"...Твердое усвоение теории входит в то понимание воинствующего большевизма, боевой партийности, которое нам ставит партия как задание" (М. Н. Покровский. Речь на десятилетии ИКП).

Вступительная речь на заседании Общества историков-марксистов, посвященном 25-летнему юбилею революции 1905 года

26-XI-1930

Товарищи, разрешите открыть первое из наших собраний, посвященное 25-летнему юбилею 1905 г. Темой для этого первого собрания мы избрали массовую стачку и вооруженное восстание в первой русской революции в свете учения Ленина - доклад т. Ярославского. Мы выбрали неслучайно именно вооруженное восстание и массовую борьбу 1905 г. этой темой, потому что они являются до сих пор едва ли не самым актуальным моментом революции 1905 г. Нам не приходится больше делать вооруженных восстаний и массовых выступлений для захвата власти, но нашим Западным товарищам это придется делать, и вероятно в самом ближайшем будущем. Опыт наш в этом смысле, опыт, в конечном счете блестяще удавшийся в октябре 1917 г., имеет колоссальную мировую ценность.

Эта ценность будет все больше увеличиваться по мере того, как западноевропейские пролетарские массы все больше и больше будут втягиваться в настоящую вооруженную борьбу за власть с буржуазией и ее помощниками. Собственно говоря, вооруженная борьба по мелочам, нечто вроде партизанской борьбы, уже сейчас ведется на улицах Берлина, где не проходит трех дней, чтобы фашист не застрелил коммуниста; и коммунисты конечно не всегда являются пассивной жертвой такого рода метода, они иногда отстреливаются.

Чтобы показать вам, что Германия - все-таки приличная буржуазная страна, что там существуют соответствующие мерки для оценки событий, я напомню вам о недавнем случае (вероятно он сообщался в наших газетах), когда рабочего, случайно застрелившего фашиста, приговорили к шести годам каторги, а двух фашистов, которые сознательно, хладнокровно, самым подлым образом расстреляли двух комсомольцев, приговорили к двум годам тюрьмы. Так что, как вы видите, это страна до конца твердого, выдержанного буржуазного порядка: для рабочего-революционера одна мерка, а для фашиста - другая мерка.

Любопытно отметить, что фашисты готовятся к будущей схватке. Фашисты прекрасно организованы в военном отношении, они разделены на соответствующие военные единицы с офицерами, прошедшими империалистскую войну, во главе; они устраивают в Берлине настоящие маневры, они бегают по крышам (такую например вещь проделывают в рабочих кварталах Берлина), чтобы подготовиться к тактике уличного боя. Об этой работе - тактике уличного боя - нам, наверное, скажет т. Ярославский, ибо тема его громадна.

Что касается нашей страны, то хотя германские товарищи выдисциплинированы и организованы на диво, хотя наши товарищи - германские коммунистические рабочие - поражают своей выдержкой даже наших товарищей, приезжающих из СССР (а мы, казалось бы, тоже народ достаточно дисциплинированный), хотя эта сторона у них есть, но по части как раз подготовки к вооруженной борьбе дело обстоит гораздо

"слабее". И недаром один офицер рейхсвера - фашист - сказал: "Да, коммунисты конечно организованы, и у них народу много, но пушки и ружья есть только у мае". Что будет в конечном счете, я не берусь предсказать, - я не пророк, во всяком случае на переход этого самого рейхсвера на сторону восставшего народа конечно рассчитывать не приходится. Рейхсвер - это типичное войско, которое оторвано от общества, оторвано от масс, прошпиговано совершенно специфической идеологией и психологией, и надеяться, что оно станет переходить к восставшим, не приходится, скорее оно образует отряды именно этих самых фашистов.

Иначе может обернуться дело с людьми, идущими за фашистами. Несомненно, что за фашистами идет масса несознательных людей, сознание которых может проясниться, как это было с так называемыми добровольными оборонцами у нас в 1917 г. Но во всяком случае там вооруженная борьба не только приближается, но стоит буквально на пороге. Стоит только этим перестрелкам, которые были слышны на улицах Берлина в период выборов, - кто ходил по улицам, эти выстрелы частенько слыхал, - стоит этим выстрелам вылиться в более правильную перестрелку, и вооруженная борьба - уже факт.

С этой точки зрения, повторяю, наш опыт имеет колоссальное значение. Несомненно, что то, что у нас происходило или, точнее говоря, что у нас началось 25 лет тому назад, в высшей степени актуально.

Больше я вас не буду затруднять своими разъяснениями. Полагаю, что доклад т. Ярославского¹ нам всем будет ясен и понятен без всяких пояснений, и этот доклад гораздо лучше даст все то, что я хотел бы дать в качестве такого случайного оратора, каким я сейчас выступаю перед вами.

¹Вступительное слово М. Н. Покровским было произнесено перед докладом Ем. Ярославского "Опыт массовой политической стачки и вооруженною восстания с первой русской революции в свете учения Ленина". - Ред.

Выступление по докладу о преподавании истории

Май 1928 г.

Мы попали в такую полосу, когда вопрос о преподавании истории в школе дебатируется почти так же, как вопросы истории революции дебатировались в начале 1905, в конце 1904 гг. Я сегодня с утра разговариваю на эту тему. С утра, потому что было заседание комиссии о программе обществоведения в школах второй ступени, а теперь вот я попал к вам. Вопросов тут действительно целая тьма. Прежде всего тут приходится поставить вопрос о том, какие задачи ставит себе в общем образовании, в частности на рабфаке, история как таковая. Тут, как всякому известно, произошел излом, совершенно естественный. Я не знаю, как это происходило на рабфаке, но в школах второй ступени история была совершенно изгнана и заменена обществоведением, обществоведением не диалектическим, а описательным, значит метафизическим, берущим общество в том разрезе, как оно есть в настоящий момент. Это чрезвычайно привилось в нашей, в особенности провинциальной, средней школе. Очевидно тут педагог обрел наконец ту смычку, которая ему была нужна с существующим строем. С одной стороны, он преподавать диалектически не может, он не диалектик, он мыслит не диалектически. Про себя он думает, что революция - это плохое дело. Поэтому он не может стать на точку зрения нашей классовой борьбы. В то же самое время от него требуют, чтобы курс был современный, чтобы он не читал о египетских фараонах и меровингских королях. Вот и великолепно, я буду читать о современности, о кооперации, о кооперативах, банках и т. п., все это есть современность, я и буду это преподавать. Теперь пытаются историю вернуть обратно. Мне кажется, что когда мы историю возвращаем обратно, то надо поступать так, как мы поступаем с механически выбывшими из партии людьми. Их не прямо принимают обратно, а всегда ставят вопрос: что? зачем? какой человек? и т. д. Здесь нам надо так же поступать: какая история? зачем история? почему история? какие цели ставит? Если мы это существо в старом костюме выгнали и заперли за ним дверь, то теперь, когда мы его возвращаем, надо некоторым образом подвергнуть его исследованию. И тут возникает огромное количество недоразумений. Прежде всего некоторые старые педагоги, благополучно пережившие этот промежуток времени, обрадовались, что опять будут цари, министры, реформы и т. д. Мы заявляем, что надо вбить в этих царей, министров и реформы не осиновый, а железный кол. Так история никогда не будет преподаваться. Это первое.

Второе: надо совершенно трезво, реально выяснить, чего мы собственно ждем от курса истории. Тут приходится исходить отчасти из потребностей высшей школы, а отчасти из культурных потребностей, потребностей образования вообще. Чем отличается человек исторически образованный от человека исторически невежественного. Тем, что у исторически образованного человека есть некоторая сетка в голове, некоторые перспективы, и эта сетка позволяет ему ориентироваться в этих границах. Я приведу один пример, он очень хорошо это показывает. Один чрезвычайно выдающийся молодой философ приписал философу Антисфену такую фразу: "Если бы я встретил Афродиту, я бы застрелил ее". Из какого оружия застрелил бы, я не знаю. Защитники этого молодого философа упорно говорили о том, что лук и стрелы во времена Антисфена существовали. Они были бы в известной степени правы, если бы он сказал: "Если бы я увидел Афродиту, я бы застрелил ее". Но он говорит: "Если бы я встретил...", т. е. на близком расстоянии. Пока бы он смог достать лук и натянуть его, Афродита убежала бы. Это было совершенно гнилое оправдание. Эта фраза показывает, что блестящий молодой фило-

соф, автор многих статей, очень интересных, глубоких, не знает, когда было изобретено огнестрельное оружие. У него нет той сетки, по которой разбирается исторически образованный человек. Эту сетку, эту историческую перспективу нужно дать. Вовсе нет нужды, чтобы были цари и реформы, они вам в этом отношении не помогут. Но например история первобытной культуры в известной степени помочь может, поскольку она не даст вообразить, что, скажем, первобытный человек, отправясь из первобытной пещеры, сел в трамвай и поехал по своему делу. Так что эта сетка необходима.

Второе это - и тут нам до некоторой степени пригодятся, если не цари, то некоторые исторические персонажи, - это возможность читать исторические книжки, которые не все написаны марксистами. Тут нужно дать запас исторических собственных имен, чтобы человек, который встретит имя Луи Блана, понимал, кто это такое. Эта вторая задача конечно второстепенная и подсобная, на нее так и надо смотреть.

И наконец есть третья задача, гораздо более важная для нас. Надо добиться того, чтобы человек понимал, что история творится при Помощи классовой борьбы, что классовая борьба есть стержень, на который нанизывается исторический процесс. Старые курсы истории отличались двумя качествами. Во-первых, это была история государства реформистского, ибо государство из одной стадии переходило в другую при помощи мудрых реформ, сочиненных тем или другим царем или министром. Эта схема и поныне чувствуется в некоторых наших программах. Например в одной из них говорится: "Развитие общественного строя в России, начиная с Петра"; как это ясно рисуется самой формулировкой, здесь речь будет идти о губернских реформах, о министерствах и т. д. и пр.

Остановлюсь еще на вопросе о крепостном хозяйстве. Должен сказать, что в этом термине повинен до известной степени я. Я его ввел в науку с русской истории, меня уж теперь от него тошнит, ибо нельзя же идти от крепостного хозяйства. Нужно говорить о крепостном строе.

Для того чтобы пояснить свои мысли, я приведу пример, как старый курс подходил к реформам Екатерины II, к губернской реформе, и как подходим к ним мы. В старом курсе говорилось, что вот-де оказалось неудобным в административном отношении старое деление, и поэтому ввели новое. Мы же расшифровываем: почему неудобно? Пугачевщина показала, что властей слишком мало, сидят они слишком далеко, что они не спаяны между собой и с тем классом, о самосохранении которого идет речь. И в результате вместо огромных старых губерний, из центра которых губернатор не мог - особенно при тогдашних средствах сообщении, когда не только телеграфов, но и железных дорог не было, - не мог получать известий о начавшемся бунте вовремя, а получал, когда бунт уже охватывал его губернию. В меньших губерниях губернаторы будут сидеть гуще, да мало того, в каждом уезде посадить капитан-исправника, приблизить власть к народу, затем спаять эту власть с дворянством, с помещиками, капитан-исправник избирается среди них и т. д. Получается система самозащиты дворянского государства от новой пугачевщины. Как видим, подход совершенно различный.

Таким манером нам придется перестроить всю историю. Это - тяжелая штука, и для того чтобы это сделать, нам нужно сотрудничество трех элементов ученого, потому что нельзя себе представить, чтобы рядовой педагог одолел это. Тут нужно брать первоисточники, печатные конечно, в архив ходить не нужно, нужно уметь найти из печатных первоисточниках все, что нужно. Значит, во-первых, ученый. Во-вторых, политредактор. Это-само собой разумеющаяся вещь. Но главное, "ужен педагог, который бы умел это изложить. Это-вопрос, который для средней школы стоит более остро, чем для рабфака, потому что на рабфаке люди все-таки более взрослые, хотя говорят, что он становится менее взрослым, юнеет. Но по отношению ко второй ступени это - совершенно другое дело.

Наша программа для средней школы написана таким языком, что там в одной маленькой строчке дано содержание всех семинаров Института красной профессуры по экономике. И это для 12 - 14-летних детишек. Когда я на это указал, то авторы смутились и принялись вымарывать все эти места, но было поздно. Там был кредит, банки, теория денег - все в одной строчке. С этим приходится бороться, и нужно привлечь педагога, который умел бы ясно и понятно излагать то, что совершенно необходимо. И только сотрудничество этих трех элементов даст нам курс истории, который нам действительно нужен, курс, основанный в значительной степени на сыром материале и разгруженный от всей старой рухляди. Поскольку речь идет о ближайшей действительности, придется давать некоторые внешние сведения, потому что иначе люди не поймут книжек, которые будут читать. Вот как мне рисуется курс истории.

Спрашивается: этот курс истории должен быть оторван от обществоведения? Некоторые авторитетные люди считают, что он обязательно должен быть оторван. Это - совершенно немарксистский подход, хотя некоторые весьма авторитетные люди стоят на этой точке зрения.

Наконец в заключение два слова относительно моей книжки. Конечно моя книжка - это не учебник, который можно изучать лабораторным путем. Она может быть полезной книжкой для людей, знающих русскую историю, потому что она дает массу марксистских обобщений, которых как раз не хватает человеку, читавшему в свое время Костомарова, Соловьева и Ключевского. Она дает марксистские обобщения, марксистский метод, так что в этом смысле она полезна, но за исключением этого там ничего нет. Но ведь есть хрестоматии, которыми надо пользоваться. Существуют прекрасные хрестоматии, например Коваленского, она дает громадный материал.

Теперь несколько замечаний по вопросу о лабораторном методе. Совершенно очевидно, что на одном лабораторном методе далеко не уедешь. Необходимы учебник, книжка, необходимы и лекции. Меня например тянули на курсы уездных партийных работников, где я уже неделю читаю, - там лекции необходимы. В некоторых случаях необходимо просто давать прочесть книжку, известное количество страниц из книжки как пособие для лабораторного метода. А иначе ничего не даст этот лабораторный метод, даже перспектив не даст. Эти перспективы должен дать учебник, книжка, но без этих перспектив половины, 50 процентов, преподавания на рабфаке не будет достигнуто потому, что все-таки будут люди, которые будут заставлять Антисфена стрелять из револьвера в Афродиту. Так что тут какая-то рабочая книжка совершенно необходима. Стиль, изложение для рабфака должны быть несколько иные, чем для школы второй ступени, но содержание может быть приблизительно одно и то же. В чем тут различие? В школах второй ступени для детей давать систематический курс истории нельзя, придется дать сначала эпизодический курс, систематический для 12 - 14-летних детей давать нельзя. А на рабфаках, поскольку там молодежь в возрасте 17 - 18 лет, можно дать систематический курс. Это будет подходить ко второму концентру второй ступени. Вот о чем я хотел сказать.

Речь на заседании секции народов СССР

Разрешите открыть заседание секции народов СССР. Первоначально это было как будто только переименование из секции русской истории в секцию народов СССР, поскольку старая Россия исчезла и народности, которые она держала в тисках царизма, освободились и образовали свободный союз. Но чем дальше шло дело, тем все больше выяснялось, что эта перемена имеет неизмеримо более глубокое значение. В особенности это выяснил XVI съезд партии, но уже до XVI съезда совершенно очевидно выявилось, что дело не только в том, что мы, изменяя это название, подчеркиваем переход от насильственного объединения народов, некогда живших в пределах бывшей Российской империи, к свободному объединению тех же народов в Советский союз, а что дело идет действительно о постановке настоящей истории этих народов.

Тут я должен покаяться в большой ошибке нас, старых русских историков: по этой линии мы сравнительно мало замечали тот обман, в котором нас держали наши буржуазные предшественники, и, вероятно, причиной было то, что мы, великороссы, национального гнета не испытывали, этот сапог нас не жал, тогда как классовый гнет мы испытывали и с классовым гнетом мы боролись. Вот почему классовая черта чрезвычайно резко подчеркнута во всех наших писаниях, а к национальной черте мы стали подходить только тогда, когда перед нами оказались образчики такого невыразимого гнета, такого дикого варварства в области подавления национальностей и национальных культур, что просто живой человек не заметить этого не мог, особенно если этот живой человек был марксистом и большевиком. И когда я впервые подошел к так называемому "Завоеванию Кавказа", то тут передо мной развернулась такая картина, что я страдал бы исключительной исторической слепотой, если бы не показал подлинную политику царизма на этом примере. Затем я подошел к примеру Средней Азии, и я горжусь тем, что оба эти примера угнетательской политики царизма были мной освещены более двадцати лет тому назад, - эти статьи были написаны в 1908 и в 1909 гг. Потом я написал об Украине - тоже в надлежащем тоне, изобразил аннексию Украины Москвой. Но это так отдельными эпизодами и осталось до тех пор, когда мне пришлось писать о японской войне. Тогда передо мной встала Манчжурия, о которой даже по материалам Витте видно, что она была чрезвычайно колоритной колонией.

Вот так, случайно, мы подходили к этому вопросу, настоящим образом мы этим не занимались. Мы не замечали, что в сущности народы СССР имеют свою историю. Создание ее только теперь начинается. Но как начинается? Мне пришлось посмотреть книжку одного автора по истории Башкирии, - я извиняюсь перед этим автором, но тут мы имеем чистой воды компиляцию. Автор на первой странице ставит вопрос о том, что существует связь между башкирами и мадьярами или венграми. Но чем он это доказывает? Автор, зная башкирский язык, по-видимому, не знает венгерского языка, потому что никаких лингвистических параллелей не проводит, а ссылается на мнение одного венгерского монаха XIII столетия. Согласитесь сами, что это не есть научное исследование. И дальше идет в том же роде. Например экономические мотивы, которые толкали Московское государство в Башкирию и повели к ее захвату, освещены чрезвычайно слабо. Трудно понять, зачем московским царям нужна была Башкирия, для чего им нужно было туда идти. Это ясно показывает, что у нас нет истории народов СССР, кроме истории некоторых народов. Конечно история Украины есть, и независимо от того, что я написал 20 лет тому назад, есть большая история Украины. К сожалению, приходится там что-то выправлять, но она все-таки существует. Серьезная историческая литература имеется по Белоруссии, есть по Закавказью, главным образом по Грузии, но целый ряд народов не имеет

еще пока своей истории, а пока они не имеют своей истории, говорить о термине "История народов СССР" как о чем-то реальном нет никакой возможности. Эту историю нужно создать, и я считаю это сейчас нашей очередной задачей.

Создание марксистской истории народов СССР особенно необходимо еще и потому, что в этой области мы имеем чрезвычайно живую работу наших массовых врагов. С одной стороны, мы имеем остатки великорусского шовинизма, остатки чрезвычайно крупные, а с другой стороны, мы имеем местные национализмы, которые обыкновенно бывают связаны с зарубежными антисоветскими националистическими организациями. Тут мы имеем реальные усилия, и так как мы, большевики, всегда росли во всех областях на борьбе и нужен реальный враг, чтобы его бить, я откровенно признаюсь, что наши бои с давно умершими, иногда умершими заживо, хотя еще гуляющими по улицам Парижа, но совершенно мертвыми идейно людьми - с Милюковыми и их приятелями - не представляют интереса. Когда этот вопрос проходит перед нами на семинарах Института красной профессуры, бывает просто скучно говорить об этом. Что драться с этими людьми, когда они сами по себе сейчас могут драться только при помощи польских и румынских штыков? Мы будем драться с польскими и румынскими штыками, а что драться с этими людьми, которые не имеют никакого политического запаса? А тут мы имеем реальных врагов: белорусская подпольная организация была открыта недавно, украинская подпольная организация тоже; в свое время я писал по поводу грузинской подпольной организации. Тут мы имеем живого противника.

С другой стороны, мы имеем колоссальное живое массовое движение, которое идет с низов и которое неразрывнейшим образом связано с социалистическим строительством. Конечно социалистическое строительство заключается не в том только, что мы строим фабрики, заводы, гиганты или не гиганты, электрифицируем страну и т. д. Все это мог бы сделать и "государственный капитализм", и "уважаемые" люди, которые надеются на польские, румынские и прочие штыки, - они об этом и мечтают: вот мы всем этим завладеем и в порядке капитализма будем вести ту же работу, будем электрифицировать и т. д., и Днепрострой используем, и от Магнитостроя не откажемся. У них теперь-то именно слюнки и потекли, когда они увидели все эти возможности. Но сущность нашего социалистического строительства заключается в том, что у нас это делают массы, что двигателем является колоссальный энтузиазм масс, который можно сравнить только с энтузиазмом Октябрьских дней, а по широте размаха он, пожалуй, шире, потому что тогда действовал главным образом авангард, который был не очень широк, а сейчас действуют гораздо более широкие слои. Ив этом движении масс и заключается социалистическое строительство. Поэтому это и есть социалистическое строительство, а если бы все это делалось по приказу сверху, исключительно бюрократическим путем (а мы с бюрократизмом боремся все время, не могут сказать, что всегда успешно боремся, но боремся), - оно не было бы социалистическим строительством. Это движение масс конечно немыслимо без культурного подъема масс, а этот последний мыслим конечно только на той основе, которую эти массы имеют у себя. Нельзя вести социалистическую пропаганду на Украине на русском языке, она от этого потеряет 99 процентов своей эффективности. И уже конечно нельзя вести социалистическую пропаганду на русском языке в Казахстане, где этого языка большинство не понимает. Можно это делать, только опираясь на культуру этих масс, вовлекая эти массы в строительство, делая их активными участниками его.

Вот почему национальная проблема, совершенно неслучайно, встала в порядок дня XVI съезда, - потому что она теснейшим образом

связана со всем социалистическим строительством, со всем тем, что мы сейчас делаем.

Мы начинаем с чрезвычайно скромного переименования старого названия русской истории на новое название, подчеркнувши этим только тот факт, что раньше это было насильственное объединение в один кулак, а сейчас - свободный союз национальностей, но уже этот первый шаг сейчас приобретает громадное культурное значение. Создание истории национальностей конечно совершенно необходимо, в особенности истории революционной их борьбы. Как раз та серия докладов, с которой мы теперь начинаем, это есть серия, посвященная истории революционного движения различных национальностей, главным образом революционного движения наших дней. Я должен оказать, что это одна из самых интереснейших и наименее известных страниц. Мой сжатый очерк обвинялся в том, что очень бледно там дано национальное движение в 1905 г., но у меня кроме поляков и финляндцев, - а они сейчас вне Союза и о них говорить много не приходится, - совершенно ничего нет. Откровенно признаюсь, что просто я этик вопросов не знаю. Я знаю, что существовали местами национальные организации, но мне казалось, что значение их очень невелико. И только случайные факты, которые до меня доходили, - например факт такой, что чуваши прогнали одну учительницу, потому что она не знает чувашского языка и не желает преподавать на чувашском языке, - эти случайные факты показали, что я не знаю национального движения. И я боюсь, что для многих историков, которые начнут слушать эти доклады, многое в них будет откровением. Они познакомятся с фактами, которые для них были малоизвестны, а именно с участием в освободительной борьбе и в борьбе за свое освобождение угнетенных народов. До сих пор это было известно только по отношению к немногим народам и в чрезвычайно узких пределах. Теперь мы развернем целую схему.

Самое основное для нас - это уяснение колоссального значения подъема национальностей и истории этих национальностей в том социалистическом строительстве, которое мы в настоящее время ведем. Мы - историки - в этом вопросе пройти мимо этого не можем. Воображать, что можно жить только настоящим, только одним моментом настоящего, не заглядывая в будущее, не думая о прошедшем, - это совершенно немарксистское, не ленинское понимание. И Маркс и Ленин постоянно подходили к действительности с исторической точней зрения и постоянно требовали исторического подхода к действительности, без которого эту действительность понять совершенно невозможно. Маркс даже в свое время написал, что история - единственная наука, которую он признает.

А Энгельс написал в "Анти-Дюринге", что политическая экономия, основная общественная наука марксизма, есть наука по существу историческая. Так что наши великие учителя не представляли себе рассмотрения явлений настоящего вне этого исторического баланса, и мы только идем по их следам, пытаясь выявить те исторические корни, на которые опирается и должно опираться теперешнее массовое движение, и то национальное движение, которое, повторяю, невозможно оторвать от общей картины строительства социализма.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: