В 1957 г. советская историческая литература обогатилась новыми работами по истории кавказских народов. Впервые изданы сводные очерки по истории Дагестана, Кабарды, Адыгеи ¹ . Вышла в свет монография Р. М. Магомедова, посвященная социально-экономической истории Дагестана ² .

Несомненно, появление этих книг следует приветствовать как одно из серьезных достижений советского кавказоведения. Особенно важно отметить, что большинство авторов названных трудов являются местными научными работниками. Это представители национальной интеллигенции, получившие образование в советской средней и высшей школе и ныне занятые творческой деятельностью в научных учреждениях автономных республик и областей Северного Кавказа. Данный факт свидетельствует об успехах ленинской национальной политики, последовательное осуществление которой обеспечило условия для расцвета науки и просвещения всех народов нашей страны, ликвидировало последствия колонизаторской политики царизма и капитализма.

Научная ценность указанных выше коллективных работ заключается в том, что они обобщают большой материал, накопленный советскими кавказоведами в процессе исторических и этнографических исследований, и анализируют его в свете марксистско-ленинской методологии в целях создания целостной, отличающейся внутренним единством концепции исторического развития своих республик, своего народа. Авторы перечисленных трудов стремились показать соотношение общих законов исторического развития человечества с теми конкретными национальными особенностями, которые составляют специфику данной страны, ее населения. Они руководствовались идеей дружбы народов, уделив, в частности, значительное внимание проблеме взаимоотношений многонационального населения Северного Кавказа с русским народом.

Сводные очерки по истории Кабарды и Дагестана охватывают период с древнейших времен до наших дней. В "Очерках истории Адыгеи" изложение доводится до начала XX века. Вряд ли возможно в рамках одной статьи дать обстоятельный разбор столь разнообразных по содержанию и широких по масштабам исследования коллективных трудов. Поэтому автор данной статьи счел возможным ограничиться рассмотрением одной из затронутых в них проблем. В названных книгах отводится значительное место вопросу о специфике социального строя кавказских горцев в пе-

¹ "Очерки истории Дагестана". Т. I - II. Махачкала. 1957; "История Кабарды". М. 1957; "Очерки истории Адыгеи". Майкоп. 1957.

² Р. М. Магомедов. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVIII - начале XIX в. Махачкала. 1957.

риод, предшествовавший включению их в состав России.

Задача настоящей статьи и заключается в том, чтобы показать, как эта проблема освещается в новых работах советских кавказоведов.

Социальный строй горских народов Северного Кавказа накануне их окончательного присоединения к России давно привлекал внимание историков и этнографов. Но эта проблема не могла быть правильно решена представителями дореволюционного кавказоведения вследствие присущей им методологической беспомощности и классовой ограниченности.

Первые этнографические описания кавказских горцев в XIX столетии были сделаны русскими офицерами и чиновниками, выходцами из дворян, прибывшими для службы на Кавказ из крепостнической России. Естественно, что при ознакомлении с общественным строем горцев они обычно уподобляли его тем формам социальной жизни, какие были им известны из истории России. Так, автор одного из первых в русской кавказоведческой литературе обстоятельных описаний этого края С. Броневский подчеркивал, что социальная структура Кабарды "мало различествует от внутреннего управления в России во времена удельных князей" ³ .

Реально существовавшие у горцев общественные отношения чиновники царской администрации рассматривали сквозь призму тех юридических норм и представлений, какие свойственны были тогда России. Позднее один из либеральных кавказских администраторов, Я. А. Абрамов, замечал по этому поводу: "Русские, занимая какую-нибудь местность Кавказа, прежде всего, искали собственников земли и находили таковых в лице князей, беков, медиков, алдаров и т. д." ⁴ .

Нет нужды объяснять, что поиски "собственников земли" были, помимо всего прочего, обусловлены политическими соображениями. Царская бюрократия стремилась установить контакт с привилегированной верхушкой местного населения, чтобы создать в ее лице социальную опору своей колониальной политики на Кавказе.

Однако даже при тенденциозном подходе к вопросу о социальном строе горских народов не везде было можно обнаружить на Кавказе отношения, подобные феодальному режиму удельной Руси или средневековой Европы. Тот же Броневский вынужден был признать, что наряду с феодальными у кавказских горцев встречались и другие порядки. Он называл их "демократическими", хотя и не мог сколько-нибудь полно раскрыть содержание этого понятия ⁵ .

Понадобилось несколько десятилетий для того, чтобы русским кавказоведам стало ясно, что речь идет в данном случае о патриархально-родовом строе.

Почти одновременно, в 40-х годах XIX в., офицер генерального штаба В. И. Голенищев-Кутузов описал родовую организацию у чеченцев, а редактор-издатель тифлисской газеты "Кавказ" О. И. Константинов - семейную общину у лезгин ⁶ . С тех пор все чаще социальный строй кавказских горцев стал определяться в русской кавказоведческой литературе как родовой, причем большинство авторов не желало замечать того, что родовая организация повсюду на Кавказе находилась в XIX в. в состоянии разложения, что, скажем, тот же чеченский "тухум" уже не являлся родом в собственном значении этого слова, а представлял собой некую пережиточную форму. Даже такой выдающийся исследователь, как М. М. Ковалевский, явно преувеличивал, когда утверждал, что "тухум" составлял "основу общественного быта" ⁷ горцев. Что же касается последователей М. М. Ковалевского, то некоторые из них доходили до полного отрицания каких-либо феодальных черт в развитии социальных отношений на Кавказе. Например, М. И. Кулишер категорически заявлял, что "о феодальном режиме кавказских народов не может быть и речи" ⁸.

Стремление к архаизации общественного строя кавказских горцев неизбежно вело к тому, что он представлялся более отсталым, чем был в действительности, а это

³ С. Броневский. Новейшие исторические и географические известия о Кавказе. Т. II. Спб. 1823, стр. 51.

⁴ "Отечественные записки", 1884, N 2, стр. 163.

⁵ См. С. Броневский. Указ. соч. Т. I, стр. 38 - 39.

⁶ "Описание гражданского быта чеченцев", составленное В. И. Голенищевым-Кутузовым в 1843 г., было опубликовано Ф. И. Леонтовичем в сборнике "Адаты кавказских горцев". Ч. 2. Одесса. 1883; О. И. Константинов. Джаро-Белаканцы до XIX столетия. Газета "Кавказ", N 2 - 3, 1846 года.

⁷ М. М. Ковалевский. Закон и обычай на Кавказе. Т. II. М. 1890, стр. 159.

⁸ "Бюллетень VI Археологического съезда". Одесса. 1884.

вполне соответствовало духу официальной пропаганды, прославлявшей якобы "культуртрегерскую" миссию русского царизма на Кавказе.

Советскому кавказоведению органически чуждо стремление к преднамеренному принижению уровня общественного развития народов. Тем не менее, влияние старых взглядов было преодолено не сразу. Даже в 1947 г. находились еще такие авторы, которые называли социальный строй дагестанских горцев XIX в. "демократическим", явно идеализируя так называемые "вольные общества" Горного Дагестана ⁹ .

С другой стороны, некоторые историки, опровергая версию о безраздельном и полном господстве среди горцев патриархально-родового строя, сами впадали в другую крайность. Так, А. Тамай утверждал, что еще задолго до XIX в. "при всей пестроте условий и особенностей отдельных районов Дагестана, всюду в нем устанавливается феодальный общественно-экономический строй" ¹⁰ . Развивая эту мысль, Ш. И. Микаилов заявлял, что в начале XIX в. уже сформировалась якобы "аварская буржуазия", интересы которой "пришли в противоречие с феодальными отношениями" ¹¹ . Эта модернизаторская тенденция не была поддержана советскими кавказоведами, большинство которых осудило ее как совершенно несостоятельную в научном отношении. Тем не менее, отдельные высказывания модернизаторского характера имели место и в недавнее время.

В 1956 г. Г. Д. Даниялов, характеризуя социальную структуру Горного Дагестана, изображал обычное для докапиталистических формаций имущественное расслоение крестьян-общинников (узденей) как разложение крестьянства в период капитализма. Он усматривал в "богатом узденстве, которое содержит наемную силу", новый общественный класс, будто бы противостоящий феодалам еще в начале XIX века. Исходя из этого, Г. Д. Даниялов пытался доказать, что движение узденей против феодалов "при нормальном положении страны, безусловно, открыло бы дорогу буржуазному развитию" ¹² .

Но если бы дело обстояло так, как утверждает Г. Д. Даниялов, то, что же помешало дагестанским горцам совершить этот якобы наметившийся еще в начале XIX в. переход от феодального общества к буржуазному? Г. Д. Даниялов дает следующий ответ на этот вопрос: "Так как идеология слоя, который возглавлял движение, имела густо религиозную окраску, в Дагестане создалось не буржуазное, а теократическое государство, управляемое... имамом" ¹³ . Из дальнейшего изложения следует, что "нормальное положение страны" будто бы было нарушено вторжением в Дагестан русского царизма и его колониальной политикой.

Однако в действительности причину того, что горцы Дагестана не вступили на путь буржуазного развития, следует искать не в сфере идеологии или влиянии внешних факторов, а в отсутствии в данный период необходимых для этого предпосылок в самом социально-экономическом строе горского общества.

Рассуждая о применении наемного труда в Дагестане в начале XIX в., Г. Д. Даниялов не учел кабального характера найма богатыми узденями своих обедневших соплеменников. Как известно, такие кабальные формы найма существовали и в докапиталистический период, но не они определяли характер той или иной общественно-экономической формации. Богатые уздени, владевшие крепостными и рабами, представляли собой не новый общественный класс, а всего лишь феодализирующуюся знать, выделявшуюся в процессе разложения сельских общин. Накануне присоединения к России в Дагестане не было никаких реальных материальных предпосылок для перехода на путь буржуазного развития, и только вовлечение Кавказа в сферу всероссийского капиталистического рынка открыло некоторые возможности в этом отношении.

С удовлетворением можно отметить, что работы советских историков, изданные в 1957 г., в целом правильно определяют социальный строй кавказских горцев накануне их присоединения к России. Авторы

⁹ П. А. Брюханов. Государственное устройство и административное управление вольных обществ Дагестана в первой четверти XIX века. "Сборник трудов Пятигорского педагогического института". Вып. 1. Ставрополь. 1947.

¹⁰ А. Тамай. Материалы к вопросу о феодализме в истории Дагестана. "Революционный Восток", 1935, N 5, стр. 137.

¹¹ Малая Советская Энциклопедия. Т. 1, стр. 49.

¹² Г. Д. Даниялов. К вопросу о социальной базе и характере движения горцев под руководством Шамиля. "Сборник докладов научной сессии Дагестанского филиала АН СССР". Махачкала. 1956, стр. 17, 20.

¹³ Там же, стр. 20.

этих работ стараются избежать как модернизации, так и архаизации существовавших в действительности форм общественной жизни горцев. Исходя из марксистско-ленинского учения об общественно-экономических формациях, они рассматривают развитие социального строя горцев в зависимости от изменений в экономическом базисе горского общества.

Подавляющее большинство советских кавказоведов сходится ныне на том, что незрелые феодальные отношения сочетались у горцев в начале XIX в. с сильными пережитками патриархально-родового строя. Авторы "Истории Кабарды" и "Очерков истории Адыгеи" ¹⁴ совершенно правильно указывают, что наиболее типичными для горцев являлись в начале XIX в. патриархально-феодальные отношения. Такое же определение дает исследователь социального строя народов Дагестана Р. М. Магомедов. В заключительном разделе своей монографии он пишет: "Установившийся в литературе вывод о том, что в Дагестане в целом господствовали патриархально-феодальные отношения, - правилен" ¹⁵ .

Авторы "Очерков истории Дагестана" не употребляют формулы "патриархально-феодальные отношения". Они предпочитают говорить о господстве в Дагестане "одного способа производства - феодального при наличии устойчивых патриархально-родовых пережитков". В другом месте они отмечают наличие у дагестанских горцев "отношений, свойственных ранней стадии феодализма" ¹⁶ . Нельзя считать подобные формулировки достаточно четкими и определенными, тем более, что понятие "раннего феодализма" в этой книге не раскрывается и читателю приходится догадываться, что именно хотят сказать авторы "Очерков".

Вообще следует признать, что, подробно анализируя развитие феодальных отношений, составители "Очерков истории Дагестана" слишком мало уделили внимания родовым пережиткам и патриархально-общинным традициям, замедлявшим это развитие. Только в главе, посвященной истории Дагестана в XVI - XVII вв., глухо упоминается о том, что "в составе дагестанской сельской общины сохранялись родовые группы, носившие различные названия: тухум, тайпа, къибил, эвлет, джинс, ковк, уртш, ухитц" ¹⁷ . Эта более чем поверхностная характеристика оставляет читателя в недоумении: сохранились ли "родовые группы" у дагестанских горцев к началу XIX в. или нет, и что все-таки они собой представляли - большую патриархальную семью или патронимию?

В этом вопросе нет полной ясности. Так, авторы "Истории Кабарды" утверждают, что "в Кабарде еще сохранялась большая семья, или патриархальная семейная община, сложившаяся в патриархально-родовом обществе и пришедшая к своему разложению лишь в конце XIX века" ¹⁸ . Вряд ли можно признать подобное утверждение основательным. Очевидно, ближе к истине мнение составителей "Очерков истории Адыгеи", которые считают, что еще в XVIII в. кровно-родственные объединения горцев находились "в стадии разложения и во многих случаях сохранялись пережиточно внутри сельских общий" ¹⁹ . Более категорически высказывается Р. М. Магомедов. "У большинства народов Дагестана, - пишет он, - к моменту присоединения их к России институт семейной общины был уже изжит. К этому времени почти у всех горских народов... семейная община сохранилась только в виде пережитка" ²⁰ . Учитывая, что в тот период наряду с общинной собственностью у горцев имелась частная собственность индивидуальных семей, нельзя не согласиться с выводом Р. М. Магомедова. Повсюду на Северном Кавказе к началу XIX в. кровно-родственные объединения уступили место сельской общине с присущим ей социальным неравенством.

Тот факт, что феодализм у кавказских горцев возник в результате разложения патриархально-общинного строя, ныне общепризнан. Рабство у горских народов Северного Кавказа существовало вплоть до XIX в., но оно не являлось особой общественно-экономической формацией, сохраняя значение лишь в качестве одного из укладов горского общества. Однако особенности генезиса феодализма на Северном Кавказе до сих пор не выяснены с достаточной полнотой.

Конечно, главный здесь вопрос - это вопрос о возникновении феодальной собствен-

¹⁴ "История Кабарды", стр. 52; "Очерки истории Адыгеи", стр. 195.

¹⁵ Р. М. Магомедов. Указ. соч., стр. 399.

¹⁶ "Очерки истории Дагестана". Т. I, стр. 111, 195.

¹⁷ Там же, стр. 109.

¹⁸ "История Кабарды", стр. 94.

¹⁹ "Очерки истории Адыгеи", стр. 171.

²⁰ Р. М. Магомедов, Указ. соч., стр. 127.

ности на землю. "Монополия земельной собственности является исторической предпосылкой и остается постоянной основой капиталистического способа производства, как и всех прежних способов производства, основанных на эксплуатации масс в той или иной форме" ²¹ .

К сожалению, наши авторы нередко отмечают лишь наличие феодальной собственности на землю у горцев, но происхождение ее в историческом плане не прослеживают. Так, в "Истории Кабарды" констатируется: "Основой социально-экономического строя кабардинского общества была феодальная собственность на землю" ²² . Но, как и когда она возникла, какие формы принимала, в чем проявлялась, - об этом почти ничего не сказано. Более обстоятельно освещен данный вопрос в "Очерках истории Адыгеи", где указывается, что "феодальные отношения у адыгов слагались под непосредственным влиянием экономических условий, вследствие распадения сельской общины и захвата сильными родами и родоплеменной верхушкой лучших земель, пастбищ и др." ²³ . Интересные данные о захвате общинных земель адыгейскими феодалами приводит в своем исследовании Е. П. Алексеева ²⁴ .

Первым объектом захватнических устремлений феодализирующейся знати на Северном Кавказе были пастбища. По словам Р. М. Магомедова, "пастбищные земли, сосредоточенные в руках горских феодалов, служили одним из главных средств принуждения крестьянского населения к отбыванию повинности внутри ханства и вместе с тем распространения феодальных прав на население соседних "вольных" обществ" ²⁵ . Это мнение поддерживает Т. Х. Кумыков ²⁶ .

Следует иметь в виду, что феодальная собственность на землю у горцев складывалась на основе фамильного владения. В качестве собственника выступал не один владелец, а вся феодальная фамилия ²⁷ . Это затушевывало в определенной мере частный характер присвоения земли и превращения ее в феодальную собственность.

Основная трудность, возникающая в данном случае на пути исследователя, заключается в том, что захват общинных земель представителями эксплуататорской верхушки маскировался формальным признанием ими общинной собственности на землю. Дело не только в длительном сосуществовании у горцев феодальной и общинной собственности на землю, что отмечается многими авторами ²⁸ . Гораздо важнее то, что сами феодалы продолжали оставаться членами сельских общин, хотя и старались обеспечить для себя различные льготы и преимущества в отношении пользования общинной землей. Например, и в Дагестане и в Адыгее при переделах общинных земель феодалы получали двойной и тройной пай. В "Адатах кавказских горцев", записанных Ф. И. Леонтовичем, отмечалось: "Князья... пользуются лучшими местами для пастбищ своего скота на всем пространстве земли, на котором жительствуют покровительствуемые ими аулы одного с ними племени, а близ того аула, в котором живут сами, даже пользуются правом ограничивать для себя собственно удобнейшую землю под хлебопашество и сенокос" ²⁹ . Бывало, что "князь при переделах земли мог получать надел земли и пастбищ, равный полю всех тфэкотлей (крестьян-общинников. - А. Ф.) в целом и паю всех уорков (дворян. - А. Ф.) в целом. Таким обрывом, земельный пай князя мог составлять одну треть и выше всех пастбищ и пахоты данной общины" ³⁰ . Имеются сведения о том, что феодалы монополизировали право "пускать пал", то есть выжигать весной прошлогоднюю траву на общинных пастбищах, взимая за это с; крестьян-общинников натуральную подать.

Следовательно, общинное землевладение становилось юридической фикцией, маскировавшей фактически уже народившуюся частную феодальную собственность. Используя старые формы землепользования, феодалы в действительности присваивали общинные земли и распоряжались ими по своему усмотрению. Это обстоятельство отмечено в "Очерках истории Адыгеи": "Фео-

²¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIX, ч. 2-я, стр. 167.

²² "История Кабарды", стр. 53.

²³ "Очерки истории Адыгеи", стр. 177.

²⁴ Е. П. Алексеева. Очерки по экономике и культуре народов Черкесии в XVI - XVII вв. Черкесск. 1957, стр. 96.

²⁵ Р. М. Магомедов. Указ. соч., стр. 391.

²⁶ Т. Х. Кумыков. К вопросу об общественном строе Кабарды накануне реформы 1861 г. "Ученые записки" Кабардинского научно-исследовательского института. Т. IX. Нальчик, 1954, стр. 57.

²⁷ Там же, стр. 65

²⁸ "История Кабарды", стр. 53; "Очерки истории Дагестана". Т. I, стр. 195.

²⁹ "Красный архив", 1936, N 6, стр. 108; Ф. И. Леонтович. Адаты кавказских горцев. Ч. 1. Одесса. 1883, стр. 121 - 122.

³⁰ "Очерки истории Адыгеи", стр. 186.

дально-родовая верхушка адыгов в интересах эксплуатации стремилась до поры до времени сохранить общинную форму землепользования, чтобы таким путем расширить феодальные отношения за счет свободной общины" ³¹ .

Представители дореволюционного кавказоведения не могли разобраться в сущности рассматриваемого вопроса. Они утверждали, что "поземельной собственности отдельной от своего народа князья и дворяне не имели" ³² .

Новейшие исследования советских историков окончательно опровергли эту несостоятельную в научном отношении версию. Они показали, что хотя у горцев "феодальная собственность на землю не получила строго юридического оформления" ³³ , существование ее к XIX в. не подлежит сомнению. Утверждая свою власть в качестве верховных собственников земли, горские феодалы взимали ренту за пользование пастбищами, а затем и пахотными землями. Юридически это обосновывалось ссылками на старинные обычаи или на необходимость возмещения расходов по охране стад и пастбищ. Но "какова бы ни была специфическая форма ренты, всем ее типам обще то обстоятельство, что присвоение ренты есть экономическая форма, в которой реализуется земельная собственность, и что земельная рента в свою очередь предполагает земельную собственность..." ³⁴ .

Недостаточно еще, на наш взгляд, вскрыты историками причины длительного сохранения у горцев общинной собственности на землю и общинного землепользования. Наши кавказоведы мало обращали внимания на экономическую подоплеку этого явления.

Между тем стоит лишь вспомнить, что главной отраслью хозяйственной деятельности кавказских горцев на протяжении веков являлось отгонное скотоводство, чтобы понять, что оно играло в сохранении общинных порядков такую же роль, какую в долинах великих рек Востока ирригационная система земледелия. Весенние и осенние перегоны скота на десятки и сотни километров по горным дорогам, охрана стад на отдаленных от селений высокогорных пастбищах и т. п. настоятельно требовали общинного объединения горцев. Вне общины горец становился в этих условиях совершенно беспомощным. Это обстоятельство и было, по нашему мнению, одной из главных причин живучести общинных порядков у кавказских горцев.

Интересным явлением на Северном Кавказе было также и то, что "наряду с феодальной и общинной собственностью на землю существовали мелкие частновладельческие земли (мюльки)" ³⁵ . Р. М. Магомедов так характеризует эту форму земельной собственности: "Мюльк - иначе говоря, частновладельческие земли, могли быть самой различной величины. Они не подлежали перераспределению и находились в собственности общинника. Пай из фонда общественных земель служил придатком к основной частной собственности - мюльку общинника" ³⁶ .

В чем причина длительного существования у горцев мюльковой собственности? В "Очерках истории Адыгеи" говорится, что частная собственность на землю "возникла из трудовой заимки". При этом подчеркивается, что в горах, "где пахотные земли расчищались от камней или где приходилось покрывать скалы наносной землей, очень рано развилось индивидуальное землепользование" ³⁷ .

Однако, помимо специфических природных условий, были еще и другие моменты, способствовавшие сохранению мюльковой собственности, возникшей на основе трудовой заимки. Одним из них, без сомнения, было влияние норм мусульманского права, внедрявшихся в сознание горцев по мере распространения ислама на Кавказе. Известно, что, согласно корану, всякий мусульманин имел право разрабатывать втуне лежащую землю ("меват"). "Оживление" (ихья) такой земли приложенным к ней трудом делало ее собственностью данного мусульманина ³⁸ . (Разумеется, практически в условиях феодального общества данный принцип утрачивал свое реальное значение.)

Поскольку феодальная собственность на землю у горцев была прикрыта системой общинного землепользования, постольку и феодальная, по существу, эксплуатация горских крестьян зачастую маскировалась

³¹ Там же, стр. 197.

³² К. Ф. Сталь. Этнографический очерк черкесского народа. "Кавказский сборник". Т. 21, стр. 153.

³³ "Очерки истории Адыгеи", стр. 186.

³⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIX. Ч. 2-я, стр. 185

³⁵ "Очерки истории Дагестана". Т. I, стр. 195.

³⁶ Р. М. Магомедов. Указ. соч., стр. 128.

³⁷ "Очерки истории Адыгеи", стр. 173.

³⁸ "Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа". Вып. 40. Тифлис. 1909, стр. 47.

всевозможными родовыми обычаями и патриархальными традициями. В целях эксплуатации использовались, например, обычаи "родовой взаимопомощи", отдача детей на воспитание (аталычество) и др. Классовое содержание этих древних обычаев хорошо раскрыто советскими историками.

Даже в Кабарде, где феодальные отношения достигли относительно высокого уровня развития, сохранялись до конца XIX в. многочисленные патриархально-родовые пережитки. При этом, как справедливо отмечается в "Истории Кабарды", сложившиеся в родовом обществе обычаи (взаимопомощь, гостеприимство, аталычество и др.) феодалы превратили в повинности, возлагаемые на крестьян ³⁹ . Так, например, уорки отдавали своих сыновей на воспитание в семьи крестьян. Последние не только должны были кормить и одевать воспитанника вплоть до достижения им совершеннолетия, но и делать ему приношения и подарки по возвращении его к своим родителям. Псевдородственные связи маскировали в данном случае отношения личной зависимости.

Вследствие незрелости феодальных отношений и живучести патриархально-общинного уклада среди кавказских горцев даже в первой половине XIX в., не говоря уже о более раннем времени, значительный процент составляли незакрепощенные крестьяне-общинники. На Восточном Кавказе они назывались узденями, на Западном - тфэкотлями или тльфокотлями.

По данным 1828 г., в Аварском ханстве на 14843 крестьянских двора, обязанных нести повинности и платить подати, приходилось 5895 дворов крестьян-узденей, формально свободных от феодальных повинностей ⁴⁰ . Среди адыгов незакрепощенные тфэкотли составляли в середине XIX в. больше половины населения ⁴¹ .

В новых работах советских кавказоведов немало места уделяется характеристике этой категории горского крестьянства. К сожалению, у нас еще не совсем преодолена склонность к идеализации положения узденей. Некоторые авторы все еще определяют их как "свободных крестьян" ⁴² . Другие исследователи справедливо указывают, что "наряду со свободным узденем, не знавшим феодального гнета, в вольных обществах (Дагестана. - А. Ф.) были уздени... находившиеся в той или иной степени зависимости от патриархально-феодальной знати" ⁴³ . Наконец, третьи подчеркивают, что к XIX в. "узденская масса... только формально считалась свободной" ⁴⁴ . В "Очерках истории Адыгеи" правильно говорится, что в XIX в. была уже налицо "сословная неполноправность тфэкотлей и экономическая зависимость многих из них от эксплуататорской верхушки", в силу чего тфэкотли фактически не могли пользоваться формально предоставлявшимся им, согласно адату, правом свободного перехода ⁴⁵ .

Характерным явлением было расслоение среди узденей, что конкретно выражало процесс разложения сельской общины. Одни из них, владея крепостными и рабами ⁴⁶ , умножали свои богатства. Другие, наоборот, беднели и разорялись, попадая в кабалу к своим же односельчанам. Еще К. Ф. Сталь отмечал факты закабаления малоимущих тфэкотлей посредством предоставления им взаймы скота и зерна ⁴⁷ .

Весьма сложным был процесс формирования эксплуататорской верхушки в распадавшихся сельских общинах. Р. М. Магомедов прослеживает этот процесс на примере "вольных обществ" Горного Дагестана ⁴⁸ . Но его нетрудно обнаружить и в других горных районах Северного Кавказа. Суть дела заключалась в том, что в то время как в одних местностях феодальные отношения уже сложились, в других процесс феодализации еще продолжался. Поэтому господствовавший социальный строй был представлен на Северном Кавказе не только феодалами, принадлежавшими к привилегированным сословиям ханов, беков, пши-уорков и др., но также феодализировавшейся верхушкой сельских общин, состоявшей из богатых узденей, тфэкотлей и мусульманского духовенства. Отделяясь от массы общинников, представители богатых фамилий постепенно узурпировали власть над сельскими общинами.

³⁹ См. "История Кабарды", стр. 96.

⁴⁰ "Материалы из истории Дагестана". Т. III. Ч. 1-я. Махачкала. 1940, стр. 185.

⁴¹ "Очерки истории Адыгеи", стр. 395.

⁴² "Очерки истории Дагестана". Т. I, стр. 198.

⁴³ Р. М. Магомедов. Указ. соч., стр. 58.

⁴⁴ Х. М. Хашаев. Общественный строй Дагестана в XIX в. Автореферат докторской диссертации. Махачкала. 1957, стр. 55.

⁴⁵ "Очерки истории Адыгеи", стр. 179 - 180.

⁴⁶ Р. М. Магомедов. Указ. соч., стр. 58.

⁴⁷ К. Ф. Сталь. Указ. соч., стр. 150.

⁴⁸ Р. М. Магомедов. Указ. соч., стр. 54 - 56.

Они стали замещать общественные должности старейшин и судей, превращая их фактически в наследственные.

Как отмечает Р. М. Магомедов, пресловутые "вольные общества" вовсе не были в XIX в. "демократическими республиками", хотя их и пытаются представить таковыми некоторые авторы. "От былого демократизма вольного общества, - пишет он, - остались лишь жалкие его остатки. Правда, по своей форме органы власти вольного общества продолжали действовать под прежним племенным названием, но по своей социальной направленности они становились орудием классового господства" ⁴⁹ .

Естественно, что между феодализирующейся прослойкой богатых узденей и старыми феодальными элементами, ранее выросшими из родоплеменной знати, неизбежно возникали противоречия. Они резко обнаружились, в частности, в ходе антиколониальных движений горских народов Северного Кавказа в 20 - 50 годах XIX в., когда узденская верхушка вместе с мусульманским духовенством использовала стихийный протест крестьянских масс против царских колонизаторов и верных им феодалов, чтобы сокрушить последних и занять первенствующее положение в горском обществе.

Сопротивление крестьян-общинников усилению феодальной эксплуатации еще в XVIII в. приняло форму массовых восстаний, напоминавших по своему характеру ранние крестьянские движения периода становления феодализма в Европе ⁵⁰ . В основном эти восстания были направлены против надвигавшейся угрозы закрепощения.

В "Очерках истории Адыгеи" истории классовой борьбы горского крестьянства посвящен специальный раздел ⁵¹ . Авторы "Очерков истории Дагестана" этой важной теме, к сожалению, не уделили должного внимания. Между тем им не мог быть неизвестен богатый материал, собранный по этому вопросу Р. М. Магомедовым ⁵² .

Таким образом, новые работы советских историков дали немало ценных выводов и наблюдений по вопросу о специфике социального строя кавказских горцев в период, предшествовавший их присоединению к России.

Теперь можно считать совершенно установленным, что к началу XIX в. народы Северного Кавказа находились на различных ступенях развития феодализма. В то время как в Приморском Дагестане, Кабарде, Осетии, а также у некоторых адыгейских племен (темиргоев, хатукаев, бжедухов) феодальные отношения были более развиты, у дагестанских горцев, чеченцев, ингушей и обитавших на Северо-Западном Кавказе абадзехов, шапсугов, убыхов и натухаев эти отношения были еще в значительной мере скрыты под покровом патриархально-общинных традиций и родовых пережитков.

Конечно, даже в самых отсталых горных районах Кавказа к этому времени уже имелось налицо социальное неравенство. Родовая община повсюду уступила место сельской общине. При сохранении общей собственности на леса и отчасти пастбища уже давно возникла частная собственность на пахотную землю. Однако вследствие незавершенности процесса феодализации трудящееся население было представлено здесь не только крепостными крестьянами, но также рабами и еще не закрепощенными узденями. Последних было больше там, где слабее были развиты феодальные отношения. Постепенно все новые и новые контингенты узденей попадали в личную зависимость от феодалов или феодализировавшейся знати.

В заключение следует отметить, что некоторые вопросы, связанные с генезисом феодализма у горских народов Северного Кавказа, еще нуждаются в дальнейшем изучении. К ним следует отнести в первую очередь вопрос о феодальной трансформации патриархально-родовых пережитков и роли общинных традиций в процессе феодализации горского общества, а также историю антифеодальной борьбы горского крестьянства.

⁴⁹ Там же, стр. 69.

⁵⁰ См. об этом М. В. Покровский. Очерки социально-экономической истории адыгейских племен. Автореферат докторской диссертации. М. 1957, стр. 11.

⁵¹ "Очерки истории Адыгеи", стр. 190 - 211.

⁵² Р. М. Магомедов. Указ. соч., стр. 293 - 315.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - А. В. ФАДЕЕВ:

Comments: