Заглавие статьи | ВОСПОМИНАНИЯ О МАРКСЕ (Поль Лафарг и Вильгельм Либкнехт) |
Источник | Борьба классов, № 3-4, Апрель 1933, C. 103-113 |
I
...В своей деятельности Маркс не ограничивался страной, в которой он родился: "Я гражданин мира, - говорил он, - и действую там, где нахожусь". И действительно, во всех странах, куда забрасывали его события и политические преследования, во Франции, Бельгии, Англии, он принимал выдающееся участие в революционных движениях, которые там развивались.
Но не в качестве неутомимого и несравненного социалистического агитатора, а как ученый предстал он впервые предо мною в той рабочей комнате на Мейтленд Парк Род, куда со всех сторон цивилизованного мира стекались партийные товарищи для того, чтобы узнать по разным вопросам мнение мастера социалистической мысли. Это - историческая комната, и надо ее знать, если хочешь понять интимную сторону духовной жизни Маркса. Она помещалась в первом этаже, и широкое окно, через которое в комнату попадала масса света, выходило в парк. По обе стороны камина и напротив окна у стен стояли книжные шкафы, которые были полны книгами и до самого потолка загружены свертками газет и рукописей. Против камина и с одного бока у окна стояли два стола, заваленные бумагами, книгами и газетами: в середине комнаты, где было много света, стоял очень простой и небольшой рабочий стол (три фута в длину, два фута в ширину) и деревянное кресло. Между креслом и книжным шкафом напротив окна стоял кожаный диван, на который Маркс время от времени ложился для того, чтобы отдохнуть. Книги лежали и на камине, тут же были сигары, спички, коробки с табаком, пресспапье, фотографии его дочерей, его жены, Вильгельма Вольфа и Фридриха Энгельса. Маркс очень много курил. "Капитал" не вернет мне даже того, что стоили мне сигары, которые я выкурил, работая над ним" - сказал он мне. Но в еще большем количестве истреблял он спички; он так часто забывал о своей трубке или о сигаре и ему так часто приходилось их зажигать, что коробки спичек опустошались с невероятной быстротой.
Маркс никому не позволял приводить в порядок, или, вернее, в беспорядок, свои книги и бумаги. Они только с виду были в беспорядке: все было, собственно говоря, на своем определенном месте, и он, не ища, немедленно брал книгу или тетрадь, которые ему были нужны. Даже во время беседы он часто останавливался, чтобы показать в книге приведенную цитату или цифру. Он был одно целое со своей рабочей комнатой, находящиеся в ней книги и бумаги повиновались ему так же, как члены его собственного тела.
В расстановке книг Маркс не руководился внешней симметрией; книги различных форматов и брошюры стояли тесно друг подле друга: он расставлял книги не по формату, а по их содержанию. Книги для него были духовными инструментами, а не предметами роскоши. "Они мои рабы и должны служить мне, как я хочу". Он не обращал внимания на их формат, переплет, красоту бумаги или печати; он загибал углы, покрывал поля отметками карандашом и подчеркивал строки. Надписей он никаких не делал, но сплошь и рядом он не мог воздержаться от вопросительных
и восклицательных знаков, если автор писал ошибочные вещи. Система подчеркивания, которой он пользовался, позволяла ему очень легко находить в книге нужное место. У него была привычка после продолжительных перерывов перечитывать свои записные книжки и отмеченные в книгах места для того, чтобы закрепить их в своей памяти, которая отличалась исключительной остротой и точностью. Он изощрял ее с юных лет, выучивая, по совету Гегеля, наизусть стихи на незнакомом ему языке.
Гейне и Гете, которых он в разговоре часто цитировал, он знал наизусть; он постоянно читал поэтов, выбирая их из всех европейских литератур; ежегодно прочитывал он Эсхила в греческом оригинале; его и Шекспира он любил как двух величайших драматических гениев, которых породило человечество. Шекспира, которого он очень любил, он специально изучал. Он знал его самых незначительных персонажей. В семье Маркса господствовал настоящий культ великого английского драматурга. Его три дочери знали его наизусть. Когда он после 1848 г. задумал усовершенствоваться в английском языке, на котором он еще раньше умел читать, он стал собирать и приводить в систему все своеобразные шекспировские выражения; так же внимательно изучал он часть полемических произведений Вильяма Коббета, которого он очень высоко пенил. Данте и Берне "были его любимейшими поэтами. Ему доставляло большое удовольствие, когда его дочери читали вслух сатиры или пели романсы шотландского поэта1 .
Неутомимый труженик и великий ученый Кювье устроил в парижском музее, в котором был директором, несколько рабочих комнат для своих личных занятий. Каждая комната предназначалась для особого рода работы; в каждой находились необходимые для этого книги, инструменты, анатомические препараты и т. п. Уставши от одного рола занятий, Кювье переходил в соседнюю комнату и принимался за другое дело: в том и состоял его отдых. Маркс был такой же неутомимый работник, но у него не было средств устраивать себе несколько рабочих кабинетов, как у Кювье. Отдыхом ему служило только шаганье взад и вперед по комнате: от дверей до окна была вытоптана на ковре полоска, которая резко выделялась, точно тропинка на лугу. Повременам Маркс ложился на диван и читал роман, причем иногда начинал сразу несколько книг, читая их попеременно. Подобно Дарвину, он был большим любителем романов.
Маркс любил преимущественно романы XVIII столетия и особенно Фильдинга; из позднейших писателей ему больше всего правились Поль де-Кок, Чарльз Ливер, Александр Дюма-отец и Вальтер Скотт, роман которого "Пуритане" ("Old Mortality") он считал образцовым произведением. Он проявлял особенный интерес к рассказам, богатым приключениями и юмористическим элементом. Выше всех романистов он ставил Сервантеса и Бальзака; в Дон-Кихоте он видел эпос вымирающего рыцарства, добродетели которого в только что народившемся мире буржуазии стали чудачествами и вырывали насмешки. Бальзака он ставил так высоко, что собирался написать критику его крупнейшего произведения "Человеческая комедия", как только окончит свое сочинение по политической экономии. Бальзак был не только историком общества своего времени, но также творчески предвосхитил те фигуры, которые при Людовике-Филиппе находились еще в зародышевом состояния и только после смерти Бальзака, при Наполеоне III, достигли полного развития. Маркс читал на всех европейских языках, а на трех - немецком, французском и английском - и писал так, что восхищал людей, знающих эти языки: он любил повторять фразу: "чужой язык есть оружие в жизненной борьбе". Он обладал огромным лингвистическим талантом, который
1 Бернса. - Ред. сборника.
унаследовали от него также его дочери. Когда Марксу было уже 50 лет, он принялся за изучение русского языка и, несмотря на трудность этого языка, овладел им через каких-нибудь шесть месяцев настолько, что мог с удовольствием читать русских поэтов и прозаиков, из которых особенно ценил Пушкина, Гоголя и Щедрина. За изучение русского языка он принялся, чтобы иметь возможность читать официальные документы, опубликование которых, в силу содержащихся в них ужасных разоблачений, правительство запрещало. Преданные друзья доставляли их Марксу, и последний является, несомненно, единственным западноевропейским экономистом, который имел возможность ознакомиться с ними.
Наряду с поэтами и романистами у Маркса было еще замечательное средство для умственного отдыха; это была математика, к которой он имел особое пристрастие. Алгебра служила ему даже нравственным утешением: он прибегал к ней в самые мучительные минуты своей беспокойной жизни. Во время последней болезни жены он не мог продолжать обычных научных занятий; и в этом тяжелом состоянии он мог сколько-нибудь успокоиться, только погружаясь в математику. В это время душевных страданий он написал работу по исчислению бесконечно малых величин, которая, по отзывам видевших ее специалистов, имеет большое научное значение и будет опубликована в собрания его сочинений. В высшей математике он находил диалектическое движение в его наиболее логичной и в то же время в простейшей форме. Он считал также, что наука только тогда достигает совершенства, когда ей удается пользоваться математикой.
Собственная библиотека Маркса, которую он тщательно собирал за долгое время своей исследовательской работы, в течение своей жизни, и которая содержала более тысячи томов, была для него недостаточна, и он в течение многих лет был усердным посетителем Британского музея, книгохранилище которого он ценил очень высоко. Даже противники его вынуждены были признать его обширные и глубокие познания не только по его специальности - политической экономии, но также и по истории, философии и по литературам всех стран.
Хотя спать он ложился всегда очень поздно, но между восемью и девятью часами утра он всегда был уже на ногах, пил черный кофе, прочитывал газеты и шел затем в свою рабочую комнату, где и работал до двух или до трех часов ночи. Он делал перерывы только для еды и вечером, чтобы прогуляться в Хемстед Хис, если позволяла погода; днем час или два он спал на своем диване. В молодости у Маркса было обыкновение просиживать за работой целые ночи. Работа стала страстью Маркса; она поглощала его настолько, что за ней он часто забывал о еде. Нередко приходилось звать его к обеду по нескольку раз, пока он спускался, наконец, в столовую; и едва лишь он с'едал последний кусок, как снова уже шел в свою комнату. Ел он очень мало и прямо-таки страдал отсутствием аппетита; он пытался с этим бороться, употребляя в пищу острые и соленые кушанья - ветчину, копченую рыбу, икру и маринады. Желудок должен был расплачиваться за колоссальную работу мозга. Весь свой организм приносил он в жертву своему мозгу: мышление было для него высшим наслаждением. Мне приходилось часто слышать, как он повторял слова Гегеля, учителя философии во время его юности: "Даже преступная мысль злодея величественнее и возвышеннее всех чудес неба".
Организм его должен был быть очень крепким, чтобы выносить такой необычный образ жизни и такую изнуряющую умственную работу. И в действительности он был очень здоровым человеком, роста выше среднего, плечи были широкие, грудь хорошо развита, он был пропорционально сложен, пожалуй, только туловище было несколько длиннее, чем следует по сравнению с ногами, как это часто встречается у еврейской расы. Если бы в молодости он много занимался гимнастикой, то стал бы
очень сильным человеком. Единственное физическое упражнение, которым он занимался регулярно, была ходьба; целыми часами, беседуя и куря, он мог шагать или взбираться на холмы, не чувствуя ни малейшей усталости. Можно даже сказать, что в своем кабинете он работал на ходу; он присаживался лишь на короткие промежутки времени, чтобы записать то, что он обдумал во время ходьбы. Он очень любил беседовать расхаживая и лишь время от времени останавливался, когда речь становилась особенно оживленной или разговор становился серьезным...
Маркс работал всегда с величайшей добросовестностью; любой факт, любая цифра, приводимые им, подтверждались ссылкой на самые лучшие авторитеты. Он не довольствовался сообщениями из вторых рук: он сам всегда добирался до источника, какие бы трудности это ни представляло; даже ради второстепенного факта он спешил в Британский музей, чтобы в его библиотеке проверить этот факт. Оппоненты никогда не были в состоянии обличить Маркса в опрометчивости, - указать, что его доказательства построены на фактах, не выдерживающих строгой критики. Следуя этой привычке обращаться непосредственно к первоисточникам, он часто читал малоизвестных писателей, цитаты из которых встречаются у него одного. Подобных цитат в "Капитале" так много, что можно, пожалуй, заподозрить, не делал ли он их намеренно, чтобы похвастать своей начитанностью. Маркс, однако, имел в виду отнюдь не такую цель: "Я творю суд истории и воздаю каждому по его заслугам" - говорил он и считал своим долгом назвать имя каждого писателя, который впервые высказал ту или другую идею или выразил ее наиболее определенно, как бы незначителен или малоизвестен ни был этот писатель.
Его литературная совесть была столь же строга, как и его научная совесть. - Он не только никогда не ссылался на факт, в котором не был вполне уверен, но и ни разу не позволял себе говорить о предмете, которого предварительно основательно он не изучил. Он не опубликовывал ничего до тех пор, пока не добивался тщательной обработкой и неоднократными переделками соответствующей формы. Ему была невыносима мысль появиться перед публикой с вещью, недоработанной до конца. Показывать свои рукописи, пока в них не закончено все до последней запятой, было для него чистым мучением. Так сильно было в нем это чувство, что он однажды сказал, что лучше сожжет свои рукописи, чем оставит их неоконченными.
Вряд ли читатель даже представит себе все трудности, которые вытекали из его метода исследования. Так, чтобы написать в "Капитале" около двадцати страниц об английском рабочем законодательстве, он должен был проштудировать целую библиотеку Синих книг, содержащих доклады следственных комиссий и фабричных инспекторов Англии и Шотландии: он прочитал их от начала до конца, как можно судить по многочисленным пометкам карандашом, встречающимся в них. Эти доклады он считал важнейшими и значительнейшими документами для изучения капиталистической формы производства и был такого высокого мнения о людях, которым поручено было их составление, что сомневался, удастся ли другим нациям Европы "найти таких же сведущих, беспристрастных и смелых людей, как фабричные инспекторы Англии". Эту богатую дань их заслугам он воздает в предисловии к "Капиталу".
И этот богатый фактический материал Маркс почерпнул из тех самых Синих книг, которые многие члены обеих палат парламента, получавшие эти книги, умели употреблять только как мишень для стрельбы из пистолета, измеряя по числу страниц, пробитых пулей, силу удара оружия. Другие члены парламента продавали Синие книги на вес, и это было самое разумное, что они могли сделать: это как раз и дало возможность Марксу дешево купить их у одного букиниста, к которому он заходил время от времени просматривать его книги и старые бумаги. Профессор
Бизли заявил, что Маркс максимально использовал для науки. Синие книги и, пожалуй, даже впервые познакомил с ними мир. Профессор Бизли, однако, не знал, что еще до 1845 г. Энгельс почерпнул из Синих книг много документов, которые он использовал в своей книге о положении рабочего класса в Англии.
----------
Надо было видеть Маркса дома, в кругу семьи, когда он откладывал в сторону книги и тетради, или вечером по воскресеньям в компании друзей, чтобы разглядеть за обликом строгого ученого сердце этого ученого и полюбить его. В эти моменты он бывал самым приятным собеседником - остроумным, полным юмора, умевшим смеяться от всей души. Всякий раз, как кто-нибудь вставлял в разговор острое слово или ловко парирующий ответ, его черные глаза под нависшими густыми бровями искрились от веселости и насмешливой иронии.
Отец он был нежный, кроткий, снисходительный. "Дети должны воспитывать своих родителей" - говорил он обычно. Не было и тени отцовской власти в его отношениях к дочерям, которые были необыкновенно к нему привязаны. Он никогда ничего им не приказывал; если же хотел чего-нибудь от них, он их просил как об одолжении или уговаривал отказаться от того, что ему было нежелательно. И, тем не менее, редкому отцу удавалось добиться большего послушания. В глазах дочерей он был другом, и они обходились с ним, как с товарищем. Они называли его не отец, а "Мавр", - так в шутку прозвали Маркса за смуглый цвет лица и за черные, как смоль, волосы и бороду. А члены Союза коммунистов еще до 1848 г. величали его "отец Маркс", хотя в то время ему не было еще и 30 лет.
Маркс проводил иногда целые часы в играх со своими детьми. Последние и до сих пор вспоминают о морских сражениях и пожарах целых флотилий бумажных корабликов, которые он сам для них сооружал, пускал в большом тазу с водой и затем поджигал к величайшей радости ребят. По воскресеньям дочери не позволяли ему работать - он на весь день был в их распоряжении. Если погода была хорошая, все семейство предпринимало большую прогулку за город: по дороге заходили в простую корчму выпить имбирного пива и закусить хлебом и сыром. Когда дочери были еще маленькими, Маркс, чтобы укоротить длинный путь, рассказывал чудесные волшебные сказки, тянувшиеся без конца, - сам по дороге сочиняя их, растягивая или, наоборот, ускоряя события, смотря по длине оставшегося пути, и малыши, заслушавшись его, забывали о своей усталости. У Маркса была бесподобная поэтическая фантазия. Его первыми литературными опытами были стихи. Жена Маркса бережно хранила юношеские стихотворения своего мужа, но никому их не показывала. Родители Маркса мечтали для сына о литературной или профессорской карьере; по их мнению, он унизил себя тем, что отдался социалистической агитации и избрал своим предметом политическую экономию, к которой в тогдашней Германии относились еще с пренебрежением.
Маркс обещал своим дочерям написать драму, сюжетом которой должна была служить история Гракхов. К сожалению, он не мог исполнить этого данного им обещания; а интересно было бы посмотреть, как тот, которого назвали "рыцарем классовой борьбы", разработал бы этот трагичный и вместе величественный эпизод из борьбы классов древнего мира. У Маркса было множество планов, которые остались неосуществленными. Он намеревался, между прочим, написать логику и историю философии, - последняя была его любимым занятием в юношеские годы. Сто лет надо было бы ему прожить, чтобы привести в исполнение
свои литературные планы - одарить мир частью тех сокровищ, которые хранились в его голове.
Жена Маркса в течение всей его жизни была ему подругой в самом истинном и полном смысле этого слова. Оба знали друг друга еще детьми и выросли вместе. Марксу было не больше 17 лет, когда они обручились. Молодым людям пришлось ждать девять лет, пока они в 1843 г. обвенчались и с тех пор не разлучались уже ни разу. Жена Маркса скончалась, немного опередив мужа. Никто и никогда, пожалуй, не был в такой степени проникнут идеей равенства, как жена Маркса, хотя она родилась и получила воспитание в аристократической немецкой семье. Различий по общественному положению для нее не существовало. Рабочих в будничной рабочей одежде она приглашала садиться дома за свой стол с такой внимательной предупредительностью, как будто это были князья или принцы. Многим рабочим всевозможных национальностей привелось самим испытать ее гостеприимство и радушие, и я уверен, - ни один из них даже не заподозрил, что эта женщина, с ее безыскусственной, искренней сердечностью в обращении, происходит по женской линии из рода герцогов Аргайльских, что ее брат был министром прусского короля. Она бросила все, чтобы следовать за своим Карлом, и никогда, - даже в дни самой жестокой нужды, - не раскаивалась в том, что сделала.
У нее был светлый блестящий ум. Ее письма к друзьям, очевидно без всякого усилия с ее стороны, сами собой выливавшиеся из-под пера, представляют действительно мастерские произведения живого и оригинального ума. Получить от жены Маркса письмо - было праздником. Иоганн-Филипп Беккер опубликовал большую часть ее писем к друзьям. Неумолимый сатирик Гейне побаивался иронии Маркса и очень высоко ценил острый и тонкий ум его жены. Во время пребывания четы Марксов в Париже он был их постоянным гостем. Сам Маркс был настолько высокого мнения об уме и критических способностях своей жены, что (как я слышал от него в 1866 г.) давал ей на прочтение все свои рукописи и придавал большую цену ее суждениям. Она же переписывала его рукописи для печати.
У супругов Маркс было много детей. Трое из них умерли в самом раннем возрасте во время невзгод, которые пришлось испытать семье после революции 1848 г., когда они эмигрировали в Лондон и поселились там в двух маленьких комнатах на Динстрит, около Сото-сквера (площади). Из детей я знал только трех дочерей. Когда в 1865 г. я познакомился с Марксом, меньшая (Элеонора) была чудным ребенком с замашками мальчика. Маркс уверял, что жена его ошиблась, произведя ее на свет девочкой. Две другие дочери представляли собой удивительный образчик совершенных противоположностей во всех отношениях. Старшая (г-жа Лонге), подобно отцу, имела смуглый здоровый цвет лица и волосы цвета воронова крыла, другая - средняя (г-жа Лафарг) - походила на мать: это была румяная блондинка с пышными кудрявыми волосами, которые отливали золотом, как будто в них постоянно светилось заходящее солнце.
К семейству Маркса, кроме вышеупомянутых, нужно причислить еще одного члена, игравшего немаловажную роль, - Елену Демут. Родом из крестьянской семьи, она совсем еще молоденькой, почти ребенком, попала к г-же Маркс в качестве прислуги, еще задолго до ее замужества. Елена не оставила г-жи Маркс и после ее выхода замуж; она так сильно привязалась к семейству Марксов, что для них совершенно забыла о самой себе. Она сопровождала супругов во всех их поездках и разделяла с ними их изгнание. Это был поистине добрый гений дома: она умела найтись в самую трудную минуту. Благодаря ее распорядительности, бережливости и ловкости семья никогда не нуждалась, по крайней мере в самом необходимом. Она все умела делать: стряпала, смотрела за хозяйством, одевала детей, кроила платья и шила их вместе с г-жей Маркс.
В доме, находившемся на ее попечении, она была одновременно и хозяйкой и мажордомом. Дети любили ее, как мать, и в их глазах она пользовалась родительским авторитетом, потому, конечно, что относилась к ним с чисто материнской привязанностью. Г-жа Маркс видела в ней свою близкую подругу, и сам Карл Маркс был к ней расположен очень дружески: он любил играть с ней в шахматы, причем она нередко его обыгрывала. Привязанность Елены к семье Маркса была слепая: что бы кто из них ни сделал - все в ее глазах было прекрасно и не могло быть иным. Всякий, высказывающий осуждение Марксу, казалось, осуждал ее самое. Ко всем, кто пользовался сердечным расположением семьи, она относилась по-матерински, с чувством покровительственной нежности. Она как бы усыновила всех их - всю семью. Елена пережила Маркса и его жену; ту заботливость и привязанность, которые она дарила семье Маркса, она перенесла затем в дом Энгельса, с которым познакомилась еще в молодые годы.
Впрочем, и Энгельс тоже как бы состоял членом их семьи; дочери Маркса называли его своим вторым отцом, он был "alter ego"1 Маркса: долгое время в Германии их имена не разделялись, и на страницах истории они будут связаны навеки. Маркс и Энгельс осуществили в нашем веке тот идеал дружбы, который изображали древние поэты. С юных лет они развивались вместе и, так сказать, параллельно, делились друг с другом самыми задушевными мыслями и чувствами, принимали участие в одной и той же революционной агитации и до тех пор работали совместно, пока могли быть вместе. Они бы всю жизнь, вероятно, проработали так вдвоем, если бы события не разлучили их на целых почти 20 лет. Когда революция 1848 г. была подавлена, Энгельсу пришлось отправиться в Манчестер, тогда как Маркс должен был остаться в Лондоне. Несмотря на это они продолжали жить общей духовной жизнью: почти ежедневно переписывались они по поводу текущих политических событий или по вопросам науки, делились друг с другом собственными научными изысканиями. Как только Энгельсу представилась возможность освободиться от своей работы, он поспешил выбраться из Манчестера и переехал в Лондон, где поселился в десяти минутах ходьбы от своего дорогого Маркса. Начиная с 1870 г. и до самой смерти Маркса не проходило дня, чтобы они не виделись, чтобы который-нибудь из друзей не навестил другого.
Когда Энгельс об'являл о своем приезде, это было торжеством для семьи Маркса. В ожидании его шли нескончаемые разговоры о нем, а в самый день приезда Маркс от нетерпения не мог работать. Подкрепляя свои силы табаком и одном, друзья просиживали вместе всю ночь, чтобы досыта наговориться обо всем, что произошло со дня их последнего свидания.
Мнением Энгельса Маркс дорожил больше, чем мнением кого бы то ни было, потому что Энгельс был как раз тем человеком, которого он считал способным быть его сотрудником. Вся публика сосредотачивалась для него в Энгельсе. Для того, чтобы убедить в чем-нибудь Энгельса, чтобы заставить его признать какую-нибудь свою идею, Маркс не жалел никаких трудов. Мне, например, привелось видеть, как он перечитывал заново целые томы, чтобы отыскать факты, которые заставили бы Энгельса переменить мнение по какому-то, - теперь не припомню, - второстепенной важности вопросу из политической и религиозной войны альбигойцев. Заставить Энгельса согласиться со своим мнением - это было праздником для Маркса.
Маркс гордился своим другом. Он с особенным удовольствием раскрывал предо мною все нравственные и умственные достоинства Энгельса; чтобы показать мне его, он даже нарочно ездил со мной в Манчестер. Он приходил в восторг от необыкновенной разносторонности его научных познаний. Каждая мелочь, касавшаяся его друга, беспокоила
1 "Второе я".
его. "Я постоянно дрожу, - говорил мне Маркс, - при мысли, что с ним приключится какое-нибудь несчастье на охоте, когда он скачет по полям во весь опор, беря одно препятствие за другим".
Маркс был хорошим другом так же, как был нежным мужем и отцом; с другой стороны, в своих близких - жене, дочерях, Елене и Энгельсе - он нашел людей, вполне достойных любви такого человека, каким был он.
----------
... Супругов Маркс тесно связывало чувство глубокой взаимной любви. Он любовался и гордился красотой жены. Она, с ее кротким, мягким нравом, облегчала ему его жизнь революционного социалиста, беспокойную и неизбежно связанную с лишениями. Эти лишения уложили в гроб г-жу Маркс; они же сократили жизнь ее мужа. За время ее долгой мучительной болезни бессонные ночи, душевные волнения, недостаток движения и чистого воздуха истомили Маркса и нравственно и физически. Он вскоре схватил воспаление легких, которое чуть было не свело его в могилу.
Г-жа Маркс как жила, так и умерла верная своим убеждениям коммунистки и материалистки. Скончалась она в 1881 г. 2 декабря. Она не боялась смерти. Почувствовав ее приближение, она сказала мужу: "Карл, силы мои сломлены". Это были ее последние внятно произнесенные слова. Она была похоронена 5 декабря на Хайгетском кладбище в отделении для "отверженных" - unconsecrated ground (в неосвященной земле). Следуя правилам, которых она держалась всю жизнь и которые разделял и Маркс, - о дне погребения не разглашали; только немногие самые близкие друзья проводили умершую на место ее последнего успокоения. Перед тем, как разойтись, старинный друг Марксов, Энгельс, произнес над могилой следующую речь:
"Друзья мои! Женщина прекрасной души, которую мы сейчас схоронили, родилась в Зальцведеле в 1814 году. Отец ее барон фон-Вестфален вскоре после ее рождения был переведен в Трир с чином правительственного советника и очень подружился там с семейством Маркс. Дети росли вместе. Две высокоодаренные натуры сблизились. Когда Маркс поступил в университет, их судьба была уже решена. Свадьба состоялась в 1843 г. вскоре после, запрещения "Рейнской газеты", некоторое время редактировавшейся Марксом. С этих пор Женни Маркс не только разделяла судьбу мужа, но с полной сознательностью, с горячей преданностью участвовала в его научной и общественной борьбе. Молодая чета отправилась в Париж, в добровольное изгнание, которое очень быстро превратилось в настоящее изгнание: прусское правительство преследовало Маркса также и там. С сожалением должен я здесь отметить, что даже такой человек, как Александр Гумбольдт, приложил все старания, чтобы добиться приказа о высылке Маркса. Семья принуждена была уехать в Брюссель. Настала Февральская революция. Во время волнений, возникших в связи с нею в Брюсселе, бельгийское правительство не только арестовало Маркса, но не поцеремонилось засадить в тюрьму и его жену без всякого к тому повода. Революционный под'ем 1848 г. уже на следующий год сошел на-нет. Новое изгнание - сначала в Париж, затем в Лондон вследствие преследования со стороны французского правительства. И на этот раз для Женни Маркс это было действительным изгнанием со всеми его ужасами. Материальные лишения, под влиянием которых сошли в могилу двое ее мальчиков и девочка, - это она еще могла свести; но когда правительство в союзе с буржуазной оппозицией во всех ее фракциях, от либеральных до демократических, составило громадный
затвор против ее мужа, когда они закидали Маркса самой подлой, самой гнусной клеветой, когда воя пресса оказалась для него закрытой и всякая возможность самозащиты была отрезана, когда он очутился вдруг безоружным перед лицом своих противников, которых он и она могли лишь презирать, это нанесло ей глубокую рану. И это продолжалось очень долго. Но не бесконечно. Европейский пролетариат снова добился такого положения, что мог до известной степени самостоятельно действовать. Образовался Интернационал. Классовая борьба пролетариата перебрасывалась из одной страны в другую, а ее муж был самым первым среди передовых бойцов. Тогда наступила для нее пора, искупившая ее жестокие страдания. Она дожила до момента, когда юсе инсинуации, градом сыпавшиеся на голову Маркса, рассеялись, как мякина от ветра, когда его учение, которое все реакционные партии, от феодалов до демократов, старались всеми силами утаить, стало открыто проповедываться во всех цивилизованных странах и на всех культурных языках. Она дожила до того момента, когда пролетарское движение, с которым она срослась всем своим существом, стало потрясать до основания старый мир от России до Америки и, несмотря ни на какое сопротивление, стало пробиваться вперед, все более и более уверенное в победе.
Одной из последних радостей, которые пришлось пережить Женни Маркс, было очевидное доказательство несокрушимой железной силы, которую проявили немецкие рабочие во время последних выборов в рейхстаг.
Что эта женщина, с ее острым, критическим умом, с ее политическим тактом, с ее энергией и пылкостью, была преданнейшим товарищем среди своих единомышленников в продолжение почти 40 лет, - об этом никто не говорил, об этом вы не найдёте ни слова в летописях современной прессы; надо было самому быть свидетелем всего этого. Но я уверен, что часто будут вспоминать ее жены многих изгнанников, а тем более наш брат будет чувствовать, как нам недостает ее смелых и разумных советов - смелых без хвастовства, благоразумных, но никогда не роняющих человеческого достоинства.
Мне незачем говорит о ее личных качествах. Ее друзья знают ее и не забудут. Как раз именно она была такой женщиной, которая видела свое счастье в том, чтобы делать счастливыми других".
Со дня смерти жены жизнь Маркса была рядом физических и нравственных страданий, которые он переносил с твердостью и которые еще обострились, когда год спустя внезапно умерла его старшая дочь г-жа Лонге. Он был разбит и уже не поправлялся. Он умер за своим письменным столом 14 марта 1883 г. на шестьдесят шестом году жизни.
ПОЛЬ ЛАФАРГ.
II
Существует мнение, что у Маркса не было "стиля" - или был очень плохой стиль. Так говорят люди, не понимающие, что такое стиль, краснобаи и фразеры, которые не поняли и не способны понять Маркса, не способны следовать за полетом его мысли, подниматься вместе с ним на высочайшие вершины познания и страсти и опускаться в глубочайшую бездну человеческой нищеты и отверженности. Если когда-либо можно было применить к кому-нибудь слова Бюффона: стиль, это - человек, то именно к Марксу: стиль Маркса, это - Маркс. Такой до мозга костей правдивый человек, который не знал другого культа, кроме культа истины, который в одну минуту мог отбросить с трудом завоеванные, ставшие ему дорогими теории, лишь только он убеждался в их непра-
Дом, в котором родился Карл Маркс
вильности, должен был и в своих книгах показать себя таким, каким он был. Неспособный к лицемерию, неспособный к притворству и лозе, он всегда был самим собой и в своих произведениях, как в своей жизни. Правда, при такой многосторонней, всеоб'емлющей, многогранной натуре и стиль не может быть таким однородным, однообразным или даже монотонным, как у менее сложных, менее широких натур. Маркс творец "Капитала", Маркс автор "18 брюмера" и Маркс создатель "Господина Фогта" - три различных Маркса, - и все-таки при всем различии это один Маркс, в этой тройственности все-таки есть единство - единство большой личности, которая разно проявляет себя в разных областях и все же всегда остается одной и той же. Конечно, стиль "Капитала" труден, но разве легок излагаемый в нем предмет? Стиль не только человек, он и материал - он должен приспособляться к материалу. There is no royal road to science - к науке нет торной дороги, тут каждый должен напрягаться и тянуться сам, даже когда его ведет наилучший проводник. Жаловаться на трудный, с трудом усваиваемый или даже тяжеловесный стиль "Капитала" значит только признать собственную леность и неспособность к мышлению.
Можно ли сказать, что "18 брюмера" непонятно? Разве непонятна стрела, летящая прямо в цель и впивающаяся в тело? Разве непонятно копье, пущенное уверенной рукой и поражающее врага в самое сердце?
Слова "18 брюмера" - стрелы и копья, его стиль клеймит и убивает. Если когда-либо ненависть, презрение, пламенная любовь к свободе нашли свое, выражение в жгучих, уничтожающих, возвышающих словах, то именно в "18 брюмера", в котором соединились негодующая суровость Тацита, убийственная шутка Ювенапа и священный гнев Данте. Здесь стиль становится stilus, т. е. тем, чем он был в руках римлян, острым стальным острием, которое пишет и колет. Стиль - кинжал, без промаха поражающий прямо в сердце.
А в "Господине Фогге" - этот ликующий юмор, эта напоминающая Шекспира радость от того, что найден Фальстаф и в его лице - неисчерпаемый запас для целого арсенала насмешек!
Но не буду останавливаться дольше на стиле Маркса. Стиль Маркса - это отменно сам Маркс. Его упрекали за то, что он пытался втиснуть как можно больше содержания в наименьшее количество слов, но в этом именно и сказывается Маркс.
Маркс чрезвычайно ценил ясность и отчетливость выражения. Гете, Лессинга, Шекспира, Данте, Сервантеса, которых он читал почти ежедневно, он считал своими учителями в области слова. В отношении чистоты и правильности языка он был щепетильно добросовестен. Я помню, как он отчитал меня однажды, в первое время моего пребывания в Лондоне, за то, что я в одной из своих статей написал "Stattgehabte"1 Versammlung (собрание). Я попробовал было сослаться на общеупотребительность этого выражения, но тут Марксе разразился: "Жалкие немецкие гимназии, в которых нельзя научиться немецкому языку, жалкие немецкие университеты" - и т. д. Я защищался, как мог, приводил в пример классиков, но - никогда более не говорил "Stattgehabte" или "Stattgefundene" Ereignisse (события), да и еще кое-кого отучил от этого...
Маркс был строгим пуристом; нередко он старательно и долго подыскивал нужное выражение. Он не терпел злоупотребления иностранными словами, и если он все-таки часто их употреблял, - там, где предмет этого и не требовал, - то это следует отнести за счет его долгого пребывания за границей, главным образом в Англии... Но какое огромное количество оригинальных, подлинно немецких выражений и словообразований находим мы у Маркса, который, несмотря на то, что две трети жизни провел за границей, имеет огромные заслуги перед немецким языком и принадлежит к крупнейшим мастерам и творцам немецкой прозы...2 .
ВИЛЬГЕЛЬМ ЛИБКНЕХТ.
1 Этимологически неправильное выражение, означающее "имевший место".
2 Из I тома избранных сочинений Маркса - Энгельса 1933 г. Партиздат.
3 Вильгельм Либкнехт (1826 - 1900 гг.) - один из вождей и основателей германской социал-демократии. Здесь печатаются отрывки из его воспоминаний о Марксе, опубликованные им в 1896 году. Заглавия отрывков даны редакцией настоящего издания.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Digital Library of Ukraine ® All rights reserved.
2009-2024, ELIBRARY.COM.UA is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Ukraine |