ПЬЯНЫЙ БОГОМОЛЬНЫЙ БЫТ В ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЕ ГОДЫ

"Темные бессознательные крестьяне, попадая на фабрику, хорошо оборудованную, снабженную чудесами новейшей техники, приходили в недоумение, чувствовали себя подавленными необычайной роскошью фабрики. Невежественная душа крестьянина усматривала в фабриканте своего благодетеля- кормильца, который дает работу, без которого не прожить рабочему" (Ленин).

Эта меткая характеристика правильно рисует лицо основной массы прохоровских рабочих на заре рабочего движения.

Старый ткач И. Г. Куклев дополняет эту общую характеристику отдельными яркими штрихами. "Работницы, а также часть рабочих, - рассказывает он, - смотрели на хозяина, как на святыню. Кто был для них хозяин? - Благодетель. Кто такой был мастер? - Хороший благородный человек. И именно их - хозяина, мастеров - и выбирали обычно работницы в качестве своих представителей. Как, бывало, станешь собирать записки с фамилиями кандидатов в правление потребительского общества, так только и читаешь: Прохоров, Рожков Гаврила Гаврилович и другие лица из начальства. В этом конечно была известная доля холопского расчета: заведующий-де будет знать, что Маланья его наметила, хорошую основу при случае даст".

Рабские черты искажали лицо рабочего Прозоровской фабрики в тот период. Невежественная крестьянская масса привносила в фабричный быт пережитки суеверия и религиозности. Прохоровы же делали все для того, чтобы сохранить эти рабские черты во всей их неприкосновенности. С этой целью на фабрике проводилась стройная система религиозного "духовно-нравственного" воспитания рабочих. Николо-ваганьковская церковь являлась в это время фабричной церковью, на украшение которой Прохоровы не щадили средств. Пост церковного старосты почти бессменно занимал один из членов семьи Прохоровых. Администрация фабрики не переставала заботиться об аккуратном посещении церкви рабочими.

По праздникам людям не давали выспаться. Даже в сравнительно недавнее время - в 900-х годах - по воскресным дням уборщицы и сторожа спален рано утром будили спавших:

- Вставайте, в церковь пора к заутрене.

С этой же целью на фабрике была организована воскресная школа.

"Грамоте там почти не учили, - рассказывает старый рабочий Тимофей Марков, - зато усиленно занимались священным писанием. Дьякон успевал за год пройти с учениками по библии примерно от Адама до Иосифа, десять заповедей, а также учение и жизнь Иисуса Христа по Но-

При составлении очерков были использованы материалы бригады Института Комакадемии, изучавшей под руководством автора быт рабочих Трехгорной мануфактуры. В состав бригады входили научные работники ряда исследовательских учреждений (Институт социалистического здравоохранения, Институт охраны труда, Институт философии Комакадемии и др.) и представители рабочей общественности Трехворки.

вому завету". В качестве высшей добродетели в школе выставлялись покорность и смирение.

Задачам религиозного воспитания рабочих служили также устраивавшиеся Прохоровыми на фабрике по всяким поводам молебны. Особой торжественностью отличались молебны, приуроченные к пуску фабрики. "На эти молебны, - рассказывает старый раклист В. А. Кузнецов, - приглашались певчие, давался гудок. В тех отделах, где нужно было пускать машины, последние подготавливались, но не пускались до тех пор, пока не пройдет священник и не окропит их святой водой. Когда певчие запоют "Спаси, господи, люди твоя", поп опускал крест в воду: в этот момент снова давали гудок, и машины пускали на холостой ход. После этого поп кропил святой водой машины и всех работников. И лишь затем пускали товар".

Еще более торжественный характер носили молебны, устраивавшиеся ежегодно на фабрике аз день Ивана Постного (в память И. А. Прохорова). Во дворе фабрики сооружали беседку, убранную цветами и зеленью. Весь двор украшали, из Николо-ваганьковской, Предтеченской и других церквей приносили уйму икон и хоругвей, приносили также иверскую икону или еще какую-нибудь из чудотворных. Приглашали светское начальство и высшее духовенство. Специальный наряд полиции дополнял картину этого представления, в котором участвовали десятки попов. Рабочие оповещались о молебне посредством колотушек, сторожа гремели по спальням колотушками и звали:

- Идите на молебен.

Для того, чтобы приохотить рабочих к посещению молебна, им в этот день выдавали награду - 15 - 20 коп., за получением которых рабочие после долгого стояния на молебне еще толкались часами в очереди. При выдаче этой награды строго выдерживался классовый принцип: рабочим давали 15 - 20 коп., служащим - месячный оклад.

Молебны устраивались не только на фабрике, но и в казармах. Двери последних были постоянно открыты для духовенства. По праздникам духовенство Николо-ваганьковской церкви совершало обход своей паствы. В общих спальнях и каморках попы служили молебны и собирали рабочие гроши. При этом духовенство ревниво следило за соблюдением паствой обрядов и вело даже соответствующий учет.

В борьбе рабочих с Прохоровыми за улучшение своей доли духовенство не оставалось нейтральным. Попы на исповеди нередко допытывались, не хранят ли рабочие у себя чего-либо недоброго, не идут ли против царя и хозяина.

"Настоятель Николо-ваганьковской церкви отец Евгений, - вспоминает рабочий Курятников, - имел обыкновение в праздничные дни выходить к гулявшей у церкви публике. Попа окружали, завязывалась беседа. Когда рабочие жаловались на свою судьбу, отец Евгений наставлял их: "Терпите, уважайте хозяина, подчиняйтесь ему, вам - работать, хозяину - управлять".

Влияние церкви особенно сильно оказывалось на работницах Прохоровской фабрики, уровень развития которых был до крайности низок. В огромном своем большинстве работницы еще сохраняли экономическую связь с деревней; мелкобуржуазная крестьянская идеология крепко держалась в этой среде.

"Как войдешь к ним, бывало, в спальню, - рассказывает О. Г. Дудалев, - словно в монастырь попадаешь: кругом иконы. У мужчин икон три-четыре на весь этаж, а у этих каждая над своей головой штук пять понавесит иконок с лампадками".

Старая работница Горлова пытается об'яснить эту религиозность кабальными условиями труда: "Работали мы на фабрике тяжело - по 10 - 12 часов в сутки, не считая домашней работы. На душе всякие невзгоды.

Никаких развлечений - ни клубов, ни театров - мы не знали. Ну и шатались по всяким церквам, мощам и страданиям".

Темнота была сильна не только в среде работниц. Тип рабочего с наделом преобладал и в мужской части фабричных на Прохоровке. "Когда открыли мощи Серафима Саровского, - вспоминает рабочий Комиссаров, - у нас на фабрике одного - калеку рабочего повезли исцелять в Саровскую пустынь".

Деревенские правы и обычаи упорно и долго держались в прохоровской казарме.

"При выдаче девушки замуж, - рассказывает А. К. Чистяков, - ее украшали лентами, цветами и с пляской и вином провожали в баню".

Среди работниц было широко развито суеверие. Акушерка Гуляева, проработавшая в фабричной больнице свыше 30 лет, рассказывает, что в поисках помощи и утешения многие работницы ходили к ворожейкам и гадалкам.

В то же время серая, однообразная жизнь толкала к пьянству, которое было в тот период на фабрике бытовым явлением.

К услугам рабочих в районе Прохоровки была густая сеть питейных заведений: трактиры, пивные и казенные винные лавки имелись чуть ли не на каждом шагу. Трактирщики были весьма обходительны с рабочими и не отказывали им в кредите.

И. А. Озеров рассказывает: "Зайдешь, бывало, в трактир и обратишься к хозяину Панову:

- Гаврила Алексеевич, поверь половинку, завтра отдам.

Он поверит".

В трактире шумно, накурено, дымно, будто в облаках сидят. Не переставая играет заводная машина; есть где забыться, уйти от действительности. Здесь угощали мастеров, распивали магарыч по всякому случаю. Снаружи у трактира " у винных лавок - ссоры, драки; тут же на земле - тела напившихся до бесчувствия людей.

Такова была картина рабочей Пресни после окончания рабочего дня. В праздники она еще более оживлялась. "Серая жизнь фабричных, - рассказывает А. Марков, - замирала от праздника до праздника. Дождавшись его, рабочие любили заливать горе водочкой". В праздничные дни жизнь в трактирах начиналась рано: к моменту окончания церковной службы в трактире уже собирались посетители.

Но пили не только в трактире: пили и дома. Среди рабочих в то время было сильно распространено хождение в гости. Это также не обходилось без выпивки. Приходу гостей конечно радовались, накрывали стол, ставили самовар, приносили водку. "Вначале все шло благородно, - вспоминает И. А. Озеров, - когда же дело доходило до пятой рюмки, обычно всплывали неприятные воспоминания, возникали ссоры: я - хороший, ты - плохой; глядишь, вся посуда и полетела".

Нередко в спальнях но праздникам устраивались коллективные пьянки. Собирали с каждой каморки по рублю, покупали вина, вытаскивали стол на середину коридора, и начиналось веселье. При этом одному из веселившихся вдруг не понравится рожа другого, сцепятся, наставят фонарей. Утром идут мириться и снова выпивают.

Пили и женщины, особенно вдовые. В женских спальнях ежегодно осенью устраивалось традиционное "пропивание помоев"; на деньги, вырученные от продажи молочникам помоев, работницы устраивали грандиозную попойку.

К концу праздничного дня улицы Пресни наводнялись пьяными, а в больницах медперсонал работал над перевязкой разбитых голов и переломанных ребер.

К этому пьянству рабочих Прохоровы и фабричная администрация относились с нескрываемой благосклонностью; по установленному обычаю перед началом работ после пасхи или рождества к директорам и заведую-

.. в старой Прохоровской казарме...

щим цехов направлялись депутации рабочих, получавшие обычно 20 - 25 рублей на выпивку "с началом работ". Первый день после перерыва проходил в буйном пьянстве всей фабрики.

Из рядов пьяниц вербовались штрейкбрехеры. Когда после одной из забастовок староста цеха И. А. Озеров предложил Н. И. Прохорову уволить заядлых пьяниц, тот воспротивился. Между ними произошел следующий разговор:

- Мне без пьяниц никак нельзя, - заявил Прохоров.

- Почему? - удивился Озеров, проработавший к тому времени на фабрике свыше 15 лет и не имевший ни одного дня пьяного прогула. А вот почему, - об'яснил Прохоров. - Ты бастовал?

- Бастовал.

- Ну вот. Я написал: прибавляю 1 1/2 коп. и предлагаю желающим выйти на работу. Пьяницы прибежали первыми, а ты пришел последним. Если бы их не было, ты бы не удовлетворился прибавкой в 1 1/2 коп. и не встал бы на работу.

Церковь и трактир были не единственным местом отдыха рабочих. Посещали они и дома терпимости. Вынужденный отрыв рабочих от своих семей, вошедший в быт прохоровской спальни, приводил к ненормальной половой жизни.

"В небольшой комнате рассказывает рабочий Комиссаров, - где

жили по 2 - 3 семьи, зачастую происходили семейные неурядицы и всевозможные ссоры; были также случаи любовной связи между жильцами. В таких условиях семейная жизнь протекала ненормально. Эта ненормальность еще более усиливалась в переуплотненных общих спальнях, где жены рабочих нередко устраивались на ночь под нарами. В связи с этим до 1905 г. и позже на фабрике было сильно развито посещение рабочими домов терпимости, в которых недостатка тогда в Москве не было".

Так проводили рабочие свой досуг. Возможности культурного отдыха были на Прозоровской фабрике до крайности ограничены. Лучшие зеленые участки в районе Пресни и в частности находившийся близ фабрики на берегу Москва-реки в Студенце большой тенистый парк были огорожены высокими заборами; доступ туда рабочим был закрыт. К услугам последних оставался тесно примыкавший к свалкам пустующий участок, заросший кустами. Здесь в праздничные дни шла азартная игра в карты, лото, в "варлаам" - и все на деньги. До 500 играющих, бывало, собиралось здесь за кустами.

Кроме того перед спальнями находилось так называемое "Новое гулянье" - пыльная площадь с двумя круговыми аллеями тополей. Здесь по праздникам располагались лотки с подсолнухами, орехами, а также чайные палатки с самоварами, где вместе с чаем подавали и водку.

Ближе к заставе находились карусели и качели; на масляной и на пасхе здесь выстраивались балаганы с ярко размалеванными вывесками. Зрителю преподносились представления на сюжет не то битвы русских с кабардинцами, не то русско-турецкой войны; тут же выступали фокусники, акробаты, плясуны и т. д.

Спорт в то время был рабочим недоступен. Его заменяли "стенки" - кулачные бои. Летом на пустыре у свалок устраивались драки между рабочими Прозоровской, Мамонтовской фабрик и рабочими сахарного завода Кенига. Зимой на Москва-реке прохоровцы дрались с рабочими Трехгорного пивоваренного завода. Драки начинались примерно так: прохоровцы отколотят мамонтовского рабочего, бывало и обратно. Избитый обращался за помощью к своим товарищам. Вооружившись чем попало, последние шли на "Гулянье" и избивали первого попавшегося прохоровского рабочего. По праздникам на "Гуляньи" в течение дня происходили десятки таких драк. Нередко такие же драки происходили между рабочими различных цехов Прохоровской же фабрики, большей частью между "мамаями" (рабочие ситцевой фабрики) и "рогалями" (ткачи). Прохоровы не без умысла стремились изолировать рабочих разных цехов и перессорить их между собой. С этой именно целью одна половина 60-й казармы была отведена "мамаям", а вторая - "рогалям". Лупили они друг друга нередко. По вечерам возвращались с выбитыми зубами и разбитыми лицами. Одному рабочему во время такой драки свернули шею набок. Так Кривошеиным его с тех пор и прозвали.

Это сомнительное развлечение рабочих также поощрялось Прохоровыми. Победители нередко получали у хозяина на выпивку.

Пьянство и кулачные бои порождали в свою очередь хулиганство. Поздно ночью - часов с 11 - женщинам было опасно проходить мимо "Гулянья". Они рисковали подвергнуться самым большим опасностям и оскорблениям. Между тем такие случаи хулиганства не всегда вызывали осуждение в темной массе рабочих.

"Жили серо, - передает свои впечатления приехавший из Либавы рабочий Иоделис, - и даже не замечали, что живут плохо. Рабочий, бывало, каши наестся, сыт и знать ничего не хочет".

Но особенно сера и однообразна была жизнь работниц.

"Какая наша девичья жизнь была? - вспоминает Т. Е. Донцова. - Что видели мы тогда? Ни школы, ни театра, ни клуба - одно "Гулянье", да и там грязь, свалка, гармошка и пьянка"

"Только и знала, что церковь, фабрику, спальню и баню - рассказывает Морозова.

В женских спальнях вместе с иконами держался затхлый деревенский быт. Гражданский брак вызывал здесь всеобщее осуждение и насмешки; "сачок", "сачиха" - такими прозвищами изводили бабы работниц, состоявших в гражданском браке.

Отношения между рабочими и работницами были неравные и нездоровые. Женскую спальню рабочие окрестили оскорбительным названием "кобылий двор", и это название за ней укрепилось надолго.

Таково было лицо основной массы прохоровских рабочих на заре рабочего движения. Ему соответствовал и их внешний облик. Фабричные в ту пору ходили на работу в подштанниках и в опорках. Работницы носили деревенские сарафаны и высокие фартуки. Особняком стояла небольшая прослойка лучше оплачиваемых квалифицированных рабочих из числа бывших "кашников"¹ .

..."Но постепенно рабочий освобождается от своей крестьянской отсталости и забитости и начинает подниматься на более высокую ступень развития; появляются первые попытки борьбы с угнетателями - стачки" (Ленин).

Историческая морозовская стачка в 1885 г. оказала огромное влияние на формирование классового сознания отсталых текстильщиков. На фабриках то здесь, то там начинают появляться, пока еще в одиночку, революционеры-марксисты, которые ведут пропагандистскую работу. На Прохоровской фабрике много говорили в ту пору о гравере-накатчике Богданове и о Царском (Алексееве) - тоже гравере, которые в бытность свою на фабрике были "очень смелыми людьми и революционерами". Количество этих смелых людей постепенно росло. Началось формирование авангарда, и в 90-х годах на фабрике уже появились первые социал-демократические кружки.

Но как сильно отличался быт этих сознательных рабочих от всей остальной массы! "Мы не пили вина, не хулиганили, - ничем другим кроме чтения не занимались. Разве изредка для отвода глаз играли в козла" - рассказывает А. Марков о жизни с.-д. кружка на Прохоровке в 1894 г.

Передовые рабочие уделяли много внимания своему самообразованию, фабричная библиотека их уже не удовлетворяла, ибо в ней преобладали книги, допущенные к чтению в народных библиотеках и прошедшие двойную цензуру. Вот описок некоторых книг, прочитанных в ту пору А. Марковым: "Спартак" и "История одного крестьянина" - Джиованниоли, "Через 100 лет" - Беллами, "От утопии к науке" - Энгельса, книги по французской революции, по учению Дарвина и т. д. Прочитанные книги обсуждались, по поводу них велись горячие споры.

Революционные рабочие проникали на Пречистенские курсы и участвовали там в нелегальных с. -д. кружках. В этой среде не остается уже и следа от былой религиозности. Шеф жандармов Святополк-Мирский был совсем недалек от истины, когда в 1901 г. докладывал царю: "За последние три-четыре года из добродушного русского парня выработался своеобразный тип полуграмотного интеллигента, почитающего своим долгом отрицать религию".

В массе рабочих эти передовики пользовались большим влиянием. "Рабочие в большинстве смотрят на нас любовно, видят в нас умных, степенных, непьющих людей и относятся к нам как-то с уважением" - сообщает А. Марков. Под руководством этого авангарда рабочие Прозоровской фабрики начинают экономическую борьбу. Первая стачка в 1895 г. закончилась жестокой полицейской расправой. При помощи нагаек и плетей.

¹ "Кашниками" на фабрике называли воспитанников ремесленной школы, основанной Прохоровыми. И в обед и в ужин учеников в течение всего года кормили гречневой кашей. Отсюда и прозвище "кашники".

рабочие были буквально загнаны на фабрику, а руководители стачки арестованы. Присутствовавший во время этой расправы фабричный инспектор передаст, что "многие рабочие едва могли отвечать на расспросы, тряслись и просили не губить их".

Однако эта первая стачка дала сильный толчок пробуждению классового самосознания. При следующих забастовках рабочие держали себя уже более смело и уверенно. Подъем рабочего и крестьянского движения в начале 900-х годов ускорил процесс изживания патриархальных отношений на Прохоровке. Тяжелый гнет, тяготевший над рабочими в течение, десятилетий, воспринимался ими теперь особенно болезненно. Классовые бои на Прохоровке стали учащаться. Но полукрестьянский по преимуществу состав рабочих придавал этому движению неравномерный, скачкообразный характер. Через зубатовскую организацию, через экономические стачки с чисто местными требованиями о бане, спальнях, харчах рабочие Прохоров ежой фабрики в декабре 1905 г. пришли к непосредственному участию в вооруженном восстании.

В период 1905 г. на фабрике в политическую жизнь была вовлечена широкая масса рабочих. Уборные и курилки превратились в клубы, где беспрерывно происходили собрания по 20 - 30 чел. Кроме легальных газет здесь читалась и подпольная "Искра". На фабрике появились любимые ораторы, которых "ожидали во всех уборных; жаждали от них наслышаться".

Пробуждение коснулось также и женской молодежи. Передовые работницы организовали кружок, посещали массовки. Движение захватило и рядовых работниц.

"Если раньше бывали случаи, когда жена, поругавшись с мужем, в сердцах сгоряча бежала к городовому и рассказывала, что-де муж мой бунтовщик, против царя идет, то в 1905 г., - говорит Ф. Г. Румянцева, - стали наблюдаться другие картины: жены уже прятали литературу, оружие и оказывали кое-какую техническую помощь". В вооруженном восстании на Пресне принимало видное участие немало работниц Прохоровской фабрики. Мария Козырева. Морозова и другие сражались в передовых рядах.

В героические дни борьбы на Прохоровской фабрике и на Пресне не было пьяных. Штаб революции ликвидировал пьянство.

Подавление вооруженного восстания сопровождалось усилением нажима на рабочих и со стороны прохоровской администрации. На передовых рабочих обрушился жестокий террор: их увольняли и выбрасывали из "спален". Наибольшее число фамилий, занесенных Прохоровыми в "черную книгу", приходится на этот именно период, следовавший за подавлением восстания. Прохоровы и фабричная администрация приложили все усилия к тому, чтобы очистить фабрику от революционных рабочих, восстановить и укрепить потрясенные революцией патриархальные нравы. Особенно большие надежды в этом деле снова возлагались на церковь. Юрист по образованию, Н. И. Прохоров, служивший в гусарах и всегда обнаруживавший полное безразличие к вопросам религии, после 1905 г. вдруг воспылал сыновней преданностью к церкви. Став церковным старостой, он привлек весь свой командный состав на службу церкви: одних поставил за церковный ящик, других - за свечной и г. д. В Николо-ваганьковской церкви стали время от времени устраиваться службы митрополита, был также приглашен лучший в Москве хор Юхова.

По вторникам на фабрике устраивались богословские лекции "о страданьях Петра и Павла", "о жизни Христа" и т. д. Лекции начинались и кончались молитвой. Билеты на лекции распределялись администрацией, и посещение их носило полупринудительный характер. Такие же беседы устраивались по воскресеньям на Ваганьковском кладбище, служившем местом прогулок для рабочих. Здесь была организована чайная Обществом трезвости, носившим; явно черносотенный и патриотический

характер. В годы империалистической войны деятельность этих патриотических организаций особенно усилилась. Немецкий погром в 1915 г. в Москве, в котором участвовала и часть прохоровских рабочих, произошел не без их влияния. Об этом погроме рассказывает Сергей Волков: "С Прохоровки пошло человек 300. Пошли кликуши церковные, что молебны служили, солдатки и некоторые служащие".

Политическая реакция усиливалась в стране и давала себя чувствовать на фабрике.

Но "благодаря революции 1905 г. крепостная, медвежья, патриархальная, благочестивая, покорная Россия совлекла с себя ветхого Адама... После декабря это был уже не тот народ: он переродился, он получил боевое крещение" (Ленин).

Участие прохоровских рабочих в вооруженном восстании знаменовало пробуждение их классового сознания. На Прохоровке формировалось новое, революционное поколение рабочих.

Революция 1906 г. нанесла тяжелый удар патриархальному укладу. Тесная связь между экономическим и политическим гнетом была продемонстрирована рабочим Прохоровки на целом ряде стачек. А участие церкви в подавлении восстаний - расстрел дружинников с колоколен церквей "Девяти мучеников" и "Покрова" и бесстыдная речь настоятеля Николо-ваганьковской церкви отца Евгения, предавшего анафеме революционеров, - раскрыло глаза многим верующим рабочим.

Богомольные нравы уже не отличались прежним постоянством. "Когда по рабочим сильно ударяли, - рассказывает Ф. Г. Румянцев, - они встряхивались и шли за передовыми, вступали в союз, участвовали в стачках".

Патриархальным отношениям не дано было возродиться на Прохоровке, где в 1912 г. уже оформилась подпольная большевистская организация. Ряды авангарда росли; к нему подтягивалась и остальная масса.

ФОРМИРУЕТСЯ НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК

Пятнадцать большевистских лет до неузнаваемости изменили профиль Прохоровской фабрики. С внешней стороны все как будто осталось попрежнему: та же лента старых фабричных корпусов опоясывает берег Москва-реки, тот же маячит на гребне горы белый прохоровский особняк, подпираемый Николо-ваганьковской колокольней, так же не умолкает ни днем, ни ночью стук машин и станков, издали напоминающий шум водопада.

Но это только внешнее сходство. Лицо столетней Прохоровки за эти 15 лет приобрело совершенно новые черты. Оно омолодилось. Это новое отражено во всем. И в переоборудованных, выросших на два этажа бывших "спальнях", где в отдельных квартирах по-новому живут теперь фабричные пролетарии; и в бурном строительстве рабочих жилищ и культурно-бытовых учреждений, что все более тесным кольцом окружают старую фабрику; и в прорезанных рельсами трамвая озелененных улицах когда-то заброшенной окраины: и в залитом по вечерам огнями поселке 1905 г.", выросшем на месте прежней свалки; и в звонких голосах пролетарских детей, овладевших прохоровским особняком и превративших Николо-ваганьковскую церковь в орудие технического просвещения.

Еще более ярко об этом говорит новое лицо не только рабочей молодежи, но и старых прохоровских рабочих.

Выходцы из московских, рязанских, калужских и тверских деревень - эти пролетарии прошли суровый жизненный путь. С 9 - 10 лет в пастухах и няньках, с 11 - 12 лет на фабрике в учениках, они изведали немало издевательств и побоев. В 15 лет уже в качестве взрослых рабочих они попадали в спальню, где окончательно формировался облик прохо-

ровского "мамая" или "рогаля". Тяжелая однообразная жизнь давила на сознание. Утомительный труд сменялся буйным пьянством, драками, сквернословием. Рабочие посещали церковь, подолгу засиживались в трактире; темные, беспомощные, они искали выхода в религии и пьянстве. Связь с деревней засоряла сознание и облегчала путь проникновению в эту среду мелкобуржуазных эсеровских идей и настроений. В первый период пролетарской революции часть прохоровских рабочих еще беспомощно путалась в ногах у пролетарского авангарда, а порой даже мешала ему.

Годы большевистской борьбы прояснили классовое сознание прохоровского рабочего и преобразили его лицо. Прежняя забитость и приниженность сменились бодрой жизнерадостностью и уверенностью в своих силах.

Несмотря ни на какие трудности, построим социализм - эту готовность к борьбе, к жертвам и лишениям во имя ее можно прочесть теперь не только в лозунгах, которыми обильно украшены фабричные цехи и рабочие кварталы. Об этом говорят и дела советской Трехгорки, из года в год перевыполняющей промфинплан.

Об этом свидетельствует и рост партийной организации, охватившей не только рабочую молодежь, но и пожилых пролетариев Трехгорки. К концу 1931 г. партийная организация фабрики насчитывала в своих рядах до 20 проц. рабочих с дореволюционным производственным стажем. Из них только небольшая часть (9,1 проц.) вступила в партию в героическую эпоху гражданской войны; значительное же большинство было увлечено пафосом восстановительного периода (38,2 проц.) и борьбой за пятилетку (52,7 проц.).

Партийно-комсомольская прослойка на Трехгорке значительно выросла за последние годы и составляет около 50 проц. всего рабочего состава. Организация растет, но рост этот нередко сопровождается упорной борьбой и конфликтами с пережитками старого, которые еще сильно дают себя здесь чувствовать.

Особенно болезненно протекают эти конфликты в семьях пожилых и старых рабочих, где один из супругов начинает опережать другого в своем политическом и общем развитии.

Однако нередко вступление в партию одного из супругов влечет за собой постепенное высвобождение всей семьи из-под власти старых нравов и обычаев. Нередко вслед за одним членом семьи в партию вступают и другие.

Жена вступившего в партию машиниста Р. Агапова, беспартийная работница, говорит об огромном воспитательном влиянии партии на мужа. "Словно подменили мужика моего, - рассказывает она, - совсем другим человеком стал; и пить бросил и ко мне стал по-хорошему относиться, даже в домашней работе помогает, чего раньше никогда не было".

Пример этот действует на жену, и Агапова тоже подает заявление о вступлении в партию.

С ростом партийной прослойки на Трехгорке усиливается влияние партии и на беспартийную массу. Грань, отделяющая многих беспартийных рабочих от партии, становится все менее заметной.

Работница Т. Е. Донцова вспоминает о своей работе на фабрике до вступления в партию. "Я еще тогда не была в партии, - рассказывает она, - а рабочие уже считали меня за коммунистку".

Строгальщица А. С. Батурина, работающая на Трехгорке свыше 30 лет, также является одной из таких беспартийных коммунисток. Батурина давно "пожгла" иконы и числится в общественном активе. Полуграмотная, она хорошо разбирается в вопросах политики: интересуется германскими событиями, японо-китайским конфликтом, слушает ежедневно газету - дети читают вслух - и с особым интересом следит за успехами коллективизации и за ходом выполнения пятилетки. Батурина живет инте-

ресами социалистического строительства, "Надо понатужиться, - часто говорит она, - иначе над нами будут издеваться белогвардейцы".

Батуриных много на фабрике. Это - тот резерв, из которого партия черпает своя пополнения.

Процесс оформления большевистского сознания на Трехгорке далеко еще не закончен. Капиталистическая эпоха оставила здесь глубокие корни в сознании старого поколения, тесно в прошлом связанного с деревней и воспитанного в тяжелых условиях полукрепостнического режима. Переделка этого сознания не поспевает за ходом социалистической перестройки жизненного уклада. Но эсеровские и меньшевистские иллюзии, владевшие когда-то умами на Трехгорке, в настоящее время уже окончательно рассеялись.

При этом одни из рабочих (бывших эсеров и меньшевиков, ошибочно в дореволюционный период примкнувших к этим мелкобуржуазным партиям, - Н. Н. Иванов, И. Г. Куклев, М. Б. Старостина, В. И. Иванов и многие другие) уже давно решительно порвали со своим прошлым и вступили в ряды коммунистической партии. Другие окончательно сбросили фиговый листок "социализма" и обнажили перед всеми рабочими свою контрреволюционную сущность. Бывший эсер М. С. Зеленцов, участвовавший в декабрьском вооруженном восстании, не нашел для себя после Октября места в борьбе рабочих за социализм и сменил рабочую спецовку на поповскую рясу. Соблазнился постом церковного старосты и другой видный эсер - Крылов. Единственной опорой их на фабрике являлся до недавнего времени десяток-другой "социалок". Но и эта опора рушилась. Борьба между старым и новым проникла и в среду пенсионеров, среди которых имеется уже немало общественников (Ащеулова, Кузьмин, Губина и др.), отдающих остаток своих сил делу социалистического строительства.

КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Значительно изменился и вырос также культурный уровень рабочих Трехгорки. Старые прохоровские рабочие были в огромном большинстве неграмотны. Редко кому из них удавалось окончить сельскую школу. Большая же часть либо нигде не училась, либо, походив одну - две зимы в школу и не одолев грамоты, с детских лет отправлялась на заработки.

Ликвидация этой почти сплошной неграмотности составила одну из главнейших задач большевистской организации Трехгорки. Через курсы ликбеза при фабрике прошли за эти 15 лет сотни и тысячи неграмотных и малограмотных пролетариев. Борьба за сплошную грамотность стала предметом соцсоревнования между отдельными цехами и бригадами на Трехгорке. В итоге этого некоторые цехи - печатный, складальный, механический - уже в 1932 г. стали сплошь грамотными.

В системе культурно-политического воспитания на Трехгорке ликбез является лишь первой ступенью. Через ликбез к овладению газетой, книгой, к дальнейшей учебе, к активному и сознательному участию в социалистическом строительстве - таков путь культурной революции на фабрике.

Рабочие Трехгорки овладели газетой. До революции только незначительное меньшинство прохоровских рабочих - преимущественно бывшие "кашники" - почитывало газету. Читали "Копейку", "Московский листок" и другие буржуазные газеты, умело затемнявшие сознание рабочих. Революционная печать с трудом проникала на фабрику. Когда в 1912 г, стала выходить "Правда", прохоровская администрация вместе с полицией запретила газетчикам приносить эту газету в спальни. И небольшая группа рабочих во главе с Владимиром Горшковым занялась распространением

"Правды" из-под полы. Но газету читали единицы. Большинство прохоровских рабочих, не исключая и грамотных, обходилось в ту пору совершенно без газет.

За годы революции пролетарская печать пробила себе дорогу почти в каждую рабочую семью на Трехгорке. Перепись, охватившая в 1931 г. до 4 тыс. рабочих и работниц фабрики, показала, что 69 проц. всех рабочих систематически изо дня в день читают газету. Данные эти неполны, так как они не учитывают широко практикующегося в рабочих семьях чтения газет вслух.

Из газет больше других читаются на Трехгорке "Правда" и "Рабочая Москва". Большой популярностью пользуется фабричная газета "Знамя Трехгорки". Из журналов наиболее распространены "Делегатка" и "Работница", которые можно встретить почти в каждой семье. Выписываются также, но значительно меньше, "Наука и жизнь". "Хочу все знать", "Безбожник у станка" и др. Партийный актив читает "Массовика" и "Большевика". Встречаются подписчики "Молодой гвардии".

Но рабочие Трехгорки не только читают газету, они и сотрудничают в ней. Фабричная многотиражка "Знамя Трехгорки" и свыше 20 цеховых стенгазет почти полностью составляются руками рабкоров. И составляются неплохо. "Знамя Трехгорки", - писала "Правда" в своем обзоре - действительно заводская газета по содержанию, языку и составу участников".

Непрерывный качественный рост газеты, ставшей могучим орудием культурной революции на Трехгорке, отражает культурно-политический рост всей рабочей массы фабрики.

Годы пролетарской революции воспитали здесь также массового читателя книги. Из 5.700 рабочих Трехгорки подписчиками и постоянными читателями фабричной библиотеки к концу 1932 г. состояло 3.535 чел. - свыше 60 проц. всего рабочего состава. При этом следует учесть, что многие рабочие семьи представлены на фабрике 2 - 3 работниками и что взятая в библиотеке одним из членов семьи книга читается вслух в кругу всей семьи"; кроме того книга проминает в рабочую семью и через детей.

пользующихся школьными библиотеками. В некоторых цехах с наиболее грамотным составом рабочих фабричной библиотекой пользуется до 80 проц. работающих.

Но книга на Трехгорке - не только средство культурного использования досуга; она вместе с тем и орудие борьбы за знание, за культуру. Наряду с беллетристикой читается и научная литература. Первое место здесь занимают общественно-политические вопросы (сочинения Ленина, Сталина и др.); на втором месте стоит техника, за которой следуют история, народоведение, естествознание, критика, антирелигиозная литература, философия.

Рабочие Трехгорки пока еще только читают литературу, но не участвуют в ней. Призыв рабочих в литературу не дал еще здесь заметных результатов. "Записки ткачихи" Лукерьи Крыловой - пока единственная книга, вышедшая из-под пера бывшей работницы Трехгорки.

Рабочее авторство ограничивается пока на фабрике пределами технической книги. Старые рабочие - граверы, раклисты - взяли на себя обязательство в популярных книжках передать свой опыт молодому поколению. Такие книжки в настоящее время пишутся на Трехгорке. Но уже создан при фабрике литкабинет и усиленно занимается литкружок, а та тяга к учебе, которая охватила широкую массу рабочих фабрики, является гарантией успеха призыва ударников в литературу.

Вместе ? газетой и книгой у рабочих Трехгорки пробудился интерес и к искусству - к театру, музыке, картине. От бывшей прохоровской спальни уже протоптана широкая дорога к Большому и Художественному театрам, в концертные залы и музеи, куда раньше "мамаям" и "рогалям" путь был строго заказан.

Когда старая 65-летняя ткачиха А. Т. Губина, выйдя на сцену Большого театра, получила в качестве представителя Трехгорки слово для приветствия по случаю 100-летнего юбилея театра, она захлебнулась в нахлынувшей волне воспоминаний. "Никогда в своей жизни не мечтала я быть здесь, - заявила Губина, - нам ведь доступа сюда не было".

В свою очередь и театры нашли дорогу к Трехгорке. Сцена фабричного театра им. Ленина, выросшего на развалинах исторической кухни, видела за эти годы на своих подмостках лучших артистов Союза. Московский Художественный театр, Большой и Малый, Театр революции и другие не раз ставили здесь свои спектакли.

Слабо еще развита на Трехгорке художественная самодеятельность. В связи с временной приостановкой работы клуба, занятого под общежитие для рабочих, зрелищные, хоровые и музыкальные кружки несколько свернули свою работу. Борьба за искусство масс еще как следует не ведется на Трехгорке.

Основное внимание сосредоточено здесь на учебе. Стремление к учебе охватило не только молодежь. Пожилые рабочие и работницы уже не довольствуются своими практическими знаниями и стремятся их расширить. В семье мастера красильного цеха И. И. Харикова на студенческое положение вместе с обеими дочерьми перешел уже и отец. Все они усердно изучают физику, химию, высшую математику.

В этом отношении производственная программа Трехгорки содержит не только точные показатели о количестве пряжи, подлежащей переработке в миллионы метров ткани. Неразрывной составной частью программы является также план систематического повышения общих и технических знаний рабочих.

Пролетарская Трехгорка учится. Различные формы учебы охватили здесь более половины всего рабочего состава фабрики. Учатся неграмотные и малограмотные. Едва кончив школу ликбеза, они переключаются на общеобразовательные курсы, посещают кружки политграмоты и т. д.

Учатся новые рабочие, только лишь вступившие в производство.

Субботник по устройству школы

Через вводные курсы, знакомящие новичков с производством я машинами, прошло в 1932 г. свыше 1.200 таких рабочих и работниц.

Учатся ткачихи, банкаброшницы, ватерщицы - рабочие и работницы массовых профессий. Они учатся понимать весь ход производственного процесса и овладевают необходимым минимумом технических знаний. На производственно-политехнических курсах Трехгорки обучаются 300 чел.

Учатся и более опытные рабочие, готовящиеся занять ответственный пост подмастера - бригадира хозрасчетной бригады. В рабочей технической школе, готовящей подмастерьев, занимается 200 квалифицированных рабочих.

Не отстают и старые мастера, имеющие богатый практический опыт, но мало знакомые с теорией. В вечернем филиале Текстильного института при фабрике 75 таких мастеров приобретают знания инженеров.

Учится и командный состав фабрики. Филиал Промакадемии при Трехгорке вооружает знаниями 50 лучших хозяйственников-партийцев.

Пролетарии Трехгорки, работая, учатся и одновременно учат других; старые рабочие часто шефствуют над новичками, грамотные - над неграмотными.

Партийный и комсомольский состав Трехгорки охвачен густой сетью политико-просветительных учреждений, рассчитанных на слушателей самой различной подготовки. Сеть эта включает кандидатские кружки, партийные школы I и II ступени, предметные кружки по истории партии и политэкономии, филиал райкомвуза и т. д. Марксистско-ленинской учебе на фабрике уделяется большое внимание.

Неменьшее место в работе партийной организации занимает также коммунистическое воспитание масс. Важнейшие решения партии он правительства, вопросы социалистического строительства, борьба за пятилет-

ку, интернациональное воспитание, борьба с бытовыми извращениями и некультурностью - все это находит себе место в культурно-политической работе на фабрике.

Большая культурно-политическая работа проводится и среди рабочих татар, из среды которых выделился уже ряд активных общественников. Культурная революция преобразила быт рабочей семьи. По-новому живут теперь рабочие Трехгорки, по-новому воспитывают детей, по-новому проводят свой досуг. Однако старые нравы еще дают себя чувствовать. При этом из всех пережитков вчерашней эпохи наибольшую живучесть проявляют религиозные предрассудки.

Религия - эта, по выражению Ленина, духовная сивуха - так сильно отравила сознание прохоровских рабочих в эпоху капитализма, что отход от нее, высвобождение из-под ее влияния протекает на Трехгорке с огромными трудностями. Рядом с книгой, с газетой, с радио в культурной и чистой рабочей квартире можно еще часто встретить приютившегося в углу Николая угодника. Даже в некоторых семьях рабочих-коммунистов вплоть до 1924 - 1925 гг. не были еще окончательно порваны нити, связывавшие с религией. Здесь еще нередко крестили детей, святили пасху и не тревожили висевших по углам икон. Вопрос о борьбе с религиозными предрассудками в быту коммунистов в тот период только еще обсуждался в партийной ячейке Трехгорки. Постановление бюро партийной ячейки от 1 сентября 1924 г. поручило редакции многотиражки "Погонялка" открыть дискуссию по вопросу о борьбе с религиозными пережитками в семьях коммунистов.

Начиная с 1927 г. антирелигиозная работа на фабрике все более усиливалась, и за последние годы в этой области имеются уже немалые достижения. Влияние религии совершенно чуждо детям рабочих. Даже и самых отсталых семьях дети уже не выполняют никаких религиозных обрядов. Антирелигиозное воспитание детского сада и школы, а также влияние пионерской среды оказываются сильнее влияния семьи. Совершенно разгрузилась от всякой религиозной обрядности рабочая молодежь. В семьях сознательных рабочих-партийцев и беспартийных - также давно уже выброшены иконы. Но в широкой массе рабочих Трехгорки религиозные предрассудки далеко еще не изжиты. На этой почве в семьях часто происходит ожесточенная борьба. Особенно острые конфликты разыгрываются вокруг вопроса об иконах. Молодежь наступает и требует удаления икон, старики обороняются.

"Чем вам икона мешает?" - недоумевает мать работницы Серовой.

Иконы еще держатся на Трехгорке, но и здесь пробита уже немалая брешь. Религия потеряла былой авторитет. Из красного угла икона перешла в темный закоулок рабочей квартиры. И как бы извиняясь за свою слабость, хозяин квартиры пренебрежительно об'ясняет: "Привыкли - пускай ее висит".

Религиозные предрассудки постепенно изживаются. Это находит свое отражение и в новых формах использования рабочими своего досуга. Пролетарии Трехгорки теперь отдыхают по-новому.

Сокращение рабочего дня до 8 час, а затем и до 7 час. и установление ежегодного отпуска впервые позволили рабочим Трехгорки ощутить значение отдыха и культурно использовать свой досуг. На Прохоровской фабрике это являлось несбыточной мечтой.

"Вы не можете себе и представить, как болезненно переживали мы отсутствие отпуска, как мечтали мы об отдыхе" - рассказывал молодым рабочим на вечере воспоминаний старый раклист Г. А. Калеев.

На советской фабрике мечта эта полностью осуществилась.

Вопросам организации рабочего отдыха уделяется на Трехгорке большое внимание. Уже в годы гражданской войны фабричные организации подняли перед Моссоветом вопрос о сносе балаганов на "Новом гу-

В новых рабочих домах

ляньи" и постройке там сквера. Ходатайство трехгорцев было удовлетворено. Для отдыха рабочих был также приспособлен граничивший с казармами сад Прохоровых, который до Октября был совершенно недоступен рабочим. Такой же сквер был разбит и на месте прежних конюшен. Кроме того одни из лучших садов в Большевистском переулке был превращен в летнюю базу отдыха.

На берегу Москва-реки руками рабочих Трехгорки был выстроен стадион с лодочной станцией и купальней. Позднее стадион был перенесен к Пресненской заставе, где устраивались состязания и спартакиады, привлекавшие многих рабочих и работниц. Отдельные команды трехгорцев участвовали в состязаниях и вне своего стадиона. Команда футболистов например ездила на состязание в Латвию. Физическая культура стала все более внедряться в быт рабочих Трехгорки; прохоровские "стенки" ушли в далекое прошлое.

Широкое применение получили на Трехгорке также различные формы коллективного отдыха. В 1923 г., например на Трехгорке было устроено около 50 экскурсий на сельскохозяйственную выставку, на показательную выставку ВСНХ, в обсерваторию, на радиостанцию, в художественные музеи, в Кремль и т. д. Устраивались также массовки-прогулки в бывшие дворянские гнезда - Коломенское, Архангельское, Останкино, где рабочие знакомились с праздным бытом дворянской России.

Когда в этих дворцах организовались дома отдыха, рабочие Трехгорки стали все в большем количестве проводить здесь свой отпуск. В 1922 г. в дома отдыха было направлено 206 работниц и рабочих Трех горной фабрики, в 1923 г. - 331, в 1924 г. - 803 и т. д. В дальнейшем не менее 20 проц. всех рабочих Трехгорки - в среднем 1.200 - 1.300 чел. - ежегодно проводили свой отпуск в культурной обстановке домов отдыха.

В то же время отдых рабочих наполнялся новым содержанием. Вот например как отдыхали 300 трехгорцев, организовавших летом 1930 г. массовку-экскурсию в Крым. Задачи экскурсии были сформулированы так; "Отдохнуть на берегу Черного моря среди богатой растительности

парков и виноградников; ознакомиться (из окна вагона и в беседах по радио в поезде) со строительством Украины; ознакомиться с Днепростроем; обменяться достижениями в области социалистического строительства с населением Крыма (рабочими, еврейской трудовой колонией и крестьянами-татарами)". Программа экскурсии была полностью реализована, в отдохнувшие, обогащенные интересными впечатлениями экскурсанты вернулись к своим станкам.

Новые формы отдыха в связи с ростом культурного уровня рабочих совершенно изменили структуру выходного дня на Трехгорке. Летом 1932 г. в некоторых цехах фабрики была после выходного дня организована анкета на тему, как рабочие провели свой выходной день. Анкета, на которую ответили 1.107 чел. (347 рабочих и 760 работниц), показала, что родимые пятна прохоровщины - выпивка и карты - еще окончательно не изжиты на фабрике, но удельный вес их среди других форм использования рабочего досуга резко понизился. Так, выпивкой заполнили часть своего досуга 7 проц. рабочих и 1,5 проц. работниц. Посещением пивной отметили свой выходной день 4 проц. рабочих; но с пивной уже успешно конкурирует, по данным анкеты, новая советская кофейня, на долю которой приходится 7 проц. посещений рабочих. Личные и домашние дела- работы по домашнему хозяйству, закупки, баня - поглощают еще немалую часть выходного дня у рабочих и работниц, но оставшееся время используется уже по-новому. Видное место в использовании досуга занимают культурные развлечения: театр и кино (20,5 проц. у рабочих, 15 проц. у работниц), экскурсии (18 проц. у рабочих, 18 проц. у работниц), посещение Парка культуры и отдыха (19 проц. у рабочих, 15 проц. у работниц), посещение стадиона (11 проц. у рабочих, 7 проц. у работниц). Часть рабочих выкраивает из выходного дня еще время для самообразования - на посещение курсов, политкружка и для общественной работы. Большинство рабочих, заполнивших анкету, успело в выходной день прочесть газету; некоторые кроме того читали еще книги и журналы. В то же время ни одна из анкет не упоминает о посещения церкви.

По-новому стал складываться у трехгорцев и бюджет времени в обычные рабочие дни. Произведенное районной санитарной организацией в 1928 - 29 г. обследование, охватившее 600 рабочих и работниц Трехгорки, показало, что 39 проц. обследованных затрачивали ежедневно свыше 2 час. на учебу, а 16,8 проц. уделяли общественной работе не менее 3 час. в день.

Новые формы использования досуга на Трехгорке нашли отражение и в материальном бюджете рабочей семьи, где за счет снижения удельного веса расходов на алкоголь выросла доля расходов на культуру. Так, на выписку газет и журналов, на театр, кино и другие культурные развлечения рабочие тратили в 1927 г. 1,88 проц., а в 1929 г. - 3,29 проц. своего бюджета; соответственно снизились расходы на алкоголь - с 4,24 до 3,35 проц.

Вопросам культурного использования досуга рабочие Трехгорки уделяют много внимания. Об этом говорят дополнения к наказу депутатам Трехгорки при перевыборах советов в 1930 г. Некоторые из этих дополнений продолжают расчищать почву от обломков старого; они предлагают "из'ять из продуктовых лавок вино", "закрыть лавку Центроспирта на Пресне", "усилить борьбу с шинкарством", "уничтожить винные лавки", "закрыть Предтеченскую церковь", "ликвидировать еврейскую молельню в Большевистском переулке" и т. д. Другие предложения стремятся окружить рабочее жилище еще более густой сетью культурных учреждений: "в помещении бывшей 40-й спальни устроить клуб для рабочих", "закончить планировку сквера и оборудовать водный бассейн в черте спален", "превратить сад при обсерватории в закрытый сквер для рабочих Трехгорки", "построить душ в районе Краснопресненской заставы", "оборудовать солярий и пляж", построить зимний бассейн для пла-

вания", "восстановить пароходное сообщение с Парком культуры и отдыха" и т. д.

Ряд дополнений к наказу занят проблемой выходного дня: "больше рабочих посылать в дома отдыха", "организовать дом отдыха в Хорошевском бору", "отвести там же участок под постройку летней гостиницы для рабочих".

Все эти и многие другие предложения, а их было свыше 400, продуманы авторами, которые при этом учли и наши материальные возможности. Этот ответственный подход чувствуется в ряде предложений, в различных вариантах выдвигающих идею выпуска дополнительного займа на нужды культурного строительства. Депутаты Трехгорки проявили большую настойчивость в борьбе за выполнение данного им наказа. Значительная часть последнего была ими выполнена. В частности именно благодаря их усилиям лучший в районе зеленый массив у реки, являвшийся до революции запретной зоной для рабочих, превращен ныне в районный парк культуры и отдыха.

Дополнения к наказу показали, что рабочие Трехгорки - уже не те прохоровские рабочие, требования которых были до крайности примитивны и не выходили за пределы улучшения бани и харчей.

"Нынешний рабочий - наш советский рабочий - хочет жить с покрытием всех своих материальных и культурных потребностей" - эти слова Сталина правильно характеризуют новое лило рабочих и работниц советской Трехгорки.

Этот рост культурных потребностей и запросов особенно рельефно выступает у многих старых работниц Трехгорки, позже других приобщившихся к политической жизни. В этой среде можно уже отчетливо наблюдать формирование нового, социалистического человека.

РАБОТНИЦА В АВАНГАРДЕ

Атмосфера прохоровской спальни с ее "кобыльим двором" и пренебрежением к бабе долго задерживала развитие классового самосознания работниц. И потому этот отставший отряд как бы стремился наверстать упущенное в своем развитии. Большую роль в этом пробуждении сыграл институт женделегаток, дававший работницам первую общественную зарядку, усаживавший их за букварь и за изучение политграмоты.

Работницы, остававшиеся до пожилых лет неграмотными, испытывали трагедию. С ослабленной памятью они принимались за изучение грамоты, жадно вслушивались на собраниях в каждое слово докладчика, изживали религиозные предрассудки и, точно переродившись, вступали в партию. Работница Субботина с горьким чувством оглядывается назад. "30 лет, - говорит она, - ушли на борьбу только за кусок хлеба и вонючий угол. Учеба раскрыла мне глаза. Я вступила в партию для того, чтобы остаток дней своих отдать социалистическому строительству".

Работница Чернова долгое время была верующей. "Я верила в бога, - рассказывает она, - и ждала от него помощи. Не дождалась конечно. Поняла, что только совместными усилиями всех рабочих можно добиться лучшей жизни. И вступила в партию".

"Бабушка" Журавлева, ткачиха, активно участвовавшая в революции 1905 г., осталась неграмотной; лишь в 1926 г. она явилась в школу ликбеза. Несколько месяцев упорного труда - и Журавлева научилась читать и писать. "Я счастлива, - говорит она, - что стала грамотной. Жаль только, что поздно. Здоровье уже плохо. И не смогу как следует использовать грамотность для общественной работы".

Работницы учатся. В школах, на курсах райкомвуза и в кружках они подводят теоретическую базу под свой практический опыт. Но учеба в их глазах не самоцель, а только орудие в борьбе за социализм.

"Мы учимся, растем, ...с гордостью говорит работница Царькова об успехах учебы, - и сумеем продолжать строительство коммунизма".

В среде передовых работниц все ярче выявляется новая черта преданность общественному делу.

Ткачиха Е. С. Никадорова, начавшая работать на фабрике в 1915 г., вошла в общественную работу только в 1926 г. Активный член партии, член фабкома Е. С. Никадорова рассказывает: "Даже трудно вспомнить, как могла я прежде жить только для самой себя и для семьи. Теперь хотя часто и устаешь от всех своих нагрузок, но от общественной работы оторваться и в голову не приходит".

Подчинение личного интереса общественному находит яркое отражение и в отношении передовых работниц к производству, к фабрике. Новый производственный быт именно и характеризуется особой заинтересованностью в успешном развитии социалистической фабрики.

По-новому, по-иному смотрит передовая часть работниц, на фабрику. "Своим кровным делом считают" - говорят работницы.

Выполнение промфинплана становится важнейшей общественной задачей. "На фронте промфинплана мы должны так же драться, как дрались за советскую власть" - говорит бывшая ткачиха Уколова.

И Маврина рапортует: "Наш комплект выполняет промфинплан. Мы сами перешли с двухсторонок на четыре, с четырех на шесть, с шести на восемь. Мы боремся за социализм".

Непосредственным результатом этого нового отношения работ-яиц и рабочих к производству явилась отмена унаследованной от Прохоровых системы обысков.

Этим об'ясняется и тот энтузиазм, с которым передовой частью работниц была встречена на фабрике идея социалистического соревнования и ударничества, охватившая теперь огромное большинство пролетариев Трехгорки.

Отношения между работницами в цехе также характеризуются новой чертой - товарищеской солидарностью и взаимной поддержкой.

Раньше бывало, когда у соседки случался брак, работница редко ей помогала; иногда даже радовалась. Теперь же, особенно с тех пор, как стали работать бригадой, отношение резко изменилось.

А. А. Гулютина рассказывает: "Бригада ценна тем, что мы стали дружны; когда мы работаем бригадой, то смотрим друг за другом и помогаем".

Вместе с ростом грамотности и политической активности работниц идет повышение их квалификации. Внедрение женского труда в мужские профессии (граверов, раклистов, печатников, слесарей и т. д.) еде дало на Трехгорке большие успехи. В некоторых профессиях (смазчики, мотор щипки) работницы вытеснили мужчин. Они научились также руководить производством. В составе административного и технического персонала появилось уже немало работниц. Женщина-инструктор, мастер, подмастер, инженер, замдиректора стала теперь бытовым явлением на фабрике.

Почувствовав почву под ногами, работницы приобрели веру в себя. "Работницы все производство могут провести" - заявляет Князева.

На производстве работницы добились полного и отнюдь не бумажного равноправия. "Если нас пробуют затирать, - говорит Николаева, - мы сами умеем себя отстоять".

Выдвижение работниц на ответственную работу как на фабрике, так и вне ее с каждым годом усиливается.

Передовые работницы Трехгорки явились застрельщицами и руководительницами бытовой революции. Комиссия охраны труда и социально-бытовой сектор фабкома, являющиеся на фабрике штабами бытовой ре-

М. Анурова, ученица 2- й прядильной группы, комсомольский групорг, лучшая ударница

волюции, находятся все время под руководством работниц. Члены партии Жарова, Никадорова с активом в несколько сот работниц в течение ряда лет по-большевистски дрались за общественное питание, за улучшение рабочего жилища, за общественное воспитание детей, за организацию рабочего отдыха, за охрану труда.

Рука об руку с ними на этом же фронте работала и заместительница директора фабрики - бывшая ликинская ткачиха В. И. Петрова; последнюю на этом посту затем сменила глуховская ткачиха К. С. Уколова, награжденная за свою работу орденом Трудового красного знамени. Самоотверженная работа всего этого коллектива оправдала слова Л. М. Кагановича, отметившего, что "нет более достойной задачи для большевика, как заботиться о том, чтобы рабочему лучше жилось".

Огромные культурно-бытовые достижения фабрики - перестройка казарм, постройка столовой, театра, детских учреждений и т. д. - являются в значительной степени свидетельством политической зрелости работниц, показавших, что они могут на деле бороться за успешную реализацию партийных директив.

Так, в ожесточенной борьбе с пережитками прошлого постепенно перестраивается сознание прохоровского человеческого материала. Так создаются те "живые реальные люди", которые обеспечивают не только выполнение промфинплана, но и построение бесклассового общества.

"Мы строим социализм, - говорят они устами работницы Мавриной, - мы его крепко и твердо построим".

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: