Автор: Иванов О. А.

Кандидат философских наук О. А. ИВАНОВ, Московский государственный горный университет

Историков прежде всего привлекают эпохальные события: одни вызывают дискуссии, другие - нет. Однако документы, хранящиеся в государственных архивах, зачастую противоречат общепринятым мнениям. Особенно богат сюрпризами чрезвычайно мифологизированный XVIII в. К таковым относится приход к власти Екатерины II, время правления которой (1762-1796) названо золотым веком, и Павла I (1796-1801), "ощетинившего" Россию штыками. Важными источниками для ученых являются "Последний день Екатерины и первый день царствования императора Павла I" графа Ф.В. Ростопчина и им же предоставленное третье письмо графа А.Г. Орлова, якобы раскрывшее тайну гибели императора Петра III. Но как показали исследования нашего времени, оба документа - фальсификация.

Жизнь свергнутого императора Петра III трагически оборвалась 3 июля 1762 г. в царской загородной резиденции Ропше ^* . Спустя 40 лет граф Ф.В. Ростопчин "доверительно" сообщил княгине Е.Р. Дашковой о письме графа А.Г. Орлова к Екатерине II. В нем тот признался в совершенном им злодеянии - убийстве бывшего супруга императрицы. Дашкова не преминула эти сведения включить в свои "Записки". А русский писатель, философ и общественный деятель середины XIX в. А.И. Герцен, опубликовавший ее мемуары, заявил в комментариях, что княгиня держала обличающий документ в руках.

Прежде всего приведу текст копии сенсационного письма, цитируемого многими учеными, на основании которого клеймо цареубийцы закрепилось за одним из самых ярких представителей "екатерининских орлов": "Матушка милосердная Государыня, как мне изъяснить описать, что случилось, не поверишь верному своему рабу, - но как перед Богом скажу истину. - Матушка, готов иттить на смерть, но сам не знаю как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь - Матушка его нет на свете - но никто сего не думал и как нам задумать поднять руки на Государя - но, Государыня, свершилась беда, мы были пьяные, и он тоже, он заспорил за столом с князь Федором, не успели мы рознять, а его уже и не стало, сами не помним, что делали, но все до единого виноваты - достойны казни, помилуй меня хоть для брата, повинную тебе принес и разыскивать нечего - прости меня или прикажи скорей окончить, свет

^* См.: О.А. Иванов. Тайна смерти императора Петра III. - Наука в России, 2001, N 5 (прим. ред.).

-------

Статьи данной рубрики отражают мнение автора (прим. ред.)

стр. 103

не мил, прогневили тебя и погубили души и на век.

Списано 11 ноября 796 года 5 дней после смерти Екатерины II".

Впервые письмо с небольшими комментариями Ф.В. Ростопчина увидело свет в 1881 г. в 21-й книге "Архива кн. Воронцова" в качестве приложения к "Запискам" Е.Р. Дашковой. В 1911 г. известный историк и издатель "Русского архива" П. И. Бартенев поместил его в своем журнале. Именно в этой версии появилась фраза: "Мы были пьяны, и он тоже" - в предыдущей ее не было.

Есть и другие разночтения, но, несмотря на них, мне не известно, чтобы кто-то подверг критическому разбору обе публикации. И только польский писатель и исследователь XIX в. К. Валишевский поставил под сомнение подлинность письма Орлова, но, к сожалению, не аргументировал свою точку зрения.

Как это письмо попало к Ростопчину? Почему оно так поздно было предано гласности? Где подлинник? Почти на все вопросы ответы дал сам граф Ростопчин. В Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) хранится документ, послуживший, как я полагаю, основанием для публикации третьего письма Орлова и комментариев Ростопчина. Во второй его части граф сообщил, что после смерти Екатерины II он опечатал ее кабинет. Павел I поручил великому князю Александру Павловичу и графу А.А. Безбород ко (впоследствии светлейшему князю) рассмотреть все бумаги почившей. "В первый самый день, - писал затем Ростопчин, - найдено письмо графа Алексея Орлова и принесено к императору Павлу. По прочтении им, возвращено к графу Безбородко, и я имел его с четверть часа в руках. Почерк известной мне гр. Орлова, бумаги лист серой и нечистой, а слог означает положение души сего злодея и ясно доказывает, что убийцы опасались гнева Государыни и сим изобличают клевету, падшею на жизнь и память сей великой царицы. На другой день граф Безбородко сказал мне, что император Павел потребовал от него вторично письмо графа Орлова, прочитав в присутствии его, бросил в камин и сим истребил памятник невинности великой Екатерины, о чем и сам чрезмерно после соболезновал".

Итак, письмо уничтожил император. Но почему Ростопчин не упоминает о двух других, которые Орлов написал Екатерине II? Тем более, что будущий президент Петербургской АН Д.Н. Блудов, разбиравший по приказу императора Николая I секретные бумаги царских архивов в 1825 г., в описи документов из Ропши написал: "Два письма графа А. Г. Орлова к императрице

стр. 104

стр. 105

Екатерине, в последнем он ей объявляет о смерти Петра III". И ни слова о копии с третьего письма. Эта надпись ставит под сомнение его существование.

Подробности, приведенные Ростопчиным в комментариях, вызывают недоумение. Дело в том, что сохранившиеся оригиналы писем Орлова написаны на качественной белой иноземной бумаге. Почему же он сделал исключение для третьего пропавшего? Можно было бы отдать должное наблюдательности Ростопчина по поводу "положения души сего злодея", если бы не результаты экспертизы, проведенной при содействии журнала "Наука в России" в 2001 г. Специалист утверждает: Орлов был "в обычном психологическом состоянии". Более того, из заключения следует: "Рукописные тексты обоих писем исполнены одним лицом в среднем темпе в привычных для этого лица условиях письма, о чем свидетельствует отсутствие признаков нарушения координации мелких движений (в частности, устойчивость фоновой компоненты письма) и пространственной ориентации фрагментов текста". Значит, злодей был трезв.

Вызывает сомнение и анализ текста "третьего письма Орлова". Сохранилось огромное количество посланий графа к Екатерине II. Во всех он обязательно подписывался и ставил дату. Ни в одном письме Орлов не обращался к императрице на "ты". В третьем же иначе. И еще: несмотря на кажущуюся похожесть трех писем из Ропши, при внимательном их рассмотрении видны важные различия, особенно в синтаксисе, использовании союзов и союзных слов.

Обращают на себя внимание противоречия между комментариями Ростопчина и тем, что он рассказал Дашковой. Оказывается, как передавала услышанное княгиня, на следующий день император вслух читал письмо в присутствии Безбородко, великих князей, императрицы Марии Федоровны и своей фаворитки Е.И. Нелидовой. Но в то же время граф почему-то не сообщил княгине Дашковой о сожжении документа. В "Записках" она написала, что после смерти Павла I стало известно - письмо Орлова не было уничтожено. Не правда ли, слишком вольная интерпретация одних и тех же событий?

Если письмо действительно существовало, то надежным доказательством может служить свидетельство еще кого- нибудь, видевшего его. Таким человеком А. И. Герцен (а вслед за ним и другие) называет Е.Р. Дашкову, дескать, ей Екатерина II показывала данное письмо. Но ни в одном издании своих "Записок" княгиня не говорила, что видела его.

Другим, правда, косвенным доказательством того, что Дашкова не видела подлинника третьего письма Орлова, служат ее комментарии к книге К. К. Рюльера "История и анекдоты революции в России в 1762 году", в которой автор прозрачно намекал на причастность императрицы к убийству Петра III. Казалось бы, Екатерина Романовна, взявшая на себя роль адвоката покойной императрицы, должна была обрушить праведный гнев против "хитросплетений лжи и гнусных измышлений, возведенных на Екатерину Великую некоторыми французскими писателями". Однако этого не случилось. Княгиня даже не упомянула о существовании письма Орлова, снимавшего все сомнения в виновности императрицы. Она опровергает только участие в ропшинских событиях советника канцелярии Петербургской АН, статс- секретаря Г.Н. Теплова. Судя по всему, Дашкова ничего не знала о первых письмах графа, хотя что-то слышала о двух или трех посланиях Петра III к Екатерине II. Учитывая все сказанное, я беру на себя смелость утверждать: княгиня не видела третьего письма. Полагаю, что Ростопчин поведал ей о существовании документа и его содержание после того, как ознакомился с ее мемуарами.

Он прекрасно понимал, на какую почву ложилось его сообщение. "Я знаю только два предмета, - писала Е.Р. Дашкова знакомой ирландке К. Гамильтон, - которые были способны воспламенить мои бурные инстинкты, не чуждые моей природе: неверность мужа и грязные пятна на светлой короне Екатерины II". При такой установке любой сколько- нибудь вероятный материал, обелявший императрицу, должен быть принят с благодарностью, и человек, его сообщивший, становился истинным другом. А дружба первой статс-дамы императорского двора, имевшей к тому же многочисленные родственные связи и знакомства, Ростопчину, оставшемуся не у дел, была нужна. Александр I его не жаловал: он помнил, что в царствование отца, Павла I, граф осуждал его поведение. В 1806 г. императору попало письмо Ростопчина; в нем тот высказал уверенность, что Аустерлицкое поражение (в 1805 г. французская армия разбила русско-австрийские войска) явилось "Божьим наказанием" за убийство Павла I, в котором определенная роль принадлежала Александру I.

В благодарность за сообщение о покаянном письме Орлова Дашкова познакомила Ростопчина с великой княгиней Екатериной Павловной - любимой внучкой Екатерины II.

Именно благодаря стараниям Дашковой и Екатерины Павловны в декабре 1809 г. Ростопчин был представлен Александру I. Тогда же по ходатайству великой княгини император поручил ему ревизию московских богоугодных заведений. Граф ревностно занялся делом. В награду он стал обер-камергером с правом числиться в отпуске и не приезжать в Петербург. Но такой оборот не устроил Ростопчина. Он зачастил в Тверь к Екатерине Павловне, сообщал ей интересные исторические сведения, в том числе и о третьем письме Орлова. "Государыня! - писал ей 24 марта 1810 г. граф. - Осмеливаюсь повергнуть к стопам Вашего Императорского Высочества благодарность живейшею за милостивое Ваше ко мне расположение... Исполняя повеление Ваше, препровождаю к ВИ Высочеству с некоторыми объяснениями политический мемориал и список с письма графа Орлова...". Совершенно непонятно, как о нем могла не знать великая княгиня, когда его видели все ее братья, мать и Нелидова.

Екатерина Павловна, пользовавшаяся неограниченным доверием венценосного брата, в благодарность за предоставление копии "почти вынудила" Александра I на-

стр. 106

стр. 107

стр. 108

значить Ростопчина генерал-губернатором Москвы.

А теперь посмотрим на данный вопрос в другом ракурсе: мог ли Ф.В. Ростопчин сам написать "третье письмо Орлова"? Факты свидетельствуют - да. Он обладал литературным талантом, а что касается нравственных норм - они для него не существовали. "Ростопчин был темперамента нервного, раздражительного, желчного... - писал о нем князь П.А. Вяземский. - Уже в молодости пробивалось презрение его к людям. Чем дальше углублялся он в жизнь и в сообщество или, скорее, в столкновение с людьми, тем более росло во всеоружии своем и резче выражалось это прискорбное и, можно сказать, болезненное свойство".

Красноречив поступок графа с петербургским почт-директором и президентом Главного почтового правления Н.Б. Пестелем, который стал пользоваться особым благоволением Павла I. Ростопчин написал письмо от неизвестного, подробно уведомлявшего приятеля за границей о заговоре против императора и в заключение добавил: "Не удивляйся, что пишу вам по почте, наш почт-директор с нами". Граф приказал отправить это послание, причем так, чтобы оно непременно привлекло внимание почтового начальства и было передано для перлюстрации. Он хорошо знал характер Павла, но хорошо знал его и Пестель, поэтому не решился показать письмо императору. А несколько дней спустя Ростопчин доложил государю суть дела, объясняя, что единственным побуждением его было испытать верность Пестеля. Государь поблагодарил клеветника за усердие. Участь почтового начальника была решена.

Все сказанное выше, думаю, позволяет лучше понять появление третьего письма Орлова. Главная причина - желание Ростопчина войти в доверие к императору Александру I, и это ему отчасти удалось. Появление фальсификации можно было бы объяснить попыткой защитить доброе имя Екатерины II. Но одновременно с внешним, сомнительным оправданием в документе есть несколько неприятных намеков на грехи императрицы.

В тексте третьего письма Орлова упомянут князь Ф.С. Барятинский. Случайно? Полагаю, и здесь присутствовала тайная "стрела". Внешне упоминание этого имени ни у кого не могло вызвать сомнения; более того, оно придавало достоверность письму. Павел I выслал Барятинского под надзор полиции в деревню, а иностранные источники называли князя одним из главных участников убийства Петра III. Однако у Ростопчина имелись свои основания не любить эту фамилию.

Будучи камер-юнкером у великого князя Павла Петровича (будущего императора), Ростопчин повздорил с коллегами и написал на них жалобу, в которой назвал их негодяями. Об этом стало известно в обществе. Сослуживцы графа потребовали извинений, и не получив их, вызвали обидчика на дуэль. Граф в письме к дипломату графу С. Р. Воронцову утверждал, что явилось всего двое, которые не пожелали с ним драться. Однако по городу поползли слухи, что Ростопчин сам испугался дуэли и даже просил прощения на коленях. Известно, что под угрозой поединка Ростопчин позднее был вынужден отказаться от авторства злополучного письма. А среди опороченных им камер-юнкеров был И.И. Барятинский, племянник Федора Сергеевича. Секретарь великого князя Александра Павловича (будущего императора Александра I) К. Массон утверждал, что Екатерина II, узнав о письме Ростопчина и грозящих из-за него дуэлях, отправила И.И. Барятинского в армию, а Ростопчина на год удалила от двора. Этого, конечно, он не забыл.

Больше всего в третьем письме и комментариях достается А. Г. Орлову: он изображен трусливым, жалким, пьяным злодеем (правда, что любопытно, не непосредственным убийцей). Почему Ростопчин и в данном случае не пожалел черных красок? Что плохого сделал ему Орлов? Непосредственно вроде бы ничего. Но косвенно...

Существует несколько причин, почему Федор Васильевич мог невзлюбить А.Г. Орлова. Возможно, это началось с конфликта Ростопчина с Н.П. Паниным, женатым на дочери бьшшего директора Петербургской АН, графа В.Г. Орлова - Софье. Как и в случае с Пестелем, Ростопчин, чтобы добить своего врага Панина, уже удаленного от двора и сосланного в Москву, сфальсифицировал письмо. Когда подлог раскрылся, Павел I воскликнул: "Ростопчин - настоящее чудовище! Он хочет сделать меня орудием своей личной мести; так пусть же последствия ее падут на него самого!". Граф был уволен со всех своих должностей и отослан в подмосковное имение. После смерти Павла I (1801 г.), именно благодаря стараниям Панина, А.Г. Орлов собственноручным письмом императора Александра I был вызван из заграничной ссылки в Петербург.

В 1802 г. Ростопчин устроил в своем селе Воронове конный завод и занялся разведением верховых лошадей. Другой завод он организовал в Воронежской губернии на реке Би-тюг. Получив на первых порах неплохие результаты, он возомнил себя знатоком. А на 25 лет раньше именно А.Г. Орлов заложил конный завод и начал на нем селекционную работу с рысаками - и очень успешно. Разумеется, достижения Орлова были неприятны Ростопчину, тем более, что начинания Федора Васильевича совпали с возвращением конкурента на родину.

В 1803 г. Ростопчина постигло новое разочарование. Он просил С.Р. Воронцова прислать ему из Англии несколько местных овец и баранов. Ростопчин знал о строгом наказании (вплоть до смертной казни), грозящем тому, кто попытается вывезти этих животных за пределы страны. Однако он ссылался на то, что незаконные продажи все-таки происходят. Воронцов не выполнил просьбу, и переписка между ними прервалась на десять лет. В то же время Федор Васильевич хорошо знал, что Воронцов помогал А.Г. Орлову покупать английских скакунов для его завода. Неприятны Ростопчину были и дружеские отношения этих двух людей. И третье письмо А Г. Орлова служило своеобразным напоминанием дипломату, кто был его приятель и, возможно, родственник (дочь Орлова, Анна Алексеевна, считалась наилучшей партией для сына Воронцова - Михаила Семеновича).

стр. 109

стр. 110

Трудно было пережить Ростопчину назначение А. Г. Орлова в 1806 г. командующим милицией 5-й области, в значительной степени сформированной на средства его и дочери, за что он был удостоен благосклонного рескрипта Александра I.

Не мог Федор Васильевич спокойно смотреть пусть на внешнее, но примирение в прошлом двух заклятых врагов: Е.Р. Дашковой и А. Г. Орлова. Как посмела она его посетить? Как могла она пить за его здоровье и даже пройтись с ним в полонезе? Выдумкой третьего письма граф разрушил легкие мосты примирения между этими людьми.

Наконец, сам граф А. Г. Орлов - мужественный человек, силач, хлебосол, благотворитель, истинно русский человек, несомненно, затмевал Ростопчина, постоянно говорившего о своей "русскости".

Упоминавшееся выше письмо Федора Васильевича к сестре Александра I Екатерине Павловне от 24 марта 1810 г. было первым шагом к достижению высокой должности. Через несколько недель он отправляет ей новое послание: "Государыня! Верьте сим двум неоспоримым истинам, что император Павел, взойдя двадцать прежде лет на российский престол, превзошел бы делами Петра Великого и что Ростопчин, не имея дарований Меншикова, Шафирова и Остермана, более их был предан, верен и признателен своему благодетелю. Найдя верный случай, отправляю к ВИ Высочеству записки о происшествиях, коим я был очевидец. Тут нет ничего упущенного, ничего прибавленного, и картина страшного сего дня писана с истины...".

Итак, следующий документ, "писанный с истины", который охотно цитируют ученые, является "Последний день Екатерины и первый день царствования императора Павла I". Под запиской стоит дата 15 ноября 1796 г. Однако сохранившиеся в архивах ее списки свидетельствуют о более позднем написании. В пользу этого говорит и стиль документа, не сочетающийся с чрезвычайно ровным изложением, маловероятным при описании событий по горячим следам; к тому же в тексте нельзя различить, что видел сам автор, а что ему рассказали.

Кроме того, автор допустил и непростительные фактические ошибки, например, описание времени и обстоятельств инсульта Екатерины II, сцены опечатывания архива государыни, времени ее смерти (22 ч 15 мин вместо 21 ч 45 мин) и др. Спрашивается, почему свидетель, записавший ход событий по горячим следам, допустил их? Есть два ответа: во- первых, "Последний день..." писали значительно позднее, а обещание прислать его в скором времени торопило автора, и он не успевал свериться с документами. Во-вторых, факты, изложенные в нем, преднамеренно искажены.

Размышляя над "Последним днем", у меня возник вопрос: с какой целью Ф.В. Ростопчин послал рукопись Екатерине Павловне? Если бы он характеризовал записку, как "писанную с истины" без упущений и прибавлений, например, в письме к С. Р. Воронцову, - было бы понятно. Но эти строки адресованы дочери Павла I, которая многое могла узнать от своих родственников (непосредственных участников событий) и, прежде всего, от брата Александра. Трудно поверить, что граф рассказал больше, чем знал император.

Федор Васильевич предпринял, несомненно, рискованный шаг, во-первых, потому что достаточно бестактно заявил о своем обладании "самовернейшей" истиной. Во-вторых, если Екатерина Павловна чего-то не знала и не могла выведать у брата, то сообщать ей подобную информацию было опасно, ибо это могло прогневить Александра I и их мать - Марию Федоровну, что Ростопчин, человек хитрый, прекрасно знавший нравы своей среды, хорошо понимал. И уж, конечно, он не верил, что Екатерина Павловна выполнит его просьбу никому не показывать присланные ей интереснейшие материалы, скорее всего, предполагал обратное, что и произошло.

Ростопчину, стремящемуся к государственной деятельности, отрицательная реакция царского семейства совершенно была не нужна; следовательно, текст "Последнего дня" не должен раздражать императора. С другой стороны, для чего повторять известное, или писать о предметах, связанных с неприятными переживаниями? На мой взгляд, текст фа-фа мог понравиться венценосным особам, если он сглаживал некоторые острые вопросы, возникшие во время короткой болезни Екатерины II и ее смерти. Действительно, мы не находим в "Последнем дне" ни слова о возникшей проблеме престолонаследия.

В рассматриваемых опусах Ростопчина есть, по моему мнению, глубокое общее: они снимают, пусть внешне и не искренне, два неприятных вопроса, относящихся к первым и последним дням царствования Екатерины II, смерти Петра III и смены наследника престола. Вероятно, Ф.В. Ростопчин полагал, что подобные "исторические акты" понравятся Александру I, в манифесте о вступлении на престол провозгласившему обязанность управлять народом "по законам и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей Бабки Нашей Государыни Императрицы Екатерины Великия, коея память Нам и всему отечеству вечно пребудет любезна...". Граф не ошибся, своими "творениями" он достиг желаемого - стал московским генерал-губернатором.

Бросающаяся в глаза близость дат (11 и 15 ноября 1796 г.) обоих "документов" (так называемого третьего письма Орлова и "Последний день Екатерины и первый день царствования императора Павла I") происходит из-за близости времени их письменного оформления - 1810 г., поскольку третье письмо А. Г. Орлова было устно сообщено Е.Р Дашковой, скорее всего, в 1804-1806 гг.

Результат критического изучения этих "авторитетных" источников требует пересмотра трактовок некоторых исторических событий и эпох на основании хранящихся в архивах документов.

стр. 111

Криминалистическая лаборатория

ЗАКЛЮЧЕНИЕ СПЕЦИАЛИСТА

N 3/252

Составлено 24 октября 2001 г.

г. Москва

Из редакции журнала "Наука в России" Президиума РАН на почерковедческое и автороведческое исследование поступили исторические материалы, связанные с жизнью и деятельностью графа А. Г. Орлова и великого князя Петра Федоровича.

В рамках настоящего заключения объектами автороведческого исследования являлись тексты трех писем А. Г. Орлова из Ропши (два письма исполнены им собственноручно, третье письмо, список Ростопчина, исполнено другим лицом, но авторство приписывалось Орлову). Объектами почерковедческого исследования являлись рукописные записи на листах 1, 2, 14 "Последнего дня Екатерины".

Автороведческое исследование

Все три исследуемые письма - два собственноручные письма Алексея Орлова и список Ростопчина - объединены тематически и по содержанию, по-видимому, они адресованы одному и тому же адресату (Екатерине II) и речь в них идет об одном и том же лице, именуемом "он" и "урод" (Петр III). Собственноручные письма Алексея Орлова не вызывают сомнений - помимо того, что они написаны одной рукой, они отличаются близостью стилистики и манеры изложения, в них есть дословные совпадения, особенно в обрамляющей части (способ обращения к адресату, подпись под текстом).

Список Ростопчина, являясь тематически и содержательно близким к письмам Алексея Орлова, не является сколько- нибудь точной копией возможно существовавшего подлинного письма. Это касается графического оформления текста (не воспроизведена склонность Алексея Орлова к употреблению выносных букв), особенностей авторской орфографии (не воспроизведена склонность к слитному с последующим словом написанию предлогов и союзов, неразличение "ъ" и "ь") и пунктуации (Алексей Орлов избегает знаков препинания и заглавных букв). В связи с этим три перечисленных уровня строения текста приходится исключить из сравнительного рассмотрения. Они не свидетельствуют ни за, ни против авторства Алексея Орлова.

Таким образом, если предполагать, что исследуемый текст составлен на основе гипотетического текста Орлова, то он может быть лишь результатом редакторской и корректорской его правки.

Для разрешения вопроса об авторстве в случае допустимой редактуры пригодны только лексический и синтаксический уровень текстовой структуры. При сопоставительном анализе текстов писем N 1, 2 и письма N 3 наблюдаются не столько индивидуальные стилистические различия, сколько направленный стилистический сдвиг: текст списка изложен последовательнее, грамотнее, в нем меньше разговорности и диалогичности. Это можно проиллюстрировать количественными расхождениями, например, графиком сравнительного распределения частей речи (а).

На графике показано, что список Ростопчина существенно отличается от писем Алексея Орлова по двум значениям - большим количеством глаголов и меньшим количеством прилагательных. Это соответствует субъективному впечатлению от списка: основное внимание в нем уделено событийному ряду, изложенному подробно, тогда как оговорок и уточнений - значительно меньше, чем в письмах Алексея Орлова.

Примерно такая же картина наблюдается в сравнительном распределении союзов (b).

В списке Ростопчина понижена доля разговорных союзов "и" и "а". С другой стороны, достаточно большой вес имеют отсутствующие у Алексея Орлова логические союзы "но" и "или".

Есть существенные отличия в употреблении предлогов (с).

В списке отсутствуют предлоги "в" и "к", но наблюдается сильное превышение в употреблении предлога "на". Это свидетельствует о серьезном различии логических структур изложения.

В списке отсутствуют характерные для писем Алексея Орлова разговорные слова "тот", "так", "теперь", нет поддерживающих диалогичность стиля местоимений "вы", "ваш", "наш", вдвое чаще употребляется отрицательная частица "не", употребляется в экспрессивном значении союз "как". Вместо обращения "вы" используется более фамильярное "ты" (по имеющимся в нашем распоряжении материалам мы не можем оценить допустимость такого обращения; оно может быть как естественным результатом эмоционального состояния писавшего, так и ошибкой фальсификатора, переоценившего степень близости автора и адресата).

Проиллюстрированный стилистический сдвиг между письмами Алексея Орлова и списком Ростопчина, а также существенно различный уровень культуры речи в этих

стр. 112

документах позволяют сделать вывод о том, что А.Г. Орлов не является автором "третьего письма" из Ропши, представленного в виде так называемого списка Ростопчина.

Почерковедческое исследование

Рукописные записи на листах 1, 2 "Последнего дня Екатерины" исполнены одним лицом, о чем свидетельствует естественный характер вариативности особенностей выполнения одноименных движений при образовании письменных знаков, естественная блочная структура движений при письме.

Рукописные записи на 14 листе "Последнего дня Екатерины" исполнены другим лицом, о чем свидетельствует иной вид распределений характеристик выполнения сопоставимых движений при образовании письменных знаков, а также иная динамика движений при исполнении ряда системных движений.

Специалист А. П. Коршиков (подпись)

per. N 16/3/3/1719

Постоянный адрес данной публикации: