1

Седьмой международный конгресс исторических наук состоялся 21 - 28 августа 1933 г. в Варшаве.

От Первого конгресса, бывшего в 1889 г. в Париже, нынешний конгресс отделяет целая историческая полоса, характеризующаяся чрезвычайно большими переменами в положении буржуазии и в развитии ее идеалов.

В 1889 г. буржуазная историография, родившаяся в вел овых битвах XVIII и начала XIX в., торжественно праздновала по случаю 0-летнего юбилея Великой французской революции свое вступление в полосу длительно-устойчивого господства и "органического" развития. Правда, это господство было и тогда относительным, поскольку революции 1848 - 1871 гг. дали знать всему миру о том, что на политическую арену выступает новый класс - пролетариат, несущий новую революционную идеологию - марксизм.

Последовавшие затем революция 1905 г., мировая империалистическая война и Октябрьская революция 1917 г. внесли новые грандиозные перемены в политическое положение буржуазии и в развитие ее идеологии.

Грозным предостережением господству буржуазии явился факт диктатуры пролетариата и успешного строительства социализма в СССР. Идеологические позиции буржуазии оказались сбитыми непрерывно растущим распространением и упрочением идей революционного марксизма.

Конгресс историков в Осло в 1928 г. был уже отмечен влиянием усиливающегося во всем мире всеобщего кризиса капитализма и одновременно явился свидетелем роста успехов социализма в Советском союзе, делегация которого впервые появилась на международном историческом конгрессе, открыто противопоставил марксизм буржуазной исторической науке.

До тех пор международные конгрессы историков протекали в обстановке парадных, праздничных встреч официальных историков буржуазных стран, полностью отражая политические симпатии и антипатии правящих групп буржуазии.

В 1903 г. состоялся Второй международный конгресс в Риме, где историкам была предоставлена полная возможность наслаждаться историческими воспоминаниями у руин римского Капитолия и переживать эстетические чувства перед шедеврами Микель-Анджело. Политически растущей итальянской буржуазии, стремящейся к самостоятельной роли в концерте великих держав, эстетические переживания историков могли помочь протянуть исто-

рическую нить от могущества Римской империи к маячившему идеалу новой крупной империалистической державы.

Каждая группа историков была представлена на конгрессе в Риме как национальная делегация, находящаяся под официальным покровительством правительства своей страны. Только польские историки, принадлежавшие тогда к трем различным государствам, не могли представлять единой польской государственности. Историки царской России на Римском конгрессе не присутствовали вовсе. Официальная русская историческая наука не посылала еще своих представителей для демонстрирования верности принципам "самодержавия, православия и народности". После революции 1905 г. русские историки появляются на конгрессах, хотя и не в качестве официальных, правительственных делегатов.

На Третьем международном конгрессе в 1908 г. в Берлине появляется от Российской академии наук проф. Лаппо-Данилевский и совершенно не фигурируют польские историки, переживавшие период наиболее яростных гонений и репрессий и со стороны царского самодержавия и со стороны германо-австрийских притеснителей.

Четвертый исторический конгресс состоялся в 1913 г. в Лондоне, где тот же академик Лаппо-Данилевский сделал доклад на тему "Идея государства в ее развитии в России от смуты XVI века до реформы 1861 года". На этом конгрессе Лаппо-Данилевский сделал предложение об организации следующего, пятого конгресса в Петербурге и стал во главе Организационного по его подготовке. Война сделала невозможным созыв этого конгресса и вообще сделала невозможным какие бы то ни было интернациональные связи буржуазии, разбившейся на два воюющих империалистических лагеря. Международные конгрессы перестали созываться. Лишь с окон-ны была сделана попытка созвать конгресс в 1923 т. в Брюсселе, твующей оказалась англо-французская группа историков. Немецкие историки не были приглашены вовсе. Зато польские историки -м конгрессе впервые представительствовали независимую, государ- восстановленную буржуазную Польшу. Они были представлены в личестве и весьма активно демонстрировали свои симпатии "ге-Бельгии", сделавшей конгресс историков не только свидетелем полученных ею во время войны, но и представившей на "суд и свои претензии к германскому империализму.

Первым после войны действительно международным конгрессом историков, на котором присутствовали и немецкая и советская делегации, был конгресс в Осло в августе 1928 г. И этот конгресс, как и его предшественники, носил явную печать тех разногласий, которые раздирали империалистический мир.

Из 700 делегатов, представлявших 40 стран, французы имели 144 делегата, поляки - 54, т. е. обе союзные страны имели 30 проц. всего состава конгресса. Из 360 докладов французы имели 75 и поляки - 42, вместе - 177, т. е. опять 30 проц. Совместные выступления и взаимная поддержка вносимых французской и польской делегациями предложений наложили свой отпечаток на его политическую физиономию.

Таким образом все рассмотренные нами конгрессы историков своим флагом "исторической об'ективности" охотно прикрывали политические интересы буржуазии той страны или той группы стран, которая на данном этапе господствовала в концерте "великих держав".

2

Каково же было политическое значение Варшавского исторического конгресса? Ответ на этот вопрос непосредственно связан с выяснением - хотя бы, в самых общих чертах - международной обстановки и тех задач, которые ставит буржуазия в этой обстановке перед исторической наукой.

Советская делегация на VII международном конгрессе в Варшаве. Сидят (слева направо): проф. А. М. Панкратова (Москва), акад. В. П. Волгин (Ленинград), акад. Н. С. Державин (Ленинград). Стоят: проф. П. Ф. Преображенский (Москва), акад. Н. М. Лукин (Москва), проф. П. О. Горин, през. Академии наук (БССР)

Соотношение сил на исторических конгрессах после войны, как и в Международном историческом комитете, отражает политическое соотношение сил в международном масштабе, являясь как бы "историческим" изданием Лиги наций.

Конгресс в Варшаве в этом отношении не представлял исключения. Он отражал с большой четкостью нынешнее соотношение сил в империалистическом лагере. Последнее сказалось в том факте, что, несмотря на свою численность, французская делегация уже не пользовалась тем безраздельным влиянием, какое она имела в Осло. Гораздо большим почетом пользовалась "маленькая, но импозантная", по характеристике польских газет, английская делегация во главе с проф. Темперлеем. Повышенным влиянием на конгрессе пользовалась также и итальянская делегация. И, разумеется, совсем особое положение занимала польская делегация, поскольку конгресс происходил в Польше и имел большое значение для ее внешней политики.

Азбуку марксизма, что история - самая политическая из наук, буржуазия не только знает, но и умеет использовать, хотя весь арсенал аргументов о необходимости исторической "об'ективности", "аполитичности" и "беспартийности" науки извлекается ею при каждом удобном случае. Впрочем декорация некоторой условной "объективности" украшала только аудитории Политехникума, где ученые-историки всего мира в интересах "об'ективной" науки читали свои доклады, ограничив свою тематику хронологическими рамками довоенного времени. Уже за их пределами - в выступлениях в прессе, на приемах и банкетах, как и во всех официальных декларациях ярко политическое значение исторического конгресса для международного положения Польши подчеркивалось совершенно открыто.

С наибольшей откровенностью подчеркнул это политическое значение конгресса "Наш пшеглонд" (от 28 августа):

"Собравшийся 21 августа с'езд ученых не представляет для обыкновенных граждан никакого значения, но для государства это бенефис пропаганды министерства иностранных дел, который принуждает высоких государственных людей произносить речи и взаимные комплименты..."

Этими взаимными комплиментами между историками и политиками конгресс открылся и ими же закончился. В большой приветственной речи, которой открыл конгресс премьер-министр т. Енжеевич, на тему "О созидателях и исследователях истории" указывалось на необходимость теснейшего союза между теми, кто "исследует историческую правду", т. е. историками, и теми, "кто творит правду живую, правду истории", т. е. политиками, ибо "как тот, кто судит о прошлом, так и тот, кто сам будет предметом суждения будущих поколений, держат руку на пульсе человечества".

"Я вижу, - говорил министр в речи, вызвавшей овацию конгресса, - как они (ученые и политики), хотя взоры их обращены в противоположные стороны, подают друг другу руки и как в основе этого союза лежит одно и то же стремление - узнать судьбу и назначение человека!" ("Курьер поранный" от 23 августа).

В несколько более прозаических выражениях и более конкретно писала о политической важности исторической науки вообще и Варшавского конгресса в частности вся польская пресса.

"Историки действительно в наше время играют важную и ответственную роль, - писал в лодзинской "Республике" д-р Тадеуш Ландецкий, - к их советам прислушиваются правительства, в их высказываниях черпается народная мудрость, с их мнениями считаются и на них основываются всякие общественные и политические факторы" ("Republika" от 20 августа).

Положение историков на службе политики еще более откровенно охарактеризовал "Дзень польский", подводя по окончании конгресса его политические итоги.

"Историки в большей степени, чем представители других наук, имеют влияние на формирование мнения не только путем своей научной деятельности, но также через свое участие в публицистике, через близкую связь с политическими и дипломатическими сферами большинства могущественных государств. Их глазами многие будут смотреть на Польшу. Хорошо, что удалось им показать Польшу в действительности и удостовериться в ценности государства и народа. Это является помимо успеха нашей науки другим важным фактором общего успеха" ("Dzien polski" от 7 сентября 1933 г.).

Варшавский исторический конгресс дал повод для весьма четких и заостренных формулировок буржуазных ученых и политиков об общественной роли исторической науки и ее связи с политикой. В то время как под традиционным флатом об'ективности в секциях читались доклады об ассирийских письменах или о шнуровой керамической культуре, о движении хазарских племен или о культурном значении крестовых походов, вся польская печать - почти без различия оттенков - подчеркивала, что чем более удален от нас исторический факт, тем более очевидна связь истории с политикой; их союз, а иногда слияние приносят наилучшие результаты. Устранение истории от жизни угрожало бы ей потерей ее общественного raison d'etre (смысла существования). И наоборот, использование истории является необходимым для улучшения политического положения общества.

"Правительство, которое устранило бы из своего поля зрения историю, принесло бы этим большой ущерб своей государственной политике и интересам своего народа" - такой общий вывод делался неоднократно и в различных вариациях повторялся в течение всего конгресса различными органами печати.

В чем же они видели политическое значение для Польши Варшавского исторического конгресса?

Они его видели прежде всего в том, что история должна доказать и показать право современной буржуазной Польши на ее будущее место

Открытие VII международного исторического конгресса в Варшаве

среда великих держав. Исторические исследования привлекались в качестве решающего аргумента в современных политических устремлениях Польши, в ее международных отношениях.

Указывалось также, что ученые-историки всех стран, приглашенные в Польшу, станут больше интересоваться и заниматься польской историей. С другой стороны, они будут иметь возможность путем личных впечатлений ознакомиться с культурными достижениями Польши. "Будучи среди нас, - писала "Газета польска", - осматривая выставки, музеи, наши научные достижения, не один ученый должен будет пересмотреть свои прежние взгляды, дополнить свои сведения и убедиться, что польская наука вопреки всякому противодействию была творческим достижением польского духа".

Самый факт созыва Международного исторического конгресса в Польше направил многих иностранных и польских историков на темы, так или иначе связанные с историей Польши. Исследование же исторических польских тем, как самых актуальных, так и идущих далеко в глубь истории, должно будет, по мнению польских кругов, способствовать улучшению международного положения Польши. Так например цикл докладов, посвященных вопросам Балтики, "обработанных об'ективно и научно, взятых в исторической перспективе, должен подтвердить то, что политики и дипломаты говорят о наших правах та "морское побережье", - так комментировала официальная "Газета польска" практическое значение Варшавского конгресса.

В более "объективных" и ученых, но по смыслу в тех же выражениях комментировал значение работы иностранных историков над польскими историческими темами и председатель организационного комитета проф. Дембинский в статье "Рим - Варшава" ("Pologne litteraire" от 15 августа).

"Исторические работы о Польше, - писал он, - в которых иностранные писатели должны будут констатировать многочисленные связи, соединявшие на протяжении веков нашу историю с историей Западной Европы, к которой мы принадлежим, укрепят доверие двух миров... Входя в контакт и в интимное общение с польской действительностью, они (иностранные историки) могут спросить себя, как и почему политически угнетенная нация, лишенная своей независимости, могла сохранить свое единство, находя опору в воспоминаниях своего прошлого, черпая свои духовные силы в источнике вдохновляющих национальных традиций".

И иностранные историки, главным образом принадлежащие к господствующей в международном историческом объединении англо-французской группе, действительно живо откликнулись своими докладами, подчеркивавшими значение "польского духа" и польской истории.

Таким образом, только что закончившийся Седьмой международный конгресс исторических наук, как и его шесть предшественников, еще раз (и на этот раз гораздо откровеннее, чем когда-либо) подчеркнул значение подобного рода исторических парадов, гораздо более актуальное для внешней и внутренней политики отдельных государств, чем для интернациональной науки.

3

Исторический конгресс в Осло состоялся в начале обострения мирового экономического кризиса. Конгресс в Варшаве происходил в условиях дальнейшего расшатывания самых основ капитализма и усиливающейся социальной неустойчивости всего буржуазно-капиталистического общества. Нашла ли свое отражение эта объективная социально-экономическая обстановка в работах конгресса, в его дискуссиях и решениях?

Непосредственного и прямого отражения кризиса ни в докладах, ни в дискуссиях на конгрессе мы не найдем, но весь его ход, содержание и значение конечно могут быть поняты только, если мы учтем влияние этого важнейшего Фактора современной мировой обстановки.

В зале заседания на открытии конгресса

Если бы оставаться на позиции поверхностного наблюдателя и с этой позиции заглянуть в высокие аудитории Политехникума, где точно в положенное время, утром и вечером, размеренно протекала работа секций конгресса, то, пожалуй, можно было бы действительно поверить, как описывали буржуазные корреспонденты, что в этих залах протекает тихая, но напряженная научная работа, далекая от политических тревог сегодняшнего дня.

"Кризис и пакт четырех, Гитлер и крах II интернационала перестают существовать, когда входишь в Политехникум - этот Атеней польской науки. Это спокойствие сверхчеловеков, которые спокойно относятся к современности и дискутируют над вопросами, которых не существует для профанов", - в таких и подобных патетических выражениях описывалась обстановка вокруг и на самом конгрессе.

Конгресс был окружен таким вниманием и заботой, таким гостеприимством и радушием, с такой готовностью в Варшаве откликались на малейшие пожелания иностранных гостей, что он для многих из них действительно был скорее культурно обставленной экскурсией с рядом праздников и парадных приемов, чем серьезным научным: с'ездом, на котором должна быть проведена плодотворная работа интернационального значения.

Это впечатление старалась всемерно поддерживать и официальная пресса, которая писала, что именно Польша является в настоящее время наиболее благоприятной гаванью, куда может укрыться от мировых бурь и потрясений истинная наука.

"Идя в первых радах народов и государств, которым чужды были захватнические, империалистские цели, для которых пацифизм и мир - не только фраза, Польша принимает гостей с сердечным приветом. Здесь найдут они необходимую для научной работы атмосферу мира и общественного равновесия" - писала "Газета польска". Конгресс ставил себе целью научное сближение историков всех стран и их совместную работу над важнейшими проблемами истории. Так по крайней мере официально формулировал его цели вице-президент Организационного комитета, варшавский профессор Гандельсман в своем интервью. Он указывал, что личный контакт ученых, ранее знакомых только по научным трудам, поможет исторической науке выйти за границы своих стран и распространить атмосферу приязни, доброжелательства, общественного контакта и взаимной заинтересованности между историями всех стран.

Предпосылкой для таких плодотворных результатов от встречи историков всех стран организаторы конгресса считали необходимость устранения всякого повода для политических столкновений между делегатами различных стран.

Этой цели должно было служить прежде всего ограничение тематики конгресса хронологическими рамками довоенного времени. Конгресс не должен был заниматься историей войны и послевоенного периода, чтобы не разжигать политических страстей.

Могло ли однако это устранение актуальной тематики ликвидировать возможность и опасность политических и идеологических столкновений на конгрессе? Разумеется, нет. Дискуссии по самым отдаленным эпохам и самым неактуальным проблемам иногда показывали, как неожиданно влияет столь опасная "актуальность" на историческую дискуссию вокруг самых древних периодов.

Нельзя оказать, что на Варшавском конгрессе происходила открытая борьба между различными буржуазными историческими школами и течениями.

Даже официальные историки Италии не развернули на конгрессе никаких принципиальных дискуссий по существу фашистского понимания истории, ее задач и методов. Ученые-историки фашистской Германии также не сделали ни одной открытой попытки теоретического и исторического обоснования фашистской теории, не выступив в защиту даже столь популярной в Германии расовой теории.

Прения на конгрессе редко носили принципиальный характер, вскрывающий идеологическое различие позиций и мировоззрения разных групп буржуазии. И все же конгресс отчетливо отразил политические и идеологические сдвиги международной буржуазии в направлениях ее фашизации. Это прежде всего выразилось в постановке наибольшего количества докладов националистического содержания и направления.

Характерным для этого процесса был и тот факт, что на конгрессе совершенно отсутствовали представители социал-фашистской теории и истории. Буржуазная мысль пытается и в области истории найти пути политической и идеологической консолидации фашизирующейся буржуазии. Прежде всего она ищет этой консолидации в создании единого фронта буржуазии против исторического материализма, все возрастающая популярность которого в массах и его революционизирующее воздействие на их сознание все более становятся угрозой самому существованию буржуазного порядка. С другой стороны, конгресс показал, что историческая наука, как и всякая другая наука эпоху распада капитализма, переживает тот же тупик, в каком находится и сама буржуазия.

Растерянная в условиях всеобщей неустойчивости, порожденной кризисом, буржуазная интеллигенция пред'являет сейчас особые требования к истории. Не находя опоры в настоящем, она ищет каких-то твердых корней своего существования в прошлом. В этом отношении настоящим трагизмом звучали смятенные вопросы молоденькой польской учительницы, вышедшей на трибуну в секции по преподаванию истории во время жаркого спора на тему о том, существует или не существует об'ективная историческая истина, обращенные ею к дискутирующим ученым профессорам:

"Скажите же, как нам быть завтра, как мы должны об'яснять в школе, есть ли в истории об'ективная, для всех обязательная правда или ее нет? И в чем эта об'ективная историческая истина выражается?"

Отражая сотни тысяч таких смятенных вопросов мелкой буржуазии, ищущей опоры в прошлом, потому что она отчаялась увидеть ее в настоящем, "Курьер поранный" писал о той базе, которую должна дать современному человеку историческая наука: "Сегодня, во время общего хаоса и социальных экспериментов, когда колеблются и распадаются всякие связи, когда идеологии и общественный строй оказываются не способными к дальнейшему развитию, когда интеллект с ужасом ищет новых форм человеческого существования и общественной деятельности, эта задача (создания в историческом прошлом опоры для неустойчивого настоящего. - А. П. ) действительно патетической важности".

Почему же мировой кризис толкает мелкую буржуазию к изучению прошлого и вызывает в ней такой интерес к нему? Потому что она все более и более разочаровывается в тех рецептах капиталистических политиков и в тех решениях всевозможных экономических и политических конференций, которые не только не дают никаких удовлетворительных ответов для настоящего, но и никаких надежд на будущее.

Возникающая на этой почве идеализация прошлого, где все кажется таким прочным и устоявшимся, ведет мелкую буржуазию к поискам в этом прошлом своей жизненной философии или по крайней мере ее корней. Чрезвычайно характерно то искание "исторического синтеза", которое отразил и конгресс в своих работах. "Исторический синтез" как новое откровение буржуазной исторической мысли противопоставляется историческому материализму. Эта теория - целиком продукт современного кризиса вообще и кризиса исторической науки в частности.

"Философия истории" современной буржуазии - как она излагалась в польской печати - крайне наивна и несложна. Она сводится к следующему. В XIX в. якобы существовала мистическая вера в историческое знание. В истории искали не только ответов на прошлое, но и предсказаний будущего. Потом наступил XX век с его потрясениями и социально-экономиче-

скими катастрофами (войны, революции). Вместо истории на первый план стали выдвигаться точные и естественные науки. История переживала состояние кризиса, отодвигаясь почти на положение художественного чтения, не имеющего научного и практического значения. Но после войны некоторые страны стали все чаще использовать историю в политических целях, превращая ее в орудие классовой борьбы или для восхваления принципа расы. Сейчас - делается отсюда вывод - должно быть пересмотрено отношение к общественной роли истории. И это требование "пересмотра" естественно для буржуазии сегодняшнего дня. Она настойчиво подчеркивает, что история еще нужна, ибо понимает, что растет опасность, угрожающая привести мелкобуржуазные массы в тупик либо свернуть в нежелательном для буржуазии направлении - к революционному марксизму. В среде буржуазных теоретиков начинаются сейчас поиски какой-нибудь общей философской основы для исторической науки в виде теории "панисторического синтеза". Эта "теория" заключается в попытке создания такой всеоб'емлющей (синтетической) "философии истории", которая свела бы к какому-нибудь единству разрозненные исторические факты.

По существу же "теория синтеза" является новым изданием идеалистических, риккертианских построений, подправленных кое-какими положениями "экономического материализма".

И эта эклектическая похлебка, сдобренная усиленно рекламируемым сравнительно-историческим методом, выдается сейчас за новое слово исторической науки!

Ни в чем так ярко не сказался кризис исторической науки, являющийся, разумеется, одним из проявлений всеобщего кризиса капитализма, как в этой беспомощной теории "исторического синтеза". По существу своему эта эклектическая теория является еще одной атакой буржуазии на исторический материализм как философию пролетариата, находящую все большее признание и распространение.

4

Каково было лицо Варшавского исторического конгресса? В конгрессе приняло участие 1.100 представителей (делегатов и гостей) от 40 стран Европы, Азии, Африки и Америки. Лучше всех представлена была польская историческая наука. По количеству делегатов и по числу прочитанных докладов польские историки были на первом месте. По неполным данным (официальной статистической разработки данных состава и работ конгресса еще не имеется) на конгрессе было сделано 327 докладов (намечено было около 400; 73 докладчика на конгресс не приехали). Из них поляки сделали 83 доклада, итальянцы - 63, французы - 51, немцы - 24, англичане - 18. Все остальные делегации сделали еще меньшее количество докладов. На конгрессе участвовало 20 проц. женщин, преимущественно из состава польской делегации. Из них 4 женщины-профессора, 1 доцент, остальные из среды преподавателей средней школы, работников музеев, библиотек и т. п. Женщины принимали на конгрессе активное участие, выступая с докладами и в прениях, особенно в секции по преподаванию истории.

Характерным для лица этого конгресса было большое количество делегатов - представителей духовенства и даже монашества различных церковных культов. Это об'ясняется тем, что в огромном большинстве школ, особенно католических, историю вообще и конечно историю церкви преподают лица духовного звания. На конгрессе присутствовали кардинал Кокосский, папский нунций Юлиус Мармаджи и другие представители церкви, в своих выступлениях подчеркивавшие необходимость теснейшего союза между историей и религией. Влияние на конгресс его "церковной фракции" проявилось не только в специальной секции по истории религии, но и в работе

многих других секций, как истории средневековья, преподавания истории и т. п. Даже в секции методологии и теории истории были выступления в защиту религиозной "концепции" истории.

Типичным также для лица этого конгресса являлось и большое количество среди делегатов недавних и настоящих правительственных лиц и политических деятелей различных стран. Делегатом конгресса и его почетным председателем был маршал Пилсудский. На докладах в пленуме конгресса присутствовали президент Мостицкий, премьер-министр Енжеевич, председатель сейма Овитальский и другие представители правительственной власти Польши. Но и от других стран в числе делегатов был ряд государственных деятелей: б. премьер-министр Румынии, проф. Иорга; б. министр просвещения Италии, проф. Феделе; чехо-словацкий министр иностранных дел, проф. Крафт; представитель французского правительства, профессор Сорбонны Шарль Диль и ряд других.

Разногласия в лагере буржуазии находят свое отражение и в среде историков. Вот почему исторический конгресс далеко не об'единил всей буржуазной исторической науки. Часть историков не примыкает к Международному историческому комитету и на конгрессах не присутствует. В Варшаву также не приехало много крупнейших представителей исторической науки, таких, как венский историк-специалист по истории средних веков - А. Допш, французские историки Жорж Буржен, Марк Блох, Бугле, Глотц, бельгийский ученый Пиренн и многие другие.

Среди конгрессистов - преимущественно профессора и доценты университетов, авторы научных трудов и исследований.

Переходя к беглой характеристике политического и научного лица отдельных делегаций, надо отметить, что весьма популярной на конгрессе была версия о господствующих на нем трех основных идеологических направлениях: либеральном, националистическом и марксистском. К первому причисляли себя англичане, французы и поляки. По тематике и идеологической направленности докладов польские делегаты однако с большим основанием могли быть отнесены к националистическому направлению. Ко второму относились итальянские и немецкие историки. Третье направление представляла советская делегация. Фактически конечно большой разницы между первыми двумя не было, и контакт между официальными и неофициальными фашистскими историками был настолько тесен, что границы между ними почти стирались.

Особенно большой восторг в Польше вызывали итальянские делегаты, возглавлявшиеся такими историками, как Барбагалло, Роберт Михельс, Феделе и др.

Немецкая делегация официально к национал-социалистической партии Гитлера не примыкала, но ее политическая ориентация была откровенно националистической. Некоторые же из них даже не остановились перед произнесением панегирика в честь Гитлера. Делегация была меньше, чем в Осло, а главное гораздо менее активна. Среди немецких делегатов были такие известные ученые, как проф. Бранденбург, проф. Гёч, Корнеман, Момзен, Фогель и др.

Что касается так называемого "либерального" направления, то надо сказать, что его представители не имели политического лица, определяемого принадлежностью к какой-нибудь одной буржуазной партии. Все его представители считают себя сторонниками буржуазной демократии, с большими шли меньшими ограничениями.

К "либеральному" направлению причисляла себя английская делегация, во главе с проф. Темперлеем, Гучем, Уэбстером и др.

Весьма малочисленной была делегация САСШ, из которой выделялся молодой ученый из Чикаго, проф. Готшальк.

Наоборот, многочисленной и активной делегацией в этой группе была французская делегация, во главе с такими известными историками, как Диль, Леритье, Камилл Блох, Анри Беер, Жорж Вейль и др.

Самой большой делегацией на конгрессе, как уже отмечалось, была польская делегация, имевшая в своем составе таких историков, как Дембинский, Тадеуш Зелинский, Гандельсман. Кутшеба, Чарновский, Мантейфель, Кот, Кордуба, Войцеховский, Гонсеровская и др.

Менее значительными были делегации от соседних с Польшей стран. Из них выделялась чехо-словацкая делегация во главе с проф. Бидло, австрийская - во главе с проф. Велькером, Венгрия - с проф. Лукиничем, Швейцария - с проф. Набгольцем и Румыния - с проф. Иоргой. Очень слабо были представлены Сербия и Югославия. Совершенно недостаточно были представлены внеевропейские страны. Не было совсем делегатов от Японии и Китая. Но совершенно неожиданно велика была делегация от Индии, возглавлявшаяся почему-то португальским иезуитом Херасом.

Белоэмигрантские делегаты в Варшаве были гораздо менее активны, чем на конгрессе в Осло. Не присутствовали такие белоэмигранты, как П. Струве, Кулишер, Соловьев и др.

Наибольшую гордость историков-эмигрантов составлял проф. Ростовцев (Америка), отличающийся своей открытой антисоветской активностью. Если в Осло он позволил себе демонстративный выпад против советской делегации и против ее руководителя М. Н. Покровского, то в Варшаве он на такое официальное антисоветское выступление не решился. Вообще белоэмигрантские историки не представляли единой делегации, а входили в состав делегаций стран, откуда они приехали. Наибольшую активность на конгрессе проявляла пражская группа эмигрантских историков во главе с проф. Флоровским и представителем так называемого "евразийства" - Савицким.

Что касается советской делегации, о деятельности которой мы скажем ниже, то она была единственным выразителем, единственным оплотом марксистского направления на этом конгрессе господства буржуазной исторической науки. Крайне незначительная численно (в ее состав входили всего шесть человек) советская делегация активно проводила в своих докладах революционную марксистско-ленинскую идеологию, наступала везде, где это ей по формальным условиям удавалось, отбивая атаки на марксизм там, где - как это было в секции по методологии истории - против него выступали представители буржуазной методологии.

Польская буржуазная пресса отмечала тот огромный интерес, который вызывали доклады советской делегаций среди членов конгресса и представителей польской общественности. Вместе с тем она пыталась смягчить этот вывод указанием на то, что этот интерес вызывался якобы "экзотизмом и сенсацией", вносившимися в серьезную научную среду советскими делегатами, над которыми "довлело ярмо исторического материализма и сознательной пропаганды".

Не находя ответа на свои мучительные вопросы у представителей официальной науки, представители растерявшейся мелкобуржуазной интеллигенции, о которой сказано выше, заполняли аудитории во время докладов и выступлений советских делегатов, пытаясь раскрыть смысл еще нового и не совсем понятного для них мировоззрения, ставшего знаменем освобождения миллионных пролетарских масс во всем мире.

5

Каковы же содержание и научная значимость работ Варшавского конгресса?

Научная работа конгресса протекала преимущественно в секциях и специальных комиссиях. Таких секций было 15, комиссий 13. В этих 28 секциях и группах, а также в 3 пленумах (два в Варшаве, один в Кракове) было сделано, как мы уже указывали, 327 докладов, при этом около половины всех докладов было на темы, связанные с историей Польши. Наибольшее число

докладов дала секция новой и новейшей истории - 29, затем (в нисходящем порядке) следующие секции: истории Восточной Европы - 24; средневековья и Византии - 19; истории религий - 19; древней истории - 13; истории литературы - 12; истории права - 11; вспомогательных наук - 1; истории искусств - 10 и т. п.

Наименьшее количество докладов было заслушано в секции методологии и теории истории - 6.

В специальных комиссиях и группах было заслушано: по истории евреев - 8 докладов, по истории путешествий и открытий - 7 докладов, по исторической демографии - 6 докладов, по истории гуманизма - 5 докладов и т. п.

Переходя к характеристике работ отдельных секций, необходимо отметить большую трудность установления сколько-нибудь определенной классификации тематики их работ. Секции формировались по случайно заявленным докладам, пестрым и разнообразным по тематике, в соответствии с индивидуальными предложениями отдельных историков.

Во всех секциях тематика докладов отличалась своей узкой специализацией. Почти не было широких обобщающих тем или больших актуальных проблем. Так, не состоялся доклад Допша "Государственная власть в средние века", доклад Кейльо "Исторический синтез и исторический материализм" и др. Совершенно не было (если не считать докладов советских делегатов) докладов, не только ставящих проблемы классовой борьбы, но даже упоминающих о классовой борьбе. Даже на пленарных заседаниях, где обычно ставятся наиболее общие и принципиальные темы, таких общих тем не было. Даже такой по теме как будто общий доклад, как доклад на пленуме ректора Краковского университета Кутчебы "Принципы власти и свободы в истории европейских стран от эпохи средних веков до наших дней", дал лишь методологически беспомощную классификацию различных типов и форм государственной власти.

Большую группу докладов - пожалуй, самое реальное, что сделал конгресс, - составляют доклады по истории Польши. История Польши занимала значительное место не только в докладах польских, но и иностранных историков. Польские историки издали к конгрессу два тома своих работ под названием "Польша - Седьмому конгрессу историков", значительная часть которых посвящена истории Польши.

Ряд докладов польских историков подчеркивал бесспорное право Польши на равное ее положение среди прочих великих держав, ее давние заслуги перед человечеством в области литературы, искусства, науки и т. п. Об этом говорил доклад Каморницкого "Возрождение в Польше и художественная жизнь", доклад Кота "Польская культура в эпоху Ренессанса", проф. Дембинского "Станислав-Август и его интеллектуальные сношения с заграницей", доклад Галецкого "Польша и восточный вопрос от Казимира Великого до Яна Собесского" и др.

Особо надо отметить доклады, которые обосновывали цели современной Польши в области внешней политики, например доклад Тышковского "Польша и Московское государство в борьбе за Прибалтику XVI - XVIH в.", "Польша и балтийский вопрос во второй половине XVII в." и т. д.

Из иностранных делегатов англичанин, проф. Гарлей прочел доклад на тему "Англия и польское восстание 1863 г.", француз Риттер - на тему "Польские эмигранты 1831 - 1832 гг.", итальянец Сильва - на тему "Джузеппе Мадзини и Польша" и т. п.

Взаимоотношения и торговые и культурные связи в прошлом Польши и Италии, Польши и Германии, Польши и Голландии и т. д. - все эти вопросы выяснялись и разрабатывались в докладах польских и иностранных историков. Недаром, подводя итоги, проф. Дембинский подчеркнул сугубое значение конгресса для польской исторической науки. А "Курьер поранный" от 31 августа в статье "Свет и тени" писал об этих итогах: "Конгресс фактически превра-

тился в международный конгресс о Польше. Польша и ее история занимают почтенное место, так как почти половина всех докладов посвящена истории Польши".

Наибольшее количество докладов было сделано в секции новой и новейшей истории, по тематике однако почти не выходившей за пределы XVII - XVIII вв. В ней меньше, чем в какой-нибудь другой секции конгресса, можно было найти какую-нибудь общую тематическую линию. Больше всего докладов в ней было посвящено проблемам международных отношений. Чехия и ее соседи в 1581 - 1611 гг., Испания и Франция в 1636 - 1638 гг., Англия в эпоху реставрации в 1660 г., Сицилия в эпоху Возрождения, университет в Падуе и его влияние на Польшу, польско-голландские отношения XVI - XVII вв., британская политика в Америке 1803 - 1808 гг. и т. д. и т. п. - таковы самые разнообразные темы, бывшие предметом обсуждения в секции новой истории. Самым боевым и самым актуальным вопросом не только в этой секции, но и вообще на конгрессе был вопрос об империализме, поставленный в докладе проф. Бранденбурга "Понятие и история империализма". Представители советской делегации тт. Лукин и Преображенский развернули серьезную критику этого доклада и противопоставили буржуазным теориям империализма ленинскую концепцию.

Более определенной, хотя менее активной, была секция истории Восточной Европы, созданная на Варшавском конгрессе по примеру конгресса в Осло, где была секция истории народов Северной Европы. Здесь особенно значительным был доклад проф. Бидло "Что такое история Восточной Европы", вызвавший оживленную дискуссию и критику со стороны советского делегата, академика Державина. Большой интерес представляли для делегатов и особенно гостей из среды польского учительства работы секции по преподаванию истории. Доклады проф. Момзена, Леритье, Мощенской, Мрозовской и других вызывали оживленные дискуссии, тем более, что именно на вопросах преподавания истории на конгрессе выявились принципиальные расхождения между историками различных идеологических и политических направлений. Столь же острая принципиальная дискуссия на конгрессе развернулась и в секции методологии истории, впервые созданной на Международном конгрессе. Здесь советская делегация в лице тт. Волгина и Лукина дала бой буржуазным ученым вокруг так называемого "исторического синтеза", о сущности которого мы говорили выше. Крайне бесцветной была работа социально-экономической секции, тем более, что из нее была особо выделена группа по истории социальных движений. В этой секции большинство докладов относилось к экономической истории средневековья и раннего капитализма. Совершенно не было докладов по истории рабочего и крестьянского движения. Такие доклады, как "История заводов СССР" Панкратовой или доклад Гонсеровской по истории польской горной и металлургической промышленности, в этой секции не только являлись исключением, но и были руководством секции отодвинуты к самому концу работ секции. Интересно отметить, что на Варшавском конгрессе весьма слабо проявили себя комиссии по национальному вопросу и по колониальной истории. Конгресс, стремившийся всячески избегать современной тематики, решительно уходил от постановки всяких острых политических проблем, а также от проблем истории буржуазных революций. Таким образом Варшавский конгресс историков ничем значительным не обогатил международную историческую науку ни в отношении конкретного исторического исследования какой-нибудь эпохи, ни в отношении методологии истории, даже возвращая ее в вопросах методологии вспять - на идеалистические позиции риккертианской теории.

6

Перейдем теперь к работам и политической роли советской делегации на Варшавском конгрессе.

Прежде всего наши доклады выделялись от прочих докладов на конгрессе самой своей тематикой. Формально они по тематике не выходили за пределы ограничений, поставленных уставом конгресса. Но их политическая направленность, резко подчеркнутые классовые установки, их содержание, касающееся революционных и социально-экономических проблем, делали наши доклады значительно отличными от тематики и характера всех остальных докладов на конгрессе.

Именно поэтому советскую делегацию пытались обвинять в том, что она вела себя открыто пропагандистски и своими остро классовыми постановками вопросов нарушала деловую академическую атмосферу конгресса. Из всех докладов советской делегации наибольший интерес вызвал доклад т. Горина "Колониальная политика царского самодержавия в Польше". Доклад был сделан им на польском языке, хотя официальным языком конгресса этот язык не являлся.

Таким образом именно советская делегация добилась признания на секции истории Восточной Европы, где делался доклад. Тов. Горин на основе новых архивных материалов подчеркнул не только русификаторскую и колонизаторскую политику царского самодержавия в отношении Польши, но и освободительную против этой политики борьбу русских рабочих и крестьян, руководимых большевистской партией. Доклад т. Горина привлек живейшее внимание польской интеллигенции и учащейся молодежи. Часть польской прессы, как "Курьер поранный" например, отмечала, что "этот прекрасный жест советского ученого вызвал симпатии в отношении его не только польских участников конгресса, но и среди иностранцев". Наоборот, враждебная нам часть польской печати во главе с эмигрантской "Молвой" старалась умалить научное значение доклада. Доклад Н. М. Лукина "Первый интернационал и Парижская коммуна" вызвал большой интерес как со стороны специалистов, так и со стороны многочисленной учащейся молодежи, явившихся на доклад. Доклад В. П. Волгина "От Бабефа к Марксу", который он сделал на заключительном пленуме в Польском театре, вызвал сдержанно положительные отзывы официальной печати. И только в "варшавской газете" появилась ядовитая характеристика с намеками на большевистски пропагандистский характер доклада. Газета указывала на то, что содержание и обстановка доклада создают иллюзию, что конгресс происходит не в Варшаве, а в советской Москве. "Порой кажется, - писал корреспондент, - что "то генеалогическое дерево, которое на наших глазах вырастает на сцене Польского театра: отец - Маркс, дяди - Фурье и Сен-Симон, дедушка - Бабеф, развивается в Москве, а не в Варшаве, и что мы сейчас пойдем все вместе на Красную площадь поклониться мавзолею Ленина".

Доклад П. Ф. Преображенского на тему "Русско-японская война и ее влияние на образование Антанты" польская буржуазная пресса и собравшаяся многочисленная аудитория встретили с большим одобрением, что не помешало "Газете варшавской" аттестовать т. Преображенского специально посланным Москвой "опытным агитатором".

Н. С. Державин, сделавший доклад на тему "Славяне и Византия в VI в.", дал решительную критику методологических установок буржуазных ученых в вопросе о методах изучения истории балканских народов. Польские газеты пытались выделить т. Державина в качестве "единственного, настоящего профессора", что однако не помешало той же "Газете варшавской" демонстративно называть его большевиком.

Доклад А. М. Панкратовой "История заводов СССР" явился совершенно новым по тематике и необычным докладом на Международном историческом конгрессе, тем более, что вступительное слово докладчика было целиком почти посвящено "запрещенному" отрезку времени - послевоенной эпохе, открывшей новую всемирно исторического значения страницу строительства социализма в СССР. Печать ограничилась лишь кратким упоминанием об этом докладе.

В отношении всех выступлений советской делегации польская буржуазная пресса отмечала высокую активность советской делегации с "точки зрения умения пропагандировать известные воззрения на суть исторического процесса", "всегда готовой атаковать буржуазные позиции".

Дело конечно не в положительных или отрицательных отзывах польской печати о советских докладах и докладчиках. Дело в том политическом резонансе, какой вызывали доклады и выступления советских делегатов среди той ищущей "исторической правды" мелкобуржуазной интеллигенции и среди тех вообще трудовых масс, которые заполняли аудитории во время этих докладов. Для многих из них выступления советских делегатов, дававших бой идеалистическим концепциям буржуазной истории, популяризировавших теорию исторического материализма, были первым новым словам, заставлявшим пересматривать все свое историческое мировоззрение. Это новое слово нашей делегации удалось забросить даже за пределы официальных аудиторий конгресса. Нами были прочтены публичные доклады, организованные жилищным рабочим кооперативом в одном из районов Варшавы, в Жолибуже.

Три публичных лекции - академика Волгина "Академия наук и социалистическое строительство", акад. Лукина "Маркс как историк" и А. М. Панкратовой "История пролетариата СССР" - были с огромным интересом прослушаны демократической и рабочей публикой Жолибужа, доотказа наполнившей аудиторию.

Необходимо отметить и положительное значение для пропаганды нашего "нового слова" советской выставки исторической литературы. К сожалению, она была открыта с большим запозданием - почти к концу конгресса. Все же она имела большое значение для показа достижений марксистской исторической науки в СССР и привлекла большое количество посетителей, превративших нашу выставку в библиотеку-читальню.

Положительный итог работы нашей делегации был бы значительно выше, если бы в нашей тематике не отсутствовали доклады по методологии истории. Два намеченных доклада т. Луначарского не состоялись из-за неприезда докладчика на конгресс. Чрезвычайно мало было также количество членов советской делегации, присутствовавшей на конгрессе. Шесть революционных марксистов при всей их активности ни в какой мере не могли развернуть должной критики тех буржуазных установок, которые давались в докладах во всех 15 секциях и 13 группах, работавших притом одновременно. И все же наличие этих шести историков-марксистов среди 1.100 буржуазных историков не прошло и не могло пройти бесследно.

Советская делегация сделала 6 докладов и провела 9 больших официальных выступлений по самым важным и боевым докладам конгресса. Она представляла собою небольшую группку активных пропагандистов исторического материализма и диалектического метода в применении к исторической науке на Варшавском конгрессе. Она противопоставила популярному среди польских историков лозунгу Станислава Сташица, гласящему, что "человеческая история - это борьба против всего, что мешает цивилизации", боевое марксово положение, что человеческая история есть борьба классов, в своем развитии приводящая к диктатуре пролетариата. Она показала, что успехи исторической науки возможны только на гранитной базе марксизма-ленинизма, что вне марксизма-ленинизма нет науки, а есть маразм и поповщина. И наконец она демонстрировала своими выступлениями и своей продукцией, что в мире есть только одна страна, где обеспечен подлинный расцвет науки, в том числе и истории. Это страна победоносного социализма и небывалого размаха социалистической культуры, это - СССР.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: