Борьба классов,  № 8-9, Декабрь  1931, C. 113-121

Ф. ПОТЕМКИН

21 ноября текущего года исполнилось ровно сто лет со дня так называемого первого лионского восстания.

Классовый смысл и значение этого восстания вскрыла тогда же французская буржуазная газета "Журналь де деба": "Лионское восстание открыло важную тайну - внутреннюю борьбу, происходящую в обществе между классом имущим и классом неимущим". "Класс буржуазии, - писала газета, - оказался бы одураченным, если бы в увлечении какими-то демагогическими принципами он глупо дал бы оружие и право своим врагам, если бы он впустил пролетарский поток в национальную гвардию, в муниципальные учреждения, в избирательные законы, во все, что есть государство".

В истории формирования пролетариата как самостоятельного класса восстание лионских ткачей несмотря на все его слабости имело огромное значение. Лионское восстание было первым открытым массовым восстанием рабочих против буржуазии.

Говоря о первом периоде в истории социалистического рабочего движения и борьбы пролетариата, Ленин отмечал восстание лионских ткачей: "Классовая борьба пролетариата, едва начинающего выделяться из общей массы мелкобуржуазного "народа", носит характер отдельных вспышек вроде восстания лионских ткачей. Рабочий класс в этот период лишь нащупывает свою дорогу".

Важнейшим явлением социально-экономической жизни Франции в конце 20-х годов и в начале 30-х годов XIX в. была промышленная революция, охватившая значительную часть текстильной промышленности, а также некоторые другие отрасли производства. Но промышленная революция была еще далеко не закончена. Для нас тут очень важно заметить, что основная отрасль лионской промышленности - шелкоткацкое производство - находилось еще в стадии мануфактур-ног о, а не фабричного развития. Шелкоткацким производством была занята большая часть рабочего населения Лиона (и лионских пригородных предместий). Ткачи работали у себя на дому, на собственных станках. Пряжу получали из раздаточных контор капиталистов, которые лично следили за процессом производства, периодически посещая мастерские ткачей. Ткачи представляли собою чрезвычайно неоднородную массу. Ткачи-"хозяйчики", имели по 4, 6 и даже по 8 станков. Это были "вышибатели пота", сами эксплоатировавшие по нескольку учеников и подмастерьев (так называемых "компаньонов"). Подмастерья получали за свою работу лишь половину платы, другая половина шла в пользу "хозяйчика". Но много было ткачей-"одиночек", владевших всего лишь одним станком, обслуживавшимся семьей самого ткача-хозяина. Подростки поступали к хозяевам в качестве помощников (так называемые "лансеры") или же в качестве учеников. Таким образом в массе лионских шелкоткачей следует строго различать пролетарскую часть - учеников, лансеров и подмастерьев (компаньонов), полупролетарскую часть (хозяев-одиночек) и, наконец, эксплоататоров-"хозяйчиков", находивших время для игры в "буль" в те часы, когда в мастерских работа шла еще полным ходом.

После революции 1830 г. долго не восстанавливалась высокая рыночная конъюнктура, которая характеризовала развитие шелкоткацкого производства в эпоху реставрации перед промышленным кризисом 1827 - 1829 гг. Но осенью 1831 г. произошел перелом; мастерские вновь заработали во всем городе и в предместьях. Работа у ткачей была, но она настолько плохо оплачивалась, что ткачи попробовали обратиться к капиталистам с просьбой о повышении расценок. Сначала они делали это поодиночке, но вскоре же они убедились, что "деспотизм, изгнанный (в 1830 г.) из дворцов, нашел себе убежище в конторах капиталистов". Тогда решили действовать организованно. 8 октября (более чем 3 месяц до восстания) состоялась первая сходка ткачей хозяев мастерских. Каждый квартал избрал по два представителя (из числа ткачей-хозяев) для организации комиссии. 10 октября комиссия сформировалась, избрав бюров составе председателя, вице-председателя и четырех секретарей. Бюро начало свою деятельность с обращения к высшему представителю местной власти-префекту. В это время префектом был Бувье-Дюмолар, барон, сделавший свою карьеру при Наполеоне I.

Под давлением требований ткачей обе местные торгово-промышленные организации - ремесленный суд и торговая палата - высказались за необходимость составления по примеру прошлых лет общеобязательного тарифа более высоких сдельных расценок. Торговая палата избрала 22 фабриканта для встречи с равным числом представителей от ткачей. Однако первая встреча, состоявшаяся 21 октября (в префектуре), с ясностью обнаружила нежелание фабрикантов итти на уступки.

2

На 25 октября была назначена вторая встреча. В это время по всему городу распространился слух, что один из виднейших фабрикантов приписал всю борьбу за установление тарифа частной инициативе нескольких немногих ткачей-хозяев, которые якобы лишь по причине своего беспутства и неумения "жить экономно" затеяли все это дело. Тогда встрепенулась вся масса ткачей: работая по 16 и по 18 часов в день, они не сводили концы с концами, многие же буквально голодали. Сговорились устроить в день второй встречи делегатов внушительную демонстрацию. Инициатива начавшегося движения исходила от рабочих ткачей, обитавших не в самом Лионе, а в пригородном предместье Круа Рус1 . Отсюда-то с высокого холма, по крутой улице Гранд Кот и двинулась многочисленная толпа ткачей, по направлению к зданию префектуры, где заседала смешанная тарифная комиссия.

Хотя демонстранты вскоре удалились, уступив просьбам префекта, ссылавшегося на недопустимость "давления" на работу комиссии, однако свою роль демонстрация сыграла. Под ее давлением тариф был принят, подписан делегатами обеих сторон и скреплен префектом. Новые расценки вводились с 1 ноября. Однако многие фабриканты и слышать не хотели о выполнении тарифа. Старомодный прием регулирования расценок путем тарифа противоречил циничному лозунгу буржуазии, победившей в июле 1830 г., - "обогащайтесь". И вот активная часть лионских фабрикантов решила оказать организованное противодействие. 10 ноября фабриканты составили докладную записку на имя правительства. По образному выражению одного из самых умеренных ткачей-хозяев, этот документ кишел лживыми утверждениями. Однако жалоба фабрикантов и их депутация были приняты в Париже очень благосклонно.

При получении первых же сведений об этом лионские фабриканты начали прибегать к самым различным

--------------------------------------------------------------------------------

1 По традиции мы продолжаем называть Круа Рус предместьем, хотя в действительности это был самостоятельный городок.

--------------------------------------------------------------------------------

провокационным выходкам. Одни из них стали отдавать свои заказы в окрестные деревни и в другие департаменты. Другие ожесточали ткачей угрозами и оскорблениями. Так, например, один из фабрикантов, занимавший видную командную должность в национальной гвардии, протестуя против возобновления переговоров с ткачами, сказал: "Нечего толковать с этой сволочью". Другой фабрикант, показав на пару пистолетов, лежавших на конторке, ответил своему ткачу: "Вот тебе тариф!".

Еще важнее было коллективное провокационное выступление, значительной части лионских фабрикантов. За два дня до восстания 104 фабриканта сговорились закрыть двери своих раздаточных контор!

Теперь мы подошли к самому критическому моменту. От восстания нас отделяет всего лишь один день - 20 ноября. История этого дня очень важна. 20 ноября в Лионе был устроен смотр национальной гвардии, формировавшейся, если можно так выразиться, по территориальному принципу: пригородные батальоны и батальоны отдаленных от центра кварталов состояли преимущественно из ткачей и городской мелкой буржуазии; первый же батальон (сформированный из жителей центральной части города) состоял преимущественно из фабрикантов. Таким образом, 20 ноября на площади Белькур лицом к лицу встретились классовые враги, отличавшиеся даже и формою своей одежды.

Буржуазные гвардейцы были одеты не по уставу: они все еще носили то дорогое обмундирование, в которое вырядились сразу после июльской революции (1830 г.). Они начали нагло высмеивать демократическую и рабочую часть национальной гвардии, издеваясь над их скромной формой одежды. Разумеется, ткачи не остались в долгу и отвечали угрозами.

В тот же день вечером ткачи, тайно собравшиеся в Круа Рус, решили повторить массовую демонстрацию утром следующего дня. Но городские власти узнали о предполагающемся выступлении.

Префект приказал запереть все заставы, через которые можно было попасть в город из Круа Рус, и кроме того, организовал встречные отряды национальной гвардии.

3

Поздно настает осеннее ноябрьское утро. Поэтому еще до рассвета проснулось рабочее население холмистого предместья Круа Рус. Утренний свет озарил картину лихорадочного оживления: группы рабочих перебегали из одной мастерской в другую, собирали колонну демонстрантов. Набралось уже довольно много народу, как вдруг лицом к лицу с ткачами столкнулся небольшой отряд, национальной гвардии, прибывший из; Лиона. Обозвав ткачей "всклоченной сволочью", начальник отряда приказывает разогнать демонстрантов штыками. Тогда совершенно безоружные ткачи с яростью набрасываются на отряд, одних обращают в бегство, других обезоруживают.

Колонна демонстрантов продолжала быстро возрастать и вскоре двинулась в путь по длинной и крутой улице Гранд Кот, обе стороны которой были заселены ткачами. Но раньше чем колонна дошла до конца этой длинной улицы, она столкнулась с крупным отрядом национальной гвардии, открывшим огонь по безоружной толпе. Колонна демонстрантов дрогнула, подалась назад в Круа Рус, и здесь с криками: "К оружию, нас расстреливают!" рабочие разбежались по домам, чтобы вооружаться, кто чем сумеет. Быстро соорудили баррикады, отняли оружие у местной национальной гвардии, захватили две пушки, находившиеся в Круа Рус. Развернули черные знамена с надписью: "Жить работая или умереть сражаясь!".

Между тем, внутри города, т. е. в самом Лионе, к 11 1/2 час. утра все было готово для похода в Круа Рус. Префект и новый начальник национальной гвардии ген. Ордонно выступили во главе большого смешанного отряда, состоявшего из буржуазных национальных гвардейцев и регулярных воинских частей. Едва лишь этот отряд вступил на улицу Гранд Кот, как остервенелые буржуазные гвардейцы начали обстреливать рабочие жилища, тянувшиеся, как мы уже сказали, по обе стороны улицы Гранд Кот. Рабочие ответили градом камней, черепиц и пуль, метко направленных с верхнего конца улицы. На этот раз смятение произошло в рядах прекрасно вооруженных защитников буржуазии. Но вскоре порядок восстановился, и отряд стал быстрым маршем подниматься вверх по улице Гранд Кот. Тут навстречу префекту и его отряду вышли офицеры пригородной национальной гвардии и попросили префекта своим личным появлением в Круа Рус предотвратить дальнейшее кровопролитие. Префект и ген. Ордонно покинули свою колонну и в сопровождении добровольных парламентеров перешли через баррикаду. Когда префект выступал перед толпой рабочих, столпившихся на площади у местной мерии, вдруг раздался грохот пушечного выстрелами сразу же в трех различных пунктах началась перестрелка. Не дожидаясь даже возвращения префекта, буржуазия решила ускорить кровавую развязку конфликта. Повсюду раздались крики: "Отмщение! Нас предали!". Рабочие больше уж не слушали увещаний "отца префекта". Под градом угроз Бувье-Дюмолар был отведен под арест. Та же участь постигла и ген. Ордонно. Перестрелка возобновилась и продолжалась до позднего вечера. Однако под влиянием ткачей-хозяев рабочие сделали в этот вечер огромную ошибку: они выпустили обоих арестованных под выкуп за определенное количество боевых припасов. Нужно ли говорить, что обещанных припасов рабочие так и не получили? Рассказывают даже, что когда к начальнику гарнизона обратились с требованием выдать обещанные, пачки боевых припасов, то генерал ответил: "Я перешлю их вам в розницу.

Внутри городской черты, т. е. в самом. Лионе, в этот день тоже происходили отдельные стычки буржуазных гвардейцев с проживавшими в городе рабочими. Но главный бой происходил еще не в самом Лионе, а в черте пригородного предместья Круа Рус и на прилегающих к нему городских улицах.

Поздно вечером бой прекратился. Весь город погрузился во мрак ноябрьской ночи, и только в центральных кварталах для оказания содействия солдатам домовладельцы зажигали свечи перед окнами первых этажей и таким образом кое-как освещали путь. По обе стороны баррикад лихорадочно готовились к встрече следующего дня. На помощь лионскому гарнизону форсированным маршем прибыли несколько батальонов 13-го и 42-го пехотных полков.

К ткачам в Круа Рус тоже прибыло небольшое подкрепление: ночью окольным путем пришли к ним товарищи из других предместий, расположенных на противоположном берегу Роны.

4

На следующий день 22 ноября восстание сделалось всеобщим. Рабочие всех профессий присоединились к ткачам. Бой перекинулся теперь внутрь города. Буржуазная часть национальной гвардии дрогнула. Многие гвардейцы вовсе не появлялись на своих постах 22 ноября. Некоторые из внутригородских батальонов национальной гвардии целиком перешли на сторону повстанцев. Тем. не менее победа рабочих была чрезвычайно трудным делом. Противник не прекращал убийственного орудийного огня. У рабочих же было мало вооружения: оружие, отнятое в первых удачных стычках, оружие части национальной гвардии, перешедшей на сторону рабочих, охотничьи ружья, найденные в двух-трех взломанных оружейных магазинах. Но вот, наконец, к самому концу дня (повидимому, около 12 час. ночи) сдалась важнейшая позиция противника-арсенал, в котором рабочие нашли 6000 ружей. Главный штаб буржуазной национальной гвардии и правительственных войск помещался в лионской ратуше. Уступая неистовому натиску рабочих, регулярные части сдавали одну позицию за другой, и к концу второго дня во власти защитников буржуазии осталось лишь тесное кольцо нескольких улиц, расположенных вокруг ратуши. В страхе перед неизбежностью полного и позорного разгрома высшее военное командование поспешило устроить совещание совместно с представителями гражданской власти. В полночь пришли к единодушному решению: вывести из
города весь гарнизон, иными словами, отступить. Без промедления и с большими потерями регулярные части покинули город, выйдя через ближайшую заставу.

Восставшие рабочие одержали блестящую победу: весь город был в их руках!

Вслед за рабочими из Гийотьер в ратушу прибыли и ткачи из Круа Рус во главе с одним из своих вождей" Ляшапеллем. Этот "вождь" был очень умеренным: всю свою власть он рассматривал только как власть постового начальника, высшего начальника на посту "Городская ратуша". К Ляшапеллю присоединилось несколько популярных ткачей-хозяев, совместно образовавших "комиссию рабочих рот". Таким образом, влияние на ход дальнейших событий сразу же перешло к умеренным, действительно аполитичным ткачам-хозяевам. Но в ту же ночь, около 5 час. утра в ратуше появились представители республиканцев: 59-летний республиканец Россэ, быв. мелкий промышленник, отбывший 10-летнюю ссылку в эпоху реставрации; идеологически близкие к нему: Дервье (лионский торговец шляпами); Дрижар-Дегарнье (лионский торговец мелочным железным товаром); никому неизвестный Фильоль (лионский кондитер); довольно популярный литератор Гранье (редактор местной газеты "Гланез"). Наконец, Перенон (о котором даже на суде, приводившем в 1832 г., никто ничего не знал), довольно смелый политический авантюрист, монархист, втайне рассчитывавший повернуть дальнейший ход событий и рабочую массу лицом к "законной" династии.

Такова была пестрая группа политиков, соединившихся в ратуше с "комиссией рабочих рот" и совместно образовавших "временный главный штаб" в качестве высшего органа новой местной власти.

Мы еще не сказали, что в то же самое утро, около 8 час. в ратушу прибыли еще два руководителя ткачей-хозяев: Гийо и Лякомб. Последний сыграл в истории восстания очень странную, двойственную роль. Именно Лякомб более всех других содействовал освобождению префекта. Префект не позабыл этой "услуги", и как только ему стало известно, что в ратуше появились "политики" (а может быть, и немного раньше), он сразу же послал за Лякомбом. В ту же ночь с 22 на 23 ноября Лякомб явился к префекту, безнаказанно хозяйничавшему у себя в префектуре. После свидания с префектом и будто бы даже по его просьбе Лякомб сменил Ляшапелля и таким образом сделался главою временного штаба. В то же утро в ратуше осмелились появиться и прежние чиновники мерии, пристроившиеся с разрешения Лякомба под одной крышей с революционной властью. Разумеется, представители мерии прикидывались "друзьями рабочих". В то же время не дремал и "отец рабочих" - сам Бувье-Дюмолар. Около 10 1/2 час. утра он объявил о созыве (в префектуре) особой рабочей комиссии, собираемой им якобы с целью "облегчения несчастного положения ткачей". Одураченные делегаты (ткачи-хозяева) довольно скоро откликнулись на приглашение префекта.

Тем временем в ратуше произошло важное событие. По предложению Перенона временный главный штаб выпустил следующую антиправительственную прокламацию:

"Лионцы! Вероломные городские властители фактически потеряли свое право пользоваться общественным доверием; гора трупов разделяет нас с ними", такими словами начиналась эта прокламация. Далее провозглашалась необходимость созыва так называемых первичных народных собраний и образования новой гражданской гвардии; упоминалось вскользь о "нуждах провинциального населения и, наконец, звучал явно антиправительственный лозунг: "Довольно нам терпеть от министерского шарлатанства". В заключительной фразе прокламации высказывалась надежда, что "радуга истинной свободы заблистала" с этого дня над Лионом.

Но едва лишь успели расклеить антиправительственное воззвание, как не замедлила появиться другая прокламация, с резкостью направленная против политиков. Авторами этого протеста были те самые "добрые дети", которые собрались в префектуре по приглашению Бувье-Дюмолара. Прокламация была подписана влиятельнейшими ткачами-хозяевами, так называемыми "начальниками секций".

Тем временем, в продолжение всего третьего дня восстания все более и более назревал раскол в среде временного главного штаба. Россэ с негодованием узнал о совещаниях, происходивших между Лякомбом и заместителем мера. Старый революционер решился, наконец, совершить то дело, которое, казалось бы, давно уже подсказывалось самим ходом событий: он попытался арестовать префекта. Описываемый момент представляет, к сожалению, чрезвычайно темное место в истории восстания 1831 г. Вероятнее всего, что Россэ прибыл в префектуру как раз в то время, когда к префекту начали собираться приглашенные им члены новой рабочей комиссии. Россэ не смог арестовать префекта и вернулся в ратушу, где "рабочая" и нерабочая части временного главного штаба совершенно раскололись. Вечером того же дня в ратуше произошла бурная сцена: "политики" горячо, но безуспешно убеждали Лякомба признать факт свержения старой власти. Фильоль даже угрожал убить Лякомба. Поздно вечером 23 ноября все политические руководители временного главного штаба покинули ратушу. Скрылся затем и сам Лякомб.

5

До сих пор мы умышленно не освещали массовое движение 23 ноября. Этот чрезвычайно важный вопрос заслуживает особенно пристального внимания. Прежде всего точно определим здесь те выводы, некоторым пришли в своих работах контрреволюционные историки Тарле и Леви Шнейдер. Тарле писал: "В первые два дня слышались кое-где слова о республике, но продолжения и последствий это не имело. А между тем, - продолжает Тарле, - следует отметить, что вне рабочей среды была сделана попытка, ни малейшего успеха не имевшая, провозгласить новое правительство. Об этом стоит упомянуть именно затем, чтобы еще более подчеркнуть полную аполитичность лионской рабочей массы". По утверждению Тарле, антиправительственная прокламация была выслушана рабочими "с удивлением и равнодушием". Другой буржуазный историк Леви Шнейдер посвятил истории временного главного штаба исследовательскую статью и пришел к выводу, что "интриганы (?!), собравшиеся в городской ратуше с целью придать восстанию политический характер, действовали в пустопорожнем пространстве".

Нижеследующие факты из истории третьего дня восстания резко противоречат этому положению о полной аполитичности повстанцев. Днем 23 ноября в префектуру явился пролетарский отряд. Вот как описывал это посещение сам Бувье-Дюмолар: "Банда, числом около тридцати дурно выглядевших, одетых в лохмотья людей, ворвалась в префектуру. Я спустился в свой кабинет, чтобы принять их. Они вошли с надменным видом и, не снимая шапок, потребовали от меня оружия. "Оружия? У меня его нет", сказал я. Они ответили, что если у меня его нет, то следует разоружить "первый легион" (составленный из фабрикантов квартала Терро), что они хотят покончить с этими аристократами и что это бой решительно есть война тех, у кого ничего нет, против тех, которые что-нибудь имеют". Но тут подоспели приглашенные префектом "добрые дети" - влиятельные начальники секций. Пролетарский отряд удалился.

Приблизительно в то же самое время (т. е. днем 23 ноября) состоялась встреча республиканца Россэ с Бувье-Дюмоларом. Как мы уже сказали, Россэ не смог арестовать префекта. Но старый республиканец вернулся в ратушу не один, а в сопровождении целого отряда, который ему удалось собрать на обратном пути.

Мы указывали, что антиправительственное воззвание появилось на улицах к вечеру 23 ноября. Верно ли, что все население читало эту прокламацию "с равнодушием"? Есть показания, свидетельствующие о том, что все прокламации долго и оживленно комментировались при свете факелов. Вечером (того же 23 ноября), когда повсюду расклеивали антиправительственную прокламацию, один из влиятельнейших членов комиссии рабочих рот-ткач Фредерик (имя которого без его ведома тоже стояло под этой прокламацией) - обходил городские караулы. Увидев антиправительственное воззвание, Фредерик начал срывать его со стен. Тогда в уличной толпе нашлись достаточно решительные пролетарии, которые арестовал и Фредерика и отвели его в ратушу.

Наконец, укажем еще один факт. В ночь с 23 на 24 ноября после ухода известных нам членов временного главного штаба в ратуше собрались "волонтеры Роны"1 .

--------------------------------------------------------------------------------
1 Отряд "волонтеров Роны" образовался еще задолго до восстания. Цель организации заключалась в том, чтобы поддержать оппозиционное и революционное движение в Савойе, входившей когда-то (в эпоху Великой французской революции) в состав французской империи и утраченной после свержения Наполеона I. Но организация "волонтеров Роны" не была легализирована французским правительством.

--------------------------------------------------------------------------------

Еще раз предоставим слово самому префекту: "Я еще чувствовал себя недостаточно сильным, чтобы их (волонтеров) арестовать, не вызвав тем самым кровавого побоища между людьми, которых я с собою привел, и несколькими сотнями бродяг, только что виденных у входа в ратушу". Мы ограничиваемся приведением только нескольких фактов, ясно показывающих, в каком направлении хотели вести восстание передовики-рабочие.

6

С 24 ноября, опираясь на соглашательский временный главный штаб, префект начал "очищать" город от наиболее опасных повстанцев-пролетариев. Тем временем приближалась карательная экспедиция, посланная из Парижа, во главе с наследником и военным министром. 3 декабря прежний лионский гарнизон и огромная армия наследника вступили в Лион.

Главнейшей задачей "победителей" было разоружить рабочих. Попытка разоружить повстанцев была сделана еще до прибытия армии наследника. Но в ответ на первые же контрреволюционные приказы префекта рабочие стали повсюду распространять клочки бумаг с обращением к "правительству", к "министрам-душителям свободы" и к "жюст-милье", т. е. к буржуазии и ее прихвостням. На клочках бумаги стояла всего одна лишь лаконическая фраза: "Ты хочешь отнять наше оружие? - Попробуй, возьми его!". И даже тогда, когда весь город уже кишел военщиной, т. е. после 3 декабря, когда общая численность гарнизона была доведена до 20000 чел. пехоты, 6000 кавалерии, могучей артиллерии, состоявшей из 20 шестидюймовых гаубиц и 60 разнокалиберных пушек, "храбрецы" не отлаживались отнять у рабочих захваченное ими оружие. Правительственный комиссар, присланный из Парижа, в своем секретном бюллетене от 7 декабря с беспокойством доносил правительству, что еще накануне, 6 декабря, неизвестные люди стреляли по солдатам 2-го стрелкового полка, когда они вели лошадей на водопой. В этом же бюллетене комиссар сообщал о многочисленных арестах, происходящих ежедневно. В рабочих предместьях, по словам комиссара, было "тихо", но "не спокойно": поговаривали даже о возобновлении восстания, назначая его на 15 декабря. И, как видно, лишь путем террора, с одной стороны, и наряду с этим путем ряда уступок, т. е. политикой "кнута и пряника", удалось добиться "умиротворения" взволновавшегося населения. С одной стороны, не прекращались ежедневные многочисленные аресты, но в то же время, 7 декабря 1831 г., местный ремесленный суд опубликовал свое "уведомление", гласившее, что путем специального обследования этот суд выработает табель расценок производства шелковых тканей для установления регулирующей основы при третейских разбирательствах в спорах между фабрикантами и рабочими.

Теперь нам известны главнейшие факты из истории восстания 1831 г. Мы убедились, что, лишь совершенно искажая показания источников, проливающих свет на пролетарские выступления 23 ноября, можно было утверждать о полной аполитичности всей рабочей массы. Нам теперь ясно, что политики, собравшиеся в ратуше, действовали не в "пустопорожнем пространстве": известная часть рабочей массы подталкивала их к борьбе. Контрреволюционный историк Тарле грубо исказил историю лионского восстания, совершенно ничего не рассказав в своей книге ни о пролетариях, явившихся в префектуру, ни о аресте Фредерика, ни о волонтерах Роны, ни о тех сотнях пролетариев, которые охраняли волонтеров. Мы убедились, что рабочие не сдавали оружие не только до прихода огромной армии наследника, но даже и после 3 декабря, когда весь город был превращен в военный лагерь. Тарле же уверял, что все "приказы префекта" исполнялись и даже принимались рабочими "с глубоким почтением". Тарле утверждал, что разоружение рабочих началось на другой же день после 28 ноября, причем "никакого сопротивления оказано не было". Классовый смысл всех этих искажений совершенно ясен: Тарле и здесь, как и во всех своих работах, постарался принизить самостоятельную, ведущую политическую роль пролетариата.

В заключение скажем несколько слов о значении восстания 1831 г. Обширна была та политическая трибуна (провинциальная и столичная пресса, палата депутатов, памфлеты, иностранная печать), с которой буржуазия была вынуждена рассказывать о первой победе рабочих в непосредственной схватке с классовым врагом. Обозревая всю эту литературу, лишний раз убеждаешься, как глубоко был прав Маркс, сказавший, что "как бы ни было частично восстание промышленных рабочих, оно заключает в себе универсальную душу". Тревога буржуазии, явственно увидевшей перед собою "призрак коммунизма", была всеобщей тревогой класса. Для всего французского и мирового рабочего движения лионское открывало новую эпоху. "Переворот в естествознании мог совершиться лишь постольку, поскольку исследования доставляли соответственный материал для познания. Коренному же изменению исторического понимания предшествовали крупные события в жизни человечества и народов. В 1831 г. произошло в Лионе восстание рабочих, в период 1838 - 1842 г. первое национальное рабочее движение (чартистов) достигло своего апогея. Классовая борьба между пролетариатом и буржуазией выступила на первый план в истории, наиболее прогрессивных стран Европы", так оценивалось значение лионского восстания Фридрихом Энгельсом в его" гениальной работе "Анти-Дюринг".