Автор: Федор МЕДВЕДЕВ


Записки конспиратора, работавшего в московском подполье с октября 1941-го по март 1943 г.

                        - Оказывается, Москву в сорок первом могли сдать немцам...
                        - Да ты что, друг! Была опасность. Потому была осада.
                        - А зачем же тогда в Москве создавали подполье? Заранее?
                        Мне это рассказал оператор типографии, который делал набор книги
                        о Москве в дни обороны...
                        - Тут что-то не так! Пока сам не прочту - ни за что не поверю...
                                                (Диалог на трамвайной остановке)

I

Когда у тебя масса дел, которые ты исполняешь лично, и дел, которые поручены другим, но в итоге за них отвечаешь также ты, тебе не спится.

Вот и сегодня суббота, 21 июня. Я поднялся раньше других в своем "Ковчеге" (так называли мы небольшой домик во дворе Садово-Триумфальной, в котором нас поселили на время работы в "Крестьянской газете"). Выходил на улицу под знакомую бодрящую мелодию Дмитрия Шостаковича: "Не спи, вставай, кудрявая, - в цехах звеня, страна встает со славою на встречу дня", - написана будто для тебя... Уже Петровка. Еще 5- 6 минут, и ты у дома 22. Здесь на третьем этаже разместился Коминтерновский райком партии, на втором - исполком райсовета, и первый занимал райком комсомола. "Вся власть района - в одном, далеко не парадном подъезде", - острили шутники.

Комсомол в народе тоже относили к власти, хотя он властью не был. Но нам это очень импонировало, и в самом деле это было недалеко от истины. Мы жили во времена, когда властью считали не только те органы, что принимают законы, кто повелевает, но - и кого признавали, с кем считались, к кому обращались за помощью и ее получали. Комитеты комсомола всегда были открыты и всегда шли навстречу тем, кто нуждался в какой-либо помощи.

В феврале сорокового меня избрали вторым, а в мае сорок первого - первым секретарем райкома комсомола. До райкома я в течение года был секретарем комитета комсомола авиазавода имени Маленкова. Такая вот крутая комсомольская лестница "наверх". Завод - это знакомые, известные тебе цеха, уже знакомые люди, а здесь - район!

Мне врезалась в память беседа с первым секретарем райкома партии Иваном Ильичом Мироновым, похожим на доброго отца, напутствующего сына в большую дорогу.

- Наш район по меркам других московских - небольшой, но заметен своеобразием. Возьмем твой завод - это "ноги" Илу. Без них самолет не может ни взлететь, ни сесть. Фабрика "Красный пролетарий" на той же улице, что авиационный, - одно из крупных предприятий в системе полиграфии. Еще заводы: имени Дзержинского, имени Калинина, Весовой. Каждый производит то, чего не делают в Москве другие. Наши швейные фабрики - 5-я и "Красная оборона" - одевают армию и москвичей. Вот еще одна группа организаций: Наркомфлот, Наркомат танковой промышленности, Наркомздрав Союза, Наркомфин России. Они осуществляют экономическую политику своих отраслей в стране. А вот совсем рядом Малый академический театр и Цирк на Цветном бульваре, Мосторг и Центральный универмаг, архитектурный, автодорожный, стоматологический институты, известная Петровка, 38, - Управление московской милиции, гостиницы и масса предприятий общественного питания... В этой пестроте - трудность и в ней же интерес. Мы непосредственно не руководим предприятиями. Мы призваны создавать общее политическое настроение, благоприятствующее успешному решению задач, стоящих перед коллективами. И комсомол в них вникает, своими формами работы содействует общему успеху.

- Молодежное движение не безликое, оно имеет цели и практические задачи. У каждого комсомольского коллектива - свои. Работа молодых сливается с работой взрослых. Опыт плюс энтузиазм - вот что надо, - продолжал Иван Ильич и как бы напомнил: - У нас 219 комсомольских ячеек, в них 17 тысяч комсомольцев.

Мой собеседник затронул разные сферы, где комсомол района уже себя проявляет и может делать куда больше... Долг райкома - быть организатором молодежи, учитывать специфику возраста. Молодость - она беспокойна. Ребят надо разумно занять, их надо увлечь, им надо предложить интересное дело, не боясь громко крикнуть об их инициативе.

Иван Ильич не ждал от меня никаких обещаний. Он просто надеялся. Он верил. А я, погрузившись в раздумье, лишь представлял, как все непросто. Он напомнил о роли райкома как организатора дел в пределах района и о комитетах в первичных организациях. Быть организатором - вот это и значило выполнять долг руководителя, быть первым и в начинаниях, и в свершениях.

II

Не впервые приходит на ум мне эта беседа. Ее смысл не покидает меня и сегодня...

Суббота, 21 июня. Члены бюро райкома едут в сельские районы области, где открываются новые пионерские лагеря. Это второй, контрольный выезд. Первый был в середине мая. Мы едем не одни, с нами представители хозяйственных организаций. Эту работу организует Маша Савельева, молодой опытный педагог, всеми уважаемый в районе. И все же, несмотря на увеличение количества лагерей, пока не все школьники будут летом отдыхать за городом. Есть опыт лагерного отдыха в городе, при школах. С этими предложениями мы идем в райисполком. Нужно благоустройство пришкольных участков. Нужны буфеты и продукты. Со всех, кому поручена эта работа, сегодня спросит председатель исполкома Дмитрий Васильевич Перышкин. А о готовности докладывают директора школ, хозяйственники, райком комсомола.

И сегодня же праздники в школах - выпускные вечера. Их у нас 19. Надо, чтобы к ребятам пришли гости. Кто в какую школу должен прийти - обсуждалось еще в начале месяца. Ждут и почетных, известных в городе и стране гостей, но придут и те, кто учился здесь раньше, а сегодня уже работает или является студентом вуза. Мы, райкомовцы, секретари комитетов комсомола, непременные участники школьных торжеств. Какое это волнующее событие - прощание со школой! Десять лет вместе! Какая завязывается дружба! Не потому ли бывшие ученики сегодня идут на праздник именно в свою школу. Для нынешних выпускников это живой пример выбора своего пути, который обеспечивает социалистическое государство.

Я и Слава Янчевский в школе 181, а затем 189. Как передать те чувства, которыми переполнены ребята и мы? Песни, музыка, танцы... Творчество самих ребят, парад их знаний и способностей... Эстрадные и театральные юморески... А какие наряды! Вот Наташа Ростова и рядом - Пушкин, Чацкий и Остап Бендер. Какие красивые, заслуженные праздники выхода в люди. У вчерашних школьников светятся глаза. Будущее - радостное и, конечно, счастливое - владеет их сердцами. Мы приветствовали выпускников, провозглашали тосты, кружились в вальсе. И, конечно, каждый из нас слегка завидовал этой светлой юности, поре чистой любви и прекрасных надежд.

А завтра? Воскресный день - день спорта и культуры...

Завтра - наш день на спортивных площадках в Сокольниках. Там пройдут состязания по легкой атлетике, игре в баскетбол и волейбол. Группу ребят, человек в сто, ведут член райкома, работник комитета по физкультуре Толоконников и Владимир Пронский, секретарь комитета комсомола городского Управления милиции.

Воскресенье - общемосковские чтения в МГУ на Моховой. Утром профессор Радциг читает очередную лекцию из цикла "Культура древнего мира", а днем - профессор Гуковский "О творчестве Виссариона Белинского"...

III

Весь день прошел в заботах, и мне казалось, что удачно определили загородные адреса, по которым мои товарищи выехали в пионерские лагеря. Обстоятельный разбор готовности городских лагерей провел председатель райисполкома. Приподнято и торжественно прошли школьные праздники. Я думал о воскресных планах: в райкоме на дежурстве Вячеслав Янчевский, а я по графику отправляюсь на отдых. Мой товарищ Борис Казанский , в недавнем прошлом комсорг ЦК ВЛКСМ в одной из школ района, пригласил меня к себе в Быково, на дачу ЦК ВЛКСМ. Приехали поздно ночью. Лил дождь. Долго не ложились спать, говорили и говорили. А часов в семь я уже был на ногах. Утро ясное, деревья свежевымытые и нарядные, лишь на дорожках между березами после ночного ливня виднелись еще не просохшие лужи. Напротив нас - домик Николая Романова , секретаря ЦК комсомола, у которого Борис был помощником. У крыльца я вижу чем-то озабоченную женщину.

- Утро доброе! Что вам не спится?

- Да только что хозяина проводила в Москву. - И, чуть подождав, произнесла недовольным голосом: - Вызвали.

"Вызвали?" - меня несколько удивил такой ранний вызов, и я разбудил Бориса. Он пошел выяснять и вернулся ни с чем. Прошло еще час-полтора, и все дачники, даже любители поспать, встали. А спустя некоторое время кто-то все же дозвонился до ЦК ВЛКСМ. Оттуда сказали: всем выезжать в Москву!

Мы разместились в пикапе - кто-то пытался шутить, кто-то громко рассказывал соседу о кошмарном сне, кто-то сожалел, что нежданно-негаданно сорвалась утренняя рыбалка. Меня же одолевали разные мысли... Но ничто не предвещало, что всему намеченному не суждено сбыться, что вверх тормашками полетят наши пионерские лагеря и спортивные состязания, что не состоятся увлекательные лекции и загородные путешествия, что враз разрушатся светлые надежды ребят и круто поменяется жизнь всей страны...

Когда автобус подкатил на Маросейку к зданию ЦК ВЛКСМ, у подъезда толпились люди.

- Что случилось?

- Война. Ночью немецкие войска прорвали границу...

Я поспешил в родной райком. Горло перехватывало от волнения. Задыхаясь, почти бегом мчусь по Лубянскому проезду. Вот Кузнецкий мост, Неглинка, и я на Петровке. На улицах заговорило радио. Выступал Молотов : война!..

К зданию на Петровке, 22, шли люди! Шли к своей партии, к своей власти, чтобы в эту суровую годину быть вместе, чтобы отвести внезапно надвинувшуюся на Родину опасность.

Райком был полон народу. Диктор повторял только что сделанное заявление. Все репродукторы были включены. Вижу Славу Янчевского - секретаря комитета ВЛКСМ Московского метрополитена, Шуру Калистратову с фабрики "Красная оборона", Бориса Емельянова, учителя, секретаря комитета спецшколы, Лиду Соловьеву, Машу Савельеву, Дусю Жирову, Володю Щербакова, Володю Шляхтермана... Как преобразились их лица! Все это бывалые комсомольцы. Здесь же многие ребята из школ. Еще вчера они были переполнены весельем и радостью, а сейчас на их лицах гнев, ненависть, решимость.

Поднимаюсь на третий этаж. В райкоме ВКП(б) - работники аппарата, секретари многих парторганизаций, руководители предприятий. Информация о положении в Москве и первоочередных делах. Мы получили обстоятельные указания. Спускаюсь, с трудом прохожу к своему столу - так много столпилось здесь ребят. Все ждут чего-то. Многие нетерпеливы, просят сейчас же отправить их в армию. А партия потребовала от нас прежде всего высокой организованности. Было твердо сказано: каждый отправляется на свое рабочее место, делает свое дело и в нужный момент получит указание.

IV

3 июля мы слушали речь товарища Сталина, а затем перечитывали ее в газетах еще и еще. Стало более ясным и еще более тревожным положение на фронте, каждый из нас все глубже и ощутимее начинал понимать слова: "Речь идет о жизни и смерти Советского государства..." "Быть свободным или впасть в порабощение". Сталин сказал: "Надо, чтобы советские люди поняли это и перестали быть беззаботными, чтобы они мобилизовали себя и перестроили всю работу на военный лад". Это требование входило в стиль жизни, труда, становилось обязанностью для всех, кто связан с трудовыми коллективами, государственными или общественными организациями. Война рождает всякие неожиданности, в том числе опасные для общего дела и жизни человека, где бы он ни находился. Для комсомола тоже.

Мы получали широкую информацию: 1) радио, газеты освещают положение на фронтах и в стране, создают общее настроение - политическое и деловое; 2) установки райкома партии касаются организации дела в районе с учетом лозунга "Все для фронта, все для победы!"; 3) оперативные поручения городского комитета комсомола носят военный характер, составляют содержание наших конкретных дел.

Перестроиться на военный лад надо было прежде всего тем, в руках кого материальные средства и людские силы, от кого зависело исполнение указаний, исходивших свыше. Это вовсе не исключало инициативу снизу. И мы в райкоме следуем этому принципу.

В один из июньских дней мы собрали пленум. Наш первый секретарь Николай Мохов был вызван в мае на военную переподготовку в Чугуев под Харьковом и оставлен в армии. Кто поведет райком дальше? Первым избрали меня, вторым Славу Янчевского. Представитель райкома партии напомнил: нужна высокая организованность, нужны дисциплина иответственность. В речах ораторов многократно повторялось указание И. В. Сталина: "Перестраиваться на военный лад". А что это для нас означает практически?

Первым крупным военным делом было комплектование подразделений местной противовоздушной обороны. Формировался батальон МПВО района, он состоял почти целиком из комсомольского актива. Нашей гордостью в нем были самоотверженные девушки Дуся Жирова, Валя Журавель, Вера Агафонова. Одновременно создавались отряды МПВО на предприятиях. На фабрике "Красная оборона" штаб возглавила член бюро райкома, секретарь комитета комсомола Шура Калистратова.

Вторым делом стал Всевобуч - каждый должен владеть винтовкой, гранатой, противогазом, управлять пулеметом "максим". Занятия идут во всех организациях, их посещают не только комсомольцы, есть там и взрослые, особенно женщины. Первые налеты фашистских стервятников на Москву, начавшиеся 22 июля, расширили круг обучающихся: надо уметь тушить зажигательные бомбы, рыть щели, во дворах там, где нет бомбоубежищ...

Всевобуч от райкома вели Вячеслав Янчевский и инструктор Вера Суворова, а Борис Емельянов с утра до вечера вместе с представителями ПВО выводил сотни ребят на рытье щелей.

На девятый день войны по радио прозвучало стихотворение известного поэта Лебедева- Кумача. И буквально на второй или третий день на эти слова была исполнена песня композитора Анатолия Александрова:

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идет война народная,
Священная война.

Секретарь комитета комсомола Госбанка СССР Галя Шафранская рассказала, что жители ее дома переписывают друг у друга этот текст и поют. Дуся Жирова, секретарь комитета фабрики "Диафото", вызвалась в течение дня размножить слова песни. Кто-то подал идею: пусть школьники опустят текст во все почтовые ящики района. Так и сделали. Песня, поднимавшая дух людей, укреплявшая веру в нашу победу, зазвучала в каждом доме. Мы начинали и закрывали ее исполнением все наши массовые собрания.

V

Задания комсомолу идут одно за другим. Проверить маскировку окон - отмечались случаи, когда кое-где окна светились. Такие факты вызывали гнев каждого. Райком предложил штабу МПВО провести рейд проверки силами комсомола. Наши товарищи прошли не только по улицам и глухим переулкам, но и по всем дворам. Конечно, встречались нарушители. Но после рейда ни одно окно в районе не светилось.

Провели первую мобилизацию на трудовой фронт - решено создать линию обороны Москвы на дальних подступах. Через два дня 800 человек - эшелон коминтерновцев - отправились под Смоленск. Молодежный отряд возглавил Борис Емельянов.

Поступило задание: отобрать 450 девушек-связисток, направить 900 девушек в военно- полевую санитарную службу; подобрать девушек в школу снайперов. В числе других в школу снайперов просились Наташа Ковшова, а с ней - секретари комитетов: Наркомздрава - Ожерельева, Нарсуда - Гаврилова. Это был конец июля. На беседе в райкоме я впервые увидел и подругу Ковшовой - скромную, застенчивую Машу Поливанову. Обе они не казались будущими снайперами. Я медлил с подписанием им направления. Назавтра они появились вновь. Был горячий разговор. Особенно наступала Наташа Ковшова, секретарь комсомольского комитета "Оргавиапрома".

- Прошу считать меня мобилизованной. Я уже дома заявила, что иду на фронт.

Говорю ей:

- Фронт вон какой, слышала? Его обеспечивать надо.

- А я-то надеялась...

Это было сказано с глубокой досадой. Наташа, не простившись, зашагала к выходу.

Как мне потом рассказал райвоенком, Наташа прямо от нас пришла на Неглинную, в военный комиссариат, с тем же требованием. Пришлось пойти девушкам навстречу: "Что же, мужественными, сильными, смелыми делаются в борьбе, - подумал я. - Пусть обучаются".

В конце августа, во время налета на Москву, я поднялся на боевой пост МПВО Оргавиапрома. И вдруг совершенно неожиданно для себя встречаю здесь Наташу Ковшову: она принимает вахту на смотровой вышке.

- Ты что, не в школе снайперов? Наташа с гордостью говорит:

- Вчера учеба закончилась. Теперь я, товарищ секретарь, сама, что называется, начальство, инструктор снайперского дела и к тому же командир отделения. Отпустили до особого вызова.

- Ну что же, поздравляю, ты сделала важный шаг к цели.

В небе фашистский бомбардировщик. С разных сторон города прожекторы направили на него перекрестные пучки света. Он делает зигзаги, пытается уйти. Видно - сбрасывает "зажигалки".

- Прорвался все-таки, гад! - со злостью вырывается у Наташи. - Ощущение такое, что самолет идет прямо на тебя. Так бы его и раскромсала! - Она потрясла сжатыми кулаками.

Гитлеровцы спешили. Налеты участились. Иногда их было по несколько в день. Стервятники забирались так высоко, что их еле удавалось отыскать яркими стрелами прожекторов. Случалось, что падали на Москву и фашистские бомбы, и подбитые немецкие самолеты.

Для тех, кому не доводилось быть в армии, кому не приходилось держать в руках винтовку, налет фашистских пиратов явился сильным испытанием нервов, проверкой стойкости.

VI

Ряды районной организации сужались. Призыв в армию, различные мобилизации исчислялись не сотнями, а тысячами людей. Но дела, которые вели коминтерновцы, привлекали новые силы. Наш актив - это активность не только по поручениям, а активность по зову сердца, убеждению, долгу. Тревога за судьбу Родины проникала глубоко в души людей и вызывала особенно высокий порыв к защите страны у молодежи. В райком комсомола приходили все новые и новые ребята, предлагавшие свои услуги, и не прекращались настойчивые требования отправить в действующую армию бить фашистов.

Что движет людьми? Какие мысли посещают тебя в редкие часы, когда ты остаешься один на один с собой? Критическое положение на фронте... Наша армия отчаянно противостоит врагу... Читаешь о потрясающих схватках, о потерях врага. А фронт неумолимо продвигается в глубь страны. Какая досада! Неужели внезапность нападения дала врагу такие преимущества? С болью в сердце мы узнаем, что то один, то другой родной, знакомый нам город оказывается в руках фашистов. "Наши части отходят, перемалывая силы противника", - слышим в сводке. А что значит отступать и перемалывать? Месяц длились бои за Смоленск - здесь положили свои головы 100 тысяч фашистов. Под Гомелем их перебили 80 тысяч, под Ельней было разгромлено шесть пехотных дивизий, под Брянском гитлеровцы потеряли около 500 танков. Это активная оборона Красной Армии, это стратегия на истощение противника.

В своих действиях гитлеровцы жестоки и коварны: огнем и мечом они все уничтожают на своем пути. Каждый день приводятся ужасающие факты. Были и живые свидетели, успевшие испытать весь ужас гитлеровского нашествия. Утром ко мне в кабинет вошел мальчик лет 11 - 12. У него усталые, печальные глаза. На лице следы глубокой тревоги. Мальчик - Леша из-под Смоленска. Больше десяти дней он пробирался к Москве. Он рассказал о битве, которая шла на Соловьевской переправе - так он назвал место сражения: "В течение дня все грохотало. В огне - земля и небо. Днепр поднимался вверх мощными взрывами. А с ними люди, машины, скот. Вода перемешалась с кровью".

Я вгляделся в мальчика, оказалось, он был седой и его лицо изрезано мелкими морщинками. Вот что делает, вот что несет человечеству фашизм!

В эти трудные дни требовались мужество, собранность, они были необходимы и фронту, и тылу. Коминтерновцы, как и другие районы Москвы, направляют из своих рядов по призыву партии на особые задания самых сильных, убежденных, стойких.

Сентябрьским утром мы решили созвать в тот же день вечером пленум, чтобы поговорить о повышении организованности в работе, о более четком выполнении заданий, получаемых от МГК ВЛКСМ. Большим поводом был звонок Александра Шелепина: подобрать четырех человек для работы в тылу врага. Такие люди были выделены, мы уже успели с ними переговорить. Но пусть это будет рекомендация пленума.

Посылка четырех товарищей на особо важное задание стала в центре внимания всех участников пленума. "Родина требует - я иду" - так заявили пленуму трое. А четвертый отмалчивается, хотя и он здесь, в зале. Я смотрю на него в упор. Молчит. Называю его имя. Это секретарь комсомольского комитета крупной организации, лет двадцати шести, рослый, здоровый парень. Он неохотно встал, заговорил что-то невнятное. Видно, что он просто струсил.

- Такого посылать в тыл врага нельзя, - дружно прозвучали голоса.

Во время обсуждения мы услышали знакомый сигнал воздушной тревоги. Заседание наше шло в зале Наркомздрава СССР. Договорились, что через тридцать минут после отбоя участники пленума соберутся в райкоме комсомола.

Тревога затянулась. Оказалось, что в течение многих часов шла упорная борьба на ближних подступах к Москве. Гитлеровские стервятники один за другим пытались прорваться в город.

Наконец объявили отбой, и в 5 часов утра пленум продолжил заседание. Пришли все. Обсуждения уже не было. Поступили предложения: товарища Н. из состава райкома исключить, считать невозможным оставление его на посту секретаря комсомольского комитета. Решение пленума доложить организации.

VII

...Война подошла к Подмосковью. Опасность не только увеличилась, но и приблизилась. В райкоме партии сообщили: ускорить эвакуацию военной промышленности и вообще многих предприятий. Назван перечень заводов, которые в определенных условиях придется взрывать. Захватчикам нельзя ничего оставить, чем они могли бы воспользоваться. Какая нужна выдержка, чтобы это слушать!

Я стрелой полетел на свой родной завод, с которого пришел в райком. Главный, 75-й цех, где комсоргом был Гриша Крупник, уже опустел. Поточная линия снята и погружена на платформы. В сборочном - старший мастер Егоров и его бригада пока оставлены. Люди в смятении. "Пусть взрывают вместе со мной", - в отчаянии заявляет Егоров, обнимая свой верстак.

А в сводках Информбюро уже говорится о сражениях с немецкими войсками под Клином, Волоколамском, Истрой - это с севера; об ожесточенных боях за Тулу - с юга. Называются Ржевско-Вяземское направление, Сухиничи, Малоярославец... Уже совсем близко, до Москвы рукой подать. У врага, говорят, превосходство в танках. Умы и души москвичей поражают зверства, чинимые фашистами. Казнь Лизы Чайкиной, повешение восьми комсомольцев в Волоколамске, страшные картины расправы с партизанами - все было очень близко и требовало высочайшего мужества, ненависти к врагу и стойкости.

Зрелость людей, понимание каждым своего долга и ответственности проверяются и в суждениях, и в поведении. Не каждый, кто оставался в Москве, проявлял необходимую и постоянную выдержку. Были и нюни. А разве кто мог предполагать, что наступят дни еще труднее, которые потребуют предельного напряжения воли и сил человека?! Такими были дни середины октября 1941 года, когда над Москвой все чаще стали появляться фашистские самолеты, когда вместе с "зажигалками" и фугасками сбрасывались провокационные листовки. Враг ставил задачу - поколебать нашу веру в победу. И в эти дни можно было наблюдать всякое. Одни день и ночью продолжали изготовлять вооружение, вторые с полным сознанием своего патриотического долга комплектовали отряды народного ополчения. Но у некоторых дрогнуло сердце... Паника в одном коллективе, где сдрейфил руководитель, со скоростью света передавалась в другие. Москва в панике. День 16 октября стал кошмарным. Казалось, все рухнуло. Поэт Наум Коржавин позже напишет, как это было:

...Осатаневшие машины летят
По всем незападным шоссе...

Казалось, все бегут... Передать свое состояние, свою тревогу словами невозможно. Что будет в ночь? Что случится завтра? Нет, это не растерянность. Это от неубедительности тех мер, которые предлагались. В городе может быть порядок и при этом может неожиданно появиться немец...

VIII

Вокруг Москвы решено создать линию оборонительных сооружений. Участвуют все районы. Выделен участок и коминтерновцам - Очаково, западная окраина Москвы. В течение суток туда прибыло до 20 тысяч наших. Комиссаром отряда назначен заведующий военным отделом райкома партии Силаев, заместителем комиссара по комсомолу утвердили меня.

Шли осенние дожди, облака плыли низко, как бы прикрывая нас. Ощущение опасности не оставляло ни на минуту. Фашисты по-воровски подкрадывались и, внезапно вырвавшись из-за облаков, обстреливали строителей на бреющем полете. А мы с усердием трудились. Выбрасывались миллионы кубометров земли, создавались огромной глубины и ширины противотанковые рвы. Их укрепляли "ежами". Это был не только трудовой фронт. Более полумиллиона людей создавали вокруг Москвы пояс оборонительных укреплений, и каждый был тем бойцом, на которого Родина смело полагалась как на своего верного защитника.

Поздно вечером 19 октября руководителей партийных, хозяйственных работников района, оставшихся в Москве, созвали в райком партии. Мы прибыли в двенадцатом часу ночи. Первый секретарь райкома партии, только что вернувшийся из МГК ВКП(б), сообщил: товарищ Сталин подписал постановление Государственного Комитета Обороны о введении с 20 октября в Москве и прилегающих к городу районах осадного положения. Установлен строжайший порядок. Перечислены самые неотложные задачи. Мне особенно запало в память указание: "Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного Трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага расстреливать на месте". Настолько положение серьезно и опасно.

Расходясь, мы были в глубоком раздумье. Что для нас означает: оборона Москвы поручена генералу армии т. Жукову и генерал-лейтенанту т. Артемьеву? Сколько было таких поручений разным генералам, начиная с июня! Мы уходили с совещания молча, понурив головы. Единственное, что переполняло, - так это чувство личной ответственности. Ощущение своего долга - вот та мера и та сила, которая тобой руководит.

IX

...Около полудня 22 октября комиссар разыскал меня на одном из Очаковских участков.

- Тебя срочно вызывают в Москву. Назвал, к кому, но неизвестно, зачем.

В два часа дня я был у А. М. Пегова, секретаря МК и МГК ВЛКСМ. Разговор шел о новом важном задании. Согласие мое не требовалось, и так было ясно, что предложение принято. Перед тем как мне уходить, Анатолий Михайлович протянул небольшой листок бумаги, на нем было написано от руки решение МГК ВЛКСМ. В названии определялась совершенно четко его суть: о создании центра подпольной организации московского комсомола в соответствии с указанием инстанции. На листке ученической тетради четыре графы: ф. и. о., должность, подпольная кличка, роспись в ознакомлении. Первым руководителем назван Васильев Владимир Иванович - секретарь Ростокинского РК ВЛКСМ, его конспиративная кличка Владимир; вторым - Медведев Федор Елисеевич, секретарь Коминтерновского РК ВЛКСМ, его кличка Степан; третьим - Ирина. С Васильевым мы были хорошо знакомы по работе, Ирину я ни разу не встречал. Я прочел решение, расписался и вернул его Пегову. Мы молча постояли. Анатолий повернулся к столу, на котором стоял пулемет "максим" с заряженной лентой, дулом направленный в окно, что выходит во двор, положил на него правую руку и произнес:

- Вот так, дорогой Федор.

Никаких слов больше не требовалось.

Анатолий позвонил по "кремлевке".

- Медведев выезжает к вам.

Мы спустились во двор. Подошел знакомый мне старенький "ЗИМ", в котором я еду в МГК ВКП(б). Прощаясь, Анатолий напомнил:

- На проходе в здание назовешь свое имя, тебя проводят.

Когда я вошел к секретарю МГК ВКП(б) В. К. Павлюкову, он беседовал с кем-то по телефону, положив трубку, торопливо бросил мне:

- Идем к Александру Сергеевичу.

Мы направились в сторону кабинета А. С. Щербакова. Павлюков, заметив мое волнение, открыл дверь, представил меня и вышел.

Александр Сергеевич прервал разговор с товарищем, сидевшим спиной ко мне, поднялся из-за стола и встретил меня в середине кабинета. Мы тепло поздоровались. Поправив очки, он, не сводя с меня глаз, задавал вопросы: сколько лет, какова судьба родителей (я родом из Белоруссии, которая была оккупирована), как со здоровьем?

Он как бы изучал меня. А потом дружески обнял за плечи и подвел к окну. Разговор был короткий. Александр Сергеевич сказал, что работа, которая начинается, проводится по указанию товарища Сталина.

- Понимаешь, насколько это серьезно?

- Понимаю, Александр Сергеевич.

- Опасность представляешь?

- Да, если ошибусь, окажусь на немецкой виселице.

Александр Сергеевич молча смотрел на меня. А затем как бы сочувственно произнес:

- Ваше подполье - особое. Оно создается на случай, которого мы не должны допустить. Тебя познакомят с товарищами. Будешь с ними работать. Успеха тебе!

Он смотрел мне вслед, когда я, выходя, закрывал за собой дверь его кабинета.

Возвращаюсь на Колпачный. Моя голова полна всякими мыслями. Конспирация - что я о ней знал? Скудная информация о подполье на занятой немцами территории. Но там - партизаны, война в тылу врага. Всплывали туманные картины конспиративной деятельности большевиков во времена царизма. Но это политическая работа в мирных условиях. А Москва прифронтовая, немец в десятках километров от нас. Что делать здесь? И что значит щербаковская фраза "ваше подполье необычное"?..

В горкоме меня ждала Рая Рублинская - заместитель заведующего оргинструкторским отделом. Она назвала час, адрес и организацию в районе Октябрьского Поля, где мы завтра должны быть. Здесь я сдал паспорт, партбилет, комсомольский билет. Мне вручили другие документы. Отныне я Степанов Евгений Антонович. Получил пропуск на беспрепятственное движение по городу в условиях осады на имена Медведева и Степанова. Предъявлять патрулю в определенных ситуациях: ночью, при встрече с подпольщиками - Степанов, днем - Медведев. Назвали мне адрес конспиративной квартиры на 2-й Тверской-Ямской и предприятие, на котором буду работать.

На обратном пути я заехал на Петровку, 22. Наш райком... Слава Янчевский на месте.

- Я отбываю, - сообщаю ему. - Возможно, надолго. Вести райком тебе.

Мы прошлись по списку комсомольских организаций. Их количество уменьшилось на треть, а численность комсомольцев - почти наполовину. Такие вот дела. Сделали как бы обзор жизни районной организации за истекшие четыре месяца. Конечно, взгрустнули. Обнявшись, простились молча. Это был знак нашей большой дружбы и добрых надежд.

Назавтра я в отделе кадров одного из заводов Краснопресненского райпромтреста назвал себя, предъявил паспорт. Здесь, видимо, было указание: придет такой-то - дайте дело. Кадровик позвонила. Тут же пришел начальник цеха. Сказала ему: "Вот вам новый работник". Он повел меня в цех. Представил мастеру. "Твое дело - быть паяльщиком. Смотри, - сказал он, - как это делается". Дал в руки молоток с заостренным носом, с длинной железной ручкой. Молоток нагревается в печке-буржуйке, затем острой частью обмакивается в разжиженное олово, разбавленное какой-то кислотой, и эта масса наносится на шов бидона. "Надо, чтобы шов был плотно заполнен снизу доверху, - продолжал мастер. - Не наклоняйся над раствором, опуская в него молоток, видишь, как клубится густой пар. Он ядовитый, но от него еще никто не загнулся. Начинай..."

.Для пробы мне дали бракованный сосуд, и я трижды проделал эту операцию. Около меня стоял мастер; хихикая, наблюдали со стороны двое мальчуганов и старикашка. Молот я слишком прижимал к телу бидона, он срывался со шва. Мастер реагировал остро: "Вот засранец, я же говорю тебе, не нажимай сильно, веди молоток спокойно, наклоняй бидон и крепче держи его швом вверх".

После обеда я учился еще на двух бракованных сосудах. Случалось всякое, и меня учили и воспитывали в том же духе. Я терпеливо выслушивал различные издевки. Мне нельзя с первого часа проявлять усердие и показывать себя другим. Идет война, я не в армии. У меня зрение минус четыре, я сказал, что таких в армию не берут. На третий день я паял уже нормально. Но только 6, а не 11 бидонов, как требовалось. Рабочий день длился с 8 утра до 8 вечера. Печи, их в цеху было 8, в которых мы накаливали свои молотки, поднимали в цехе высокую температуру, а раствор, в который опускали свои раскаленные орудия труда, наполнял помещение горьким смрадом. Почти все покашливали. Я тоже. В один из ноябрьских дней у меня во время кашля пошла горлом кровь. "Пройдет", - сказал мастер. Но не проходило. Я задыхался. Мастер сказал: "Оставь работу, пойдем со мной". Привел в медпункт. Оказалось - острое отравление верхних дыхательных путей. Посоветовали полоскать горло и пить какие-то порошки. Не ходил на работу 9 дней. Они были очень-очень кстати.

X

По вечерам и в воскресные дни я заходил на Колпачный. В горкоме я свой человек - секретарь райкома. Только Пегов, Шелепин и Рублинская знали о конспирации. Именно с Рублинской нам предстояло прояснить некоторые вопросы.

Первый. Есть ли связь с районными спецобразованиями? В конце октября МГК ВЛКСМ разослал райкомам директиву с грифом: "Ознакомиться и вернуть". Посмотрели поступившие ответы: ознакомлены первый секретарь и товарищ, возглавляющий конспирацию в районе. Рая знает всех товарищей. Что нас интересовало? Установление надежной связи Центра с районами. Рая звонит в райком и спрашивает: "Знаете ли вы о Центре? - Да. - Запомнили имена тех, кто будет звонить, заходить? - Да". Я выписал имена и телефоны районных конспираторов. Через пару часов позвонил в Калининский, Сталинский и Советский райкомы. Нужные мне люди были на месте и меня - Степана - легко признают. Сказал каждому, что пока этот разговор предварительный, на следующей неделе - встреча.

Второй. Что понимать под "особым подпольем"? В часы нашей встречи Рае был звонок.

- Подождем, сейчас подойдет представитель партийного центра, он разъяснит, что такое "особое подполье", и расскажет о связях с партцентром. Пока мы выпили по стакану чая, представитель появился. Блондин в очках, лет 35, в обычной шинели без петлиц. Поздоровался, но не назвался.

- Как понимать "особое"? Очень просто: вы не стреляете, не взрываете, не нападаете. Вам выдается оружие для самозащиты. Ваша задача: владеть информацией, чем живет Москва. Что производит, что из нее вывозят, что в город поступает. Кто из важных лиц приезжает, чем занимается... Вы не единственный источник информации, но информация должна быть ценной, постоянной и достоверной... Отсюда и размещение ваших людей. Для меня - пока информация только о составе подполья. Ваш список под условными номерами. Вот мой телефон. Не записывайте. Запомните. Звонить с любого уличного автомата. Если в трубке услышите "Сокол" - сразу называйте свой шифр: "говорит К-2" - что означает комсомол, второй руководитель. Я отвечаю: "Сокол". Вы докладываете: "27-й выбыл в армию". Это пример. Будут другие перемены - продолжаете. Окончание разговора. Я говорю "есть" и кладу трубку. Ваш день - среда третьей недели. Ваше время - между 23 - 24 часами. Это пока все. Мне пора. Телефон запомнили? Повторите...

И третье дело. Какова должна быть наша сеть, с которой мы, минуя райкомы, будем работать? Как получать достоверную и разностороннюю информацию, учитывая роль, которую определил партцентр? Выбираем райкомы, на территории которых расположены: железнодорожные вокзалы, некоторые станции метрополитена, гостиницы: "Москва", "Метрополь", "Националь"; Центральный телеграф, Главпочтамт; учебные заведения: МГУ им. Ломоносова, Первый медицинский, Бауманское училище, МАИ; больницы: Боткинская, им. Склифосовского; торговые учреждения: ГУМ, ЦУМ, Центральный рынок; библиотеки: имени Ленина, Историческая, Иностранной литературы, Центральная детская. И, конечно же, производство. Здесь: ЗИС, "Серп и Молот", Прожекторный, имени Орджоникидзе, 30-й авиационный, авиамоторный, кондитерская фабрика "Красный Октябрь". Набралось 26 предприятий. Перечень намеченных пунктов оказался на территориях 11 районов. С ними и пойдет дальше работа. Но есть трудность: городскую организацию с особыми обязанностями без районов не укомплектовать. Уже начало ноября.

О подполье говорить было не принято, чтобы не вызывать излишнего любопытства. В общении наше дело называли "спецработой".

Связь - вот задача. Как заиметь связь? Путь один: идти в райком. Значит, открываться? Подумал: дело-то общее, и товарищи одного поля ягоды - комсомола - выделены, предупреждены. Значит, конспирация должна сохраниться.

До закрытия больничного листа у меня оставалось еще 4 дня. Я выбрал организации, относящиеся к каждому району. Составил для себя график встреч и отправился по райкомам. Удалось побывать в шести. Степан - представляюсь по телефону, а при личных встречах - представитель Степана. Никаких сомнений. Смотрим список организаций, где должны быть наши люди. Обговариваем, какие это должности или профессии, их положение в организации. Наш товарищ должен быть в курсе дела, которым живет коллектив.

В ходе отбора подпольщиков внезапно возникли бытовые, чисто технические вопросы с оформлением новых документов, предоставлением конспиративного жилья, подысканием других мест трудовой занятости. Эту работу не провести, не вовлекая все новых и новых людей. Для Степана это сделано как бы в одно мгновение, даже без участия начальника милиции, а здесь? Попробовали в Свердловском районе. Нет, не получается и затягивается главное - начало работы конспираторов. В нашей среде, да и у организаторов, это вызывало удивление, а в течение каких-то дней появились элементы безразличия, близкие к безответственности, если не сказать резче... Эту заминку надо срочно разрядить...

XI

Мои больничные дни кончались. Прихожу в свой паяльный цех, а мастер, первым встретивший меня, говорит: "Тебе надо в отдел кадров". Я пошел. Кадровичка мне прочла докладную начальника цеха, смысл которой: тов. Степанов для работы паяльщиком не подходит, у него слабое горло.

- Мы тебе предлагаем работу клепальщика.

Я согласился. Помещение, в котором идет клепка бидонов, светлее, чище, но здесь очень шумно. В левой части, при входе в цех, идет резка листов, их складывают в скирды - дно, обод, крышка... Все это надо в определенном порядке собирать и клепкой скреплять. Посмотрел - клепальщиков 17, я - восемнадцатый. Три дня учили. Когда все клепают, в цехе такая какофония, что приходится ваткой затыкать уши.

Но не это меня волнует. В общем тарахтении молотков меня не покидает мысль: как начать работу конспираторов? Рублинская повлиять не в силах.

Нужна встреча с "Соколом". Но мой день для связи с ним только послезавтра. А дело не терпит. Я рискнул набрать его номер.

- "Сокол", - отвечает номер. Ага, думаю, сразу повезло.

- Говорит К-2. Прошу срочно принять.

Он, чуть помедлив, тут же называет место и время.

В течение часа мы ходим по скверу, в котором стоит памятник защитникам Плевны, и обсуждаем ситуацию. Элемент некой неорганизованности представитель партцентра назвал беспечностью. Он коснулся не только комсомольского подполья. И причины те же - затянувшееся обустройство подпольщиков. Видимо, от них по цепочке и потекли опасные разговоры: а нужно ли подполье?

"Сокол" сделал жест рукой, мол, стой и жди, а сам отлучился к Политехническому, вошел в кабину телефона-автомата. Разговор шел недолгий. Вернувшись, он сказал:

- Вот что, дорогой друг. Первое: вашим конспираторам - никаких новых документов, второе - никаких новых квартир, третье - никаких новых работ. Каждый из них остается на своей работе, в своем коллективе. Нужна только конспиративная кличка. Тут есть нюанс - конспирация в своей же организации. Но есть решение самой высокой инстанции. Надо предупредить элементы вольности. Не открывая себя, находить путь к информации о жизни коллектива. Пусть конспираторы познают, учатся ее доставать и доставлять. Вы ее получаете в устной форме при личных встречах.

Словом, речь шла о том, чтобы работать, не допуская никакого ослабления.

- Ясно? - "Сокол" этим самым дал понять, что разговор окончен. Уже знакомым жестом руки он простился, зашагал в сторону улицы Куйбышева и вскоре в массе пешеходов потерялся из виду.

Как же все это осуществить - вот задача. Я обошел памятник защитникам Плевны: "Плевна за тысячи километров от нас, а памятник в Москве. Будут ли строить памятники защитникам Москвы?" Меня самого как-то смутила эта мысль. Я повернул на Маросейку и зашагал на Колпачный, 5. Надо обо всем рассказать Владимиру и Ирине. Встретил Рублинскую. То, что она сказала, меня ошеломило: Владимира перевели на другую, более высокую работу. Ирина еще не появлялась. У меня вырвалось в сердцах: "И у нас самих непорядок!" Но больше я не произнес ни слова. Иду в приемную Пегова. Люда, секретарь Пегова, воскликнула радостно:

- О, Федя!

"Отчего бы?" - подумал я, но сдержался, мягко и тепло улыбнулся, и только.

- Пегова сегодня не будет. Сизов и Федорова в МК партии...

Я откланялся и спустился к Шелепину. К нему очередь. Девушки и ребята стоят, опершись о стенку, кто с рюкзаком, кто в буденновке, некоторые держат в руках свои головные уборы. Ждут вызова. Я сразу открыл дверь. Саша прощается с двумя парнями и желает им удачи. Мы обнялись, по-дружески поговорили. Я, ни на что и ни на кого не жалуясь, откровенно и честно рассказал ему о деле, которое мне поручено.

- Будут перемены! Будут, - успокаивал он меня. - Твое настроение мне нравится.

- Есть ли у тебя номера "Правды" за 7 и 8 ноября? - спросил его. Шелепин пожал плечами и задумался.

- Это что, с выступлениями товарища Сталина? - Шелепин посмотрел на подоконник, там лежали кипы бумаг. - Газеты нет. Есть брошюра. Вот, пожалуйста. - И сильно-сильно пожал мне руку. - Заходи вечерком, как всегда.

Люда мне открыла зал заседаний, и я с карандашом в руках читаю Сталина. В докладе 6 ноября он сказал, что сумасбродный план "молниеносной победы" гитлеровских захватчиков можно считать окончательно провалившимся. "Окончательно!" Это впечатляет. Но в другом месте есть такое заявление: "Теперь, в итоге 4-х месяцев войны, я должен подчеркнуть, что опасность не только не ослабла, а, наоборот, еще более усилилась".

Провал планов врага и опасность для нас. Надо видеть одно и другое. Но народ, ожидающий перемен, больше принимает провалы немцев. Все мы люди, все человеки - мы хотим нашей победы, ее кует вся страна И лишь горсточка людей призвана выполнять работу, неведомую другим. "Подполье в своей стране. Подполье, когда создается общий фон победы. Сталин еще и еще раз говорит: победа будет за нами! Мы привыкли верить его словам. И мы ему верим сегодня". Мысли. Мысли.

Однако у каждого свое дело. Наши товарищи, находясь на своих рабочих постах, обязаны исполнить свой гражданский долг безукоризненно. И у них еще один высокий долг патриота - готовить из себя конспиратора на случай (в эту минуту я вспомнил встречу с А. С. Щербаковым) - даже на тот случай, которого нельзя допустить. Какое это тонкое дело с точки зрения психологии наших товарищей, с позиций идейно-политических - сочетать легальную, обычную свою работу с нелегальной. Надо понять, осмыслить, что мы работаем не против власти. Мы учимся тому, чтобы это сочетание было обычным, было необходимым, ибо оно исходит из потребности военно-политической обстановки и той опасности, которая, несмотря на меняющиеся условия, обещающие победу, все еще таит в себе опасность, еще более сильную, говорит И. В. Сталин, чем в начале войны...

Эти свои мысли я привел в систему и написал "Обращение к конспираторам". Я оставил Колпачный около часа ночи и ушел к себе на Тверскую-Ямскую. Открыл ротапринт. Попробовал, он работает. Откатал 105 экземпляров - для каждого товарища и для себя. Вверху текста поставил: "Это наши неотложные дела. Ознакомиться и вернуть Степану". Под обращением поставил "Московский Центр. Степан". Было около трех часов ночи. Меня сильно клонило в сон. Назавтра связываюсь с каждым из 11 райкомов: "Вам звонит Степан". Узнают. Сообщаю: "Сегодня в 11.00 у вас будет мой товарищ. Скажет: я от Степана и вручит вам обращение". "Понятно. Принято". Такой короткий разговор. В течение четверга, пятницы и субботы "мой товарищ" обошел все одиннадцать райкомов. "Мой товарищ" - это я, сам Степан. Но загадочная личность, мне казалось, должна быть. И я принял этот метод. Он давал мне возможность, с одной стороны, лично видеть конспиратора, говорить с ним, чувствовать, понимать его настроение, а с другой - соблюдать конспирацию Центра. На практике это не вызывало никаких сомнений и воспринималось как естественная форма общения.

XII

Объем материала не позволяет опубликовать "Обращение..." целиком. О причинах его появления я рассказал выше. Главная идея: никакой вольности; есть решение инстанции о создании организации, и только инстанция может приостановить ее деятельность. Это первое. Второе - морально-политическое состояние подпольщика - у тебя два дела: твоя служба, скажем, диспетчером на вокзале, телеграфистом в отделении связи и одновременно - ты конспиратор. Знают об этом только ты и Центр. Обращение содержало лишь перечень практических дел, которыми конспираторы должны занять себя в настоящее время.

"Первое. Условия подпольной работы требуют от каждого члена конспиративной организации высокой идейности. Только марксистски мыслящий товарищ может безошибочно и самостоятельно разбираться в обстановке и смело решать поставленные перед ним задачи. Этому учит славный путь жизни и деятельности нашей партии. Еще и еще раз перечитайте июльское выступление И. В. Сталина и его речи 6 и 7 ноября. Это укрепит вашу веру в то дело, которое вам поручено, как служебное, так и конспиративное.

Второе. Перечитайте имеющуюся литературу о методах разведки, о соблюдении конспирации. Вам помогут воспоминания старых большевиков, находившихся на партработе в условиях преследования царской охранкой. Конспирация - сегодня ваша первая профессия, которой вы обязаны овладевать, чтобы не поставить под удар себя и наше подполье.

Третье. Начните изучать немецкий язык - читайте, пишите, пользуясь словарем. Помните, что мы имеем дело с хитрым и коварным противником. В знании языка - наш успех в получении возможной и необходимой информации.

Четвертое. Детально изучите территорию районов, в которых вы работаете и живете, - улицы, переулки, дома, расположение предприятий, учреждений, движение транспорта. Надо знать места, где можно спрятаться, убежать на случай погони, ходы и выходы со дворов, переулков. Полнее знакомьтесь со всей Москвой.

Пятое. У вас не будет права на получение информации, но ваша главная обязанность: иметь информацию. Найдите способ стать ближе к ее источникам. Ничем не выделяясь, не проявляя заметной активности, надо ходить на митинги, политинформации, совещания и собрания, которые проводят администрация и парткомы, и тем самым узнавать, чем живет коллектив района и город. Именно такой информацией вы обязаны располагать и в устной форме информировать представителей Центра на встречах.

При проведении этой и последующей работы проявляйте полную самостоятельность, соблюдая все условия конспирации, большевистской дисциплины и точное выполнение указаний вышестоящих руководителей.

11 ноября 1941 г. Степан"

К обращению прилагался крохотный листок, в котором указывалось: "Наш день встречи, место встречи, час встречи. Постоянные. Не меняются". Встречи и явились той основой, на которой строились наши деловые связи, и я бы сказал больше: на них держалась сама жизнь нашего подполья.

Вот картина этих встреч.

12 ноября. Девять тридцать вечера. Мы встречаемся с Иглой - медсестрой института имени Склифосовского, во дворе дома N 9 1-го Коптельского переулка. Темно и сыро. Вижу женщину под козырьком подъезда. Подхожу к ней.

- Ищете иглу в такой темноте? Она оглянулась:

- Вы Степан?

- Я его представитель.

- Идемте.

Вошли в подъезд. Я нажал кнопку электрофонаря и вручил ей "Обращение...".

- Прочтите внимательно. Распишитесь и верните мне. Листок-график наших встреч оставьте у себя.

Игла прочла раз, затем перевернула страницу и стала читать заново.

- Ясненько, - сказала она. Расписалась и вернула "Обращение..." мне.

Мы поговорили об особенностях предстоящей работы. О точности, которая подразумевала обязательность, дисциплину, сохранение конспирации.

12 ноября, 10.30 часов вечера. Ярославский вокзал. Встреча у первой кассы. Вхожу в зал, наблюдаю. У кассы толкутся четверо. Проходит минута, другая... подходит очередь третьего. Он оглядывается и вновь занимает очередь за четвертым. Значит, он. Подхожу к нему и спокойно:

- Вы случайно Березняка не встречали?

- Вертелся тут какой-то, да, видимо, отошел.

- Очень нужен. Куда отошел?..

Я выхожу из зала, он следом за мной. Я замедлил шаг, и мы поравнялись у самого выхода.

- Я от Степана, - сказал ему почти шепотом.

- Очень хорошо. Я Березняк...

Этой же ночью я на Курском вокзале. Зал матери и ребенка. Вхожу - пассажиров полно. Точнее, пассажирок и детей. Большинство дремлют. Мужчина в сером осеннем пальто на условленном месте. Я сел сзади, тронул его за плечо:

- Не слышали, первый пойдет сегодня?

- Обещают.

- Соловья баснями не кормят. Человек в сером пальто встал.

- Вам нужен Соловей? Это я.

Мы вышли. Я передал ему "Обращение...". Выждав минуту-другую, он вернулся в зал. Минут через пять, выходя, Соловей кивнул головой влево, и я последовал за ним.

- Я все понял. - И, возвращая бумагу, пошутил: - Соловьем буду разливаться в нашем подпольном саду...

"Какие они славные - и эта Игла, и Березняк, и Соловей, - подумал я и поспешил в метро, чтобы не опоздать на последний поезд. - Надежные ребята".

XIII

Меня не тянуло в цех. Клепальная какофония хоть и стояла в ушах, но нужно было скорее закончить встречи. Но скорее не получалось. Понадобились еще дни и ночи. Я недосыпаю, дико устаю. Но что такое усталость, если у тебя 92 таких замечательных подпольщика! Из 104 до 12 я так и не добрался. Дойдем и до них!

Приближаются очередные, повторные встречи, и у меня образовалась пауза - целых два дня. Дочитываю роман Тургенева "Накануне". Отовариваю продкарточки. Варю гречневую кашу. Но чем бы я ни занимал себя, мои мысли с людьми, которых видел, с которыми говорил, которых слушал. Кто они? Надежные - да! Но сказать только это - сказать не все. И я пытаюсь обобщить, сделать вывод. Это важно не только для меня, это важное дело, которое мы называем "спецработой" или "спецзаданием". Подпольные вечера и ночи, которые стали системой, раскрывают мне общую картину подполья и полнее характеризуют товарищей. Я детальнее познаю каждого.

30 ноября, 21 ч 15 мин. Встречаемся с конспиратором, работающим на станкостроительном заводе "Красный пролетарий". Во двор дома N 23 по Малой Калужской я пришел на пять минут раньше. Безлюдно. Темно. Чтобы тебя заметили, надо двигаться. Хожу туда-сюда, будто прогуливаюсь. В ту минуту, когда поворачиваю за угол, чувствую - меня тихо трогают за плечо.

- Товарищ, нету закурить?

- Вообще-то я не курю, но мой друг Степан посоветовал: всегда на всякий случай имей при себе курево.

- Спасибо. Романом меня зовут.

Я достал пачку "Нашей марки" и протянул Роману. Но мы оба некурящие. Папиросы - предлог для знакомства.

- Можем разговаривать. Я представитель Степана.

- Как же худо на фронте! Позавчера был общезаводской митинг молодежи. Выступал Гриша Ошеверов, секретарь нашего райкома комсомола, говорил о помощи фронту, о том, что его нужно обеспечить всем не только для обороны, но и для контрнаступления. Мы обязались работать, не выходя из цехов. Читал Обращение "Молодым защитникам Москвы"? Очень здорово! Мы все подписались под ним. Сегодня "Правда" его опубликовала. Видел?

- Пока нет.

Роман расстегнул телогрейку и достал из внутреннего кармана "Правду".

- Это тебе.

Из нашей краткой беседы я понял, что письмо подпольного центра он знает, что все указания считает правильными. Он стахановец. На своей поточной линии денно и нощно собирает минометы...

В этот поздний вечер мне удалось добраться до Зацепы. Кулик, водитель трамвая N 39, ждал меня на углу улицы Щипок. От нее в двух остановках Павелецкий вокзал. Здесь меня ждал Гудок - работник службы движения. Ничего особого в их информации не было, но я убедился в надежности нашей службы. С письмом Сталина они знакомы и восприняли его указания со всей серьезностью. Было начало первого. Гудок проводил меня до метро.

Лифт в моем подъезде не работал. Поднимался в квартиру по темной лестнице на шестой этаж. Поставил на плиту чайник и развернул "Правду". Обращение "Молодым защитникам Москвы" на видном месте. Не спеша читаю. Написано сердцем и душой москвичей - к душам и сердцам защитников столицы:

"Дорогие наши товарищи!

Любимые наши братья!

Славные героические защитники Москвы!

Примите горячий боевой привет от комсомольцев и молодежи столицы!

Опасность под Москвой не только не уменьшилась - она возросла.

И перед лицом этой возросшей опасности мы говорим вам, дорогие друзья, словами великого Кутузова:

- Ни шагу назад!

Одни из нас работают на заводах, другие - на фабриках, третьи - на железной дороге, четвертые - в артелях, пятые - в магазинах.

Все мы считаем себя бойцами. Все мы - на фронте. Воскресниками, выполнением двойных и тройных норм, участием в охране города от вражеских лазутчиков, провокаторов, пособников врага - всем мы помогаем фронту. Мы с вами - в одних рядах. На нас смотрит вся страна. В самых отдаленных уголках Союза, далеко за его рубежами миллионы людей каждое утро с волнением берут газетный лист - как в Москве?

И мы с вами, дорогие братья по оружию, отвечаем так, чтобы слышала вся страна, весь мир:

- В Москве крепко. Москва - на замке, враг не пройдет!

Фашистские вояки думали захватить нашу Москву коротким ударом - и вот уже скоро два месяца, как идут бои, а Москва так же недосягаема, как и в начале наступления.

Судьба столицы - в наших руках. Мы должны отстоять Москву, и мы ее отстоим!

Храбрость наших воинов известна. Каждый молодой боец готов умереть, но не пропустить врага.

Будем крепче драться, друзья!

Биться с немецкими захватчиками, как наши героические красные гвардейцы!

Вся молодежь - на защиту родной Москвы!

Вперед на врага!

В первые ряды мужественных и храбрых вставай, комсомолец!

Комсомольцы и молодежь города Москвы.

Около 80 000 подписей".

Эти слова нельзя читать без волнения. Что означал для солдата обращенный к нему призыв "Ни шагу назад!" в тот момент, когда опасность для Москвы возросла? В Обращении не только призыв к фронтовику. Трогают душу заверения москвичей: "Мы с вами, дорогие друзья". Тыл и фронт как бы слились. Мы - граждане одной Родины, она нам дорога, и мы ее защищаем, каждый на своем посту...

XIV

Стиль моей подпольной жизни уже сложился. С восьми утра до восьми вечера - клепка бидонов. А вечером, какой бы он ни был - метель, мороз или слякоть, - у меня график встреч, день и час доклада "Соколу".

На одной из январских встреч 42-го наш товарищ, работающий в гостинице "Москва" - это Зорька, сообщает: "У нас как вокзал - одни приезжают, другие уезжают. Заглянуть в журналы учета пока не удается, но часто упоминаются имена: Пономаренко, Зимянин, Притыцкий, Сурганов. Слышу слова "партизаны", "штаб". Мне думается, у нас поселился штаб белорусских партизан. Выдавала белье для Хоменко. Но это, кажется, с Украины".

Я не принимал это за истину, но и не исключал, что так оно и есть. Мне не надо проверять, докладывать. Мне важно, чтобы из поля зрения нашего человека не выпадали внутренние события, вызванные военно-политической ситуацией.

Я не имел возможности разъезжать или расхаживать по всей Москве. Приходилось выделять несколько мест, где в воскресенье можно было видеть нескольких товарищей. Таких пунктов было три: 1. Басманный переулок, 7, во дворе. Здесь в двух шагах метро "Комсомольская площадь"; 2. Боткинский проезд, у входа на стадион Юных пионеров - рядом метро "Динамо"; 3. Сыромятники, у Дома культуры Метростроя. Недалеко, на Садовом, остановки автобуса и троллейбуса. Все определял транспорт. Людям надо добираться до места и, если это позднее время, успеть хотя бы к последнему поезду метро. Но сохранялись и некоторые места встреч, близких к работе подпольщиков. Хотелось видеться с представителями разных сфер жизни, в частности рабочих коллективов предприятий, оборудование которых эвакуировано, и сферы обслуживания. Что сегодня у них?

Я в ЦУМе, самом большом универмаге страны. Магазин работает бесперебойно. Здесь тоже есть наш товарищ, Донец, как работал экспедитором, так и работает. Круг его общения - базы, транспорт, склады магазина и, конечно же, покупатели. Спрашиваю:

- Что сейчас покупают?

- Разное. Некоторые - ценности, но таких мало. Основной спрос - носильные вещи длительного пользования. В силу своих новых обязанностей постаиваю в очередях, присматриваюсь и прислушиваюсь. Всюду одно желание: побить немца! Я не в армии. Видите, левая рука подвешена? Память Халхин-Гола. Мне было двадцать, служил в Сибири. И вдруг нашу часть двинули к монгольской границе. А там такая катавасия! Осколком снаряда в лопатку угодило. Но сколько же мы там уложили самураев! Вот устроить бы такую "свадьбу" немцам!

Хорошо Донец рассказывает. Эмоциональный парень - хочет выложить все. И память остра. Он переключается с одной темы на другую.

- А наши? Нашим-то что надо? В Москве не только осадное положение. Москва кругом обложена немцами. Прут и прут, и вот осечка. Откат фронта на сто-сто двадцать километров - это же начало. И какое начало!.. А в городе есть подонки. Прав Сталин, издавший приказ о расстреле провокаторов на месте... Вчера в ЦУМе к концу рабочего дня мы "выбросили" в продажу простейшие мужские ботинки. Враз образовалась очередь - обычное дело в торговле. Но какой-то нахал пролез без очереди и прилаживается второй раз. Покупатели заметили: куда лезешь, есть порядок, вон какой хвост! А этот вконец обнаглевший негодяй во все горло кричит: "Очередь, очередь устроили тут! На вас немца не хватает, он бы вам показал очередь!" Покупатели дружно его уняли. Приперли негодяя к колонне. Одна женщина подскочила к нему и сунула кулак под нос: "Пуля по тебе плачет!" Надысь мне довелось быть на площади Разгуляй. Вижу - волынка: какой-то мужик размахивает кулаками и без разбору выдает всем по морде. Раздались крики: провокатор! Милицию сюда! Милицию! Откуда ни возьмись солдат с повязкой на рукаве. Мужик и на него, пытается ему вмазать, а солдат, освободившись от его рук, не долго думая, наставил на него винтовку и прикончил на месте. Вы знаете, как это было здорово! Ему кричали: "Браво, солдат! Браво!" Из толпы наших покупателей тоже слышались слова: "Убивать таких надо!.."

Где-то в июле 42-го мы уже не первый раз встречаемся с конспиратором Березняком, диспетчером на Ярославском вокзале.

- О чем сегодня речь? Каковы сегодня главные грузы дороги?

- Уголь, лес. Даже дрова. Зимой Москву нужно греть и нужно кормить. Идут зерно, овощи, мясные продукты - это к нам. Из города - по-прежнему транзитные пассажиры и военные грузы. Знаю одно: вагоны подаем на подъездные пути предприятий и баз снабжения, к складам долгого хранения, а от них идут документы с адресами назначения. Наша задача - их доставить.

И вдруг неожиданно образовалась пауза.

- Не знаю, интересно ли будет нашему Центру состояние дел на дорогах, которыми ведает наша специальная служба. Судите о самом названии - "Служба заграждения". Дороги используют не только доброжелатели. В нашей службе прямо говорят: "Мы вылавливаем вражеские элементы". Начальник вокзала, побывавший на особом совещании этой службы, рассказывал: есть различные пассажиры, попадаются такие, судьбой которых затем приходится заниматься, - лезут в Москву, используя самые, казалось бы, невозможные пути. Представляешь: служба задержала свыше 217 тысяч вражеских элементов. Так и сказал - "вражеских". Кто эти люди? Дезертиры из армии. В руках службы оказались шпионы и диверсанты. Назывались имена - наши, советские, но работавшие на Германию. Этой службой тысячи беженцев возвращены к месту жительства. Так что смотри в оба - трудись и держи востро глаз и ухо.

Далеко от меня "Авиамоторная", но по графику встреча у дома 41, где живет конспиратор. Еду электричкой с Казанского вокзала до платформы Сортировочная, а далее 24-м трамваем. Воскресный день, у меня всего две встречи,

и я отправился в такой дальний путь. Тимофей меня ждал в два часа дня, но я чуть припоздал. Тимофей - молодой технолог, однако в курсе всего производства. После эвакуации оборудования и основного рабочего персонала, с которым уехал директор М. С. Жезлов, коллектив возглавил Михаил Иванович Комаров. Есть большая потребность в военной технике и есть те, кто может работать. Тимофей рассказывает:

- Вначале наладили производство минометов. Власти разрешили заводу осмотреть другие эвакуированные предприятия Москвы и учесть подходящее оборудование. Так и сделали. В основном это были станки различных типов, но годные к работе. Их быстро свезли, смонтировали. И тут же к нам начали поступать вышедшие из строя авиамоторы с боевых самолетов. Образовались огромные ремонтные площадки. Уже в конце октября мы выдавали авиации до 60 в день восстановленных моторов. Незаметно организовалось и производство новых авиадвигателей для Ил-2, их делали совместно с другими заводами Москвы. На некоторые мне приходилось выезжать, в частности в Тушино...

Мы не были ограничены временем, и Тимофей рассказывал о многом: и как на завод приезжал Емельян Ярославский, и как фронтовикам собирали подарки, и как на митинге выступала разметчица Митрофанова, сказавшая: "У каждой из нас на фронте муж, сын или брат. Мы должны дать им все для разгрома фашистских захватчиков..."

Нельзя не рассказать о Сереге. Я знал его конспиративную кличку, но встреча эта - первая. Ленинский райком комсомола сумел и подобрать конспиратора, и договориться о месте встречи с ним только в январе 42-го.

К 20 часам я отправился к Донскому монастырю, там, во дворе, напротив главного входа, на детской площадке под грибком меня должен ждать Серега - наш товарищ с завода имени Орджоникидзе. Человек оказался на месте. Смело похожу к нему:

- Дорогой товарищ, нельзя ли присесть?

- Милости просим, если с добрыми вестями.

Парень даже готов уступить свое место. Видимо, он понял, кто я и зачем здесь. Я представился.

- Как работается?

- Дня не хватает. Работы - во! - Показал рукой под горло. - Часто остаемся в ночную. Людей осталось мало. И все берут, берут. Каждый ждет повестки. А сегодня в обеденный перерыв зашел парторг, собрал бригаду:

- Ребята, кто из вас самые смелые и самые храбрые?

- Все! - хором ответили ребята.

- Это хорошо, что храбрые все, но просят только четырех. Формируется истребительный батальон для борьбы с врагом на оккупированной территории. Кто из вас готов истреблять немцев под Брянском, Смоленском, Оршей?

Опять лес рук.

Мы обсуждали каждого - чем он проявил себя в свое время, будучи в армии, и чем показал себя в цеху? Решили направить в тыл врага двух добровольцев. Еще двух выбрали на соседнем участке.

Рассуждая как бы сам с собой, Серега сказал:

- Не ждать приказа о наступлении, а истреблять немцев и их технику в зависимости от ситуации, истреблять по своему приказу - это больше, чем быть в полку и идти в атаку по призыву командира. Не истребишь - не победишь. Война - это истребление. И если, не дай бог, образуется военная ситуация в Москве, немцев будут истреблять все москвичи.

XV

В течение всего 42-го года недалеко от Москвы бушевали военные страсти, были удары немецкой и контрудары Красной Армии. С запада напирали немцы, с востока сопротивлялись наши части. Это был осенний острый и опасный период. Он не мог длиться долго.

Мой собеседник - конспиратор Рюрик, доцент кафедры новейшей истории МГУ, говорил:

- Нам известны удивительные факты военной истории, когда одна сторона уже вот-вот близка к победе, и вдруг терпит поражение, и когда вторая сторона, терпящая одну неудачу за другой, как бы по законам противодействия наращивает силы и, преодолевая кризисный период, делает рывок, наносит такой ответный удар, который и принято называть переломом. Такой перелом совершен стратегическим зимним наступлением Красной Армии, которое она провела, начиная с 5 - 6 декабря 1941 г. Это перелом не только на главном направлении военных германских сил, это удар не только по танковым соединениям Гудериана. Это - так считают и у нас, и во всем мире - начало перемен во всем ходе немецкого наступления, во всей стратегии советских войск в Великой Отечественной войне. Немцы дрогнули. А это начало их конца.

После успешной битвы под Москвой была Сталинградская битва. В обороне города накапливались силы, и в феврале 1943 г. немцы и здесь потерпели поражение. Исход войны был предрешен. Победа СССР обеспечена. Московское подполье дальше не требовалось. Пришло время - это было в начале марта 1943 года, - и нам сказали: ребята, можете "выходить".

Подполье было. Подполье действовало. Каждая встреча сближала нас. Местные подпольщики ждали представителя Центра, они свыклись со своим конспиративным положением. Я ни разу не замечал у товарищей поползновения поделиться с кем-то своим секретом.

...Много лет спустя я встречаю своих друзей-коминтерновцев первых дней войны - вначале Бориса Емельянова, затем Михаила Фомина. Конечно, разговор о прошлом. Оказалось, что и Борис, и Михаил тоже были в подполье, но мы ни разу не виделись - они состояли в партийной сети района. Тайна хранилась долго и открылась только сейчас...

Все говорит о том, что конспиративная сеть была нужна. И самые высокие инстанции это понимали лучше нас, создавая ее и сохраняя. Мы работали. Мы были начеку.

Это первый мой вывод.

Второй вывод состоит в том, что подполье, которое было названо А. С. Щербаковым "особым", действительно таковым и было. Ребята вникали в жизнь своих коллективов. Стало необходимо знать, что делается не только в своем, но и в соседнем цехе, на соседнем заводе, знать, как живет Москва. Информация не была поверхностной: мол, что увидел, услышал, о том и рассказал. Далеко не так. Осмысленные факты жизни, перемены в производстве, в настроении населения - вот что составляло содержание сообщений. Инстанции могли рассчитывать на всестороннюю информацию. Предполагаю, что были и другие формы конспирации, с другими задачами.

Третий вывод. Подпольщики, несмотря на всю наступившую после декабрьского наступления наших войск относительно мирную жизнь в Москве, сохраняя требования конспирации, изучили Москву, свой район. Добирались на встречу, преодолевая строгий военный патруль, жили делами коллектива, держали язык за зубами, собирали нужную информацию. Из 104 товарищей от нас ушли 18. Мы не пополняли свои ряды, желая сохранить тайну нашего существования.

Чего не было? Не было того, чего не должно было случиться: немцам, стремившимся захватить Москву, не удалось попасть в нее. Нам, подпольщикам, к счастью, не пришлось работать в условиях оккупации. Наша армия, набравшись опыта и сил, изменила ход войны. Действовал фронт военный, и был трудовой фронт. Мы оставались и делали свое дело в условиях трудового фронта, в условиях осады.

Позволю себе отойти от тех далеких дней и привести пример, который могут оценить многие подпольщики, узнать в нем себя - те, кто еще, дай бог, жив, кто имел дело с комсомольской конспирацией во время осады Москвы, кто встречался с представителем Степана.

Апрель 1998 года. Еду по делам в Солнечногорск. Ленинградский вокзал. Очередь в кассу за билетами. Очередное объявление: поезд до Клина, отправление которого назначено на 10 ч 17 мин., отменяется. До этого только что отменили калининский. Очередь полна возмущения. Невольно в общий шум вовлекли и меня. В этот самый момент ко мне подходит генерал:

- Мне очень знакомо ваше лицо. - Внимательно смотрит на меня. - И голос тоже.

Я не спешил отвечать, раздумывая, кто же этот генерал? Как в тумане проходит вереница лиц, и вдруг проявляется портрет человека, но не в военной, а в железнодорожной форме.

- Да, мы, кажется, встречались. - И помедлив чуть: - Думаю, что было это в вечерние, а чаще в ночные встречи в дни осады Москвы.

- Дорогой мой! - восторженно развел руки генерал. И мы обнялись. И сразу же вопрос:

- А Степан? Что с ним? Он жив? Пришлось открыться:

- Степан - это я, это моя конспиративная кличка. Помните директиву МК и МГК ВЛКСМ о создании подпольного центра?

- Конечно. Как же такое забыть!

- Московский Комитет комсомола

ставил в известность всех конспираторов: в Центре подполья трое - Владимир, Степан и Ирина. Их распоряжения безоговорочны и обязательны. Центр должен был знать каждого подпольщика в лицо. Встречаясь с вами, я называл себя представителем Степана, и это давало возможность соблюдать определенные условия конспирации и знать личный состав подпольщиков... Мы проговорили почти час. Он о себе.

Я о себе. Генерал после выхода из подполья был в армии, затем - военная академия, армейская служба. Мы заговорились. Неожиданно объявили посадку на его поезд - до Крюкова. Так и не обменялись собственными именами: он был Березняк - в то время диспетчер Ярославского вокзала - и остался им, я остался Степаном, представителем подпольного центра, его вторым руководителем.

                        ---------------

                                        Двадцать второго июня,
                                        Ровно в четыре часа,
                                        Киев бомбили, нам объявили,
                                        Что началася война...
                                        Из песни.

                                         20 марта 2003 г. в 4 часа утра
                                         США начали войну против Ирака.

ВОЙНА ПРИХОДИТ НА РАССВЕТЕ
   Николай НОСКОВ

Война завыла на рассвете,
Когда Багдад тревожно спал,
Лишь в сладких снах витали дети,
А день им радость обещал.

Но англосакскому подонку
Край дивно-сказочный не мил.
И черноглазого мальчонку
Не мамин голос разбудил,

Не птиц влюбленных воркованье,
И не касанье добрых рук,
А зорь напалмовых сиянье
И томагавков жуткий звук.

Авианосец длиннорукий
Затеял в небе круговерть,
Пилоты-киллеры от скуки
Над городами сеют смерть.

Мать о спасенье Бога молит...
Рвануло - клочья от сынка.
Но кровь детей ничто не стоит:
Она не нефть еще пока.

Когда же в землю просочится
Поток рубиново-живой,
Из детской крови нефть родится -
Цены не будет нефти той...

Но сталь наткнулась на преграду,
Рубеж пытается вспороть:
У зла напалм, подобный аду...
Преграда - трепетная плоть.

Тяжелый крест нести народу:
Вести с врагом неравный бой.
За жизнь детей, за их свободу
Отцы пожертвуют собой.

Но будет жить фашизм на свете,
Ковать для смерти арсенал,
Пока хозяин на планете
Жестоко-алчный капитал.

Рулетку Мира крутит с виски
Заокеанский кукловод.
Какой вот номер в черном списке
России жребий отведет?

Быть может, завтра же в воронку
Схоронят звуки тишины,
И синеглазую девчонку
Разбудит утром гром войны.

Постоянный адрес данной публикации: