106.

¹¹ Из дневника начальника инженерного отдела штаба МПВО г.Москвы Ю. Ю. Каммерера. 25 июля 1945 г. // Москва послевоенная. С. 92.

¹² Информация оргинструкторского отдела МГК ВКП(б) Г. М. Попову - об откликах трудящихся на заявление Советского правительства об объявлении войны Японии. 9 августа 1945 г. // Москва послевоенная. С. 95.

¹³ Там же.

¹⁴ Москва послевоенная. С. 739 - 740 (примечание 69).

¹⁵ Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 3. - М., 1991. С. 682.

¹⁶ Информация оргинструкторского отдела МГК ВКП(б) Г. М. Попову - об откликах трудящихся на заявление Советского правительства об объявлении войны Японии. 9 августа 1945 г. // Москва послевоенная. С. 95.

¹⁷ Из корреспонденции газеты "Московский большевик" о праздновании 12 августа 1945 г. в Москве Всесоюзного дня физкультурника // Москва послевоенная. С. 97.

¹⁸ Москва послевоенная. С. 101.

¹⁹ Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне. - М. -Л.: Советский писатель, 1965. С. 309 (Библиотека поэта. Большая серия).

²⁰ Из стенограммы выступления секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова на совещании в Агитпропе ЦК по вопросам пропаганды. 18 апреля 1946 г. // Сталин и космополитизм. 1945 - 1953. Документы агитпропа ЦК КПСС. - М.: МФД: Материк, 2005. С. 50.

²¹ Правленая стенограмма выступления И. В. Сталина на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) по вопросу о кинофильме "Большая жизнь" (2-я серия). 9 августа 1946 г. // Сталин и космополитизм. 1945 - 1953. С. 58.

²² Цит. по: Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920 - 1950-е годы: Темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. - М.: РОССПЭН, 1996. С. 241.

²³ Печатнов В. Его империя // Родина. 2003. N 2. С. 20.

²⁴ Там же. С. 21.

²⁵ Судоплатов П. А. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930 - 1950 годы. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. С. 321, 344, 345; Быстрова И. В. Военно-экономическая политика СССР: от "демилитаризации" к гонке вооружений // Сталинское десятилетие холодной войны: факты и гипотезы. - М.: Наука, 1999. С. 180.

²⁶ Самойлов Д. С. Поденные записи: В 2-х тт. Т. 2. - М.: Время, 2002. С. 204 (запись от 14 августа 1984 г.).

²⁷ Голованов А. Е. Дальняя бомбардировочная... - М.: Дельта НБ, 2004. С. 366.

²⁸ Правленая стенограмма выступления И. В. Сталина на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) по вопросу о кинофильме "Большая жизнь" (2-я серия). 9 августа 1946 г. // Сталин и космополитизм. 1945 - 1953. С. 57.

²⁹ 1953 год. Между прошлым и будущим: Каталог выставки. 28 февраля - 11 мая 2003 года. - М.: Белый берег, 2003. С. 37 (Кат. 141).

³⁰ Голованов А. Е. Дальняя бомбардировочная... С. 366.

³¹ Цит. по: Печатнов В. Его империя // Родина. 2003. N 2. С. 21.

³² Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине. С. 186.

³³ Гароди Р. "Моя гонка по веку в одиночку": Советский опыт (1953 - 1968) // Родина. 1990. N 11. С. 66.

³⁴ Записка И. В. Сталина председателю Комитета по делам кинематографии при СНК СССР И. Г. Большакову по поводу сценария кинофильма "Иван Грозный". 13 сентября 1943 г. // Власть и художественная интеллигенция. 1917 - 1953. - М.: МФД, 2002. С. 499.

³⁵ Запись беседы И. В. Сталина, А. А. Жданова и В. М. Молотова с С. М. Эйзенштейном и Н. К. Черкасовым по поводу фильма "Иван Грозный". 26 февраля 1947 г. // Власть и художественная интеллигенция. 1917 - 1953. С. 613.

Permanent link to this publication: