Автор: Е. ЛОПАТИНА


Екатерина ЛОПАТИНА, писатель

Если когда-нибудь будет написана история "Литературной газеты", то славное и почетное место в ней среди многих своих комбатантов по беспокойной и ответственной профессии "собственный корреспондент" займет Екатерина Кузьминична Лопатина.

Она родилась в 1917 году в городе Боготоле Красноярского края в семье рабочего-железнодорожника. Могла бы прожить там всю жизнь, как множество ее сверстниц, родившихся в годы Октября, выбрать себе мирную женскую долю, растить детей, заниматься каким-нибудь извечным бабьим делом - огородом, шитьем, стряпней. Но ветер Времени, ворвавшийся в жизнь русского народа в знаменательный год ее появления на свет, понес Катю по советским просторам, наделил неуемным характером, одарил острым умом и острым пером.

Помню, как появлялась Екатерина Кузьминична в коридорах "Литературной газеты" то после трудных командировок, то из бескрайних, как бы теперь выразились, регионов - Таджикистана, Молдавии, Латвии, Ростовской области, и от ее стремительной походки и крепкого голоса вздрагивали не только заместители, но и главный редактор "ЛГ".

К слову сказать, Лопатина, будучи собкором в Ростове-на- Дону, "опекала" весь Юг России и Северный Кавказ, который сейчас такой болью отзывается в наших сердцах, изъездила его вдоль и поперек, и ее очерки о судьбе женщин того края вызывали что-то похожее на землетрясение не только на Северном Кавказе, но и в редакции "ЛГ" - полуправду Екатерина Кузьминична никогда писать не умела. Поэтому-то ей обязан своим освобождением из тюрьмы человек, посаженный туда крупным молдавским функционером - не понравилось ему независимое поведение председателя колхоза, сказавшего правду в глаза руководителю республики. И если бы не въедливый нрав журналистки и не ее необыкновенное чутье на хороших людей - сидеть бы председателю молдавского колхоза, человеку молодому и полному сил, пока не сместят с поста "первую персону" Молдавии.

Сто один латышский рыбак тоже могут поклониться русской женщине и поблагодарить ее за обретенную свободу: именно после ее выступления на страницах "ЛГ" их были вынуждены освободить из-под стражи и признать, что обвинение в расхищении социалистической собственности было огульным и предвзятым.

Много добрых дел за плечами собственного корреспондента "Литературной газеты". К этой должности Екатерина Кузьминична шагнула в 1933 году, после окончания семилетки: районная газета, газета "Красноярский комсомолец", многотиражка Амуро-Якутской автомобильной магистрали (АЯМ), ялтинская газета "Курортные известия", республиканская газета "Коммунист Таджикистана"...

стр. 78


--------------------------------------------------------------------------------
Оттуда Е. К. Лопатину отозвали в аппарат ЦК КП Таджикистана, и она стала помощником сначала второго, а потом первого секретаря ЦК, академика Б. Г. Гафурова, с которым работала плечом к плечу с 1944-го по 1956 год. А в 1956 году стала собственным корреспондентом "Литературной газеты" по Таджикистану.

За скупыми строчками биографии нашей современницы стоит многое, о чем хотелось бы написать, да места нет - и как она плавала на рыбацком судне по волнам Северной и Южной Атлантики, как выступала в защиту Азовского моря и в защиту лесов Молдавии и Карпат, спасала своим словом виноградники Крыма и сохранность Кавказского заповедника, моталась на КАМАЗ и на Ростовскую АЭС... До всего ей было дело, за все болела ее душа - за те края нашего Союза, которые нынче стали "ближним зарубежьем" и вряд ли вспомнят с благодарностью бескорыстную помощь, которую безоглядно оказывали люди, подобные Екатерине Лопатиной. Несть числа этим людям и несть числа их нынешним горестям, о которых они не говорят и уж тем более не пишут - не приучены жаловаться. Тем более, что на счету у члена Союза писателей Лопатиной Екатерины Кузьминичны, кроме необозримого моря статей и выступлений в печати, 10 прозаических книг, повести и очерки "Мы с тобой журналисты", "О людях хороших и разных", "С корреспондентским блокнотом", "Вижу, вспоминаю, сравниваю" и другие. На ее счету публикации в "толстых" журналах "Новый мир", "Знамя", "Дон", "Журналист". На ее счету сценарий фильма, поставленного на киностудии Таджикистана, - "Мой друг Наврузов".

Теперь к этому списку прибавляется повесть в письмах "История любви". Несмотря на реальную основу, это целиком литературное произведение, где "дышат почва и судьба", где так ощутим ветер Времени, подхвативший на свои крылья ровесницу Октября Екатерину Лопатину.

Р. S. С 1942 года Е. К. Лопатина - член КПСС. По ее словам, вышла из партии после того, как (вслед за "стараниями" предшествующих генсеков) ее окончательно развалил и предал Горбачев.

Инна СЕРГЕЕВА

10. VII. 39

Наденька, милая! Семь часов назад я вернулся с вокзала, весь переполненный тобой, весь в этих четырех днях, что ты мне подарила. Они начались обычным телефонным звонком, ничего особенного не предвещая. Незнакомый голос сообщил, что должен передать мне письмо от давней знакомой из Крыма. Мы условились встретиться в семь часов вечера у правой колонны Большого театра, держа в руках журнал или газету.

У меня были другие планы на вечер, но давняя знакомая была не просто знакомой, хотя уж и полузабытой, а голос звучал так молодо, так звонко...

Я приметил тебя издалека, едва ты вышла из метро, мгновенно различил тебя в толпе, по какому-то странному наитию: эта маленькая, стройная девушка с мальчишеской стрижкой - именно ты. Меня поразило, как ты приближалась, не замедляя шага, не озираясь, не ища глазами незнакомца, будто каким-то компасом ведомая ко мне. Остановилась у первой ступени, снизу вверх взглянула на меня, улыбнулась застенчиво.

- Вот и я, здравствуйте! - И протянула загорелую руку с конвертом. - Это от Валентины Ивановны. Она мне вас очень хорошо обрисовала, таким я вас и представляла себе.

Меня тогда поразило это, на расстоянии, взаимное узнавание, меня буквально потрясло твое необыкновенное сходство с той, давней, что прислала тебя ко мне. Почудилось, что это она - первая моя любовь, преодолев расстояние и время, предстала передо мной: фигура, лицо, улыбка, золотые искорки в карих глазах...

Тогда мы недолго посидели на скамейке у фонтана. Ты обещала своей квартирной хозяйке не задерживаться, да и мне надо было спешить к семье, разговора не получилось. Но ощущение вернувшейся молодости было со мной тогда, когда я добирался до дачи, когда купал и укладывал спать младших, помогал старшему сыну строить модель самолета, когда за вечерним чаем вдруг (со мной этого давно не случалось) замурлыкал какую-то песенку из тех, давних времен. Вера с немым вопросом приподняла брови. Я ненавижу ложь, но тут пробормотал что-то о рукописи - большой, листов на двадцать, которую просили довести до ума возможно скорее.

Почти до рассвета сидел на кухне (мой домашний рабочий кабинет), перечитывал Валино письмо, думал о нашем нелепом, но неизбежном разрыве

стр. 79


--------------------------------------------------------------------------------
(примерно в твоем теперешнем возрасте). Но главным образом припоминал подробности нашей встречи, твое лицо, твою то застенчивую, то задорную улыбку, золотые искорки в глазах, звенящий колокольчиком голос. И писал это письмо. А как только пришел на работу, позвонил Валиной знакомой, у которой ты остановилась.

Потом эти незабываемые четыре дня, точнее - вечера, когда мы допоздна бродили по улицам и бульварам и говорили, говорили... И целовались, целовались... Я все еще чувствую на своих губах вкус твоих свежих, не тронутых помадой, губ. И я уже начинаю тосковать по тебе и томиться неведением: когда же еще выпадет мне такое счастье?

Хочу быть абсолютно честным с тобой. Я не знаю: что это? Волнение вдруг пробудившейся молодости или нечто большее? Время покажет.

А пока желаю тебе счастливого пути, милая Наденька, большой и светлой дороги в жизни, дорогой мой сорванец. Ю.

15. VII. 39

Я не настолько самонадеян, чтобы предполагать, будто прелестная особа, едва ступив на землю Ялты, кинется в почтамт за моим "до востребования". Или, тем паче, поспешит опустить в синенький ящик свое, написанное в дороге, письмо. Надо же обменяться впечатлениями с пославшей тебя подругой, доложить о выполнении хозяйственных поручений, раздать подарки, пару-другую раз побарахтаться в море, ну и наконец появиться в редакции: готова к исполнению своих обязанностей.

На все это отвожу тебе 3-4 дня, чуть больше - для того, чтобы твое письмо дошло до меня. Очень хочется знать: что ты думаешь о нашей встрече, расставшись со мной, как воспринимаешь меня издали. Я пять дней назад отправил тебе большое сумбурное письмо. Сегодня готов повторить каждое слово, относящееся к тебе, каждую фразу о моем состоянии. Больше того, хочу опровергнуть собственные слова "пока не знаю, что это такое". Знаю, Наденька, уже знаю! Это - не просто волнение вдруг пробудившейся молодости, это нечто большее, гораздо большее. Во мне такой сплав нежности к тебе и благодарности за то, что ты, говоря словами поэта, "явилась и зажгла...". И время здесь ничего уж не изменит.

С нетерпением жду твоих писем. Обнимаю и целую. Юра.

20. VII. 39

Наденька, милая, ты - умница! Написала-таки (предел моих мечтаний!) письмо в дороге и сказала в нем больше, чем я ожидал. Славная, добрая, спасибо тебе. Огорчило меня только одно место в твоем письме: ты удивляешься, что я, "такой взрослый, красивый и умный", нашел в тебе, чем ты, "провинциалка с двумя образованиями - семилетка и вечерний рабфак", интересна мне. Ты боишься: может, это - нечто случайное и мимолетное, что, судя по моему возрасту, бывало со мной не раз.

Да, мне под сорок. Не буду скрывать: за столь долгую жизнь случались у меня и невинный флирт, и легкие увлечения. Но я всегда был верен своей жене, семья всегда была для меня главным в жизни (но не главнее работы, той, прежней, работы). Увлечения ни в коей мере не касались Главного, они были поверхностны и мимолетны.

Сейчас не то. Это несравненно глубже, серьезней. Я буквально пронизан нежностью к тебе, мне хочется заботиться о тебе, помогать во всем, что только потребуется, защищать от любых бед и напастей. Стать чем-то вроде ангела-хранителя (с партийным билетом!). Что же это, если не любовь? Конечно, я жажду видеть, слышать, чувствовать тебя постоянно. К сожалению, это несбыточно. Так будем радоваться тому, что нам доступно. Целую. Юра.

30. VII. 39

От тебя десять дней нет письма. Волнуюсь, беспокоюсь, испуган. Ты ведь не могла так вдруг измениться ко мне. Следовательно, что-то с тобой произошло. Выдать свою тревогу Вале? Не знаю, до какой степени ты откровенна с нею, что известно ей о наших отношениях. Ни о чем другом думать не в состоянии, ни о чем другом писать не могу. Отзовись! Ю.

5. VIII. 39

Значит, не беспричинна моя тревога: вашу газету ликвидируют. И все уж определилось. Большинство сотрудников направлены на укрепление городских и районных газет Крыма, кто-то получил направления в дальние края, вплоть до Сибири, Урала и Дальнего Востока. Ты, с твоим пятилетним стажем, можешь рассчитывать лишь на место литсотрудника в газете одного из степных районов полуострова. Прекрасно понимаю, как страшит тебя такая перспектива. Из большого популярного изда-

стр. 80


--------------------------------------------------------------------------------
ния, из коллектива высококвалифицированных профессионалов, где почти каждый человек - личность, почти у каждого можно чему-то поучиться, - оказаться в замкнутом мире таких же самоучек, как ты сама, да еще под началом какого-нибудь зоотехника, снятого с должности за пьянку (с каким ты уже имела "счастье" работать у себя на родине).

Ты пишешь, что в Горкоме комсомола тебе предлагают поработать пионервожатой в прибрежном детском костнотуберкулезном санатории. Может быть, стоит подумать об этом варианте, как временном? Ты же говорила, что сестренке необходимы море, солнце и фрукты. Как же лишать ее этих главных факторов лечения? Как уезжать "хоть к черту на рога, лишь бы в хорошую газету"?

Прошу не принимать поспешных, опрометчивых решений. Все обдумай, все взвесь. Времени для раздумий, к сожалению, очень мало (первого сентября Любочке надо идти в школу), но все же. Не сделай ложного шага, который может не только осложнить, но даже испортить твою и ее жизнь.

Считается, что безвыходных положений не бывает, но я пока не вижу никакого выхода и бессилен что-либо предпринять. Ты даже представить себе не можешь, как меня бесит моя беспомощность. Юра.

12. VIII. 39

Наденька, родная! Итак, решение принято: ты едешь в Среднюю Азию. Там для тебя есть должность литсекретаря в республиканской газете, обещана квартира. Радуюсь за тебя, горжусь тобой. Не всякая умудренная опытом женщина с ребенком решится пуститься в такой дальний путь, не испугается непривычной среды обитания. А ты, по сути девочка, не побоялась ни дальней, со многими пересадками, дороги, ни знойного среднеазиатского климата, ни того, как он отразится на здоровье Любочки, ни нового коллектива, где тебя могут принять, скажем так, не с распростертыми объятиями (не везде любят новичков, особенно таких перспективных, как ты).

Да, радуюсь за тебя, горжусь тобой, моя отважная девочка. И в то же время ловлю себя на том, что к этим добрым чувствам примешивается некая толика горечи. Уехав так далеко, ты уже едва ли сможешь часто приезжать в Москву, окажешься вне досягаемости для меня.

Прости, любимая, мой эгоизм. Я стыжусь его, но ничего не могу с собой поделать. Благоразумнее было бы скрыть от тебя эту мою неприглядную черту, но мы ведь договорились никогда ничего не скрывать друг от друга, быть откровенными до конца.

* * *

Прежде, чем опустить это письмо, на всякий случай подошел к окошку "до востребования", там оказалось твое, как обычно, ласковое, милое, но, как никогда, короткое, письмецо. Понимаю, ты спешила, и благодарю за него. А за фотографию "прощание с морем" благодарю тысячекратно. Там ты чудесно выглядишь среди прибрежных волн, хотя и несколько печальна. Любочкина мордашка сияет от счастья. Девочка, конечно, не догадывается, что это, возможно, ее последнее купание в море.

Ты просишь не волноваться за вас. Ведь два года назад ты рискнула вдвоем с Любочкой махнуть из Сибири в Крым, никого там не зная, надеясь лишь на то, что добрые люди всегда помогут. Теперь же одновременно с тобой в тот же город, в ту же редакцию едет заместителем редактора человек, занимавший эту должность в ликвидированной газете.

Что ж, все складывается удачно. Всем сердцем желаю, чтобы и дальше все шло так же хорошо.

Крепко обнимаю и целую. Юра.

19. VIII. 39

Я разложил на своем рабочем столе карту южных районов СССР и мысленно отмечаю на ней твой долгий путь, приблизительно прикидывая, где ты можешь находиться в тот или иной момент. По моим приблизительным подсчетам, твое "хождение за два моря, через три Союзные республики" должно закончиться 25-26 августа. Хочу, чтобы к этому времени тебя ждало мое письмо. Для большей уверенности посылаю его "авиа".

Прежде всего, приветствую тебя, дорогая моя путешественница, на новом месте. Пусть оно окажется для тебя счастливым. С нетерпением жду первых впечатлений. Сам же, соскучившись по разговору с тобой, пишу длинно и подробно.

Вчера на Тушинском аэродроме состоялся большой авиационный праздник. Ты уже, возможно, читала о нем подробные красочные отчеты в газетах. Газеты умолчали, что на празднике присутствовал один из известных тебе ударников нашего уважаемого учреждения вместе с сыном Темой, кото-

стр. 81


--------------------------------------------------------------------------------
рому (ударнику) накануне местком торжественно вручил трехрублевый билет, а вчера предоставил почетное место в грузовой машине.

Бесконечной пестрой лентой растянулись машины по всей асфальтированной артерии, ведущей к Тушино.

Из Парка мы выехали в 12 часов. Не прошло и двух часов, как мы пристроились к хвосту колонны у Смоленской площади. На Поклонной горе наша машина живописно преобразилась. Если раньше мы ехали на стульях, то теперь они ехали на нас. Пассажиры обгонявших нас машин явно нам завидовали. Дождь продолжал идти, и мы восторгались изобретенным нами эффективным средством защиты. Когда дождь прошел, оказалось, что мы "немного" промокли, только пуговицы остались сухими. Тогда мы опять водворились на стулья и снова торжествовали - сиденья-то остались сухими!

Когда мы добрались до Тушино, началось уже второе отделение праздника. Никогда мы не видели такого количества машин. Это были главным образом грузовики. Вкрапленные среди них синие, голубые и желтые автобусы служили хорошим ориентиром. Наш грузовик разместился рядом с изящным голубым автобусом. Чтобы потом не потерять его в море машин, мы установили на кабине пирамидку из стульев и отправились в пеший поход.

Продрогшие и голодные, после четырехчасового путешествия, мы, поглядывая одним глазом на небо, другим искали булок, фруктов, воды, мороженого. Но, увы, москвичи успели все полопать. Только в одном месте мне предложили плитку шоколада, но я, по неопытности, отказался признать его продуктом питания.

Пока самолеты рисовали в воздухе разные там бочки, петли и другие фигуры, мы бродили по полю и искали удобные пункты для наблюдения. Ты догадываешься сама, что такой пункт мы нашли как раз тогда, когда спустился парашютный десант и парад закончился.

В начале шестого мы опять погрузились в машину, опять мокли под ливнем, опять защищались стульями, опять двигались вперед со скоростью одного километра в час.

Бедный Тема! Голодный и усталый, он натер ногу и не мог надеть сандалии. Я решил совершить вылазку, достать чего-нибудь съедобного и погреться самому. От деревни Мякино до Рублева три километра. На этом расстоянии я установил новый и абсолютный мировой рекорд: обогнал не менее 200 машин.

В Рублево с боем достал 4 вареных яйца и 2 батона. Довольный, возвращался обратно, пожевывая булку на виду у всех пассажиров этих 200 машин. Это было триумфальное шествие: очаровательные девушки предлагали завязать с ними знакомство, любая машина готова была включить меня в свои ряды. Каждый хотел знать, где мне удалось найти такое счастье. За булку предлагали тройную цену.

Мое триумфальное шествие закончилось плачевно. Наша машина вместе с таким приятным и изящным голубым автобусом пропала. Стало темнеть. Я уже давно перестал жевать булку и тоскливо вглядывался в номера машин. Наша загадочно исчезла. Мне стало ясно, что я потерялся. Хотелось сесть на землю и плакать от обиды, но было и без того мокровато, и я решил не расстраивать ликующих москвичей грустным видом плачущего дяди.

Делая быстрые короткие перебежки во время вынужденных остановок и прицепляясь к первой попавшейся машине, когда колонна начинала ползти, я уверенно продвигался вперед. Теперь очаровательные девушки не приглашали меня, а веселые парни хмуро замечали: нам и без вас тесно. Словом, не плюй в колодец...

Долго ли, коротко ли, но в 23.15 я добрался до нашего Парка, ЦПКиО. Тема ждал меня уже в дирекции. Весь измазанный в грязи, он болтал черными босыми ногами и в присутствии руководителей нашего уважаемого учреждения с увлечением рассказывал некоторые невинные подробности нашей интимной дачной жизни.

В 00.11 мы сели в поезд, но ровно через 15 минут поезд остановился, и нам сообщили, что мы простоим до утра. Однако нам опять повезло, поезд тронулся раньше, и в 3.15 мы прибыли на станцию Отдых. Так бесславно закончилось наше путешествие.

Мы пробыли в пути около 15 часов. За это время на самолете можно было бы долететь до твоего прекрасного города, на поезде доехать до Ленинграда и даже дальше, а сидя в комнате написать тебе не менее 6-7 подобных длинных и глупых писем. Какова же в таком случае цель этого письма? Сознаюсь откровенно: не хочу отставать от тебя. Последний раз я получил твой N 7. Теперь и я отправляю N 7. Кроме того, это письмо лишний повод еще раз

стр. 82


--------------------------------------------------------------------------------
поцеловать тебя и сказать "люблю". Юра.

5.1Х.39

Радость моя! Сегодня получил твое первое "азиатское" письмо. Знаю уже, что от вас до Москвы добираются они десять дней, и не стану волноваться, долго не получая ответа на заданные тебе вопросы.

Восхищаюсь твоим умением описывать окружающую обстановку и людей. Кажется, сам провел ночь в твоей гостинице, где "номера" расположены в саду, в больших беседках, увитых виноградными лозами, сверху свисают аппетитные гроздья, а в просветы между ними заглядывают большие мохнатые звезды.

Днем вместе с тобой побывал на шумном и красочном базаре, где полно фруктов и винограда множества цветов и оттенков, дыни и арбузы свалены горами, а мужчины в тюбетейках и ярко-полосатых халатах предлагают их очень дешево, иногда даже говорят: бери так, красавица.

Побывал я с тобой в редакции. Мне, как и тебе, понравился редактор, "похожий на огромного плюшевого медведя, - он такой мягкий, что его хочется погладить". И голос у него мягкий, "обволакивающий". Очень хорошо его себе представляю.

Как и тебя, меня насторожил твой непосредственный начальник - ответственный секретарь, "поджарый как гончая, в роговых очках, холодновато-вежливый".

Других мужчин ты пока не рассмотрела. Ну, присматривайся, присматривайся, да смотри, не слишком близко, а то я ревнив, как десять Отелло, вместе взятых (шучу!).

Познакомился я и с женщинами, - их у вас только трое: Соня (лет 30) имеет мужа-журналиста, двух детей, "пухленькая, приветливая, от нее веет уютом", Лина - приблизительно того же возраста, "типичная старая дева, хмурая и раздражительная". Что касается третьей сотрудницы, то с ней я знаком - она самая молодая и, вне всякого сомнения, самая привлекательная и обаятельная.

Итак, первый день твоей работы на новом месте состоялся. У Любочки - тоже, она поступила в третий класс, школа недалеко и от гостиницы, и от редакции.

А не стоит ли и тебе подумать о поступлении в институт? У тебя уже есть опыт совмещения работы с учебой. Теперь это будет посложнее - высшее учебное заведение не рабфак, и Любочка требует внимания, и домашними делами придется заниматься, когда ты получишь квартиру. Но Вера заканчивала институт уже будучи директором школы, вела уроки, и у нее был маленький сын на руках.

Ты достаточно грамотна, довольно много читала, но для газетчика с большой буквы, каким ты мечтаешь стать, необходимы не отрывочные, тут и там нахватанные сведения, а систематические знания в области истории, литературы, искусства и даже философии. При большом желании и упорстве ты все это, я верю, осилишь. Постарайся, девочка милая, ладно?

Целую и обнимаю. Юра.

14. IХ. 39

Сегодня я очень зол. Прошу учесть это с самого начала. Поругался со своим начальником. Дело даже не в поводе. Просто он глуп, туп и дальше своего носа не видит. Обидно работать под руководством такого тупицы. Обычно я избегаю иметь с ним дело. Его руководство мне не нужно, а он моей работой не интересуется, да и боится в нее вникать, ибо тогда обнаружится полное непонимание им этой области работы, подведомственной ему. К обоюдному удовольствию у нас установились отношения невмешательства. Однако иногда приходится прибегать к его последнему слову. В этих случаях всегда существует опасность столкновения. Вот и сегодня взорвалось, и стало ясно, что он меня терпеть не может, а я его презираю.

Не стоило бы писать тебе об этих дрязгах, если бы они не усиливали мое стремление плюнуть на все и бежать отсюда вон. Это стремление у меня очень сильно.

Так в чем же дело? Мечтаю о газете, но и боюсь ее больше другого. Боюсь потому, что там малейшая ошибка может кончиться для меня печально.

В то же время мне иногда кажется более правильным выходом из положения - остаться в Парке, с которым я все-таки сжился, и найти еще какое-либо дополнительное занятие для души. К сожалению, и финдела у меня далеко не блестящи, поэтому занятие "для души" должно подкрепляться материально.

В тот вечер, когда, проводив тебя, я был радостно возбужден, Вера заметила мое состояние. Мне не требовалось придумывать отговорку: получение время от времени на редактуру руко-

стр. 83


--------------------------------------------------------------------------------
писи какого-нибудь малограмотного начинающего автора, да еще объемной - заметная прибавка в нашем весьма скромном бюджете. Доведение до ума дипломной работы выпускника вуза - тоже неплохо. А уж диссертация - самая большая удача, хотя и крайне редкая, все равно, что для старателя слиток золота.

Ну на сегодня хватит. Вот написал тебе письмо и успокоился. Перестал злиться и хмуриться. Разве можно хмуриться, когда пишешь своему любимому сорванцу с золотыми искорками в глазах, с иронической улыбкой на губах - знаю, мол, ваших! Эти губки и глазки крепко целую. Юра.

Дописываю 1.1Х на почте. Как кстати пришла вчера твоя весточка. Наденька, милая, ты умница. Не поленилась, выписала строчки из письма своего отца "во всей красе". Читаю их и не начитаюсь - такой от них веет истинной, коренной, глубинной Россией, наивной и доброй.

Ну что за прелесть! "Дочка отпиши мне правду ни бойся я тибя ни когда ни осужу. Чиво ты таково натворила что тибя сослали в такии гиблый миста. Тилиграму с тваим новым адрисом я паказал куму Ивану он у нас граматей так он сказывал бутто у вас там савсем нет зимы адно сплашное лето и ат жары люди на улицах падают. А нарот там ни плахой но сплош адни мусульманцы. А лошади у них с бальшими горбами называются вирблют. Правда ли это? Ежли вам там с Любкой савсем ни в магату ты как ни буть атпрасись и приизжайте ни чиво будим живы ни памрем". И подпись такая необыкновенная - "твой атец Стипан Тимофеевич".

До конца дня я улыбался, вспоминая эти строки. Даже своим сотрудникам в отделе их процитировал. Славный старик! Хотел бы встретиться с ним, готов полюбить и его.

Еще и еще целую. Юра.

Р. S. Когда-нибудь, где-нибудь ты искренно используй это замечательное письмо. Если сама не догадалась, я сохраню его для тебя.

18. IХ. 39

Вчера наконец-то выбрался на ВСХВ. День был чудесный, яркое солнышко приятно согревало. В 11.30 по радио передали историческое выступление В. М. Молотова о начале освободительной войны. Его речь застала нас на Площади колхозов. Здесь она звучала особенно твердо, уверенно и торжественно. Создалось приподнятое, боевое настроение. Выставка отошла на второй план. Все мысли были там, за границей, которую в этот день перешла Красная Армия. Нужно было переварить и осмыслить выступление Молотова.

Вспомнились славные дни 1920 года, когда мне посчастливилось вместе с Красной Армией двигаться по этим же местам. Тогда мы были плохо вооружены, полураздеты и голодны. И все-таки мы двигались по 60 километров в день. Нас объединял единый порыв: "Даешь Варшаву!" А теперь порыв освобождения белорусов и украинцев подкреплен могучей авиацией, тысячами танков и мощной артиллерией, чего тогда у нас не было. Хотелось бы мне опять быть в пекле боев. Там я был бы куда полезнее, чем здесь, в роли музейной крысы.

У меня есть теперь большой опыт, закалка, избыток неиспользованной энергии и полное отсутствие цепляния за жизнь. И тогда я не цеплялся за жизнь, по крайней мере до ранения под Брест-Литовском, но тогда подсознательно действовал присущий ранней молодости инстинкт самосохранения. Теперь же этот инстинкт, по независящим от меня причинам, отмирает, если не сказать, что уже перестал иметь сдерживающее значение. Мое существование нередко кажется мне жалким и думается, что куда бы лучше было, если бы оно окончилось разумно и с честью на боевом посту. Честное слово, я буду хорошим бойцом. Пока очередь до меня не дошла, но я не теряю надежды, что дойдет.

До сих пор обязанности перед семьей вынуждали меня тянуть лямку. Но с тех пор, как "явилась" ты, дорогая моя Находка, мне все нетерпимее становится мое теперешнее положение. Все активнее хочется искать такое место, которому я, с моим профессиональным опытом, буду не просто нужен, но - необходим. Такое дело, которое не только удовлетворило бы мои духовные запросы и материальные потребности, но вновь окрылило бы меня.

Однако "вернемся к нашим баранам". Делясь мнениями о дальнейших путях развития событий, мы - двое моих сослуживцев и я - в основном осмотрели Выставку. Она действительно производит впечатление. Думаю, это впечатление было бы еще больше, если бы не выступление Молотова, связанные с ним наши предположения и мои личные воспоминания.

Когда ты приедешь (а ты ведь непременно приедешь, милая Наденька?), мы с тобой не спеша и досконально озна-

стр. 84


--------------------------------------------------------------------------------
комимся с Выставкой. Сейчас же с особым интересом осматривал павильон твоей республики. Павильон хорош! Я получил представление о том, как эта республика интересна, многообразна, какой простор открывается перед умным, зорким и энергичным журналистом для вдохновенного рассказа о ней всему Советскому Союзу и даже (почему бы нет?) всему миру.

В ожидании чего-либо подобного от тебя намерен собрать, по возможности, все, что написано до сих пор. Познавая прошлое и настоящее этой страны, этого народа, я как бы приближусь к тебе, окажусь почти рядом. Как тебе нравятся мои идеи?

Крепко целую и обнимаю. Юра.

22. IХ. 39

Наденька, любимая моя! Твой "плюшевый" редактор нравится мне все больше. Не прошло и месяца, а он уже "выкроил" для тебя квартиру, да еще в центре города, да еще рядом с редакцией. Рад за тебя. Пора уже переходить на оседлость, довольно снимать "углы" или ютиться у добрых приятельниц. Да и самая романтическая гостиница "Под звездами" не место для молодой девушки.

Я радуюсь. Но в твоем письме почему-то большой радости не вижу. Чудится мне в нем какое-то уныние. Почему, Наденька? Что с тобой? Откуда у тебя эти кризисные настроения? Скорее всего сказываются волнения с переездом, или ты на новой работе выкладывалась до предела и переутомилась. Отсюда и непереносимые головные боли, и как следствие - упадочные мысли.

Не думаю, что эти настроения связаны с поисками себя. Ты давно уже не дикая собака Динго, ты давно уже определилась и свободно плаваешь по жизни. Может быть, сказываются какие-то чуждые влияния, которые толкают тебя на путь более легкой, бездумной, угарной жизни? Всем своим существом ты противишься этим влияниям, но еще не набралась силы, чтобы послать обывателей с грязными лапами и сладкими речами ко всем чертям.

А надо бороться, надо вытащить увязшую ногу из болотной тины и стать обеими ногами на твердую почву нашей советской жизни. Надо бороться за свою жизнь, полноценную, полнокровную, радостную. Сбрось вуаль, посмотри вокруг себя широко открытыми глазами. Неужели ты не видишь в каждой вещи, в каждом явлении, в каждой газетной строке напряженнейшей борьбы за лучшую жизнь для всех, в том числе и для нас с тобой? Неужели не чувствуешь себя участницей этой борьбы? А ведь именно в этом и заключается счастье, другого счастья нет. И любовь дает счастье лишь тогда, если она помогает борьбе, увеличивает наши силы.

Ты хочешь, чтобы я для этих рассуждений нашел какие-то веские слова. У меня их нет. Я могу говорить лишь языком большевика: плюнь на мелкие огорчения и обиды, возьми себя в руки, как подобает комсомолке, окунись с головой в комсомольскую работу, ведь тебе оказали честь и доверие, избрав в комитет комсомола. Только это могу написать, других слов у меня нет.

Если бы я был поэтом, я мог бы это самое сказать стихами. Но что поделаешь - стихов я не пишу, да и прозой владею слабо. Вот вчера я целый день читал Маяковского. Любил его всегда, люблю и сейчас за его безграничную ненависть к обывательщине, мещанству, упадничеству, за его веру в революцию, за то, что он слышит революцию в каждом факте, в каждой мелочи. Только его стихи понятны мне и близки, созвучны моему настроению. Как хотелось бы мне, чтобы и ты приняла его стихи как близкие, как свои. Как призыв, как директиву.

И мне агитпроп в зубах навяз,

И мне бы строчить романы для вас, -

Доходней оно и прелестней.

Ноя себя

смирял,

становясь

на горло собственной песне.

* * *

Я земной шар чуть не весь обошел, -

И жизнь хороша, и жить хорошо.

А в нашей буче, боевой, кипучей, -

И того лучше.

Всего Маяковского не перепишешь, ты сама можешь найти у него все это.

Ты скажешь: эти стихи для меня не убедительней Других нравоучений трезвых взрослых дядюшек. Если ты действительно так думаешь, если тина обывательщины так быстро обволокла тебя, - надо спасаться бегством. Беги без оглядки от людей, влияния которых ты не в силах преодолеть. Беги немедленно, срочно спасай свою молодость и комсомольскую честь. Вот так бы сделал я на твоем месте. Но надеюсь, что это был временный кризис, и когда мое письмо дойдет до тебя, - все изменится, ты вырвешься из трясины обыва-

стр. 85


--------------------------------------------------------------------------------
тельских настроений. Верю в это и желаю тебе успеха. Целую крепко, крепко, как всегда.

Юра

10. Х.39

Не успел я нарадоваться тому, что ты получила квартиру, как узнаю, что ты уже лишилась ее. Что происходит? Не так уж хорош твой "плюшевый миша", если мог выселить тебя только потому, что кто- то нуждается в жилье больше, чем ты. И ты даже не представляешь, когда сможешь теперь покинуть свой отель в саду и начать нормальную жизнь.

Значит, именно в этом причина твоего подавленного настроения? А я-то, чудак, напридумал всяческой всячины, вплоть до обывательской тины и мещанского болота, пытался разнять твою печаль стихами Маяковского, взывал к твоей комсомольской чести и совести и даже призывал к немедленному бегству. Представляю, с каким отвращением ты читала эту назидательную ересь. Каким смешным ура-бодрячком выгляжу в твоих глазах! Хуже - каким могу показаться провокатором, толкающим тебя на губительное бегство!

Сейчас я стыжусь этого своего письма. Прости меня, пожалуйста, никогда больше не буду воспитывать тебя невпопад даже стихами любимого мною Маяковского. Не буду навязывать тебе лечение от болезни, которая мне неизвестна.

А тебя прошу, будь добра, пиши мне откровенно о том, что с тобой происходит, даже о том, что тебе кажется неудобным рассказывать о себе. У меня почему-то складывается впечатление, что ты стесняешься меня. Если это так - это уже совсем глупо и не к лицу тебе. С первых дней нашей встречи мне нравилось, было по душе, что ты приняла меня таким, каков я есть, и у нас сложились равные отношения. Думаю, если бы ты стала смотреть на меня снизу вверх, у нас ничего бы не получилось. И, поверь мне, Наденька, я к тебе отношусь, как к старому другу, и пережившему не меньше меня. У меня такое ощущение, будто мы знаем друг друга не меньше десятка лет. Ты для меня такая близкая и родная. Я готов вывернуть перед тобой всю душу, до последнего уголка, ни о чем не умалчивая, не боясь, что ты за что-то меня осудишь. И мне становится немного горько, когда я чувствую, что ты не то стесняешься меня, не то немножко не доверяешь мне, боишься, что я буду думать о тебе не так, как этого хотелось бы тебе. Поэтому немного отгораживаешься от меня, прячешься и прячешь свои мысли. А реакция получается такая, и мне уже трудно писать обо всем и так, как думается.

Ну, скажешь ты, началось! Опять о том же, опять объяснения! Кончаю. Мечтаю о тебе много и часто. Целую крепко. Юра.

20. Х. 39

Славная Наденька! Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что я чересчур поглощен личным, что происходящие события оставляют меня равнодушным. Наоборот. Они зажгли и увлекли меня. Физически ощущаю, как переворачиваются целинные исторические пласты. Трудно переоценить историческое значение этих событий. Я имею в виду как освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии, так и заключение серии пактов взаимной помощи. Восхищают ленинская прозорливость и последовательность Сталина, который недаром лично и открыто взял в свои руки руководство внешней политикой. Думаю, что мы являемся свидетелями начала новой исторической полосы, которая поставит в порядок дня (в самом ближайшем будущем) вопросы мировой пролетарской революции.

Спрашивается: чем же я недоволен? Я недоволен тем, что мне приходится мириться с ролью пассивного созерцателя этих событий, а не быть их активным участником. Я недоволен тем, что меня не мобилизовали. Там я мог бы принести значительно больше пользы, чем здесь. Имею опыт все-таки печальный, и избыток неиспользованной энергии, которые там нужны, а здесь абсолютно бесполезны. Я здесь чувствую себя сданным в архив. А я не хочу в архив.

Недоволен я, вернее, обеспокоен и огорчен тем, что в твоих последних письмах чувствуется какая-то недосказанность. Скажу больше: твои умолчания просто убивают меня. Всем своим существом, всем "нутром" чувствую: тебе плохо, у тебя случилось что-то неприятное, гораздо более неприятное, чем возвращение в гостиницу.

Мне хотелось бы быть с тобой, чтобы как-либо скрасить этот тяжелый для тебя период. Не имея представления о действительном характере твоих неприятностей, я все же надеюсь, что все образуется так, как ты этого хочешь.

стр. 86


--------------------------------------------------------------------------------
Не могу также скрыть, что в тяжелые для тебя минуты ты относишься ко мне с тем недоверием, которого, несомненно, я не заслужил. Неужели я не доказал, что самые невероятные твои сообщения (вроде неожиданного отъезда чуть ли не на край света, где для тебя "вдруг" предоставилась вакансия и даже обещана квартира) не поменяли моего отношения к тебе? В тысячу раз труднее переносить твое недоверие ко мне, твою скрытность и твой возможный обман, какими бы благими намерениями ты при этом ни руководствовалась.

Сегодня я совсем не собирался объясняться с тобой. Сегодня я только хочу знать, что там случилось и чем я могу тебе помочь. Теперь меня не могут удовлетворить твои "обтекаемые" письма в момент, когда я знаю, что ты мучаешься.

О твоем состоянии я догадываюсь. Понятно ли тебе мое состояние? А если тебе понятно мое состояние, ты будешь со мной откровенна и будешь изживать свои горести вместе со мной. Ведь правда, Наденька?

Ю.

30. Х. 39

Две недели не было от тебя ни строчки. Все это время я не находил себе места, думал: что же еще могло случиться, кто и чем тебя обидел?

Сегодня пришло письмо. Не от тебя, от некоего СМБ. Оно начинается так:

"Уважаемый Юрий Сергеевич! Я муж Нади. Вы удивлены? Не удивляйтесь, дело обычное. Надя - моя жена..." Далее следует "маленькая" просьба: "Не кружите голову Надюше" и т. д. и т. п., а также некоторые подробности вашей семейной жизни и ваш домашний адрес. Одна из "подробностей" состоит в том, что вы ждете ребенка.

Что я могу сказать? Этого я не ждал и не подготовлен к этому. Ты знаешь, я люблю тебя. В своих письмах ты часто напоминаешь, что любишь и даже очень любишь меня. Я верю тебе, а раз так - СМБ для меня не существует. Меня волнует лишь твое действительное отношение ко мне. Может быть, его просьба "оставить нас в покое" соответствует и твоему желанию?

Если это не так, то напиши мне всего лишь один раз всю правду: как это произошло, кто он, когда вы ждете ребенка, как ты представляешь наши отношения в будущем, и мы можем тогда больше к этой теме не возвращаться и считать, что ничего не изменилось. Напиши также: отвечать ли ему и что именно.

Я нетребователен, не могу, не имею права быть требовательным. Мне достаточно знать, что ты любишь меня. Если же все было шуточкой, то лучше писать не нужно совсем.

Ничего добавить не могу. Мое состояние и мои чувства должны быть ясны тебе без слов.

Целую и обнимаю тебя, мою желанную, более страстно, чем когда- либо. Ю.

10. ХI. 39

Спасибо, Наденька милая, на мой главный вопрос ты поспешила ответить телеграммой "Люблю очень". Я верю тебе и почти счастлив. Но для полного успокоения я все же хотел бы внести в эту ситуацию полную ясность. Кто он, этот СМБ? Сотрудник редакции или человек со стороны? Какое у него право (или основание) называть себя твоим мужем? Возможно, ты, сама того не желая, неосторожно, дала ему повод надеяться на то, что рано или поздно станешь его женой? Или твоя деликатность помешала тебе прямо и твердо сказать ему, что этого не может быть никогда? Или, наконец, с твоей стороны была лукавая игра, к которой иногда прибегают опытные женщины, но на которую едва ли способна ты?

Во всяком случае, какие-то отношения вас все-таки связывают, - только от тебя он мог узнать мой адрес. Прости, что допекаю тебя вопросами, но мне кажется, от любимого и любящего человека я имею право знать всю правду. Всю до конца. С нетерпением жду ее.

Целую. Ю.

18. ХI. 39

Вот и дождался! Ты пишешь, коротко и раздраженно. "О СМБ ничего не хочу говорить, кроме одного: не верь ни одному его слову. Ему нужно, чтобы ты отвернулся от меня и он меня, брошенную и несчастную, милостиво подобрал. Никакого ребенка я не жду, так как не позволила ему и пальцем дотронуться до меня, а от ссор дети не рождаются. К сожалению, этому самозваному мужу я очень обязана и не в состоянии разорвать эту удавку. О тебе он узнал из твоих же писем. Они приходят на редакцию, он имел возможность перехватить одно или даже несколько, оттуда и твой адрес.

Теперь твоя душенька довольна? Может, на этом и закроем тему?"

стр. 87


--------------------------------------------------------------------------------
Не удивляйся, Наденька, я специально дословно цитирую твое письмо, написанное явно сгоряча, чтобы подумать над ним, ты осознала: что и как ты написала.

Думаю, тебе известно выражение "Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав"? В данном случае речь не о твоей неправде, речь - о правде. Правда, очень горькая, есть в твоем письме, но, прости меня, опять не вся, опять остается недосказанность. Чем именно ты "очень обязана" этому человеку? В чем его "великая заслуга" перед тобой, превратившаяся для тебя в "удавку"?

Судя по тому, что он "перехватывал" мои письма прямо в редакции, он там человек не посторонний. Почему ты не обратишься к "мягкому, как плюшевый миша" редактору? (А не он ли тот человек, который "повязал" тебя своей заботой?) Почему не пойдешь в партийную организацию с просьбой оградить тебя от негодяя?

Да, совсем забыл, - там же есть твой земляк-крымчанин, который приехал одновременно с вами. Если не хочешь большой огласки, его попроси по-мужски поговорить с этим донжуаном. Как бывший сослуживец и старший товарищ он в какой-то мере несет ответственность за тебя.

Между прочим, почему ты за все время ни словом не обмолвилась о нем: как его принял коллектив, как ему работается на новом месте, как он устроился с жильем, приехала ли к нему семья?

Надеюсь, в ближайшее время сама или с помощью порядочных людей ты сумеешь разорвать терзающую тебя удавку. А я снова не могу ничем тебе помочь, кроме искреннего сочувствия. И снова бешусь от своей беспомощности и полной бесполезности для тебя.

Крепко целую, нежно обнимаю.

Юра.

25. ХI. 39

Девочка моя родная!

Я знаю все! Едва дописав и заклеив письмо N 16, я вдруг подумал, а что, если? Не желая дальше терзать тебя "допросами", я обратился к Вале (она единственная женщина в мире, которой я полностью верю). Мне было крайне неловко именно у нее просить разъяснений ("одновременно" или "вместе"). Но больше никто не мог их мне дать. Я же всегда не терпел каких-либо неясностей.

Догадка моя оправдалась. Валя написала мне, что в том безвыходном, отчаянном положении, в котором оказалась ты, она сама уговаривала тебя принять помощь "этого доброго человека". Перед этим специально приезжала из пригорода Ялты, на правах твоего старшего друга, встретилась и объяснилась с ним и убедилась в том, что он "чисто по-человечески" пожалел молодую способную журналистку и "из лучших побуждений, совершенно бескорыстно берет на себя заботу о тебе". Он, оказывается, договорился, чтобы тебе, как не имеющей средств на дорогу, выдали подъемные (хотя ты едешь не по приглашению, просто на свободное место). Он даже телеграммой предупредил редакцию, что ты едешь с ребенком, и просил подготовить квартиру (не исключено - "для семьи с ребенком"),

Он, по словам Вали, не ставил никаких условий, однако признался ей, что ты ему "симпатична" и, если когда-нибудь "ты оценишь его хорошее отношение и почувствуешь к нему такую же симпатию", он с радостью перейдет к другим, "более близким отношениям". Из твоих писем она, как и я, не знает никаких подробностей, однако подозревает, что "этот добрый человек", не ожидая ответной симпатии, стал предъявлять свои права. Случилось это, похоже, после получения квартиры (выделенной, надо полагать, ему, а не тебе), и это как раз заставило тебя вернуться в гостиницу.

Пересказывая тебе суть Валиного письма (опуская "ахи", "охи" и самобичевание), я, как мог, сдерживал себя от комментариев (можешь догадаться, какими бы они были!), стиснул зубы, а сам готов не то разрыдаться, не то взорваться и крушить все вокруг.

Бедная моя девочка, бедная проданная невеста! Понимаю! Не видя другого выхода, ты согласилась на "бескорыстную" помощь, по- молодому легкомысленно надеясь, что все со временем как-нибудь устроится, "образуется". Но Валя-то! Как она, умудренная жизнью, могла не предвидеть последствий этой, я бы прямо назвал, бесстыдной сделки. В молодости ее называли "очарованной душой" и "не от мира сего". Но теперь-то, под сорок, это уже не "очарованность", а недомыслие (не хочу более резкого слова).

Что делать, Наденька, родная моя? Чем помочь тебе? Может быть, переслать Валино письмо твоему редактору или в партком?

Люблю тебя больше, чем прежде, всем сердцем рвусь к тебе, но... скован.

стр. 88


--------------------------------------------------------------------------------
Всеми обстоятельствами своей жизни скован, обречен на то, чтобы любить, страдать и сострадать тебе издалека.

Всегда твой Юра. Р. S. Пожалуйста, извини меня за редактора, незаслуженно заподозренного мною. Помнишь, однажды я пошутил:

ревнив, как десять Отелло вместе взятых. Мог ли я представить себе, что когда-нибудь уподоблюсь этому несчастному мавру?

30. ХI. 39

Сел писать, а писать-то не о чем. Все оттеснено ожиданием письма от тебя. Снова жду его с нетерпением и внутренней тревогой. Состояние такое, точно надо мной нависли тяжелые, свинцовые, грозовые тучи. Ходишь, весь наэлектризованный, с натянутыми нервами, держишь себя в руках, чтобы не сорваться. В такие моменты я готов либо наделать глупостей, либо показать чудеса в работе.

Сейчас какая-то часть аккумуляризированной энергии, приправленной каплями горечи, находит выход в работе, связанной с избирательной кампанией, какая-то - в бытовых неурядицах и пустых хлопотах. Остальное - нетерпение и тревога: как ты восприняла мое стремление узнать все до конца? Посмеялась над новоявленным Шерлоком Холмсом или осудила этот мой шаг? В любом случае помни одно: я люблю тебя, люблю, как никого и никогда.

Целую, обнимаю. Юра.

14. ХII. 39

И снова дождался! Ты отхлестала меня словами, а у меня щеки горят, как от увесистых звонких пощечин.

Упреки твои во многом справедливы: я часто оказывался не на высоте, советы и пожелания мои, как правило, звучали невпопад и, вместо того чтобы поддержать, только нервировали тебя.

Оставляю в стороне частности, отвечаю на главные обвинения.

Первое: тебя обижало, что я "без конца" упрекал тебя в умолчаниях, недоговоренности, требовал полной открытости, абсолютной честности, правды до конца. В ответ ты спрашиваешь: а сам-то я обладаю всеми этими достоинствами, сам-то искренен, правдив и честен со своей женой?

Уверяю тебя: я сказал ей о тебе, о нашей дружбе, о том, что ты не была близка мне, как женщина. Разумеется, это далеко не вся правда, и она, разумеется, отнюдь не улучшила наших отношений. Но мы ответственны перед нашими детьми и обязаны сохранять видимость нормальной семьи.

Второе: ты оскорблена тем, что, "не веря" тебе, "проверяя" тебя, я обратился к "постороннему лицу". Но Валя - не постороннее лицо, она мой давний друг, именно она прислала тебя ко мне с письмом, полным восторженных слов по твоему адресу, именно ей мы обязаны тем, что встретились, узнали и полюбили друг друга. Да, она уговаривала тебя сделать то, от чего следовало всеми силами оберегать. Делала это, будучи твердо уверенной в том, что это для тебя единственный выход из положения. Оказалась излишне доверчивой, непроницательной. Что ж, будем судить ее за это?

И последнее. "Гениальная мысль! Конечно, посылай письмо Вали моему редактору, в партком. А что же ты забыл про местком? Пусть вся редакция узнает, в какое дерьмо я вляпалась по собственной дурости, с помощью доброй и мудрой приятельницы. Это будет твоя реальная дружеская помощь". Упрек горький, но справедливый - реально я тебе пока ничем не помог: "одни слова, слова, слова"... Прости, пожалуйста, мою беспомощность и неполезность. А письмо... Я тогда был взбешен, потерял голову. Но даже в том состоянии спросил: "а может?", не смея сделать это без твоего разрешения.

Еще раз прости. Прекрасно понимаю, как тебе тяжело переживать всю эту историю, как ты подавлена. Поверь, мне тяжело тоже. Очень. Но давай, девочка моя милая, на этом хотя бы покончим с выяснением отношений. Выкинем из памяти, из сердца все, что так жестоко вклинилось в нашу жизнь. Неужели мы позволим этому разрушить нашу любовь? Ведь была же она, была! Смею надеяться, что у тебя она еще хотя бы теплится, а что касается меня, то мое чувство к тебе еще крепче, еще нежнее, еще неистовей. Давай же перевернем страницу, начнем с чистого листа.

Прими мои поздравления с наступающим 1940 годом. Пусть новый год в твоей жизни (и в жизни страны) принесет тебе (и всем нам) побольше радости, поменьше треволнений. Крепко, крепко целую. Твой неизменный

Юра.

14. I. 40

Здравствуй, Надюшенька! Я только что вернулся из подмосковного дома отдыха. Несмотря на жгучий мороз, де-

стр. 89


--------------------------------------------------------------------------------
лал гимнастику на воздухе, ходил на лыжах. И очень много работал (зарабатывал!).

В Москве стало потеплее, то есть после 40 градусов кажется теплее - всего -22. Однако повышение температуры не помогло: настроение пониженное. Холодно на работе, холодно дома, холодно на душе. Принимаю героические усилия, чтобы согреться. Выдумываю себе срочные дела, нажимаю на других, словом, энергично функционирую. Помогает мало.

Вот 21-го должен делать доклад. Ну не доклад - громко сказано, - просто выступление на 15-20 минут. А готовлюсь, как к большому ответственному докладу. Перечитываю статьи Ленина, разыскиваю подходящие стихи и т. д.

Ввели меня тут в художественный совет, который рассматривает проектные задания, утверждает эскизы, проводит конкурсы и проч. Развил такую бешеную деятельность, что народ удивляется. А мне холодно. Вопреки законам физики движение почему-то не переходит в тепло.

В последнем твоем письме (от 20. XII) порадовало меня только одно: то, что ты с увлечением участвовала в избирательной кампании, работала агитатором и даже была членом участковой избирательной комиссии (!). Мне тогда тоже пришлось немало потрудиться. По поручению райкома возглавлял агитмассовую работу в нашем избирательном округе. Он считался хорошим. Если бы не квартирные неурядицы, которые отняли у меня бездну времени, наш округ мог бы быть одним из лучших. Но о квартире в другой раз.

Что тебе пишет Валентина? Хочется знать, что с ней, но писать пока почему-то рука не поднимается. Крепко целую. Юра.

19. I. 40

Какой замечательный, великолепный, потрясающий подарок в Новом году: он уехал! Совсем уехал - из квартиры, из республики, из твоей жизни. Вы с Любочкой вернулись в квартиру - теперь уже твою квартиру. Ничего, что она в бараке, ничего, что в комнате, кроме двух железных кроватей с продавленными сетками и огромного "почти, как футбольное поле" письменного стола, ничего нет (прости за тавтологию), что ваши скромные туалеты висят на гвоздиках, вбитых в стену.

Меня до слез умиляют твои трогательные старания обуютить свое жилище. И эти шторы на окне из рулонной бумаги, и над Любочкиной кроватью коврик из того же материала, на который ты наклеила собственноручно вырезанные из плотной черной бумаги силуэты пальм, слонов, жирафов и негритят.

Твоя кухонька с деревянным топчаном и откидным, как в вагоне, столиком, двухконфорочной плитой, которую нечем топить и на которой ничего нельзя приготовить даже при наличии топлива, т. к. у вас нет ни чайника, ни сковородки, ни кастрюльки, - эта кухонька меня огорчила. Огорчило и то, что вы завтракаете и обедаете в столовой (что не очень здорово!). А на ужин обходитесь хлебом с чаем, приготовленным в эмалированной кружке с помощью электрокипятильника (чего явно мало), хотя довольно часто позволяете себе и виноград с мягкой местной лепешкой (вот это уже лучше).

Ты спрашиваешь: а как у меня с жильем? У нас прекрасная двухкомнатная квартира в сорок с лишним квадратных метров (то, что осталось мне от прежней должности), нас в ней пять человек. В квартире есть все: кухня с газовыми плитами, холодная и горячая вода, ванная, туалет, телефон. Но на две семьи. Дом отличный, в центре города, но его вот уже два года собираются освобождать от лиц, потерявших связь с "ведомством". Так что радуйся, Наденька, что у тебя, пусть скромная, без всяких удобств, но отдельная и постоянная квартира. Вернемся в нее. Напиши мне, чего еще у вас нет, кроме посуды, чтобы я мог здесь купить и выслать вам. Пожалуйста, не отказывай мне в этой мелочи. Пойми, выполняя твои поручения, я буду чувствовать себя ближе, нужнее, может быть, даже необходимее тебе. Жду сигнала к действию. Обнимаю и целую дорогих новоселов. Юра.

23. I. 40

Ты бываешь иногда большой умницей. Вот и на этот раз хорошо надумала, когда послала фотокарточку. Лучшего подарка (кроме, разумеется, письма о квартире!) и ожидать не мог. Целую тебя за это много, много раз.

Между прочим, можно было ожидать, что на карточке увижу солидную физиономию действительного члена профсоюза (с вступлением в который тебя и поздравляю), а оказалась славная рожица молоденькой и задорной девчонки (извиняюсь), совсем такой, какая нравится мне. Вот и хорошо!

А нас все-таки выселяют. Я обежал все инстанции и ничего не добился. Прокурор отказывает, так как есть

стр. 90


--------------------------------------------------------------------------------
особое постановление о выселении в административном порядке (т. е. на улицу) всех, не имеющих связи с учреждением, которому дом принадлежит. Завтра должны прийти милиционеры и вытряхнуть нас, с малыми детьми, как паршивых щенков, на мороз. Не верится, что это может оказаться возможным, но сведущие люди уверяют, что так и бывает в жизни.

Мы не знаем, что будем делать. Сидим и ждем как обреченные этого интересного момента вытряхивания.

Как только утрясутся квартирные дела (а я все-таки верю, что они так или иначе утрясутся), начну, вернее, продолжу попытки вернуться в газету. В двух солидных редакциях, кажется, готовы меня принять. Здесь, в Парке, мне уже удалось подготовить почву для ухода "по-хорошему". Случилось это так: директор предложила мне переменить амплуа, стать помощником директора. Я вынужден был раскрыть карты и откровенно признался, что веду переговоры с редакциями. Она усиленно уговаривала меня, рассыпалась в комплиментах и угрожала, что парторганизация не согласится отпустить такого ценного работника.

Мне дано несколько дней на размышления, то есть до получения окончательного ответа от редакций. За эти дни я переговорил почти со всеми членами партбюро и убедился, что ко мне относятся очень хорошо и поддержат меня безусловно. Теперь все дело за ЦК. Там может все замариноваться надолго или повернуться для меня неблагоприятно. Дело в том, что с меня еще не снят строгий выговор за притупление политической бдительности. Такое взыскание с одновременным отстранением от занимаемой должности два-три года назад считалось большой удачей. Редактор газеты, чьим заместителем я был, наказан несравненно суровее. Но "хвост", висящий на мне, может тянуться неизвестно сколь долго.

Однако не будем терять надежды. Ведь у меня есть моя Надежда, значит, все должно окончиться хорошо. Правда, милая?

Целую много, нежно.

Юра.

27. I. 40

Милая Наденька! Ты просишь маленькую порцию "ругачки". Охотно удовлетворяю твою просьбу. Ты этого заслуживаешь. Поводов очень много. Отодрать бы тебя за уши, да, к сожалению, руки коротки. В наказание скажу тебе то, что ты считаешь самым обидным: воображаешь себя. взрослым, сложившимся человеком, а на самом деле ты легкомысленная девчонка, у которой ветер в голове, сумасбродный сорванец, который когда-нибудь очень больно обожжется огнем, с которым изволит шутить. Всеми своими поступками ты подтверждаешь эту характеристику. Попробуй опровергнуть.

Больше всего надо ругать тебя за отказ от института. Непростительное легкомыслие! Ты не понимаешь, какие непоправимые последствия может иметь этот шаг. Ты молода, но годы уходят и у тебя. С каждым годом начинать учиться будет труднее, особенно тебе, ибо ты уже не в первый раз упускаешь имеющиеся у тебя возможности. Трудно заставить себя заниматься, зато легко свыкнуться с мыслью, что и без вуза можно существовать и работать, что не знания служат внутренней опорой. А корыстные поклонники не замедлят вскружить голову и внушить, что ты и без диплома очаровательна. Ты сдала позиции без боя.

В назидание тебе хочу сказать о Вале. В твои годы она была способной девушкой, подающей большие надежды. Но уже тогда жизнь ее складывалась труднее, чем у тебя. Если бы она училась, она была бы совершенно другим человеком. Но у нее не хватило воли к тому, чтобы заставить себя учиться, она перестала двигаться вперед, примирилась со своим положением и стала тем, чем она является сейчас. А у тебя разве есть воля к овладению знаниями? Пока ты начинаешь идти по тому же пути, по которому шла Валя. Какие у тебя основания думать, что ты лучше нее и сумеешь выпрыгнуть из установившегося состояния? Никаких!

Раз сегодня приходится заниматься "ругачкой" (по твоей просьбе, прошу учесть!), приобщу сюда же и твои литературные дела. В институте ты не учишься, следовательно, у тебя высвободилось время для того, чтобы показать себя на газетных полосах. Почему же не видно твоих успехов на этом фронте? В ялтинской газете ты много и интересно печаталась, я даже показывал твои работы моим сослуживцам (им они тоже понравились). В новой газете ты появляешься редко, и выступления твои не столь ярки. Почему?

А что с повестью, о замысле которой ты так увлеченно рассказывала мне в Москве? Мне кажется, что твоя литературная деятельность занимает меня

стр. 91


--------------------------------------------------------------------------------
больше, чем тебя. Мне трудно помочь тебе, ибо ты далеко, но я не могу успокоиться и все время думаю об этом. Выискиваю у классиков и не у классиков полезные указания и рецепты, вглядываюсь в способы писания. Все это, думаю, пригодилось бы тебе, возьмись ты за работу над повестью.

Ну на сегодня "ругачки" довольно. Впрочем, нет, еще поругаю тебя за то, что ты отказалась от моей помощи в твоих хозяйственных делах (не могу обременять, не представляю тебя бегающим по магазинам, стоящим в очередях). Пойми, мне это нужно не меньше, чем тебе, а может быть, и больше. Повседневная забота о конкретных мелочах твоей жизни, непосредственное участие в "домашних делах" позволят мне чувствовать себя близким тебе, как бы членом семьи. Так что, пожалуйста, дай мне такую возможность. Жду поручений!

Сегодня отругал тебя основательно, а по совести говоря больше хотелось бы целовать тебя до бесчувствия. Что и делаю мысленно.

Юра.

2. II. 40

Спешу поделиться с тобой новостью! Квартирный вопрос разрешился! Одно из писем (В. М. Молотову, помнишь, я говорил тебе, что какое-то время работал у него референтом) помогло. Нам дали квартиру из двух комнат (36м 2 ) в новом доме, на четвертом этаже. Площадь уменьшилась, зато квартира изолированная, а главное (для меня!), довольно просторная кухня, в ней мы даже разместили кушетку. Когда я зарабатываюсь допоздна, там и остаюсь до утра. Но мы лишились газа и ванной, телефона. Живем теперь за час езды от работы, в индустриальном районе Москвы, кругом крупные заводы. Но квартира принадлежит Жилуправлению, и теперь никто не может нас потревожить.

Оформление ордера и переезд (машину достать очень трудно), вымотали все жилы. Теперь потребуется несколько дней на устройство новой жизни. Переехали мы вчера, все свалено в кучу, перемешано со строительной пылью и грязью. Если бы нам предложили теперь замечательную квартиру со всеми удобствами в центре города, мы отказались бы, только не повторять мучительного переезда. Пока живем, как на вокзале, без обеда, без кроватей, носовых платков и т. д. Зато в собственной квартире. Малыши пока у Вериных родителей, старший у моей мамы. Скорей бы уж их забрать!

* * *

Прежде, чем опустить это письмо, заглянул "до востребования" (рядом с работой) и не зря. Пришло твое от 20.1. Своим сообщением, что ты - умница, ты заинтриговала меня. Лучше уж сразу бы сообщила, в чем дело. Хочу думать о лучшем. Вероятно, восстановилась в институте и теперь готовишься к зачетам. И написать мне об этом хочешь, когда зачеты будут сданы. Если так - действительно ты умница. Но потом отбросил это предположение. В самом деле: почему бы об этом не сообщить сразу? Видимо, что-то другое. Может, ты написала замечательный очерк или рассказ и ждешь, когда выйдет журнал, чтобы переправить его мне. Это предположение кажется мне более правдоподобным.

Возникает и совсем фантастическое предположение: может, через месяц-полтора ты приедешь в командировку в Москву? Вот была бы умница (а еще больше умником был бы твой редактор, предоставивший тебе такую командировку).

Жду разъяснения тайны. Пока же посылаю много поцелуев. Присылай и ты, не скупись. На это лишних марок не требуется.

Юра.

8. II. 40

Обещанного письма с сюрпризом пока нет, и я с грустью думаю о том, как непросто общение на таком большом расстоянии. Письма идут 8-10-12 дней (в одну сторону), да и получаешь их не всегда в день поступления. Объективный фактор времени осложняется субъективными моментами. Скажем, тебя что-то волнует, огорчает или радует, вызывает недоумение, ты пишешь мне об этом, как правило, очень эмоционально. Получив такое письмо, я в соответствующем настроении отвечаю тебе, стараясь делать это обстоятельно, вникая в детали. Через 20-25-30 дней то, что волновало, радовало или огорчало тебя в момент написания письма, отошло на задний план или совсем захлестнулось событиями, более значимыми для тебя. Мое письмо тебе читать неинтересно, а подчас даже оно раздражает тебя, напоминая о пережитых неприятностях. В ответ я получаю письмо, в лучшем случае ни одной строкой, ни единым словом не

стр. 92


--------------------------------------------------------------------------------
откликающееся на мое, в худшем... Не будем вспоминать о худшем. Я, в свою очередь... И так далее, и так далее, какой-то заколдованный круг.

У грустных этих мыслей причина - не только перебои, "нестыковки" в нашей переписке. Дело еще и в том, что самочувствие у меня неважное. Врачи говорят, что это радикулит или что-то в этом роде. Возможно, результат перетаскивания тяжелых предметов при переезде. Врачи пугают: если в ближайшие дни боли не прекратятся - уложат надолго в постель. Но я не хочу постель (а как же твои письма?!). И потому надеюсь, что, как всегда, обойдется. На этом пока закругляюсь, как говорят некоторые ораторы. Целую крепко, крепко.

Юра.

20. II. 40

Врачи все же присудили меня к постельному режиму. Боли, и правда, невыносимые. По дороге из поликлиники я исхитрился проскочить (?!) на работу (противоположный конец города), ну и, разумеется, на почту.

Письмо твое - еще одно своеобразное подтверждение тех грустных мыслей, что высказал я в предыдущем письме. Ты ("сердечко"!) благодаришь меня за "неустанную заботу" о тебе, за то, что я "так глубоко" переживаю за твое будущее, так настойчиво призываю тебя "не стоять на месте", дабы "не скатиться назад и не застрять в болоте", за то, что я "как вольный орел" зову тебя "взглядом и криком своим" в свободный полет "вперед и выше".

Соглашаясь со мной (условно!) в том, что легкомысленна и ленива, ты признаешь, что "погоняла" тебе действительно необходим. Но при этом тебе хотелось бы, чтобы этот "погоняла" не витийствовал "вообще", был более чуток, принимал во внимание реальные условия и обстоятельства своего "опекаемого". Иначе мои нравоучения и назидания "частенько попадают пальцем в небо".

Ты прекрасно понимаешь необходимость образования и не отказалась от института, а оформилась на вечернее отделение в первые же дни после приезда. Но я "как-то забыл" о том, что происходило с тобой в последние месяцы прошлого года, когда тебе было "абсолютно не до институтских занятий".

Ты согласна со мной в том, что действительно стала писать мало и не так ярко, как в ялтинской газете. Но я "не учел" того, что там ты была на положении "вольного стрелка", "искала и находила интересные темы и интересных людей", а в этой своей должности литсекретаря "привязана к редакционному стулу". И будешь привязана еще больше, так как с нового года утверждена в качестве заместителя ответственного секретаря, о чем писала в последнем письме и на что я "не изволил отреагировать" (это, видимо, тот самый "сюрприз", которого я так и не дождался). Ты в последнее время почему-то забываешь нумеровать письма, я не могу судить, сколько из них не дошло до меня.

Наконец, опровергая мое утверждение, что ты "освободилась и могла бы...", но не делаешь этого, ты, как тебе кажется, бьешь меня козырным тузом. Оказывается, "жалкие остатки своего свободного времени" (вечера, часть ночи и выходные дни) ты используешь на то, чтобы "заниматься литературным трудом". А именно - собираешь материалы и делаешь наброски пьесы, которую, если получится, намереваешься представить на республиканский конкурс. Это, надо полагать, еще один (и главный для меня!) сюрприз, который затерялся где-то на долгом пути от южных границ до столицы нашей родины.

Милая моя, бесконечно дорогая девочка, умница моя! Ради этих строк я готов простить тебе все щипки и уколы, согласиться с тем, что недостаточно чуток, излишне назидателен, придирчив и пр. и пр.

Сообщая о самом факте ("собираю материал, делаю наброски"), ты не пишешь: о чем твоя пьеса, кто ее герои. Пожалуйста, напиши, хотя бы в общих чертах. И, пожалуйста, прими меня в соучастники в любом качестве, - консультанта, архивариуса, переписчика набело (чем не Софья Андреевна Толстая?). В самом деле, мой почерк лучше твоего.

От всей души желаю тебе успеха. Верю в него. Твой успех будет самой большой радостью, самой лучшей наградой в моей не слишком удачной жизни. Целую много, крепко, жадно.

Твой Юра.

Р. S. Получил денежный перевод и первое поручение, очень скромное - утюг и две пары галош, для тебя и для Любочки. Большое спасибо, что доверяешь мне малую толику семейных забот. Как только одолею свой недуг (вот уж совсем не ко времени!), приступлю к выполнению.

стр. 93


--------------------------------------------------------------------------------
6. III. 40

Сегодня, по моему настоянию, мне закрыли больничный лист. На радостях я тут же бросился в разведывательный поход по магазинам. Признаюсь тебе, я давно не занимался покупками промтоваров - "тряпок", как ты их называешь. На мне поставка в дом продовольствия. И я не представлял, какое это, оказывается, непростое дело.

Ничего, буквально ничего из того, что ты просила, не увидел. Если раньше галоши иногда появлялись и трудно было лишь напасть на интересующие тебя размеры, так теперь нет никаких галош. Утюги, говорят, "бывают", "сейчас нет", "ожидаются". Зато могу купить лыжные ботинки, лыжи, палки, шарфы. Есть замечательные блузки из неизвестного материала, ценою от 100 до 280 р. Не нужны ли тебе большие куклы, разрисованные платочки, пудра или бюстгальтеры? Имеются в продаже трусики и майки, идут нарасхват.

На рынок идти не решаюсь. Очень уж я беспомощный человек на рынке, о ценах не имею представления, торговаться не умею. Да и очень узок твой заказ. Нельзя ли, учитывая рыночную конъюнктуру, сообщить, какие еще вещи нужны.

Хотя и с опозданием, поздравляю мою любимую женщину с Женским днем.

Сегодня мы гуляем. Организовали в Парке небольшую вечеринку. Гулять буду с кислой миной - боли в пояснице все же беспокоят.

Ну вот и все, новостей больше нет. Обнимаю и целую.

10. III. 40

Любимая моя Женщина! В связи со своей "лежкой" я поздравил тебя с твоим праздником с опозданием, а в связи с большой загрузкой первого после "лежки" дня (поликлиника, магазины, предстоящая вечеринка) - наспех, коротко, сухо. Сегодня имею возможность поговорить, как люблю разговаривать с тобой, - свободно, сердечно и подробно.

В дни "затворничества" я ежечасно, ежеминутно был с тобой, думал о тебе, о нас, строил всякие планы. Захотелось перечитать Фраермана "Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви". (Если не читала, непременно прочти в "Красной нови" N 7 за 39 год.) Прекрасно написана. Пожалуй, это лучшее, что приходилось читать в последнее время на тему любви.

Эта повесть навевает мне какое-то изумительно хорошее и чистое чувство, теплое и немного грустное настроение. Может быть, она мне так понравилась потому, что это повесть о тебе, о моей славной Наденьке, о любимом сорванце в 14-15 лет. Если ты не была такой, то в моем представлении все равно ты - такая. Таня - дикая собака Динго - это ты. Даже теперь, когда тебе скоро должно исполниться 22 года (ой, как много!), твои поступки и их логика, твои мысли и их словесное выражение - копия Тани. Может, Фраерман описывал тебя? Я бы мог напомнить много известных мне случаев, когда ты поступала точно так же, как Таня, и Таня на твоем месте могла бы поступить, как ты.

Думал я и о твоей будущей пьесе (ни темы которой, ни краткого содержания пока не знаю). Сдается мне, что я несколько опрометчиво навязался тебе в консультанты. Как-то я писал тебе, что иногда беру на редактуру рукописи начинающих авторов. Эту побочную работу некоторые называют халтурой и выполняют ее соответственно. Но, уверяю тебя, я отношусь к ней очень ответственно. Много читал классиков специально с той точки зрения: как они строят сюжет, описывают внешность и характер своих персонажей, природу и природные явления и т. д.

Чуть ли не с микроскопом вчитывался в "Войну и мир". Пытался анализировать и даже проделывал для себя некоторые опыты. Заинтересовался, например, какими словами в вводных предложениях, когда он дает прямую речь, заменяет слова "сказал", "говорил". Запас таких слов достигает 40.

Заглядывал и в специальные статьи. В процессе продумывания вопроса: как надо писать? - я собрал из разных источников кое-какие мысли, советы и рецепты. На всякий случай посылаю их тебе. Но все это касается прозы. С драматургией же я знаком постольку, поскольку, как читатель пьес и как театральный зритель. Какие консультации смогу я тебе дать?

Что-то вдруг взгрустнулось. Кончаю писать, дабы не сказать чего- либо, не соответствующего началу этого письма. Целую и обнимаю тебе, моя любимая и недоступная. Тоскую. Мечтаю обнимать и целовать "в натуре".

Твой Юра.

15. III. 40

Вчера сделал вторую вылазку в магазины. Безрезультатно. Кое-что можно будет достать, только в очередях. Сделаю это при первой возможности.

стр. 94


--------------------------------------------------------------------------------
Не сердись, пожалуйста, что затягиваю исполнение твоих поручений. Честное слово, это нелегко даже в московских условиях. Особенно при моем пикантном положении.

Прочтя эти строки, знаю, ты захочешь написать: великодушно освобождаю вас, сэр, от своих поручений. Не вздумай писать что- либо подобное, я буду на тебя в большой обиде. Лучше закажи более широкий ассортимент товаров, чтобы у меня было поле для маневра.

Знаешь, у меня потемнело в глазах, когда в последнем твоем письме я прочитал фразу: "Наша семья увеличилась на одного персонажа мужского пола". Слава Аллаху и Магомету - пророку его! Это оказался всего лишь приблудившийся котенок, "несчастный, изголодавшийся, с всклокоченной шерстью и облезлым хвостом, видимо, ошпаренным. Но с прекрасной смышленой физиономией". Значит, Любочка получила живую игрушку, а ты - заботу о ее пропитании и лечении. Что ж, добрые самаритяне, желаю вам много радости от вашего питомца. Хочу верить, что это будет последний "персонаж мужского пола", пополнивший вашу семью.

Из ЦК ничего нет. Боюсь, ничего хорошего и не будет. Во всяком случае, редакции газет, недавно вроде бы привечавшие меня, будто что-то чуя, опасливо сторонятся меня. Грустно. Целую крепко, как всегда. Юра.

20. III. 40

Наденька, милая, славная!

Получил от тебя долгожданное письмо, с ним - зеленую веточку - "крохотный кусочек весны". Большое спасибо за то и за другое.

То, что ты написала о пьесе, пока дает мало материала для суждений. Замысел мне показался интересным, тема - строительство Большого канала, возрождение Голодной степи - актуальной, хотя, чем завершится эта история (в пьесе - не в жизни!), мне не ясно, да и ты, по-моему, не очень представляешь себе финал. Мне показалось также, что пьеса перегружена действующими лицами, при этом заметен некоторый перебор отрицательных персонажей. Вполне возможно, я не прав, это лишь поверхностное впечатление, ты к нему не очень прислушивайся.

Не так давно я прочел роман польского писателя-коммуниста Бруно Ясенского "Человек меняет кожу". События там происходят в Таджикистане, на первой стройке социализма в Вахшской долине. Это время, когда еще не до конца разгромлено басмачество, когда пытаются вершить свое подлое дело классовые враги, вредители и, если не ошибаюсь, иностранные шпионы. Читала ли ты этот роман, готовясь к созданию своей пьесы? Не он ли, случайно, повлиял в какой-то мере на расстановку сил в твоей пьесе? Если даже это так - ничего страшного. В процессе работы ты все уравновесишь, в полном соответствии с изменившейся обстановкой.

Хочешь, я вышлю тебе часть той литературы, которую собрал для собственного ознакомления с вашей республикой? С нетерпением жду первого действия. Верю в твой успех.

Что касается меня, то на моем "утюжно-галошном" фронте успехов, к сожалению, нет. Продолжаю ежедневный объезд намеченных точек. Утюгов, похоже, совсем не бывает в продаже. Моя последняя вылазка показала мне, что я до сих пор неправильно ставил вопрос. Я спрашивал: бывают ли? - Мне отвечали: "бывают". Теперь я спрашиваю: "ожидаются? - Отвечают: "ничего не слышно", "едва ли". С галошами ситуация такая: они в продаже появляются, но твои NN очень редко. Все зависит от удачи. Один раз удача мне улыбнулась. Я купил пару 35-го размера, давали только по одной, за второй пришлось бы простоять 4 часа. Постараюсь купить и вторую, вышлю без задержки. Не знаю только: пригодятся ли они вам на эту весну?

Не ругай меня, милая Наденька, за то, что я так затянул выполнение твоих поручений. И присылай новые заказы, может, с ними я буду более удачлив. А главное - хочу читать первое действие!

Крепко целую. Юра.

25. III. 40

Зеленая веточка лежит под стеклом на моем письменном столе в Парке, напоминая, что у вас уже в полном разгаре весна. А у нас все еще нудно затянувшаяся, противная зима. Но у меня в кармане твое письмо с изложением фабулы и сюжета пьесы, с дружеской просьбой о совете и помощи, с полным доверием к этому совету, с надеждой на совместное творчество, которое "еще больше сроднит нас".

Предыдущее письмо я писал в спешке, на работе, под стук машинки и говор сотрудников, понимая, как важно для тебя возможно быстрее получить первый отклик на задуманное тобой. Оно получилось деловым, без эмоций.

стр. 95


--------------------------------------------------------------------------------
Сейчас же хочу сказать о том, чем явилось для меня то твое письмо. Мне показалось, что и к нам пришла весна. Засияло золотолобое, раскинуло свои лучи, ласково пригрело. Потеплело и внутри все растаяло. Захотелось поскорее взять перо и настрочить тебе ответное весеннее письмо. Правда, первая ласточка весны не делает, да и та пока не прилетела, однако московские воробьи определенно чирикают уже по-весеннему. Весна все-таки придет и, кажется, будет очень бурной. Мы ждем большого наводнения. Живу я теперь почти на берегу Яузы, она тоже собирается разлиться. У нашего дома сложены лодки. Первые этажи заколочены наглухо досками, законопачены, просмолены. Дети в восторге - сколько новых впечатлений, необычных приключений. И в Парке готовятся к наводнению. Поживем - увидим.

Дел у меня очень много. Помимо непосредственно связанных с Парком, продолжаю заниматься литературными лекциями. Не помню, писал ли тебе об этом. Культуправление Моссовета поручило мне проверку литературных лекций, организованных Центральным лекционным бюро. Дело серьезное и интересное. Слушаю и пишу развернутые рецензии. А потом собирается цвет московских лекторов, и начинается разбор. В первый раз меня встретили в штыки, произошел большой бой, но победа осталась за мной. Нападающие вынесли мне благодарность и записали ее в протокол.

Сейчас предстоит прослушать ряд лекций о Маяковском. Эта тема мне особенно близка. Маяковский - единственный поэт современности, которого я люблю, которому верю, которого хорошо знаю и целиком принимаю.

Ну хватит обо мне, поговорим о тебе. Мне кажется, в секретариате, даже в качестве зам. ответсекретаря, ты не на своем месте. Видимо, стоит бежать оттуда, может, в комсомольскую газету. Там ты будешь в среде близких тебе по возрасту людей в живом кипящем котле, сможешь, как в Ялте, искать и находить интересные темы и интересных людей, блистать на страницах газеты яркими материалами, а это заодно обогатит тебя и для пьесы. Подумай об этом, милая Наденька!

Крепко целую. Благодарю за повеявшую на меня весну.

Юра.

30.III. 40

Наденька, любимая! Весеннее умиротворенное мое настроение длилось недолго. Вчера я был не просто "зол",

даже не "очень зол" - буквально взбешен. Как я и боялся, ЦК отказал мне в возвращении в одну из центральных газет. Основание - все тот же строгий выговор, на снятие которого я пока не могу рассчитывать. Представляешь, - не достоин, не заслужил, трудом своим не замолил невольного греха! (Да и "грех" ли это, когда как в разгар политической страды косили всех подряд, и виноватых, и правых?)

И при этом (что за двойной стандарт, что за двойная мораль?!),- сотрудник аппарата этого уважаемого мною учреждения, мой давний знакомый (а когда-то - и подчиненный) неофициально, "по дружбе", намекнул: если бы я выразил желание поехать на укрепление редакции какой-нибудь (областной, краевой, национального округа) газеты в Сибири, на Дальнем Востоке, на Крайнем Севере, возражений не последовало бы.

Ты только подумай, Наденька, работу в Москве мне не доверяют, здесь я как бы человек второго сорта, а там, в местах отдаленных, - сгожусь. До глубины души оскорблен за себя, за редакции, которым согласны спихнуть неполноценного, "запятнанного" субъекта, за сами эти области, края и нац. округа, якобы не заслуживающие работника высокой марки.

С другой стороны, разве моя должность в Парке, руководство, по поручению райкома, всей агитмассовой работой в избирательном округе, проверка, по поручению Культуправления Моссовета, литературных лекций - это что? Не идеологический фронт?

Я так взорвался, забыв, в каких стенах нахожусь, наговорил столько резкостей! А уходя позволил себе совершенно непозволительное - громко хлопнул дверью. Не спал всю ночь (неужели окончательно рухнула моя заветная мечта?), а к утру пришел, может быть, на чей- то взгляд, к безумному решению: ради любимого дела бросить привычную, в чем-то даже приятную, уютную гавань (или закуток?) Парка и ринуться куда-нибудь к вулканам, гейзерам, феерическим северным сияниям. И - не одному, вместе с тобой. Ты - как? Готова к этому безумию? Ты последуешь за мной? Одно твое слово, и я с извинениями пойду к своему знакомому и попрошу подыскать для меня газету, где найдется место и для тебя.

Жду твоего слова, девочка моя родная, любовь несказанная. Надеюсь, что Слово будет. Крепко, много целую. Юра.

(Продолжение следует)

стр. 96


 
 
 

Постоянный адрес данной публикации: