Вернувшись после полугодового пребывания в Дрездене, уже довольно поздней осенью, в Петербург, я должен был целиком отдаться делам по выпуску нескольких запоздавших выходом книжек журнала "Земское дело", перепиской с редакциями "Городского дела" и "Общественного врача", где были помещены мои очерки по разным отделам Дрезденской выставки. В то же время были сделаны первые шаги к собиранию и составлению экспонатов для Всероссийской гигиенической выставки и шла переписка в этом направлении с земствами.

Подвысоцкий передал мне полученный им в конце 1911 г. из Дрездена художественно выполненный диплом, высшую награду, - "Ehrenurkunde fur Wissenschaftliche Mitarbeit" (за научное сотрудничество). По материалам этой же выставки зимою я сделал в "Соляном городке" в Русском техническом обществе¹ специальный доклад о планировке городов. Этот доклад был едва ли не первой попыткой привлечь у нас внимание технической, санитарной и архитектурной мысли к вопросам построения планов не отдельных зданий и ансамблей, а целых городов в интересах соответствия планировки населенных мест требованиям гигиены и дальнейшего их благоустройства.

Важнейшим событием 1912 года была поездка в качестве руководителя специальной экскурсии санитарных врачей в Германию, Бельгию, Англию, Францию, Швейцарию и Австрию для изучения санитарного благоустройства западноевропейских городов, ознакомления с водопроводами, канализацией, жилищным строительством, больницами и другими учреждениями, обслуживающими здоровье населения. В то время становились все более популярными частные поездки в каникулярное время представителей интеллигенции, в особенности преподавателей, в Германию, Италию, Швейцарию и Францию - с учебными и культурно-просветительными целями.

Учебный отдел московского Общества распространения технических знаний, невзирая на большие препоны со стороны столыпинского правительства, в 1905 - 1911 гг. широко поставил организацию совместных поездок больших групп учителей и других лиц среднего интеллигентного круга для ознакомления с культурными условиями западноевропейской жизни и преимущественно с художественными богатствами крупных городов Европы. От 1500 до 2000 образованных людей ежегодно знакомились с историческими памятниками и художественными сокровищами Запада, включенными в про-

Продолжение. Начало см. Вопросы истории, 2006, NN 2 - 11.

стр. 68

грамму круговых турне. В Берлине, Вене, Мюнхене, Дрездене, Риме, Париже и Лондоне действовали бюро созданной Учебным отделом хозяйственной организации, которые нанимали на лето для экскурсантов целые отели, устраивали для них особые столовые и пр. В каждом из названных городов с конца мая до начала августа Отдел содержал по несколько опытных руководителей, на обязанности которых лежало ознакомление экскурсантов с данной страной, со всем тем, что заслуживало внимания путешественников.

Каждое турне продолжалось обыкновенно от четырех до пяти недель. Отдельные группы в составе 50 - 70 человек направлялись по одному из выработанных Учебным отделом маршрутов: или в Англию через Берлин с возвратом через Париж, или в Италию и Швейцарию через Дрезден и Мюнхен с возвратом через Вену, или в Париж с попутным пребыванием в некоторых из вышеназванных городов. Включая все расходы по проезду на железных дорогах и от вокзалов до гостиниц, а также проживание в пансионатах в течение всех пяти недель, путешествие обходилось каждому туристу в 185 рублей.

В последние два-три года среди участников этих поездок увеличивалось число врачей, особенно состоявших на общественной земской и городской службе, которые не удовлетворялись общеобразовательным содержанием экскурсий и выражали желание использовать свое пребывание в той или иной стране для ознакомления с медицинскими учреждениями и с основами организации городского благоустройства в Западной Европе. Значительный рост санитарных организаций в земствах и городах, пополнение их большим числом специалистов, заинтересованных в ознакомлении с опытом работы врачебных учреждений и постановкой санитарного благоустройства на Западе, подал мысль деятелям Учебного отдела в 1912 г. организовать заграничную поездку специально для санитарных врачей.

Бюро загранпоездок взяло на себя заботы о получении разрешения на выезд, оформлении заграничных паспортов с визой, по составлению общих маршрутов и по бытовому устройству в Берлине, Лондоне и Париже. Во время Дрезденской выставки при содействии этого Бюро там побывало несколько десятков таких экскурсий, в состав которых, однако, входили преимущественно учителя и учительницы городских и земских школ. Обычно экскурсии направлялись по традиции в Италию - смотреть памятники классического искусства в Риме либо красоты природы в Неаполе. Проезжая Дрезден, путешественники делали остановку, чтобы увидеть Рафаэлеву Мадонну. Через Дрезден же направлялись экскурсии в Швейцарию, куда туристов влекли красоты Альп, Баденского и других горных озер, достопримечательности Цюриха, Риги-Кюльма, Люцерна, а по пути - как преддверие настоящей Швейцарии - осматривались окрестности Дрездена, Саксонская Швейцария, горные местности по северному течению Эльбы.

Несколько раз приходилось мне указывать представителям экскурсионной организации на нежелательность ограничивать экскурсии только ознакомлением с памятниками и достижениями искусства в области архитектуры, живописи, скульптуры и на необходимость ознакомления туристов с лучшими образцами благоустройства населенных мест, с санитарно-техническими достижениями, жилищным строительством и т.д. И вот в мае 1912 г. Московское экскурсионное бюро обратилось ко мне с предложением пересмотреть план и программу специальной экскурсии для санитарных врачей в Лондон через Берлин продолжительностью до полутора месяцев. Надо было включить в программу поездки ознакомление с общей планировкой, водоснабжением, канализацией, озеленением, жилищным делом, ночлежными домами, больницами и детскими учреждениями в Берлине, Брюсселе, Лондоне, Париже, Базеле, Цюрихе и Вене. С частичными поправками мой проект был принят, и Бюро просило меня взять на себя непосредственное руководство экскурсией в конце мая и июне 1912 года. Состав участников экскурсии был ограничен 10 санитарными врачами (из Петербурга, Москвы и Оренбурга).

стр. 69

Из Москвы мы направились через Смоленск в Варшаву, где, по моему замыслу, нужно было ознакомиться с водопроводной станцией и ее образцовыми фильтрами (медленная фильтрация) на Висле и канализацией. Хотя в нашем расписании на Варшаву выделялся лишь один день, нам все же удалось, благодаря содействию известного общественного деятеля, возглавлявшего все врачебно-санитарное дело в Варшаве, доктора И. В. Поляка, осмотреть не только водопроводные и канализационные сооружения, но также и лучшие улицы польской столицы, а для сопоставления с ними и наиболее неблагоустроенные и переуплотненные районы города, населенные еврейской беднотой. Осмотрено было нами и известное художественностью своих насаждений Варшавское кладбище "Повонски".

В Берлине я вновь пользовался гостеприимством брата Любови Карповны - И. К. Полтавцева и его жены Марии Михайловны, руководившей делопроизводством его "Русской инженерно-технической конторы". Это облегчило предварительные телефонные переговоры с руководством намеченных для осмотра учреждений. Мы осмотрели крупнейший в Берлине ночлежный дом, оставивший тяжелое впечатление своими почти тюремными порядками и жестоким обращением с ночлежниками. Об остроте потребности пролетарского населения такого крупного промышленного центра, как Берлин, в обширных парках мы могли судить, когда в первый же воскресный день направились утром вместе с потоком рабочих и их семейств на трамваях и по подземке в Грюнвальд и к берегам Гафельского озера. Там, в сосновом лесу и на озерных берегах, на сотнях и даже тысячах гектаров отдыхали сотни тысяч жителей Берлина. При этом поддерживалась образцовая чистота, нигде не оставалось мусора или отбросов. Все складывалось в аккуратные, подвязанные к стволам деревьев корзины. Стоило появиться брошенной бумажке, как старушка из дома престарелых протыкала ее железным прутом и выбрасывала в корзину. На солнечных полянах тысячи детей принимали солнечные ванны, а на затененных площадках устраивались танцы и хороводы. Переплыв на лодке озеро Гафель, мы осмотрели один из участков полей орошения, занимавших 800 гектаров. Внешняя осушительная канава отводила с полей чистую воду в озеро Гафель.

Осмотрели мы и станцию биологических фильтров, принимавшую из отдельно канализованной части Шарлоттенбурга сточные воды, идущие с заводов по изготовлению смазочных масел.

В Берлине мы затем выезжали в несколько городских имений, земли которых использовались под поля орошения для очистки вод берлинской канализации. Осматривали мы и все Erholungsheim'bi (дома отдыха), устроенные в этих городских имениях для обеспечения находившихся в них детей обильным молочным питанием. При этом молоко доставлялось за счет города от коров, получавших зеленый свежий корм (траву) с полей орошения.

В верхнем (почти чердачном) этаже Берлинской ратуши мы тщательно ознакомились в недоступных для общего обозрения музейных складских помещениях с многочисленными моделями всякого рода санитарно-технических установок, коммунальных зданий, больниц, школ и пр. Знакомство с материалами музея облегчило затем выбор тех предметов, которые необходимо было осмотреть в натуре. В Шарлоттенбурге мы специально провели несколько часов в загородной школе, где занятия велись на открытом воздухе, ознакомились с режимом сна и труда, с отбором детей.

Вот уже несколько десятков лет прошло с тех пор, когда мне пришлось руководить этой экскурсией, но как ярко встает передо мною все виденное тогда, как переживаешь тогдашнюю жажду увидеть новое, проверить, передать другим... Возвратясь в Петербург, я поместил в журналах ряд статей, в которых рассказал обо всем виденном и изученном во время поездки².

Чтобы сберечь время на выполнение программы осмотра в Лондоне, мы не задерживались в других городах Европы и направились в порт Ост-Энде в Лондон. Лишь в Брюсселе сделали остановку, чтобы получить общее представление о планировке главных городских площадей, и прежде всего цент-

стр. 70

ральной площади и сосредоточенных вокруг нее монументальных зданий (ратуши и др.), а также о памятниках искусства. От застройки же кварталов в центре и на окраинах у нас остались лишь самые беглые впечатления.

В Брюсселе мы познакомились с исключительными по мощности и по удачной организации производственными предприятиями рабочего кооператива "Вперед", детища и главной опоры бельгийской социалистической партии. Мы осмотрели хлебопекарный завод этого кооператива - самый большой и наиболее совершенный как по механизации, так и по санитарно-технической оснащенности завод из всех хлебозаводов. Хорошо выпеченный по предварительным заявкам хлеб (каждый сорт изготовлялся в соответствующем цехе завода) развозили затем во все части города, в рабочие кварталы и доставляли утром в каждую рабочую квартиру. Развозили хлеб в особой бумажной обертке, в безукоризненных по устройству и чистоте содержания ящиках-фургонах. Движущей силой для каждой тележки-фургона была крупная собака, бежавшая не впереди, а под фургоном, так что видно было ее только спереди, но не с боков. Мы осмотрели помещение для нескольких сотен этих рабочих собак. Каждая их них имела свое особое отгороженное и со скрупулезной чистотой содержимое отделение.

Кроме хлебозавода, рабочий кооператив содержал центральный пищевой склад и его филиалы, а также центральную рабочую столовую, поставленную в санитарно-гигиеническом отношении совершенно безупречно, несмотря на чрезвычайно многочисленную клиентуру.

Первое впечатление от Лондона, которое надолго остается в памяти, - это невероятная, трудно вообразимая напряженность уличного движения на основных его улицах. Непрерывными потоками несутся нескончаемые вереницы автобусов, троллейбусов, трамваев и отдельных экипажей. Представляется, что все эти несущиеся экипажи, двухъярусные автобусы, люди на империалах, трамваях, автомашины с их шоферами охвачены каким-то безумием движения. Ни в Берлине, ни в Париже такого впечатления от уличного движения не создавалось. В местах перехода, у перекрестков потоки движения разграничивались так называемыми "островками спасения" - возвышавшимися над полотном улицы на несколько сантиметров узкими площадками, на которых можно было посредине проезжей части приостановиться, чтобы уловить благоприятный момент для перехода к следующему "островку". Главным условием, обеспечивавшим безопасность уличного движения для пешеходов, являлась строгая дисциплинированность всего транспорта. Лишь только "Бобби" поднимет руку, все экипажное движение останавливается, чтобы пропустить пешеходов или транспортные потоки с пересекающихся улиц. Весьма распространены на лондонских улицах хорошо устроенные подземные переходы, в которых обычно размещались и уличные уборные с умывальниками, где можно было также почистить обувь и одежду. Давно пора было бы и у нас подумать об устройстве таких подземных переходов, совершенно безопасных и для детей и для стариков. Например, при пересечении Невского и Садовой, чтобы пройти от Гостиного двора к Публичной библиотеке.

Уже с первого дня пребывания в Лондоне я стал посещать Гайд-парк, чтобы лучше понимать устную английскую речь. Там всегда шли какие-нибудь собрания, митинги. Оратор становился на свой разборный стул или устраивался на поставленной для него помощником кафедре и начинал речь, которая вскоре привлекала слушателей. Раздавались реплики, выступали возражающие. В одном месте проповедовали "свободное христианство", в другом - социализм. Невзирая на малочисленность слушателей, упорно каждый вечер в определенном месте выступал против вивисекций оратор из "Общества охраны животных" и т.д. Все это были профессиональные ораторы. Говорили отчетливо, просто, не скороговоркой, без пафоса, с большой выдержкой и спокойствием. Не смущаясь и без горячности парировали они реплики из среды слушателей. Очень скоро удавалось начинать схватывать и понимать их речь, несмотря на крайне недостаточное, только книжное знание у меня английского языка.

стр. 71

Рядом с этими митингами в вечерней тишине весьма идиллическое впечатление производили стада овец, прилегшие на лужайках между деревьями Гайд-парка и тихо жевавшие свою жвачку. В Гайд-парке, как и в других крупных лондонских парках (Регент-парк и др.) овцеводство поддерживалось для содержания в порядке газонов. Вместо регулярной стрижки густых посевов травы их давали подгрызать овцам, а испражнения овец в виде сухих катышков не вызывали видимого засорения газонов. Благодаря тщательному уходу и постоянному орошению и дождеванию лондонские газоны обращали на себя внимание своей постоянно свежей, изумрудной зеленью.

Когда я собирался в поездку, Д. К. Заболотный дал мне письмо, адресованное д-ру Фарару в Лондоне - члену комиссии по противоэпидемическим мероприятиям. Даниил Кириллович настойчиво рекомендовал мне повидать его. По словам Д. К., Фарар хорошо знал санитарные учреждения Лондона и мог оказать содействие в ознакомлении с ними. Приехав в Лондон, я побывал у Фарара. Оказалось, что он незадолго перед этим получил высокое назначение в Local Government Board (муниципальном управлении). Там меня сначала приняли делопроизводитель и старший санитарный врач. Расспросив о цели визита, они передали меня, наконец, по назначению. Фарар проявил ко мне исключительное внимание: тут же составил план осмотра учреждений санитарного назначения, посоветовав начать с главной инфекционной больницы Лондона, при этом сразу же позвонил главному врачу этой больницы профессору Томсону. Затем он порекомендовал провести целый рабочий день в одном из санитарных округов Лондона и вновь тут же написал рекомендательное письмо. Держал он себя просто, с обвораживающей любезностью. Когда я собрался уходить, он пригласил меня пообедать у него на следующий день. Я благодарил и решительно отказывался, ссылаясь на нежелание беспокоить его и на то, что я в дорожных условиях связан обязанностями руководителя экскурсии. Все мои возражения не помогли; он дал мне свою визитную карточку с точным адресом и сказал, что будет ждать меня совсем запросто к обеду.

В тот же день я со своей экскурсией успел еще побывать с 3 до 6 часов в Тотнемской больнице. Это довольно далекая окраина Лондона. Когда, выйдя из автобуса, мы направились по указанной нам улице группой в 11 человек, вокруг нас образовался рой детворы. Их больше всего привлекала седая борода д-ра Орлова и бороды еще двух участников экскурсии. Подростки - мальчишки и девчонки - подбегали к бородатым россиянам, блеяли козами, показывая на бороды.

Калитка в больницу оказалась закрытой, хотя мы прибыли точно в 3 часа, как было условлено. На стук калитку открыл нам высокий коротко стриженный человек. Я вручил ему письмо Ферара, адресованное профессору Томсону. Взяв письмо, он пригласил нас в контору и предложил всем расписаться в книге. Затем, раскрыв конверт, пробежал письмо и пригласил нас следовать за ним. Не без удивления я должен был убедиться в том, что это был не швейцар, а сам профессор Томсон. Он владел немецким языком и познакомил нас со всей системой обнаружения и доставки заразных больных в эту общегородскую инфекционную больницу. В ней всегда были свободные кровати, а иногда и целые отделения. Из 1200 штатных коек в момент нашего посещения занято было только 660.

Профессор Томсон прежде всего показал нам отделение для вновь поступивших больных - с внутрипалатной изоляцией. Эту систему он ввел вместо системы боксов. У каждой кровати в этой большой палате находился отдельный рукомойник. Подходя к кровати, врач или ухаживающая за больным сестра надевали имеющийся у каждой кровати чистый халат, мыли руки и только после этого исследовали и вообще касались больного. Не движением общего в палате воздуха, а соприкосновением с больным руками, через одежду или через халат переносится зараза, и внимание персонала к устранению этого главного пути ее распространения только ослабляется, когда привыкают, полагаются на стеклянные перегородки боксов, а не на самое стро-

стр. 72

гое выполнение мер, устраняющих передачу прикосновением. Палатная сестра при системе внутрипалатной изоляции с неумолимой строгостью следит за выполнением правил.

Проф. Томсон показал нам отделение с боксами, которые были перестроены для других целей, и заявил, что после отказа от боксов случаев внутрибольничной инфекции стало не больше, а гораздо меньше, они даже совсем перестали наблюдаться. С видимым чувством гордости Томсон показал нам окруженный садом и цветниками двухэтажный дом, служивший квартирой для 12 врачей-интернов, с хорошо обставленной общей столовой, общим библиотечным залом, верандой и отдельными просторными и уютными комнатами для каждого врача-интерна. На мой вопрос об условиях оплаты врачей проф. Томсон сообщил, что врачами-интернами могут быть только люди холостые, они обязаны жить при больнице, отлучаться могут только в свои свободные дни. Квартира, стол и все обслуживание обеспечиваются врачам бесплатно, а жалованье - 120 фунтов в год. Извиняясь за, возможно, нескромный вопрос, я спросил, каковы условия службы главного врача. Последовал ответ: "Как главный врач и я получал также 120 фунтов, но не в год, а в месяц. Ограничения относительно семьи и отлучек из больницы на главного врача не распространяются".

Безукоризненная чистота, порядок и отсутствие казарменности в больнице оставили очень благоприятное впечатление. Дисциплина поддерживалась авторитетом врачей и уважением к ним, как и к главному врачу, всего персонала.

На следующий день с 9 утра мы были в Санитарном бюро Вестминстерского округа. Очевидно, благодаря карточке с запиской на ней Фарара, руководитель здравоохранения в этом центральном районе Лондона познакомил нас со всем распорядком и особенностями санитарной деятельности и проведения противоэпидемических мер, показал дезинфекционную станцию, дал печатные годовые отчеты и обзоры санитарного состояния Вестминстерского участка.

С большой неохотой думал я о неизбежности к 7 часам вечера быть у Фарара в связи с его чрезвычайно любезным и настойчивым приглашением. Уклониться было тем более невозможно, что следовало поблагодарить его за такое внимательное, благодаря его рекомендациям, отношение к нам в Тотнемской больнице и в Вестминстерском санитарном бюро.

Не без труда разыскал я улицу и дом, указанные в визитной карточке. Улица была с домами-особняками и садами. Пышный парадный подъезд мало походил на вход в частную квартиру. Пришлось все же войти, так как другого входа не было. Ливрейный швейцар, когда я назвал фамилию Фарара, провел меня через ряд залов в большую комнату, где меня встретил Фарар и представил довольно многочисленным гостям.

Тут только понял я, что Фарар пригласил меня "пообедать с ним" не на своей квартире, а в клубе. Это был аристократический клуб. На стене висел список его членов, в котором первым красовалось имя короля Англии - Эдуарда. Дамы и мужчины - гости Фарара проявили интерес к совершенно необычному на этот раз гостю. Мой потрепанный в экскурсии костюм так мало гармонировал с обстановкой в этом клубе! Многие дамы и джентльмены довольно сносно говорили по-немецки и по-французски, и я мог поддерживать с ними разговор. "Что больше всего понравилось вам в Лондоне?" - любезно обратилась ко мне одна из дам, чтобы проявить ко мне внимание. Не задумываясь, я ответил: "Гайд-парк, и притом не его аллеи и лужайки, не его газоны и стада овец, а постоянно проходящие в нем под открытым небом собрания и свободное обсуждение самых различных вопросов этики, социальных и политических проблем". Я рассказал, что каждый вечер в те несколько дней, что я провел в Лондоне, я спешил в Гайд-парк, чтобы, слушая там ораторов, научиться понимать английскую речь. Я свободно читал английские книги и журналы, но совершенно не схватывал тексты, когда их вслух читали другие. Чтобы понимать, мне нужно было видеть напечатанное,

стр. 73

но в Гайд-парке, к моему удивлению, я стал понимать выступающих там в спорах людей. Между прочим, я выразил восхищение умением простых людей говорить очень плавно, ясно и убедительно. Моя собеседница заметила на это, что далеко не все англичане владеют ораторским даром, но в Гайд-парке выступают только умелые пропагандисты и одаренные ораторы. Мне она посоветовала не рассказывать в Лондоне, в так называемом "хорошем (приличном) обществе", что я слушал ораторов в Гайд-парке, так как это признается неприличным для "человека общества".

Меня стали расспрашивать о "русских нигилистах", но были разочарованы моим ответом, что времена тургеневских нигилистов типа Базарова в России давно прошли, что наша интеллигенция разделяется по политическим направлениям, так же, как и в других передовых странах. Я процитировал слова Некрасова: "Нигилист - это глупое слово... Но когда ты под ним разумел человека прямого, кто не любит живиться чужим, кто работает, истины ищет, не без пользы старается жить..." и пр. Элементы нигилизма теперь легче найти в Англии в поведении суфражисток, чем в России, где философский материализм и социально-политическое направление не представляются в таких экстравагантных формах, как великосветский суфражизм в Англии.

Затем разговор перешел на всех интересовавшую тему о русском земстве, о его достижениях в организации народной школы, народной медицины и особенно об агрономических и экономических земских начинаниях. Этот интерес дал мне повод рассказать об объеме и формах работы земства в том виде, как я изложил это в вышедшем одновременно на русском и английском языках "Русском номере Times" 1912 года.

Только вернувшись в Петербург, я получил разгадку, почему столько любезности проявил ко мне Фарар. Д. К. Заболотный со свойственным ему юмором объяснил мне, что Фарар этим "отомстил" ему, Заболотному. В конце лета 1908 г. Фарар был в Петербурге и заболел холерой. С Заболотным он был знаком еще по совместному изучению чумы и холеры в Индии. Узнав о болезни Фарара, Даниил Кириллович навестил его в "Европейской" гостинице, принял все меры к изоляции и лечению. Одним словом, Фарар считал Даниила Кирилловича своим спасителем.

В Лондоне мы побывали в одной из наиболее густонаселенных беднотою частей города - в Шордиче, где ознакомились с работой мусоросжигательной печи. Без всяких промежутков и без каких бы то ни было "защитных зон" среди плотно застроенных кварталов построена эта Горсфолевская печь. Сжигается мусор из экономических соображений при недостаточно высокой температуре. Выгружается еще не совсем сгоревший, сильно дымящий, не окончательно обратившийся в шлак, а лишь обуглившийся мусор. Рабочие остаются все время в дыму. Дым стелется по двору, но эта сторона дела никого не беспокоила. Предприниматель доволен тем, что получающаяся при сжигании избыточная тепловая энергия идет на нагревание воды для соседней бани, повышая доходы предприятия. Особых забот об охране от дыма рабочих и окружающего населения мы не видели.

С большим интересом один из воскресных дней мы провели в Лондонском ботаническом саду (Кюгардене) с его великолепными аллеями и с полной свободой ходить не обязательно по дорожкам, а и по газонам, и по зарослям. Мы также осмотрели нашумевший в то время "город-сад" Лечворта, а в окрестностях Лондона - рабочий поселок, построенный по типу "города-сада": с узкими жилыми улицами, обсаженными персиковыми деревьями.

Большое впечатление осталось от посещения Вестминстерского аббатства. Врезалась в память надпись на могильной плите И. Ньютона, полная гордости за мощь человеческого ума: "Sibi congratulentur mortales tale tantumque exsistisse humani generis decus" (Пусть смертные возрадуются, что на свете существовало такое великолепное украшение рода человеческого), и выражающая безутешную скорбь о гении скульптурная группа над гробовой доской Шекспира.

стр. 74

После Лондона мы несколько дней провели в Париже, где, разумеется, прежде всего посетили Пастеровский институт. Работавший в нем Илья Ильич Мечников показал нам не только лаборатории, но и зал с гробницей Л. Пастера. В довольно долгой беседе с нами Илья Ильич выражал сомнение, можно ли в отсталых в культурном и техническом отношении русских городах применить те достижения, которые мы видели в Берлине, Лондоне и Париже. С нетерпимостью и некоторым раздражением он отнесся к моим замечаниям, что ни в Лондоне, ни тем более в Париже мы решительно ничего не видели и не могли видеть, что по уровню техники и санитарно-техническому совершенству стояло бы много выше того, что есть у нас. Поля орошения Московской или Одесской канализации не хуже, а по существу лучше устроены и правильнее эксплуатируются, чем сдаваемые в аренду орошаемые участки парижских полей; больница Клода Бернара³ в Париже по организации и постановке обслуживания инфекционных больных не выше, а ниже Боткинской больницы в Петербурге. Небольшие земские больницы на практике доказывают, что они могут использовать все мировые достижения санитарной техники и больничной гигиены; безукоризненно оборудованные операционные, хорошо устроенные водоснабжение и канализация и образцово работающие поля орошения или иные очистные сооружения у нас устраиваются в десятках земских больниц, и нам полезно учитывать новые приемы и установки зарубежной техники для возможного применения у нас. На русскую действительность Мечников смотрел глазами высокомерного западноевропейского ученого, это сквозило во всей его беседе.

При осмотре крупнейшей Парижской больницы имени Клода Бернара нельзя было подавить чувство изумления - как можно было выбрать такое неудачное местоположение для лечебного учреждения: между двумя железнодорожными линиями, в местности, лишенной каких бы то ни было древесных насаждений. По сравнению с Тотнемской больницей Лондона крупнейшая и пользующаяся наибольшей известностью парижская больница выглядела неопрятно. В Лондоне, как и у нас, главным ответственным лицом, направляющим жизнь больницы, являлся врач. При всей простоте, с которой держал себя при обходе больницы профессор Томсон, чувствовалось, как непререкаем его авторитет в глазах персонала. В парижской больнице правили и направляли ее деятельность не главный врач и не врачи вообще, а администрация в лице директора (не врача) и его помощников. А французская администрация, как мы имели случай убедиться в других случаях, проникнута бюрократическими нравами и приемами приказного ведения дела.

Мы, разумеется, побывали в Соборе Парижской богоматери, в Версальском парке и дворце, спускались в знаменитые каналы парижской общесливной канализации, прошли по одному из таких каналов от Севастопольского бульвара до ливнеспуска, выведшего нас к Сене. Действительно заслуживали внимания двухъярусные подземные резервуары воды, приходящей в Париж из отдаленных на многие десятки километров ключей в бассейне реки Луары. Над этими подземными бассейнами высится покрытая зеленью гора, а в самом парке, на прудах плавают стаи птиц (гагары, нырки, лебеди и пр.).

Парижское санитарное хозяйство - общесливная канализация, утренний уличный туалет со спуском в уличные водостоки всякого мусора, остатков, отбросов из лавчонок и уличного смета для того, чтобы потом все это вылавливать, выбирать и выделять на станциях предварительной очистки сточной жидкости в Клиши перед выпуском воды на поля орошения, не производили того впечатления рациональности, экономической целесообразности, какое оставила у нас система Берлина. В Париже преобладала погоня за показной стороной дела.

Неделя, проведенная после Парижа в Цюрихе, благодаря дружескому вниманию и непосредственному руководству Ф. Ф. Эрисмана, обогатила нас знакомством с образцовой стройной системой санитарно-гигиенического благоустройства города. Федор Федорович в многочасовых беседах исчерпы-

стр. 75

вающе обрисовал нам положение санитарного дела, благоустройства и жилищно-коммунального обслуживания населения в Швейцарии. Он участвовал в экскурсиях и показал нам снабжение крытого рынка холодильными установками, водопроводную станцию с префильтром и фильтрами, хорошо налаженную систему очистки города с использованием шлаков на мусоросжигательной станции для изготовления строительных шлакоблоков и плит. Федор Федорович показал нам народную столовую, рабочий клуб, дом культуры с безалкогольными напитками и целые кварталы рационально построенных домов с квартирами для служащих и рабочих коммунального хозяйства. Во всех этих учреждениях, так же как и в осмотренной нами по совету Эрисмана детской больнице и в школах, санитарно-гигиеническая сторона их содержания и режима была тщательно продумана и проводилась в полной мере. Гигиеническая теория и знание не расходились здесь с делом, с практикой. Нельзя было не видеть в этом и не ощущать влияния самого Эрисмана.

Наше пребывание в Цюрихе мы завершили поездкой на вершину Риги-Кюльм, с которой смотрели восход солнца и фиолетово-изумрудные дали Фирвальдштетского озера. Потом был утомительный спуск по горным стремнинам к Люцерну. Там провели только ночь и на следующий день вернулись в Цюрих, где в последний раз провели несколько часов с Федором Федоровичем.

В Мюнхене главным предметом нашего внимания был, разумеется, немецкий Музей техники и науки - величественное творение немецкого гения. Даже для самого общего ознакомления с десятками его главных отделов, таких как, например, геологический отдел и все отрасли горного дела, с воспроизведенными в натуральную величину подземными штреками, выработками, механизмами, понадобилось бы много недель, а не те три-четыре дня, которыми мы располагали. Познакомились мы и с Баварским гидротехническим отделом по организации сельских групповых водопроводов, с грандиозными биологическими прудами и прочими сооружениями по очистке сточных вод мюнхенской канализации.

После Парижа и Мюнхена Вена, где мы провели всего три дня, не оставила яркого впечатления. Но там мы, между прочим, побывали на заседании австрийского парламента. Шумный зал, в котором отдельные группы депутатов ведут между собою громкие разговоры. Многие ходят от одной группы к другой. Довольно долгое время не понимаешь, что, собственно, происходит в зале. С трудом, наконец, выясняется, что с председательской трибуны называют имя очередного оратора. Стенографистки бегут в тот конец зала, где подымается и начинает говорить оратор, а в зале продолжается шум, разговоры, ходьба. Назавтра из газет узнают, кто и о чем говорил. Собственно, и побывали мы в этом парламенте только для того, чтобы увидеть воочию этот оригинальный разноязычный, так мало импонирующий государственный орган, не столько объединяющий, сколько восстанавливающий друг против друга чехов и немцев, поляков и украинцев.

В Вене мы осмотрели отдельные части того "внешнего зеленого пояса", который при дальнейшем своем осуществлении должен был охватить Вену со всех сторон, раскинувшись по живописным окрестным возвышенностям. Осмотрели также крупнейшую психиатрическую больницу и центральный дом для покинутых детей.

К сожалению, продолжить систематическое изложение собранных материалов в виде журнальных статей не пришлось. Но в ноябре я получил от О. Винтера из Учебного отдела московского "Общества распространения технических знаний" письмо с просьбой отредактировать составленный по моим статьям в журналах общий обзор содержания и значения заграничного турне санитарных врачей, состоявшегося летом 1912 года. Такой очерк и был напечатан в отчете Учебного отдела за 1912 год.

Отсылая О. Винтеру этот очерк-отчет, я приложил к нему проект маршрута для новой ознакомительной поездки земских и городских санитарных специалистов на лето 1913 года. Предусматривалось в течение двух месяцев

стр. 76

отвести 6 дней для осмотра Москвы, 4 дня - Варшавы, 2 дня - Хемница, 6 дней - Берлина, 6 дней - Гамбурга, 6 дней - Стокгольма, 3 дня - Гельсингфорса и 6 дней - Петербурга. Однако уже осенью-зимой 1912 г. выяснилось, что в течение всего лета 1913 г. в Петербурге будет проходить Всероссийская гигиеническая выставка, а в 1914 г. всякая мысль о возможности заграничных экскурсий сама собою отпала в связи с надвигавшейся войной.

Последние месяцы 1912 года прошли в спешной подготовке экспонатов и в заботах, связанных со строительством павильонов Всероссийской гигиенической выставки. Для поддержания внимания и энергии у обширного круга привлеченных к работам представительств, ведомств, учреждений, санитарных организаций, земств, городов и кафедр служил специальный печатный орган - "Известия Всероссийской гигиенической выставки". В. В. Подвысоцкий содействовал опубликованию периодических печатных обзоров работы по подготовке к выставке, освещению дискуссий, проходивших в многолюдном Выставочном комитете, его комиссиях и подкомиссиях. Как правительственный комиссар он получал и распределял кредиты. Не имея никакой специальной бухгалтерии, вел по ходу дела всю финансовую отчетность, руководил Выставочным комитетом, привлекал к работам архитекторов и художников, ежедневно осматривал строительство выставочных павильонов на Петровском острове.

Мой день начинался обычно с посещения Владимира Валериановича в его квартире в Институте экспериментальной медицины. Я получал от него всякого рода поручения, передавал ему материалы, подготовленные для доклада Комитету, отчеты, делился с ним всеми сведениями о ходе подготовительных работ по специальному земскому отделу и павильону. Однажды, как обычно, я зашел к нему утром и застал его еще в постели. У него была высокая температура. Он передал мне ряд поручений и затем совершенно неожиданно сказал: "Для меня дело кончилось". Мои возражения не производили на него никакого впечатления. Когда я уходил, он сказал: "А выставка должна быть доведена до конца и без меня". Через несколько дней Владимира Валериановича не стало.

Его смерть переживалась мною как глубокое горе. "Его окружала общая любовь, а теперь так велика печаль утраты", - сказал о нем тогда Иван Петрович Павлов⁴. Напомнив о его научных трудах, он особо упомянул "Руководство общей патологии", высоко отозвался о его широкой общественной деятельности, способностях организатора (руководство научным журналом, организация Одесского медицинского факультета, русский отдел на выставке в Дрездене, подготовка Всероссийской гигиенической выставки).

Мое отношение к Владимиру Валериановичу, восхищение его деятельной, цельной, многогранной, благородной личностью я постарался выразить в слове его памяти на заседании микробиологического общества, состоявшемся через несколько дней после его смерти.

В Выставочном комитете и среди широкого круга людей, участвовавших в подготовке выставки, возникла тревога за судьбу выставки; ожидалось, что руководство перейдет к Григорию Витальевичу Хлопину⁵, но многие из заведующих отделами предполагали, что он не будет считаться со всем тем, что уже сделано при В. В. Подвысоцком, и с тем направлением, в котором намечена выставка; опасались, что своим генеральством он оттолкнет людей. Я лично твердо был убежден в необходимости закончить подготовку к выставке так, как наметил Владимир Валерианович. В Выставочном комитете сидели все представители ведомств, генералы, среди них я был скромным, нечиновным земским человеком, да к тому же еще - опальным "выборжцем". Поэтому я удивился, получив приглашение от главного врачебного инспектора Малиновского лично поговорить со мной по делам Всероссийской выставки.

Он прямо поставил вопрос: как быть с выставкой? Если она должна быть, то кого лучше представить к назначению правительственным комиссаром? Я ответил, что, оставляя в стороне все другие соображения и руковод-

стр. 77

ствуясь только интересами дела, нужно решительно заявить, что выставка будет открыта в срок, в том виде, в каком она готовилась при Подвысоцком, а для устранения борьбы самолюбий назначить на его место не кого-либо из конкурирующих претендентов, а чисто делового представителя, помощника главного врачебного инспектора П. И. Булатова, который к тому же был бы вполне приемлемым лицом для Пироговских врачебных кругов и для земских санитарных органов. Вскоре, к немалому удивлению ряда сановных представителей гигиены и санитарного ведомства и к еще большему изумлению самого П. И. Булатова последовало Высочайшее повеление о его назначении правительственным комиссаром по устройству Всероссийской гигиенической выставки.

Необходимость большой выставки гигиены для развития в стране санитарного благоустройства была настолько ощутима, что это обеспечивало содействие делу многих общественных организаций. Благодаря денежным пособиям от Московского, Харьковского, Саратовского и других губернских земств удалось добиться постройки павильона, специально предназначенного для Земского отдела. Между крыльями этого павильона оставался замкнутый двор. Мне пришла мысль использовать этот двор для некоторых показательных громоздких устройств, применение которых в практике земского санитарного строительства было особенно важным. Посредине дворика на очень высоких металлических фермах поставлен был ветряной двигатель. Он приводил в движение насос, забиравший воду из колодца, выкопанного тут же. Колодец служил в то же время для наглядного показа загрязненности в Петербурге грунтовой воды из верхних слоев. Воду эту можно было накачивать также насосами разных систем вручную.

Публике разрешалось не только осматривать, но и при желании пробовать насосы, качать ими воду и рассматривать струи желтоватой почвенной воды, степень и пути загрязнения которой освещены были на выставленных тут же таблицах. Вода, поднятая из колодца в небольшой бассейн ветряным двигателем, вытекала из него по наклонной трубе и приводила в действие подъемное устройство, так называемый гидравлический таран. По напорной трубке тараном вода подавалась выше крыши павильона и стекала с крыши по водосточной трубе к лотку с дождеприемником.

В то время уже более десятка таких сельских таранных водопроводов было устроено в Нижегородской губернии земским гидротехническим бюро. Молодые художники из числа студентов помогли оформить земский павильон видами и схемами сельских водопроводов с таранными установками. На наружных стенках павильона и его крыльев были натянуты многометровые полотна с такими изображениями, и, проводя экскурсии, я всякий раз выходил во внутренний дворик, чтобы обратить внимание посетителей на насосы, гидравлический таран, воздушные турбины и другие простейшие технические устройства, которые при содействии земских санитарных организаций могли бы получить более широкое распространение в сельском благоустройстве через кооперацию.

Постепенно гигиеническая выставка стала привлекать к себе внимание. Гвоздем ее, как и в Дрездене, считался отдел Института экспериментальной медицины с известной "павловской" собакой и земский отдел. Там изо дня в день я давал объяснения и читал для санитарных врачей лекции о земской медицине, санитарной организации и санитарном благоустройстве. В Земском павильоне выступали с объяснениями приезжавшие на выставку руководители земского врачебно-санитарного дела: из Москвы - П. И. Куркин, А. В. Мольков⁶, В. А. Левицкий; из Екатеринослава - А. Н. Меркулов, А. Л. Смидович; из Саратова - Терякин; из Новгорода - Мандельштам, благодаря энергичной помощи которого Новгородское губернское земство построило во дворе общего Земского павильона свой отдельный небольшой павильон. В нем установлена была действующая дезинфекционная камера и работающий станок, изготовлявший песочно-цементную черепицу, а также целая экспозиция гончарной черепицы, выпускаемой земскими черепич-

стр. 78

ными заводами как безопасное в пожарном отношении и наиболее отвечающее санитарным требованиям покрытие для крыш зданий.

Как-то, уже к концу выставочного дня мне сообщили, что выставку осматривает министр финансов В. Н. Коковцов⁷, бывший тогда одновременно председателем Совета министров. После довольно беглого осмотра других павильонов и всего главного отдела выставки он пришел в Земский павильон, и я более или менее систематически провел его по своему отделу. Я обратил его внимание на плакат о земских бюджетах, на котором земство было представлено в виде плакучей березы, свисающие ветви которой давали народу "земскую медицину", "земскую народную школу", "земскую агрономию", "земское дорожное дело" и т.д., а корнями своими получала она земские доходы от земельного обложения, от промышленности и пр. Весь бюджет всех 40 губернских и 430 уездных земств, обеспечивавших основное обслуживание культурных, санитарных и хозяйственно-технических нужд сельского населения, составлял всего лишь 250 млн. руб., то есть меньше десятой части правительственного бюджета.

Коковцов в довольно полемическом тоне стал высказывать упреки земству, что оно отдает мало внимания и средств основам народного благополучия - дорожному делу, противопожарным мерам. Я, разумеется, не остался в долгу и стал ему показывать успехи земской техники - экспонаты Харьковского, Московского, Нижегородского губернских земств по водоснабжению, разрезы буровых скважин и пр. "Это вы показываете, а вот забыли о том, что только казенная винная монополия во всей стране позволила ввести впервые при водочно-очистительных заводах целую сеть буровых артезианских колодцев и тем продвинуть в практику у нас артезианское водоснабжение", - съязвил Коковцов. Немало удивлен был он, когда вместо ответа я попросил его посмотреть на соседний стенд, где находились тщательно собранные материалы по бурению на воду и по постройке артезианского водоснабжения. Среди этих материалов было представлено значительное число разрезов артскважин при очистных заводах в Новгороде, при зданиях казначейств (в Курске и других городах). "А что касается водочной монополии, - заметил я, - то артезианской водой не заливается вред народному здоровью и хозяйственное разорение, проистекающее от "казенок"".

Эта полемика в любезных тонах не мешала, однако, Коковцову с большим вниманием знакомиться с земскими экспонатами. Сопровождавшая Коковцова его жена несколько раз шепотом просила меня поскорее увести его из павильона, так как он сильно утомился. В это время высокий гость осматривал оборудование операционных участковых земских лечебниц и в полушутливом тоне бросил мне: "Ну, вот видите, я ведь, как владелец имения, также "земский плательщик", однако этими операционными пользуются только крестьяне, ваша земская медицина ведь не для нас. А вот дороги, просеки и мосты земские, которые нужны всем земским плательщикам, - в каком они состоянии?" Поскольку Коковцов назвал себя "земским плательщиком" Новгородского земства, я предложил ему заглянуть в отдельный павильон этой губернии. Невзирая на протесты его супруги, он пошел туда и с большим интересом стал рассматривать дорожную карту, картограммы и диаграммы врачебной сети и санитарных учреждений своей губернии. Потом поднимал и испытывал на вес черепицу, заметив при этом: "Хороший обжиг, а как мне понадобилась черепица, так прислали не такую, а никуда негодную". Эти полушутливые нападки на земство не помешали тому, что, уходя, Коковцов пожелал всем успеха.

Еще будучи членом Бюджетной комиссии I Государственной думы, я добросовестно изучил материалы, поступавшие в эту комиссию от Министерства финансов, и на заседаниях, в которых Коковцов всегда принимал участие, мне приходилось не раз обращаться к нему с вопросами и высказывать некоторые несогласия. В начале работы той Думы министры относились к членам Бюджетной комиссии с известным вниманием. Надо сказать, что и теперь, являясь главой правительства, Коковцов также держал себя без бюрократической заносчивости.

стр. 79

Во время работы гигиенической выставки дружеские отношения сложились у меня с Александром Николаевичем Меркуловым. В то время он был главным врачом губернской земской больницы в Екатеринославе. Благодаря его энергичной помощи рядом с Земским павильоном был построен большой деревянный барак, в котором оборудована показательная земская участковая больница с хорошо оснащенной операционной, предоперационной и перевязочной, с новейшей системой водоснабжения (горячей и холодной водой), с образцами специальной мебели, приборов и аппаратуры, начиная с операционных столов и автоклавов до кушеток и шкафов. Описание этой показательной операционной и ее оборудования было издано отдельной брошюрой. Позднее, уже в советский период, я не раз объезжал с Александром Николаевичем, по просьбе наркомздрава Н. А. Семашко (в 1921 - 1922 гг.), санатории для костнотуберкулезных больных в Московской области, и мы вспоминали совместную работу на выставке в 1913 году.

До поздней осени работа на выставке поглощала почти все мое время. Там происходили нередко интересные встречи с приезжавшими в Петербург земскими деятелями и представителями городов. Много материалов о детских учреждениях в поселке для рабочих и о фабричной больнице при своей фабрике доставил нам Александр Иванович Коновалов⁸. Несколько раз приходил он для осмотра земского отдела, слушал мои лекции и излагал свои передовые взгляды. Кажется, не без его влияния был у меня на выставке и тогдашний Костромской городской голова - директор Товарищества костромских фабрик В. А. Шевалдышев. Он интересовался вопросами городского водоснабжения. Построенный в Костроме новый ключевой водопровод скоро стал давать ненадежную, загрязненную воду. Шевалдышев просил меня посмотреть на месте и выяснить причины. Я обещал ему, что как только позволит мне время, побываю в Костроме.

Живо встает в памяти, с каким волнением я приехал в Кострому, где не бывал с 1909 года. С вокзала я взял извозчика, который, к немалому моему удивлению, повез меня, не спрашивая, к Николаю Александровичу Огородникову, моему старому другу. Оказалось, извозчик узнал меня, как бывшего члена Государственной думы от Костромы.

Рано утром на следующий день меня навестила Королева, хозяйка дома на берегу Волги, у которой мы жили в 1905 - 1909 годах. Она узнала о моем приезде от того же извозчика, просила непременно зайти к ней и посмотреть, как она бережет устроенный мною во дворе садик, как выросли посаженные мною кусты и деревья. Я, разумеется, побывал в том доме, где прошли незабываемые годы моей костромской жизни. Днем я отправился с Шевалдышевым в район постройки захватных колодцев и сборного бассейна ключевой воды и обнаружил грубые ошибки, допущенные при выполнении проекта каптажных сооружений: водосборный бассейн оказался совсем не огражденным от стока в него поверхностных вод.

В последние недели работы выставки и после ее закрытия я участвовал в заседаниях экспертной комиссии в качестве ее секретаря. Ее председателем был назначен Г. В. Хлопин. Как всегда, комиссия рассматривала предварительно подготовленные проекты отзывов и подробно мотивированных заключений об экспозициях и заслугах организаций и отдельных участников выставки. Подготовка же и формулировка заключений и постановлений экспертной комиссии лежала преимущественно на мне. Много вечеров работали мы вместе с Григорием Витальевичем на его квартире. У него был другой подход к работе, нежели у В. В. Подвысоцкого. Владимир Валерианович делил работу на части, одну выполнял сам от начала до конца, другую - только заслушивал, не затягивая и не откладывая. Г. В. Хлопину нужно было все подготовить и доложить для подписи.

Все экспонаты, не взятые обратно с выставки после ее закрытия, а также обширные коллекции и общеобзорные графики (картограммы, диаграммы, планы, схемы, фотографии, чертежи и картины) послужили материалом для продолжения выставки по гигиене, санитарному делу и здравоохранению,

стр. 80

развернутой в новом здании Биржи труда, построенном на Петроградской стороне против Народного дома. Получить временно это здание для создания в нем будущего музея удалось благодаря благожелательному отношению городского головы Ивана Ивановича Толстого ⁹. Опять пришлось затратить неисчислимо много труда и времени, чтобы развернуть экспозиции. И опять в течение всей зимы 1913 - 1914 гг. я пользовался всеми выставочными материалами для изложения основ общественной земской медицины и общественного построения санитарного обслуживания населения. В течение зимы не раз приводил на мои лекции своих слушательниц Александр Аркадьевич Кауфман, читавший статистику на Бестужевских курсах.

Одним из частых посетителей, присутствовавших на моих демонстрациях, был Сергей Гогель¹⁰, секретарь ученого совета Психоневрологического института. По его предложению с ноября 1913 г. на юридическом факультете я читал разработанный мною курс "Санитарное состояние населения, основы санитарного дела и организация здравоохранения". Ученый совет Психоневрологического института избрал меня доцентом с оплатой 200 руб. - не в месяц, а в год! Слушателями были студенты 4-го курса. Я много готовился к каждой лекции, обдумывая и увязывая их содержание с основами курса "государственного права". Раскрывая зависимость здоровья людей от экономических и социальных условий, я старался показать и способы правильного контроля за здоровьем населения путем статистического учета заболеваемости, естественного движения населения, общей и детской смертности, смертности в отдельных возрастах и от отдельных причин.

Ввиду приближавшегося 50-летнего юбилея русского земства в последние месяцы 1913 г. потребовалось ускорить подготовку моей книги "Очерки земского врачебно-санитарного дела" и печатавшегося под моей совместно с Б. Б. Веселовским редакцией "Юбилейного земского сборника". Этот сборник, печатавшийся в издательстве О. Н. Поповой, содержал портреты земских деятелей, вообще отличался прекрасным оформлением. Главную тяжесть труда по сборнику нес Б. Б. Веселовский - человек выдающейся литературной трудоспособности, однако весь материал и в рукописях и в наборе (в гранках) просматривал также и я. Кроме того, я должен был дать исторический обзор за 50 лет зарождения и развития земской медицины. Этого я так и не успел сделать, а вместо этого поместил статью по основному неразрешенному вопросу земской медицины - о создании приближенной к населению сети земских врачебных участков с участковыми больницами.

С юбилеем земства связана была моя поездка в Новгород по приглашению губернской земской управы для прочтения лекции о значении полувековой деятельности земства в развитии культуры, санитарного и хозяйственного благополучия народа. Для иллюстрации я привез с собой составленные еще для гигиенической выставки картограммы и диаграммы. Лекция прошла с большим успехом. Я встретил там из прежних знакомых Засечкиных, которых не видел более 10 лет.

Одним из направлений моей общественной работы в Петербурге было председательствование в родительском комитете Лесновского коммерческого училища в 1909 - 1916 гг., то есть в те годы, пока в этом училище обучались мои дочери. Училище считалось передовым по методам преподавания и одним из первых по совместному обучению детей обоего пола. Я близко узнал жизнь школы и прилагал немало усилий, чтобы улучшались отношения педагогов и учащихся. Школа заслуживала тем большего внимания, что при совместном обучении мальчиков и девочек между ними были очень хорошие товарищеские отношения и поддерживался интерес к знаниям. Широко поставлен был экскурсионный метод преподавания. Под руководством таких педагогов, как А. Я. Закс¹¹, Т. В. Боч, Б. Е. Райков¹², предпринимались экскурсионные поездки учащихся по Волге, в Крым, на Кавказ.

Поскольку дети учились в Лесном¹³, мы с Любовью Карповной решили переехать жить в этот красивый зеленый район. И вот в 1913 г. (мне шел тогда 44-й год) мы стали строить свой дом в Лесном. Я думал, что это даст

стр. 81

мне возможность работать в саду и огороде при доме и использовать у себя некоторые из тех санитарно-технических устройств, за которые я постоянно ратовал в лекциях и журнальных статьях. Не говорить, а делать - это мне казалось особенно необходимым в Петербурге, где и в санитарное дело и в вопросы благоустройства вносилось чисто чиновничье отношение. Дом (в нем я прожил в дальнейшем 45 лет), должен был показать практическую осуществимость рационального индивидуального строительства - с черепичным огнестойким покрытием, с автономной канализацией и миниатюрным полем орошения для очистки сточных вод, со своим фунтовым водоснабжением, обеспечивающим устройство раковин, ванны, промывной уборной, с полным обезвреживанием почвенным способом и компостированием домового мусора. Цветник, огород и сад давали возможность демонстрировать взаимосвязь жилища с открытым окружающим пространством. Не имея в Петербурге другой возможности показать передовые для того времени приемы благоустройства малоэтажных индивидуальных домов (черепичное покрытие, бетонитовая обкладка стены пустотными камнями вместо штукатуривания, бетонные полы с красивым плиточным покрытием в коридоре, прихожей и т.д.) - все это нашло применение в новом доме в Лесном. Поскольку благоустройство отдельного дома не должно и не может быть оторвано от благоустройства всего поселка, в 1914 - 1917 гг. я создал и стал председателем Общества благоустройства в Лесном, которое подготовило и осуществило ряд проектов благоустройства.

Итак, в 1913 г., еще до наступления зимы, на гонорар за "Очерки земского врачебно-санитарного дела" были закуплены на Громовской лесной бирже бревна и другие строительные материалы и перевезены на уже закрепленный к тому времени участок земли в 590 кв. саженей¹⁴. Земля была куплена через банк Общества взаимного кредита с уплатой в 40 лет по 220 рублей в год. До начала морозов были сложены из кирпича столбы, чтобы с ранней весны можно было приступить к плотницким работам. Четыре плотника из Костромской губернии подрядились начать рубить дом с марта 1914 года.

План составила Любовь Карповна с моим лишь консультативным участием. Разрешение на постройку и соответствующие разрешительные надписи на плане были получены в уездной земской управе без труда. Никаких техников или архитекторов на постройке не бывало. Архитектурным оформлением занимались плотники с нашим участием. Высота фронтона была определена, так сказать, "опытным путем": плотник Макар устанавливал, много раз меняя высоту, сбитый из досок фронтон, пока, наконец, и он, и я, и другой плотник Василий в один голос признали один из вариантов наиболее удачным. К маю постройка дома вчерне была закончена. Мне казалось особенно важным на опыте показать возможность в крайнем случае даже при отсутствии общего водопровода и канализации в данном районе создать автономное водоснабжение для кухни, уборной и ванны с последующим отведением промывных и грязных вод для очистки на придомовом "поле орошения". В ванной комнате были вбиты на глубину около семи метров трубы с засасывающим воды абиссинским колодцем. Воду из колодца накачивали вручную в бак из клепаного железа, установленный на чердаке. По полудюймовой трубке вода подавалась оттуда в клозетный бачок, в ванную комнату и на кухню. Из уборной и раковин вода отводилась в подвешенную под домом отводную трубу, выведенную по поверхности до небольшого участка (8*12 метров), разбитого на узкие грядки, и распределялась между ними по бороздам. Вокруг этого самодельного "поля орошения" была выкопана канава около метра глубиной, на дне ее проложена деревянная труба с отростками вверх метра на два. Дренажная вода выводилась в уличную канаву. После засыпки канавы отростки (отводки) кверху служили вентиляционными трубами для усиления аэрации почвы под орошаемым участком. Число борозд между грядами было достаточно, чтобы чередовать выпуск воды в них по дням недели. Каждая борозда работала раз в неделю. Очень скоро, однако, я убедился, что загнивания в борозде не происходит и при более частом спуске сточной воды

стр. 82

перестал соблюдать очередь работ борозд. Вообще я пришел к выводу, что на таком малом участке, как наш, для минерализации органических веществ сточных вод односемейного дома нормы суточной нагрузки могут быть во много раз превышены ввиду постоянных перерывов в поступлении воды в борозду. Это ведет к постоянному поступлению, засасыванию воздуха не только с гребня грядок, но и с борозд. Именно для увеличения вентиляции почвы я и добавил вытяжные стояки из дренажной трубы. Столбы пара из них в морозные осенние дни показывали, что цель их постановки достигается вполне и, следовательно, вместо более теплого воздуха с глубины полуметра или метра в почву поступает из борозд, когда в них нет воды, холодный наружный воздух, а в теплое время движение воздуха идет в обратном направлении. Но и в том и в другом случае достигается цель усиления проникания через почву воздуха, необходимого для аэробных процессов.

(Продолжение следует)

Примечания

1. Императорское Русское техническое общество (РТО) - ведущее научно-техническое общество России. Основано в Петербурге в 1866 году. В конце XIX - начале XX в. помещалось на Пантелеймоновской (ныне Пестеля) улице - в "Соляном городке".

2. Земское дело, 1912, N 13а-14; Городское дело, 1912, N 15 - 16; Русский врач, 1912, N 32.

3. Бернар Клод (1813 - 1878) - французский физиолог и патолог, профессор Коллеж де Франс. Один из основоположников экспериментальной медицины и эндокринологии, иностранный член Петербургской АН. Автор ряда блестящих открытий и 180 научных работ.

4. Русский врач, 1913, N 18. Павлов Иван Петрович (1849 - 1936) - крупнейший отечественный физиолог, создатель учения о высшей нервной деятельности и новых подходов и методов физиологических исследований. Академик АН СССР. Нобелевский лауреат.

5. Хлопин Григорий Витальевич (1863 - 1929) - гигиенист, заслуженный деятель науки РСФСР. Труды по проблемам водопровода и канализации, гигиене труда в горной промышленности и гигиене умственного труда.

6. Мольков Альфред Владиславович (1870 - 1947) - один из основоположников гигиены детей и подростков в СССР, заслуженный деятель науки. Разработал гигиенические основы и нормативы детских учреждений.

7. Коковцов Владимир Николаевич (1853 - 1943), граф, министр финансов (1904 - 1914 гг.), председатель Совета министров (1911 - 1914 гг.). После 1917 г. - эмигрант.

8. Коновалов Александр Иванович (1875 - 1948) - крупный текстильный фабрикант, лидер партии прогрессистов в IV Государственной думе. Министр торговли и промышленности во Временном правительстве. После Октябрьской революции эмигрант.

9. Толстой Иван Иванович (1858 - 1916) - юрист, археолог. Секретарь и помощник председателя Русского археологического общества (1885 - 1900 гг.), министр народного просвещения (1903 - 1906 гг.). В 1913 г. - городской голова Петербурга.

10. Гогель Сергей Константинович (1860 - 1933) - юрист, профессор Петербургского университета. С 1920 г. в эмиграции.

11. Закс Арт Яковлевич (1878 - 1938) - педагог, методист внешкольной работы. Возглавлял Бюро школьных экскурсий Наркомпроса (1923 - 1930 гг.), директор Института методов внешкольной работы (1923 - 1931 гг.).

12. Райков Борис Евгеньевич (1880 - 1966) - педагог-методист и историк естествознания, заслуженный деятель науки РСФСР, действит. член АПН РСФСР (1945 г.).

13. "Лесное" в те годы было пригородом Петербурга, на Выборгской стороне. И поныне это самый зеленый район города, а в начале XX в. это была дачная местность со сплошными лесами, от которых ныне остались прекрасные парки.

14. Около 15 соток.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - З. Г. ФРЕНКЕЛЬ:

Комментарии: