Период подготовки и первых лет деятельности II интернационала отличается от предшествующего ему периода относительно "мирным" характером. Это был период, когда мир отдыхал от революционных бурь, когда "Запад с буржуазными революциями покончил, Восток до них еще не дорос" (Ленин, т. XVI, стр. 331).

То была эпоха "подготовки и медленного собирания сил новым классом" (т. XVIII, стр. 108). Перед этим новым классом, т. е. перед пролетариатом, на том этапе стояли огромной важности задачи: нужно было в первую очередь консолидировать силы, "подбирать и собирать их" (Ленин), организовать их под гегемонией марксизма, завоевать большинство в массах, решительно порвав с сектантством в рабочем движении. Научному социализму, победившему в сорокалетней борьбе с мелкобуржуазным социализмом, предстояло слиться с рабочим движением; нужно было "слить социализм и рабочее движение в единое социал-демократическое движение" (т. II, стр. 535), создать политическую партию пролетариата, партию, которая должна готовить его к грядущий битвам, к выполнению им "великой всемирно исторической цели" (т. XVI, стр. 545), партию, которая сумела бы внедрить в широкие массы идеи марксизма, сделать марксизм достоянием и орудием масс. "Направление социализма к слиянию с рабочим движением, - говорит Ленин, - есть отавная заслуга К. Маркса и Ф. Энгельса... они создали такую революционную теорию, которая об'яснила необходимость этого слияния и поставила задачей социалистов организацию классовой борьбы пролетариата" (т. II, стр. 535).

Маркс и Энгельс придавали исключительное значение делу создания партии рабочего класса. Они неоднократно подчеркивали, что рабочий класс не может победить, не имея своей собственной партии, не имея своей международной организации, опирающейся на крепкие национальные партии. "В политической борьбе одного класса против другого, - говорит Энгельс, - важнейшим оружием является организация". Формирование рабочего класса в класс для себя, осознание им себя как класса, отличного от других классов, имеющего свои, отличные от всех других классов, цели и интересы, - короче, процесс превращения пролетариата из класса в себе в класс для себе есть в то же время процесс образования политической партии пролетариата. Этот процесс всюду и всегда происходил в беспощадной борьбе научного социализма-марксизма как теории пролетариата - с различными направлениями мелкобуржуазного социализма.

На долю Маркса и Энгельса, а затем после смерти Маркса одного Энгельса как раз выпала вся тяжесть этой исторической задачи - собирания сил рабочего класса, организации его под гегемонией марксистского крыла, руководство процессом создания политических партий. Эту величайшую историческую задачу Маркс и Энгельс осуществляли, проводя жестокую и непримиримую борьбу на два франта: " оппортунизмом справа и "слева" во II интернационале.

Являлись ли тенденции оппортунизма в рабочем движении и во II интернационале случайным явлением для того периода? Безусловно нет. В эпоху империализма мы знаем два источника оппортунизма в рабочем движении: во-первых, рабочая аристократия, создаваемая посредством подкупа империалистической буржуазией (за счет своих сверхприбылей) верхушечных слоев рабочих, и во-вторых, мелкобуржуазная стихия, окружающая рабочий класс, связанный с ней тысячами нитей. Из этих двух источников первый, являющийся главным источником оппортунизма в рабочем движении в эпоху империализма, не представлял еще тогда, в период 1890 - 95 гг., для большинства

Фридрих Энгельс в 1860 г.

западноевропейских стран той законченной опасности, какой он стал потом, в период империализма¹ .

Главней социальной базой оппортунизма в рассматриваемый нами период являлся второй из упомянутых источников - влияние мелкобуржуазных слоев, от которых пролетариат и тогда, естественно, не был отгорожен китайской стеной. В тот период происходит процесс роста рабочего движения, то самое "привлечение новых и новых рекрутов, втягивание новых слоев трудящейся массы", о котором говорят Ленин как об одной из важнейших причин, вызывающих всякого рода оппортунистически" шатания как в области теория, так и в области практики рабочего движения.

В этот же период с особенной яркостью проявляются и две тактики буржуазия, ее умение сочетать два метода: "метод насилия, метод отказа от всяких уступок рабочему движению... метод непримиримого отрицания реформ" с методом "либерализма, шагов в сторону развития политических прав, в сторону реформ, уступок и т. д." (т. XV,

¹ Исключение представляла собой Англия, в которой уже к середине XIX в. капитализм завоевал монопольное положение и создал верхушечный (численно незначительный) слой рабочего класса, являвшийся главным проводником буржуазного влияния на английский пролетариат.

стр. 7), т. е. те самые "зигзаги буржуазной тактики", которые неизбежно влияют на развитие оппортунизма в рабочем движения.

Наконец это был, как уже указано выше, период относительно мирного развития, период использования буржуазной легальности, причем такого использования этой легальности, которая иногда превращалась в "раболепство перед ней" (Ленин), что в свою очередь не могло не влиять на рост оппортунистических тенденций в рабочем движении. Таким образом уже и в тот период (т. е. до 1895 г.) налицо был - хотя не всегда в столь ярко выраженном проявлении, как в последующую эпоху империализма, - целый ряд об'ективных условий, которые порождали и питали оппортунизм Энгельс прекрасно учитывал наличие этих условий, он учитывал, какие социальные силы питают этот оппортунизм, и хотя он (оппортунизм) в этот период переживал еще, как говорил Ленин, "юношеское состояние", тем не менее Энгельс тогда уже видел всю опасность его. И вся деятельность Энгельса была направлена на то, чтобы дать отпор, обезвредить влияние этих сил, чтобы поднять международную и национальные организации пролетариата на высшую ступень революционного движения на основах марксизма.

Вначале вместе с Марксом, затем (после смерти последнего) один Энгельс являлся вдохновителем, руководителем и организатором в деле формирования и укрепления национальных партий, в деле установления международных связей пролетариата и создания международной пролетарской организации - Интернационала. Было бы совершенно неправильно рассматривать Энгельса как руководителя одной какой-нибудь партии. "Я не могу себе позволить совершенно отождествиться с одной или другой партией. Вся моя жизнь связана с Интернационалом" - говорит о себе сам Энгельс. В другом месте Энгельс пишет: "Мне запрещает интернациональное положение, приобретенное моей пятидесятилетней работой, выступить представителем той или другой национальной социалистической партии" (Энгельс, "Социализм в Германии").

В письме Энгельса Бернштейну мы читаем по этому же поводу: "Мы едва ли являемся больше членами германской партии, чем французской, американской или русской, и мы так же мало можем связывать себя немецкой программой, как и французской. Мы очень дорожим этой нашей исключительной позицией представителей интернационального социализма" ("Архив Маркса и Энгельса", т. I, стр. 340).

На эту интернациональную роль Энгельса указывает и Ленин: "После смерти Маркса, Энгельс один продолжал быть советчиком и руководителем европейских социалистов. К нему одинаково обращались за советами и указаниями немецкие социалисты... и представители отсталых стран, например, испанцы, румыны, русские... все они черпали из богатой сокровищницы знаний и опыта старого Энгельса" (т. I, стр. 415).

Как интернациональный руководитель рабочего движения Энгельс определял Задачи борющегося пролетариата "не вообще" и не по раз навсегда данной схеме, а применительно к различным этапам и условиям национального движения разных стран. И если общей задачей того периода являлась задача консолидации и организации сил пролетариата, формирования самостоятельного рабочего под руководством марксистских партий, то в отношении разных стран, учитывая особенности их исторического развития, Энгельс по-разному ставит вопрос о путях и методах разрешения этой, задачи.

Ленин указывает, что вперед нами особенно отчетливо встают две линии энгельсовских (и марсовых) советов, указаний, поправок, угроз и назиданий" (т. XI, стр. 174). Эти две линии Энгельса вытекают из разной оценки им задач для двух разных типов стран, в зависимости от особенностей их исторического развития. Так, в отношении таких стран, как Англия и Америка, где пролетариат в силу всего предшествовавшего исторического развития, в силу отсутствия там "сколько-нибудь крупных общенациональных демократических задач" (Ленин) не имеет еще политической самостоятельности, не имеет своей социал-демократической рабочей партии, где движение теоретически беспомощно и пролетариат находится в плену буржуазной политики, - в этих странах Энгельс считает первейшей, основной задачей консолидацию сил пролетариата, втягивание его в движение и организацию его, может быть даже вначале в ущерб безукоризненно выдержанной программе.

Здесь Энгельс "напирает, - как говорит Ленин, - на важность самостоятельной рабочей партии даже с плохой программой. Рвать с узким сектантством, слиться с

рабочим движением, войти в него, итти в гущу пролетарских масс, несмотря на то, что эти массы не доросли еще до понимания основных программных установок, не ставя эти массы перед обязательностью тотчас принять теоретически выдержанную программу, - вот в чем задача социалистов. Энгельс подчеркивает, что для такого типа стран важнее, чтобы движение развивалось вширь, но возможности захватывая самые широкие слои пролетариата, пуская в этих слоях свои глубокие корни, нежели, чтобы оно "с самого начала в теоретическом отношении пошло по совершенно корректному пути" (Письма к Зорге, 28 декабря 1336 г.). Энгельс жестоко критикует английскую социал-демократическую федерацию с Гайндманом во главе именно за то, что они действуют по-сектантски, не умеют примкнуть к "бессознательному, но могучему инстинкту тред-юниона" (Ленин).

По мнению Энгельса, важнейшим шагам всякой страны вновь вступившей в движение, является организация самостоятельной политической партии, "все равно, каким бы путем это ни было", а если первоначальная программа такой вновь созданной партия еще имеет ошибки, то это - "неизбежное, но скоро проходящее зло" (Письма к Зорге). Марксисты обязаны войти в такое движение, изнутри революционизировать его, направлять его к правильному пониманию теории, а не держаться от него в стороне на том основании, что оно имеет неправильную программу.

Означает ли это, что Энгельс зовет социалистов во имя консолидации сил, во имя организации партии отказаться от своих революционных принципов? Отнюдь нет. Энгельс считает, что примыкание к рабочему движению "во всяком пункте его маршрутам, не обязывая его принятием теоретически безукоризненной программы, не означает отказа от своих принципов, что примкнуть к движению можно и должно без того, чтобы "устранить или упрятать свою собственную позицию или даже свою организацию". Энгельс учит, что в массы нужно итти с открытым забралом своих принципов, не пряча их, не дипломатничая, но и не навязывая эти принципы насильственно массам. Нужно терпеливо дать время движению укрепиться, а не заставлять массы "проглатывать вещи, которые хотя в скором будущем ими будут поняты, но в данную минуту им не ясны" (Письма к Зорге, 26 ноября 1886 г.).

Правильность этих установок Энгельса целиком и полностью подтвердилась всем дальнейшим ходом развития рабочего движения, и Ленин, развивая эту мысль Энгельса, говорил: I

"Когда есть об'ективные условия, задерживающие рост политической сознательности и классовой самостоятельности пролетарских масс, надо уметь терпеливо, выдержанно работать рука об руку с ними, не делая уступок в своих принципах, но и не отказываясь от деятельности в гуще пролетарских масс. Эти уроки Энгельса подтверждены дальнейшим развитием событий, когда английские тред-юнионы, замкнутые, мещански-эгоистические, враждебные социализму, выдвинувшие ряд прямых предателей рабочего класса, продавшихся буржуазии за министерское местечко.... стали тем не менее подходить к социализму неловко, непоследовательно, криво, но все же подходить к социализму" (т. XII, стр. 248).

Совершенно по-иному ставит Энгельс вопрос для тех стран, в которых благодаря всему предшествовавшему историческому развитию пролетариат уже создал свою партию, где пролетариат, по выражению Ленина, "давно втянут в политику и ведет социал-демократическую политику", как например в Германии. Для таких стран в таких исторических условиях Энгельс выдвигает на первый план задачу организации сил пролетариата на базе правильной теоретически выдержанной программы. Здесь Энгельс на первый план выдвигает задачу беспощадной борьбы с извращениями и уклонами от основных принципов, задачу борьбы с парламентским опошлением, филистерским принижением задач рабочего движения. Недаром же Энгельс тате настойчиво боролся за Эрфуртскую программу, недаром именно тогда, когда настал момент драться за эту программу, опубликовал он марксову "Критику Готской программы", заведомо зная, какой шум произведет этот документ который, как он писал в письме к Каутскому, "кое-кого затронет очень неприятно".

Красной нитью через все высказывания Энгельса проходит мысль о том, что пассы к теоретической ясности понимания приходят путем осознания своих собственных ошибок: "Собственные ошибки будут толкать массы вперед, а связанные с этим потери сделают их умнее" - пишет Энгельс в 1887 г., а в 1890 г., он говорит: "Массы

учатся только на последствиях своих собственных ошибок, из опыта на своем собственном теле" (Письмо к К. Шмидту от 5 августа 1890 г.). У Энгельса мы находим впоследствии развитую Лениным мысль о том, что рабочее движение нельзя вызвать проповедью, что оно должно быть продиктовано фактами жизни и что широкие массы на собственном опыте должны убедиться в правильности политического руководства партии. Это отнюдь не означает того, что учеба эта должна проходить стихийно, сама собой. Именно партия - передовой отряд - должна обобщать эту учебу, эти уроки в опыт, уметь делать из них соответствующие выводы, уметь, как говорит т. Сталин, "выдвинуть такие способы борьбы и такие формы организации, которые бы облегчили массам на опыте распознать правильность революционных лозунгов". Именно поэтому Энгельс так настойчиво выдвигает для стран, только вступающих в движение, создание в первую очередь своих пролетарских партий.

Одновременно с этим Энгельс учил социалистов не отступать от того обязательного для марксистов принципа, что, включая новые ряды в движение, ни в коем случае нельзя сдавать своих принципиальных позиций, что рабочее движению должно оставаться рабочим и не сливать свои пролетарские интересы с интересами буржуазия, что пролетарская партия в своей тактике никогда не должна терять из виду конечной цели и что включать массы в движение нужно под марксистским руководством. Вся деятельность Энгельса характеризуется борьбой за то, чтобы не отдать руководство немарксистскому крылу движения. Показательной в этом отношении является его огромная работа по подготовке Брюссельского (второго) конгресса II интернационала. Подготовляя этот конгресс, Энгельс провел очень большую работу по собиранию сил международного пролетариата, но собирание это он проводил не "любой ценой", а именно под гегемонией марксистского руководства. И в результате умелого руководства и проведенной им подготовительной работы Брюссельский конгресс явился блестящей победой марксистов против оппортунизма справа и "слева" как в вопросах принципиальных, так и в вопросах тактических: "С'езд... блестящая для нас победа. Бруссисты совсем отсутствовали, а сторонники Гайдамана свою позицию спрятали в карман. Но самое лучшее - это то, что с'езд выпроводил анархистов совсем" (Письма к Зорге, 14 сентября 1891 г. Подчеркнуто Энгельсом. - С. Д.).

- Стремясь к консолидации сил, их об'единению, Энгельс, как уже указало выше, вовсе не хотел добиваться этого об'единении во что бы то ни стало. Из его мнению единство возможно только на определенной принципиальной основе, и всей своей деятельностью Энгельс учит социалистов тому, что когда бывает серьезное нарушение принципов, тогда становится обязательным разрыв всех организационных отношений.

Проблема единства движения являлась для Энгельса одной из важнейших проблем. Для него совершенно ясно, что вопрос о единстве для разных исторических моментов должен разрешаться по-разному, в зависимости от характера и степени развития движения, состояния партии и целого ряда конкретных обстоятельств и условий. Для того, чтобы правильно понять, как ставил и разрешал Энгельс проблему единства и раскола, следует различать постановку Энгельсом вопроса о единстве и расколе в отношении международной организации пролетариата, в отношении национальных партий тех стран, где эти партии только начинают формироваться, и наконец в отношении партий тех стран, где движение уже "научилось ходить на своих собственных ногах".

Энгельс считал, что на том этапе важно было привлекать в международную организацию пролетариата даже тех, кто еще ошибается, кто идет в ряды движения хотя бы с некоторыми оговорками и ошибками, если только эти ошибающиеся и колеблющиеся желают хотя бы первый серьезный шаг к сознательной классовой политике.

Что касается позиции Энгельса в отношении национальных партий, то здесь следует различать, как уже указано выше, постановку вопроса о единстве и расколе движения для разных типов стран. Так, в отношении таких стран, как например Америка, Энгельс отнюдь не считает возможным в тот период ставить вопрос о расколе. Здесь все ударение его - на об'единение партия, ибо здесь в результате особенностей предшествовавшего исторического развития только начало движения, "только первый шаг, а следующим шагом будет найти общее лекарство для общих бедствий и воплотить его в платформу новой рабочей партии" (Энгельс, Предисловие к американскому изданию "Положение рабочего класса в Англии"). И платформа эта должна быть такой, чтобы на ней сходилась вся партия. Таким образом для американского рабочего движения в то время

Энгельс считает очередным крупным шагом не раскол, а "об'единение разных независимых организаций в одну национальную рабочую армию, хотя бы и с далеко несовершенной временной платформой" (там же). Поэтому Энгельс считает ошибочным каждый шаг, который может помешать и задержать это национальное скрепление рабочей партии, поэтому-то он и не выступает публично против Генри Джорджа и не высказывается "полностью и до конца" относительно "Рыцарей труда", считая такие выступления несвоевременными, могущими помешать делу создания "национальной рабочей армия".

Иначе ставит Энгельс вопрос о единстве и расколе для партий таких стран, как Франция и особенно Германия, в которой социал-демократическая партия являлась в то время лучшей и наиболее организованной партией и представляла собой образец для пролетарских партий других стран. В отношении такой партии Энгельс совершенно определенно и четко ставит вопрос о неизбежности раскола и готовит партию к этому расколу. Еще в 1873 г. Энгельс предупреждал Бебеля, что "нельзя позволить сбивать себя с толка криками об об'единении", что "фанатики об'единения либо ограниченные люди, желающие смешать все и вся в неопределенную кашу... либо люди, желающие бессознательно или сознательно фальсифицировать движение" ("Архив", т. I (VI), стр. 70).

В 1882 г. Энгельс приветствует раскол во французской партии, который конечно произошел не без его влияния. Он пишет: "Сотрудничество Геда и Лафарга с Малоном и Бруссом было при реорганизации партии неизбежно, но Маркс и я никогда не питали иллюзии насчет долговечности этого союза. Расхождение чисто принципиальное... Малон и Брусс пожертвовали пролетарским классовым характером движения и сделали разрыв неизбежным. Тем лучше. Развитие пролетариата повсюду сопровождается внутренней борьбой... Единство прекрасная вещь, пока оно возможно, но есть вещи поважнее единства" ("Архив", т. I (VI), стр. 209, Разрядка моя. - С. Д. ).

Усиленно подчеркивая, что единство возможно лишь при известных условиях, Энгельс осуждает Либкнехта за его "опрометчивую погоню за единством" ("Архив", т. I (VI), стр. 229), он выражает явное неудовольствие по поводу того, что "вопрос об единстве в последние годы раздувался до крайней степени". Он считает, что это раздувание вопроса о единстве неправильно, вредно для партии.

Еще до организации II интернационала Энгельс заявляет в отношении ГСД: "Относительно того, что рано или поздно дело дойдет до столкновения с буржуазно настроенными элементами партии и до разделения на правое и левое крыло, у меня уже давно не было никаких иллюзий, и я прямо заявил, что считаю это желательным" ("Архив", т. I (VI), стр. 197). В 1885 г. он писал: "В такой мещанской стране, как Германия, партия должна иметь и мещански образованное правое крыло, которое она стряхнет с себя в решительный момент". В письме к Зорге он снова подчеркивал: "Как только мы в Германии будем иметь немного простора, раскол, конечно, произойдет и тогда он будет только полезен".

Известно однако, что, будучи принципиальным сторонником раскола в ГСД, Энгельс в период действия исключительного закона в Германии, т. е. вплоть до 1890 г., считал нецелесообразным, чтобы основное ядро ГСД взяло инициативу раскола в свои руки, Энгельс вполне справедливо считал, что в условиях исключительного закона раскол был бы не в интересах партии, ибо партия, находясь в нелегальных условиях, лишена была возможности такого общения с массами, благодаря которому она могла бы достаточно быстро и широко раз'яснить массам смысл и значение раскола. В то время как "они" (оппортунисты) в условиях закона в лучшем положении, они, господствуя над прессой, выходящей в Германии, имеют возможность использовать "сплетни, интриги, клевету исподтишка" (Письмо к Бернштейну от 5 июля 1887 г.), Энгельс считает, что разрыв должен быть произведен так, чтобы дальнейшее руководство партии осталось "в наших руках, а они пусть выходят или же будут выброшены из партии" (Письмо к Бернштейну). Но для этого нужно выиграть время.

Вот почему Энгельс так упорно повторяет в своих письмах к руководству ГСД, что "пока в силе закон (против социалистов, мы имеем все основания избегать раскола, который мы ив можем сделать предметом открытой дискуссия" ("Архив", т. I (VI), стр. 198), "Мне хотелось бы избежать раскола до того времени, когда мы получим свободу действия (там же): "... пока исключительный закон в силе, мы разрывы вызывать

не должны... пока действует закон против социалистов, я не за то, чтобы провоцировать раскол, так как силы неравны" ("Политическое завещание"); "...пока исключительный Закон в силе, всякий раскол был бы на мой взгляд несчастьем, так как партия лишена всякой возможности общаться с массами" ("Архив", т. I (VI), стр. 230).

Однако, предостерегая партию ох опрометчивых, несвоевременных шагов в направлении раскола, Энгельс в то же время не забывает подчеркнуть, что если "господа сами вызовут раскол тем, что будут подавлять пролетарский характер партии и заменять его беспощадной, сухой, коряво-эстетично-сентиментальной филантропией, ну что же, мы его тогда примем" ("Политическое завещание"); "...Тогда вперед, и я вместе с тобой (Бебелем) ринусь в драку" ("Архив", т. I (VI), стр. 274).

Таким образом мы видим, что Энгельс упорно и систематически готовил германскую социал-демократическую партию к неизбежному, по его мнению, расколу. И если Энгельс не поставил вопрос о немедленном разрыве сразу же после отмены исключительного закона, то это об'ясняется тем, что "решительный момент", о котором писал он в 1885 г., еще не наступил, что в пятилетие с 1890 по 1895 г. (т. е. от отмены исключительного закона и до смерти Энгельса) германский пролетариат не стоял еще перед непосредственными революционными схватками, когда, по выражению Ленина, "наиболее обостряются все спорные вопросы, когда разногласия концентрируются на пунктах, которые имеют самое непосредственное значение для определения поведения масс". И, поскольку такой решительный момент еще не наступил, постольку вопрос о расколе как непосредственной задаче сегодняшнего дня не стоял еще на очереди. Вся суть вопроса заключается в том, что задолго до наступления решительного момента Энгельс готовит партию к разрыву с оппортунистами, воспитывает ее в понимании необходимости этого разрыва, ведет партию к нему. А из истории большевизма мы уже достаточно хорошо знаем, какое огромное, решающее значение имеет подготовка масс к пониманию необходимости раскола. Таким образом и в вопросе о единстве и расколе Энгельс проявил свойственную ему дальнозоркость и диалектичность, сумев, не превращая единства в фетиш, учитывая конкретную обстановку разных стран и различных ситуаций, строить свою тактику.

Чрезвычайно показательным для характеристики и понимания установок Энгельса в вопросах организации рабочего движения и руководства им является настойчивое подчеркивание Энгельсом различия между массой и "вождям я". Все высказывания Энгельса проникнуты глубочайшей, непоколебимой уверенностью в массах, в их революционных способностях, в их уменья в конце концов все ставить на правильный путь, исправлять ошибки вождей, дисциплинировать их. Энгельс воспитывает вождей в доверии к массам. Он резко критикует, квалифицируя "негодным хламом" тех сектантских и оппортунистических "вожаков", которые недооценивают массы, сами себя возводя в роль вождей, беря на себя смелость говорить от имени масс, не являясь в действительности представителями их.

Так, он чрезвычайно резко характеризует английских "вожаков": "Могучее движение масс... укажет офицерам их надлежащее место". Он возмущается Бернсом, который настолько развращен, настолько оторвался от масс и сомкнулся с буржуазией, что, по мнению Энгельса, он гораздо меньше "гордится в душе своей популярностью среди своего класса, чем популярностью у кардинала, лорд-мера и вообще у буржуазии. Даже сам Том Манн, которого я считаю самым лучшим, и тот любил рассказывать о том, как он будет завтракать у лорд-мера". Энгельс бичует Гайндмана за его сектантство, за превращение идеи социалистического движения в неподвижную, заучиваемую наизусть догму. В 1895 г., указывая, что очередной задачей руководства в Англии должно являться умение придать сознательное выражение все растущему инстинкту масс к социализму, Энгельс возмущается тем, что "сектантские вожди делают это так глупо и узко, что можно давать пощечины направо и налево". Не менее резко отзывается Энгельс и о так называемых "вожаках" американского движения. Он считает, что рабочий класс Америки втягивается в движение, несмотря и вопреки ограниченности и ошибкам вожаков, и он считает, что американское движение настолько идет вперед, что "ни Джордж, ни Паудерли не смогут его задержать и повредить ему".

Естественно, что эта резкая критика "вожаков" ни в какой мере не характеризует отношения Энгельса к тем, "ого он считал, подлинными руководителями рабочего движения. Достаточно вспомнить отношение Энгельса к Бебелю, Геду, Адлеру, которых

он поддерживал, терпеливо поправляя их в совершаемых ими ошибках. Эта поддержка со стороны Энгельса подлинных руководителей движения не исключала с его стороны подчас очень резкой критики. Особенно часто и резко критиковал Энгельс Вильгельма Либкнехта за его примиренчество, за его тенденцию замазывать острые вопросы. "В ре-тигельный момент Либкнехт несомненно займет правильною позицию, - пишет Энгельс, - но до этого он нам доставит не мало мучительных хлопот своим замазыванием, которое он принимает за дипломатию" ("Архив", т. I (VI). В другом месте Энгельс пишет о Либкнехте: "Пока рядом с ним - Бебель, он (Либкнехт) хотя и будет поднимать много шуму, но больших ошибок не наделает и когда дело дойдет до разрыва с мелкой буржуазией, которую он хотя и будет защищать до последней минуты, - в решительный момент он все-таки займет правильную позицию" (3 марта 1887 г.).

Эта уверенность Энгельса в том, что в решающий момент Либкнехт будет с основным ядром партии, не мешает Энгельсу давать самую резкую характеристику Либкнехту:

"Популярность для него необходимое условие существования, он должен поэтому примирять и замазывать, чтобы оторочить кризис... При всех своих цепных качествах, Либкнехт прирожденный школьный учитель. Если в рейхстаге депутат-рабочий скажет "мене" вместо "меня" или латинскую короткую гласную произнесет как долгую, а буржуа при этом смеются, - он приходит в отчаяние. Поэтому в рейхстаге ему нужны "образованные" вроде размазни Фирекка, который одной речью в рейхстаге способен скомпрометировать нас больше, чем две тысячи безграмотных "мене" ("Архив, т. I (VI), стр. 230).

Уделяя столь много внимания вопросам организации масс, созданию и укреплению партии, взаимоотношению масс и вождей, Энгельс, естественно, не мог не заниматься вопросами социального состава партии, и в его высказываниях мы находим совершенно четкие указания на этот счет. Энгельс считает конечно, что основным, решающим ядром партии, ее костяком может быть только рабочий и сельский пролетариат:

"Я решительно отрицаю, что социалистическая рабочая партия какой бы то ни было страны имеет своей задачей принимать в свои недра, кроме сельских пролетариев и мелких крестьян, еще и среднее и крупное крестьянство... В нашу партию мы можем, правда, принимать отдельных лиц из каждого общественного класса, но ни в коем случае никакие капиталистические, никакие связанные общими интересами группы средней буржуазии и среднего крестьянства" (Энгельс, "Крестьянский вопрос во Франции и Германии", стр. 56).

Интересно, как ставит Энгельс вопрос относительно вхождения в партию людей из буржуазных кругов. Энгельс считает, что самым ходом развития обусловлено то неизбежное обстоятельство, что "к борющемуся пролетариату присоединяются отдельные люди из господствовавшего до сих пор класса", но Энгельс подчеркивает, что эти люди только в том случае приемлемы для партии, если они целиком и полностью стоят на пролетарской точке зрения, в противном случае они являются большим злом.

"Если к пролетарскому движению примыкают представители других классов, то прежде всего от них требуется, чтобы они не приносили с собой остатков буржуазных, мелкобуржуазных и т. е. предрассудков, а безоговорочно усвоили пролетарское мировоззрение" ("Архив", т. I (VI), стр. 154).

Энгельс требует от пришельцев, чтобы они, придя в партию, принесли пользу пролетарскому движению, чтобы они принесли с собой действительное знание. Одновременно Энгельс предостерегает этих знающих и образованных людей от зазнайства, от претензии на руководящую роль в партии:

"В нашей партии каждый должен начинать службу с солдатских чинов, доверенные посты в партии достигаются не литературным талантом и теоретическими знаниями, даже если и то и другое не вызывает сомнения, для этого нужно еще знакомство с условиями партийной борьбы и смычка с ее формами, испытанная личная надежность и сила характера и, наконец, добровольное включение в ряды борцов" (Энгельс. "Ответ "Саксонской рабочей газете").

Так ставил вопрос о социальном составе партии, о ее характере Энгельс, организовывая II интернационал. Позднейшие вожди II интернационала, изменив заветам Маркса и Энгельса, предав дело международной пролетарской революции, превратили его в "партию блока пролетарских и мелкобуржуазных интересов" (Сталин).

----------

Как указано уже выше, разбираемый нами период являлся главным образом периодом собирания и организации классовых сил в обстановке относительно мирного развития. На очереди дня стояла основная задача - "подготовка сознания масс, а не задача прямого действия" (Ленин). В такой обстановке преимущественной формой классовой борьбы являлась парламентская форма згой борьбы. "Период господства II интернационала был периодом по преимуществу формирования и обучения пролетарских армий в обстановке более шля менее мирного развития. Это был период парламентаризма, как преимущественной формы классовой борьбы" (Сталин, "Вопросы ленинизма", стр. 52, изд. 8-е).

Неудивительно поэтому, что Энгельс особенно много внимания уделял проблеме парламентаризма, считая ее одной из важнейших центральных проблем.

Известно, что парламентаризм является на определенной стадии развития капиталистического общества наиболее удобной формой господства всего буржуазного класса, той формой, которая обеспечивает веем фракциям буржуазии участие и влияние на решения государственных дел, в зависимости от силы и удельного веса каждой из этих фракций. Еще Маркс в своей "Гражданской войне" характеризовал парламентскую форму как форму, при которой "все фракции господствующего класса входили друг с другом в тайные соглашения с целью порабощения народа". На примере Франции он показал, что для всех фракций и партий имущих классов "самой подходящей формой для их совместного управления оказалась парламентская республика". Энгельс не раз подчеркивал, что парламентская республика, всеобщее избирательное право являются орудием в руках буржуазии для подавления сопротивления пролетариата, что парламентаризм есть не что иное, как возможность "один раз в три или шесть лет решать, какой член господствующего класса должен представлять и подавлять народ в парламенте". Он прямо говорил, что "избирательное право представляет буржуазные путы" (письмо к Адлеру от 11 января 1894 г.).

И тем не менее Энгельс выдвигал как важнейшую, первостепенную задачу борющегося пролетариата задачу борьбы за (избирательное право. Почему? Потому что парламентаризм, всеобщее избирательное право дают возможность пролетариату в буржуазном государстве достигнуть большего об единения и сплочения, подсчитать свои силы и силы противника, потому что, как говорил Ленин, парламентаризм является "орудием социалистической организации и воспитания масс". Самый процесс подготовки выборов в парламент, предвыборная кампания являются величайшей школой для пролетариата. Избирательная агитация является прекрасным способом для того, чтобы "приходить в соприкосновение с народными массами там, где они еще далеки от нас". Избирательное право дает возможность пролетариату использовать парламент как трибуну, "с которой они, (наши представители) несравненно более авторитетно, чем в печати идя на собраниях, могут обращаться как к своим в парламенте, так и к массам вне его" (там же). Участие в Парламенте дает возможность пролетариату обнаружить и разоблачить перед широкими массами "несостоятельность, неспособность общественных властей уничтожить социальное бедствие и тем доказать всему миру неспособность правящих классов принимать в соображение новые потребности цивилизации, удовлетворения которых требует рабочий класс" (резолюция Эрфуртского партейтага).

Энгельс считает также, что при успешном использовании избирательного права "в государственных учреждениях, в которых организуется господство буржуазии, можно найти нечто такое, чем рабочий класс может воспользоваться для борьбы против этих самых учреждений" (там же). Это значит, что, выдвигая в этих учреждениях мероприятия, направленные в интересах рабочих, в корне расходящиеся с общей линией буржуазного государства и потому неизбежно отменяющиеся свыше, рабочие представители тем самым еще более разоблачают перед массами классовую буржуазную сущность этих самых учреждений и всего буржуазного государства.

Итак, Энгельс считает, что нужно использовать буржуазный парламентаризм, что нужно использовать все пути легального развития, чтобы обучать, организовать и готовить пролетариат к боям.

Считая необходимым использовать парламентаризм, Энгельс аи на одну минуту не переставая учить пролетариат развертывать и использовать все внепарламентские

средства борьбы, умело сочетая одно с другим и выдвигая в зависимости от конкретных условий те средства борьбы, которые в данной обстановке являются наиболее выгодными для пролетариата. Эти указания Энгельса нашли свое применение и подтверждение в дальнейшем развитии рабочего движения.

Уроки Энгельса целиком и полностью использовал Ленин. Известию, какую отчаянную борьбу вел Ленин с отзовистами да их непонимание, неумение руководствоваться марксистской диалектикой в вопросе о Государственной думе. Ленин считал, что и во время революции не следует отказываться от парламентской деятельности, так как "во время революция соединение массового действия извне реакционного парламента с сочувствующей... оппозицией внутри этого парламента особенно полезно" ("Детская болезнь "левизны" в коммунизме"). Ленин считает, что "даже после победы советской республики участие в буржуазном демократическом парламенте (речь идет об учредительном собрании) не только не вредит революционному пролетариату, а облегчает ему возможность доказать отсталым массам, почему такие парламенты заслуживают разгона, облегчают успех разгона, облегчают политическое изживание буржуазного парламентаризма" (там же).

Но в чем же тогда грех II интернационала и его нынешних вождей? Ведь они тоже да использование парламентаризма. "Смертный грех II интернационала состоит не в том, что он проводил в свое время тактику использования парламентских форм, а в том, что он переоценивал значение этих форм, считая их чуть ли не единственными, а когда настал период открытых революционных схваток и вопрос о непарламентских формах борьбы стал на первую очередь, партии II интернационала отвернулись от новых задач, не приняли их" (Сталин, "Вопросы ленинизма", стр. 53). Они превратили в фетиш буржуазную легальность. Вместо использования парламента в революционных целях они превратили свое участие в парламенте в средство гнусной и подлой измены делу рабочего класса.

Резко критикуя "левую" недооценку парламентских форм борьбы, давая в этом вопросе решительный бой анархистам, добиваясь о добившись их полного поражения на конгрессах (Базельском и Цюрихском), Энгельс в то же время обрушивается на всякое попытки атак на революционную теорию и практику справа, направляя сюда главный огонь.

Уже в 1891 г. выступает Энгельс со своей (критикой проекта Эрфуртской программы, критикой, в которой он, по своему собственному выражению, пользуется случаем "нанести удар миролюбивому оппортунизму". Что же в этом проекте программы считает Энгельс наиболее неправильным, наиболее опасным? "Политические требования проекта страдают одним большим недостатком, в "них нет именно того, что собственно нужно было сказать. Если бы эти десять требований были осуществлены, те мы, правда, имели бы несколькими средствами больше для того, чтобы добиваться главного, но самого-то главного мы и не имеем" (письмо к Каутскому от 29 июня 1891 г.).

Таким образом Энгельс считает, что в проекте нет самого главного - постановки вопроса о насильственном ниспровержении буржуазии, о неизбежности пролетарской революции, о диктатуре пролетариата, - вот чего "нехватает" в проекте программы, и Энгельс прямо борется с оппортунизмом, констатируя его рост в партии и определяя его как "забвение крупных, великих, главных (соотношений) точек зрения" (См. об этом у Ленина, Лен. сб. XVI).

Энгельс в своей критике Эрфуртской программы ставит вопрос о диктатуре пролетариата, резко выступая против иллюзий только мирного, только законного пути. В развитие прежних марксовых и своих высказываний о диктатуре пролетариата Энгельс ополчается здесь против иллюзии и самообмана о легальном, мирном пути превращения капитализма в коммунистическое общество. В отношении возможности "мирного врастания" в социализм мы находим у Энгельса совершенно четкий ответ: "Мне казалось более важным остановиться на раз'яснении... недостатков политического отдела программы, так как мне при этом представлялся случай нанести удар миролюбивому оппортунизму... и чисто-благонравно-радостно-свободному "врастанию" старого свинства в социалистическое общество" (письмо к Каутскому, 1891 т.). Энгельс глубоко возмущается тем, что из боязни возобновления закона против социалистов "хотят, чтобы партия вдруг приняла теперешние законы и порядок в Германии достаточными для

осуществления всех требований мирным путем. Рассказывают себе и партии, будто современное общество врастает в социализм, не задавая себе вопроса, перерастет ли оно тем самым с такой же необходимостью свое старое общественное устройство и нужно ли точно так же с силой разбить эту старую оболочку".

Критикуя проект Эрфуртской программы, Энгельс считает недопустимой ошибкой, что германская партия даже не выдвигает лозунга демократической республики, "не решается открыто выставить республиканскую программу... хотя это возможно было даже при Луи-Филиппе во Франции". Готовый по тактическим соображениям (чтобы партия не была из-за прямого требования республики загнана в подполье) не настаивать на включении самого слова "республика", Энгельс тем не менее решительно настаивает на том, чтобы в программе было выдвинуто требование: сосредоточенно всей политической власти в руках народного представительства, и "этого было бы пока достаточно, раз нельзя итти дальше" (письмо к Каутскому от 29 июня 1891 г.). Он настаивает на демократической республике, считая, что демократическая республика есть ближайший подход к диктатуре пролетариата, ибо такая республика хотя и не устраняет ни в какой степени господства капитала и угнетения им масс, в то же время является той формой господства буржуазии, при которой рабочий класс получает наибольшую, нежели при другой форме буржуазного господства, возможность сплотиться, революционизироваться, мобилизовать свои силы. "Демократическая республика не только не уничтожает классового господства буржуазии и классовой борьбы, наоборот, республика является классической формой господства буржуазии и в то же время классической формой наступающего развала этого господства" ("Архив", т. I (VI), стр. 119).

Но для Энгельса совершенно ясно, что развал этот сам собой не наступит и что он достигается в результате насильственных революционных мероприятий: "Без насилия нельзя в конечном счете ничего добиться" - говорит Энгельс ("Архив", т. I (VI), стр. 78).

Таким образом, вопреки попыткам представить Энгельса мирным поклонником законности, Энгельс выступает перед нами во весь свой рост революционера, борца, который настойчиво и упорно защищает перед всем миром право пролетариата на революцию, право, "которое является действительно историческим правом". Энгельс совершенно определенно указывает на то, что право это может быть осуществлено вооруженным путем. "Ни одна партия... не отказывалась от права вооруженного сопротивления" - говорит Энгельс.

Только в 1924 г. стали наконец известны миру его подлинные взгляды на уличную борьбу, на баррикадный бой. Говоря о трудностях уличных боев в современных городах по сравнению с 1818 г., о том, что "сумасшедшим был бы тот революционер, который но своей воле выбрал бы для баррикадной войны новы" рабочие кварталы", Энгельс тут же добавляет (а это добавление и было как раз из'ято фальсификаторами Энгельса): "Значит ли это, что в будущем уличная борьба не будет играть никакой роли? Нисколько. Это значит только, что условия 48 года стали более неблагоприятными для гражданских инсургентов, более благоприятными для армии. Всякая будущая уличная борьба... будет иметь место реже в первой фазе революции, чем в дальнейшем ходе ее, и должна будет вестись при помощи более значительных сил". Опубликование этих мест кладет конец всяким попыткам представить Энгельса противником уличной борьбы и баррикадных боев.

Направляя главный огонь направо, против "миролюбивого оппортунизма", Энгельс одновременно разоблачает и дает суровый отпор лево-анархистским тенденциям во II интернационале, о чем уже упоминалось выше, и левацким наскокам на партию и ее руководство внутри ГСД. Так, когда после отмены исключительною закона в парши появляется "левая" оппозиция "молодых", которая обвиняет партию и ее руководство в оппортунизме, в перерождении, характеризует партийную организацию как организацию, в которой преобладает мелкобуржуазное большинство, возражает против проекта организационного устава партии и ополчается против партийной дисциплины, - Энгельс резко выступает против "молодых", и когда последние, обвиняя партию в оппортунизме, пытаются в своей газете ("Саксонская рабочая газета") сослаться на авторитет Энгельса, последний пишет специальный ответ этой газете:

"О преобладании мелкобуржуазного социализма внутри германской партии мне до сих пор ничего не известно... если бы у меня еще было сомнение в характере новейшего бунта литераторов и студентов в нашей германской партии, то оно должно было бы исчезнуть перед пирамидальной наглостью этой попытки сделать меня солидарным с прыжками этих господ" ("Ответ Саксонской рабочей газете").

Энгельс даст уничтожающую критику всей прессе "молодых" как в области теоретической, так и практической деятельности ее.

"В теоретическом отношении нашел я там... судорожно извращенный марксизм, характеризующийся, с одной стороны, сильным непониманием образа мыслей, который они по их утверждениям и отстаивают, с другой стороны, грубым незнакомством с решающими историческими факторами, с третьей стороны, столь отличающим немецкого литератора сознанием собственного неизмеримого превосходства... в практическом отношении там беззастенчивое пренебрежение фактическими условиями партийной борьбы, отчаянное взятие препятствий в фантазии.., которое при перенесении его из представления в действительность могло бы похоронить сильнейшую, миллионы насчитывающую партию под заслуженный хохот всего враждебного мира" (там же).

Относясь отрицательно к оппозиции "молодых:, давая ей столь суровую отповедь, Энгельс однако не переоценивал опасности этой оппозиции, считал, что она но может иметь решающего влияния на партию. Так, в письме к Зорге, в котором Энгельс характеризует состояние партии после Эрфуртского партейтага, Энгельс пишет, что в Германии все идет отлично, а оппозиция фактически равняется нулю.

----------

Решительный бой оппортунизму дал Энгельс и в аграрном вопросе, который занимает чрезвычайно значительное место в его работах. Постановка Энгельсом на очередь крестьянского вопроса и значение, которое он придает этому вопросу, тесно связаны со всей его теорией о пролетарской революции и диктатуре пролетариата. Энгельс считает аграрный вопрос одним из важнейших вопросов пролетарской революции. "Завоевание политической власти социалистической партией стало делом близкого будущего, но для того, чтобы завоевать ее, партия эта сначала должна поили из города в деревню, сделаться сильной в деревне" ("Крестьянский вопрос во Франции и Германии", стр. 42). Почему так? Потому что, по мщению Энгельса, пролетариат, вопреки оппортунистическим установкам, становится на путь пролетарской революции, не дожидаясь того времени, "когда капиталистическое производство повсюду разовьется до своих крайних последствий, когда и средний и мелкий ремесленник и последний мелкий крестьянин падут жертвой капиталистического производства" (там же, стр. 62).

Пролетариат совершает свою революцию тогда, когда мелкий производитель составляет еще огромную массу народонаселения, и отсюда задача пролетариата и его партии завоевать на свою сторону эту массу мелких самостоятельных производителей. Вопрос о крестьянстве является вопросом о резервах революции, о ее вспомогательных силах. А кто идет в бой, тот должен помнить о резервах. Энгельс подчеркивает мысль, впоследствии широко развитую Лениным и нашедшую свое отражение в решениях Коминтерна, что и буржуазия стремится использовать крестьянство как свои резервы, Энгельс разбирает на исторических примерах, как буржуазия стремилась (и иногда далеко не безуспешно) "вызвать в крестьянстве недоверие и ненависть к социалистическим рабочим", как стремится она завоевать и привлечь мелкого производителя на свою сторону и использовать его в борьбе против пролетариата. Известно, что поражение революций 1848 и 1871 гг. явилось в значительной мере следствием того, что крестьянские резервы оказались на стороне буржуазии.

Для Энгельса вопрос о крестьянстве является одним из решающих вопросов пролетарской революция, поэтому он считает, что задача пролетариата и его партии состоит в том, чтобы завоевать, повести за собой определенную часть крестьянства, составляющую тот "хор, который получает пролетарская революция и без которого ее соло во всех странах превращается в лебединую песнь" (Маркс, "18 брюмера").

Но, говоря о крестьянстве, Энгельс не имеет в виду крестьянство "вообще", как нечто единое, цельное, однородное, у Энгельса мы находим совершенно четкое разделение крестьянства на три основные группы: мелкое, среднее и крупное крестьянство. Это деление крестьянства, установленное Энгельсом, по мнению Ленина, "и теперь соответствует действительности для огромного большинства стран" (т. XXIV, стр. 163, изд. 2-е). Из всех перечисленных выше слоев крестьянства Энгельс считает мелкое крестьянство основным слоем, "составляющим основной элемент для решения вопроса" (Энгельс). Развитие этой мысли Энгельса о значении мелкого крестьянства заходим мы неоднократно у Ленина, который сугубо подчеркивает, что мелкое крестьянство есть "главный экономический класс, который является основой широкого разнообразия политических течений буржуазной демократии".

Энгельс четко расшифровывает двойственную природу мелкого крестьянства, который, с одной стороны, является мелким собственником, производителем, обладающим средствами производства, а с другой стороны, страдает от эксплоатации капитализма. Известно, что эта двойственность классовой природы мелкого самостоятельного товаропроизводителя отмечена была Марксом и Энгельсом еще в "Коммунистическом манифесте". И в "18 брюмера" Маркс уже разобрал, почему они неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, почему они "не могут представлять себя, их должны представлять другие". Каково же, по мнению Энгельса, отношение пролетариата и его партии ко всем указанным выше группам крестьянства и какова должна быть по отношению к нам политика пролетариата тогда, когда он возьмет власть в свои руки? Начнем с выяснения отношения к мелкому крестьянству - этому основному слою крестьянства. Предвидя и считая неизбежной гибель мелкого крестьянства в результате развития капиталистического производства, Энгельс считает, что пролетарская партия не призвана ускорять эту гибель каким-либо вмешательством со своей стороны, более того, в деле, борьбы капиталистов и крупных аграриев против мелкого крестьянства партия должна, по мере возможности, вступаться за этого крестьянина и мешать прямому грабежу и насилию, которые применяются со стороны имущих слоев то отношению к нему, хотя Энгельс тут же предупреждает, что не следует строить никаких иллюзий насчет того, что тут можно достигнуть чего-либо реального, так как при капитализме помешать "грабежу и мошенничеству почти невозможно". Задача партии заключается в том, чтобы об'яснить мелкому крестьянству всю безнадежность его положения при капитализме. "Она обязана внушить им полную уверенность в том, что капиталистическое крупное производство раздавит их устаревшее мелкое хозяйство с такой же легкостью, о какой поезд железной дороги раздавил бы их тачку".

Энгельс совершенно определенно ставит вопрос о том, что партия пролетариата не является и не может являться сторонницей сохранения единоличной крестьянской собственности, она (партия) не в праве давать никаких обещаний и вызывать у крестьянина хотя бы луч надежды на то, что она будет стремиться сохранить его мелкую собственность. Ставя так вопрос, Энгельс дает решительный бой оппортунистическим установкам в крестьянском вопросе, которые имели место как во французской аграрной программе, так и в практической деятельности Фольмара в Германии, Энгельс считает, что задача завоевания трудящихся крестьянских масс на сторону революции заключается не в том, чтобы приспособиться ко вкусу крестьян, не в том, чтобы помочь крестьянину сохранить его частную собственность, как это предлагает французская программа; он критикует теоретическую мотивировку программы, пытающуюся доказать, что в "принципы социализма входит охрана личной крестьянской собственности от уничтожения ее капиталистическим способом производства". Он считает, что ставить вопрос о помощи крестьянину не как будущему пролетарию, а как настоящему крестьянскому собственнику (как это делает французская аграрная программа) значит "нарушать основные принципы социалистической программы".

Энгельс критикует положение этой программы о том, что "свобода производителя предполагает обладание средствами производства", внося полную ясность в этот вопрос, он раз'ясняет, что обладание средствами производства возможно в двух формах (о чем французская программа не упоминает): "или в форме единоличного владения, которая никогда и нигде не существовала и не сможет существовать для всех производителей в их совокупности, или же в форме общественного владения".

И Энгельс доказывает, что основной целью социалистической программы должно явиться именно общественное владение средствами производства в земледелии, так же как и в промышленности. Попытка же оградить собственность мелкого крестьянина, как это делает французская программа, по мнению Энгельса, "ограждает не его свободу, а только особую форму его рабства".

Резко критикуя теоретические установки французской аграрной программы, Энгельс не менее решительно разоблачает в мелкобуржуазный социализм Фольмара, который, по его мнению, "вообще намеревается подкупить крестьян" (Письма к Зорге, 10 ноября 1894 г.), и не мелких, задавленных долгами крестьян, а крупных землевладельцев, которые эксплуатируют "наемный груд с.-х. рабочих. Энгельс называет Фольмара вождем "народной партии", он упрекает Фольмара в том, что последний организует агитацию среди крестьянства так, чтобы привлечь на свою сторону не батраков, а крупных землевладельцев, пользующихся наемной рабочей силой. Энгельс считает это "охотой" на крестьян в погоню за голосами, охотой, которая имела место и во Франции и против которой он самым решительным образом возражает.

Подчеркивая, что задача социализма состоит в том, чтобы передать средства производства производителям в виде общественной собственности, Энгельс называет постановку вопроса о защите социализмом мелкой крестьянской собственности "глупой и невозможной". Задача пролетариата, взявшего власть в свои руки, заключается по отношению к мелкому крестьянству в том, чтобы "их частное производство, их частную собственность перевести в товарищескую". У Энгельса мы - находим совершенно конкретную постановку вопроса о роли кооперации в переходном периоде: "при переходе к коммунистическому хозяйству нам придется в широких размерах применять в качестве промежуточного эвена кооперативное производство, - в этом Маркс и я никогда не сомневались".

Обращает на себя внимание сугубое подчеркивание со стороны Энгельса абсолютной недопустимости какого бы то "и было насилия по отношению к мелкому крестьянству в деле организации его хозяйства на коллективных началах. Как будто приуготованными для сегодняшнего дня являются предупреждения Энгельса: "Частную собственность перевести в товарищескую, но не насильно, а посредством примера. Предложение общественной помощи для этой цели... Мы будем делать все возможное, чтобы ему было сноснее жить, чтобы облегчить ему переход к товариществу... В том же случае, если он еще не будет в состоянии принять это решение, мы постараемся предоставить ему возможность больше времени подумать об этом на своем клочке" ("Крестьянский вопрос во Франции и Германии", стр. 66).

Энгельс конечно не предрешает всех деталей перехода мелкого крестьянства на коллективные рельсы, справедливо считая, что в каждом отдельном случае это будет зависеть от тех конкретных обстоятельств, три которых пролетариат возьмет власть в свои руки.

По-иному ставит Энгельс вопрос о крупном крестьянстве. Если "нелепо и глупо" давать надежду мелким крестьянам на продолжение их существования, как таковых, на сохранение их единоличной собственности, то "обещать это крупным и средним крестьянам граничило бы с прямой изменой". Что касается политики пролетариата, взявшего власть в слои руки, по отношению к крупному крестьянству, то Энгельс, так же как впоследствии и Ленин, считает, что экспроприация крупного крестьянства не является непосредственной задачей победившего пролетариата.

Вот как говорил по этому вопросу Ленин:

----------

"По общему же правилу, пролетарская государственная власть должна сохранить за крупными крестьянами их земли, конфискуя их лишь в случае сопротивления власти трудящихся и эксплоатируемых... Экспроприация крупных крестьян никоим образом не может быть непосредственной задачей победившего пролетариата, ибо для обобществления таковых хозяйств нет еще налицо материальных, в частности технических, а затем и социальных условий" (т. XXV, стр. 273).

Достаточно известно, что в практике Октябрьской революции и социалистического строительства вопрос о полной экспроприации кулачества, ликвидации его как класса, был поставлен и разрешен не как непосредственная задача пролетариата сразу после захвата им власти, а значительно позднее. "Могли ли мы 5 или 3 года назад

предпринять такое наступление на кулачество? - говорил т. Сталин? - Нет, не могли ("Вопросы ленинизма", стр. 457), Далее т. Сталин указывает, что XV с'езд партии исходил из того, что "кулачество как класс, все же должно остаться до поры, до времени" (там же, стр. 463).

Что касается политики пролетариата по отношению к сельскому пролетариату, то Энгельс считает, что поскольку сельский пролетариат ближе всех стоит к городскому рабочему, поскольку он делит с этим городским рабочим одни и те же условия жизни (в основном), постольку сельский пролетариат неизбежно должен стать на тот же путь, на котором стоят городской рабочий. И точно так же, как промышленный рабочий только тогда освободится, когда он превратит буржуазную собственность в общественную, - так же и сельский пролетариат только тогда избавится от своей нищеты, когда земля будет из'ята из частной собственности и перейдет в общественную собственность. Ближайшая же задача партии по отношению к этому слою состоит в том, чтобы "оживить этот класс, бессильный теперь благодаря своей рассеянности и раздробленности, и вовлечь его в движение". Таким образом мы видим, что, придавая огромное Значение вопросу о крестьянстве, Энгельс наряду с уничтожающей критикой оппортунистических установок и практики в этом вопросе развертываем положительную программу действия в области взаимоотношений пролетариата и различных слоев крестьянства в пролетарской революции, программу, не потерявшую своей значимости и актуальности и по сей дань.

----------

Перейдем теперь к выяснению точки зрения Энгельса в разбираемый период на международное наложение, на перспективы войны и революции.

Известно, что весь период 80 - 90-х годов являлся периодом нарастания и обострения опасности европейской войны. Особенно остро встала эта опасность в 1891 г., когда был оформлен франко-русский союз, направленный против заключенного в 1883 г. тройственного союза Германии, Австрии, Италии. Заключение этого франко-русского союза Маркс и Энгельс давно предвидели, считая его неизбежным последствием аннексионистской политики Германии 1871 г.

Анализируя положение Европы, Энгельс приходит к выводу о том, что решающее значение для определения международной ситуации приобретают следующие три обстоятельства "1) Аннексия Германией Эльзас-Лотарингии, 2) стремление царской России к Константинополю, 3) все жарче разгорающаяся во всех странах борьба между пролетариатом и буржуазией... Два первых фактора обуславливают современную группировку Европы на два больших военных лагеря" ("Иностранная политика русского царизма"). Этими двумя лагерями, по мнению Энгельса, являются, с одной стороны, Франция и Россия, в об'ятия которой толкнула Францию Германия аннексией Эльзас-Лотарингии в 1871 г., с другой стороны, Германия, союзником которой под царской угрозой Константинополю становится Австрия и даже Италия. Энгельс также высказывает предположение, что "последнее решение будет зависеть от Англии". "Оба лагеря вооружаются для решительной борьбы, для войны, которой еще не видел мир, в которой от 10 до 15 миллионов вооруженных бойцов будут стоять друг против друга" (там же).

Энгельс считает, что эта война будет мировой. Он пишет: "Для Пруссии - Германия, невозможна уже теперь никакая воина, кроме всемирной войны" (Предисловие к брошюре Брокгейма). В 1890 г. Энгельс снова подчеркивает мировой характер предстоящей войны, говоря, что "Европа скатывается, как по наклонной плоскости, с возрастающей быстротой вниз, к пропасти мировой войны, невиданных до сих пор размеров и ожесточения" ("Иностранная политика русского царизма"). Единственно, что может предотвратить войну, по мнению Энгельса, это революция в России, на которую Энгельс возлагал большие надежды.

Вопросу о предстоящей войне Энгельс придавал исключительно большее значение, тесным образом связывая этот вопрос со всем развитие революционного движения и перспективами революции.

Уже начиная с 80-х годов Энгельс ждал, что война разразится, если можно так выразиться, "с часу на час". Энгельс считал эту предстоящую войну величайшим несчастьем для революционного рабочего движения того периода. Он считал, что война вызвала бы волну шовинизма, которая затопила бы революционное движение и отбросила бы его на несколько лет назад. "Несомненно, во всяком случае, что война на первых порах отбросила бы во всей Европе наше движение назад, во многих странах и вовсе разрушила бы его, разнуздала бы шовинизм и национализм". В твоей статье "Политическое положение в Европе" Энгельс подчеркивает эту же мысль: "Всеобщая война отбросила бы нас в область всяких непредвиденных случайностей. Революция в России и во Франции была бы отодвинута на неопределенное время, наша партия в Германии подверглась бы такой оке участи, как Парижская коммуна 71 года". Энгельс считал войну тем более нежелательной, что полагал, что политическая и экономическая ситуация таковы, что если не будет войны, то в ближайшее десятилетие германская социал-демократия сможет взять власть в свои руки. Война же разгромила бы революционное движение и похоронила бы германскую социал-демократию. "Одно верно, - говорил Энгельс в 1892 г. - ...Ни царь, ни французские буржуазные республиканцы, ни германское правительство не упустили бы такого прекрасного случая подавить единственную партию, которая является их общим и главным врагом. Мы видели, как Тьер и Бисмарк протянули друг другу руки через развалины Парижской коммуны. А в данном случае нам пришлось бы быть свидетелями того, что царь, Констан и Каприви (или их преемники) бросились бы в об'ятия друг друга над трупом социализма" ("Социализм в Германии").

Энгельс предвидит, что боязнь революции у всех европейских стран будет так велика, что "несмотря на все ссоры с царем из-за Константинополя и т. д. может наступить момент, когда они отдадут ему Константинополь, Босфор, Дарданеллы и все, что он ни потребует, если только он защитит их от революции". В случае же, если произойдет революция в России, то европейские страны, говорит Энгельс, "может быть дойдут до того, что пошлют свои войска, чтобы восстановить авторитет царя, - такова ирония истории" ("Иностранная политика русского царизма"). Мы явились свидетелями осуществления этой, предсказанной Энгельсом, иронии истории.

Считая, что война отбросит революционное движение назад, Энгельс однако ни в какой мере не сомневается в том, что в конце концов, если война произойдет, но бытия все же повернутся на пользу революции, что с известной затяжкой, с огромными дополнительными жертвами и трудностями "война повлечет за собой окончательный крах классового государства... Клич классового государства: после нас хоть потоп... но после потопа придем мы, и только мы" ("Архив", т. I (VI), стр. 35).

Предвидя, что грядущая война приведет к краху старые государства, к такому краху, что "короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны" (Предисловие к брошюре Брокгейма), считая абсолютно невозможным предусмотреть, "как все это кончится в кто выйдет победителем ид борьбы", Энгельс твердо уверен в том, что один результат совершенно несомненен, а именно: "Создание условий для окончательной победы рабочего класса... И если вам (господам королям и государственным мужам) ничего больше не останется, как открыть последний военный танец, - мы не заплачем.

Пусть война даже отбросит, может быть, нас на время на задний план, пусть отнимет уже некоторые завоеванные позиции, но если вы разнуздаете силы, с которыми вам потом уже не под силу будет справиться, то как бы там дела ни пошли, в конце трагедии вы будете развалиной, и победа пролетариата либо уже завоевана, либо, все-таки, неизбежна" (там же).

Какова же должна быть позиция социал-демократии в случае возникновения войны?

Энгельс совершенно определенно ставит вопрос о том, что если начнется война с Россией, то немецкие социалисты должны будут отчаянно биться и с русскими и с какими угодно союзниками русских. Потому что, если победит Россия - этот оплот международной реакции, страна, где массовое рабочее движение в тот период еще только нарождалось, - тогда неизбежно будет раздавлено социалистическое дви-

жение в Европе. "Если победит Россия, то мы будем раздавлены. Поэтому, если Россия начнет войну, те мы двинемся из всех сил против русских, кто бы они ни были... Если французская республика предоставит свои силы в распоряжение его величества царя и самодержца всея России... то германские социалисты будут бороться против французов, хотя и с болью в сердце" (Письма к Зорге, 24 октября 1891 г.).

Герои II интернационала пытались представить дело так, что будто бы эта постановка вопроса совпадает с поведением II интернационала в тот период, когда он выступил на защиту "цивилизованного отечества" от нападения "варваров русских", в целях "спасения цивилизации" и т. д. Известно, что немецкие социал-шовинисты как раз ссылались на заявление Энгельса в 1892 г., об обязательности для немецких социалистов защищать отечество в случае войны с Россией и Францией. Эти ссылки являются полнейшим искажением и извращением взглядов Энгельса. Следует понимать, что перенесение оценки войны периода XIX века, "когда не было ни современного империализма, ни созревших об'ективных условий социализма, ни массовых социалистических партий во всех воюющих странах" (т. XVIII, стр. 200), на войну 1914 г. "является издевательством над истиной" (Ленин).

Ставит ли Энгельс вопрос о необходимости национальной обороны в целях патриотической защиты буржуазного отечества, как это пытается представить II интернационал? Ничего похожего. Когда Энгельс говорит о борьбе с внешним врагом - русским царизмом и его союзниками, - он одновременно с этим ставит вопрос о борьбе с внутренним врагом, т. е. с германским правительством. Не о внутреннем мире социалистов с Вильгельмом говорит Энгельс, а о революционной войне, в которой руководство будет за социал-демократией. Энгельс говорит не о войне во имя защиты отечества, а о войне во имя революции. "Ила мы погибнем или захватим власть" - говорит Энгельс. В том же письме, в котором он ставит вопрос о "необходимости биться против русских и их союзников, он дальше говорит (о чем не любят упоминать герои II интернационала): "Затем сам остается озаботиться, чтобы война велась время революционными средствами, и чтобы сделано было невозможным всякое правительство, которое отказалось бы от применения этих средств, или чтобы в нужный момент мы сами захватили власть" (Письма к Зорге, 24 октября 1891 г.). Под революционными средствами Энгельс подразумевал прежде всего всеобщее вооружение народа, самостоятельность Эльзас-Лотарингии и независимость Польши.

Германская социал-демократия должна стремиться к победе, способствовать ей, потому что, "если мы будем разбиты, то в Европе на долгие годы будут настежь открыты ворота шовинизму и войне за реванш; если же мы победим, то социал-демократия встанет у власти. Таким образам победа Германии есть в то же время победа революции. И мы, если дело дойдет до войны, не только должны желать победы, но и способствовать ей всеми средствами" (Письма к Зорге, 29 сентября 1892 г.). Таким образам Энгельс ставил вопрос не о победе современного буржуазного германского правительства, а о победе нового, революционного правительства. Он говорил о революционной войне, которую поведет ставший у власти германский пролетариат против реакционного франко-русского союза, о войне, в которой этот пролетариат будет представлять пролетарскую революцию и бороться за нее.

Таким образом Энгельс совершенно определенно ставит вопрос о том, что в случае войны германские социалисты, являясь передовым постом международной социал-демократии, ее наиболее сильным и организованным отрядом, не должны сдавать свой пост без сопротивления. Они должны всеми силами удерживать завоевание ими положение авангарда рабочего движения. Они должны отчаянно биться с наступающим русским царизмом и его союзниками, которые пытаются остановить движение германского социализма. Биться не на жизнь, а на смерть, чтобы не дать удушить революцию. Биться, чтобы взять власть в свои руки и доказать миру, что "нынешние германские пролетарии достойны французских санкюлотов и что 1893 год может занять место рядом с 1793 годом". Так ставил вопрос Энгельс.

А II интернационал, чудовищно предавший революцию, клевещет на Энгельса, пытаясь доказать, что он в 1891 - 1893 гг. проводил ту же политику, что II интернационал в 1914 г. И это говорят те, кому известно, что в 1891 г. Энгельс учил германскую

социал-демократию не капитулировать ни перед внешним, ни перед внутренним врагом (германским правительством); те, кто в 1914 г., по выражению Меринга, "пошли на буксир к правительству без какой бы то ни было попытки к сопротивлению, кто позорно сдал позиции пролетариата, принеся его интересы, сто завоевания на алтарь отечества" (журнал "Интернационал", 1915 г.).

Энгельс заявлял, что ни один германский социалист не может желать победы нынешнего германского правительства, - они доказывали, что эта победа даст Германии свободу. Энгельс призывал биться с русскими и их союзниками, чтобы не дать удушить революцию, - они душат революцию, чтобы биться с русскими и их союзниками. Энгельс говорил о борьбе с русским царем, они же повели борьбу с русским рабочим классом. Так изменили Энгельсу, изменили марксизму ренегаты II интернационала, пытающиеся свою черную измену делу социализма прикрыть знаменем великого вождя и учителя.

----------

Как уже указано выше, Энгельс ожидал, что в случае, если война не разразится, в Германии в ближайшее десятилетие произойдет революция. Так, в 1891 г. он пишет: "Мы почти абсолютно уверены в том, что через 10 лет власть будет в наших руках" ("Политическое завещание", 24 октября 1891 г.). Эта же мысль о предстоящем в ближайшем будущем захвате власти проводится у Энгельса и в отношения Франции: "Панамская история все же начало конца буржуазной республики и мотет в недалеком будущем поставить нас в очень ответственное положение... Все это значительно приближает нас к тому моменту, когда наши французские товарищи вделаются единственными руководителями государства" (Письма к Зорге. 31 декабря 1892 г.).

Это ожидания близкой революции у Энгельса вытекало из анализа экономической и политической ситуации того периода. Как известно, 80 - 90-е годы являлись периодом сильнейшей экономической депрессии. Кривая экономической кон'юнктуры неуклонно шла вниз. Этот продолжительный период депрессии дал Энгельсу повод считать, что в результате ее и завершением ее неизбежно явится сильнейший экономический кризис, переходящий в крах капитализма. Ожидая наступления этого краха во второй половине 90-х годов, Энгельс считал, что неизбежным последствием его будет революционный взрыв.

Ожидая в обстановке назревающего экономического кризиса наступления революционного взрыва, Энгельс считал нецелесообразным форсировать движение, распылять и обессиливать его преждевременными выступлениями. Энгельс считал, что до наступления этого кризиса попытка взять власть была бы преждевременной. "Наше движение так хорошо подвигается вперед, свое повсюду так удачно складывается в его пользу... что мы никоим образом не можем желать крупной политической катастрофы. Она на многие годы оттеснила бы наше движение на задний план, " после этого нам пришлось бы, вероятно, с большим опозданием все начинать сначала" ("Архив", т. I (VI), стр. 315). В другом месте Энгельс пишет: "В условиях мира германской социал-демократической партии обеспечены победы приблизительно через 10 лет в случае войны она может победить через 2 - 3 года, но может также подвергнуться и полному разгрому, по меньшей мере на 15 - 20 лет. Ввиду этого со стороны германских социалистов было бы сумасшествием желать войны, которая поставила бы все на карту, вместо того, чтобы дожидаться верного торжества своего дела в условиях мира" (цитирую по журналу "Интернационал", 1915 г., стр. 99). Энгельс считает крайне нежелательным "играть ва-банк", к чему может вынудить война, между тем как через 10 лет "все будет иначе". Но несмотря на эти опасения, Энгельс всегда подчеркивал, что если бы обстоятельства привели к тому положению, что в результате войны социал-демократии пришлось бы "преждевременно стать у кормила правления", то нужно быть готовым к этому.

Нигде никогда у Энгельса не возникает даже и теми мысли о том, что нужно отказаться от взятия власти, уступить ее. "Я считаю, - говорил он, - очень большим несчастьем эту войну, как и то, что последняя может нас поставить преждевременно у кормила правления, все же я думаю, что нужно быть готовым к такому случае" (Письма к Зорге, 24 октября 1891 г.).

На вопрос о том, о какой революции говорят Энгельс, мы имеем определенный и недвусмысленный ответ самого Энгельса: "Если Германии придется вести войну против России и союзной ей Франции, то это должна быть революционная война, то рабочие должны учредить республику в Германии и превратить эту войну в начало социалистической революции". Таким образом, в 90-е годы, руководя II интернационалом, Энгельс ждал и готовил международный пролетариат к социалистической революции, которую он считал делом близкого будущего.

Предположения Энгельса насчет близкого будущего не оправдались. Ожидаемый им экономический кризис действительно наступил в начале XX в., но этот кризис в то время не перерос еще в крах капитализма, после него, как известно, наступила эпоха нового под'ема капитализма в его последней фазе - империализма. Энгельс ошибся в сроках. Об этих ошибках Ленин говорит:

"Да, много ошибались, и часто ошибались Маркс и Энгельс в определении близости революции, в надежде на победу революции... Но такие ошибки гигантов революционной мысли, поднимавших и поднявших пролетариат всего мира над уровнем мелких, будничных, копеечных задач - в тысячу раз благородней, величественнее и исторически ценнее, правдивее, чем пошлая мудрость казенного либерализма, ноющего, вопиющего, взывающего и глаголющего о суете революционных средств, о тщетности революционной борьбы, о прелести контрреволюционных и конституционных бредней" (т. XI, стр. 178).

Ленин подчеркивал, что величайшей заслугой Энгельса является именно то, что он всегда умел нащупывать близость революции и поднимать пролетариат до осознания им его передовых революционных целей.

Изучая Энгельса, выясняя его гигантскую роль в деле создания теории пролетарской революции и организации практики революционной борьбы, следует удивляться не тому, что "кое-что из предсказанного Энгельсом вышло иначе", а тому, что "столь многое, предсказанное им, идет как по писанному" (т. XXIII, стр. 106).

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: