Автор: ОЛИФЕРОВ А. Н., д. г. н., проф. ТНУ

In the memoirs of Taurida National University professor A. N. Oliferov is told about the pre - and post-war years of his life: about the child and school years of the son of major forestry officer and then about activity of the young researcher of Crimean yailas and forests - the specialist-hydrologist of Crimean mountain-forest experimental station.

1. Предвоенные годы

Моя жизнь среди лесоводов Крыма началась с первого дня рождения - 12 августа 1925 года, в г. Феодосии, где мой отец - Олиферов Николай Дмитриевич - был лесничим. Вскоре наша семья переехала в г. Севастополь, отец стал старшим лесничим Севастопольского лесничества. Там мы жили до 12 сентября 1927 года - до дня знаменитого крымского землетрясения. По рассказам родителей вечером перед землетрясением животные вели себя очень беспокойно: собаки выли, а ослы, которых тогда было много в городе, громко кричали. Закат в этот вечер был необыкновенно красным. В момент землетрясения наша огромная медная люстра с 25-линейной керосиновой лампой упала с потолка. Стена нашего дома отошла и прежде чем она рухнула, родители успели выхватить меня из кроватки. После этого мы стали жить на лесном кордоне "Микензиевы горы".

В то время в лесной охране Севастопольского лесничества работали интересные люди. Мне особенно запомнился бывший главный царский ловчий Золотилов, который поразил мое детское воображение роскошной бородой.

На лесном кордоне у нас было много животных. Помимо лошади и служебной собаки - доберман пинчер - были козы, овцы, кролики, поросенок, кошка. Я был единственным и поздним ребенком, и меня родители очень любили, кроме того, я много общался с животными. Думаю, что это сыграло свою роль в том, что я вырос таким добрым и веселым.

Основной проблемой объезда Севастопольского лесничества были противоречия с местным населением - татарами. До революции леса принадлежали им и, когда татар задерживала лесная охрана за самовольные порубки, они удивлялись и обижались.

В свете этого вы поймете, с каким чувством я прочитал указ Президента Украины от 19 февраля 2002 года, в котором сказано о бесплатной передаче в частную собственность членам КСП Крыма и Карпат лесных горных делянок.

В 1936 году наша семья переехала в деревню Коккозы (ныне Соколиное), куда отец был назначен старшим лесничим (старшим специалистом) Куйбышевского лесхоза, последний в это время находился в Коккозах.

Лесхоз проводил в достаточно больших объемах заготовки древесины, и мне запомнилось неоднократное посещение лесной казармы "Орлиный Залет". Деревья там валили вручную, используя татарские топоры с фигурным вырезом,

стр. 15

чтобы топор не вяз в плотной дубовой древесине. Стволы трелевали и возили на волах. Волов, чтобы они не скользили, ковали - валили на землю, связывали все четыре ноги, подпирали их колом и ковали. Причем, так как у волов копыта раздвоенные, на каждую ногу прибивали по две пластинки-подковы. Очевидно, так делали очень давно, так как мой покойный коллега В. П. Душевский приносил и показывал мне различные конструкции древних подков, в том числе и подковы, которые покрывали копыто полностью. Мне было интересно пожить среди лесорубов, познакомиться с их оригинальным бытом, есть из общего котла.

Рис. 1. Объезд севастопольского лесничества, 1927 г.

В лесхозе был цех ширпотреба, в котором, помимо дубовой клепки для изготовления винных бочек, изготовлялись еще и тарпы - специальные татарские корзины. Тарпа носилась за плечами и являлась характерным предметом деревенского татарского быта. Татары проводили определенную работу по облагораживанию леса. Особенно старики, отправляясь по разным делам в лес, брали с собой садовый нож и производили прививку благородных сортов груш и яблок на лесных подвоях - поэтому в крымских лесах до сих пор остались "чаиры" - лесные сады.

В деревне Коккозы не было русской школы, а была только татарская, и мне в третьем классе приходилось ходить за 5 км в школу в деревню Фотисала (ныне Голубинка), где вместе с русскими обучались немецкие и болгарские дети. Осенью ходить в школу было хорошо. Дорога шла по фруктовым садам, где я на всю жизнь получил отвращение к яблокам - бумажный ранет. В непогоду же ходить в школу под дождем и снегом было тяжело.

Летом наступала благодать, и я очень часто бегал с ребятами в Большой Каньон Крыма, где мы ловили форель.

Мне, как сыну старшего лесничего, не было нужды в дровах, но семьям моих товарищей они были необходимы. Поэтому мы отправлялись на лесозаготовки на Орлиный Залет. Там мы выбирали большое сухое дерево, валили его, затем садились на него и с большой скоростью съезжали вниз к асфальтовой дороге Коккозы - Ялта. Здесь мы разделывали дерево, грузили его на коляски, у которых вместо колес были шарикоподшипники, и под уклон быстро ехали в Коккозы.

Но вернемся в 1936 год, когда отец, видя, как я учусь в школе, где все три класса занимаются в одной комнате татарской сакли, попросил перевода в г. Алушту. Там он получил должность старшего специалиста. В свете политики коренизации в то время он не мог быть назначен директором лесхоза, так как эту должность должен был занимать татарин.

стр. 16

Алушта - мой любимый город. Я жил там перед войной, будучи школьником, и в послевоенные годы.

Отец часто брал меня с собой, когда ездил по служебным делам в лес. Я очень рано научился ездить верхом, так как дома всегда была казенная лесхозовская лошадь. Мы ездили по Менонитскому шоссе (Кастель - Ай-Йори), посещали источник Ай-Йори и другие объекты в окрестностях Алушты.

Самым интересным, пожалуй, было посещение деревни Улу-Узень (теперь Генеральское). Жили мы там в семье лесника в сакле, в комнате, в которой не было мебели. По стенам были разложены подушки в ковровых чехлах, и стоял низкий круглый столик. За столиком, сидя на подушках, мы ели и пили катык - кислое овечье молоко и заедали его катламой - лепешками из пресного теста. Изредка хозяйка готовила чебуреки.

Лесниками в Алуштинском лесхозе работали не только татары, но и русские, были династии лесников - Доманские и Федотовы. С потомками этих фамилий я встречался, когда был в гостях у доцента нашей кафедры И. П. Ведя в Алуште.

На лесном кордоне у Федотова со мной произошел конфуз. Меня попросили съездить в ближайшую деревню Куру-Узень (ныне Солнечногорское) за хлебом. Я сел на лошадь и поехал шагом. Вдруг, проезжая мимо километрового столба, лошадь пошла рысью, а после следующего столба помчалась галопом. Самое неприятное ждало меня на следующем километровом столбе, когда лошадь остановилась и пошла шагом, а я полетел через ее голову. Хорошо, что отделался только сильными ушибами. Оказывается, это дети лесника, которые ездили за хлебом каждый день, приучили лошадь менять аллюр около каждого километрового столба.

В то время в Алуште еще не было праздничных демонстраций, а был только митинг около памятника правительству Тавриды. Я, естественно, шел в колонне лесхоза, а за нами подходил и выстраивался коллектив крымского заповедника. Первым в ней шел и нес красный флаг директор заповедника, в последствии легендарный командир партизанского движения в Крыму, А. В. Мокроусов с двумя орденами "Боевого Красного Знамени" на груди, полученными за гражданскую войну и за войну в Испании. Тогда человек с орденом был большой редкостью, а с двумя и подавно. Мы, дети, смотрели на него во все глаза...

Алушта того времени была чистеньким, уютным городком, где практически все жители знали друг друга. Эта спокойная жизнь была нарушена 22 июня 1941 года.

В воскресенье 22 июня я пошел на репетицию струнного оркестра, где играл на мандолине, в клубе им. Чкалова. Неожиданно репетиция была прервана, и мы услышали по радио выступление В. М. Молотова о том, что началась война. Враг быстро приближался к территории Крыма. Однако 1 сентября в нашей школе начались занятия и наш военрук К. А. Лусков (в последствии начальник

стр. 17

штаба Алуштинского партизанского отряда) вовлек меня в комсомольский патруль при Алуштинском истребительном батальоне. Этот патруль, также как и батальон, был организован при районном отделе НКВД. Нашей задачей было задержание диверсантов и наблюдение за берегом. Тогда в Алуште ждали немецкий десант с моря.

Мы патрулировали по ночам. В состав группы входил милиционер, вооруженный наганом, и двое школьников с винтовками. Мое участие в патруле продолжалось до 30 октября, когда был сдан немцам г. Симферополь. Эвакуироваться можно было только морем. Местные власти чинили препятствия в эвакуации. У отца был хороший товарищ болгарин Тачев - директор Алуштинского эфирокомбината, который согласился помочь нашей семье выехать из Крыма морем вместе с его учреждением.

В этот же день мы приехали в Ялту на линейке, где в порту уже заканчивалась погрузка коллекционными массандровскими винами парохода "Одесский горсовет", который вышел из порта вечером. Обстановка на причале была нервозная. Рядом с нами стоял теплоход "Армения", груженый ранеными из Севастополя. На него несли детей, больных костным туберкулезом. Кроме того, на теплоход поднялись разные начальники, успевшие покинуть Симферополь.

Рис. 2. А. Олиферов, 1936 г.

Судьба этого теплохода была трагической - он вышел из Ялты утром и был потоплен немецкими гидросамолетами на траверзе Ялты.

Наш пароход "Одесский горсовет" в первый вечер дошел до Коктебеля. Коктебель горел. Переждали ночь в тени Карадагских скал и пошли дальше под обстрелом с воздуха из крупнокалиберных пулеметов. Видимо, немецким летчикам было жалко тратить бомбы на такой невзрачный пароход.

Здесь я надолго попрощался с Крымом.

2. Пятидесятые годы

Прошло 13 лет, и я вновь вернулся в Крым и начал жить в кругу лесоводов. За эти годы я поработал на военном заводе в Перми (1942-1943 гг.), закончил геолого-географический факультет Пермского университета (1949 г.), поступил в аспирантуру на кафедру гидрологии суши Московского госуниверситета и защитил кандидатскую диссертацию (1954 г.). Встал вопрос о моем распределении. Дело в том, что я поступал в аспирантуру по спецнабору для подготовки кадров строящегося тогда высотного здания МГУ. Однако, гидрокорпус, в котором я должен был работать, заведующим был отнесен на третью очередь строительства и не был готов. В это время в Алуште была организована Крымская горно-лесная опытная станция (КГЛОС),

стр. 18

подчиняющаяся институту лесного хозяйства и механизации (ВНИИЛМ), который находился под Москвой в г. Пушкино. В Алуште в это время жили мои родители, жена и дочь. Я попросил заместителя директора института "дубового доктора" А. Б. Жукова подать на меня заявку. Министр культуры Е. А. Фурцева (в народных анекдотах - Екатерина третья), которая курировала распределение выпускников вузов, удовлетворила заявку и направила меня по распределению на должность младшего научного сотрудника на КГЛОС. Во время работы в Алуште я вел практически две темы "Гидрологическое обоснование лесомелиорации яйл" и "Борьба с горной эрозией и селевыми потоками в Крыму", хотя каждый год они назывались по-разному, но суть сохранилась.

Первой темой руководил профессор Всеволод Иллиодорович Рутковский, работавший в институте заведующим отделом лесной гидрологии. К сожалению, крымским ученым практически незнаком этот исследователь, основные работы которого приходились на предвоенные годы. Он первый осуществил гидрологическое районирование территории СССР на зональной основе, причем его районирование скорее было лесогидрологическим. Сравнивая районирование В. И. Рутковского с опубликованным в 2000 г. в книге "Водне господарство в Україні" гидрологическим районированием Украины, я не нашел в них принципиальной разницы. Конечно, современное районирование более детально, однако в нем заложен тот же зональный принцип. В предвоенные годы В. И. Рутковский работал в Крымском заповеднике и опубликовал в соавторстве две статьи, одна была посвящена гидрологической роли лесов Заповедника, а другая содержала детальную разработку методики гидрологических исследований на территории Заповедника.

Я приехал в Крым в январе 1954 года, имея на руках приказ Главного Управления гидрометеослужбы СССР о проведении в горном Крыму совместных снегосъемок силами Крымского гидрометеобюро и КГЛОС.

Много лет в воздухе витала проблема лесомелиорации Крымских яйл, которая связывалась с водоснабжением Южнобережья. Считалось, что на яйлах, где выпадает много снега, он сдувается под кромку яйлы и весной бурными потоками бесполезно сбрасывается в море. Для задержки снега, его равномерного распределения и замедления таяния необходимо облесить поверхность яйлы.

Буквально на второй день прибытия на ГЛОС я поехал в Симферополь в Крымское гидрометеобюро, где познакомился с Б. М. Гольдиным, в будущем моим хорошим товарищем. Тут же была сформирована снегомерная партия, и мы вышли на яйлы, которые были покрыты сетью маршрутов. Исследовались в основном плотность снежного покрова и его высота, а также измерялась температура воздуха. Очень ценно было то, что наземные снегосъемки сопровождались авиаразведкой, что помогло установить основные закономерности распределения снега на яйлах.

стр. 19

В 1954 году Крым был передан в состав Украины, и КГЛОС с 1956 года переподчинили Украинскому институту лесного хозяйства и агролесомелиорации (УкрНИИЛХА). Меня назначили заведующим отделом горных мелиораций. Я продолжал заниматься изучением снежного покрова на стационарных участках в урочище "Ферма" (бывшая юсуповская ферма). Каждые 10 дней приходилось ездить на Ай-Петри и пешком добираться от метеостанции до Фермы. Погода на яйле была переменчива, часто долго приходилось бродить в тумане, пока я не находил Ферму. Тогда периодически люди, заблудившиеся на Ай-Петри, замерзали, и мне довелось быть свидетелем нескольких таких случаев.

Рис. 3. Снегомерная съемка на Ай-Петри, 1954 г.

Яйлинской тематикой во второй половине пятидесятых годов руководил Ю. К. Телешек, энергичный ученый, сумевший организовать постановление Совета Министров УССР об облесении яйл. В первые годы работы велись весьма интенсивно, а затем практически прекратились. Я исправно исследовал снежный покров, пока меня не сменил на этом посту известный метеоролог и лесовод доцент И. П. Ведь. Он кроме снежного покрова успешно изучал и горизонтальные осадки.

Что касается второго направления моей деятельности на КГЛОС, то оно, в первую очередь, было связано с обоснованием и разработкой нового механизированного метода террасирования горных склонов. Тогда на станции работал довоенный друг моего отца Б. А. Павлов. Он разрабатывал дифференцированные, в зависимости от уклона, методы подготовки почвы под лесные культуры, куда входило и террасирование. Я давал обоснование этих методов на основании детальных исследований влажности почвы на участках с разными способами подготовки почвы.

В разработке метода террасирования горных склонов определенную роль сыграл доцент А. Е. Балтер. Это был хороший математик и сопроматчик, работавший в Московском высшем техническом училище им. Баумана (МВТУ был вторым вузом в СССР после МГУ). Однако Абрам Ефимович подвергся гонению во времена борьбы с космополитизмом, был уволен из МВТУ и поступил на работу в отдел механизации ВНИИЛМ. Он приехал на КГЛОС весной 1954 г. , а немного позже прибыл из г. Челябинска опытный образец универсального бульдозера. Его отличием от обычного бульдозера было то, что отвал можно было установить не только под углом 90 к направлению движения, но и 62. Это особенность конструкции позволила врезаться в склон и подсыпать грунт под подгорную гусеницу трактора. Поэтому агрегат двигался ровно и не переворачивался даже на склонах крутизной 40. Перекос ножа бульдозера позволял создавать террасы с обратным уклоном.

Я сразу же занялся гидрологическим обоснованием нового метода террасирования склонов. Помимо изучения влажности в разных местах полотна

стр. 20

террасы для выяснения, где же располагать лесные насаждения, я исследовал сток и смыв на затеррасированных склонах. Для этой цели было заложено два водосбора площадью 6 га, находящиеся рядом, причем площадь одного из них была затеррасирована. А второй - контрольный - находился в естественном состоянии. Оба водосбора были замкнуты треугольными водосливами, установленными на бетонных стенках. Оказалось, что террасы на 75% сокращают жидкий сток и во много раз - твердый. Они всегда были радикальным средством борьбы с горной эрозией и селевыми потоками. В прошлом террасы создавались вручную. Однако это был тяжелый изнурительный труд. Механизированный метод террасирования решал две задачи - подготовка почвы под лесные насаждения и создание простых склоновых гидротехнических сооружений, задерживающих сток и смыв.

Рис. 4. Опытный образец универсального бульдозера, 1954 г.

Именно из-за разработки метода террасирования как способа борьбы с селевыми потоками, я попал в 1955 г. в инициативную тройку (Б. М. Гольдин, Б. Н. Иванов, А. Н. Олиферов), которая начала изучать селевые потоки в Крыму сначала на общественных началах, а затем и в тех учреждениях, где мы работали. Первый сель мы обследовали по следам в бассейне р. Ускут. Когда в 1956 г. прошли сели в бассейнах рек Шелен, Ворон и Ай-Серез, мы выехали туда уже с приборами и выполнили комплексное обследование селей.

В 1957 году Борис Николаевич Иванов, заведующий отделом Института минеральных ресурсов (ИМР), через Академию наук организовал первую Украинскую конференцию по селевым потокам. В результате в ИМР был организован отдел карстологии и селей, куда я был приглашен на должность старшего научного сотрудника. Так я перешел из системы лесного хозяйства в систему Академии наук, а затем в составе ИМР в систему Министерства геологии. Однако я не забыл своего пребывания среди лесоводов Крыма и всегда рассматривал лесомелиоративные меры борьбы с селями как приоритетные.

Постоянный адрес данной публикации: