1

Дальний Восток накануне империалистической войны не играл решающей роли в международной политике: здесь не было ни ярко выраженных поводов к обострению англо-германского соперничества, ни каких-либо реальных оснований для роста русско-германских, а тем более франко-германских противоречий, ни даже достаточных мотивов для углубления традиционного англо-русского антагонизма. На дальневосточной почве постепенно вырастали противоречия совсем иного порядка: японо-американские, англо-японские, англо-американские, русско-японские. Эти противоречия впоследствии превратились в тот запутанный узел отношений, который в послевоенный период сделал Дальний Восток центром мировой империалистической борьбы.

По Портсмутскому договору (август 1905 г.), завершившему собой русско-японскую войну, Россия, которая начиная с 90-х годов стремилась превратить Манчжурию в свою колонию, отказалась от притязаний на Манчжурию и уступила Японии южную ветку КВЖД и Ляодунский полуостров. Кроме того Япония получила Корею и южную часть Сахалина. "Главная цель войны для Японии достигнута, - писал по этому поводу Ленин. - Японцы окончательно овладевают всем Ляодуном, приобретают опорный пункт неизмеримой важности для воздействия на Корею, Китай и Манчжурию"¹ .

С этого времени Япония стала одной из великих морских держав и получила гегемонию на Дальнем Востоке.

Это вовсе не отвечало интересам английского и американского империализма, тем более, что Япония, которая при своем появлении в Манчжурии клятвенно подтвердила верность принципу "открытых дверей", весьма скоро стала направлять все свои усилия на приобретение в занятых областях исключительного для себя положения. Утверждение Японии в Корее и Южной Манчжурии означало закрытие дверей на этих дальневосточных участках для других империалистических держав, причем Япония проводила это гораздо более решительно, нежели в свое время царизм.

Царская Россия, войдя в англо-французскую Антанту и бросив силы на укрепление обороноспособности своих западных границ, думала о дальневосточных делах только в пределах закрепления за собой тех позиций, какие милостью держав достались ей по Портсмуту. В этом направлении шла конвенция, подписанная Россией с Японией в мае - июне 1907 г., об соединении русских и японских железных дорог в Манчжурии и общее политическое соглашение от 17(30) июля, секретными статьями которого Манчжурия делилась на сферы влияния: северную - русскую и южную - японскую.

В ответ на это Америка в 1909 - 1910 г. выступила с проектом выкупа и интернационализации всех манчжурских железнодорожных линий и предоставления вместе с тем китайскому правительству международного займа² . Однако американский железнодорожный проект был отклонен и царской Россией и с еще большей решительностью Японией.

В совместной борьбе с общими соперниками, растут узы русско-японской "дружбы". И тогда же, 21 июня (4 июля) 1910 г., Япония и Россия подписывают второе дружественное соглашение, подтверждающее status quo в Манчжурии, разграниченной три года назад на сферы влияния. Соглашение 1910 г. являлось шагом вперед по сравнению с предыдущим уже по одному тому, что предусматривало для обеих заинтересованных держав возможность "взаимной поддержки" в случае "угрозы" принятому "status quo"³ . Для характеристики эпохи

¹ Ленин. Собр. соч. Т. VII, стр. 45 - 46.

² А. Канторович "Иностранный капитал и железные дороги Китая", стр. 73. 1926: также см. Э. Гримм "Доктрина открытых дверей и американская политика в Китае", стр. 122. "Международная жизнь" N 4 - 5 за 1924 г.

³ Mac Murray "Treaties and Agreements with and concerning China. 1895 - 1919". V. I, p. 803 - 804.

важно отметить, что секретные части обеих конвенций - 1907 и 1910 гг. - были сообщены российскими и японскими дипломатическими ведомствами по принадлежности и Франции и Англии, а министр иностранных дел Извольский определял на особом совещании 14(27) апреля 1907 г.¹ проект договора с Японией как "звено", необходимое в "сети соглашений с Англией и Францией". Не поддержанный ни Англией, ни Францией американский проект интернационализации манчжурских железных дорог встретил (сочувственное отношение в Германии, видевшей в нем средство расстроить складывающийся в плане англо-франко-русской Антанты русско-японский союз² .

Чем дальше, тем все более симптоматичной становилась позиция Германии в дальневосточных делах. Здесь она повторяла то, что в более крупном масштабе предприняла на Ближнем Востоке: там, как известно, в вопросах малоазиатском и персидском она стремилась помешать англо-русскому сближению Потсдамским соглашением³ ; здесь она шла на заключение арбитражного договора с Японией с целью ослабления англо-японского союза. "Хотя я далек от того, - писал Вильгельм Бюлову 23 июля 1911 г., - чтобы заключить союз с Японией... однако я готов в виде уступки согласиться на заключение этого арбитражного договора в целях улучшения международного положения в нашу пользу"⁴ . "Арбитражный договор с Японией освободит ее от обязательств оказывать Англии военную помощь в случае войны последней с нами", - пояснял Бетман-Гольвег⁵ проектируемый дипломатический ход. Германия определяла свою позицию в дальневосточных делах, исходя исключительно из соображений о предстоящей мировой империалистической войне, заботясь об обеспечении на этот случай своего дальневосточного тыла. С этой точки зрения в ее интересах был рост русско-японского соперничества в Манчжурии.

"Чем больше сталкиваются русско-японские интересы, - писал германский посланник в Китае Рекс Бетман-Гольвегу в июле 1912 г., - тем это лучше для нас... Наши политические и экономические интересы требуют, чтобы мы поддерживали; с Японией добрые отношения"⁶ .

Германия прекрасно учитывала, что под покровом дипломатической дружбы русско-японское соперничество в Манчжурии возрастало. Об этом свидетельствовало лихорадочное стремление царской России усилить военную охрану Сибирской железной дороги. "Само собой разумеется, - заявил Столыпин германскому послу в России Пурталесу, затронувшему в беседе с ним (апрель 1911 г.) этот вопрос, - японцы потребуют компенсации, но мы постараемся придти с ними к соглашению, разрешив им так же увеличить свои воинские части в Манчжурии".

"Из этих слов я заключаю, - писал Пурталес Бетман-Гольвегу, - что в этом вопросе российское правительство постарается во что бы то ни стало добиться соглашения с Японией"⁷ .

2

Дипломатическая переписка не раскрывает в данном случае всех тех мотивов, которыми руководились в своих действиях русские и японские политики. В рассматриваемый период Китай был охвачен революционным пожаром. Значительная часть китайской армии и флота перешла на сторону революции, и в Нанкине была провозглашена республика (декабрь 1911 г.) с временным президентом Сун Ят-сеном во главе. Дайцинская династия была сброшена в мусорный ящик истории (февраль 1912 г.), но революция в Китае не задушила контрреволюцию: на сцене появляется китайский Витте - Юань Ши-кай, который распускает национальное собрание и укрепляет в стране диктатуру буржуазии при помощи иностранного капитала. Среди прочих империалистических хищников, поджидавших удобного момента, чтобы броситься на свою жертву, наибольшим нетерпением отличались царская Россия и военно-феодальная Япония.

В октябре 1911 г., в разгар китайской революции, японский посол в Петербурге заверял российское министерство иностранных дел в твердом намерении японского правительства продолжать в манчжурском

¹ "Архив внешней политики". В. Д. Кит. Ст. Журнал особого совещания от 14 апреля 1907 г.

² "Die grosse Politik". B. 32. N 1168 - 1169.

³ Потсдамское соглашение, предпринятое в ноябре 1910 г., являлось попыткой сближения Германии с Россией. По этому соглашению, Германия признала преимущественность интересов России в Северной Персии; эта уступка была направлена против англо-русского соглашения о разделе сфер влияния в Персии.

⁴ "Die grosse Politik". B. 33. N 11801.

⁵ Там же, N 11802. Телеграмма Бетман-Гольвега Вильгельму от 24 июля 1911 г.

⁶ Там же, N 12022.

⁷ Там же, N 11796.

вопросе политику согласованных действий. Считая, что России следует идти рука об руку с Японией на Дальнем Востоке, "...дабы не пропустить могущей представиться удобной минуты для упрочения занимаемого нами в Китае положения", Нератов ответил японскому послу Мотоно взаимностью¹ .

Царское правительство не чувствовало себя одиноким в китайских делах. Франция тогда же выражала готовность "поддержать Россию во всем, что касается ее законных прав и интересов", не только в Северной Манчжурии, (но и в Монголии и в Китайском Туркестане² . Юань Ши-кай, рассуждал при этом Сазонов³ , нуждается ("прежде всего в деньгах, т. е. в иностранном займе, для подавления смуты", поэтому, чтобы "использовать настоящий момент и закрепить свое положение в Китае, мы должны опираться на Францию, японцы - на Англию"⁴ .

Нависшая над Китаем в связи с предпринятой великими державами интервенцией угроза его целости и независимости благоприятствовала видам царского правительства: распад Китая для России был желателен, ослабление его создаст возможность "довершить дело заселения и укрепления наших окраин"⁵ . Подводя итоги внешней политики России за 1911 г., обозреватель кадетской "Речи" писал: "Китайская революция поставила на очередь вопрос, имеющий для нас гораздо более реальное значение" чем задачи России на Ближнем Востоке. "Автономия Монголии для нас, безусловно, полезна..."⁶ . А обозреватель дворянско-бюрократического "Нового времени", останавливаясь на китайских событиях, приходил к заключению: "Властная дипломатия, чувствующая под собой твердую почву, могла бы использовать этот момент для крупных исторических действий"⁷ .

Перспективы, открывающиеся перед русским капиталом на Дальнем Востоке в связи с китайскими событиями, активизируют в период 1911 - 1913 гг. известные круги русской буржуазии. Убежденный сторонник ближневосточной ориентации, генерал Куропаткин, например, решаясь, бросить балканских славян на произвол судьбы, начинает проповедывать идею реванша на дальневосточной границе. Старый, царский дипломат барон Розен выступает с пространной запиской, обосновывающей необходимость смены внешнеполитических вех, не ограничивающейся отказом от ближневосточной агрессии и решительным курсом на Дальний Восток, но требующей даже перехода царской России из лагеря одной империалистической коалиции в лагерь враждебной группировки держав⁸ . Царской дипломатии не оставалось ничего иного, как стараться сочетать принципы "осторожности" с принципами "твердости" и активности. Царская военщина, особенно отзывчивая на лозунги захватов чего бы то ни было, как всегда шла впереди, не задумываясь над сложностью проблемы и отбрасывая принцип "осторожности".

В конце 1911 г. монголы Хулунбуирского округа, Цицмкарской провинции, объединяемые общим названием Барги, подняли восстание против китайских властей. Монголы оказались достаточно хорошо вооруженными и проявили такую организованность действий, что им удалось прогнать китайские власти и об'явить Барту независимой. Каким же образом разрозненные, кочевые племена могли достигнуть хотя бы временного успеха в борьбе с крепкой китайской властью? Оказалось, что повстанцев снабжал оружием начальник Заамурского округа пограничной стражи генерал-лейтенант Мартынов, а руководство восстанием и организация новой власти принадлежали офицеру царской службы подполковнику Байдаку. Как только утвердилась новая власть, Байдак не замедлил заняться организацией золотых приисков и рыбных промыслов⁹ .

Но русская дипломатия не хотела создавать себе международные затруднения из-за ненадежной Барги. Она удовлетворилась достижениями во Внешней Монголии, продолжая, правда, нажим на Урянхайский край. В начале 1912 г. Сазонов докладывал царю

¹ "Красный архив". Т. XVIII, стр. 64. Всеподданнейший доклад Нератова от 11 октября 1911 г. и пометка на нем Николая II.

² Там же, стр. 82 - 83. Нота французского правительства от 4 января 1912 г.

³ Сазонов - министр иностранных дел России в начале войны.

⁴ "Красный архив". Т. XVIII. Всеподданнейший доклад Сазонова от 10 января 1912 г.

⁵ Там же, стр. 75. Всеподданнейший доклад Нератова от 9 ноября 1911 г.

⁶ П. Милюков "Внешняя политика России в 1911 г.". "Ежегодник газеты "Речь", стр. 1 - 19. 1912.

⁷ "Новое время" N 12861 от 1 (14) января 1912 г. Ст. "Русско-внешние дела в 1911 г.".

⁸ М. Павлович "Годовщина русско-японской войны". "Новый Восток" N 7 за 1925 г., стр. 18.

⁹ Архив внешней политики". В. Д. Кит. Ст. N 757.

о настояниях Щекина, поверенного в делах в Пекине, не медлить с занятием Урянхайского края. Сазонов высказался против проекта Щекина, но получил от царя на своем докладе резолюцию: "Нам необходимо более активно заняться решением этого дела, иначе мы нигде вдоль Китайской границы не добьемся пользы для себя. Вспомните историю занятия нашего Приамурского края"¹ .

Вспоминая опыт манчжурской кампании 1900 - 1901 гг., русский дипломатический агент в Монголии приходил к мысли о том, что с "Китаем можно вести войну, не нарушая мирных отношений и продолжая переговоры". Он делал отсюда вывод, что для разрешения монгольской проблемы "вооруженное столкновение" может пойти на пользу, что оно "вернее приведет к развязке чем продолжительные дипломатические переговоры", ибо "после первого боевого урока... Пекин пойдет на уступки"² . Русский посланник в Пекине со своей стороны готов был допустить, что настала пора проявить "твердость" по отношению к Китаю, показав ему, что "прошло то время, когда последствия русско-японской войны и наших внутренних неурядиц сказывались на нашей дальневосточной политике"³ . А русский военный агент в Монголии, переводя эти мысли на военный язык, доказывал необходимость не ограничиваться посылкой каких-нибудь сотен казаков, но оперировать крупными военными силами-дивизиями. В мае 1912 г. английский посланник в Пекине заверял русского дипломатического представителя, что Россия "может без всякого опасения действовать в Западном Китае и Монголии" и что "только в Манчжурии придется считаться с японскими интересами и желаниями".

Английскому правительству не стоило большого труда давать подобные заверения царизму; гораздо труднее было для царского правительства "действовать", "считаясь" с интересами своего соперника.

Царскому правительству приходилось считаться с этими интересами не только в Манчжурии, но и в Монголии, где явственно обнаруживалось стремление японцев расширить понятие Внутренней Монголии за счет Внешней. Утверждая свой фактический протекторат над автономной Внешней Монголией, царское правительство шло на компромисс с Японией, подписывая с нею 25 июня (8 июля) 1912 г. третью по счету секретную конвенцию, разграничивавшую сферы русского и японского влияния в Монголии.

Но несмотря на явное подталкивание Англии, несмотря на поддержку Франции русский империализм, закрепляясь на внешне-монгольских и североманчжурских позициях, останавливается как бы в выжидательной позе: дальше русско-японского содружества в "реорганизационном" займе Китаю, дальше речи Сазонова в Государственной думе (13 (26) апреля 1912 г.), говорившего о разграниченных уже сферах влияния, дальше определенных толков о русско-японском союзе, связанных с посещением Петербурга японским дипломатом Кацурой, дело здесь не пошло.

3

1912 - 1913 годы - годы крайнего обострения империалистических противоречий на Балканах, годы развязывания империалистической войны, годы спешной постройки царской Россией стратегических железных дорог, годы разработки мобилизационных планов и проектов десантной операции в водах Босфора. Русский империализм готовится к сараевским событиям. Япония спокойно наблюдает за об'единением контрреволюционных сил в Китае и укреплением диктатуры своего ставленника Юань Шикая. Она спокойно следит за событиями на Балканах, выжидая удобный момент, чтобы сделать свой прыжок пантеры.

Если бы исторические события развивались так, как представляют это себе некоторые, механистически мыслящие историки, выступление Японии на стороне держав Антанты осталось бы навсегда необъяснимой загадкой.

Самыми опасными соперниками Японии в деле распространения сферы ее влияния на Китай, кроме неготовой еще к вооруженной борьбе Америки, являлись Англия и царская Россия. В грозные, предвоенные дни в политических кругах Японии ставились под вопрос смысл и политическая целесообразность существования англо-японского союза. В японской печати все чаще слышались жалобы на Англию, которая более чем какая-либо другая иностранная держава противодействует успехам Японии в Китае. Отсюда делался вывод: "Если между Японией и Англией не установится на почве китай-

¹ "Красный архив". Т. XVIII, стр. 96 - 97. Всеподданнейший доклад Сазонова от 15(28) февраля 1912 г.

² "Архив внешней политики". В. Д. Кит. Ст. Депеша Коростовца от 31 октября (13 ноября) 1912 г., N 18.

³ Там же, письмо Крупенского от 16(29) ноября 1912 г.

ских дел экономический союз, то и политический их союз утратит всякое значение, и Японии придется искать более тесного сближения с Россией или с другой европейской державой, например с Германией, имеющей интересы в Китае"¹ . Русский посланник в Пекине делал отсюда тот вывод, что "англо-японский союз все более теряет свое значение", что крепость этого союза была подорвана временной поддержкой со стороны Японии китайских революционных элементов, что теперь, отказываясь от этой двойной игры и вступая на путь поддержки пекинского правительства, Япония предлагает Англии реставрировать политически важный для нее союз новым соглашением о совместной полюбовной экономической эксплоатации Китая² .

А два месяца спустя министр земледелия и торговли Оура в своей речи, произнесенной в Фукуима на тему о поднятии экономической и военной мощи Японии, говорил о близкой и неизбежной новой войне с Россией.

Речь Оуры пытались смягчить опровержениями. На недоуменный запрос Малевского Като отвечал заверениями в неизменности мирной политики Японии по отношению к России³ . Но факт выступления Оуры был, конечно, симптоматичен: он говорил об активизации военных кругов Японии. Не даром накануне империалистической войны царская Россия с такой лихорадочной поспешностью старалась закончить военные сооружения в районе КВЖД и в феврале 1914 г. совет министров отпустил на это необходимые средства. Не даром царское правительство, занятое мобилизацией всех своих сил и средств на других фронтах, спешило выдать 3-миллионную ссуду Монголии и создать в Петербурге общество для постройки железных дорог в Северной Манчжурии. Проводимая царизмом оборонительная тактика на Дальнем Востоке не давала нужных результатов: в июле того же года товарищ министра иностранных дел предупреждал русского посланника в Токио, что экономическое завоевание японцами Северной Манчжурии продолжается⁴ .

Итак, накануне империалистической войны русско-японское соперничество в Северном Китае было в полном разгаре; англо-японские противоречия также давали себя остро чувствовать. Когда разразилась война, русский посланник в Токио доносил, что Япония определит свое отношение к войне, сообразуясь со "своими обязательствами, вытекающими из союзного договора"⁵ . Об'яснение этими же мотивами позиции, занятой японским правительством в вопросе о войне, можно встретить даже в марксистской литературе⁶ . Министерство Окумы, ставленника военной партии, сумело справиться с господствовавшими в пределах той же военной группировки германофильскими настроениями и поставило ставку на Антанту.

4

15 августа 1914 г. японское правительство предложило Германии следующий ультиматум:

"1. Немедленно отозвать из японских и китайских вод германских военных моряков и вооруженные суда всех родов и разоружить те, которые не могут быть отозваны.

2. Передать не позже 15 сентября 1914 г. императорским японским властям без всяких условий и компенсаций всю арендованную территорию Киао-Чао полностью ввиду возвращения ее в будущем Китаю"⁷ .

Японский ультиматум давал Германии 12 часов на размышление. Ультиматум был послан без предварительного согласования с Англией, которая, не зная о нем, незадолго перед тем заявила, что требует военной помощи со стороны японского флота, на что Япония не согласилась. Присоединившись в силу союзного договора с Японией к ультиматуму, Англия пыталась, однако, ограничить сферу военных действий Японии пределами китайских вод и оккупированных Германией китайских территорий. Против японского ультиматума, как задевавшего "неприкосновенность" Китая, пытались опро-

¹ "Международные отношения в эпоху империализма". Т. II, стр. 529. N 405. Депеша Малевского от 31(28) апреля 1914 г.

² "Международные отношения в эпоху империализма". Т. III, стр. 96. N 85. Депеша Малевского от 12(25) мая 1914 г.

³ "Международные отношения в эпоху империализма". Т. IV, стр. 371. N 316. Депеша Малевского от 8(21) июля 1914 г. и т. V, стр. 23. N 15. Рапорт военного агента в Японии от 10(23) июля 1914 г.

⁴ Там же, стр. 254 - 255. N 213. Письмо Арцимовича Малевскому от 1(14) июля 1914 г.

⁵ Там же, стр. 422. N 568. Телеграмма Малевского от 22 июля (4 августа) 1914 г.

⁶ Сен Катаяма "Современная Япония", стр. 53. 1926.

⁷ "Архив внешней политики". В. Д. Кит. Ст. Памятная записка японского посольства от 16 августа 1914 г.

тестовать США, но больше всех встревожились, разумеется, сами китайцы, опасавшиеся, что Япония, захватив Циндао, не вернет его Китаю, и выражали надежду, что державы Тройственного согласия "не допустит японцев одних атаковать этот порт и что они примут участие в этой операции". "Помощь" Японии Антантой была принята: Гонконг и Вей-Хай-Вей оказались под надежной защитой. Китайцы вскоре убедились, что протест против ультимативного требования "непосредственного возвращения Циндао Китаю" будет "косвенной поддержкой" Китаем Германии и сможет "навлечь на Китай серьезные последствия"¹ . Было установлено, что Китай заявит "формальный протест, который не будет иметь последствий"² .

Не получив в течение 3 дней ответа от Германии, не считаясь с мнением союзников и протестом Китая, Япония развернула военные действия против Германии и блокировала Кизо-Чао. Позиция, занятая Японией в империалистической войне, определялась, разумеется, не соображениями морально-правового порядка, связанными с пунктом старых союзных соглашений; вступление Японии в мировую войну на стороне Антанты не могло, конечно, определяться одной только перспективой занятия Шань-Дуна, ни даже перспективой ограбления всего германского тихоокеанского наследства: Япония стремилась после победы над Германией в Китае завладеть самим Китаем.

Агрессивная и реакционная роль царской России на Дальнем Востоке выявлена в нашей историографии с достаточной полнотой. Мы знаем, что царизм стремился в свое время к протекторату над Кореей, пытался утвердить свою власть над Манчжурией, и т. д.

Срастание интересов японской буржуазии с интересами военно-бюрократической монархии (срастание еще более прочное чем то, какое имело место в царской России) приводило по мере развития финансового капитала в условиях незрелости массового движения к такой агрессивной политике, которая оставляла далеко позади агрессивную политику царизма.

Пред'явлением Китаю 21 требования японский военно-феодальный империализм стремился утвердить свой протекторат над Китаем в целом. Это было вызовом по отношению к Америке, которой Япония все время заявляла о признании принципа "открытых дверей". Приняв эти требования, Китай превратился бы в японскую колонию.

Та агрессия, какая проводилась царизмом на Дальнем Востоке вплоть до возникновения империалистической войны, оказывается пустяком по сравнению с политикой современной военно-феодальной Японии в Китае.

Призрак военно-феодального империализма бродит по дальневосточному миру. Этот империалистический ихтиозавр обнаружил признаки не только живучести, но и особой активности в условиях загнивающего капитализма.

Быстрые темпы развития классовой борьбы на Дальнем Востоке служат порукой тому, что ихтиозавру японского военно-феодального империализма скоро придется разделить участь своего собрата - русского царизма.

¹ "Архив внешней политики". В. Д. Кит. Ст. Телеграмма Главе от 3(16) августа 1914 г.

² Там же, телеграмма Малевского от 16(29) августа 1914 г.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: