Автор: Владимир ОШКО, почетный гражданин города Днепропетровска


(1976 - 1983)

I

Октябрь 1955 года. В Днепропетровске наступала осенняя пора, падали пожелтевшие листья. Я шел по центральному проспекту в обком партии по вызову Василия Прокофьевича Пятакова, работника орготдела. Он сообщил, что со мной, комсоргом Металлургического института, желает поговорить первый секретарь обкома. Настроение было, мало сказать, плохое, отвратительное. Я чувствовал, что опять "затеваются", как мне казалось, какие-то новые решения моей судьбы и что эти решения не будут совпадать с моими желаниями.

Вышел из института заранее, чтоб не опоздать в обком. Времени у меня было много, шагал не торопясь, невольно вспоминая события последних двух лет. Были и радостные, и такие, от которых осталась грусть. Ну что такое партийная дисциплина? Ну посылают людей в Арктику, в космос, наверное, будут посылать - недавно слушал лекцию об этом, ну посылали в разведку на фронте. Попробуй не пойди, тебя товарищи осудят, подумают: струсил.

А если меня заставляют якобы в благородных целях поступать вопреки моей мечте в институт, в моем понимании это не Арктика и не фронт. Не понимаю...

А ведь как прекрасно начинался 1954 год!

Во-первых, попал в группу студентов-пятикурсников, которую направили на преддипломную практику на знаменитую Магнитку.

Во-вторых, очень нравилась тема моей дипломной работы: "Реконструкция мартеновского цеха с большегрузными печами..."

И дальше все складывалось прекрасно. Нас, шесть человек практикантов, поселили в светлой комнате большой комбинатовской гостиницы на левом берегу Урала. Рядом - Комсомольская площадь и центральная проходная. Вечером выяснилось, почему нам дали одну из лучших комнат: раздался стук, и вошел высокий, плотный человек с суровыми чертами лица и грубоватым, низким голосом, всех осмотрел и как-то запросто сказал: "Я директор Магнитогорского комбината, зовут меня Федосий Денисович Воронов, в эту комнату поселили шесть человек, в том числе и моего сына Юрия. Во-первых, покажите его койку, а во-вторых, где же он сам?"

Мы показали опрятно застеленную койку и объяснили отсутствие Юрия - он побежал домой проведать родных.

Федосий Денисович явно не торопился. Снял пальто (был январь 1954 года), удобно уселся за большим столом и мирно-тихо спросил: "Так что, на новоселье и чаем не угостите?" Мы смотрели на него во все глаза и забыли о гостеприимстве. В одно мгновение притащили из кубовой чайник с кипятком. Были у нас сахар, конфеты и сушки. Нарезали хлеб, сало, очистили большие луковицы (запаслись по пути из Москвы на станции Луковая).

"И что, такую хорошую закуску будем зря переводить?" - спросил Федосий Денисович. Водки у нас не оказалось, в вагоне выпили, когда оставляли девчат- однокурсниц в Челябинске, а невыпитое девичье вино доехало с нами до Магнитки. Вот его-то нам и хватило на всю задушевную беседу. Во время бурного обсуждения одного из вопросов пришел Юрий, обнялся с отцом и тоже восторженно стал слушать его рассказ о знаменитой Магнитке, о том, что этот комбинат

одел в броню более 50 000 танков, которые громили немцев на фронтах Отечественной под Москвой, под Сталинградом, на Курской дуге и в логове фашизма - Берлине. Федосий Денисович говорил о новых технологиях в доменном и мартеновском производстве, о перспективных на тот момент трехсоттонных мартеновских печах.

Этот большущий человек не постеснялся нам признаться в том, что боится и волнуется, когда идет на работу, что ему порой бывает трудно - ведь именно в 1954 году он только-только стал управлять огромным комбинатом, - и нам он посоветовал не бояться трудностей. Он как бы ставил нас рядом с собой и убеждал, что мы, как и он, только начинаем инженерную деятельность. Поэтому, мол, не стесняйтесь учиться, дерзайте, не бойтесь ответственности, смело идите вперед.

На прощание спросил: "Какие еще вопросы?" И с энтузиазмом поддержал мою просьбу на время практики устроить нас подручными сталеварами в цех к знаменитому А. П. Трифонову.

Что значит четкая производственная дисциплина - на следующее утро мы с Юрой Вороновым переодевались в приготовленную робу за ширмой в кабинете у начальника цеха. Трифонов придирчиво нас осмотрел вместе с мастером Стефаном Константиновичем Мрыхиным и сказал, чтоб тот ознакомил нас с техникой безопасности, с обстановкой на месте и научил варить сталь.

Успешно пройдя практику, я написал диплом и защитил на "отлично". В марте 1954 года женился.

А вот после защиты диплома, в июле 1954 года, на распределении у меня как начались огорчения,так и продолжаются уже более года.

Дело в том, что Магнитогорский комбинат с подачи директора Федосия Денисовича попросил меня, уже поработавшего на мартене, при распределении направить на Магнитку. Больше того, директор пообещал комнату нам с женой, а непревзойденный мастер Мрыхин Стефан Константинович, поверивший в мое трудолюбие, взял с меня слово обязательно вернуться на Магнитку и, учитывая возраст мастера, в ближайшее время заменить его. Жене тоже было обещано место по специальности. Однако на распределении мне категорически предложили остаться при институте на кафедре. Я заупрямился и вышел из кабинета, где заседала комиссия, не дав согласия. Меня вызвали в партбюро института и обвинили в том, что ставлю свои интересы выше институтских. Под напором уважаемого мной профессора Лапицкого Владимира Иосифовича я сдался и получил на заседании кафедры тему диссертационной работы.

В октябре 1954 года меня избрали комсоргом института.

Тот, кто искренне работал и работает с молодежью, вряд ли скажет, что это нудное и неинтересное дело. Были и огорчения, были и радости, но в основном в себе оно несет свежесть впечатлений от общения с молодыми, жизнерадостными людьми.

Все это было и у меня - и хорошо проведенные молодежные вечера во вновь открывшемся дворце студентов, и работы по благоустройству у памятника погибшим севастопольцам при обороне в 1854 году, установленного в Севастопольском парке.

А чего стоило уговорить мудрого директора института Николая Фомича Исаенко, чтоб он под ответственность комитета комсомола разрешил в студенческом общежитии взрослым в принципе людям, тем, кто не уехал к родителям, скромно, с вином встретить Новый год. Раньше это категорически запрещалось комендантом общежития.

Николай Фомич дал согласие, но только под ответственность комитета, где были очень авторитетные, уважаемые студенты: Илья Лысенко (будущий профессор), Юра Гончаров (будущий доцент), Софа Пинчук (будущий профессор), Юра Нефедов (будущий профессор)...

Ни одного замечания или жалобы не последовало директору от въедливого коменданта. Встреча Нового года в общежитии оставшимися на праздник студентами вошла в традицию и прерывалась только тогда, когда праздник проводился непосредственно в институте. Конечно, душой этих праздников был Николай Фомич.

В кабинете директора вместе с ним мы обсуждали вопросы улучшения работы НСО (Научное Студенческое Общество), ставили проблемы, намечали пути их решения. А пути одни: одному из лучших громко сказать доброе слово, смотришь, и другие прислушаются.

Но вдруг, отходя от темы, Фомич (как мы его называли) сказал: "Послушай, Володя, ты же сам спортсмен, мастера спорта, правда, еще не заработал, но у тебя есть спортивные разряды и по штанге, и по акробатике, и по прыжкам с десятиметровой вышки, и по легкой атлетике, и по плаванью - и тебе не стыдно, что наш институт никогда еще в истории проведения общегородской комбинированной, кольцевой эстафеты на приз "Комсомольской правды" не завоевал первое место?" Я повинился: "Стыдно".

"Ну так возьмите в комитете под контроль каждого спортсмена, поддержите его, но помните, подготовка не должна сказаться на учебе".

Мы, конечно, подхватили идею, рассказали о ней в каждой группе, где имелся кандидат в сборную, предупредили, что ему надо уделить внимание. А потом почувствовали, что не без помощи директора идеей эстафеты загорелись и преподаватели. Сроки, время консультаций для членов сборной переносили с учетом графика их тренировок. Но основная тяжесть легла, конечно, на кафедру физкультуры, возглавляемую Владимиром Львовичем Левковским.

В комбинированной эстафете должны были принимать участие бегуны, гребцы, пловцы, велосипедисты - это очень увлекательное зрелище. И как было приятно, когда наша институтская команда впервые, а как оказалось впоследствии, единственный раз завоевала первое место и была награждена переходящим кубком "Комсомольской правды" (не вижу причин, почему бы сейчас не возродить прекрасную эстафету, ведь ее очень любили в городе, и газета "Комсомольская правда" пока жива). Момент вручения кубка на площади у парка имени Чкалова запомнился мне на всю жизнь. Генерал вручил мне, комсоргу института, участнику эстафеты, драгоценный трофей, и, глядя друг на друга с Владимиром Львовичем, мы улыбались счастливой улыбкой.

Работа ассистента на кафедре "Стали" тоже приносила мне радость общения со студентами на лекциях. Но случались и моменты тоски. Я был молодым членом партии (с июля 1955 года), принимал уже активное участие в заседаниях парткома института. Повестки были разные, почти всегда это было связано со студенчеством, и там мне было что сказать и что отстаивать: вопросы научного направления, организации работы ученых. Все это вызывало неподдельный интерес, и многому можно было научиться...

...С этими воспоминаниями я и шел в Областной комитет партии в октябре 55- го.

Работник орготдела, израненный фронтовик Василий Прокофьевич Пятаков, обратил внимание на мой насупленный вид и, улыбнувшись, сказал: "Да брось ты трястись, Владимир Васильевич нормальный человек, не съест он тебя". Мне его слова и нравоучительный тон не понравились (потом мы многие годы дружили с этим, как оказалось, очень жизнерадостным человеком). И я зло огрызнулся: "Да ничего я не трясусь и никого не боюсь! Мне на Магнитку надо ехать!"

- Хорошо, - примирительно сказал Пятаков, - поезжай, только сначала все-таки зайди побеседовать с первым секретарем.

Каково же было мое удивление, когда в большом кабинете с массивным диваном, массивными креслами, за массивным столом я увидел не громоподобного функционера, а обычного, я бы сказал, очень молодого, как потом я узнал, 37-летнего человека. Он приветливо поднялся, высокого роста, стройный, в белой рубашке с галстуком (я тогда галстук не носил принципиально), в хорошо сидящем на нем костюме, с аккуратно зачесанными волосами (мелькнула мысль - наверное, именно такие нравятся женщинам), энергично тряхнул мою руку, пригласил сесть.

Помню, на столе у него почти не было бумаг (я сразу вспомнил стол в комитете комсомола, заваленный кучами протоколов, постановлений уже неизвестно какого года). Пятаков положил перед ним мой личный листок. Владимир Васильевич Щербицкий спросил у Пятакова:

- Ну что, воюет?

- Да, рвется на Магнитку.

- Правильно рвется, там тоже есть чему поучиться.

А потом, обратившись ко мне, не заглядывая в личный листок, сказал:

- Владимир Петрович, я с вами согласен, вы правы. Вы подготовлены к работе на Магнитке. Я ознакомился с вашим личным делом. Но как нам поступить? Не везти же нам с Магнитки молодого человека на должность первого секретаря Октябрьского райкома комсомола? Для этой работы вы тоже подготовлены: преподаватель в институте, комсорг института, член бюро райкома комсомола, а самое главное, вы 1930 года рождения, а уже с 1942 года имеете трудовой стаж ученика слесаря и слесаря на оборонном заводе. Знаете не понаслышке, что такое труд, что такое работать и учиться в вечерней школе.

Вас хорошо характеризует директор института Николай Фомич Исаенко. Это он сказал нам: "Пусть Магнитка своими кадрами пользуется, у них тоже есть институт, а Володе Ошко можно доверить ответственную работу".

Этот молодой, внимательный (заранее ознакомился с делом), некрикливый человек подействовал на меня завораживающе. Я почувствовал, что желание рьяно доказывать свою "магнитогорскую правду" куда-то испарилось.

Владимир Васильевич спросил: "Ну так что, согласны стать первым секретарем райкома? Ведь работа в 1956 году предстоит очень трудная. Не завалив остальных вопросов, надо провести в вашем районе обмен билетов пятидесяти тысяч комсомольцев! Ну а придет время, вернетесь на свой мартен, но сейчас надо помочь общему делу".

Я все-таки попросил время подумать. Владимир Васильевич разрешил и с ободряющей улыбкой отпустил меня.

На душе у меня стало как-то ясно и светло. Никто меня не "ломал" и не кричал о партийной дисциплине, никто ничем не угрожал.

Вышел на улицу, шел по тому же проспекту, но все было по-другому. И небо было голубое-голубое, и акации в октябре стояли почти все зеленые и, как теперь мне показалось, очень нарядные.

Меня избрали на пленуме первым секретарем, и я еще два дня раздумывал и не выходил в райком на работу. Это не кураж и не бравада, я думал, решал для себя, а как же быть со словом, данным мной мастеру о том, что приеду на Магнитку? Наконец решил, что обязательно его найду и извинюсь. Я это и сделал, но только в 1979 году (об этом хорошо знает Владимир Михайлович Стратулат - бывший начальник городской телефонной сети), но это уже другой рассказ.

Работая в Октябрьском райкоме комсомола (он находился в здании "Нефтесбыта" на улице Карла Либкнехта), мы со вторым секретарем райкома Володей Тютюнником так организовали дело, что многое успевали. На целинные земли посылали добровольцев по комсомольским путевкам, отправляли подарки и строительные отряды в целинные совхозы. Строили спортивную площадку рядом с Севастопольским парком. Организовывали бригады содействия милиции (будущие дружины). Активно принимали участие в бурной жизни дворца студентов, которым руководил Марк Литвиненко.

Потом я работал в обкоме комсомола. У молодежи был тогда всеобщий подъем: осваивали целину, в 1957 году был запущен первый искусственный спутник Земли, готовили и проводили в Москве VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. В нашей Днепропетровской области молодежь помогала строить комсомольские доменные печи на Петровке и Криворожстали, криворожские шахты и горно-обогатительные комбинаты. Сельская молодежь организовывала молодежные звенья по выращиванию кукурузы методом знаменитого кукурузовода Марка Озерного. Возникло широкое движение бригад коммунистического труда и многое другое.

Но чем бы я ни занимался, даже с увлечением, все время во мне боролись два чувства: не сдержал слово, не приехал на Магнитку; но стараюсь работать в комсомоле так, чтоб за меня не было стыдно очень уважаемому мной человеку Владимиру Васильевичу Щербицкому.

II

Прошли годы. Владимир Васильевич Щербицкий уже работал в Киеве секретарем ЦК Компартии Украины, а я уговорил первого секретаря Днепропетровского обкома партии Антона Ивановича Гаевого отпустить меня в мартеновский цех завода им. Петровского. Он только спросил:

- На освоение специальности металлурга вам хватит два года?

Я ответил утвердительно.

Итак, вместо того чтоб занять место первого секретаря обкома комсомола (Юра Торсуев ушел работать в Киев), я, образно говоря, покинув персональную машину "Волгу" и симпатичную секретаршу в приемной, надел суконную рабочую спецовку, фуражку с синими защитными очками, рукавицы, взял в руки лопату и вышел в начале января 1960 года на работу в самой низкой должности в мартеновской иерархии - третьим подручным сталевара. Учился рабочим премудростям с жаром, самозабвенно. Надо было бе-

зукоризненно освоить владение лопатой, чтоб правильно забрасывать сырье в печь, научиться заметать рабочую площадку, а это тоже наука. Надо было носиться сломя голову в лабораторию с пробой металла. Надо было научиться пудовой ложкой с трехметровой ручкой набирать пробы жидкого металла для химического анализа. Надо было с любовью ухаживать за своей кормилицей, мартеновской печью, и уметь пускать плавки.

Все эти премудрости я прошел за девять месяцев, овладев ими во многом благодаря товарищам из бригады, щедро делившимся своими "секретами". Судьба мне подарила хорошего наставника, замечательного сталевара Володю Каменецкого, впоследствии награжденного орденом Ленина. Помогли мне, конечно, и инженерные знания, и спортивные навыки. В ноябре 1960 года мне присвоили звание сталевара, дали самый высокий 10-й разряд, поручили бригаду и прекрасную мартеновскую печь. На работе хоть и уставал чертовски, но ходил в смены как на праздник.

В 1961 году был награжден значком "Сталевар - отличник соцсоревнования УССР". Успевал заниматься и общественной работой, был членом парткома завода.

Вот в это время и произошла большая авария на старенькой доменной печи N 4 (сейчас ее уже нет). Вырвало большой кусок брони, и из вертикально расположенной шахты произошел выброс, примерно два вагона раскаленных сырьевых материалов. Счастье, что не оказалось рядом людей. Печь остановили. Директор завода, член парткома Илья Иванович Коробов, согласовал остановку печи на двадцатисуточный ремонт. Укрсовнархоз даже материалы выделил, но план за простой печи не снял. Значит, весь завод оставался без выполнения плана, то есть без прибавки к зарплате в виде премии, от чего пострадают совершенно не причастные к аварии люди.

На парткоме И. И. Коробов доложил, что испробовал всевозможные способы, побывал в разных инстанциях, все согласны с тем, что печь стара, но план никто не корректирует.

Парторг завода Владимир Иванович Сорокин возмутился и обвинил несгибаемого Коробова в пораженчестве. Давайте, мол, искать решение! Но все способы были практически использованы. "Ваше мнение?" - спросил В. И. Сорокин меня, самого молодого члена парткома.

И я сказал: "Могу завтра же поехать в Киев и попросить Председателя Совета Министров нам помочь". Все головы повернулись ко мне. "Вы понимаете, что для корректировки плана осталось два дня?" - спросил Коробов. Я сказал, что понимаю, но если послезавтра буду у Владимира Васильевича Щербицкого, то мы успеваем.

"Как знаете", - недоверчиво сказал Илья Иванович, передавая мне папку с документами по печи N 4.

Работая сталеваром, я все еще оставался членом ревкомиссии ЦК ЛКСМУ, хорошо знал первого секретаря ЦК комсомола, депутата Верховного Совета УССР Василия Ивановича Дрозденко, и он был в курсе моих дел на заводе. Вот его-то я и попросил как можно быстрее организовать мне встречу с только что начавшим работать в Совмине Владимиром Васильевичем Щербицким. Ждать ответа пришлось недолго. Примерно через час Дрозденко позвонил в партком и удивленно сказал: "Ты знаешь, все решилось очень быстро. Владимир Васильевич сказал, что тебя знает и помнит и завтра в 10 утра пришлет машину к ЦК комсомола. Там, в приемной ЦК комсомола, и жди прихода машины. Так что давай собирайся, выезжай, чтоб завтра быть у нас в приемной".

На следующий день, в 11 утра, я сидел в кабинете Председателя Совета Министров Украины. Владимир Васильевич приветливо поздоровался, предложил закурить. Я отказался, хотя на мартене за смену выкуривал пачку "шахтерских". А Щербицкий закурил и стал задавать вопросы. Расспросил о моей семье, хватает ли заработка? Как мартен обеспечивается металлоломом, рудой, известняком? Вопросы были не праздного дилетанта, а по существу и с глубоким знанием дела (недаром же он был парторгом ЦК на Днепродзержинском металлургическом комбинате). Потом детально интересовался, как в магазинах Днепропетровска обстоят дела с завозом хлеба, мяса, колбасы, гречневой, ячневой круп, макаронных изделий?

Почти на все вопросы я обстоятельно ответил, а вот на ячневой крупе попался, сказал, что никогда не интересовался и не знаю. С молоком вот бывают перебои...

- Понятно, Владимир Петрович, - сказал, чуть улыбнувшись, с юмором Владимир Васильевич, - со сталью и ломом вы разобрались, а с ячневой крупой нет. Ну хорошо: на месте уточните.

Уже без улыбки Владимир Васильевич спросил:

- Так с каким срочным вопросом сталевар попросился на прием?

Я ему рассказал, что завод недавно построил заново 3-ю и 5-ю домны с помощью комсомола, а вот старушка ДП-4 не выдержала, у нее вырвало кусок брони. Можно, конечно, найти виновных. Но ведь все и так знали, что печь под новые технологии уже не годится. Сейчас ситуация критическая. Укрсовнархоз санкционировал двадцатисуточный ремонт, а план не снял. Конечно, завод будет в провале, скажется это и на бюджете всех заводских семей.

- Хорошо, я вас понял и поддержу. - Щербицкий позвонил председателю Укрсовнархоза Куликову Якову Павловичу, попросил принять меня и решить сложный вопрос.

- Итак, - сказал Владимир Васильевич, - завтра в 10.00 утра в Укрсовнархоз. Будьте настойчивы, я еще раз туда позвоню.

И позвонил. Как раз в тот момент, когда на коллегии Укрсовнархоза разгорелись споры по поводу нашей проблемы. Со "старушки" ДП-4 был снят суточный план с условием строго уложиться в сроки ее ремонта.

III

К началу 60-х годов я уже четко стал понимать: молодость, комсомольская восторженность, ранее не испытываемые радости личной жизни, успехи в трудовых свершениях (целина, домны, ГОКИ) как будто бы и остались, но эйфория от них прошла.

Никита Сергеевич Хрущев осудил культ личности, потребовал везде выращивать кукурузу, объявил всему миру о запуске советского искусственного спутника Земли, разделил партию на "сельскую" и "промышленную".

Я к этому времени уже работал секретарем Ленинского райкома партии, а Владимир Васильевич Щербицкий, не согласившийся с необоснованными планами хлебосдачи от Украины, попал в опалу и был направлен Н. С. Хрущевым снова в Днепропетровск - первым секретарем обкома.

Некоторое время Владимир Васильевич болел, а потом стал глубоко "вгрызаться" в областные проблемы.

Именно тогда, в 1963 году, он поддержал идею управляющего трестом "Днепроспецстрой" Бориса Яковлевича Мильмана: из строительных, промышленных отходов намывом песка образовать полку вдоль Днепра в черте города, сделать набережную и по ней проложить канализационный коллектор, водную артерию и т. д.

Владимир Васильевич считал своей обязанностью бывать на местах, встречаться с людьми. Все, кто работал в тот период в Днепропетровске, помнят, что он бывал в райкомах, исполкомах, институтах, колхозах, на заводах.

Приехал он и в Ленинский райком, где я работал секретарем. Его интересовали многие вопросы. Слушал он меня с неослабевающим вниманием и прямо загорался, если улавливал что-то новое. Например, во все время беседы посматривал на небольшое устройство в выдвинутом ящике моего письменного стола, наконец не выдержал и спросил:

- Что это?

- Пульт управления.

- Управления чем?

И тогда я ему все рассказал.

Бывший секретарь Киевского обкома комсомола Геннадий Доброе - кандидат наук, работает заместителем директора Института кибернетики. Я бываю в этом институте, мне близки их разработки, очень заманчиво с помощью специальных вычислительных машин собирать данные о жизненном процессе района и в нужный момент получать эту информацию. В дальнейшем ЭВМ (электронно- вычислительные машины) смогут анализировать данные и предлагать пользователю варианты решения проблемы, если она возникнет.

- Ну, это далекое будущее, для решения этой перспективы есть В. М. Глушков, а что у вас сейчас? - поинтересовался Щербицкий.

- У нас еще нет машин будущего, но надо работать сейчас, и мы ищем подходы к будущему. Решаем, какая и в какие периоды нам нужна информация; как ее получить именно сегодня, не увеличивая штатов; как ее высветить, то есть показать в нужный момент.

Владимир Васильевич пристально посмотрел мне в глаза и спросил:

- Ну и что, получилось?

- Да, даже приехавшего к нам академика В. М. Глушкова в 1965 году удивили.

Я включил обычный телевизор, и на экране показалась таблица с выполнением производственных планов по заводам от начала года, за месяц и за прошедшие сутки.

Владимир Васильевич заинтересовался:

- Ну а строительство?

На экране поползли цифры и появилась новая таблица.

- А вот завоз овощей, количество задержанных за хулиганство, в том числе по каждому заводу, сдача металлолома, количество проведенных партийных собраний и перечень некоторых поднятых вопросов.

- Очень интересно, а чем вы удивили академика, я ведь его знаю, Виктора Михайловича трудно удивить.

- Удивили осуществленным, несколько примитивным решением задачи без машин будущего. Сделали мы это вместе с кибернетиком Федором Дмитриевичем Кожуриным.

По нашей заявке Кожурин разработал информационные таблицы, а я предложил эти таблицы выставлять перед обычным уже для нас телевизионным следящим устройством, которое применяется на прокатных станах.

Мы оборудовали комнату, поставили свой телетайп, присоединились к передаваемой заводами информации и отбирали только то, что нам надо. Например, не все данные по домнам, а только сверхплановую продукцию или минус в производстве. Эти данные печатали в той же комнате на пишущей машинке, и готовые таблицы приклеивали к круговому стенду. В кабинете я включаю телевизор при помощи пульта, и следящее устройство, управляемое мной, показывает на экране ту таблицу, которая меня интересует.

Этим-то мы и удивили академика Глушкова. Наши напористость, желание и простота установки понравились и Владимиру Васильевичу.

- Ну а что еще нового вы нашли? - спросил Щербицкий.

- Не мы нашли, а сама жизнь подсказала. Когда я работал сталеваром, то заметил - днем кого только не бывает на мартеновской площадке: и директор завода, и главный инженер, и начальник цеха, и комиссии, проверяющие питьевой режим, и делегации. Сталевару одна забота, чтоб не нарушали технику безопасности. А уже в субботу, в воскресенье, праздничные дни, тем более в ночные смены никаких ответственных работников не видно. Вот я и предложил заведующему промышленным отделом райкома Юрию Яковлевичу Доронкину пойти в ночь на Петровку.

Договорились с директором А. П. Лихорадовым, разошлись по цехам.

Утром на совещании доложил, что наши работники в цехах увидели ночью: во- первых, слаженную работу; никто работников не отвлекает, нужна только ритмичная поставка сырья. Тут, правда, и был сбой: из-за схода вагона с рельсов задержали заправочные материалы мартену и квадратную заготовку рельсобалочному, но самое печальное то, что почти все столовые ночью кормили рабочих залежалыми остатками от дневных смен. Продавали перекисший кефир - одну из бутылок я продемонстрировал собравшимся - а буханка черствого хлеба стучала по столу, как обожженный кирпич.

Директор и начальники цехов сразу же приняли меры. Хождение в ночные смены по организациям, работающим круглосуточно (городской транспорт, приемные покои больниц), мы ввели в традицию.

Владимир Васильевич слушал с интересом и спросил:

- А в какой цех вы пошли?

- Переоделся в свою рабочую спецовку, принял печь с разрешения начальника цеха и как сталевар сварил хорошую плавку.

- Интересная находка для аппарата райкома, - сказал Владимир Васильевич. - Главное, что эти меры прежде всего помогают людям и, конечно, способствуют лучшей организации производства. Ну а зачем секретарю райкома партии нужно было принимать печь и варить сталь?

...Хотелось показать, как надо варить сталь по заказу и высококачественно. А если честно, заскучал без печи, уже почти два года не варю сталь, а роба моя в раздевалке висит, никто не трогает, один подручный шутя сказал: "А вдруг выгонят, так придешь - а спецовка твоя на месте".

В то же время понимаю, что я не должен был рисковать людьми, ведь всякое случается...

- Хорошо, что вы это поняли, - сказал Щербицкий. И мы расстались.

После этой встречи я думал: "Как же так - его только сместили с высокой должности, а он в силах заботиться и о заводских рабочих, и о секретаре райкома, наверное, напрасно рисковавшем людьми и собой".

Эта встреча добавила мне прежде всего мудрости. Сделал для себя вывод - можно рисковать, но все обдумав.

IV

Ах как быстро течет время! За десяток лет неузнаваемо изменился наш город, появились новые жилые зоны. Ленинский район тоже не отставал: выросли массивы Западный с поликлиникой, Красный Камень, Парус, где расселились наши трудящиеся. Обновлялись старые заводы. В городе воздвигли памятник Славы - Днепропетровск готовился отметить свое двухсотлетие.

Владимир Васильевич Щербицкий в это время вновь вернулся в Совет Министров, а с 1972 года был избран первым секретарем ЦК Компартии Украины.

В 1976 году летом он прилетел на наши городские торжества.

Помню, как в горкоме собрали первых секретарей райкомов партии, председателей райисполкомов, членов бюро - и к нам пришли секретари обкома партии вместе с Владимиром Васильевичем.

С большим докладом "О готовности города к празднованию двухсотлетия" выступил первый секретарь горкома Виктор Григорьевич Бойко. Он охарактеризовал положение дел на промышленных предприятиях, в строительстве, в сфере обслуживания. Дал оценку работы райкомов, их руководителей...

Владимир Васильевич сидел рядом с первым секретарем обкома Алексеем Федосеевичем Ватченко. Перед ним стояла пепельница, он курил, внимательно слушал и вдруг спросил:

- А Владимир Петрович Ошко здесь?

Я поднялся (сидел в задних рядах) и сказал:

- Да, я здесь.

- Скажите, Владимир Петрович, сколько лет вы работаете в райкоме?

- Тринадцать.

- Ну работу Ленинского района Виктор Григорьевич охарактеризовал хорошо. А вот вам не надоело ли работать?

- Работа интересная, как будто не подвожу.

- Может быть, забрать вас в ЦК?

- Я об этом не думал. Но, откровенно говоря, из своего города не хотелось бы уезжать. - И спрашиваю у Ватченко: - Алексей Федосеевич, может, я уже надоел?

- Вы не со мной разговаривайте, - пошутил Ватченко. - Вы отвечайте первому секретарю ЦК.

Тогда я твердо сказал:

- Нет, в Киев я не хочу. Владимир Васильевич миролюбиво закончил:

- Хорошо, мы подумаем.

У него уже, видно, было готово решение, впоследствии я об этом узнал. А тогда нас поглотили заботы по празднованию двухсотлетия города.

После яркого, красивого юбилея, на который приехало много гостей, меня вдруг пригласили в горком партии, и Виктор Григорьевич Бойко сообщил, что ЦК намерен рекомендовать меня на должность первого секретаря Днепропетровского горкома - даю ли я согласие. Я сказал, что должен посоветоваться с товарищами, ответ дам через два часа.

Поговорил с секретарем Красногвардейского райкома Владимиром Петровичем Кузнецовым, членом бюро горкома, и вторым секретарем горкома Петром Васильевичем Ксаверчуком - это были реальные кандидатуры на должность первого секретаря горкома. Сам факт нашей встречи по моей инициативе они восприняли с удовлетворением и сказали, что поддержат в работе (они сдержали свое слово). Никаких других причин для отказа я не видел и дал согласие.

В Киеве, в кабинете В. В. Щербицкого, нас - А. М. Макарова, А. Ф. Ватченко, Е. В. Качаловского, В. Г. Бойко, Ю. С. Скичко и меня - посадили за общий стол с одной стороны. Секретари ЦК КПУ сели напротив. Владимир Васильевич обратился к отраслевым секретарям: "Вы знакомы с личными делами прилетевших из Днепропетровска и знаете, о чем идет речь, поэтому я пригласил вас, чтоб сразу все обсудить коллегиально, нет возражений?" Возражений не последовало.

- Итак: Алексей Федосеевич Ватченко с должности первого секретаря Днепропетровской области рекомендуется на должность Председателя Президиума Верховного Совета УССР.

Евгений Викторович Качаловский с должности второго секретаря Днепропетровского обкома рекомендуется на должность первого секретаря обкома.

Виктор Григорьевич Бойко с должности первого секретаря Днепропетровского горкома - на должность второго секретаря Днепропетровского обкома.

Владимир Петрович Ошко с должности первого секретаря Ленинского райкома - на должность первого секретаря Днепропетровского горкома.

Юрий Семенович Скичко с должности секретаря парткома завода имени Петровского - на должность первого секретаря Ленинского райкома.

Нам задали вопросы, высказали различные пожелания. Подытожил Владимир Васильевич: "Мы видим подготовленных товарищей, все имеют опыт работы с людьми, прошли хорошую школу общественной жизни. Пожелаем им успешно справляться с новыми обязанностями после избрания".

Так, по рекомендации Владимира Васильевича, я стал первым секретарем Днепропетровского горкома.

V

За семь лет работы в горкоме партии, а это прежде всего встречи и беседы с людьми, пришлось сблизиться со многими интересными деятелями - руководителями наших заводов, предприятий и организаций, передовыми рабочими и целыми коллективами, слаженно и оперативно решавшими неимоверно сложные технические задачи.

Были встречи с известными всей стране государственными партийными деятелями: Н. А. Тихоновым, В. М. Чебриковым, И. П. Козанцом, Г. Э. Цукановым, с Маршалами Советского Союза В. И. Чуйковым, П. Ф. Батицким, с маршалом авиации, нашим земляком В. А. Судец, легендарным партизаном, родившимся в Лоцманке, дважды Героем Советского Союза А. Ф. Федоровым.

В то время приходилось решать много вопросов чисто производственного, хозяйственного характера вместе с коллективами специалистов. Оглядываясь назад, теперь вижу: все случаи вмешательства партийных органов в работу предприятий, строительных организаций, как правило, носили созидательный характер. Усилия эти были направлены на улучшение условий труда, на улучшение жизни жителей нашего города.

Многое с успехом удавалось. Строилась набережная большой протяженностью; продолжалось возведение жилых массивов: Красный Камень, Парус, Солнечный, Тополя, Сокол, Клочко, Фрунзенский; создавался новый восьмой Самарский район и построен был усть-самарский мост. Кайдакский мост приняли в эксплуатацию 7 ноября 1982 года; реконструировали театр Шевченко и построили Ледовый дворец. Возвели новые летние театры в парке Шевченко (1977 год), в парке Чкалова (1978 год). Закончили строительство больниц - 5-й и детской 6-й. Развернули строительство уникальной многопрофильной больницы на Западном массиве. Возникали десятки школ, дошкольных учреждений. Добились разрешения на строительство Днепропетровского метро, и я стал первым начальником городского штаба, много сделавшего для подготовки и начала строительства. Продолжалась реконструкция многих предприятий с внедрением новейших технологий.

На наших заводах выпускалось много новейших образцов уникальных изделий, даже единственных в мире (таких, как ранее засекреченные ракеты). Но я хочу рассказать об одном эпизоде, связанном с Владимиром Васильевичем, с нашими специалистами шинной промышленности и в какой-то степени со мной.

Владимир Васильевич прибыл в Днепропетровск. Руководство области, представители города, в том числе и я встретили его, и он с секретарем обкома уехал выполнять заранее намеченную программу. Не помню уж, по какому поводу он прилетал: то ли на Южмаш, то ли еще куда-то. Но на другой день мой технический секретарь Валентина Михайловна, взволнованная, открывает дверь в кабинет, где я писал тезисы для выступления, и я вижу Щербицкого без сопровождающих. Говоря какие-то успокаивающие слова Валентине Михайловне, он, улыбаясь, подошел ко мне, поздоровался и начал беседу.

- Днями будет опубликован Указ о назначении министром Министерства черной металлургии Украины Галкина Дмитрия Прохоровича (тогда бывший директор Магнитки работал заместителем министра Министерства черной металлургии СССР). Я уже с ним побеседовал, - сообщил мне Щербицкий, - он дал согласие, но высказал ряд просьб. И одна из них очень существенная. Криворожские ГОКИ поставляют львиную долю сырья для металлургических заводов Украины, но в последнее время их лихорадит, срываются поставки рудного сырья, и одна из причин в остановке закупленных в Японии самосвалов, у которых износились шины. Продать новые Япония отказалась.

Сейчас правительство решает вопрос о налаживании производства своих, отечественных, особо крупногабаритных шин на Бобруйском и Днепропетровском заводах.

Пока нет Указа по Д. П. Галкину, я вас прошу: без лишнего шума разберитесь лично и окажите помощь. Надо к концу 1982 года выпустить шины большого диаметра...

Без лишнего шума, как и просил Владимир Васильевич, никого не посвящая в эту проблему, я разобрался с ней и в меру своих возможностей способствовал ее решению.

Действительно, по просьбе Минчермета СССР Совмин поручил министру Патоличеву закупить более ста японских 120-тонных самосвалов "Камацу". Сделка состоялась. Стоимость одного самосвала составляла около 400 тыс. долларов. Расплачивался Союз за самосвалы поставками угля.

Но вот прошло время, и 120-тонные самосвалы "Камацу" (один принимает примерно груз двух шестидесятитонных железнодорожных вагонов) "разулись", а у них комплект: шесть штук шин диаметром каждая 3,6 м. Стоимость одной такой шины около 10 тыс. долларов. Но сложность в том, что купить их нельзя - Америка запретила Японии торговать с Советским Союзом. Купить можно было только через вторые, третьи страны, а это значит, что цена шести шин возрастала в несколько раз и составляла примерно половину стоимости "Камацу".

Нужны были свои шины диаметром 3,6 м и нужны были быстро.

На нашем Шинном заводе имелись опытные специалисты, которые могли подобрать и соответствующий корд, и сырье для таких гигантов, но прежде всего требовалось немедленно изготовить гигантскую пресс-форму неимоверного четырехметрового диаметра.

Было организовано подразделение, завод КГШ (крупногабаритных шин), взвалившее на свои плечи все тяготы изготовления нужной продукции. Но первостепенную задачу надо было решить коллективу завода "Полимермаш" (в 1980 году завод возглавляли директор Николай Алексеевич Гордиенко, секретарь парткома Иван Александрович Морозенко).

Я никогда и никому не говорил о просьбе Владимира Васильевича и только при отчете на заседании в 1983 году доложил Щербицкому, что задачу по изготовлению крупногабаритной шины трудящиеся города решили.

Шину в два человеческих роста наши шинники выпустили не в IV квартале 1982 года, как намечалось, а во II квартале. Уже на 1 мая 1982 года жители города на майской демонстрации в колонне Шинного завода увидели новое изделие небывалых размеров. В 1982 году было выпущено 200 шин, что позволило "обуть" Кривбасс. В 1983 году - примерно 800 штук, но в то же время завод стал выпускать шины для минских самосвалов грузоподъемностью 40 и 70 тонн.

VI

Около двадцати лет я работал в партийных органах. Трудился уверенно, почти никогда не просил решить какой-либо личный вопрос, а общегородские вопросы можно и нужно было решать настойчиво, иногда невзирая на ранги. Так когда-то я осадил на заводе Бабушкина не в меру разбушевавшегося министра Багратуни, попробовавшего в моем присутствии незаслуженно оскорбить одного из начальников цехов. Спорил, если нужно, и с обкомовскими работниками, но это были не личные споры, а, скажем так, "производственные".

Я никогда не докучал Владимиру Васильевичу, но начиная с 1955 года всегда чувствовал его внимательное отношение к моей судьбе. И это окрыляло, помогало в работе.

Но вот случилась беда. Центральная газета "Правда" (а тираж ее тогда был примерно 10 млн. экземпляров) обвинила меня в страшном прегрешении - спортивном меценатстве.

Прочел я статью - и стало не по себе. Ведь со мной никто предварительно не беседовал, и статья оказалась лживой. По собственному опыту я знал, как трудно иногда выполнять указания сверху. Не могу сказать, что они были ненужными, но их выполнение было связано с определенным риском, так как держалось под особым контролем, и даже после добросовестного их выполнения можно было получить или одобрение, или взыскание и даже оскорбление.

Это и произошло со мной при выполнении мероприятий, принятых 14.12.78 г. обкомом партии по подготовке к XXII Олимпийским играм в Москве. В этих мероприятиях много пунктов было записано на меня - Ошко Владимира Петровича. Невзирая на большую загруженность первого секретаря горкома партии многочисленными городскими вопросами, мне лично с работниками горкома пришлось помогать спортсменам: было оборудовано хранилище для спортивных лодок; приобретен и отремонтирован "Дебаркадер" для проживания олимпийской команды страны по тяжелой атлетике в период сборов; закончено строительство стадиона "Трудовые резервы"; проведен ремонт спортзалов Института физкультуры с заменой витражей и созданием условий для тренировок и отдыха студентов.

Решено было много других вопросов, но ни при каких обстоятельствах меня нельзя было обвинить в преследовании личных выгод и нечистоплотности.

Однако именно в этом обвинил меня корреспондент газеты "Правда" 26.06.1983 года. Выполняя заказ, он написал негативную статью, все обвинения в мой адрес, в которой - неправда.

Признаюсь откровенно, я не особенно надеялся на одобрение моих действий по выполнению обкомовских мероприятий, но и не ожидал, что меня незаслуженно обругают в центральной прессе, накажут, освободят от работы 14.09.1983 года на пленуме горкома партии, "забыв" пригласить как члена пленума горкома на заседание.

Я умел и умею варить сталь, поэтому и ушел работать старшим мастером в мартеновский цех. Шесть лет продолжал бороться с несправедливостью и только с помощью дружного коллектива цеха добился того, что все наказания с меня были сняты.

В очередной, кажется, уже в тридцатый раз за три года, побывал я в одном из ЦК, добиваясь справедливого решения, приехал прямо из Москвы 21 апреля 1986 года в Киев. По моей просьбе меня принял Владимир Васильевич Щербицкий. Я сообщил ему, что продолжаю бороться с несправедливостью, что усилия мои и моих товарищей из мартеновского цеха дают результаты. Многим в ЦК КПСС стало ясно, что статья в "Правде" не выдерживает никакой критики, и поэтому секретариат ЦК КПСС освободил от работы в газете собкора "Правды" по Днепропетровской области В. Ф. Черкасова "за злоупотребление служебным положением".

Исходя из этого я просил поручить КПК отменить вынесенный мне строгий выговор с занесением в учетную карточку. Я сказал, что буду работать до пенсии в мартеновском цехе, партийные должности мне не нужны, но нести незаслуженное наказание не желаю. Владимир Васильевич позвонил председателю комиссии партийного контроля (КПК) А. П. Ботвину:

- Вы помните Владимира Петровича Ошко? Так вот, корреспондент газеты "Правда" освобожден от работы, а обком наказал В. П. Ошко, "перегнул палку", надо исправить положение...

Я поблагодарил Владимира Васильевича, он пожал мне руку, пристально посмотрел устало-грустными (или это мне так показалось?) светло-карими глазами, как будто подбадривал, и я ушел в КПК, не зная, что это была последняя в нашей жизни встреча.

Комиссия партконтроля, зачем-то продержавшая меня за дверью семь часов, оставила в силе вынесенное мне наказание, но меня уже это как-то мало беспокоило. Главное и самое важное - меня принял Владимир Васильевич, поговорил со мной, выслушал, проявил заботу. А самую высокую оценку моей деятельности он дал в своей книге "Овладевать ленинским стилем работы" (Киев, 1978 год). Он писал:

"Помню, как в Днепропетровской партийной организации формировался, стал настоящим руководителем коммунист В. П. Ошко. Специалист с высшим образованием, он работал секретарем Днепропетровского обкома комсомола. А затем к удивлению многих из его друзей решил пойти на работу в мартеновский цех подручным сталевара. Кое-кто попытался даже упрекнуть его, дескать, общественной работы испугался. Только это было совсем не так.

"Считаю, что, прежде чем руководить, надо самому потрудиться в рабочем коллективе", - вот как рассуждал в те дни Владимир Петрович. И он прошел, как принято говорить у металлургов, закалку огнем. Со временем В. П. Ошко возвратился к общественной работе. Сегодня он - первый секретарь Днепропетровского горкома Компартии Украины, одного из крупнейших в республике. Помогли ему, безусловно, и тесная связь с народом, и советы старших, и собственное чувство долга".

Как святыней дорожил и дорожу я этой высочайшей оценкой старшего товарища моей работы; если хотите, своим высказыванием он подтвердил правильность моего выбора в жизни. Но что-то уже было нарушено, кто-то отбирал из рук В. В. Щербицкого рычаги управления. А тут еще вскорости на беду всего нашего народа грянул Чернобыль...

Вся информация о положении на ЧАЭС шла только через госкомиссию по согласованию с ЦК КПСС и лично Горбачевым. Решения об эвакуации и о демонстрации, как объясняли, чтоб не сеять паники, тоже принимались и согласовывались с названными инстанциями.

Думаю, В. В. Щербицкий мог тогда сделать шаг, подобный тому, как в 1963 году, когда он, работая в Совмине УССР, заступился за Украину, перегружаемую поставками зерна в союзный фонд, и был снят с работы Хрущевым. Но для этого к 1 мая 1986 года надо было обладать очень точной, взвешенной информацией, да и В. В. Щербицкий по здоровью был уже не тот. Но я уверен, что он и его семья сделали все, что могли, в трагический момент чернобыльской аварии, которую переживали вместе с народом.

В газете "Лица" за 21.01.03 г. я прочитал статью историка Константина Когтянца, где он в который раз обвиняет В. В. Щербицкого за демонстрацию, проведенную 1 мая, переходя на оскорбления: "Сатрап, злая собака..." Думаю, это недостойно ученого историка.

Не знаю, какое участие в ликвидации аварии принимал Когтянц, так хорошо все знающий о чернобыльской трагедии, но я оставляю за собой право делать ему замечание потому, что уже 5 июня 1986 года написал заявление и добровольно уехал из Днепропетровска помогать в ликвидации аварии на ЧАЭС.

Работал одиннадцать месяцев, бывал во всех районах Киевской области, в Полесском районе, самом близком от зоны, в Чернобыле и Припяти. Помогал строить 7500 усадеб для пострадавших и другие объекты. За работу получил Почетную грамоту Киевского горсовета, получил, правда, и вшитый электрокардиостимулятор и вторую группу инвалидности.

Я был в Киеве в 1986-м и 1987 году и слышал небылицы и сплетни о В. В. Щербицком, распространяемые недоброжелателями типа К. Когтянца.

А первый секретарь ЦК работал тогда на износ. Мало кто знает, что при его личном участии тщательно готовились аппаратом и принимались решения закрытых заседаний оперативной группы Политбюро по ЧАЭС, и они неукоснительно выполнялись. Рассматривались вопросы самые злободневные, формулировки были краткими, четкими. Но все это требовало неимоверных усилий и от рядовых ликвидаторов, и от руководителей.

Здоровье В. В. Щербицкого продолжало ухудшаться.

Уход на пенсию не принес облегчения. Оставалась тоскливая неудовлетворенность - как свидетельствует его помощник Виталий Константинович Врублевский в своей книге "Владимир Щербицкий; правда и вымыслы" на стр. 251: "...сильный человек, он сам себе вынес приговор, без всяких скидок: он больше не хотел жить", "он ушел из жизни сознательно. Та обида, которую вызвали слухи, оказалась последней каплей, переполнившей чашу..."

Добавить к этому можно только одно: мне стыдно за людей, не поддержавших Щербицкого в трудную минуту...

Он был человек огромной работоспособности, фронтовик, истинный борец с фашизмом за свободу советского народа и независимость Украины. Все, кто с ним соприкасался, старались подтянуться. Люди всегда были уверены в том, что он, вдумчивый, тактичный, умевший ценить умное, живое слово, верную дружбу, юмор, быстро входивший в контакт с любым собеседником и с массой людей, порой переполнявших большие залы, откликнется на их наболевшее...

К нему тянулись, с ним хотели общаться.

Он был требовательным в работе, бескомпромиссным, с омерзением относился к подхалимам и предателям. В то же время его честная душа готова была обогреть товарища, защитить его.

Все это о Владимире Васильевиче я узнал, проработав более тридцати лет пусть не под его руководством, но при его пристальном внимании к моей судьбе.

Постоянный адрес данной публикации: