В буржуазной (да и не только в буржуазной) литературе установился своеобразный канон - видеть в мировоззрении Радищева простое отражение идей французского " просвещения, непосредственный отклик на французскую буржуазную революцию конца XVIII века. Подобный взгляд не имеет ничего общего с действительностью. Вопрос о происхождении общественно-политических и исторических идей Радищева гораздо сложнее и не может быть сведён к тезису о заимствовании чужих идей.

При анализе творчества Радищева нельзя, понятно, не учитывать влияния на него французских просветительных идей, имевших в своё время широкое распространение среди прогрессивной интеллигенции не только во Франции, но и далеко за её пределами. Однако идеи французского просвещения воспринимались в разных странах по-разному, в зависимости от той национальной почвы, на которую они попадали, поэтому правильно понять происхождение идей Радищева можно, только исходя из анализа обстановки в самой России.

Методологическую основу для правильного решения этого вопроса представляет оценка В. И. Лениным русского просветительства, данная им в статье "От какого наследства мы отказываемся?" Русский просветитель, указывал В. И. Ленин, "одушевлен горячей враждой к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической области. Это первая характерная черта "просветителя". Вторая характерная черта, общая всем русским просветителям, - горячая защита просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вообще всесторонней европеизации России. Наконец, третья характерная черта "просветителя" это - отстаивание интересов народных масс, главным образом крестьян (которые еще не были вполне освобождены или только освобождались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с собой общее благосостояние, и искреннее желание содействовать этому"¹ .

В этой характеристике показаны основные черты, которые не столько сближают, сколько существенно отличают русских просветителей от просветителей западноевропейских. Отличие это сформулировано в ленинском положении о защите русским просветительством интересов народных масс и прежде всего крестьянства. Именно в этой защите интересов крестьянства и заключается отличие русского просветителя - республиканца и демократа Радищева, современника французских энциклопедистов и французской буржуазной революции конца XVIII в., - от основных течений французского просвещения. Силой, способной сломать крепостничество и деспотизм, Радищев считал массовое и решительное крестьянское восстание. Идея народного восстания была чужда главным французским просветителям - идеологам буржуазии.

Политические идеалы правого крыла французских просветителей - Монтескье, Вольтера, энциклопедистов, - как известно, не шли дальше компромисса буржуазии и дворянства, воплощённого в форме конституционной монархии. "Третье сословие" изображалось ими как единая масса, возглавляемая буржуазией.

Такой представитель французского просвещения, как сторонник народного суверенитета Руссо, также был убеждённым противником революционной расправы с феодализмом, отрицал противоречия между классами "третьего сословия" и боролся с идеей народного восстания. Даже Морелли и Мабли, теория которых носит не только антифеодальный, но, в известном смысле, и антибуржуазный характер, не смогли подняться до идеи революционного восстания народа. Вся теория Морелли носит абстрактно-утопический характер; она полностью исключает всякую активную роль народных масс, тем более идею народного восстания. Что касается Мабли, то теоретически он признавал необходимость вооружённого восстания и даже пытался аргументировать эту необходимость, однако не сделал из этого никаких практических выводов. Больше того, он утверждал, что во Франции, стоявшей в его время, как известно, на пороге революции, якобы не было никакой необходимости в восстании. И только Мелье может быть признан единомышленником Радищева в вопросе о крестьянской войне.

Конец XVIII в. для России был тем периодом, когда прогрессивные возможности самодержавия были уже исчерпаны и когда оно становилось тормозом общественного развития России. В этот период окончательное завершение получил крепостниче-

¹ В. И. Ленин. Соч. Т. 2, стр. 472.

ский режим, крестьянство оказалось целиком во власти помещичьего произвола. Ответом на усиление гнёта, как известно, был подъём крестьянского движения; начиная с середины XVIII в. в разных местах страны непрерывно вспыхивали крестьянские восстания, слившиеся затем в крестьянскую войну под руководством Е. И. Пугачёва (1773 - 1775). Подавление этого грозного восстания было лишь временной победой крепостничества; уже в 90-х годах по России прокатилась новая волна крестьянских восстаний.

Обострение классовой борьбы, потрясавшей русское помещичье государство, затронуло все слои тогдашнего общества, в том числе и дворянство. Если большинство дворянства пыталось укрепить своё господство путём репрессий и дальнейшего усиления крепостнического режима, то известная часть дворян, опасаясь, что эти меры приведут к новым восстаниям, искала спасения в уступках крестьянству. Ещё накануне восстания Е. И. Пугачёва требования уступок отчётливо прозвучали в речах отдельных дворянских депутатов в Законодательной комиссии 1767 года. Отражением классовой борьбы крестьян явилось просветительское течение, захватившее многие стороны русской культуры. Именно во второй половине XVIII в. развернулась деятельность Д. И. Фонвизина, пропагандировавшего просветительские идеи средствами литературы. В этот период протекала деятельность просветителя-публициста Н. И. Новикова. В эти же десятилетия выступил А. Н. Радищев - наиболее яркий представитель русского просветительства второй половины XVIII в., наиболее полно отразивший чаяния русского крестьянства.

Уже в оде "Вольность" Радищев произносит страстную обвинительную речь против самодержавия и призывает народ к революционной расправе с деспотизмом. Эту точку зрения Радищев проводил не только по отношению к современности; излагая историю, он неизменно выражал сочувствие народным массам и одобрял их борьбу против тиранов, в том числе и казнь Карла I. Иначе говоря, вольнолюбивые политические взгляды Радищева определили его историческую концепцию. Борьбу за идею вольности Радищев считал делом всей своей жизни, именно борцом за вольность он хотел остаться в памяти потомства:

Да, юноша, взалкавший славы,
Пришед на гроб мой обветшалый,
Дабы со чувствием вещал:
"Под игом власти сей рожденный,
Нося оковы позлащенны,
Нам вольность первый прорицал".

Всё это убедительно доказывает, что как политические взгляды, так и историческая концепция Радищева сложились под влиянием российской действительности ещё в годы, предшествовавшие французской буржуазной революции.

Взгляды Радищева на развитие всемирной Истории составляют неотъемлемую и весьма существенную часть его исторической концепции, ибо в целом она представляла собой схему всемирно-исторического процесса. История России для Радищева была составным элементом этой всемирно-исторической схемы. При этом всеобщую историю он изучал не только по литературе, но и по первоисточникам, что позволяло ему в ряде случаев критически оценивать исторические факты и правильно ориентироваться в современной ему литературе.

В качестве примера можно привести возражения Радищева аббату Мабли по вопросу о времени установления эфората в Спарте: "Г. Мабли не с довольным, мне кажется, основанием приступает ко мнению, приписывающему честь установления Ефоров Ликургу. Правда, что и Иродот, древнейший Греческий историк, Отцем Истории названный, сего же мнения: Ксенофонт относит сие установление так же ко временам Ликурга. Но Аристотель и Плутарх определяют учреждение Ефоров при Царях Феопомпе и Полидоре, приписуя оного честь сему последнему: которое мнение мне кажется справедливое. Ликург пошагал явные пределы власти народа и власти Царей, не имел нужды учреждать между ними посредников. Мнение сие тем более подтверждается, что Ефоры не имели положенных пределов своей власти; по чему и кажется, что они были учреждены во время несогласия и возмущения: а до времени Феопомпа и Полидора История не упоминает ни о каких смятениях в Спарте произшедших. Учреждение Ефоров можно почесть средством, употребленным к восстановлению Тишины и спокойствия. Как можно поверить, что Ликург, сей мудрый Законодатель, был учредитель Ефорские власти?" Приведённый отрывок показывает, что Радищев глубоко изучал античную историю и критически относился к установившимся взглядам по вопросам древней истории.

*

Социологические и исторические взгляды Радищева чрезвычайно сложны и противоречивы. С одной стороны, они отражали уровень исторической науки того времени с её идеализмом и метафизикой, но, с другой стороны, революционность Радищева, его стремление ставить судьбу народных масс в центре своего внимания, его попытки обосновать историческую роль народа подчас не укладывались в рамки его исторической схемы, ломали эти рамки, порождали противоречия в его исторических взглядах. Идеалист в истолковании общественных явлений, Радищев поднимался до материалистических идей в истолковании отдельных явлений истории; метафизик по своему методу исторического исследования, он в то же время доходил до понимания отдельных элементов диалектики; просветитель, считавший, что причиной исторических событий является распространение идей, он в то же время рассматривал народное восстание как средство изменения современной ему российской действительности. Подобные противоречия не являлись

чем-то случайным для Радищева, они были органически присущи ему.

История человечества представлялась Радищеву в виде непрерывного процесса развития. Однако это развитие он понимал метафизически. Свои представления о развитии в природе он механически переносил па общественные явления: "Животное, прозябаемое, родится, растет, дабы произвести себе подобных, потом умереть и уступить им свое место. Бродящие народы собираются во грады, основывают царства, мужают, вдавятся, слабеют, изнемогают, разрушаются. Места пребывания их не видно; даже имена их погибнут"² . Эту параллель Радищев распространял на весь исторический процесс. Считая, что развитие природы движется по замкнутому кругу, Радищев приходил к выводу, что "в мире сем все приходит на прежнюю степень, ибо все в разрушении свое имеет начало", что расцвет неизбежно сменяется упадком, что "нынешние державы от естественных и нравственных причин распадутся, позлащенные нивы их порастут тернием и в развалинах великолепных чертогов гордых их правителей скрываться будут ужи, змеи и.жабы"³ .

Эта цикличность исторического процесса, по мнению Радищева, выражалась прежде всего в смене деспотизма и вольности - один режим неизбежно перерастает в свою противоположность: "Таков есть закон природы; из мучительства рождается вольность, из вольности рабство"⁴ . Однако этот закон смены деспотизма и вольности Радищев не считал чем-то неотвратимым. Смена подобных режимов есть выражение борьбы двух общественных сил: с одной стороны, угнетённого народа, борющегося за свою свободу, с другой стороны, его угнетателей, стремящихся к тирании. И Радищев всегда становился на сторону народа, неизменно объявляя себя его сторонником; это обстоятельство приводило к тому, что Радищев неизбежно разрушал свою теорию круговорота: в победе народа он видел прогрессивное начало, которое избавляло человечество от бесконечного повторения пройденных этапов, составляло основу исторического прогресса. Защищая и оправдывая борьбу народа на протяжении всей истории, Радищев с наибольшей последовательностью следовал этому принципу, анализируя свою современность. Он призывал к народному восстанию, чтобы насильственно свергнуть деспотический строй, несмотря на то, что, согласно своей теории круговорота, существование этого строя считал неизбежным. Такова в самом общем её виде схема исторического процесса, которую Радищев применял к анализу отдельных исторических периодов.

Первобытное состояние людей представлялось Радищеву как существование совершенно не связанных между собой в коллективе одиночек, или, по его выражению, "единственников", свободных поэтому от всякого подчинения обществу. "Если мы вообразим первенственное состояние человека, состояние равенства и независимости, то узрим его самовластным судиею своих определений"⁵ . Это была известная "робинзонада", имевшая широкое хождение во всей домарксовой науке, в частности чрезвычайно модная во второй половине XVIII века. Затем, как полагал Радищев, происходит добровольное объединение "единственников" в человеческое общество, ибо "состояние независимости и равенства, столь прекрасное в воображении, не смогло продлиться вследствие несовершенства человека. Слабость младенчества, немощь старости, природная склонность-человека к самовластью, непрестанная боязнь, да не подвергнется насилиям могущественнейших, словом, препятствия, сохранности каждого в естественном состоянии вредящие, превзошед своим сопротивлением силы, употребляемые каждым для пребывания в сем состоянии, люди принуждены стали пременить внешнее состояние их жития. Но как они не могли произвести новых сил, а совокупить и соединить токмо имевшие, то надлежало установить общество, где каждый подвергался верховному вождению государя и менял свою природную свободу, силами каждого ограниченную, на свободу гражданскую, в житии по законам состоящую"⁶ .

Сущность этого возникшего государства Радищев видел в народоправстве, слова "государство", "народ", "общество" для него были синонимами: "Народ есть общество людей, соединившихся для снискания своих выгод и своея сохранности соединенными силами, подчиненное власти, в ней находящейся; но как все люди от природы суть свободны и никто не имеет права у них отнять сея свободы, следовательно, учреждение обществ предполагает всегда действительное или безмолвное согласие"⁷ . И поскольку соединение людей в общество есть акт добровольный, поскольку так же добровольно они уступают создаваемой ими власти часть своих естественных прав, то всякие принудительные средства, практикуемые властью, могут применяться не иначе, как с согласия граждан, и иметь своей целью достижение общего блага. "А как установление наказаний есть средство, необходимое для содержания порядка и для направления деяний каждого, сходственно с общим благом, то ясно, что начало права наказаний основывается на их согласии, ибо, кто желает цели, тот желает и средства"⁸ .

Таково, по мысли Радищева, происхождение государства. Однако первоначальное состояние "равенства и независимости" в дальнейшем уступает место неравенству и зависимости одного человека от другого:

² А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву. Государственное издательство художественной литературы. 1950, стр. 79.

³ Там же, стр. 135.

⁴ Там же, стр. 169.

⁵ А. Н. Радищев. Избранное. "Молодая гвардия". 1949, стр. 302.

⁶ Там же, стр. 304.

⁷ Там же.

⁸ Там же, стр. 305.

"Опыты всех веков и настоящее государств состояние доказывают невозможность равенства имений. А неравенство оных производит с одной стороны нищету, а с другой роскошь"⁹ .

Одной из основных причин появления этого неравенства Радищев считал "несовершенства" самого человека, его "природную склонность к самовластью". Первобытный человек, говорил Радищев, "наг, алчущ, жаждущ. Все, что взять может на удовлетворение своих нужд, все присвояет. Если бы что тому воспрепятствовать захотело, он препятствие удалит, разрушит и приобретет желаемое. Вопрос: если на пути удовлетворения нуждам своим он обретет подобного себе, если, например, двое, чувствуя голод, восхотят насытиться одним куском - кто из двух большее к приобретению имеет право? Ответ: тот, кто кусок возьмет. Вопрос: кто же возьмет кусок? Ответ: кто сильнее... Примеры всех времен свидетельствуют, что право без силы было всегда в исполнении почитаемо пустым словом"¹⁰ .

Но дело не только в стремлении удовлетворить свои потребности, не только в силе, при помощи которой они удовлетворяются человеком, но также и в тех материальных условиях, без которых невозможно удовлетворение этих потребностей. Большую роль в появлении неравенства, говорил Радищев, сыграло земледелие. Первобытного человека-одиночку Радищев представлял не иначе, как обладающим земельной собственностью сообразно своим трудовым силам: "Представим себе мысленно мужей, пришедших в пустыню для сооружения общества. Помышляя о прокормлении своем, они делят поросшую злаком землю. Кто жребий на уделе получает? Не тот ли, кто ее вспахать возможет; не тот ли, кто силы и желание к тому имеет достаточные?.. Следственно, в начале общества тот, кто ниву обработать может, тот имел на владение ею право, и обрабатывающий ее пользуется ею исключительно"¹¹ . В дальнейшем эта собственность, трудовая по своему происхождению, стала объектом захвата со стороны наиболее жадных и сильных. С течением времени положение стало таково, что обрабатывающий землю человек оказался лишённым земельного владения: "...тот, кто естественное имеет к оному право, не токмо от того исключен совершенно, но, работая ниву чуждую, зрит пропитание свое зависящее от власти другого!"¹² .

Ещё больше способствовала дальнейшему росту неравенства, по мнению Радищева, торговля, явившаяся результатом хозяйственной деятельности людей: "Изобилие плодов и произведений понудило людей менять их на таковые, в коих был недостаток. Сие произвело торговлю. Великие в меновном торгу затруднения побудили мыслить о знаках, (всякое богатство и всякое имущество представляющих. Изобретены деньги. Злато и сребро, яко драгоценнейшие по совершенству своему металлы и доселе украшением служившие, преображены стали в знаки, всякое стяжание представляющие. И тогда только, поистине тогда возгорелась в сердце человеческом ненасытная сия и мерзительная страсть к богатствам, которая, яко пламень, вся пожирающий, усиливается, получая пишу. Тогда, оставив первобытную свою простоту и природное свое упражнение, земледелие, человек предал живот свой свирепым волнам или, презрев глад и зной пустынный, претекал чрез оные в неведомые страны для снискания богатств и сокровищ. Тогда, презрев свет солнечный, живой нисходил в могилу и, расторгнув недра земные, прорывал себе нору, подобен земному гаду, ищущему в нощи свою пищу"¹³ .

Таково, согласно историческим представлениям Радищева, происхождение и развитие имущественного неравенства, пришедшего на смену первобытному "равенству и независимости". Имущественное неравенство, по мнению Радищева, получило развитие прежде всего в тех странах, которые раньше других выступили на историческую сцену; такими странами, с изучения которых начинается всеобщая история, являются страны древнего Востока, которые Радищев объединяет общим термином "Азия". "Зверский обычай порабощать себе подобного человека, возродившийся в знойных полосах Ассии..., простерся на лице земли быстротечно, широко и далеко"¹⁴ . Порабощение народов осуществлялось деспотической властью древневосточных царей. "Неуподобительные пирамиды через долгов время доказывать будут смелое в созидании египтян зодчество. Но для чего сии столь нелепые кучи камней были уготованы? На погребение надменных фараонов. Кичливые сии властители, жаждая бессмертия, и по кончине хотели отличествовати внешностию своею от народа своего. Итак, огромность зданий, бесполезных обществу, суть явные доказательства его порабощения"¹⁵ .

В такой трактовке первобытного общества и возникновения государства нельзя не узнать черты весьма распространённой в XVHI в. теории естественного права и теории общественного договора, связанных преимущественно с именами сторонника народного суверенитета Руссо и утопистов Мабли И Морелли. Однако в политическом И методологическом отношениях эти теории у Радищева существенно отличались от теорий французских просветителей. У Руссо теория естественного права и теория общественного договора служили ограниченной цели: они нужны были ему для разоблачения неразумности, "неестественности" феодальных порядков и абсолютизма, н" никаких выводов о насильственном свержении феодализма, о народном восстании из исторической концепции Руссо

⁹ Там же, стр. 310.

¹⁰ А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву, стр. 84.

¹¹ Там же, стр. 127.

¹² Там же, стр. 128.

¹³ Там же, стр. 193.

¹⁴ Там же, стр. 126.

¹⁵ Там же, стр. 130.

не вытекало. Что же касается Радищева, то представленное им изображение первобытного общества служило ему для обоснования вывода о необходимости вооружённого свержения строя насилия и несправедливости. Это вытекает из самого понимания Радищевым сути теории общественного договора. Человек стал гражданином, то есть вошёл в общество" отказался от части своих прав в пользу государства не ради этого государства, а ради собственной пользы. Пользоваться благами гражданской жизни - естественное право человека, которое он может и обязан защищать всеми средствами, вплоть до восстания. Тот, кто захочет лишить человека "пользы гражданского звания, есть его враг. Против врага своего он защиты и мщения ищет в законе. Если закон или не в силах его заступить, или того не хочет, или власть его не может мгновенное в предстоящей беде дать вспомоществование, тогда пользуется гражданин природным правом защищения, сохранности, благосостояния. Ибо гражданин, становяся гражданином, не перестает быть человеком, коего первая обязанность, из сложения его происходящая, есть собственная сохранность, защита, благосостояние"¹⁶ .

С другой стороны, взгляд Радищева на первобытное общество не мог не отличаться по своему существу и от теорий Мабли и Морелли, ибо породившие их общественные условия были различны в России и во Франции. Во Франции периода буржуазной революции конца XVIII в. имелись пролетарско-плебейские массы, уже зарождался пролетариат, иначе говоря, имелась социальная почва для возникновения идей утопического коммунизма. "Вместе с революционными попытками еще не сложившегося класса возникали и соответствующие теории: утопические изображения идеального общественного строя в XVI и XVII столетиях, а в XVIII - уже прямо коммунистические теории (Морелли и Мабли)"¹⁷ . Теория естественного права и теория общественного, договора использовались французскими утопистами XVIII в., в особенности Морелли, для обоснования их утопических идеалов. Радищев ставил себе иную задачу: пропаганду крестьянского восстания для сокрушения русского крепостничества и деспотизма; в отсталой тогда России это была наиболее революционная задача из всех задач, стаявших перед тогдашним освободительным движением.

Следующим периодом всеобщей истории, который интересовал Радищева, была история Греции и Рима - античный период древней истории, привлекавший наибольшее внимание тогдашних историков в целом ряде стран. Весь античный период Радищев изложил в известной "Песне исторической". Здесь излагаются общий взгляд Радищева на античность, его упоминавшаяся выше теория круговорота - смены вольности и деспотизма. Древнегреческая история, по мнению Радищева, представляет собою развитие народоправства, демократии, но это демократическое развитие завершилось деспотизмом Александра Македонского и его преемников. В итоге

...........вольность,
В древней Греции сиявша,
В век потухла невозвратно.

Рим, в сущности, повторяет тот же цикл, который прошла Греция. Первоначальная демократия завершается императорским деспотизмом.

Но Калигулы, Нероны
Люты варвары и гнусны,
Суть бичи небес во гневе,
И их память пронесется
В дальни веки для проклятий
И для ужаса народам!

В длинном ряду императоров-деспотов были, по мнению Радищева, и "просвещенные монархи", оставившие в народе добрые воспоминания. В этом сказались просветительские воззрения Радищева, верившего в силу просветительских идей и допускавшего возможность переустройства общества властью монарха, последователя этих идей.

Однако интерес представляет не эта схема круговорота, составлявшая слабую сторону воззрений Радищева. Гораздо большего внимания заслуживают оценки Радищевым отдельных исторических явлений, далеко не всегда укладывавшиеся в эту метафизическую схему.

Оценивая достижения античности, которыми так восторгались зарубежные просветители, Радищев прежде всего думал о народе. Никакие достижения культуры и никакая видимость гражданского мира не заслоняли для него основного факта - порабощения народа. "Блаженно государство, говорят, если в нем царствует тишина и устройство. Блаженно кажется, когда нивы в нем не пустеют и во градах гордые воздымаются здания. Блаженно, называют его, когда далеко простирает власть оружия своего... Но все сии блаженства можно назвать внешними, мгновенными, преходящими, частными и мысленными... Сто невольников, пригвожденных ко скамьям корабля, веслами двигаемого в пути своем, живут в тишине и устройстве; но загляни в их сердце и душу. Терзание, скорбь, отчаяние. Желали бы они нередко променять жизнь на кончину... Итак да не ослепимся внешним спокойствием государства и его устройством и для сих только причин да не почтем оное блаженным"²⁰ .

Мы не находим у Радищева сколько-нибудь отчётливого представления о классах, об их экономической основе, сплошь и рядом он не различает рабства и крепостничества, но для него не подлежит сомнению, что порабощение человека, в частности появление в древнем мире рабства, является исторической категорией, результатом жизненных "обстоятельств", а не дано самой природой. Подобный вывод непо-

¹⁶ Там же, стр. 96.

¹⁷ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIV, стр. 18.

²⁰ А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву, стр. 128.

средственно вытекал из его теории естественного права. Радищев поэтому вступает в решительную полемику с Аристотелем, который пытался "доказывать сему противное, утверждая, что сама природа расположила уже род смертных так, что одна и притом большая часть оных должна непременно быть в рабском состоянии.., а другая в господственном, потому что не многие имеют благородные и величественные чувствования. Не спорно, что гораздо знатнейшая часть рода смертных погружена во мрачность варварства, зверства и рабства... Причиной тому или род провождаемой жизни, или обстоятельства, в коих быть принуждены, или малоопытность, или насилие врагов праведного и законного возвышения природы человеческой... Не оправдывайте себя здесь, притеснители, злодеи человечества, что сии ужасные узы суть порядок, требующий подчиненности"²¹ .

Именно при изложении древней истории Радищев чаще всего пользовался случаем высказать свои республиканские взгляды. Так, например, в своём знаменитом примечании к переводу сочинений аббата Мабли Радищев писал: "Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние... Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природныя власти, то дабы оная употребляемая была в нашу пользу; о сем мы делаем с обществом безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от нашея обязанности. Неправосудие государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему дает закон над преступниками. Государь есть первый гражданин народного общества"²² . Иначе говоря, здесь Радищев обосновывает право народа на свержение монархии.

Все, казалось бы, мимолётные замечания Радищева по поводу монархии всегда были наполнены духом непримиримости к ней. "Какое зверство, какой ужасный вымысел в казнях при Калигуле, Нероне, Диоклетиане! Какое, напротив того, наблюдение в сохранении жизни граждан во время республики. Различие в сем времени во правах относится всегда к похвале народного правления"²³ . Говоря о своём друге Ф. В. Ушакове, Радищев подчёркивал его нескрываемую симпатию к республиканцам древнего Рима: "Не льстец Августов и не лизорук Меценатов прельщали его, но Цицерон, гремящий против Катилины, и колкий Сатирик, не щадящий Нерона"²⁴ .

Рядом с угнетением социальным и политическим Радищев ставил угнетение духовное, призывая себе в свидетели весь опыт истории: "Из мрака протекших времен извлечем, вдобавок многим другим, ясное доказательство, что священнослужители были всегда изобретатели оков, которыми отягчался в разные времена разум человеческий, что они подстригали ему крылие, да не обратит полет свой к величию и свободе"²⁵ .

"Краткое повествование о происхождении ценсуры", которое Радищев даёт в своём "Путешествии из Петербурга в Москву", представляет собою тщательно составленный реестр преступлений язычества и христианства против разума. При этом духовное рабство, олицетворением которого была религия, было, как подчёркивал Радищев, характерной чертой не только периодов монархий, но и периодов республик.

Резко отрицательно оценивает Радищев внешние завоевания, ибо они несут народу смерть и порабощение. Примером может служить оценка им завоевательной политики "разорителя полусвета" Александра Македонского. Радищев переходит на взволнованный тон обличителя: "Несмысленный! Воззри на шествие твое. Крутой вихрь твоего полета, преносяся чрез твою область, затаскивает в вертение свое жителей ее и... за собою оставляет пустыню и мертвое пространство. Не рассуждаешь ты, о, ярый вепрь, что опустошая землю свою победою, в завоеванной ничего не обрящешь тебя услаждающего... Плод твоего завоевания будет, не льсти себе, убийство и ненависть. Мучитель пребудешь на памяти потомков; казниться будешь, ведая, что мерзят тебя новые рабы твои и от тебя кончины твоея просят"²⁶ .

Наконец следует подчеркнуть, что материал античности, как и материал других исторических периодов, служил Радищеву для обоснования его взгляда на роль личности в истории. "История свидетельствует, что обстоятельства бывают случаем на развержение великих дарований; ибо... Чингис и Стенька Разин в других положениях, нежели в коих были, были бы не то, что были; и не царь во Греции Александр был бы, может быть Картуш. Кромвель, дошедши до Протекторства, явил великие дарования политические... но, заключенный в тесную округу монашеские жизни, он прослыл бы беспокойным затейником и часто бы бит был шелепами. Повторим: обстоятельства делают великого мужа. Фридрих II не на престоле остался бы в толпе посредственных стихосплетчиков и, может быть, ничего более... Но нужны обстоятельства, нужно их поборствие, а без того Иоган Гус издыхает во пламени, Галилей влечется в темницу, друг ваш в Илимск заточается"²⁷ .

При этом следует иметь в виду, что Радищеву было совершенно чуждо характерное для французских просветителей и деятелей буржуазной революции конца XVIII в. благоговейное преклонение перед античностью. Это вполне закономерно. "В классически строгих преданиях римской республики борцы за буржуазное общество нашли идеалы и искусственные формы, ил-

²¹ А. Н. Радищев. Избранное, стр. 336 - 337.

²² А. Н. Радищев. Соч. Т. 2, стр. 282.

²³ А. Н. Радищев. Избранное, стр. 309.

²⁴ Там же, стр. 294.

²⁵ А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву, стр. 146.

²⁶ Там же, стр. 131.

²⁷ А. Н. Радищев. Соч. Т. 2, стр. 128 - 129.

люзии, необходимые им для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии"²⁹ . Радищев также был борцом за буржуазное общество, однако для Радищева - идеолога всеобщего крестьянского восстания - античность не могла представлять того актуального интереса, какой она представляла для деятелей французской буржуазной революции. Античность не давала Радищеву исторического материала для обоснования его революционно-демократической программы, но давала материал для идеи просвещённого монарха.

Радищев относился к античности скорее критически. В частности, он считал, что античная культура в тогдашнем преподавании занимала незаслуженно большое место: "Одно сведение латинского языка не может удовлетворить разума, алчущего науки. Виргилия, Горация, Тита Ливия, даже Тацита почти знаю наизусть, но когда сравню знании семинаристов с тем, что я имел случай по счастью узнать, то почитаю училище наше принадлежащим к прошлым столетиям... Аристотель и схоластика доныне царствуют в семинариях... для чего не заведут у нас вышних училищ, в которых бы преподавалися науки на языке общественном, на языке российском? Учение всем бы было внятнее; просвещение доходило бы до всех поспешнее и одним поколением позже за одного латинщика нашлось бы двести человек просвещенных"³⁰ .

Началом средних веков Радищев считал падение Римской империи. К сожалению, мы не находим у Радищева общей характеристики средних веков с точки зрения социально-экономической или политической. Для Радищева как просветителя решающим явлением, определявшим характер средних веков, было господство католицизма: "По разрушении Римской империи монахи в Европе были хранители учености и науки"³¹ . Католицизм заслонял перед Радищевым существенные черты средневековья, поэтому свою теорию круговорота в применении к средним векам Радищев построил исключительно на истории католицизма. "Христианское общество вначале было смиренно, кротко, скрывалося в пустынях и вертепах, потом усилилось, вознесло главу, устранилось своего пути, вдалося суеверию; в исступлении шло стезею, народам обыкновенною; воздвигло начальника, расширило его власть, и папа стал всесильный из царей". Затем на смену папскому деспотизму приходит вольность мысли. "Лутер начал преобразование, воздвиг раскол, изъялся из-под власти его (папы. - М. А. ) и много имел последователей. Здание предубеждения о власти папской рушиться стало, стало исчезать и суеверие;

истина нашла любителей". Французское просвещение, когда "Вольтер кричал против суеверия до безголосицы", Радищев считал продолжением периода, начатого Лютером. Вслед за этим начинался новый круг. "Вольность мысли вдалася необузданности. Не было ничего святого, на все посягали".

Своё время Радищев рассматривал как момент, когда начался новый поворот от крайнего вольномыслия к суеверию: "Дошед до краев возможности, вольномыслие возвратится вспять. Сия перемена в образе мыслей предстоит нашему времени. Не дошли еще до последнего края беспрепятственного вольномыслия, но многие уже начинают обращаться к суеверию"³² .

Следует подчеркнуть, что трактовка Радищевым средних веков существенно отличается от трактовки средневековья французскими просветителями. В то время как последние за немногими исключениями представляли себе средние века лишь как попятное движение человечества, Радищев рассматривал этот период как необходимый этап в круговом движении истории. Кроме того в противовес французским просветителям он не проводил резкой грани между средневековьем и новым временем, вводя их в общий поток кругооборота.

Однако интерес представляет не эта надуманная схема, в которой Радищев, как известно, не был оригинален. Гораздо большее значение имеют высказывания Радищева по отдельным крупнейшим вопросам истории средних веков и нового времени. Как всегда, взоры Радищева были прикованы к народу, представленному в рассматриваемое время крепостным крестьянством. Радищев старался подчеркнуть огромную роль, которую играет крестьянство в общественной жизни: "Земледелец! кормилец нашея тощеты, насытитель нашего глада, тот, кто дает нам здравие, кто житие наше продолжает, не имея права распоряжати ни тем, что обрабатывает, ни тем, что производит"³³ .

Крепостное право являлось тормозом всего общественного развития и прежде всего потому, что делало крестьян незаинтересованными в труде. "Нива у них чуждая, плод оныя им не принадлежит. И для того обрабатывают ее лениво; и не радеют о том, не запустеет ли среди делания... Но если принужденная работа дает меньше плода, то не достигающие своея цели земные произведения толико же препятствуют размножению народа. Где есть нечего, там... умрут от истощения. Тако нива рабства, неполный давая плод, мертвит граждан, им же определены были природою избытки ее... К недостатку прокормления и одежд присовокупили работу до изнеможения. Умножь оскорбления надменности... тогда со ужасом узришь возникшее губительство неволи"³⁴ .

Радищев настойчиво искал пути избавления крестьянства от тяжёлой социальной

²⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. VIII, стр. 324.

³⁰ А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву, стр. 76 - 77.

³¹ Там же, стр. 148.

³² Там же, стр. 79.

³³ Там же, стр. 127.

³⁴ Там же, стр. 132.

и политической кабалы. В поисках этих путей Радищев не раз размышляет об освобождении крестьян сверху, волей "просвещенного монарха", о благодетельности защиты крестьянина силой закона, говорит о преклонении перед человеколюбивым законом.

К гнёту помещиков прибавлялся деспотизм государственной власти, возглавляемой теми же помещиками. О связи между помещичьей властью и властью самодержавного государя Радищев неоднократно говорит в главе "Хотилов" ("Путешествие из Петербурга в Москву") и в "Житии Федора Васильевича Ушакова". К гнёту помещика и к произволу самодержавной власти Радищев присовокуплял гнёт жадных попов и чернецов, которые "скорее пожелают приобрести себе овцу, нежели овцу во христовом стаде"³⁵ .

Радищев обращался к крестьянам с прямым призывом к восстанию, к расправе с угнетателем-помещиком: "Сокрушите орудия его земледелия; сожгите его риги, овины, житницы и развейте пепл по нивам, на них же совершилося его мучительство, ознаменуйте его яко общественного татя"³⁶ .

Радищев считал восстание угнетённого народа неизбежным, а в гибели дворянства, которая могла явиться результатом восстания, он не только не был склонен видеть большого ущерба для общества, но, наоборот, считал это непременным условием дальнейшего прогресса: "О, законы! премудрость ваша часто бывает только в вашем слоге! Не явное ли ее вам посмеяние? Но паче еще того, посмеяние священного имени вольности. О! если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени, но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишенны. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую; я зрю сквозь целое столетие!"³⁷ .

Это будущее общественное устройство, которое должно было явиться следствием победоносного народного восстания, представлялось Радищеву весьма неясно. Здесь мы найдём много наивного и утопического. Однако основные мысли выступают совершенно отчётливо. Революционный переход к будущему есть решительная расправа с дворянством, свержение его власти и установление народоправства в соответствии с естественным правом. Государственной формой будущего народного правления, подчёркивал Радищев, должна быть республика:

Да Брут и Телль еще проснутся.
Седяй во власти, да смятутся
От гласа твоего цари.

Из всей средневековой и новой истории зарубежных стран Радищева больше всего привлекали английская буржуазная революция, борьба американских колоний за независимость и французская буржуазная революция конца XVIII в., когда народ с оружием в руках боролся за своё освобождение. Все эти события Радищев оценивал в прямой зависимости от того, насколько они удовлетворяли народные массы.

Положительную сторону английской буржуазной революции Радищев видел в том, что в своём наивысшем подъёме она смела монархию, олицетворением чего была казнь Карла I. Вместе с этим Радищев подчёркивал, что вслед за революционной расправой с монархией наступила реакция, отнявшая свободу у народа:

Я чту, Кромвель, в тебе злодея,
Что, власть в руке своей имея,
Ты твердь свободы сокрушил.
Но научил ты в род и роды,
Как могут мстить себя народы,
Ты Карла на суде казнил.

Английская революция XVII в. не только не дала народу политической свободы, но не установила для него даже свободы мысли. "Со смертию графа Страфорда рушилась Звездная палата; но ни уничтожение сего, ни судебная казнь Карла I не могли утвердить в Англии вольности книгопечатания. Долгий парламент возобновил прежние положения, против ее сделанные. При Карле II и при Якове I³⁸ они паки возобновлены"³⁹ .

Войну североамериканских колоний за независимость и образование США Радищев оценивал как борьбу американского народа за свою свободу. "Твой вождь - свобода, Вашингтон!" - восклицает Радищев в оде "Вольность". Но Радищев постоянно указывал, что народ Америки этой свободы не получил. Рабство, нищета, социальное угнетение - вот что скрывается за показною внешностью американской действительности.

"Везде видна строящая рука делателя, везде кажется вид благосостояния и внешний знак устройства. Но кто же столь мощною рукою нудит скупую, ленивую природу давать плоды свои в толиком обилии? Заклав индийцев единовремянно, злобствующие европейцы, проповедники миролюбия во имя бога истины, учители кротости и человеколюбия, к корени яростного убийства завоевателей прививают хладнокровное убийство порабощения, приобретение невольников куплею. Сии-то несчастные жертвы знойных берегов Нигера и Сенегала, отринутые своих домов и

³⁵ Там же, стр. 161.

³⁶ Там же, стр. 138.

³⁷ Там же, стр. 177.

³⁸ Очевидная описка: здесь Радищев разумеет Якова II.

³⁹ А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву, стр. 155.

семейств, переселенные в неведомые им страны, под тяжким жезлом благоустройства вздирают обильные нивы Америки, трудом их гнушающейся. И мы страну опустошения назовем блаженною для того, что поля ее не поросли тернием и нивы их обилуют произращениями разновидными? Назовем блаженною страною, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысяши не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова?"⁴⁰ .

Слова Радищева об американской действительности, написанные более полутораста лет назад, не только не потеряли, но приобрели ещё большее значение в наши дни. Они, в частности, показывают, что "американский образ жизни", построенный на чудовищном угнетении трудящегося человека и расовой дискриминации, имеет свои давние традиции.

Но больше всего привлекала внимание Радищева французская буржуазная революция конца XVIII в., современником которой он был. Следует при этом учесть политическую атмосферу, в которой выступал Радищев. В России тогда нельзя было писать что-либо положительное о французской революции, как и о восстании, руководимом Е. И. Пугачёвым⁴¹ . Радищев поэтому нигде не высказывал похвал по адресу восставшего французского народа и избегал высказывать прямое сочувствие пугачёвскому восстанию. Вместе с тем Радищев не видел оснований восторгаться французской буржуазной революцией, обманувшей надежды широких народных масс. В разных местах его сочинений мы находим связанные с этим неоднократные возражения французским просветителям. Наибольшего внимания из них заслуживают относящиеся к вопросу о праве народа на борьбу за свою свободу. В противовес большинству французских просветителей, апеллировавших к естественному праву для обоснования идеи конституционной, "просвещённой" монархии, Радищев выводил из естественного права необходимость вооружённого восстания угнетённого народа: "Гражданин... есть и пребудет всегда человек; а доколь он человек, право природы, яко обильный источник благ, в нем не иссякнет никогда; и тот, кто дерзнет его уязвить в его природной и ненарушимой собственности, тот есть преступник... и всяк имеяй довольно сил, да отмстит на нем обиду, им содеянную"⁴² .

Радищев решительно возражал Руссо, который, "не взяв на помощь историю, вздумал, что доброе правление может быть в малой земле, а в больших должно быть насилие"⁴³ . Этот тезис Радищев отвергал прежде всего потому, что из него следовал вывод о якобы невозможности для русского народа, населяющего огромное государство, свергнуть угнетателей и устроить "доброе правление".

Колебания Радищева как дворянского революционера ясно проявились в оценке порядков, установленных французской революцией. Об этом свидетельствует его оценка этих порядков в главе о цензуре: "Ныне, когда во Франции все твердят о вольности, когда необузданность и безначалие дошли до края возможного, ценсура во Франции не уничтожена. И хотя все там печатается ныне невозбранно, но тайным образом. Мы недавно читали, да восплачут французы о участи своей, и с ними человечество!., что народное собрание, толико же поступая самодержавно, как доселе их государь, насильственно взяли печатную книгу и сочинителя оной отдали под суд за то, что дерзнул писать против народного собрания. Лафает был исполнителем сего приговора. О, Франция! ты еще хождаешь близ Бастильских пропастей"⁴⁴ .

Такова концепция всемирно-исторического процесса, созданная русским просветителем, республиканцем и демократом Радищевым. В ней отразились чаяния самых передовых людей тогдашней России, чаяния русского народа о революционном ниспровержении крепостничества и самодержавного деспотизма. В ней отразилась также вся политическая и идейная ограниченность, порождённая общественными условиями того времени.

⁴⁰ Там же, стр. 130.

⁴¹ Несколько иное отношение в Петербурге было к войне американских колоний за независимость в той мере, в какой она была направлена против Англии.

⁴² А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву, стр. 96.

⁴³ См. "Вопросы истории". 1949. N 9, стр. 41.

⁴⁴ А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву, стр. 156.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - М. Л. АЛПАТОВ:

Comments: