Katowice, 2005. 560 S.

Б. и А. ПОДГОРСКИЕ. Большая книга польских демонов. Антология народной демонологии

Описание персонажей и мотивов славянской мифологии в форме словаря - давняя традиция, известная в России с XVIII в. (ср., например, "Абевегу русских суеверий" М. Д. Чулкова, вышедшую в 1786 г.). В начале XIX в. в Польше был

опубликован трехтомный "Мифологический словарь" А. Осиньского, в котором наряду с образами античной мифологии фигурировали и некоторые славянские божества, по большей части выдуманные, сконструированные польским хронистом Яном Длугошем (XV в.). В дальнейшем развитие польской лексикографии подтвердило значение жанра словаря как весьма эффективного и удобного способа систематизации этнокультурных данных. Первый в славянских странах фольклорный словарь ("Slownik folkloru polskiego") появился в Польше в 1965 г. под редакцией Ю. Кшижановского. Более двадцати лет (1961 - 1982) создавалась польскими историками и археологами монументальная энциклопедия славянских древностей -"Slownik starozytnosci slowiariskich: Encyklopedyczny zarys kultury Slowian od czasow najdawniejszych do schylku wieku XII", т. 1 - 6. Образцовым можно признать словарь кашубских говоров Б. Сыхты, который включает широкий этнографический контекст ("Slownik gwar Kaszubskich". T. 1 - 7. 1967 - 1976). В настоящее время под руководством проф. Е. Бартминьского коллективом люблинских этнолингвистов ведется работа над созданием словаря народных стереотипов и символов ("Slownik stereotypow i symboli ludowych". Т. I. Kosmos. Cz. 1. Lublin, 1996; Cz. 2. Lublin, 1999).

Демонологическая тематика в той или иной степени находит отражение в каждом из названных (и многих других) словарных изданий, но энциклопедия, целиком посвященная польской народной демонологии, насколько мне известно, создается в Польше впервые. В этом смысле авторов рецензируемого труда можно назвать энтузиастами-первопроходцами. По общему объему включенного материала (словник однотомника охватывает около двух тысяч наименований), по амбициозным задачам дать широкую панораму польских мифологических верований, указать на разноэтнические параллели к ним "Большая книга польских демонов" может рассматриваться как значительное событие в области славянской этнологии и фольклористики. Ее появление было подготовлено не только успехами польской лексикографии, но и достаточно хорошей степенью описания и научной разработки демонологической системы в трудах таких специалистов, как К. Мошиньский, Б. Барановский, Л. Пэлка, Ф. Чижевский, Д. Симонидес, У. Лер и др.

Источниками словаря служат разного рода историко-этнографические, краеведческие, лингвистические труды польских авторов, сведения из узкорегиональной периодики, из средневековых рукописей и изданий и т.п. В задачи составителей антологии входило, во-первых, намерение охарактеризовать основной состав персонажей польской "низшей" мифологии; во-вторых, показать многообразие способов их номинации (приводятся варианты локальных названий для каждого из персонажных типов); в-третьих, представить круг внеперсонажных демонологических представлений - таковы, например, персонифицированные природные явления (град, гром, вихрь), предметы-обереги от нечистой силы, формы оборотничества, способы насылания порчи, обряды изгнания вселившегося в человека беса; отмечаются также популярные демонологические мотивы (шабаш ведьм, дикая охота, явление всадника без головы, процессия духов, танец мертвецов, чертова свадьба и др.). Наряду с этим словник включает некоторые единицы метаязыка народной культуры: "Демонология", "Апотропей", "Колдовство", "Суеверие", "Белая магия", "Черная магия", "Табу", "Порча", "Заговоры", "Грех", "Полтергейст", "Польский Олимп", "Полудемоническое существо" и др.

Методика подобного формирования словника вполне оправдана, принята в научной практике и оказывается результативной при описании такого сложного фрагмента традиционной культуры, как народная демонология. Однако авторы поставили перед собой еще и некую сверхзадачу: "Когда было необходимо подчеркнуть (либо просто отметить) межкультурные связи, смысловые и этимологические параллели, мы решили показать также демонов, известных в мифологии других славянских народов, а также в поверьях Пруссии, Литвы и т.п." (S. 14). Это трудновыполнимое намере-

ние существенно усложнило структуру словаря, нарушило цельность описания одноэтнической (польской) традиции. В состав антологии оказались включенными мифологические образы не только ближайших к Польше соседей (чехов, словаков, лужичан, украинцев, белорусов, немцев, литовцев), но и множества других народов - славянских и неславянских; в итоге в общем списке демонов оказались персонажи русской, сербской, болгарской, хорватской, словенской, древнегреческой, латинской, древнегерманской, скандинавской, английской и других мифологий. Естественно, что эти демонологические образы представлены по случайной выборке, описываются с разной степенью подробности, сведения о них извлечены из разных по уровню достоверности источников. А главное - наличие списка "чужих" демонов вынуждает нас отметить несоответствие заглавия книги с общим ее содержанием, сводимым к более точной формулировке: "Польская народная демонология на фоне общеславянских и западноевропейских данных". Судя по предисловию, сами авторы это осознают, но оправдывают подобное расширение за счет иноэтнических данных целями сопоставления польских верований с общеевропейскими и классическими мифологическими системами.

Между тем, сведения об этих персонажах извлекаются не из оригинальных источников, а из трудов польских авторов, в том числе из устаревших изданий периода донаучного изучения мифологии, содержащих не вполне надежные, поверхностные, произвольно трактуемые описания. Например, из числа демонов русской традиции (всего их чуть более 20-ти) упоминаются персонажи, именуемые Kikimol и Kikimola, не зафиксированные ни в одном из русских мифологических словарей; подобные термины не встречаются даже в ряду вариантных форм к слову "кикимора". Источник информации об этих сомнительных демонах в рецензируемом труде не указан. Персонаж по имени Szczekotun (Щекотун) определяется как полевой дух, тогда как в севернорусской демонологии ему приписывается функция насылать бессонницу и ночной плач на грудных детей (см. [1. С. 570]). Известные на Украине поверья о мифическом народе (рахманах), живущем под землей и справляющем свой особый праздник Пасхи (Рахманский Великдень), позволили составителям антологии безосновательно говорить о том, что Rachmanyn - это бог царства мертвых. Среди западноукраинских названий черта приводится ошибочный термин "toj szczeby" (S. 131) вместо популярной у гуцулов эвфемистической формулы-оберега "Той шчэз би" (т.е. "тот - пропал бы!"). Маловероятно, что украинское слово Pokus обозначает домашнего духа-опекуна, скорее это название локуса обитания подобного персонажа (ср. укр. "покуть" - 'красный угол, наиболее почитаемый в доме').

Ряд неточностей приходится отметить и в описаниях славяно-балканских персонажей. Демон черногорских верований с неясным названием Sjen характеризуется как домашний дух-опекун; можно предположить, что речь идет о термине сенка (серб., болг.), соотносимом с душой (тенью) человека, погибшего при строительстве хозяйственного объекта и ставшего его духом-охранителем. Эвфемистическое выражение Onaj dusman ("тот злодей"), применимое к любому вредоносному духу, чаще всего к черту, характеризуется в словаре как демон, насылающий болезни. Неясными по смыслу и по этнической принадлежности названы некие образы, именуемые talasy; вероятно, имеется в виду южнославянский термин (заимствованный из греч.) таласъм (болг.), таласон (макед.), таласом (серб.) - мифический хозяин постройки, генетически связанный со строительной жертвой.

Неизбежным следствием включения непольских демонов в общий персонажный список является необходимость указывать этническую принадлежность каждого "чужого" образа. Чаще всего такие указания и ссылки на источники в словаре имеются, но там, где они отсутствуют, возникают естественные вопросы: к какой этнической традиции принадлежит тот или иной демонологический образ? Не ясно, например, в поверьях какого народа известен персонаж по имени lelija, охарактеризованный в словаре как водяной демон, разновидность русалки.

Так же глухо представлен неизвестно чей домашний дух igosz; некие cudaki, якобы обитающие в воде и пугающие людей; mlak - лесной дух чьей-то мифологии и ряд других.

Однако издание посвящено все же польской демонологии, и именно этот круг данных занимает всю основную часть книги и характеризуется авторами с большой тщательностью. Принцип подачи польского материала можно назвать многоаспектным: демонологические поверья описываются, во-первых, через призму многочисленных вариантов имен-названий демонов (например: "babrula - название ведьмы в р-не польского Спиша"; "julki - поморское название гномов"); во-вторых, в обстоятельных словарных статьях, посвященных конкретному персонажному типу (независимо от его локальных наименований) - "Богинка", "Змора", "Подменыш", "Полудница", "Планетник", "Вампир", "Ведьма", "Черт" и т.п.; в-третьих, в обобщенных статьях классификационного характера: "духи домашние", "лесные", "водяные", "подземные", "духи болезней", "души некрещеных детей", "демоны судьбы" и т.п. Структура самой словарной статьи представляет собой либо краткое толкование термина ("Chudy -название демона ветра в Живецком воев."), либо развернутую характеристику персонажа, подкрепленную многочисленными цитатами из соответствующих источников. Дословное воспроизведение аутентичных текстов (или отрывков из них) - рассказов носителей локальной традиции, записанных в экспедициях фольклористами и этнографами, - это весьма продуктивный, наглядный и яркий по форме способ подачи материала. Ценность подобных вставок и цитат заключается еще и в том, что часто они извлекаются составителями словаря из труднодоступных региональных малотиражных изданий и, соответственно, эти малоизвестные данные вводятся в научный оборот.

Трудность, однако, состоит в отборе источников информации, а также в том, каких критериев при этом придерживаются авторы словаря, т.е. важен ли для них вопрос о степени достоверности опубликованных данных, соответствующих актуальным верованиям, зафиксированным в народной традиции. Характер всего состава привлеченных источников словаря позволяет предположить, что их критическая оценка не входила в задачи составителей. Наряду с широкоизвестными и заслуживающими доверия классическими собраниями фольклорно-этнографических фактов (трудов О. Кольберга, К. Вуйчицкого, М. Федеровского, Ф. Котули, Ю. Ломпы, Д. Симонидес, Б. Сыхты и других собирателей) либо научных обобщающих работ по польской демонологии А. Брюкнера, Ю. Буршты, К. Мошиньского, Б. Барановского, Л. Пэлки и др. - авторы словаря привлекают данные из средневековых документов, исторических хроник, из ранних (начала XIX в.) трудов, содержащих недостоверные сведения по славянской мифологии, из беллетристической литературы или даже из сочинений, признанных прямыми фальсификациями и произвольными реконструкциями персонажной системы (ср., например, работы А. Осиньского, Б. Трентовского, Ч. Бялчиньского, Б. Хмелёвского, В. Громбчевского, ряда трудов анонимных авторов XVI-XVII вв.). В результате в список персонажей польской демонологии попали такие сомнительные образы "кабинетной" мифологии, как "Купала", "Лада", "Коляда", "Лель-Полель", "Ния", "Покуса", "Шумрак", "Гаилки-веснянки", "Гейдаж" и др.

Включение их в состав "народной" демонологии - не недосмотр составителей, а их сознательная позиция, т.е. стремление указать на все возможные типы демонических существ (в том числе вымышленных), упоминаемых в трудах польских авторов за всю долгую историю изучения мифологии отечественной культуры. В ряде случаев в словарных статьях дается комментарий, указывающий на недостоверность приводимых толкований; ср.: "сочиненный Б. Трентовским персонаж", "мнимое божество языческих славян", "выдуманное Яном Длугошем женское божество старопольской мифологии".

В предисловии к антологии формулируется намерение представить круг персонажей "низшей" мифологии (демонических образов), тогда как на самом деле

в словник включены и все засвидетельствованные в летописной и книжной традиции имена славянских божеств (в том числе образы так называемого Польского Олимпа Яна Длугоша, давно раскритикованные специалистами), - а это уже совсем другой тип мифологической системы, изучаемый по другим источникам и другими методами, чем народная демонология. Таким образом, представленный в книге объем информации выходит далеко за рамки обозначенной в заглавии антологии темы: в ней помещены сведения не только о демонических существах, но и о высших богах; не только польских, но и некоторых славянских и европейских; не только реально зафиксированные в фольклорно-этнографической литературе, но и вымышленные образы или герои литературных сочинений. Все это делает рецензируемый труд, с одной стороны, масштабным и всеохватывающим, а с другой - слишком пестрым, разнокачественным по характеру приведенных фактов.

И тем не менее это новое лексикографическое издание следует оценить как позитивный вклад в славянскую этнологию, по крайней мере с трех точек зрения. Во-первых, в нем раскрывается исторический аспект всех этапов изучения мифологических верований в польской науке. Во-вторых, суммируются и обобщаются накопленные к настоящему времени массовые сведения о польской народной демонологии, по которым можно составить представление о богатстве персонажной системы, о способах номинации демонов в разных регионах Польши, об особом значении образа черта для польской народной и общенациональной культуры (достаточно сказать, что из почти двух тысяч словарных позиций около пятисот посвящены локальным названиям черта). И наконец, несомненной заслугой авторов является привлечение богатого иллюстративного (текстового, а не изобразительного) материала, добытого ими из бесконечного множества источников и бережно перенесенного в виде дословных цитат на страницы этого капитального труда. Будущие исследователи славянской демонологии уже не смогут обходиться без ссылок на впервые изданную в Польше "Большую книгу польских демонов".

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Власова М. Русские суеверия. СПб., 1998.

Постоянный адрес данной публикации: