М. Изд-во АН СССР. 1958. 196 стр. Тираж 1400. Цена 7 руб. 80 коп.

Монография Б. Т. Рубцова посвящена исследованию ряда важных проблем социально-экономической истории Чехии кануна гуситского революционного движения - развития феодальной ренты и положения крестьян. Чешская буржуазная историография, по существу, не разрабатывала вопрос о социальных предпосылках гуситских войн. В частности, в чешской буржуазной исторической литературе преобладало мнение историков (В. Томек, Ф. Вацек, Й. Пекарж, В. Халоулецкий), пытавшихся доказать, что на рубеже XIV-XV вв. положение крестьян улучшалось.

Русский буржуазный историй А. Н, Ясинский многое сделал для разоблачения этой легенды. Однако исследованием эволюции феодальной ренты в Чехии XIV-XV вв., то есть стержневой проблемой аграрной истории средневековья, он, по существу, не занимался.

Коренной перелом в изучении истории чешских аграрных отношений XIV-XV вв. связан с развитием марксистской исторической науки в социалистической Чехословакии. Из большого числа работ, посвященных истории гуситского революционного движения, следует отметить монографии Й. Мацека¹ и Ф. Грауса² .

Й. Мацек в работе "Табор в гуситском революционном движении" уделил значительное внимание истории аграрных отношений. Его перу принадлежит обстоятельная критика чешских буржуазных авторов, идеализировавших условия жизни крестьян. На обширном фактическом материале Й. Мацек доказал резкое ухудшение социально-экономического и правового положения крестьян накануне гуситских войн. Автор поставил также вопрос об изменениях феодальной ренты в Чехии рассматриваемого времени, не дав, однако, детального анализа этой проблемы.

Ф. Граус в "Истории крестьян в Чехии в предгуситскую эпоху (ч. II)", вышедшей в свет в конце 1957 г., показал тяжелое положение чешских крестьян в ту пору и посвятил специальную главу вопросу о крестьянских повинностях и развитии феодальной ренты³ . Изучив значительное число неопубликованных источников, он пришел к выводу, что преобладание денежной ренты (при сохранении натуральной и отработочной ее форм) было характерно для всей страны⁴ . Подчеркивая одновременное существование и других форм ренты, автор отмечал, что барщина встречалась лишь в отдельных поместьях - там, где имелась господская запашка⁵ . В книге обстоятельно прослежено ухудшение положения крестьян как в экономическом, так и в правовом отношении.

В рецензируемой монографии излагаются результаты исследований, проделанных Б. Т. Рубцовым независимо от современных чехословацких авторов⁶ . Применяя разработанные советской исторической школой методы аграрно-исторического исследования, он приходит к ряду оригинальных выводов. Некоторые из них являются бесспорными, другие служат еще предметом дискуссии в среде чешских историков⁷ .

Книга Б. Т. Рубцова состоит из введения, двух глав и заключения. Во введении вкрат-

¹ J. Macek. Husite na Baltu a ve Velkopolsku. Praha. 1952; его же; Husitske revolucm hnuti. Praha. 1952; его же; Tabor v husitskem revolucnim hnuti. Dil. I. Praha. 1952 (2 vyd. Praha. 1956); Dil. II. Praha. 1955 (2 vyd. Praha. 1956). Русск. перевод: Й. Мацек. Табор в гуситском революционном движении. Т. I. М. 1956.

² F. Graus. Dejiny venkovskeho lidu v Cechach v dobe predhusitske. Dil I. Praha. 1953; Dil. II. Praha. 1957.

³ Там же. Т. II, стр. 159 - 193.

⁴ Там же, стр. 187 - 192.

⁵ Там же, стр. 187.

⁶ Основные выводы этого исследования были изложены в следующих работах: Б. Т. Рубцов. Чехия накануне гуситского движения. "Труды" Одесского государственного университета. Т. 67. 1950; его же. Усиление феодальной эксплуатации в Чехии накануне Великой крестьянской войны XV в. "Вопросы истории", 1954, N 12; его же. Гуситские войны. М. 1955.

⁷ Ф. Граус в указанном сочинении отмечает, что, с его точки зрения, в работе Б. Т. Рубцова, опубликованной в "Вопросах истории", вывод о возрастании барщины в направлении к северу является неправильным. Ф. Граус утверждает, что форма феодальной ренты зависит прежде всего от типа поместья и в значительно меньшей степени связана с локализацией деревни. Работа Ф. Грауса показывает, что вопрос о локализации различных форм ренты в Чехии XIV-XV вв. является спорным. К сожалению, замечания Ф. Грауса не могли быть учтены Б. Т. Рубцовым, так как к моменту выхода книги Ф. Грауса его монография находилась в печати.

це изложены методологические предпосылки исследования - учение Маркса о феодальной ренте, в котором автор справедливо усматривает ключ к пониманию специфики производственных отношений в феодальную эпоху. Затем следует подробный и очень ценный по содержанию очерк историографии "крестьянского вопроса в гуситском движении", из которого с очевидностью явствует, насколько актуальным является рецензируемое исследование. И, наконец, автор дает всестороннюю характеристику привлеченных исторических источников. В первую очередь это материал поземельных описей поместий (урбариев). Выясняя, какие вопросы могут быть поставлены в связи с их изучением, автор основное внимание сосредоточивает на возможности выяснить не статическую картину аграрных отношений Чехии XIV в., а их динамику, то есть эволюцию на протяжении ряда десятилетий, предшествовавших Крестьянской войне. Такая возможность открывается благодаря тому обстоятельству, что имевшиеся в распоряжении автора урбарии в ряде случаев описывают одни и те же владения по два, а то и по три раза в промежутке 30 - 45 лет (в 60 - 70-х, 80 - 90-х годах XIV столетия и в первое десятилетие XV в.).

В этом наибольшая ценность поземельных описей как исторического источника. Они дают возможность сопоставить данные о феодальной ренте не только потому, что интересующие нас отношения отражаются в них сквозь одну и ту же призму, охарактеризованы в одних и тех же терминах, но, самое важное, определяются количественно, что позволяет произвести статистические подсчеты, которые в социально-экономическом исследовании средневековья столь же редки, сколь и необходимы.

По всем доступным источникам автором изучено 959 сел, точнее, населенных пунктов, сосредоточенных главным образом в Южной Чехии (611 из 959) и в меньшей степени в припражском районе (средней) и северной части страны. Это дало Б. Т. Рубцову несомненные основания судить не о каком-либо отдельном районе, а о стране в целом.

Глава первая монографии озаглавлена "Некоторые черты аграрного развития Чехии в XIV-XV вв.". В ней сделаны попытки выяснить уровень агрикультуры, удельный вес отдельных отраслей сельского хозяйства (земледелие, животноводство, зерновые и технические культуры, плодоводство и т. д.), сельского ремесла. Автор приходит к обоснованному, по нашему мнению, выводу, что в XIV в. интенсивнее всего развивались те отрасли хозяйства, продукция которых предназначалась в первую очередь для сбыта на рынке (льноводство, хмелеводство, овощеводство, рыболовство, лесное хозяйство). Следовательно, сама интенсификация земледельческого труда была в немалой мере следствием втягивания деревни в рыночные отношения и потому может служить критерием для суждения о степени товарности земледелия.

В этой же главе автор ставит такие важные вопросы, как структура чешской феодальной вотчины, соотношение крупных, средних и мелких вотчин, а также домена, вилланских и свободных держаний. К сожалению, характер источников не позволил Б. Т. Рубцову сколько-нибудь подробно выяснить эти вопросы (подсчеты совершенно невозможны), и поэтому приходится говорить лишь об общих впечатлениях, сложившихся на основе эпизодических данных. По мнению автора, "в чешских поземельных описях чаще всего встречаются соединения домена с держаниями зависимых крестьян" (стр. 47). В дальнейшем было бы желательно установить соотношение этих двух основных элементов типичной вотчины, причем в различных районах Чехии.

Привлекает внимание анализ денежных доходов вотчины Пражского архиепископства. Автор показывает, что значительная доля натурального оброка направлялась на рынок, причем доход от продажи составлял в 1382 - 1383 г. четвертую часть общей суммы чиншевых поступлений деньгами. В результате анализа делается заключение о прочных связях сеньории с рынком, о том, что основным поставщиком товарной продукции в Чехии XIV в. являлись не вотчины, а крестьянские хозяйства (стр. 51).

Учитывая важность сделанного заключения, хотелось бы все же отметить некоторую поспешность автора, распространившего на всю страну вывод, основанный на анализе только владений Пражского архиепископства.

В книге уделяется много места вопросу о рабочей силе на господском домене. Данные урбариев и приходо-расходной ведомости Новоградского панства позволяют автору утверждать, "что труд поденщиков играл значительно большую роль", чем отработочные повинности феодально-зависимых крестьян (стр. 63). Интересно отметить, что в отдельных вотчинах число ежегодно

нанимаемых работников в течение 30 лет (с 1380 по 1410 г.) увеличилось в четыре раза.

Весьма важным является установление автором значительных различий между формой и структурой феодальных рент в Южной Чехии, с одной стороны, и Центральной и Северной - с другой. Эти различия приобретают особое значение, если иметь в виду ту роль, которую сыграли указанные районы в Крестьянской войне. Однако вся специфика юга и центра страны вырисовывается лишь при рассмотрении того, в каком направлении шла эволюция рентных отношений во второй половине XIV - начале XV века.

Выводы этой части исследования представляют без преувеличения большой интерес как сами по себе, так и потому, что обнаруживают, в каком направлении должно вестись дальнейшее исследование этой первостепенно важной проблемы.

Вторая глава - "Эволюция ренты в Чехии накануне Великой крестьянской войны" - центральная часть монографии. В ней автор как бы наносит на карту Чехии результаты предыдущего исследования и затем - район за районом - скрупулезно анализирует направление происходивших перемен в рентных отношениях. Сопоставляя разновременные урбарии, Б. Т. Рубцов вынужден предпринимать сложные подсчеты (например, превращение одной формы ренты в другую), обнаруживающие как свободное владение приемами статистического метода, так и надлежащую осторожность в оценке результатов его применения. Во многих случаях автор считает благоразумным отказаться от окончательных заключений и намечает лишь общую линию развития или указывает на возможность различных выводов.

Свой обзор Б. Т. Рубцов начинает с вотчин, расположенных на крайнем юге страны, и постепенно переходит к более северным районам, сочетая географический принцип (расположение вотчин) с хронологическим (последовательность описей во времени). Данные этой главы обнаруживают, что чешская деревня во второй половине XIV в. переживала ярко выраженную феодальную реакцию, которая и была главной причиной революционного возмущения крестьянства, вылившегося в Крестьянскую войну. Тем самым на материале истории Чехии получает подтверждение тот вывод, что феодальная реакция не зависит от конкретных исторических форм ее проявления (будь то возврат к уже изжитым формам феодальной эксплуатации или, наоборот, переход к более "прогрессивным"). Важна ее суть - резкое усиление степени эксплуатации, абсолютное увеличение нормы безвозмездно присваиваемого феодалами продукта крестьянского труда.

В самом деле, в абсолютном большинстве вотчин Южной Чехии - района высшего подъема Крестьянской войны, центра движения таборитов - в канун Крестьянской войны барщина полностью или почти полностью отсутствовала. Крестьянские повинности здесь сводились к денежному чиншу и немногочисленным натуралиям, которые легко было заменить деньгами по фиксированной таксе. "Даже в тех считанных селах (единицы на многие десятки. - М. Б. ), - заключает автор, - где мы имеем максимальные для всего рассмотренного района нормы барщины, стоимость ее не составляет и 25% всей суммы феодальной ренты, поддающейся исчислению" (стр. 77 - 78). Коммутация в вотчинах Южной Чехии полностью восторжествовала (стр. 82) (при наличии, разумеется, отдельных отклонений и различий). Денежный чинш в этом районе обычно составлял от 3/4 до 9/10 всей суммы феодальной ренты (стр. 104). Но если это так, то в чем же проявилась здесь феодальная, или, что то же, сеньориальная реакция? Ответ вырисовывается с полной очевидностью: переход к последней форме феодальной ренты - ренте денежной - не есть простая замена одной ренты другой, этот переход означает усиление эксплуатации, влекущее за собой прежде всего абсолютное увеличение суммы крестьянских повинностей. Этот нередко игнорируемый буржуазными историками факт полностью подтверждается на материале средневековой Чехии. По наблюдениям автора, коммутация сопровождалась унификацией нормы ренты по различным вотчинам, что само по себе должно было обозначать ломку старого обычая и введение новых, менее выгодных крестьянам условий держания, которые служили "нивелиром" для такой унификации.

В тех случаях, когда возможны сопоставления разновременных урбариев, автор обнаруживает значительное повышение общего уровня денежного обложения. Если в 70-х годах XIV в. средний размер чинша с лана (мера земли) составлял 40 - 45 грошей, то к концу первого десятилетия XV в. он достигал уже 70 - 80 грошей (стр. 102). При этом Б. Т. Рубцов отдает отчет в том, что

увеличение денежного чинша могло в известной мере быть результатом коммутации натуральных повинностей, с одной стороны, отдельных видов барщины или всех отработочных повинностей - с другой. Автор также учитывает обесценение денег, имевшее место в Чехии, как и во всей Европе того времени.

Тем не менее даже с учетом этих фактов он устанавливает, что в отдельных вотчинах "сумма феодальной ренты" (не денежного чинша, а ренты в целом!) за 30 лет возросла "по крайней мере в три раза" (стр. 104). Это ли не сеньориальная реакция, не в этом ли ее подлинная сущность?

Правда, Б. Т. Рубцов оставляет без ответа ряд весьма важных вопросов. Например, остается неясной судьба господского домена в условиях абсолютного преобладания денежной ренты, хотя и делается соответствующая оговорка. "Было бы неправильно полагать, - пишет Б. Т. Рубцов, - что господство денежной ренты вело за собой немедленную ликвидацию домениального хозяйства" (стр. 93), однако здесь нужны конкретные данные, а их пока нет. Точно так же не ясны причины резких колебаний уровня ренты по отдельным селам. Можно, конечно, предположить, что известную роль играли и колебания размеров лана, но не следует упускать из виду неоднородность данных самих описей (в одних случаях сумма денежного чинша обозначается "pro toto", в других из нее исключена стоимость натуралий и барщины).

Вместе с тем не следует ли учитывать и наличие элементов дифференциальной ренты? В ряде случаев автор как будто я сам ищет ответа в этом факте (указывая на качество почвы, близость к городским центрам, стр. 116). Весьма желательно было бы выяснить взаимозависимость динамики феодальной ренты и имущественной дифференциации крестьянства. Важно установить, какой лан приносил больше ренты феодалу: находившийся ли в руках одного держателя или разделенный между рядом хозяйств - держателей дробных его долей. Заметим, что автор полностью сознает важность этой проблемы, однако данные, которыми он располагал, давали, по-видимому, слишком мало сведений для ее освещения. Во всяком случае, нельзя не согласиться с Б. Т. Рубцовым, когда он ставит интенсивность дифференциации феодально-независимого крестьянства в прямую связь с торжеством денежной ренты. Южная Чехия стала центром движения таборитов именно потому, что здесь восторжествовала денежная форма ренты, а следовательно, именно потому, что в этой части страны была наибольшая масса обездоленных крестьян, которым коммутация принесла не улучшение условий жизни, а ухудшение, ибо крестьянство оказалось под двойным гнетом - феодальной зависимости и эксплуатации на основе "чисто экономической" (стр. 107).

Этот вывод представляется в высшей степени ценным для анализа программ (крестьянских требований) в различных районах движения. Во всяком случае, данные из истории восстания Уота Тайлера в Англии полностью подтверждают заключение о том, что районы с наименьшими остатками крепостничества и наиболее "передовые" с точки зрения форм ренты являлись центрами наиболее радикальных программ крестьянского восстания.

Исследование материалов по центральным и северным районам Чехии позволяет подтвердить наблюдения, сделанные в главе первой, а именно, что с продвижением от юга к северу довольно заметно изменялся характер крестьянских повинностей. Хотя и на севере денежный чинш абсолютно преобладал над остальными формами ренты (барщиной, натуралиями), тем не менее удельный вес отработочной ренты был здесь неизмеримо большим, чем на юге. Там, где барщина оставалась сезонной (в страдную пору косовицы и уборки), заметно увеличивалось к началу XV в. число барщинных дней или число работников, требовавшихся с одного хозяйства на каждый день. Во многих случаях отчетливо проявлялось стремление феодалов интенсифицировать барщинный труд путем перехода к "урочной системе" повинностей. Наконец, нередко вместо сезонной и эпизодической барщины появлялась "недельная барщина" - от одного до трех дней.

Значительное увеличение нормы эксплуатации крестьянства в северной части страны, следовательно, проявлялось в том, что возрастали барщинные повинности (они зачастую исчислялись не с единицы держания, а с единицы хозяйства, безотносительно к размеру держания - см. стр. 128), и при этом не снимались остальные - деньгами, натуралиями.

Таким образом, анализ феодальной ренты в поместьях Южной, Центральной и Северной Чехии позволил автору сделать следующее заключение: "Если чешская вотчина на юге страны развивалась в этих

условиях в сторону ослабления отработочной ренты и одностороннего увеличения денежной, то на севере - в сторону усиления отработочной ренты и барщины" (стр. 150).

Чем была обусловлена эта специфика аграрных отношений в Центральной и Северной Чехии? Автор объясняет данную особенность близостью Праги с ее емким рынком. "Возрастание и разнообразие барщины, - пишет он, - неразрывно связано здесь с увеличением домена, с усложнением всего господского хозяйства, вынужденного приспособляться, прежде всего, к потребностям пражского рынка. В самом деле, если южночешская вотчина развивалась в этих условиях в сторону ослабления отработочной ренты и одностороннего увеличения ренты денежной, то на севере наступление чинша и его неуклонный рост, идущий одновременно с усилением барщины, позволяет заключить, что здесь перед нами своеобразный ответ феодальной вотчины на развитие в экономике страны товарного производства, существовавшего в условиях феодальной формации" (стр. 150). Не подвергая сомнению основной вывод Б. Т. Рубцова о различии направлений эволюции феодальной ренты в северной и южной частях страны⁸ , необходимо отметить неубедительный, по нашему мнению, характер аргументации, выдвигаемой автором для объяснения причин локальных различий.

Один и тот же фактор - товарное производство - оказывает различное воздействие на направление развития феодальной ренты в районах, примерно одинаково удаленных от Праги. Если при этом учесть, что южная граница Чехии отстоит от столицы примерно на 170, а северная - на 110 км, то станет очевидной неправомерность попыток автора объяснить своеобразие развития ренты в Центральной и Северной Чехии близостью пражского рынка.

Чем объясняется это различие? Тем ли, что у автора имелись лишь данные для монастырских владений и он не мог судить о положении дел в светских вотчинах, или тем, что речь идет главным образом о вотчинах припражского района, где наличие емкого рынка сельскохозяйственных продуктов приводило к расширению господского домена и более жесткому подчинению зависимых крестьян его интересам? Окончательный ответ на эти вопросы, по-видимому, - дело лишь будущих исследований. Для достижения этой цели требуются не только дополнительные, но и самые разнообразные источники.

В случае нового издания книги было бы желательно уточнение терминологии. Не всегда ясно, что Б. Т. Рубцов понимает под термином "вотчина" (так как чешские источники не знают подобного термина); что такое "село" - в смысле величины, количества хозяйств; какова вообще форма сельского поселения в изучаемом районе; какова, наконец, структура домена как с точки зрения агрикультуры (лежит ли домен чересполосно с крестьянскими держаниями или выделен), так и с точки зрения расположения по селам, входящим в отдельную "вотчину". Необходим и небольшой экскурс об изменениях в правовом положении отдельных категорий крестьян. Так, в работе автор сравнивает некоторых крестьян с "английскими вилланами", называя их при этом феодально-зависимыми (?!). Кого же считать тогда "свободными крестьянами"? Каковы правовые положения "подсоседков"? От кого они держали землю? Каково их количественное отношение к надельным держателям? Вообще вопрос о дифференциации крестьянства следует максимально доработать.

Оценивая монографию в целом, необходимо отметить, что постановкой на исследовательскую почву вопроса об эволюции феодальной ренты в Чехии XIV - начала XV в. Б. Т. Рубцов внес большой вклад в выяснение социально-экономических предпосылок гуситского революционного движения.

⁸ Следует отметить, что Ф. Граус, выступая против этого вывода, в другом месте сам признает, что при повсеместном преобладании денежной ренты в ряде случаев рост феодальной ренты происходил за счет увеличения барщинных повинностей (F. Graus. Указ. соч. Т. II, стр. 188).

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - М. А. БАРГ:

Comments: