В N 10 "Борьбы классов" за 1933 г. была помещена заметка "Лавуазье - антиклерикал и революционер". Заметка составлена по этюду Д. Гильома "Лавуазье - антиклерикал и революционер", напечатанному в журнале "La Revolution Francaise" за 1907 г. Анархист Гильом весь свой материал почерпнул из книги Эд. Гримо, вышедшей еще в 1886 г., где, на основании первоисточников, была сделана попытка политической реабилитации великого химика, казненного по решению инволюционного Конвента весной 1794 г. В этой заметке использованы, однако, только всего один - два документа "из всей массы материалов Гримо в изложении Гильома.

Мы в нашей статье не думаем разбирать вопроса о значении Лавуазье в истории науки. Энгельс в достаточной степени чет ко "определил его место как одного из основоположников современной химии. Правда, он и здесь сделал некоторые ограничения. Как мы знаем, для Энгельса не Лавуазье, а Дальтон - отец современной химии. В предисловии ко второму тому "Капитала" мы читаем, что Лавуазье - великий химик, "если даже он не открыл "кислорода одновременно с другими и независимо от них, как он утверждал впоследствии". Значение Лавуазье в истории химии не подлежит сомнению, открытие кислорода и познание его качеств принадлежат ему, а не его предшественникам. Но дает ли это основание утверждать, что "революция в области химических воззрений и революция политическая", т. е. Лавуазье как химик и политик, не разошлись друг с другом? Если считать Лавуазье революционером только на том основании, что он был великим ученым, то придется проделать эту работу и с целым рядом других материалистов и философов XVIII в., которые, будучи антиклерикалами и революционно настроенными мыслителями, как правило, занимали место Жиронды или среди фейянов, а позже, в годы революционной диктатуры, были безжалостно отправлены на эшафот.

Каковы политические взгляды Лавуазье в годы революции? Лавуазье был не только ученым. Свои научные занятия он вел параллельно с выгодными коммерческими предприятиями. Это был делец крупного масштаба. Еще задолго до революции он не только занимался опытами в своей лаборатории, а весьма успешно работал как один из руководителей государственного откупа, куда он вложил свой весьма значительный капитал, добавив к нему капитал, полученный как приданое от жены, дочери крупного откупщика, и этим путем значительно увеличил свое состояние. Он был одним из крупнейших богачей предреволюционной Франции. Впрочем, Лавуазье был не только одним из руководителей государственного откупа налогов, ему принадлежала монополия порохового дела, на котором он в свою очередь наживал немало. Лавуазье не принадлежал, таким образом, к передовой группе промышленной буржуазии Франции, - он был представителем той ее финансовой аристократии, которая была теснейшим образом связана со старым порядком. Буржуазной революции пришлось для осуществления своих исторических задач, для уничтожения абсолютистско-феодального строя, свергнуть не только власть дворянства, но и господство финансовой аристократии, одной из могущественных опор этого порядка. Настоящие буржуазные ^революционеры вынуждены были вести ожесточенную борьбу с "буржуазными революционерами", финансистами и откупщиками.

В 1778 г. Лавуазье купил за 229 тыс. ливров поместье, недалеко от Блуа. К нему он присоединил сеньорию Жан-Рено, проданную графом Рошамбо в момент своего от'езда в Америку. К этому он присоединил ряд других земель и таким образом создал себе поместье, которое, по словам того же Гримо, оценивалось примерно в 600 тыс. ливров. В своем поместье он продолжал эксплоатировать крестьян не только как

феодальный сеньор, но и как культурный капиталист-предприниматель. Либерал Гримо, утверждает, что мудрое ведение хозяйства дало ему возможность разбогатеть. Впрочем, тот же автор скромно в примечании отмечает, что, согласно некоторым документам 1790 и 1791 гг., можно утверждать, что химик занялся скупкой и продажей национальных земель, "напоминающими спекулятивные операции". Таково утверждение словаря Ларусса. Гримо готов отрицать этот факт, утверждая, что, собственно, дело сводилось к тому, что Лавуазье хотел "только" найти место для вложения в дело доходов, которые он получал, от генерального откупа. Таково было, мы бы сказали теперь, социальное положение Лавуазье не только до революции, но и в годы революции, вплоть до 1791 г.

Присмотримся несколько ближе к занятиям Лавуазье, стоявшего во главе генерального откупа, для того чтобы понять позже, каков политический смысл обвинений, выдвинутых против Лавуазье в годы Конвента. Чем был генеральный откуп? Какое место он занимал в государственном строе абсолютной монархии? Абсолютная монархия не способна была организовать сбор налогов с населения. Желая все бремя налогов возложить на широкие трудящиеся массы города и деревни и тем самым сохранить привилегии дворянства, свободного от платежа налогов, она сдавала сбор налогов на откуп частной финансовой компании за определенную, авансом внесенную сумму. Сюда входили не только прямые налоги, но и косвенные: знаменитый габелль - налог на соль, на табак, на вино, сбор таможенных налогов внутри Франции и т. п. С 1726 по 1780 г. генеральный откуп не подвергался изменениям. Государство заключало с компанией откупщиков-финансистов договор примерно на шесть лет. Согласно этому договору в момент, когда Лавуазье вступил в число Членов компании (1768 - 1774 гг.), финансисты внесли 90 млн. ливров, по полтора миллиона каждый, и получали, как постоянный доход, примерно 145 тыс. ливров на каждого откупщика в год. Если верить данным "мемуара" Лавуазье, то доходы генерального откупа накануне революции значительно возросли. На долю каждого откупщика за период с 1756 г. по канун революции эти доходы возросли с 40 тыс. ливров до 139 тыс.

Со времени Кольбера, когда откупщики приобрели особую силу, откуп налогов был всегда источником преступлений, одним из самых мощных орудий феодального режима в деле эксплоатации масс. Чтобы увеличить свои доходы, откупщики собирали налоги в сумме гораздо большей, чем это было установлено законом. Они обладали правами государственной власти, и на их преступные действия почти не было возможности жаловаться. Состояние крупных откупщиков в XVII в. достигало многих миллионов, их роскошь часто превосходила роскошь приближенных короля. Так, известный Мишель Бура растратил до 42 млн. ливров, пытаясь перещеголять короля. Лавуазье принадлежал к наиболее богатой верхушке среди откупщиков. Финансисты из генерального откупа на протяжении всего столетия вызывали к себе глубочайшую ненависть, и Вольтер писал: "В Персежолисе имеется 43 короля-плебея, которые, получили по договору персидское государство и которые кое-что уделяют монарху", а Мерсье в своем "Tableau de Paris" говорит: "Я не могу пройти мимо здания генерального откупа, не испытывая глубоких страданий. Я хочу уничтожить эту страшную и "мощную машину, которая схватила за глотку каждого гражданина". Ничего не изменилось и накануне самой революции, хотя генеральный откуп и был реорганизован. Правительство отныне получало часть доходов от откупа как его равноправный участник. Лавуазье, вступая в откуп, внес свой пай в 520 тыс. ливров. Он затем увеличил эту сумму взносов, и его ежегодный доход составлял во всяком случае не меньше. 100 тыс. ливров. Сам он заведывал в финансовой компании комитетом по табаку, габеллю и таможенным сборам Парижа и его предместий, т. е., как раз теми участками работы, которые вызывали наибольшую ненависть в годы революции.

Это он внес проект об окружении Парижа стеной, для того чтобы было легче собирать налоги с товаров. В отдельных местах, у особых башен, откупщики ставили стражу, Для того чтобы ни один гражданин не мог пронести ни на один ливр товара незаметно для таможни. Проект Лавуазье был "прославлен" народом, глубоко возненавидевшем его, в куплетах:

"Le mure murant Paris rend Paris murmurant".

В Париже весело распевали:

"Чтоб увеличить свою наличность
И закрыть нам горизонт,
Откуп признал необходимым
Нас всех отправить в тюрьму".

В 1786 г. был заключен новый договор с финансистами, в котором Лавуазье принимал самое активное участие. Доходы последнего года его деятельности как откупщика возросли. Его взнос составлял в это время 1200 тыс. ливров. Только 20 марта 1791 г., когда Национальное собрание ликвидировало откуп, Лавуазье лишился своих доходов. Впрочем, у него был еще другой источник доходов - монополия порохового дела, которая доставляла по крайней мере 30% на вложенный капитал.

Руководство производством пороха и селитры имело еще и то большое значение, что в руках финансовой компании находилась вся масса вооружений а, следовательно, одно из серьезнейших орудий самозащиты абсолютизма. За семь лет управления пороховым делом капитал откупа возрос с 1770 тыс. до 3600 тыс. ливров. Это было широкоразветвленное производство, в котором занято было около 2 тыс. рабочих. В 1788 г. в складах откупа хранилось больше чем на 5 млн. ливров пороха, и нет ничего удивительного в том, что когда 6 августа 1789 г. вооруженный народ Парижа задержал у застав подводы с порохом, он обвинял Лавуазье в том, что вывозили порох из столицы для разоружения граждан и вооружения войск короля. Только в декабре 1791 г. Лавуазье оставил это прибыльное дело и вместе с тем руководство столь политически важным учреждением.

Не забудем еще одно. Лавуазье был бессменным руководитем Академии наук феодального режима, той Академии, которая вызывала к себе глубокую ненависть со стороны революционной мелкобуржуазной интеллигенции. Марат, да и не только Марат, но и Бриссо, стремились добиться уничтожения Академии, замены ее подлинно-революционными научными институтами. И если Лавуазье оставил откуп после его ликвидации революцией в 1791 г., то руководство Академией им было оставлено только в августе 1793 г. Почти до самого своего ареста он сопротивлялся всеми легальными и нелегальными средствами попыткам Конвента уничтожить старую опору привилегированной касты ученых - Академию наук.

За два года до революции Лавуазье был членом провинциального собрания в Орлеане. Как член этого собрания он настаивал на ряде реформ, но очень быстро отказался от них, как отмечает Гримо, несмотря на все протесты своих друзей, потому что "не надеялся собрать большинство". При выборах в Генеральные штаты он представлял дворянство бальяжа¹ Блуа и как представитель первого сословия настаивал на цензовых выборах, считая, что право гражданства может иметь только тот, кто является земельным собственником. И хотя наказ либерального дворянства Блуа, составленный Лавуазье, требовал индивидуальной свободы, как "первого и святого права человека", но в том же наказе ни одним словом не упомянуто о необходимости уничтожения крепостных отношений в стране.

Лавуазье не был избран членом Национального собрания, он считался резервным депутатом, но вскоре был избран дистриктом Culture S-te Catherine - членом Коммуны Парижа, оставаясь одновременно во главе генерального откупа и пороховой монополии. Как член Коммуны он примкнул к буржуа-либералам Лафайету, Байи и др. Ему было поручено руководство Учетной кассой - этой опорой монархии в 1789 - 1790 гг. Герцог Лианкур приветствовал его как финансиста, который не отвернулся от революции. Но, как мы видели, приветствие герцога Лианкура в июле 1789 г. не помешало народным массам в августе 1789 г. громить склады порохового откупа и искать Лавуазье, чтобы расправиться с ним. Интересная деталь: либерал-финансист обязался внести добровольное пожертвование в 30 тыс. ливров, но внес только 14 тыс., отказавшись внести остальные, так как эта сумма, по его, словам, превосходила его состояние.

В начале 1790 г. Лавуазье отправил письмо Франклину, в котором излагал свое отношение к революционным событиям. Он откровенно писал: "После того, как мы побеседовали на тему о том, что сделано в области химии, было бы небесполезно поговорить о нашей политической революции. Мы ее рассматриваем как совершенную и как совершенную хорошо. Назад возврата нет". А затем идут следующие рассуждения: "Демократическая партия, в отличие от партии умеренных людей, пытается вооружить народ; неполитично дать оружие в руки тех, кто должен подчиняться; следует опасаться, чтобы новая конституция не столкнулась с сопротивлением тех, в интересах которых

¹ Бальяж (bailliage) - судебный трибунал и подчиненный его юрисдикции округ в дореволюционной Франции. При выборах в Генеральные штаты бальяжи были использованы как избирательные округи.

эта конституция издана". Лавуазье примыкал к клубу умеренных либералов, так называемому "обществу 1789 года", обществу, которое противостояло якобинцам как правая оппозиция Национального собрания. Летом того же года в письме Блэку он жаловался на то, что революционные события во Франции мешают прогрессу науки. Впрочем, он надеется, что вскоре установится мир, революция закончится и наука будет успешно развиваться. Лавуазье был секретарем "общества 1789 года" вплоть до 1791 г. Весной 1794 г., когда якобинцы подвергли свой клуб чистке, они исключили из его членов всех, кто раньше принадлежал к "обществу 1789 года", как контрреволюционеров.

Не только Марат, но и ряд других публицистов нападал на Лавуазье как на откупщика, руководителя Учетной кассы и главу Академии наук. Они обвиняли его, между прочим, не только в том, что он получал 40 тыс. ливров ежегодного дохода, но и в том, что он нажился при постройке таможенной стены вокруг Парижа, которая стоила 33 млн. ливров. К этому революционная публицистика добавляла еще и следующее обвинение: пороховые склады под руководством Лавуазье доставили в Бастилию в ночь с 12 на 13 июля необходимое вооружение для сопротивления народу.

С 1789 по 1791 г. выступление масс имело не только политический, но и социально-экономический смысл. Программа плебейской революции расширялась и заполнялась все более глубоким содержанием. Бабеф был одним из тех, кто руководил народными массами в их попытке свергнуть тиранию генерального откупа. Не подлежит сомнению, что декрет Национального собрания 1791 г. был результатом этого движения народных низов.

В 1791 г., говоря словами Гримо, закончилась блестящая карьера Лавуазье-финансиста. Впрочем, это не совсем точно. После отмены генерального откупа он был назначен одним из руководителей вновь организованного национального казначейства (Tresorerie nationale). Как глава этого учреждения он был проводником финансовой политики Учредительного собрания. В своем отчете о положении финансов на 1 января 1792 г. он иронически отмечал, что революционеры не способны об'ективно видеть положение дел: они или преувеличивают или преуменьшают. Лавуазье претендует на то, что он как человек "беспартийный" может судить об'ективно о революции: Вместе с под'емом революционного народного движения умеренный либерал Лавуазье становится в позу "об'ективного ученого", который хочет обо всем рассуждать философски. В феврале 1792 г. он уходит в отставку, покидает пост руководителя финансов монархии, - как совершенно точно отмечает Гримо, - по соображениям политическим. Должность чересчур опасна, впрочем как и руководство монополией порохового дела. В июне 1792 г. Людовик XVI предлагает ему занять место министра финансов, и Лавуазье отвечает исключительно интересным письмом, которое выявляет его политические взгляды накануне революции 10 августа.

В этом верноподданническом письме королю Лавуазье утверждает, что, не будучи ни якобинцем, ни фейяном, он не принадлежит ни к одному из клубов или политических обществ. Он в глубине своего сердца преклоняется перед патриотическими чувствами короля и конституцией 1791 г., но знает, что он бессилен что-либо изменить, так как Законодательное собрание вышло за пределы предоставленных ему прав и конституционный министр в этих условиях бессилен что-нибудь предпринять. Ученый предпочитает поэтому выбрать для себя другую обязанность - "просвещатъ народ", чтобы внушить ему правильное понятие о его правах. Как мы видим, интерес к народному просвещению был своеобразным политическим протестом против торжества революции. Указание в автобиографической заметке на то, что 10 августа Лавуазье, боролся с королевской властью нужно считать недоразумением. Ему было поручено революционной секцией только одно: в числе других и под контролем патриотов охранять пороховые склады.

В 1792 и 1793 гг. Лавуазье был использован Конвентом как специалист в "комиссии мер и весов", при разработке технических вопросов выпуска ассигнатов и т. п. Его коллеги, защищая Лавуазье перед лицом революционного трибунала, отмечали только его заслуги как ученого, но ни одним словом не пытались реабилитировать его политически. Это было трудно сделать перед лицом страны, где Лавуазье был известен как крупный богач и глава финансовой аристократий. Вот что писал об этом периоде жизни Лавуазье Гримо: "Все рушилось вокруг Лавуазье. Людовик XVI, который предлагал ему стать королевским министром, погиб на эшафоте, богатое элегантное общество, понимавшее блестящую

мысль, одобрявшее его работы, исчезло в буре; среди ужасов революции он остался единственным стражем высших интересов науки..." Этот "единственно сохранившийся страж науки" пытался не допустить реформы Академии наук.

28 ноября 1793 г. Лавуазье был арестован вместе со всеми остальными руководителями генерального откупа. Конвент решил предать суду наиболее крупных финансистов Франции, среди них Лавуазье, 22 года возглавлявшего генеральный откуп. Их обвиняли в том, что они не только эксплоатировали народные массы, но незаконно присваивали капиталы, принадлежащие государству, и пользовались ими для своей наживы, вкладывая эти капиталы в торговые промышленные предприятия. И если даже считать сумму в 300 - 400 млн., которая, по мнению депутатов Конвента, была незаконно присвоена откупщиками, несколько преувеличенной, то 150 млн., фигурировавшие в обвинительном акте, представляют собой сумму, близкую к истине. Буржуазная легенда изображает дело таким образом, будто невинный Лавуазье был посажен в тюрьму только за то, что не внес какой-то ничтожный с него причитающийся долг, что он абсолютно ни в чем не был повинен, что он - жертва террора. Присмотримся несколько ближе к материалам по делу откупщиков. Еще 26 февраля 1793 г. Карра - депутат Конвента - предложил создать комиссию для обследования злоупотреблений откупа и потребовал от откупщиков финансового отчета с 1740 г.; 5 июня был наложен арест на их бумаги и кассу. Та же самая секция Пик, которая, по словам Лавуазье, послала его 31 мая 1793 г., чтобы занять пост на Площади революции, подвергла обыску его дом, а позже его арестовала. Дело, однако, подвигалось в Конвенте весьма медленно. 14 ноября Бурдон из Уазы воскликнул: "Вот уже пятый раз, как говорят здесь об отчете откупщиков. Я требую, чтобы кровопийцы государства были арестованы, и если они не сдадут свои отчеты через месяц, Конвент предаст их суду". Впрочем, за 10 дней до этого - 4 ноября - в секциях и в так называемом Лицее, решено было удалить всех лиц, связанных с эмигрантами, и контрреволюционеров. Лавуазье был изгнан как враг революции. 24 ноября арестованный Лавуазье не встретил сочувствия в революционном Париже ни среди членов Конвента, ни среди народных масс. В своем письме Конвенту он вынужден был оправдываться и утверждал, что уже три года не имеет отношения к генеральному откупу. Впрочем, в другом письме, накануне казни, он заявлял, что в свое время сообщал министру финансов о незаконных проделках откупа и что к одной из наиболее преступных проделок -фальсификации табака - он не имел никакого отношения.

Финансисты представили свой отчет комиссии Конвента. 4 фримера были преданы суду не только откупщики: решение распространялось и на интендантов, на старых финансистов, на руководителей делом распродажи национальных имуществ до 1792 года и т. д. Процесс откупщиков был процессом против всей администрации абсолютизма. Это было одним из мероприятий по чистке государственного аппарата, по "ломке" государства абсолютизма и являлось исторической заслугой Конвента. И не удивительно, что в заседании 28 ноября революционные члены Конвента протестовали против всяких попыток добиться исключения того или другого финансиста. "Они обокрали нацию, - говорил Монто, - пусть же они дадут отчет нации, а не другим ворам, ставленникам старого порядка". Камбон говорил о 300 млн., украденных финансистами у нации, которые следует у них отнять "как у воров". "Не подлежит сомнению, - заявил министр финансов Конвента, - что миллионные состояния могли быть созданы только теми, которые совершали крупные кражи. Генеральные откупщики и их слуги безжалостно грабили народное достояние".

Арест откупщиков в ноябре 1793 г. еще не предрешил вопроса о суде над ними. Суд был организован позже - в мае 1794 г. - в иной политической обстановке, в то время как обнаружились все противоречия политики Робеспьера, - ее двойственный характер: защита буржуазной собственности (рабочее законодательство) и борьба с крупным капиталом, так называемая утопия "эгалитарной республики". "Равенство" мелких производителей, к чему стремился Робеспьер, говоря словами Ленина, могло, конечно, явиться только "условием самого широкого, полного, свободного и быстрого развития капиталистического хозяйства".

Для суда над врагами революции 29 вантоза Конвент создал шесть народных комиссий. 19 флореаля, в день казни Лавуазье, провинциальные революционные суды были уничтожены и так называемая Оранжская комиссия должна была довести дело борьбы с контрреволюцией до конца. В инструкции,

составленной Робеспьером для комиссии в Оранже, сказано: "Врагами революции признаются люди, которые какими бы то ни было средствами и под какой бы то ни было личиной старались нарушить ход революции и воспрепятствовать упрочению республики".

Смертный приговор, вынесенный революционным трибуналом 8 мая (19 флореаля), обвинял откупщиков в том, что они незаконно получали от государства не 4, а от 6 до 10 процентов на авансированные ими суммы основного капитала: что они эти деньги пускали в оборот в свою пользу, что они отказывались вносить государству ежемесячно причитавшиеся с них суммы; что они получили особое вознаграждение за отмену части сборов; что они незаконно выплачивали из государственных сумм деньги своим ставленникам; что они, как правило, удерживали в своих руках средства, поступавшие в качестве дохода от откупов, при этом откупщики покрывали долги по дебетным счетам откупного управления за счет доходов государства. Наконец, обвинительный акт выдвигал против них еще одно суровое обвинение: они прибавляли в готовый табак, предмет их монопольной торговли, воду в пропорции 1/7 части, заставляя таким образом население оплачивать воду по цене табака.

В продолжение десятка лет до революции генеральный откуп совершил немало преступлений. Руководил табачной монополией Лавуазье, и хотя в отдельных случаях он и протестовал против излишней фальсификации табака, он все же оставался на посту заведующего этим управлением откупа, спокойно загребая обильную прибыль. Имел ли основание Конвент весной 1794 г. предать суду откупщиков и в том числе Лавуазье?

По нашему мнению, Конвент поступил правильно, когда в тех условиях несмотря на все научные заслуги Лавуазье и несмотря на использование его на определенном этапе как специалиста не амнистировал его.

Что же касается размышлений Лавуазье о народном просвещении, то всякий, знакомый с историей Французской революции, прежде всего обратит внимание на тот факт, что между проектами Лавуазье и Кондорсе нет принципиальной разницы. И тот и другой настаивали на осуществлении принципов трудового воспитания; и тот и другой утверждали, что необходимо детям всех сословий дать полезные трудовые навыки. У Кондорсе в его докладе, прочитанном в Законодательном собрании 21 апреля 1792 г., требование "фактического равенства", как цели всеобщего образования, выражено при этом гораздо более резко чем у Лавуазье. Но будем ли мы на этом основании утверждать, что Кондорсе, этот теоретик Жиронды, был революционером, хотя не подлежит сомнению, что он был "антиклерикалом и буржуазным революционером". Но сравним проект о народном образовании Лавуазье и Лепелетье, и мы увидим, насколько последний более революционен чем первый. Лепелетье в своем плане национального воспитания исходит из следующей аксиомы: "Бедный ребенок! Вы ему предлагаете образование, но прежде дайте ему хлеб, иначе его трудящийся отец должен будет лишить себя куска, чтобы прокормить своего ребенка, а потому является необходимость в том, чтобы ребенок сам зарабатывал свой хлеб".

Из всего этого мы делаем вывод, что Лавуазье принадлежал к тем представителям буржуазной аристократии предреволюционной Франции, которая в годы самой революции не переставала разными путями отстаивать привилегированное положение того класса, идеологом которого был Лавуазье. Революция в области химических воззрений исторически разошлась с политической революцией.

Бесспорно, пролетарская революция более мудра и в осуществлении своей программы социальных преобразований и в частных случаях классовой борьбы. Беспощадно борясь с контрреволюцией и с теми представителями ученого мира, которые ее поддерживают, пролетарская диктатура обладает великим искусством принуждать отдельных представителей буржуазной научной мысли работать для дела социалистического строительства и тогда, когда их политические воззрения расходятся с воззрениями пролетариата.

Пролетарская диктатура умеет убеждать представителей науки великой последовательностью и грандиозным размахом своих дел, перестраивая их идеологию и приобщая их к осуществлению великой задачи освобождения человечества.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: