Libmonster ID: UA-218

Автор: Павел ГОЛУБ

Павел Голуб, доктор исторических наук, профессор

В архиве не удалось обнаружить официальных данных об общем числе узников комучевской "демократии". Видимо, КОМУЧу уже было не до того. Но целое можно с большой долей достоверности определить по отдельным официальным данным. Сохранились доклады губернских тюремных инспекторов Уфимской и Оренбургской губерний в ведомство юстиции (на начало сентября). Они дают итоговые данные (хотя и неполные) по этим губерниям.

Оренбургская губерния 72

Места заключения

Штатных мест

Содержится (муж., жен.)

Оренбургская губ. тюрьма

391

805

30

Илецкое исправит . отделение

568

43

-

Челябинская уездная тюрьма

785

781

58

Верхнеуральская уездная тюрьма

317

450

1

Троицкая уездная тюрьма

96

152

11

Орская уездная тюрьма

43

сведений нет, во власти большевиков

Итого: 2231 муж. 100 жен.= 2331

Уфимская губерния 73

Уфимская губернская тюрьма

1061

1384

Златоустовская уездная тюрьма

328

838

Белебеевская -"- -"-

206

307

Бирская -"- -"-

99

179

Стерлитамакская -"- -"-

80

267 (скопилось до 900 заключенных, большая часть которых содержится в частном помещении)

Мензелинская -"- -"-

107

сведений нет, под властью красных

Итого: 3608

Итак, только в местах заключения двух этих губерний содержалось, по неполным данным, около 6000 человек. Если к ним прибавить официальные данные о количестве арестантов в тюрьмах Самары (около 2500 человек), то получается скорбная цифра почти в 9000 заключенных. Неучтенными остаются заключенные уездных тюрем Самарской, а также всех мест заключения Симбирской, Казанской губерний и других подвластных КОМУЧу территорий, в каждом из которых томились сотни узников. Таким образом, можно с полным основанием утверждать, что только в местах заключения, подчиненных министерству юстиции, содержалось по меньшей мере около 20 000 человек.

К этой цифре необходимо добавить большой контингент заключенных, находившихся в ведении военного ведомства. Это следует из утвержденного КОМУЧем "Положения о порядке препровождения и содержания арестован-


Продолжение. Начало в N 11, 2001 г.

стр. 66


ных в связи со свержением Советской власти". В нем указано: "Распределение арестованных по отдельным местам заключения или по концлагерям и помещениям, находящимся в ведении военного ведомства, производится Главным управлением местами заключения, в последнем случае по соглашению с военным ведомством" 74 . Как видим, у эсеровского КОМУЧа имелся свой ГУЛАГ, созданный задолго до советского ГУЛАГа. Все последующие "белые" правительства делали то же самое, только с еще большим размахом, особенно военно-диктаторские режимы Колчака и Деникина.

В полном распоряжении военных властей номинально была сеть концлагерей. Но фактическими хозяевами в них были чехословаки. Они самовластно распоряжались судьбами людей, оказавшихся за колючей проволокой. В лагерях совместно несли тяжкий крест комучевской "демократии" как австро- германские военнопленные, так и русские граждане - советские работники, красноармейцы и т. д. Охрану концлагерей осуществляли, как правило, чехословацкие легионеры. Уполномоченный по делам военнопленных чехословацкого Национального совета прапорщик Чех 20 сентября сообщал в ведомство юстиции КОМУЧа: "Имею честь довести до вашего сведения, что в лагере военнопленных в Тоцкое Бузулукского уезда находится 1487 арестованных красноармейцев (одна женщина), переведенных туда из Троицка и из Самары". Уполномоченный сообщал: арестованные подолгу находятся без предъявления им какого-либо обвинения. Относительно условий их содержания прапорщик, сам активный устроитель каторжного режима для военнопленных, вынужден был признать: "Доношу дальше, что их материальное положение критическое и санитарное прямо невыносимое. У них не имеется белья и благодаря этому грозит в кратчайший срок заразительное заболевание. Настроение их ввиду вышеизложенного очень напряженное и для нас именно потому неприятное, что лагерь охраняется чехословацкими войсками, чем и охрана осложняется" 75 .

Тем не менее КОМУЧ продолжал гнать в это скопище человеческих страданий новые партии мучеников. Так, 1 октября управляющий ведомством юстиции телеграфировал коменданту Тоцкого лагеря: "Завтра будут (из) Самарской тюрьмы отправлены в лагерь около 1200 заключенных" 76 . Поскольку тюрьмы "Комучии" были переполнены арестованными, а имевшихся концлагерей (в Самаре, Тоцком и других местах) не хватало, самарское правительство решило, в целях "расширения и углубления демократии", умножить сеть концлагерей. 4 сентября министр юстиции Былинкин в записке военному ведомству признал: "Настоятельно необходимо устройство концлагерей, так как других путей к разгрузке Самарской тюрьмы нет, а дальнейшее пребывание нескольких тысяч заключенных в тюрьме представляется опасным для государственной власти ввиду возможности покушения на освобождение их, а также и для населения и самих заключенных ввиду возможности возникновения эпидемии" 77 .

Военно-судный отдел штаба "народной армии" с готовностью поддержал идею правительства, ибо иного выхода из тупика у режима не было. Ввиду повальных арестов всех подозреваемых, признавал отдел, "в тюрьмах Самары и в тюрьмах тех уездных городов, которые заняты ныне чешскими войсками и войсками народной армии, скопилось значительное количество заключенных". Это, по мнению военных судей, создавало опасность ведения антиправительственной агитации и распространения эпидемий в местах заключения. Выпускать на свободу многих случайно арестованных они считали по политическим и военным соображениям "безусловно недопустимым". Поэтому военные предлагали ряд категорий арестованных перевести в концентрационные лагеря. "Для означенной цели могли бы быть использованы как существующие уже концлагери (например, Тоцкий лагерь), так и вновь создаваемые лагери". Предлагалось во всех губернских и уездных городах срочно создавать сортировочные комиссии с участием представителей от чехов, "народной армии" и гражданских властей, которые бы разделили всех заключенных на четыре категории. Первую категорию должны были составить подследственные, которым уже было предъявлено обвинение. Во вторую попадали содержавшиеся под стражей в административном порядке (то есть без предъявления обвинений). Сюда включались: а) комиссары, члены исполкомов, члены Советов и др.; б) красноармейцы, красногвардейцы и другие лица, "активно выступавшие против чехословацких войск, народной армии и Комитета членов Учредительного собрания"; к третьей категории относились военнопленные, служившие в Красной Армии, и к четвертой - все прочие заключенные.

Заключенных первой категории планировалось оставить в тюрьмах, второй ка-

стр. 67


тегории - перевести в особые концлагери, "где последние содержатся под усиленной охраной с привлечением на принудительные работы". Третья категория подлежала тщательному расследованию и преданию военно- полевому суду. И только лиц четвертой категории намеревались отпустить на свободу, но только после тщательной проверки КОМУЧем. Для основной массы арестованных дорога была одна - в тюремное заточение и концлагери с особым режимом 78 .

Министр юстиции предложил срочно созвать совещание представителей военного ведомства и госохраны "для обсуждения вопроса об устройстве концлагерей для красноармейцев", разумеется, по такому же образцу, каким был лагерь в Тоцком. Неизвестно, состоялось ли такое совещание. Но, судя по тупиковому положению режима КОМУ-Ча, оно, вероятно, состоялось. Однако планы КОМУЧа покрыть подвластную ему территорию сетью новых концлагерей перечеркнуло наступление Красной Армии. 4 октября, то есть за три дня до освобождения Самары, его правительство (совет управляющих ведомствами) постановил бежать в Уфу 79 . Ему уже было не до организации концлагерей. Самим министрам пришлось спасаться от плена. Но планы комучевцев, как свидетельствуют документы, с размахом реализовали сначала Уфимская директория, а затем колчаковский режим. Вся территория от Урала до Приморья, как лицо больного оспой, была испещрена язвами концлагерей.

Выше показана "работа" репрессивной машины, находившейся в руках гражданских ведомств (юстиции, госохраны, внутренних дел). Но этим механизм подавления прав личности в "Комучии" не исчерпывался. Самая зловещая его часть была в ведении военных властей и чехословацких захватчиков. Эта трехголовая гидра безжалостно подавляла всех, кто отвергал самозваный режим КОМУЧа.

В военном ведомстве действовало Военно-судное управление. Под его началом были следственные органы в частях "народной армии", военно-полевые суды, специальные места заключения арестованных, а также концлагери. Каратели в погонах отличались особой жестокостью. Обычным приговором военно- полевых судов была смертная казнь или же многолетняя, а то и пожизненная каторга. Архивные документы свидетельствуют, что военная фемида с первых дней переворота трудилась без отдыха. Так, 30 июня штаб госохраны в записке начальнику Самарской тюрьмы сообщал: "При сем препровождаю 6 человек арестованных (перечислены их фамилии.- Авт.), которые находятся под военным судом народной армии как виновные в сохранении оружия и участии в большевистском восстании, а потому подлежат заключению до распоряжения" 80 . В тот же день штаб госохраны по предписанию штаба "народной армии" отправил в Самарскую тюрьму 7 человек, подлежавших военно-полевому суду; 4 июля - еще 12, 6 июля - еще 8 арестованных, числившихся за военным судом 81 .

Сначала военно-полевые суды действовали только во фронтовых частях. Но соблазн у военных подавлять сопротивление режиму повсеместно привел к созданию военно-полевых судов и в тылу. О существовавших в них порядках дает представление доклад, сделанный на заседании КОМУЧа о военно- полевом суде Сызрани. Было отмечено, что суд состоит из случайных трех лиц, что он стремится подчинить себе гражданскую область. Только за один день суд вынес 6 смертных приговоров. "По ночам, - говорилось в докладе, - арестованные выводятся и расстреливаются". Как же отреагировал на этот произвол КОМУЧ? Он не осудил зарвавшихся военных, а лишь указал, что военно-полевые суды могут создаваться в тылу не на постоянной основе, а назначаться каждый раз "при надобности" 82 . Это было, по сути, одобрение "инициативы" военных, ибо для них обосновать "надобность" не составляло труда.

После введения 18 сентября в "Комучии" смертной казни военные не замедлили с применением высшей меры наказания. 24 сентября на заседании КОМУЧа было сообщено о вынесении самарским военно-полевым судом смертных приговоров 13 осужденным 83 . Но, оказывается, военные судьи уже пользовались этой мерой наказания и до постановления КОМУЧа от 18 сентября. В приказе по "народной армии" от 16 сентября сообщалось, что в конце августа и начале сентября в самарском гарнизоне в 1 -м георгиевском батальоне и в 3-м самарском стрелковом полку "произошли беспорядки, вызванные подстрекательством людей, забывших о родине". Военно-полевой суд осудил стрелков 3-го самарского полка Корытова и Кочеткова к смертной казни, старшего унтер-офицера Лазарева - к каторжным работам на 12 лет, стрелка Коплюхина - к каторге на 20 лет, старшего унтер-офицера Пильгасова - к каторге без срока 84 . Каратели в военных мундирах все больше ужесточали террор, так как "народная армия" на глазах разваливалась. Но остановить рас-

стр. 68


пад "народной армии" они были бессильны.

Что касается карательной политики чехословацких военных властей, то они делали что хотели, демонстративно третируя бессильный КОМУЧ. О размахе их репрессивных действий дает представление сообщение начальника Самарской тюрьмы в КОМУЧ от 21 июля. Информируя о нахождении одного из арестованных, которым интересовался КОМУЧ, он доносил, что этот арестованный "был доставлен в тюрьму чехословаками в числе полутора тысяч человек без всяких документов" 85 . Подобные "поставки" противников режима в тюрьмы чехословаки делали постоянно и во многих других местах. В Самаре полновластным хозяином был начальник гарнизона чешский прапорщик Ребенда, он же комендант города. На совести у этого масариковского "демократа" сотни искалеченных жизней патриотов, заточенных в тюрьмы, расстрелянных и осужденных на каторгу. Ребенда, как типичный оккупант, вел себя словно в колониальной Африке. Очевидцы рассказывали о показательных расстрелах, которые любил устраивать этот палач. Так, 8 июля Ребенда учинил в подвале своей комендатуры подобный расстрел 6 патриотов на глазах у "48 узников, выведенных из другой камеры. И пригрозил им: "С вами будет то же самое" 86 .

В беседе с председателем исполкома рабочей конференции С. Лепским, опубликованной в "Вестнике КОМУЧа", Ребенда с явным намерением устрашить граждан жестко дал понять, что чехословаки применяли и будут применять репрессии, защищая режим. Когда меньшевик Лепский робко указал на вызывающее поведение чешской контрразведки при налете на рабочую кооперативную столовую, Ребенда отпарировал: там-де намечалось нелегальное собрание антиправительственных элементов, и мы это пресекли. "Приходится считаться с тем, - заявил он тоном диктатора, - что гражданская война ведется беспощадная и что военное положение диктует известные меры..." Какие - Ребенда не стал уточнять, да в том и не было нужды: о них все граждане хорошо знали. Контрразведка у чехословаков, похвалялся Ребенда, поставлена образцово. "Со шпионами, - заключил он, - мы, разумеется, расправляемся беспощадно" 87 .

Чехословаки распоряжались в "Комучии", никого не спрашивая. Самарское правительство ими в расчет не бралось. В КОМУЧе политику негласно определял приставленный к нему в роли надсмотрщика уполномоченный Чехословацкого национального совета Ф. Власак. "Народная армия" КОМУЧа находилась в полном распоряжении чехословацкого командования, как его подсобная, хотя и малонадежная сила. Приказы по ней, помимо главкома ген. Галкина, издавал чешский ген. Чечек, командующий Поволжским фронтом, как его старший начальник. Так, приказом по "народной армии" от 15 сентября Чечек потребовал "не делать разделения частей на чешские и народоармейские", "всем беспрекословно подчиняться чешским командирам" 88 .

Реставрация дореволюционных порядков времен правительства Керенского сопровождалась в "Комучии" также террором в экономической, социальной и других областях, насильственным отобранием у трудящихся тех прав и свобод, которые им предоставила Октябрьская революция. О политике КОМУЧа его глава Вольский высказался откровенно, без обиняков. Выступая на съезде земств и городов Поволжья, Урала и Сибири, он заявил: "О социалистических экспериментах и речи быть не может. Комитет отказывается также и от эксперимента над промышленностью, признавая необходимость в данный момент капиталистического хозяйства" 89 . При этом КОМУЧ не постыдился назвать свою власть "революционной", а свою партию "социалистической". И вдобавок повесил над своей резиденцией красный флаг. Лицемерие торжествовало во всем.

Партия эсеров на подвластной ей территории решила показать, на что она способна, как правящая партия. КОМУЧ заявил о претензии на власть в Самарской, Симбирской, Уфимской, Оренбургской, Казанской и Саратовской губерниях. Тягался даже с Сибирским правительством за право властвовать в Челябинском районе и Тургайской области. Но вскоре обнаружилось, что не по Сеньке шапка. На ряде указанных территорий он так и не смог сколько-нибудь прочно укорениться, явившись там факиром на час. А планы были грандиозные. Поэтому на помощь КОМУЧу партия эсеров двинула из центра свои основные кадры. В "Комучию" поспешили Авксентьев, Брешко-Брешковская, Зензинов, Аргунов, Минор, Гендельман и прочие эсеровские знаменитости. В Самару перевели ЦК партии, оставив в Москве бюро ЦК. Сюда же 19 сентября прибыл и сам Чернов лично руководить процессом реставрации керенщины. Казалось, все было сделано для успеха намеченных планов. Но, увы, сразу же выявилось, что у эсе-

стр. 69


ровских вождей хватило теоретического багажа лишь на повторение уже давно пройденного и отвергнутого народом.

Уже на четвертый день после переворота последовал приказ "О денационализации банков". Финансовые тузы возвращались на свои прежние места. Следующим шагом стало создание комиссии по денационализации фабрично-заводских предприятий, хотя собственники не стали ждать решений указанной комиссии и явочным порядком брали дело в свои руки. Рабочие расценили это как экономический террор самозваной власти. КОМУЧ поспешил выступить с лицемерной декларацией, в которой вынужден был признать: "Есть еще немало лиц, мечтающих о возвращении Советской власти". Они, гневался КОМУЧ, внушают рабочим и крестьянам, что снова вернутся капиталисты и помещики. Далее следовали неуклюжие оправдания, будто все это неправда: права рабочих защищаются, профсоюзы действуют и т. д. И тут же все это опровергалось. "Предпринимателям, - говорилось в декларации, - предоставляется право требовать от рабочих интенсивного и добросовестного труда в течение всего рабочего времени, определенного законом и договором, и увольнять не подчиняющихся этим требованиям, соблюдая соответствующие законные нормы" 90 . В результате такой трогательной "заботы" о правах рабочих тысячи их оказались выброшенными за ворота предприятий. Только в одной Самаре, по данным профсоюзов, на 1 июля насчитывалось 18 619 безработных 91 .

Что касается будто бы благоденствия профсоюзов и других рабочих организаций, то эту ложь опровергали сами эти организации. Например, совет профсоюзов Самары на своем заседании, состоявшемся в начале июля, постановил: "Заслушав доклады об арестах за истекший день, собрание единогласно выносит резкую резолюцию протеста против чинимых вооруженными людьми обысков и арестов. Резолюция протеста обращена к комитету членов Учредительного собрания" 92 . Но КОМУЧ, как двуликий Янус, декларировал одно, а делал совсем другое. Даже ген. Деникин, внимательно следивший за событиями в "Комучии", признал: "Городской пролетариат оказался враждебным новому правительству, и -собравшаяся в Самаре рабочая конференция, признав это правительство "врагом народа", высказалась за подчинение Советской власти" 93 . Генерал, очевидно, имел в виду приведенное выше постановление Самарского Совета рабочих депутатов, открыто выражавшее неприятие режима КОМУЧа. Но этот режим ответил на возмущение рабочей массы введением военного положения сначала на железных дорогах и водном транспорте, а затем и повсеместно, занеся над ней дамоклов меч военно-полевых судов.

Не получилось у КОМУЧа и полюбовного союза с крестьянством, хотя эсеры считали себя "мужицкой партией". А начинали они с заигрывания с крестьянством; поспешили опубликовать общие положения закона Учредительного собрания о земле, гласившие, что право собственности на землю отменяется "отныне и навсегда" 94 . Вот уж поистине открыли Америку! Было впечатление, что эти господа проспали советский декрет о земле. И вдруг проснулись и сделали вид, будто его и не было. Между тем уже более полугода крестьяне по этому декрету вершили аграрную революцию в деревне, делили помещичьи земли. По поводу этой неуклюжей выходки даже ген. Деникин едко заметил: заволжское крестьянство, "занятое ликвидацией помещичьей земли и не видевшее никаких новых "завоеваний" в декретах КОМУЧа, отнеслось к его призывам по меньшей мере равнодушно" 95 . Предстать перед крестьянами в роли благодетеля КОМУЧу не удалось. На этом раздача пряников закончилась, далее последовала политика кнута.

Шаг за шагом режим делал все, чтобы превратить деревню в своего антагониста. 8 июля последовал приказ о конской мобилизации для нужд "народной армии" 96 . Это был очень болезненный удар по крестьянским хозяйствам. В деревне изымались не только работники в качестве солдат, но и тягловая сила. Как показал крестьянский съезд Самарской губернии, такие меры КОМУЧа вызвали в деревне бурное возмущение против режима, развязавшего преступную братоубийственную войну. Но режим делал свое дело. В августе военное ведомство потребовало проведения реквизиций различного имущества для армии, и КОМУЧ дал "добро" 97 .

Дошла очередь и до реквизиции у крестьян хлебных запасов. Как известно, в Советской России партия эсеров выступала запевалой оголтелой травли советской продовольственной политики. Теперь эсеры, оказавшись у власти в хлебном Поволжье, принимают решение: "Признать, что вполне свободная хлебная торговля и свободное распоряжение частными хлебными запасами противоречит в данный момент как государственным интересам, так и интересам армии и населения потребляющих губерний, а потому без контроля и регу-

стр. 70


пирующего воздействия государственных органов допущена быть не может". Хлеб не для личного потребления предписывалось правительственным органам брать на учет, и только им предоставлялось право распоряжения хлебными запасами. В указанном постановлении черным по белому было записано: "Продовольственным органам предоставляется право принудительного отчуждения, исключительное право распределения хлебных запасов и право регулирования транспорта продовольственных грузов" 98 . Двуличие эсеровских законодателей предстало во всей полноте: реквизиции продовольствия со стороны Советской власти для спасения миллионов голодающих они считали чуть ли не геноцидом против крестьянства, а сами объявляли эту меру в "Комучии" верхом государственной мудрости. И реквизиционные отряды из казаков и офицеров уже начали рыскать по деревням, но развернуться им в полной мере помешала наступавшая Красная Армия.

Но эсеры не были бы эсерами, если бы не порадели зажиточным крестьянам - основным держателям хлебных запасов. Они не рискнули установить действительно твердые цены на хлеб, а ввели в чуть замаскированном виде свободную торговлю, обязавшись платить держателям хлебных излишков такую цену, которая бы их устраивала. Это делалось якобы для того, чтобы вызвать предложение хлебопродуктов со стороны зажиточных крестьян и избежать применения к ним принудительных мер". При этом вовсе не думали, чем эта мера обернется для большинства населения, особенно бедноты. Но и завышенные цены на хлеб не удовлетворили его держателей: они предпочитали сбывать свои запасы по баснословным ценам на спекулятивном рынке. Благо КОМУЧ не поставил спекуляции никаких административных заслонов. Более того, он привлек к хлебозаготовкам частноторговый капитал и буржуазную кооперацию, которые заботились лишь о собственной выгоде. Жизнь посмеялась над маниловскими мечтами эсеров о благородных собственниках, спешащих на помощь городской и деревенской бедноте.

В итоге такой политики спекуляция в "Комучии" приобрела характер чрезвычайного бедствия. Даже проправительственная печать забила тревогу. Так, самарская газета "Вечерняя заря" сообщала: "Бешеный рост цен на все товары, от которого бледнеет покупатель, в отчаянии опускаются руки, - в главной своей части, несомненно, дело рук спекулянтов. Новая власть должна немедленно коснуться этой проблемы, ибо без целой системы новых мероприятий сверху - спекуляция не ослабеет, а усилится, как лавина, в сознании своей безнаказанности" 100 . Ей вторила уфимская газета "Голос рабочего". В сентябре она писала: "Спекуляция подняла свою голову и царит повсюду. Цены на товары быстро поднялись вверх, жизнь стала дороже, а заработная плата пала. Все это болезненно отзывается на плечах малоимущих классов" 101 . Меньшевистский орган предупреждал власть: бедственное положение малоимущих граждан - причина их возрастающей левизны и оппозиции КОМУЧу. Обещанного благоденствия при возврате к дореволюционным порядкам не получилось. Граждан снова выбрасывали за ворота предприятий, лишали права на труд, обрекали на голодное существование в условиях безудержной спекуляции.

Особо следует остановиться на том, как соблюдались торжественно обещанные КОМУЧем права и свободы граждан. Что эти обещания оказались чистой воды демагогией, показали уже первые дни переворота. Приведенные выше документы из архива самих мятежников подтверждают это неопровержимо. Тысячи граждан были зверски убиты или брошены в тюремные камеры. Они подверглись террору не за какие-то уголовные преступления, а за свои идейные убеждения, за приверженность иным общественным идеалам, чем те, которые зверски насаждал КОМУЧ. Достаточно было пресловутого обывательского подозрения, что тот или иной гражданин - член большевистской организации, или красноармеец, или избранный народом депутат Совета, и его без суда лишали свободы, а то и жизни. В этой связи необходимо напомнить, что в Советской России в первые месяцы после Октября оппозиционные большевикам партии эсеров, меньшевиков и их единомышленников существовали легально и их представители входили в состав советских органов вплоть до ВЦИК. Что большевики в то время весьма терпимо относились к своим политическим противникам, засвидетельствовали многие представители антисоветского лагеря - дипломатический представитель Великобритании в России Р. Локкарт, один из лидеров партии народных социалистов С. П. Мельгунов и другие. Вот что писал в своих воспоминаниях член ЦК партии меньшевиков Д. Далин: "Странно вспоминать, что первые 5-6 месяцев Советской власти продолжала выходить

стр. 71


оппозиционная печать, не только социалистическая, но и откровенно буржуазная... На собраниях выступали все, кто хотел, почти не рискуя попасть в Ч К. "Советский строй" существовал, но без террора" (Далин Д. После войн и революций. Берлин, 1922. С. 24-25).

Как видим, контраст в соблюдении политических прав и свобод в Советской России и в "Комучии" был разительный. И только открытая поддержка антисоветскими партиями контрреволюционных мятежей и прямое участие в них вынудили большевиков в середине июня 1918 г. исключить представителей этих партий из Советов, что было вполне правомерно. Но сами эти партии еще оставались на легальном положении. Не то было в "Комучии". Здесь о легальном существовании большевистских организаций не могло быть и речи. Демократия по-комучевски предстала здесь в виде старого полицейского держиморды, злобно преследовавшего любое инакомыслие.

Разумеется, при такой "демократии" на территории "Комучии" не могла выходить ни одна большевистская газета. Массы сторонников Советской власти, которых, по официальному признанию самого КОМУЧа, было много, лишались свободы слова, печати и других прав. Между тем в Советской России газеты тех же эсеров ("Дело народа" и "Воля народа" и др.) продолжали выходить вплоть до июля-августа 1918 г., когда они, став рупором подстрекательства к свержению Советской власти, естественно, были закрыты. Под властью КОМУЧа вольготно чувствовала себя лишь верноподданная пресса, прежде всего кадетская, а также эсеро-меньшевистская, с усердием не по разуму служившая режиму. Со страниц этих органов ежедневно раздавались высокопарные призывы к поддержке Учредительного собрания и КОМУЧа.

Но власть не всегда миловала и услужливую якобы "социалистическую" печать. Государственная охрана, цензурное отделение штаба "народной армии" и главноуполномоченные КОМУЧа в губерниях и уездах неусыпно следили за ее благонадежностью и при первых же признаках ее вольномыслия не щадили ослушников. Например, в Оренбурге дутовская контрразведка буквально терроризировала меньшевистскую газету "Рабочее утро", позволявшую себе иногда сообщать, что творилось в дутовском царстве. Корреспондент самарской газеты сообщал о жалкой участи этой газеты: "Обращает на себя внимание обилие белых пятен, цензурных "лысин", придающих газете довольно своеобразный вид" 102 . Травля закончилась арестом редактора газеты Я. Фридмана и преданием его военно-полевому суду. В Сызрани уполномоченный КОМУЧа закрыл эсеровскую газету "Земля и воля". В Челябинске была закрыта газета "Власть народа", а ее редактор меньшевик Е. Маевский был посажен в тюрьму, затем выслан из Челябинска и трагически закончил свою жизнь в Омске под пулями колчаковцев, тоже больших "ревнителей" свободы печати 103 . Наконец дело дошло до того, что в Уфе под носом у правительства, перекочевавшего сюда из Самары, газета меньшевиков "Голос рабочего" была буквально изуродована цензурными изъятиями. И в порыве отчаяния затравленная газета выступила со статьей-протестом против цензуры в "Комучии". У эсеро-меньшевистских журналистов вышло по пословице: "За что боролись, на то и напоролись" 104 .

Таким же итогом обернулось и торжественное обещание режима о даровании свободы слова, собраний, митингов, организаций. Выше приведены гневные протесты профсоюзов, рабочих конференций и других общественных организаций против постоянных арестов их активистов за оппозиционные выступления на собраниях и заседаниях, против обысков и погромов в их помещениях, а также против жесткого контроля со стороны контрразведки и милиции за проведением различных общественных акций.

Последовавшие один за другим постановления КОМУЧа о введении военного положения сначала в прифронтовой полосе (20.VI.1918), затем в Самаре (7.VII), наконец, приказом командующего всем Восточным фронтом чешского ген. Я. Сырового (3-Х) на территории всей "Комучии" не оставили от декларированных свобод и следа. Чешские генералы демонстративно пресекли показную игру в демократию. По их требованию КОМУЧ 18 сентября послушно ввел смертную казнь. В соответствии с приказом Сырового всякие собрания, совещания и митинги запрещались повсеместно и безусловно. Нарушителям сей иноземный генерал-оккупант угрожал "немедленным расстрелом" 105 .

Лицемерно заявив о восстановлении будто бы ничем не ограниченной демократии, КОМУЧ в то же время учредил авторитарную систему власти, вручив ее на местах своим ставленникам - таким же самозванцам, каким был сам. Главноуполномоченные КОМУЧа в губерниях и уездах, как подчеркивалось в постановлении, наделялись "исключительными полномочиями". Они могли: "заключать под стражу лиц, деятельность которых представляется особо

стр. 72


угрожающей национальной обороне и общественной безопасности"; "не допускать и закрывать всякие собрания и съезды, которые могут представлять опасность в военном отношении (для) общественного порядка и спокойствия"; "издавать обязательные постановления"; "контролировать деятельность милиции"; подвергать граждан арестам и денежным штрафам 106 . Словом, простор для произвола эти назначенцы получали полный. И творили его по полной программе, предписанной КОМУЧем. Яркий образчик такого "творчества" дал главноуполномоченный КОМУЧа в Оренбургской губернии атаман Дутов. Населению пришлось забыть те времена, когда главнейшие вопросы общественной жизни они могли решать действительно демократически, то есть через своих выборных депутатов в коллективных органах власти - Советах.

Осенью 1918 г. для власти "Комучии" наступили черные дни. Началось успешное наступление красных войск. И тогда стало разительно ясно, кто в "Комучии" подлинный хозяин. 3 октября командующий Поволжским фронтом чешский полковник И. Швец, сменивший на этом посту смещенного за бездарное руководство ген. Чечека, разразился истеричным приказом, объявив Поволжский район на военном положении. "Поэтому я, - заявлял Швец, - как командующий Поволжским фронтом принимаю на себя всю полноту власти как военной, так и по охране государственного порядка и общественного спокойствия" 107 . Самарского правительства как будто бы и не существовало. Оборона Самары возлагалась на чехословацкий гарнизон во главе с прапорщиком Ребендой. Вводилась строжайшая цензура, для чего учреждалась особая комиссия из лиц, назначенных полковником Швецом. На следующий день прапорщик Ребенда поспешил сообщить в своем приказе, что он не менее самоотверженный защитник агонизирующего режима и Самары, чем полковник Швец. Его устрашающий приказ сразу начинался словами: "Немедленному расстрелу подлежат..." И далее следовал длинный перечень "деяний", вплоть до малейшего проявления нелояльности по отношению к чехословацким войскам и самарскому правительству. Все и всякие собрания, совещания, митинги, прочие подобные акции категорически запрещались. В общем, разгул "демократии" был полный 108 .

А где же в это время были самарское правительство и его "народная армия"? Они, бравировавшие своей народностью, оказались очень далеки от народа.

Правительственный орган "Вестник КОМУЧа" напрасно взывал: "Гражданин, где ты?" В статье под этим названием один из вождей партии эсеров А. Аргунов жаловался: "Все должны быть за работой, которой так много. Но не видно граждан. Всюду толпа. Беспечная, веселая, заполняет она улицы, сады. И только редко-редко встречаются молодые лица офицеров и солдат со значком народной армии. Гражданин, где ты?" 109 . Что ж, откровенное признание! В другой публикации газета с раздражением клеймила равнодушие населения. Если бы граждане, заявлял официоз, не страдали этим равнодушием, "разве имел бы место такой индифферентизм по отношению к армии и ее нуждам, какой теперь наблюдается?" 110 . Словом, начиная, веселились, а кончая, прослезились.

Самарский режим агонизировал. Как уже говорилось, правительство КОМУЧа вместо организации обороны Самары 4 октября приняло решение бежать в Уфу. Туда же последовал и штаб "народной армии" во главе с ген. Галкиным. Сам же КОМУЧ в связи с образованием "всероссийской власти" в лице Уфимской директории 29 сентября самораспустился. Образовавшийся вакуум власти целиком заполнила чехословацкая военщина. Карающая, диктаторская, она господствовала над всем. Правда, она тоже пыталась побороть индифферентизм граждан по отношению к защите обанкротившегося режима, но, как известно, безуспешно. "Вестник КОМУЧа" опубликовал воззвание: "Граждане! Братья русские!", подписанное тогда еще командующим Поволжским фронтом ген. Чечеком, полномочным представителем Чехословацкого национального совета при правительстве КОМУЧа Власаком и одним из руководителей Национального совета Медеком. Эти господа откровенно признали: "Мы далеко не встретили той поддержки и того понимания, на которые мы вправе были рассчитывать". Знаменательное признание! Оно многого стоит. При всем этом они упорно взывали: "Больше мужества, граждане, больше спокойствия, братья, больше преданности и любви к родине" 111 . О какой "преданности и любви" могла идти речь по отношению к режиму, натворившему при всемерной поддержке поименованных господ столько зла? Естественно, их призыв не был услышан.

И амбициозным чехословацким генералам, и очень поредевшим частям воинства КОМУЧа пришлось панически отступать по всему фронту, сдавая город за городом. 10 сентября Красная

стр. 73


Армия освободила Казань, 12-го Симбирск, 26-го Хвалынск, 3 октября Сызрань, 6-го Ставрополь, 7-го Самару. Наступление красных войск продолжалось вплоть до января 1919 г., в ходе которого были освобождены также Ижевск, Воткинск, Уфа и Оренбург. Мятежники сдавали города с той же быстротой, с какой прежде их захватывали.

Такой поворот событий вызвал в их стане приступ злобы и мести. Участник тех драматических событий упомянутый выше офицер "народной армии" Б. Солодовников вспоминал о следовавших один за другим приказах самарского военного министра Галкина о "беспощадных расстрелах дезертиров". По свидетельству Солодовникова, около 900 новобранцев было расстреляно "за отказ следовать с отступающей самарской армией". А на ст. Чишма полковником Виноградовым был пущен в расход "121 пленный красноармеец, следовавший на работы в Тоцкий лагерь и подвернувшийся под вечно пьяную руку этого полковника" 112 . Но эти зверства лишь ускорили разложение остатков "народной армии" и брожения в частях Чехословацкого корпуса. Как свидетельствовал бывший командующий "белой" сибирской армией ген. А. Н. Гришин (Алмазов), хорошо знавший положение дел в армии соседнего КОМУЧа, эта армия "терпела жестокие поражения, сдавалась целыми полками и была вынуждена отдать ряд важнейших пунктов, как Казань, Сызрань, Кинель и др. Мало-помалу армия распалась, и сейчас (3 ноября 1918 г. - Авт.) ее вовсе не существует" 113 . По признанию Б. Солодовникова, от нее остались лишь "незначительные отряды Каппеля и Фортунатова". Это были добровольческие, в основном офицерские отряды, которые затем влились в армию Уфимской директории, а позже воевали в войсках Колчака. Мобилизованные же, главным образом крестьяне, показали эсеровскому КОМУЧу спину. То был их ответ на хвастливые заявления вождей правых эсеров, будто большинство населения поддерживало эту партию и фальсифицированное ими Учредительное собрание.

Верхом злодеяний режима КОМУЧа явилось изобретение им такой чудовищной формы террора, как "поезда смерти" и "баржи смерти". Этой бесчеловечной акцией, равной по жестокости, пожалуй, лишь гитлеровским освенцимам, он вошел в историю гражданской войны. Это стало его как бы визитной карточкой. Но об этом преступлении нет ни слова ни в "Архипелаге ГУЛАГ", ни в горах писаний других обличителей "злодеяний" большевиков. Такая вот "честность" этих "правдолюбцев" перед историей России. В результате столь воинственной тенденциозности эта история предстала под их перьями грубо сфальсифицированной.

Когда осенью 1918 г. на Восточном фронте началось наступление Красной Армии, КОМУЧ, отступая и бросая многое, не забыл об узниках тюрем и концлагерей и проявил сатанинскую энергию по их эвакуации в Сибирь в виде своего главного "трофея". Тысячи заключенных из угрожаемых мест "Комучии", будто скот, загоняли в вагоны и баржи, свозили в Самару и Уфу, как пункты концентрации, там их грузили в специальные поезда, которые увозили этих людей в буквальном смысле слова в ад. То, что пришлось пережить узникам этих страшных концлагерей на колесах в течение многомесячных скитаний по дорогам Сибири и Дальнего Востока, в лютые морозы, при свирепой эпидемии тифа и прочих болезней, отсутствии теплой одежды, элементарного питания и медицинской помощи, сравнимо, пожалуй, только с муками заключенных Освенцима и Бухенвальда. В 1940 г. в Самаре (Куйбышев) вышел сборник воспоминаний - "Поезд смерти". В нем те немногие страдальцы, которые прошли через тот ад и смогли чудом выжить, рассказали о неслыханных надругательствах над человеческой личностью. Ответственность за них лежит прежде всего на правительстве КОМУЧа. Власть КОМУЧа даже сам его председатель Вольский назвал "жестокой и страшной".

Сначала о "баржах смерти". В связи с наступлением красных войск эта власть прежде всего "позаботилась" о массах узников, заполнявших тюрьмы Хвалынска, Вольска, Сызрани и других приволжских городов. Их сгоняли к Волге и, как скот, грузили в баржи. И. Черкасов, попавший на баржу в Хвалынске, вспоминал: "Из хвалынской тюрьмы перевели нас на баржу, люк закрыли и стражу поставили. В барже темно. Иногда приходили родственники, приносили узелки. Только получишь узелок, а часовой уже толкает - лезь в нору. А задержишься - сейчас прикладом по голове. Подошел пароход, взял нас на буксир и повел в Самару... Пришли в Самару, и там посадили нас по 70 человек в вагоны. Подхватил нас паровоз, поехали мы неизвестно куда. В люк выглянуть нельзя - все заколочено. Кормили так, чтобы с голоду не подохли - по четверти фунта хлеба и вода". За побеги - расстрел 114 .

Другой хвалынский узник, А. Спирин, дополнял своего коллегу по заключе-

стр. 74


нию: "В тюрьме провел одну ночь. Утром ворвалась банда белых и прикладами погнали нас на Волгу к стоявшей у берега барже... Нас не сажали, а прямо сбрасывали в трюм. Набили так, что дышать было уже невозможно. Люк закрыли. От духоты люди падали в обморок. Хлеба не давали. Вода была нашим единственным продуктом питания. Белогвардейцы, желая потешиться, иногда открывали люк и сметали с палубы крошки, корки хлеба и обглоданные кости. Обезумевшие от духоты и голода люди бросались на крохи, давили друг друга, дрались из-за корки. А наверху стояли поп Дубровин (из села Богородского, что недалеко от Широкого Буерака) и его сын Борис и весело смеялись" 115 . В Сызрани погрузка узников на баржи продолжалась и повторялись те же картины издевательств. Об этом рассказал сызранский советский работник К. П. Серов 116 . Баржи-гробы, где заживо были замурованы сотни людей. Они стягивались на сборный пункт в Самару. Там арестованных ждали еще большие мучительные испытания.

Прикамский филиал КОМУЧа, верховодивший в районе ижевско-воткинского мятежа, оказавшись под угрозой наступавших частей Красной Армии, последовал примеру самарских правителей. Он также в спешке согнал на баржи массы арестованных и двинул их по Каме и р. Белой в Уфу на сборный пункт. Он тоже в спешке отступления бросал вооружение и военные склады, но почти всегда успевал эвакуировать до последнего человека тюремное население. Классовое озлобление мятежников превращало их в зверей. Одну из "барж смерти" красным частям удалось захватить у Сарапула. Сохранился документальный снимок: сотни узников, голодных, изможденных, раздетых или обрядившихся в лохмотья на пронизывающем октябрьском ветру, сгрудились на палубе баржи, приветствуя свой долгожданный час освобождения (см. снимок в книге: Спирин Л. М. Классы и партии в гражданской войне в России. М" 1968. С. 265) 117 .

Однако основную массу узников тюремщикам "Комучии" удалось эвакуировать в Самару и Уфу, а оттуда переправить в "белую" Сибирь и на Дальний Восток. Сохранились воспоминания о двух "поездах смерти" - самарском и уфимском. Но, как следует из сохранившихся документов Временного сибирского и колчаковского правительств, таких эшелонов было значительно больше. 15 октября 1918 г. управляющий военным министерством Временного сибирского правительства ген. Сурин докладывал своему правительству, что три дня назад в Омск прибыл эшелон пленных красноармейцев численностью 1100 человек (очевидно, из Самары). "За первым эшелоном следует еще несколько эшелонов такой же численности". Вслед за этим сообщалось о прибытии в Омск эшелона пленных красноармейцев из Уфы численностью в 1540 человек. Штаб Сибирской армии, ввиду переполнения мест заключения в Омске, переправил поезда в Иркутск 118 . По сведениям тюремного отделения министерства юстиции правительства Колчака (декабрь 1918 г.), из Самары, Казани, Симбирска и других городов "Комучии" в Восточную Сибирь через Омск разновременно проследовал ряд поездов, в которых находилось "свыше 5000 красноармейцев, красногвардейцев и других лиц, арестованных в связи со свержением бывшей Советской власти" 119 . Губернский комиссар Иркутской губернии П. Д. Яковлев доносил в колчаковское министерство юстиции 16 декабря: "После долгих мытарств все эшелоны собрались в Иркутске. Свирепствует сыпной тиф. Военные предлагают продвинуть их в переполненный Красноярск" 120 . Власти повсюду шарахались от этих рассадников тифа, проявляя по отношению к тысячам умирающих людей каменное равнодушие.

А что происходило там, внутри этих гробов на колесах? Вернемся, однако, к началу той трагической эпопеи. Рассказывает один из ее участников Э. С. Сте- фанский, поляк, эвакуированный в войну из Польши в Россию. Работал в Самаре, затем - товарищ председателя Иващенковского Совета; участник обороны Самары. Арестован в июле 1918 г. Из самарской тюрьмы в числе сотен заключенных попал в "поезд смерти". "Стали считать, сколько нас здесь (в вагоне. - Авт.). Насчитали 60 человек. Набившись, как сельди в бочке, мы просто не могли шевельнуться, - вспоминал Стефанский. - Вагон, куда нас запихали, был из-под извести. Вскоре мы все это почувствовали. Влезая в вагон, мы всколыхнули известковую пыль, и теперь она оседала в ноздрях и горле, попадала в глаза...

Мы стояли уже несколько часов подряд, ни на минуту не присев, ноги онемели и подкашивались. Все были голодны. В вагоне становилось все холоднее. Некоторые товарищи присели на корточки на полу, уронив голову на колени, дремали. Тем меньше места оставалось для остальных... Я задремал стоя. Не знаю, как долго я дремал. Когда проснулся, весь вагон был в движении. В вагоне пронизывающий холод. Мое

стр. 75


пальтишко недостаточно защищало от холода. И я дрожал, как в лихорадке. Во много раз труднее приходилось товарищам, которые были одеты еще хуже, вернее, они были раздеты...

Мучил голод: мы не ели почти двое суток... Наконец, мы стали испытывать и другие неудобства нашего положения. Уборной в товарном вагоне, как известно, нет, а конвой и не думал выпускать заключенных для подобных надобностей. Так прошел день. Настала ночь. Пищи нам не давали и ни на минуту не открывали дверей. Эта ночь, как две капли воды, походила на первую, с той лишь разницей, что уже 4 человека, обессилев, лежали на полу...

Никто из нас не умывался. Мы обросли грязью, нас стала донимать чесотка, которой все переболели. Мы раздирали тело ногтями, и оно местами выглядело, как сплошная рана. Одновременно стали неслыханно размножаться насекомые, которые кишмя кишели в каждом шве" 121 .

Голод, холод и болезни делали свое дело: от Самары до Тайги в одном лишь вагоне, где находился Стефанский, скончалось 12 человек. Умерших выбрасывали по дороге, как дрова. Обезумевшие от страданий люди, несмотря на строжайший запрет, открывали люки и выпрашивали подаяние. Сопровождавший поезд конвой, которым командовал чешский офицер-садист Новак, открывал по "нарушителям" огонь на поражение. Стражники, как цепные псы, выслеживали крамольных. Особенно опасались побегов. На остановках измученных узников выводили почти голыми на лютый мороз и устраивали обыски, допросы, избиения, а нередко и расстрелы.

Узник самарского поезда К. Серов рассказывает: "Накануне ночью из соседнего с нами вагона бежало через люк несколько человек. Они прыгнули на ходу под откос. Комендант поезда капитан Новак приказал выстроить перед вагоном оставшихся и отсчитать каждого десятого, но 5-6 человек ему показалось мало, и он приказал отсчитать еще каждого шестого. Набралось человек 12-13, их отвели в степь и метрах в двухстах от станции расстреляли. Конвоиры уже возвращались обратно, вдруг мы в щелки вагонов увидели, как 3 человека из расстрелянных с трудом поднялись и, шатаясь из стороны в сторону, направились в степь. Видимо, народ на станции охнул, конвоиры оглянулись и снова дали залп. После этого они неспешно вернулись на место расстрела и прикончили штыками еще троих" 122 .

Врач Л. Г. Зальцман-Эдельсон, тоже оказавшаяся в самарском "поезде смерти", когда ей разрешили оказать помощь больным и раненым в других вагонах, в своем дневнике написала: "То, что я увидела в мужских вагонах, не поддается описанию. По 50-60 человек в вагоне, грязь ужасная, воздух удушливый. На нарах полно больных тифом и раненых пулями конвойных офицеров, стрелявших в вагоны. Лица грязные, осунувшиеся. Все полуголые и в лохмотьях. Они просят у меня помощи. Просят воды, тепла... Но что я могу сделать, кроме как перевязать их раны" 123 . А в записи за 6 декабря она записала: "Сегодня комиссия осмотрела вагоны. Установлено наличие сыпного тифа. Умирают по несколько человек в день. Их трупы выбрасывают по дороге. Товарищи погибают от тифа и ран". В записи за 9 декабря читаем: "Люди валяются на полу, в грязи, насекомые покрывают их полунагие тела... Посреди вагона нетопленая печь. Холодно. Больные лежат частью на нарах, частью на полу. Тесно прижавшись к печке, лежали четверо больных со слабыми признаками жизни. Скелеты. Точно мухи осенью прилипают к теплому месту и там же умирают, так и эти люди, ища последний луч тепла у печки, тут же испускают свой последний вздох... Один скончался при мне. Остальные, собравшись с последними силами, просили у меня лекарств" 124 .

Узник поезда Д. И. Старовойтов, бывший матрос Балтфлота, рассказал о своих хождениях по мукам, начиная с самарской тюрьмы, затем в Тоцком концлагере. Но сущий ад, по его словам, наступил в "поезде смерти" во время продвижения по Сибири с ее лютыми морозами. "Сорок дней, - вспоминает он, - нас везли в этой страшной тюрьме на колесах. Нигде, ни в одном городе Сибири, нас не принимали ни в тюрьму, ни в лагеря" 125 . Сохранились документы "белых" властей Сибири, свидетельствующие о том, какая преступная неразбериха царила в отношении поездов с заключенными. Они двигались неизвестно куда, и ни военные, ни гражданские власти нигде не. желали их принимать. Сначала намеревались "сплавить" заключенных в Александровскую центральную каторжную тюрьму Иркутской губернии. Но выяснилось, что она уже заполнена. Тюремщики не знали, что делать. Собрали в конце октября межведомственную комиссию из представителей министерств - военного, юстиции и внутренних дел, которая решила отправить поезда подальше, на край света - на Русский остров у Владивостока 126 . В записке колчаковского министерства юстиции в штаб Сибирской армии от 26 ноября 1918 г. сообщалось: "По имеющимся в тюремном от-

стр. 76


делении (министерства) сведениям, в тюрьмах не только Иркутской губернии, но и вообще - в Восточной и Западной Сибири - нет совершенно свободных мест, все тюрьмы переполнены, и разместить в них то или иное количество красноармейцев совершенно не представляется возможным" 127 . Министерство тоже высказалось за отправку заключенных на Русский остров.

И эшелоны двинулись через Читу, Маньчжурию на Владивосток. И опять перед ними зажгли красный свет: ген. Хорват, верховный уполномоченный колчаковского правительства, тоже отказался их принимать, ибо своих арестантов было в избытке. Поезда завернули опять на запад, обрекая тысячи узников на неимоверные страдания. На обратном пути недельная остановка в Никольско-Уссурийске. По рассказам заключенного Стефановского, здесь власти вместо помощи полуживым людям, среди которых уже не было ни одного относительно здорового человека, отдали их на истязания уссурийского казачьего отряда. Многие подверглись беспощадным избиениям, нередко кончавшимся смертельным исходом. Как вспоминает заключенный В. Попов из уфимского эшелона, из 2700 человек, увезенных из Уфы, в Никольско- Уссурийске в живых остались лишь около 1200.

Когда "поезда смерти" находились в Приморье, их посетили сотрудники американского Красного Креста. Напомним: в это время здесь располагался 10- тысячный американский оккупационный корпус под командованием ген. В. Гревса. Указанные надругательства происходили у него на виду. Сотрудник миссии Рудольф Бьюкели рассказал в своем дневнике о том, что он и его коллеги увидели в тех ужасных поездах. Дневник - документ потрясающей силы. Он был опубликован в январе 1919 г. в Шанхае в журнале "Солнце" на русском языке, а в апреле того же года перепечатан в журнале "The Red Cross Мадаsine" на английском языке.

Посетив самарский поезд в Никольско-Уссурийске, Бьюкели записал в своем дневнике: "То, что я видел в течение двух дней, достаточно на всю жизнь... До того момента, когда мы нашли этот ужасный караван в Никольске, 800 человек из его пассажиров умерли от голода, грязи и болезней. В Сибири ужас и смерть на каждом шагу и в таком масштабе, что потрясли бы самое черствое сердце" (С. 101). "Я видел трупы людей, тела которых еще при жизни разъедали паразиты до тех пор, пока они не умирали после месяцев ежедневной мучительной пытки от голода, грязи и холода. Клянусь Богом, я не преувеличиваю!.. Жизнь - это самая дешевая вещь в Сибири" 128 .

Далее автор дневника сообщает: "Прошлой ночью по пути домой, пройдя с доктором Розетом по поезду, я почувствовал ужасную слабость. Если бы кто- нибудь рассказал мне о том, что я слышал и видел, я посчитал бы это ложью. Сегодня я сижу и записываю все это в надежде, что простое описание подробностей облегчит меня, и я смогу разумно мыслить и добросовестно работать". Самарский поезд, который, по словам Бьюкели, вышел из пункта отправки почти 2 месяца тому назад, увозил в вагонах 2100 узников. "Насколько мы могли сосчитать, вчера в поезде было 1325 человек мужчин, женщин и детей. За прошлую ночь умерло шестеро. Постепенно они вымрут все, если поезду позволят двигаться дальше в таком состоянии. В течение недели этот поезд из 50 вагонов странствовал от станции к станции, и каждый день все новые трупы вытаскивались из него... Я видел умирающих и слышал их предсмертный хрип. Они были полуголые, и паразиты кишели на их телах. Другие лежали в полусознательном состоянии. Ничего похожего на санитарное обеспечение в поезде не было. И скопление грязи и нечистот, в которых лежали и умирали эти люди, не поддается описанию" 129 .

Во время обхода поезда из одного вагона раздались мольбы убрать мертвого. "Мы, - пишет Бьюкели, - настояли, чтобы дверь была открыта, и вот что мы увидели: прямо у входа лежало тело юноши лет 18-19. На нем не было ничего, кроме тонкой рубашки, до такой степени изорванной, что была открыта вся грудь и руки. Вместо брюк на нем был кусок джутового мешка. Ни чулок, ни ботинок. Какие страдания должен был перенести этот мальчик в сибирские холода, прежде чем он умер от голода, грязи и болезней.

Мы забрались в вагон и обнаружили еще 2 трупа, лежавших среди живых на втором ярусе нар. Почти все обитатели вагона были полуодеты, истощены, с ввалившимися глазами, их сотрясал ужасный кашель. На всех лежала печать смерти. Если им не будет быстро оказана помощь, то они все умрут" 130 .

Именно этого и хотели их палачи. Несмотря на катастрофическое состояние узников, эшелоны опять повернули назад, в холодную Сибирь, под Иркутск. Часть арестантов была переправлена на лошадях в Александровскую каторжную тюрьму, другая часть - в концлагерь вблизи ст. Иннокентьевская. Истязания над людьми продолжались.

стр. 77


Попавший в концлагерь В. Батурин из уфимского поезда рассказал: "Вскоре по прибытии в лагерь начались массовые заболевания. В каждом бараке лежало по 100-150 больных тифом и прочими болезнями. Больные лежали на грязных нарах в своем рваном и грязном платье, без всякой помощи... И люди ежедневно умирали. Многие лишились рассудка. Ночи проходили кошмарно. В бараках стоял адский холод, замерзала вода. Не имеющие более или менее сносной одежды целыми ночами просиживали у печей и не ложились спать, боясь закоченеть" 131 . С. Моряк (Герасимов) и В. Попов, попавшие в Александровскую тюрьму, поведали о столь же кошмарных условиях содержания. Та же свирепая эпидемия тифа, те же голод, холод и грязь в бараках, тот же нескончаемый поток умирающих. Каторжане были поставлены перед роковым выбором: или умереть медленной мучительной смертью, или решиться на восстание с верным риском быть убитыми при побеге. И все же они решились на восстание и побег.

Восстание, по сведениям чехословаков, охранявших каторжную тюрьму, началось рано утром 12 сентября 1919 г. налетом на тюрьму отряда партизан. Охрана была обезоружена. Каторжане в числе 1060 человек вырвались на свободу. Попытались освободить заключенных соседней пересыльной тюрьмы. Но эта попытка не удалась. Чехословацкая охрана, получив подкрепление от своего 3-го полка, сумела подавить восстание. Но около 450 человек заключенных сумело вырваться на свободу и уйти к партизанам 132 . Из "поездов смерти" в тайгу к партизанам сумели бежать В. Батурин, В. Попов, Д. Старовойтов, К. Серов, Э. Стефанский и другие узники. Благодаря этому они выжили и смогли поведать нам о тех чудовищных преступлениях, которые учинил КОМУЧ, передавший эстафету тирании "белым" правительствам Сибири, Уфимской директории и адмирала Колчака.

В 1923 г. один из активнейших поджигателей гражданской войны в России С. П. Мельгунов, член ряда подпольных антисоветских центров, готовивших эту войну, выпустил в Берлине фальсифицированное сочинение "Красный террор в России". Сей господин, утратив чувство элементарной порядочности, в полемике со своими оппонентами из "белого" лагеря, отвергавшими фальшивую доктрину Мальгунова о несопоставимости "красного" и "белого" террора с целью реабилитации последнего, лицемерно вопрошал со страниц своего опуса: "Неужели Е. Д. Кускова назовет правительство так называемого КОМУЧа, при всех его политических грехах, правительством террористическим?" 133 .

Невозможно поверить, что этот человек, немало сделавший для того, чтобы поставить названное правительство у власти, не знал о "всех его политических грехах", о которых на основе подлинных документов рассказано выше, в том числе о таком каннибальском изобретении "гуманного" КОМУЧа, как "поезда смерти" и "баржи смерти". Конечно же, г-н Мельгунов знал об этом, но сознательно лгал, чтобы убедить прогрессивную общественность Западной Европы, будто "белый" террор был "лучше", гуманнее "красного", в чем не желали верить ему очень многие, даже деятели из антисоветского лагеря типа г- жи Кусковой. Автор "Красного террора в России" без смущения заявляет, что, обличая "красный" террор, он мог "со спокойной совестью... проходить мимо насилий эпохи "белого террора"" 134 . Нет, не о спокойной совести здесь следует говорить, а об отсутствии у автора таковой вообще. Только г-н Мельгунов и подобные ему могут проходить со "спокойной совестью" мимо таких злодеяний, как устройство "поездов смерти" и "барж смерти", жестокое надругательство над десятками тысяч ни в чем не повинных людей. Именно они преподносят нам историю страны в безобразно кривом зеркале.

В заключение следует сказать о бесславном конце самого режима КОМУЧа. Напомним, в связи с образованием Уфимской директории, в которой на первых ролях оказались правые эсеры Авксентьев, Зензинов и Аргунов, вступившие в сговор со ставленниками сибирской реакции, КОМУЧ в конце сентября 1918 г. самораспустился. Оставшееся после него правительство (совет управляющих ведомствами) под председательством эсера В. Н. Филипповского действовало на правах областной власти, подчиненной Уфимской директории. Вожди КОМУЧа занялись собиранием бывших членов Учредительного собрания, имея целью 1 января 1919 г. созвать на подвластной им территории съезд уцелевших членов "учредилки" и провозгласить ее единственной законной властью на востоке России.

С приездом В. М. Чернова в Самару в стане эсеров начались распри по вопросу о власти. Чернов и его сторонники подвергли резкой критике правых деятелей партии (Авксентьева, Зензинова и Аргунова), согласившихся на коалицию с реакционными силами "белой" Сибири, открыто выступавшими против созыва Учредительного собрания, за установление

стр. 78


военной диктатуры. Черновцы учуяли, и не без основания, скрытую угрозу своим планам на лидерство в антисоветском лагере. Антагонизм между противостоявшими сторонами быстро назревал и 18 ноября 1918 г. взорвался колчаковским переворотом. Директория была ликвидирована, а эсеровская ее часть - Авксентьев, Зензинов и Аргунов - арестована колчаковцами и под конвоем выдворена за границу.

Самарское правительство, обосновавшееся в то время в Уфе, подняло против переворотчиков шумную кампанию угроз и ультимативных требований. Оно объявило события в Омске государственным переворотом, посягательством на "всероссийскую власть и Учредительное собрание", потребовало немедленно освободить арестованных членов Директории, а виновников переворота объявить "врагами родины" и заключить под стражу. В случае неисполнения ультимативных требований комучевцы грозились двинуть в Омск свои добровольческие части, поднять все областные правительства на подавление "преступного мятежа" 135 . Партия эсеров объявила даже мобилизацию своих членов "для отпора мятежникам". Эти господа забыли, что они пришли к власти не по волеизъявлению населения, а тоже в результате военного переворота. Только роль красильниковских банд во время колчаковского переворота у них исполнили чехословацкие легионеры. И стоил самарский переворот населению "Комучии" тоже больших жертв.

Но истеричная кампания угроз правителей "Комучии" в адрес колчаковцев оказалась бурей в стакане воды. Они фактически уже не имели армии, у них не было массовой поддержки населения. Не то было в стане колчаковцев: они в отличие от эсеров не болтали, а действовали. 20 ноября их карательные отряды окружили гостиницу "Пале-Рояль" в Екатеринбурге, где заседал съезд членов Учредительного собрания и находился ЦК партии эсеров, и арестовали всех "бунтовщиков" во главе с Черновым. Эсеры обратились за помощью к чешскому генералу Гайде, командовавшему войсками екатеринбургского района Восточного фронта. Они наивно считали чехословаков своими союзниками, в то время как Гайда находился в тайном сговоре с Колчаком, с которым встречался накануне переворота и заверил его в своей поддержке. Гайда приказал всему составу съезда "за мятежническую агитацию" в тылу фронта немедленно покинуть Екатеринбург. Арестованные были погружены в товарные вагоны и отправлены в Челябинск, где находился штаб Чехословацкого корпуса. Чехословацкий национальный совет настоял на освобождении Чернова, и он, по собственному признанию, уехал на фронт, откуда перебрался в Европейскую Россию 136 , Остальных - часть отправили в омскую тюрьму, часть сослали в Уфу. Но правительство КОМУЧа в Уфе продолжало "мятежническую агитацию" против колчаковского режима. Поэтому дошла очередь и до него. Колчак лично издал свирепый приказ, потребовав без колебаний подавить бунт, "не стесняясь применять оружие" 137 . И в ночь на 3 декабря колчаковские янычары ликвидировали эсеровское правительство. Были арестованы глава правительства Филипповский, министр Нестеров, члены ЦК партии эсеров Федорович и Иванов, члены Учредительного собрания Алексеевский, Подвицкий, Барсов, Девяток, Брудерер, Саров и другие - всего 26 человек. Остальные комучевцы разбежались и ушли в подполье 138 . Попавших в лапы колчаковцев ждало самое худшее: многие из них были зверски убиты, оставшиеся в живых заключены в тюрьмы Омска и других городов Сибири 139 . Так на режиме КОМУЧА была поставлена кровавая точка. Он бесславно ушел в небытие.

В истории гражданской войны его роль объективно свелась к прокладыванию пути для военной диктатуры Колчака. На это, по свежим следам событий, указал В. И. Ленин. Признал эту истину и сам Чернов, вождь центра в аморфной партии эсеров, хотя о своей вине в таком повороте событий красноречиво умолчал. Даже годы спустя после окончания гражданской войны, в 1925 г., со страниц эсеровского эмигрантского журнала "Воля России" он продолжал метать громы и молнии против лидеров "правого крыла своей партии", этих государственно "мыслящих" социалистов, которые, по его словам, сыграли "жалкую и постыдную роль" в событиях на Волге и в Сибири. Совместно со своими сторонниками из родственных якобы социалистических партий и организаций они явились прикрытием для мобилизующей контрреволюции на востоке страны. "Это болото, - негодовал Чернов, - с каким-то сладострастием политического мазохизма шло само и тащило всех других в ловушку, поставленную им тайными и явными сторонниками диктатуры и монархии. Эти планы увенчались успехом, и демократия в Заволжье и Сибири либо слепо и бессмысленно, либо "со смертью в душе" подставила свои плечи заговор-

стр. 79


щикам, облегчила им приход к власти, долгое время служила ширмой, прикрывающей их махинации, а затем, сослужив эту службу, была выброшена за борт как ненужный более балласт, как скорлупа от выеденного яйца" 140 . Красноречивое признание, оно многое объясняет.

Антинародный режим КОМУЧа скоропостижно скончался, но раны, которые он нанес тысячам граждан "Комучии", остались в их сознании навсегда. Массовый террор, чинившийся под флагом демократии и Учредительного собрания, признал не кто иной, как сам глава КОМУЧа В. К. Вольский. Уцелев от облав колчаковских опричников, он позже признал: "Комитет действовал диктаторски, власть его была твердой... жестокой и страшной. Это диктовалось обстоятельствами гражданской войны. Взявши власть в таких условиях, мы должны были действовать, а не отступать перед кровью. И на нас много крови. Мы это глубоко сознаем. Мы не могли ее избежать в жестокой борьбе за демократию (?). Мы вынуждены были создать и ведомство охраны, на котором лежала охранная служба, та же чрезвычайка и едва ли не хуже" 141 .

Пример правления режима КОМУЧа весьма поучителен и в том отношении, что он доказывает, какая "демократия" утвердилась бы в России, если бы власть взяло в свои руки сфальсифицированное эсеровское большинство Учредительного собрания. Это следовало бы хорошо запомнить всем плакальщикам Учредительному собранию, как прежним, так и нынешним.

ИСТОЧНИКИ

71. Там же, л.11.

72. ГАРФ, ф. 1405, on. 1, д. 7, л. 1 об.

73. Там же д. 11, л. 8.

74. Там же л. 13.

75. Там же л. 11.

76. Там же д. 12, л. 5.

77. Там же д. 11, л. 3.

78. РГВА, ф. 40054, on. 1, д. 1,л. 59.

79. Вестник КОМУЧа. 5.Х.1918.

80. ГАРФ, ф. 675, on. 1, д. 30, л. 174.

81. Там же, лл. 176, 206, 219.

82. Там же, ф. 1405, on. 1, д. 22, л. 10 об.

83. Там же, л. 139.

84. Там же, ф. 176, on. 2, д. 31, л. 70.

85. Там же, ф. 676, on. 1, д. 1, л. 303.

86. Поезд смерти. Сб. воспоминаний. Куйбышев, 1949, с. 9.

87. Вестник КОМУЧа. 17. VII. 1918.

88. ГАРФ, ф. 176, on. 2, д. 31, л. 71.

89. Газ. Волжский день. 15. VIII. 1918.

90. ГАРФ, ф. 1405, on. 1, д. 1, лл. 41-45 об.

91. Газ. Вечерняя заря. 4. VII. 1918.

92. Газ. Вечерняя заря. 12. VII. 1918.

93. Деникин А. И. Очерки русской смуты. Берлин, 1924. Т. 3. С.98.

94. ГАРФ, ф. 1405, on. 1, д. 1, л. 15 об.

95. Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т 3 С 98

96. ГАРФ, ф. 675, on. 1, д. 19, л. 38.

97. ГАРФ, ф. 1405, on. 1, д. 22, л. 84.

98. Там же, л. 89.

99. Газ. Волжский день. 27. VI. 1918.

100. Газ. Вечерняя заря. 29. VII. 1918.

101. Газ. Голос рабочего. 5. IX. 1918.

102. Газ. Вечерняя заря. 20. VIII. 1918.

103. Журн. Сибирский печатник. Томск, 1918, N 1. С. 13.

104. Газ. Голос рабочего. 27.Х1.1918.

105. Вестник КОМУЧа. 5.Х.1918.

106. ГАРФ, ф. 1405, on. 1, д. 1, л. 14 об.

107. Вестник КОМУЧа. 4. Х.1918.

108. Там же. 5.Х.1918.

109. Вестник КОМУЧа. 11. VII. 1918.

110. Вестник КОМУЧа. 31. VIII. 1918.

111. Вестник КОМУЧа. 17.1Х.1918.

112. Солодовников Б. Сибирские авантюры и генерал Гайда. С. 11.

113. ГАРФ, ф. 176, on. 3, д. 6, л. 185.

114. Поезд смерти. С. 91-92.

115. Там же. С.95.

116. Там же. С.103,

117. Спирин Л. М. Классы и партии в гражданской войне в России (1917-1920 гг.).М" 1968. С. 265.

118. ГАРФ, ф. 827, on. 5, д. 41, лл. 28, 31.

119. Там же,on. 7, д. 34, л. 8.

120. Там же.

121. Поезд смерти. С. 57-59, 75.

122. Там же, л. 112-113.

123. Там же, с. 45-46.

124. Там же, л. 45.

125. Там же, л. 35.

126. ГАРФ, ф. 827, on. 7, д. 34, л. 8.

127. Там же,on.5, д.41, л. 39.

128. Поезд смерти, с. 139.

129. Там же, с. 139-140.

130. Там же, с. 142-143.

131. Там же, с. 61.

132. Газ. Ceskoslovensky dennik. 17.1Х.1919. Иркутск.

133. Мельгунов С. П. Красный террор в России. 1918-1923. М" 1990. С. 7.

134. Там же, с. 6.

135. ГАРФ, ф. 176, on. 3, д. 6, л. 58.

136. Журн. Революционная Россия. Таллин, 1921, N 4. С. 425.

137. Газ. Русская армия. 3.XII.1918.

138. Журн. Народ, 1919, N 1, с. 5-6, орган Центрального оргбюро меньшинства ПСР.

139. Максаков В. и Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири (1917- 1918). М.-П., 1926. С. 279.

140. Журн. Воля России. Прага, 1925, N 3.С. 116.

141. Журн. Исторический архив. 1993, N 3.С. 134.


© elibrary.com.ua

Постоянный адрес данной публикации:

https://elibrary.com.ua/m/articles/view/-БЕЛЫЙ-ТЕРРОР-В-РОССИИ-часть-2-из-2

Похожие публикации: LУкраина LWorld Y G


Публикатор:

Василий П.Контакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://elibrary.com.ua/admin

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

"БЕЛЫЙ" ТЕРРОР В РОССИИ (часть 2 из 2) // Киев: Библиотека Украины (ELIBRARY.COM.UA). Дата обновления: 16.04.2014. URL: https://elibrary.com.ua/m/articles/view/-БЕЛЫЙ-ТЕРРОР-В-РОССИИ-часть-2-из-2 (дата обращения: 29.03.2024).

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Василий П.
Киев, Украина
1712 просмотров рейтинг
16.04.2014 (3635 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
VASILY MARKUS
Каталог: История 
4 дней(я) назад · от Petro Semidolya
ВАСИЛЬ МАРКУСЬ
Каталог: История 
4 дней(я) назад · от Petro Semidolya
МІЖНАРОДНА КОНФЕРЕНЦІЯ: ЛАТИНСЬКА СПАДЩИНА: ПОЛЬША, ЛИТВА, РУСЬ
Каталог: Вопросы науки 
8 дней(я) назад · от Petro Semidolya
КАЗИМИР ЯҐАЙЛОВИЧ І МЕНҐЛІ ҐІРЕЙ: ВІД ДРУЗІВ ДО ВОРОГІВ
Каталог: История 
8 дней(я) назад · от Petro Semidolya
Українці, як і їхні пращури баньшунські мані – ба-ді та інші сармати-дісці (чи-ді – червоні ді, бей-ді – білі ді, жун-ді – велетні ді, шаньжуни – горяни-велетні, юечжі – гутії) за думкою стародавніх китайців є «божественним військом».
10 дней(я) назад · от Павло Даныльченко
Zhvanko L. M. Refugees of the First World War: the Ukrainian dimension (1914-1918)
Каталог: История 
13 дней(я) назад · от Petro Semidolya
АНОНІМНИЙ "КАТАФАЛК РИЦЕРСЬКИЙ" (1650 р.) ПРО ПОЧАТОК КОЗАЦЬКОЇ РЕВОЛЮЦІЇ (КАМПАНІЯ 1648 р.)
Каталог: История 
18 дней(я) назад · от Petro Semidolya
VII НАУКОВІ ЧИТАННЯ, ПРИСВЯЧЕНІ ГЕТЬМАНОВІ ІВАНОВІ ВИГОВСЬКОМУ
Каталог: Вопросы науки 
18 дней(я) назад · от Petro Semidolya
ТОРГОВО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ЕС В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ: УСПЕХИ И НЕУДАЧИ
Каталог: Экономика 
27 дней(я) назад · от Petro Semidolya
SLOWING GLOBAL ECONOMY AND (SEMI)PERIPHERAL COUNTRIES
Каталог: Экономика 
33 дней(я) назад · от Petro Semidolya

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

ELIBRARY.COM.UA - Цифровая библиотека Эстонии

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

"БЕЛЫЙ" ТЕРРОР В РОССИИ (часть 2 из 2)
 

Контакты редакции
Чат авторов: UA LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Цифровая библиотека Украины © Все права защищены
2009-2024, ELIBRARY.COM.UA - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Украины


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android