Николай Александрович Добролюбов родился 100 лет назад, в 1836 году. Он жил очень "недолго: он умер в 1861 г., но немногие годы публицистической и критической деятельности Добролюбова оставили неизгладимый след в истории общественной мысли России и приковали к нему внимание всех мыслящих и образованных современников.

Маркс и Энгельс сравнивали Добролюбова с Дидро и Лессингом. Насколько гениален был Добролюбов, видно хотя бы из сопоставления сроков деятельности названных выдающихся мыслителей со сроком его деятельности: Дидро жил 71 год, Лессинг - 52 года, Добролюбов же - только 25 лет, и, тем не менее, оставленное им наследство ставит его в один ряд с величайшими представителей французского и немецкого просвещения.

Добролюбов не дожил до осуществления своих идеалов, за которые он страстно боролся, служа которым он и сгорел так безвременно.

Несмотря на то что он верил в близость революции в России, он как бы чувствовал, что ему не придется увидеть ее торжества, и в своих лирических стихотворениях, пусть не отмеченных печатью крупного поэтического дарования, но пронизанных беспредельной искренностью, он писал:

"Пускай умру, печали мало, 
Одно страшит мой ум больной, 
Чтобы и смерть не разыграла
Обидной шутки надо мной. 
Чтоб все, чего желал так жадно, 
И так напрасно я живой, 
Не улыбнулось мне отрадно 
Над гробовой моей доской".

Изучая историю русской критики, движущие силы зреющей революции в России и процесс выкристаллизовывания ее программы, нельзя миновать Добролюбова и оставленного им наследия.

Деятельность Добролюбова способствовала ускорению диференциации политических направлений в классовой борьбе шестидесятых годов. В кружке Станкевича до поры до времени уживались вместе и родоначальники либерализма, и родоначальники народничества, и родоначальники передового революционно-демократического и социалистического просветительства. Чернышевский и Добролюбов начали свою деятельность с того, чем кончил Белинский. В обстановке резкого столкновения классов за пути проведения крестьянской реформы размежовка направлений была совершенно необходима. Добролюбов отчетливо понимал это. В своей высокой политической принципиальности он требовал ясности программных положений, определенной позиции по отношению к самодержавию и крепостничеству, подтверждения словесных заявлений практическим делом. Никто в редакции "Современника" не вызывал такой ненависти со стороны либерального крыла его сотрудников, как Добролюбов.

Ознакомившись со статьей Добролюбова "Когда же придет настоящий день", в которой великий критик заставлял роман Тургенева "Накануне" служить делу революции; вопреки воле самого автора, последний забил тревогу. "Убедительно тебя прошу, милый Некрасов, - писал Тургенев владельцу и одному из редакторов "Современника", - не печатать этой статьи: она, кроме неприятностей, ничего мне наделать не может, она несправедлива и резка, - я не буду знать, куда бежать, если она напечатается. По-

жалуйста, уважь мою просьбу. Я зайду к тебе. Твой И. Т."

Непримиримость Добролюбова, отказавшегося внести в свою статью какие бы то ни было поправки, ускорила окончательное оформление разрыва в "Современнике" партии крестьянской революции с либералами. Либералы вынуждены были покинуть "Современник". Разрыв этот был необходим для воспитания революционных кадров того времени и чрезвычайно много уясняет во всей политической и литературной биографии Добролюбова.

Революционно - демократическое и социалистическое направление Чернышевского - Добролюбова отличалось не только от либерально-помещичьего направления, но и от формировавшейся тогда суб'ективистской и политически невыдержанной народнической идеологии. Чернышевский полемизировал с Лавровым и критиковал социально-политические концепции Герцена того периода. "Либеральные шатания" Герцена и Лаврова вызывали самую суровую оценку со стороны вождей партии крестьянской революции в шестидесятые годы. Идеалистически-суб'ективистские представления Бакунина, Лаврова и других народников об интеллигенции как движущей силе истории Добролюбов никогда не разделял. Он видел в истории закономерный процесс, в котором участвуют народные массы: "История самая живая и красноречивая будет все-таки не более как прекрасно сгруппированным материалом, если в основании ее не будет положена мысль об участии в событиях самого народа" (ст. "Первые годы царствования Петра Великого"). В исторических концепциях Добролюбова и Чернышевского мы находим зародыши взглядов та классовую борьбу как на истинную силу исторического развития.

Теоретическими и политическими достоинствами мировоззрения Добролюбова, отличающими его от либералов и народников, об'ясняется и высокая оценка Добролюбова со стороны Маркса, Энгельса и Ленина.

Маркс в письме к Даниэльсону от 9 ноября 1871 т. пишет: "С сочинениями Эрлиба (т. е. Добролюбова. - В. К. ) я отчасти уже знаком. Как писателя я ставлю его наравне с Лессингом и Дидро"¹ .

В 1874 г. Энгельс дает следующий отзыв о Добролюбове и Чернышевском: "Страна, выдвинувшая двух писателей масштаба Добролюбова и Чернышевского, двух социалистических Лессингов, не погибнет от того, что как-то породила такого пройдоху, как Бакунина, и несколько незрелых студентиков, которые, произнося громкие фразы, пыжатся как лягушки, и, в конце концов, пожирают друг друга"² .

Этот свой отзыв Энгельс подтверждает еще раз в письме к русской эмигрантке Е. Паприц.

"Мне кажется, - писал он, - что Вы несправедливы к Вашим соотечественникам. Мы оба, Маркс и я, не можем на них пожаловаться. Если некоторые школы и отличались больше своим революционным пылом, чем научными исследованиями, если были и есть различные блуждания, то, с другой стороны, была и критическая мысль и самоотверженное искание чистой теории, достойные народа, давшего Добролюбова и Чернышевского. Я говорю не только об активных революционных социалистах, но и об исторической и критической школе в русской литературе, которая стоит бесконечно выше всего того, что создано в Германии и Франции официальной исторической наукой"³ .

В приведенных высказываниях Маркса и Энгельса мы видим не просто высокую оценку деятельности Добролюбова и Чернышевского, хотя мы не можем и не отметить того исключительного уважения, с которым Маркс и Энгельс пишут о великих русских демократах и социалистах шестидесятых годов. Достаточно сказать, что критические и исторические работы Добролюбова и Чернышевского основоположники марксизма ставят много выше всего того, что создано цензовой наукой во Франции и Германии, несмотря на то что последние имели к своим услугам максимально благоприятные условия для научной деятельности, а Добролюбов и

¹ Маркс и Энгельс. Собр. соч. Т. XXVI, стр. 164.

² Маркс и Энгельс. Собр. соч. Т. XV, стр. 235.

³ Маркс и Энгельс. Собр. соч. Т. XXVII, стр. 389.

Чернышевский работали в суровых условиях цензурных, материальных и всяких иных.

Вера в революционное будущее России, в превращение ее из всемирного жандарма в мировой революционный очаг была для Маркса и Энгельса в известной степени связана с именами Добролюбова и Чернышевского. Деятельность последних была для Маркса и Энгельса симптомом накопления в России революционных сил и именно их деятельность, а не Бакунина, не пыжащихся громкими фразами незрелых студентов, не эффектных фразеров и позеров, от революции, которых так много было в народническом лагере.

Имена Бакунина с одной стороны и Добролюбова и Чернышевского - с другой говорили о двух разных направлениях, о двух разных тенденциях в левой публицистике и в революционном лагере в России. Одно направление было по своему характеру реакционно-утопическим, по своим воззрениям - народническим; другое, достигшее высокой ступени научности, насколько это было возможно до начала самостоятельной борьбы рабочего класса в России, подготовляло путь марксизму.

Бакунин, как и многие другие народники, был выходцем из дворян. Он шел в революцию сверху вниз и никогда не достигал тесного соприкосновения с угнетенными народными массами в России.

Добролюбов шел в революцию с нижних ступеней социальной лестницы, он знал народ, верил в него, не идеализируя его, и предвидел силу, настойчивость и непреодолимость народного натиска в революции.

Бакунин, при всех своих симпатиях к массам, движущей силой истории считал интеллигенцию - активное незначительное меньшинство. Он говорил, что "для международной органиции во всей Европе достаточно 100 крепко и серьезно связанных революционеров. Двух - трех сотен революционеров достаточно для организации самой большой страны"¹ .

Для народников вообще было характерно стремление облагодетельствовать народ сверху, без прямого участия в освободительной борьбе самого народа. Добролюбов же был убежден, что бороться за свое освобождение может только тот, кто кровно, социально заинтересован в этом освобождении. Он верил в революцию потому, что верил в восстание масс, а не в филантропическую деятельность интеллигенции.

К вождям и теоретикам народничества могут быть вполне отнесены следующие меткие слова товарища Сталина: "Теоретики и вожди партий, знающие историю народов, проштудировавшие историю революций от начала до конца, бывают иногда одержимы одной неприличной болезнью. Болезнь эта называется боязнью масс, неверием в творческие способности масс. На этой почве возникает иногда некий аристократизм вождей в отношении к массам, не искушенным в истории революций, но призванным ломать старое и строить новое"² .

Н. А. Добролюбов.

¹ Цитирую по книге Стек лова "Бакунин, его жизнь и деятельность". Т. III, стр. 61.

² Сталин "О Ленине", стр. 57. Партиздат. 1934.

Добролюбов, как и Чернышевский, чувствовал себя представителем народа, низов, масс. К массам Добролюбов относился с величайшим доверием и с величайшей надеждой.

Лишь могучий поток народной революции может сорвать плотину реакции. Это сравнение Добролюбов употребил, когда на подневольном, подцензурном языке он писал о перспективах революции в России.

Что же удивительного после всего вышесказанного, что народники, включая Бакунина, делали в революции ставку на произвол, на свободную волю отдельных личностей, а не на познание закономерностей исторического процесса.

Михайловский так и писал: "В момент деятельности я сознаю, что ставлю себе цель свободно, совершенно независимо от влияния исторических условий: пусть это обман, но им движется история; я признаю, что и соседи мои выбирают себе цели жизни свободно, на этом только и держится возможность личной ответственности и нравственности и нравственный суд, которых нельзя же вычеркнуть из человеческой души... Противоречие между необходимостью и свободой неразрешимо".

Естественно, что о подобных, с позволения сказать, теориях Энгельс говорил как о болтовне незрелых студентов. Добролюбов же и Чернышевский стремились обосновать свою практику на научном познании общественных явлений, на материалистической методологии.

Свою веру в революцию и в ее победу они базировали не на произволе, не на обмане, как выражался Михайловский, но на закономерностях общественной жизни, пусть ими так и не понятых до конца. Волю человека они считали обусловленной, и в обусловленности человеческих поступков они видели не источник пессимизма, а возможность научных расчетов и твердых прогнозов в общественной деятельности.

У Михайловского, как и народников вообще, социализм был иллюзорной фразой, прикрывавшей лишь идеализацию собственнического строя, надежду на увековечение собственности на землю.

Михайловский, который во многих отношениях наилучшим образом выразил теоретические предрассудки народничества, писал: "Рабочий вопрос в Европе есть вопрос революционный, ибо там он требует передачу условий труда в руки работников, экспроприацию теперешних собственников; рабочий вопрос в России есть вопрос консервативный, ибо тут только требуется сохранение условий труда в руках работников, гарантии теперешним собственникам их собственности. У нас под самым Петербургом существуют деревни, жители которых живут на своей земле, жгут свой лес, едят свой хлеб, одеваются в армяки и тулупы своей работы из шерсти своих овец"¹ .

Ни Добролюбов, ни Чернышевский не могли никогда написать ничего подобного. Они были утопическими социалистами, но их социализм, хоть еще и незрелый, был не мелкобуржуазным социализмом. Под социализмом они понимали крупное, обобществленное производство, базирующееся на передовых достижениях современной техники не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве.

Добролюбов мало писал по вопросам социализма. В том разделении труда, которое существовало между ним и Чернышевским, на его долю выпало освещать вопросы литературы. Но в коренных вопросах мировоззрения между ними никаких разногласий не было. Для того же, чтобы напомнить, что Чернышевский под социализмом понимал именно социализм, а не идеализированное собственническое крестьянское хозяйство, достаточно сослаться на сны Веры Павловны из романа "Что делать?". Социализм Добролюбова и Чернышевского принимал всерьез и Энгельс, как это видно из приведенных его высказываний, в которых он называет Добролюбова и Чернышевского социалистическими Лессингами, Добролюбов был единомышленником Чернышевского, которого Ленин называл великим социалистом, в то время как у народников он справедливо не находил ни грана социализма; фразой считал Ленин и социалистические убеждения Герцена.

¹ Михайловский. Т. I, стр. 703.

Не даром Маркс и Энгельс отделяли направление Чернышевского и Добролюбова от народническо-бакунистских направлений в России. Правда, Добролюбов как и Чернышевский были еще просветителями. Сопоставление с Дидро и Лессингом подчеркивает просветительский характер их мировоззрения. Как и последние, Добролюбов и Чернышевский в конечном итоге своих исторических рассуждений скатывались к историческому идеализму: по сравнению с марксизмом их мировоззрение является еще далеко не совершенным. Но, там не менее, огромное значение "могучей проповеди" Чернышевского и Добролюбова теперь не подлежит уже никакому сомнению. Они освобождали революционное движение в России от пут религиозных предрассудков, от идеалистической бездейственности фразы, они вооружали революционную практику знанием действительности, любовью к конкретности; в их воззрениях явственно выступает зародыш понимания расчленения общества на классы и классовой борьбы. Если Чернышевский и Добролюбов не усвоили мировоззрения Маркса и Энгельса, то это об'ясняется отсталостью общественных отношений в России, отсутствием в России рабочего класса как активно действующей силы.

Если Ленин, касаясь вопроса о народниках, все время вынужден говорить об их политических колебаниях, их политических срывах, об их тяготении к либералам, то в последовательности революционной позиции Добролюбова он никогда не выражал никаких сомнений. Ленин писал, что Добролюбов дорог "всей образованной и мыслящей России, дорог писатель, страстно ненавидевший произвол и страстно ждавший народного восстания против "внутренних турок" - против самодержавного правительства"¹ .

Мог ли Ленин отзываться иначе о Добролюбове, если каждая страница писаний Добролюбова пронизана неугасимой ненавистью к произволу и самодержавию и ни на минуту не умолкающим призывом к революции? В гибели Катерины (в разборе "Грозы" Островского) Добролюбов видел отрадный признак. "Мы уже сказали, - писал он, - что конец этот кажется нам отрадным; легко понять почему в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уж нельзя идти дальше, нельзя долее жить с ее насильственными, мертвящими началами. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябанием, которое ей дают в обмен за ее живую душу. Ее погибель - это осуществленная песнь плена вавилонского: играйте и пойте нам песни сионские, говорили иудеям их победители; но печальный пророк отозвался, что не в рабстве можно петь священные песни родины, что лучше пусть язык их прилипнет к гортани и руки отсохнут, нежели примутся они за гусли и запоют сионские песни на потеху владык своих. Несмотря на все свое отчаяние эта песня производит высоко отрадное мужественное впечатление: чувствуешь, что не погиб бы народ

Н. Г. Чернышевский.

¹ Ленин. Т. IV, стр. 346.

еврейский, если б весь и всегда одушевлен был такими чувствами..."¹ .

В этом поэтическом иносказании проводится мысль о том, что в революции нужно идти до конца, жертвовать, если нужно, жизнью для нее, что свобода, счастье, самая жизнь народа могут быть обеспечены только непримиримой борьбой с поработителями. Наличие революционных чувств и воли к борьбе в народе, способность отдавать свою жизнь за дело свободы есть залог того, что жалкое прозябание, вавилонское пленение рабства сменятся жизнью счастливой и радостной для всех обездоленных и эксплоатируемых.

Ленин не только высоко оценивает последовательную революционность Добролюбова, он все время противопоставляет его лжереволюционерам, революционерам на словах, оппортунистам на деле. Отношение Ленина к Добролюбову совершенно совпадает с отношением к нему Маркса и Энгельса. Клеймя позором ренегатов революции, Ленин использует ореол и авторитет Добролюбова, для того чтобы подчеркнуть наличие в России последовательно революционной линии в борьбе против самодержавия и крепостничества. Полемизируя с "Вехами", этой, по его выражению, энциклопедией либерального ренегатства, иронически выписывая их мнение, что "Белинский, Добролюбов, Чернышевский - вожди "интеллигентов". Чаадаев, Владимир Соловьев, Достоевский - "вовсе не интеллигенты", он добавляет: "Первые - вожди направления, с которым "Вехи" воюют не на живот, а на смерть"² .

Выступая против защиты либералами обязательности русского языка в качестве общегосударственного языка, Ленин подчеркивает, что великие традиции русской классической критики и русской классической литературы лучше понимаются и защищаются партией пролетариата чем либеральными словоблудами: "Мы лучше всех знаем, - писал Ленин, - что язык Тургенева, Толстого, Добролюбова, Чернышевского - велик и могуч"³ .

В статье "Либералы и свобода союзов" Ленин снова противопоставляет последовательный демократизм Добролюбова и Чернышевского реформизму либералов: "Подобное положение было при отмене крепостного права. Последовательные демократы Добролюбов и Чернышевский справедливо высмеивали либералов за реформизм, в подкладке которого было всегда стремление укоротить активность масс и отстоять кусочек привилегий помещиков, вроде выкупа и так далее"⁴ .

В последнем высказывании Ленина интересно отметить, что Добролюбов и Чернышевский противопоставляются либералам, стремившимся понизить активность масс, тогда как первые горой стояли за всемерное развертывание ее активности.

Революционная последовательность Добролюбова и Чернышевского рельефно выделяется не только по сравнению с предательским поведением либеральной русской буржуазии, но даже и в левом революционном лагере шестидесятых годов. Ленин относил Герцена к предшественникам русской социал-демократии, но в то же время подчеркивал, что "Чернышевский, Добролюбов, Серно-Соловьевич, представлявшие новое поколение революционеров-разночинцев, были тысячу раз правы, когда упрекали Герцена за эти отступления от демократизма к либерализму"⁵ .

Отмеченная Лениным позиция Добролюбова по отношению к Герцену лишний раз рисует нам его прямоту, независимость, последовательность и принципиальность. Герцен относился к числу тех писателей, под влиянием которых складывалось мировоззрение Добролюбова, воспитывавшегося на "Колоколе" и "Полярной звезде"; за Герцена он выдерживал стычки со своими товарищами, он был недоволен даже Чернышевским, когда тот начал критиковать позиции Герцена.

"В первые годы институтской жизни, - рассказывает Лебедев-Полянский в своей книге о Добролюбове, - Добролюбов своим авторитетом избрал Герцена, намереваясь идти по его стопам. Преклонение перед этим великим,

¹ "Луч света в темном царстве". Добролюбов. Собр. соч. Т. VI, стр. 136 - 137.

² Ленин. Т. XIV, стр. 218.

³ Ленин. Т. XVII, стр. 180.

⁴ Ленин. Т. XXX, стр. 211.

⁵ Ленин. Т. XV, стр. 467.

эмигрантом сохранилось и дальше, следы его ясны в дневнике 1857 г., с увлечением напролет целую ночь он читает "Полярную звезду" и любуется портретом Искандера".

И, тем не менее, когда Герцен выступил против революционного лагеря в классовой борьбе шестидесятых годов, когда он стал фактически поддерживать тактику либералов, Добролюбов несмотря на все свои симпатии к Герцену резко восстал против него и осудил его.

Прочтя статью Герцена "Very dangerous"("Очень опасно"), Добролюбов записал в своем дневнике: "Однако хороши наши передовые люди! Успели уж пришибить в себе чутье, которым прежде чуяли призыв к революции, где бы он ни слышался и в каких бы формах ни являлся. Теперь уже у них на уме мирный прогресс при инициативе сверху, под покровительством законности... Я лично не очень убит наблюдением Герцена, с которым могу померяться, если на то пойдет".

Ленин защищал память Добролюбова от ликвидаторов, пытавшихся зачислить его "по своему ведомству". Он презрительно писал о Неведомских "с их новым "пересмотром" идей Добролюбова задом наперед, от демократизма к либерализму..."¹ .

Авторитет революционной последовательности Добролюбова стоял в глазах Ленина так высоко, что он использовал его не только против либералов или либеральных шатаний Герцена, он противопоставляет Добролюбова меньшевикам, социал-оппортунистам в России и в Европе. Презрительный отзыв "Ленина о жалких потугах Неведомского в отношении Добролюбова не случаен. Различие во взглядах Добролюбова и либералов Ленин сопоставлял с политической противоположностью русского и международного меньшевизма и революционного марксизма-большевизма. Так, в статье "Пацифизм буржуазный и пацифизм социалистический" Ленин говорил: "...даже в крепостной России Добролюбов и Чернышевский умели говорить правду то молчанием о манифесте 19 февраля 1861 г., то высмеиванием и шельмованием тогдашних либералов, говоривших точь в точь такие речи, как Турати и Каутский"² .

В "Очередных задачах советской власти" Ленин снова возвращается к этому сопоставлению и пишет: "Современным "социал-демократам", оттенка Шейдемана или, что почти одно и то же, Мартова, так же претят Советы, их так же тянет к благопристойному буржуазному парламенту, или к Учредительному собранию, как Тургенева 60 лет тому назад тянуло к умеренной монархической и дворянской конституции, как ему претил мужицкий демократизм Добролюбова и Чернышевского"³ .

В этих высказываниях Ленина четко определяется роль Добролюбова в истории классовой борьбы в России. По всей сумме своих воззрений Добролюбов являлся предшественником революционной социал-демократии. Наследство Добролюбова - наше наследство, имя Добролюбова - одно из тех имен, которые создают национальную гордость великороссов. Попытки либералов, меньшевиков, оппортунистов украсить именем Добролюбова свои оскверненные изменами знамена не выдерживают никакой критики.

Деятельность Добролюбова стоит у истоков того, что Ленин назвал пролетарско-крестьянской революцией в России. Добролюбов и Чернышевский принадлежали к тем, по выражению Ленина, крайне немногочисленным революционерам шестидесятых годов, которые стояли, во главе поднимавшегося к революционному протесту крестьянства и социализм которых ничего общего не имел с реакционной утопической фразеологией народничества и их тактикой заговорщичества.

Социализм Добролюбова, вождя крестьянской революции, демократа, плебея, был показателем того, что пролетариат и его партия имели возможность возглавить борьбу революционного крестьянства: и повести его не только против царя и помещиков, но и против капитализма - к социалистическому строю.

Делу демократии и социализма посвятил Добролюбов всю свою жизнь; несмотря на краткость своего револю-

¹ Ленин. Т. XV, стр. 469.

² Ленин. Т. XIX, стр. 371.

³ Ленин. Т. XXII, стр. 466 - 467.

А. И. Герцен.

ционного опыта он не поддавался соблазнам разрядить революционный протест в каком-нибудь внешне эффектном, но незначительном по результатам проявлении, Он звал своих друзей на труд и битву, он звал их сплотиться на почве упорной, последовательной принципиальной работы по воспитанию революционных чувств народа.

"В России нет условий для революционной деятельности, - говорил Добролюбов своим друзьям, - но мы должны создать эту деятельность; к созданию ее должны быть направлены все силы, сколько их ни есть в натуре нашей"¹ . Это положение он делал критерием всех своих личных взаимоотношений с людьми. Другом для него мог быть только тот, кто следовал вместе с ним по тернистой дороге зачинателей организованной революционной борьбы народа против самодержавия.

Он писал в одном из своих стихотворений:

"Я ваш, друзья, - хочу быть вашим, 
На труд, на битву я готов, - 
Лишь бы начать в союзе нашем 
Живое дело вместо слов; 
Но если нет, - мое презренье
Меня далеко оттолкнет
От тех кружков, где словопренье
Опять права свои возьмет.
И сгибну ль я в тоске безумной,
Все лучше, чем заняться шумной,
Надменно праздной болтовней.
Но знаю я: работа наша
Уж пилигримов новых ждет,
И не минет святая чаша
Всех, кто ее не оттолкнет".

Мечтам Добролюбова не суждено было осуществиться для него лично. Но мы, которые победили уже сегодня на шестой части земного шара, мы, живущие в свободной, социалистической республике, в дни своих побед и дни своих радостей не можем не вспомнить с благодарностью Николая Александровича Добролюбова, много десятилетий назад всю свою жизнь отдавшего делу освобождения трудящихся и эксплоатируемых.

Самые смелые мечты Добролюбова были осуществлены уже в другую эпоху рабочим классом под руководством партии, вооруженной передовой теорией, теорией, свободной от недостатков, свойственных еще мировоззрению Чернышевского и Добролюбова.

Демократ и социалист, Добролюбов формулировал идеал своей деятельности простыми, для всех доступными словами: "чтобы всем было хорошо". В конце концов, и мы, вслед за Добролюбовым, можем этими понятными и ребенку словами формулировать задачи нашей сложной, длительной и трудной борьбы. Только идеал всеобщего счастья носил у Добролюбова еще утопический характер, а революционная борьба пролетариата за освобождение угнетенного человечества опирается на закономерности, открытые марксизмом-ленинизмом. Рабочий класс, освобождая себя, освобождает вместе с собой всех угнетенных и эксплоатируемых. Лишь пролетарская революция приводит к окончательному утверждению строя, в котором нет эксплоатации человека человеком. Добролюбов не знал еще полностью, как нужно бороться, "чтобы всем было хорошо", мы же знаем, как надо действовать, чтобы творческая жизнь, основанная на материальном и культурном благосостоянии, стала обыч-

¹ Материалы к биографии Добролюбова, стр. 436.

Могила Н. А. Добролюбова.

ной нормой человеческого существования.

Наша страна, руководимая великим Сталиным, сегодня подошла вплотную к осуществлению этой цели.

"Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее", - сказал товарищ Сталин на Первом всесоюзном совещании стахановцев. Эти простые, но многозначительные слова встретила живым откликом вся страна, вся наша великая многонациональная родина. Все народы Советского союза увидели в них осуществление своих вековых чаяний. Впитав в себя революционные традиции прошлого, наша социалистическая родина осуществила то, о чем допролетарские революционеры едва смели мечтать.

В словах Добролюбова звучит страстная надежда на то, что когда-нибудь наступит светлый день для человечества, освобожденного от угнетателей и эксплоататоров. В словах товарища Сталина звучит уверенность, опирающаяся на всю мощь Советской страны, что этот светлый день уже наступил сегодня для одной шестой части земного шара.

Непобедимое знамя Маркса - Энгельса - Ленина - Сталина - залог того, что социалистическая революция победит во всем мире.

Сопоставление сегодняшней советской действительности с мечтами и чаяниями лучших людей прошлого, таких людей, как Добролюбов, имеет огромное культурное и политическое значение. То, за что боролись лучшие выразители интересов трудящихся в прошлом, осуществлено в нашей социалистической стране. Взгляд в тяжелое прошлое, в минувшие века нищеты и рабства, история борьбы, приведшей к установлению советской власти, делают еще более ценными и дорогими для нас наши победы. Это сопоставление еще больше увеличивает энергию нашей борьбы, еще более крепит нашу решимость со стальной беспощадностью расправиться со всеми внутренними и внешними врагами, которые осмелились бы посягнуть на завоеванный нами строй всеобщего счастья.

В этом смысл юбилея Добролюбова. Наследие Добролюбова, традиции его революционной и социалистической критики в руках сыновей и дочерей социалистической родины еще и сегодня служат делу освобождения и счастья трудящихся.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: